Васина Нина. Женщина– апельсин

   Через несколько минут в проеме разгромленных ворот показалась маленькая фигурка мальчика со странно обритой головой.
   Он смотрел на освещенную улицу и сосредоточенно выковыривал что-то из носа.
 
   Федя поговорил с «мохнатым» уже после того, как его исполнители нашли Еву. Этот разговор был короткий, «мохнатый» орал в телефон громко, Федя морщился. Получалось, что самая красивая баба города зачем-то сделала большую гадость Феде и украла Слоника. Федя вздохнул. Он вспомнил Наталью, ее необыкновенно белое тело, длинный разрез глаз в пушистых ресницах. Утреннюю прорубь недалеко от бани, и как он сам стоит, поеживаясь, а Наталья скидывает шубу и прыгает в ночной рубахе, звеня тонким ледком, в мутную темень воды… А вдруг она чего с собой сделала? Федя вскочил было, потом плюнул в сердцах и сел. «Паспорта-то нет… На кой ей нырять в прорубь с паспортом?!»
   Федя посмотрел на часы. Следователя уже привезли к Максу. А этот ее напарник хорош, что и говорить… Федя достал телефон.
   — Это я, — сказал он тягучим голосом. — Нашли чего по этому шустренькому?
   Феде отвечали долго, он кивал головой. Открыл ящик старинного столика, достал красивый, тонкой работы кинжал и залюбовался на отблеск света на длинном лезвии.
   — Ты вот что, — сказал он, уколовшись острым концом кинжала и пососав палец. — Ты этого мальчика отблагодари. Завтра утром поедешь в его управление и отблагодаришь как следует, ну, ты меня понял.
   Федю спросили, не воспитать ли шустренького оперуполномоченного до хорошего исполнителя в органах, раз уж он сам к ним попросился. На этот счет у Феди была твердая установка: во избежание дальнейших неприятностей напросившихся к нему либо устранять, либо благодарить и забывать. Своих людей Федя всегда выбирал сам.
 
   Сантехник Володя, пошатываясь и сшибая стулья, нашел выключатель, зажег свет и осмотрелся. Очень болела голова сзади. Пощупав огромную шишку, Володя рассмотрел на ладони кровь.
   — Ева!.. — позвал он, почти плача, потом сел на пол и увидел пистолет.
   Его одежда валялась кучей на полу. Опрокинутый стул и сдвинутый в сторону стол, никакого разорения, нет следов борьбы. Все ушли и выключили свет. Володя быстро оделся, подошел к двери, потом решил все-таки осмотреть квартиру. В кухне открылась форточка, небольшой сквозняк шелестел зелеными долларами, засыпавшими пол.
   Володя вспомнил старика, который приходил предупредить Еву. Его надо было срочно найти, старик должен был знать того человека, который это сделал. А где живет старик, должна знать Далила! Она как-то рассказывала про потрясный ужин в квартире старого поляка.
   Володя обрадовался, что можно что-то делать, заспешил, по лестнице сбежал через две ступеньки и налетел на двух милиционеров, поднимавшихся в квартиру Евы Кургановой. Володя рванулся, расталкивая их, и был задержан до выяснения обстоятельств.
   Обстоятельства выяснялись почти три часа. Сначала Володя кричал и требовал, потом просил, чуть не плача. В пятый раз рассказывал очередному чину, как видел Еву в последний раз, в пятый раз показывал шишку на затылке и стучал отчаянно кулаками по столу. Для себя он определил, что про поляка говорить нельзя. Он вдруг как-то сразу понял, насколько это все серьезно, и прокусил губу, вспоминая свои насмешки над Евой.
   Потом он дал подписку о невыезде и вырвался на ночную улицу почти невменяемый.
   Доехав на такси к дому Далилы, Володя уговорил себя успокоиться, но Далила, открыв дверь в ночной рубашке, сразу с ужасом уставилась в его безумное лицо.
