Васина Нина. Женщина– апельсин

   — Вы обыграли Федю — это раз?
   — А потом я обыграл его еще раз, через пять месяцев, это — два.
   — Вы не учитесь на ошибках.
   — Это да. Но очень уж нагло все было, колоды были подготовлены. Но у меня руки более чуткие, и вообще, чего хвастаться. Так вот, когда ко мне поступила информация о князе из Румынии, я же не лох, я позвонил своим ребятам кой-куда: действительно, приехал в Москву румын в музеях погулять и в картишки перекинуться. Очень богатый. Короче, сел я на про-слушку. И с ходу узнал, где румын, ну прям сразу, часа через два и узнал! Мне бы насторожиться, а я полетел, как дурак, в гостиницу.
   — Вы прослушивали квартиру этого самого Макса, который развлекает Федю, правильно я поняла?
   — Да, и может быть, вы знаете, кому это важно, — сказал тихо Король и замолчал надолго.
   Ева тоже молчала, но сонливость ее как рукой сняло. Она ждала. Уговаривала себя не спешить, молчать и не подгонять Короля. Если он твердо решил ей что-то сказать, то она это услышит. Если он сейчас передумает, что ж