   — Еву увезли, когда мы были вместе, когда мы… это самое… Меня ударили по голове, я зашвырнул ее пистолет, он мне действовал на нервы, ты должна немедленно вспомнить, где ты ела с Евой у старика-поляка, — выпалил Володя, схватив Далилу за плечи и тряся.
   — Сядь! — сказала Далила, начав дрожать всем телом.
   Она освободилась от рук брата и закрыла дверь. Потом стала подталкивать его к кухне, закрыв дверь комнаты, где спал сын.
   Володя набрал стакан воды из-под крана ч выпил с жадностью. Он рассказал Далиле, как провел три часа в милиции, как именно он лежал на Еве, когда получил по голове, и потребовал, чтобы она быстро вспомнила, где живет поляк, раз уж она, Далила, во всем виновата.
   — Почему это я виновата? — шепотом спросила Далила, быстро заплетая пушистую желтую косу. — Ты хочешь вляпаться еще во что-то, зачем тебе этот поляк? Пойми, ты ничем ей не поможешь! Это не твои игры!
   — Я запрятал ее пистолет в одном месте! — тоже шепотом сказал Володя, шипя Далиле в лицо. — Ты хоть понимаешь, что этого бы не произошло, если бы не твои идиотские объяснения, твоя долбаная психология! Я был бы начеку! Я бы хоть пистолет ее не забросил, как… как последний!.. Господи, это все из-за меня! И из-за тебя. — Он опять схватил Далилу и потряс. — Ты ни черта не смыслишь в людях, а я-то считал тебя специалистом!
   — Брось меня! — Далила извернулась и укусила Володю за руку, он отпустил ее, взмахивая кистью руки. — Это ты ничего не понимаешь!
   — А-а!! Ты сделала это специально! Ты специально несла всякую чушь про ее комплексы, у тебя выходило, что она просто хочет привлечь мое внимание, привязать меня, этакая фантазерка с вывертом!
   — Противный глупый мальчишка, застрявший между пятнадцатилетием и старостью! Тебе нужен кто-то, кто виноват? Так посмотри на эту рожу! — Далила сунула близко к самому лицу Володи небольшое зеркальце, приплюснув ему нос.
   Володя вышиб зеркальце из ее руки и надавал ей пощечин, Далила наклонилась и протаранила его живот головой, после чего они свалились на пол и сцепились, выдергивая друг другу волосы и кусаясь. Они катались по полу, насколько это позволяло пространство небольшой кухни, стараясь не шуметь, только иногда кто-нибудь из них громко вскрикивал.
   Устав и обессилев, они затихли, все еще сцепившись, и заплакали. Сначала Далила, всхлипывая и дергая носом, а потом и Володя, молча вытирая несколько щекотных дорожек слез на висках.
   Рано утром, около семи часов, сын Далилы обнаружил мамину кровать пустой, сонно заглянул в ванную, а потом прошел на кухню.
   Потирая глаза и зевая, мальчик спокойно рассмотрел спящих на полу Далилу и Володю. У Далилы под глазом сочно темнел синяк, у Володи запеклась кровь на длинных царапинах на щеке, но они лежали крепко обнявшись, и лица их были спокойными.
   Мальчик переступил через спящих и стал наливать чайник.
 
   Гнатюка вызвали на место происшествия ночью. Он в полном недоумении осмотрел квартиру Евы Кургановой, кухню, засыпанную долларами, и поинтересовался, не нашли ли ее оружие. На улице ему быстро показали, расстегнув черные мешки, лица двух охранников. Он приказал своим сотрудникам проехать с ним к Волкову, и через полчаса испуганный, но принявший душ и переодевшийся Волков подробно рассказывал, как он испугался, как стреляли по приехавшей охране, как затолкали Еву в машину, номер которой он не видел, зато хорошо запомнил номер первой машины, которая «пасла» Курганову от работы до дома.
   Гнатюк не сказал ни слова. Он молча смотрел в лицо Волкова, приглаживающего постоянно во время своей исповеди мокрые волосы со лба назад, к затылку. Потом Гнатюк сделал то, о чем еще долго будут изумленно вспоминать сопровождающие его сотрудники. Он прошел в ванную комнату Волкова, одежда кучей валялась на полу. Гнатюк отбросил лежащую сверху рубашку, майку, взял в руки джинсы и вытащил из них трусы, темнеющие довольно большим коричневым пятном. Гнатюк поднял эти трусы вверх, разглядывая, и слегка потянул носом, хотя запах был слышен даже стоящим в коридоре.
   Лицо Волкова пошло красными пятнами, Гнатюк протянул ему трусы и только тут заговорил.
   — Если бы не эти обделанные трусы, которые действительно доказывают, что ты испугался, я бы тебя арестовал немедленно — за соучастие в похищении. Твое счастье, что ты не успел их постирать, — сказал он и уехал.
   В машине Гнатюку сообщили о вызове в один из складов в центре, из которой вырвалась большая заграничная машина, пробив ворота. Прибывшая милиция обнаружила внутри склада жилой павильон и в нем мужчину неопределенного возраста с большим деревянным клином в груди. При обыске в ангаре обнаружены: автомобиль иностранного производства, большая партия комплектов для алмазообрабатывающих машин и мужчина среднего возраста, прятавшийся среди коробок и отказывающийся отвечать на вопросы. Владельцу ангара позвонили, он едет.
   Гнатюк подъехал к ангару одновременно с Федей.
   Федя показал документы и прошел в ангар вместе с работниками управления. Он осмотрел стол, внимательно склонился над Максом, обошел павильон, заметив на полу разбитый магнитофон. Ему закричали грубо и предупредили об отпечатках пальцев.
   — Кто это сделал? — спросил Федя, проведя ласково рукой по бритой голове Макса.
   — Это я сделал! Я! — закричал незамеченный Федей в темном углу небольшой всклокоченный человечек в наручниках. — Это я убил Макса-людоеда, я, Ангел Кумус!
   Федя с таким недоумением уставился на Ангела, что Гнатюк вздохнул. Он надеялся, что хозяин склада хоть что-то понимает в этой чертовщине.
   Приехавший врач сказал, что по предварительному осмотру смерть Макса наступила от сильного смещения либо перелома шейных позвонков. Федя опять уставился на Кумуса, вытерев ладонью пот с лица.
   — Это я сделал! — кричал Ангел, прикованный наручниками к стулу и топавший в исступлении ногами. — Он ел детей!
   Федя сообщил, что ничего, кроме джипа, не пропало, подписал протокол и вышел из ангара к своей машине, в которой его ждал секретарь.
   — Она там? — спросил секретарь.
   — Нет. Там какой-то хлюпик орет, что это он сломал шею Максу, а потом заколотил ему клин в сердце, это все ненормально, так не может… Так не должно быть!!
   — Да это Ангел Кумус, он безобиден, — сказал секретарь.
   — Макс собирался ужинать, — сообщил Федя тихо.
   — Это проблема, — согласился секретарь. — Но ведь у него справка была, откуда ты мог знать, что именно едят на ужин твои работники.
   — Нет кассеты из магнитофона.
   — А вот это самое плохое. Кто взял, как думаешь?
   — Я не могу думать, я первый раз в таком дерьме: Максу ломают шею, баба сбежала на джипе, потом пришел этот идиот с клином!.. Так бывает только в кино… я не знаю, так не бывает! Сломать Максу шею!
   — Ну ты же знаешь, Макс такой беззащитный, когда ест.
   — Либо он не успел поесть, либо съел на этот раз все вместе с одеждой, — задумчиво предположил секретарь.
 
   Ева Курганова очнулась в машине, когда турок, сидевший с ней на заднем сиденье, отложив пистолет, двумя руками расстегивал на ней брюки, сопя и убежденно лопоча что-то в лицо. Его напарник за рулем иногда возбужденно оглядывался, стараясь не пропустить самое интересное. Ева зажмуривалась от боли в голове, лицо турка расплывалось и множилось черными усами. Она уговорила себя собраться, взяла турка за волосы сзади, откинула его голову, внимательно посмотрела в глаза и улыбнулась лукаво, проведя медленно указательным пальцем по улыбке, чуть раздвигая губы.
   Турки быстро посовещались и остановились, въехав в подворотню. Пока шофер выбирался из машины, чтобы сесть третьим сзади, Ева очень удивила возбужденного турка, наставив на него его же пистолет. Турок неуверенно улыбнулся и протянул руку к оружию медленно и удивленно. Ева сразу выстрелила, и шофер, уже открывший заднюю дверцу, полез к кобуре, отпрыгивая. Потом он увидел наставленное на него дуло и побежал, подпрыгивая на ходу и вскрикивая, потому что Ева стреляла по ногам, иногда зажмуривая глаза от сильной боли в голове. Турок забежал во двор и спрятался. Когда джип отъехал, он осторожно вышел к подворотне и обнаружил своего напарника раненого, лежащего на мокром асфальте.
   Ева бросила машину почти сразу, нашла телефонную будку и застыла в ней, прижав к себе трубку телефона. Под унылый гудок она вдруг поняла, что есть только одни человек, которому надо звонить, и набрала номер телефона Хорватого.
   — Это Ева. Помоги по старой дружбе. У меня, наверное, сотрясение мозга. Я сделала побег Слонику из тюрьмы, меня пытаются выкрасть — сначала наши, теперь, похоже, турки. Тихвинский переулок, я на улице.
   Хорватый прижал трубку своего телефона к груди, закрыл глаза и застыл на несколько секунд. Потом он осторожно оглянулся на спящую жену — она была беременна, плохо спала и раздражалась по малейшему поводу.
   — Я приеду к тебе, — сказал наконец Хорватый тихо. — Что там у тебя рядом, магазин, аптека?
   — У меня тут небольшая церквушка, да, и аптека есть.
   — Подойди к аптеке, присядь где-нибудь, я помигаю фарами.
   Хорватый быстро одевался, мучительно раздумывая. Одевшись, он решительно вздохнул и набрал номер телефона. Он сначала не поверил Еве насчет этого побега, но, быстро сопоставив некоторые факты, понял, что все это не бред.
   По телефону Хорватый говорил короткими фразами, стоя по стойке «смирно». Его пожурили за нервозность и посоветовали не ездить на встречу и не мешать разобраться с этим делом Главному разведывательному управлению.
   — Она это все сделала по глупости! — повысил голос Хорватый.
   — Не мечи икру и не создавай панику. Разберемся, — ответили ему и положили трубку.
   Хорватый сел, окаменев. Он вспомнил, как Ева пришла к нему домой и задавала странные вопросы. Он знал, как там разбираются. Почему она позвонила ему? Она назовет его. Большие неприятности. Глупость в государственном масштабе. Прощай, звездочка.
   — Не мечи икру. Не мечи икру, — повторял он, как заведенный.
   Хорватый проверил свое оружие и осторожно щелкнул дверью, выходя. Он все повторял и повторял про икру, в машине двигался автоматически, через полчаса он заметил, что небо стало светлеть. Он вздохнул глубоко, перестал бормотать и понял, что едет убить Еву.
   Хорватый приехал первый. Въезжая медленно и почти бесшумно в узкий переулок, он наткнулся взглядом на небольшие, чуть подсвеченные холодным рассветом купола церкви.
   Сигнал тревоги поступил на пульт управления в шесть тридцать утра, через семь минут группа захвата была у Тихвинского переулка.
   Гнатюк узнал о происшедшем в семь двадцать, его попросили приехать к аптеке в Тихвинском и поговорить со свидетелем. Наметился след Евы Кургановой.
   Свидетелем оказалась невысокая полная женщина. Мария Игоревна работала этой ночью, дежурила в аптеке. Моргая белесыми ресницами и постоянно вытирая рот рукой, она выслушивала вопрос, внимательно склонив голову набок. Потом повторяла последние слова, опять думала и начинала отвечать с вопроса.
   — Когда я ее заметила?.. А как не заметить? Фонари хорошо горят, она медленно подошла и села вот тут, скрючившись, — женщина показала сквозь стеклянную витрину аптеки на улицу, — тут ниша такая. Она и села. Мне ее с краю видно было, сидит, дрожит. А когда пистолет она достала, я сразу подумала — все! Наркоманка, будет грабить аптеку. Я пошла звонить. Куда я звонила… А куда я могла звонить? В милицию звонила, ноль-два! Они мне и говорят, посмотри, говорят, внимательно, может, это и не пистолет. А я что, пистолетов много видела, да еще и ночью. Может, говорю, и не пистолет. Тогда, говорят, тетка, звони, когда начнет стрелять, вот так! Я пошла смотреть, чего она делает. Она вот так скрючилась, холодно ведь! Сидит, дрожит. Я стою здесь, у окна, смотрю. Я вот так присела за витриной, меня не видно, а она сидит. Тут машина тихо так едет, вон оттуда. Какая машина?.. А я по чем знаю, какая она? Машина и машина, едет тихо. Эта сидит, не встает, вжалась в стену. Я смотрю. Машина давай фарами мигать. Она сидит. Я подумала, может, померла. У нас в прошлом месяце так один бомж и помер, прям вот тут, у двери, но не в мое дежурство. Потом смотрю — не померла. Тихо так распрямляется, встает. Только она встала, а с той стороны еще две машины. Вот этот, который представительный лежит, — Мария Игоревна показала на улицу пальцем, — ну, который приехал первый, он тоже заметил машины, вышел и стоит. Она, бедняжка, от стены отошла, один шажочек сделала, а тут еще две машины! Вон оттуда! Да громко, с визгом, на полном ходу! Я думала, в аптеку врежутся. Этот, первый, закричал: «Ева! Ева!» — я уже говорила вашим, я хорошо это слышала, у меня хороший слух! Она и побеги к нему! А он и выстрелил! В нее! Она упала, за бок схватилась. Тут все стали стрелять. Которые приехали вторые, верно, чеченцы. Черные, страшные и орут не по-нашему. Которые последними прибыли, вон та машина стоит, справа, так в специальной форме были и в шлемах, у них, получается, только одного и ранили. У чеченцев сразу упали двое, а этого, представительного, я не знаю, как убили, потому что не выдержала и побежала в коридор звонить. Я, значит, опять — ноль-два, и кричу, все, мол, уже стреляют и уже точно из пистолетов и автоматов! Куда женщина делась?.. Куда она могла раненая деться? Ее чеченцы в машину затащили, считай на ходу втаскивали, у нее ноги еще волоклись по дороге, а потом затащили… Эти, в шлемах, стреляют, стреляют, а все мимо. Ну, потом все тихо стало, мне, значит, стучат в дверь и спрашивают: «Это вы вызывали?» Я открыла, говорю, два раза вызывала, если бы вы, охламоны, приехали сразу, когда она только пришла! А они спрашивают: «Ну и что тут у вас случилось?» Так и спросили. Я говорю, ничего не случилось, постреляли маленько, а так все в порядке, аптека цела, можете уезжать. Потом приехали другие, а потом еще вы, я уже третий раз рассказываю, запишите меня на магнитофон, устала.
   Гнатюк вышел в холодное утро. Хорватый лежал, раскинув руки, у своей машины. Гнатюк задумчиво постоял над ним и пошел посмотреть на других убитых. Раненого спецназовца увезла «скорая». Гнатюк чудовищно устал и ничего не понимал.
   На утренней оперативке в управлении Гнатюк сообщил, что на магнитофоне со склада, на стуле с убитым и на металлической двери есть отпечатки Евы Кургановой. Описав вкратце происшествие в Тихвинском переулке, Гнатюк предложил такую версию:
   — Ева Курганова после похищения ее из квартиры пыталась сбежать из склада. Ничего не скажу про убийство охранника склада, ему свернули шею, но была ли это Ева — вопрос. Дальше она звонит человеку, которому доверяет, и называет место, где будет ждать его. В это место приезжают одновременно: представитель управления Хорватый — один, на личной машине, две специальные машины по захвату из отдела по борьбе с терроризмом и две машины с турецкими боевиками. В ходе перестрелки Хорватый погибает, двое турок убиты, спецназовец ранен.
   — Пока неясно, — сказал он в напряженной тишине, — с какой целью турки затащили раненую Курганову в машину и увезли. По сводкам на этот час, среди убитых она не обнаружена. Получается тут неувязочка, склад принадлежит одному воротиле, а лет пять назад просто бандиту Федьке-Самосвалу. И турки здесь никаким боком не лепятся.
   Весь отдел по особо опасным сидел затаившись. Ни звука, люди старались даже дышать тише. В этой странной и совсем нерабочей тишине открылась дверь.
   — Разрешите обратиться? — Молоденький дежурный стоял у двери вытянувшись, он немного оробел от устремленных на него глаз.
   Гнатюк изумленно округлил глаза, хотя давно уже отучился чему-либо удивляться: дежурный прижимал к себе пачку долларов в банковской упаковке.
   — Докладывай, — сказал Гнатюк.
   — Человек, представившийся курьером, просил передать это оперуполномоченному Волкову за вчерашнюю информацию. Прибыл на мотоцикле, номер записан! Разрешите передать?
   Гнатюк открыл рот, но сказать ничего не смог. Он шумно сглотнул и уставился, как и все в кабинете, на Волкова.
   Волков поднял голову — с начала оперативки он сидел понурившись — и изумленно уставился на пачку долларов. Потом лицо его залила краска.
   — Передайте, — очень тихо, почти шепотом, сказал Гнатюк.
   Дежурный подошел к Волкову и протянул пачку. Волков не шевелился. Дежурный озадаченно оглянулся и положил пачку Волкову на колени.
   — Разрешите идти?
   Гнатюк неопределенно махнул рукой, он постарел мгновенно и уродливо, лицо его словно онемело.
   — Ну, дела, — протянул Демидов. — Родная мафия к нам на оперативку скоро будет присылать цветы и шампанское. Будем дружить, так сказать, отделами!
   — Встать! — крикнул Гнатюк Волкову. Волков медленно и неохотно поднялся. Пачка долларов упала на пол.
   — Твои? — спросил Гнатюк. Волков посмотрел удивленно.
   — Я спрашиваю, ты заработал эти деньги? Почему тебе их доставляют на рабочее место, догадываешься?
   — Меня подставили, — сказал Волков и ухмыльнулся. — Это же и дураку понятно, я видел их, они хотят меня убрать, — добавил он неуверенно. — Да если бы я это заработал, как вы говорите, на кой им сюда деньги тащить и меня выставлять?!
   — А что я должен думать? Ты охраняешь Еву Курганову, пропускаешь к ней в квартиру бандитов, даешь ее увезти, сам сматываешься, а на другой день получаешь вознаграждение! Слишком много собирается в одном месте неувязочек для простой подставки. — Гнатюк достал платок и вытер лицо. — Оформи протоколом, — он показал пальцем на деньги, — и вместе со своим объяснением принесешь через полчаса в мой кабинет. Свободен.
   Гнатюк ждал Волкова, положив на стол крепко сжатые кулаки. Волков не опоздал, пришел ровно через двадцать девять минут. Гнатюк стал читать объяснительную, потирая висок и морщась.
   — Тебе есть что сказать? — спросил он, дочитав.
   — Есть, товарищ полковник. Насчет убийства этого… Максима..
   — Короче.
   — Мне кажется, это сделала Ева Николаевна.
   Гнатюк удивленно поднял бровь:
   — С чего ты взял? Ты видел эту тушу?
   — Нет, но мне говорили… Понимаете, она со мной занималась, я учил ее правильному захвату при сворачивании шеи.
   Волков замолчал, опустив глаза. Гнатюк смотрел на него спокойно, хорошенько рассмотрел, во что Волков одет. Ладная и стройная фигура Волкова словно расстроила Гнатюка, он вздохнул и опять потер висок: голова болела отчаянно.
   — Вот что, Волков… Я тут подумал… Лучше тебе, Волков, сменить место работы, если ты меня хорошо понимаешь.
   — Никак нет.
   — Значит, никак и нет. Ладно. Сделаем так. Ты у нас человек новый, должен присмотреться к суровым будням, у нас работа, знаешь, не сахар… Ты в каком отделе? Финансовые преступления… Будешь переведен в отдел по розыску пропавших, у меня там хороший человечек работает, исполнительный, пойдешь к нему. И поскольку у него работы невпроворот, все морги — твои.
   — Не понял.
   — Ну что тут непонятного. Поступает заявление об исчезновении, невозвращении домой, побеге, первым делом смотришь сводки и едешь в морг, осматриваешь всех неопознанных, приметы, то-се… А я лично прослежу, чтобы ты каждый день тщательно выполнял свои обязанности. Опять же все «подснежники», все «поплавки», все «ежики» и «шкварки» — все твое! Ты будешь их смотреть первым. Я вижу, ты удивлен, почему это я именно тебе поручаю такое важное дело? Или ты не понимаешь, что такое «шкварка»? «Шкварка» — это сильно обгоревший труп, а «подснежник» — это оттаявший весной, а «поплавок» — понятное дело, это когда человек в воде уже вздулся и всплыл.
   — Разрешите!..
   — Подожди, еще «ежики» есть — эти особо интересные, эти бывают без головы, без пальцев, короче, изуродованные до неузнаваемости. Да что я тут тебя уговариваю, тебе все объяснят в отделе, потихоньку втянешься.
   Через десять минут Волков принес своему начальнику рапорт об увольнении.
 
   Феде удалось заснуть только на рассвете. Он успел добежать до большой и очень нежной белой лошади, почти прикоснулся к ней рукой, но тут его потряс за плечо секретарь. Федя бессмысленно смотрел несколько секунд в красивое бело-розовое, как у всех рыжих, лицо, потер глаза и сел, зевая.
   Уже было утро, холодное и серое, — настойчивое напоминание о скорой зиме. Старые ходики показывали почти девять.
   — Есть информация, — сказал секретарь, протягивая Феде чашку кофе.
   Федя с отвращением отвел рукой чашку, плеснув горячую коричневую жидкость на одеяло. Он встал, еще раз широко зевнул, длинная ночная рубаха упала до пола. Федя задумчиво смотрел на икону в углу. Секретарь подумал, не собирается ли Федя перекреститься. Но Федя только нахмурился: все эти иконы, часы-ходики, половики и горшки с цветами, на которые постоянно натыкался его взгляд, мучили его напоминанием о пропавшей Наталье.
   Федя прошлепал босыми ногами на кухню, вынырнувшая вдруг Матрешка прошмыгнула к столу и стала наизготовку.
   — Ну ты, чучело. Умеешь с миксером обращаться? — Федя выложил на стол все, что надо было перемешать.
   Матрешка взбила три яйца, стакан томатного сока, добавила соли, осмотрела еще два зеленых плода, похожих на обросшие нежной щетинкой яйца. Подумала и очистила мерзкую мохнатую кожицу, прежде чем затолкать и их в миксер.
   Рассмотрев это месиво на свет, сплюнула, налила два тонких стакана и исчезла бесшумно в одном из углов.
   Федя перестал почесываться и рассматривать холодное утро за окном. Он с удовольствием выпил все из стаканов, потянулся и приготовился к неприятностям.
   Секретарь начал с того, что в восемь утра позвонил человек из разведуправления, заказавший побег Слоника. Он рассказал о перестрелке рано утром в одном из маленьких переулков.
   — Турки! — закричал Федя и стукнул кулаком по столу.
   — Такие вот дела, — подвел итог секретарь. — Давай прикинем, что имеем.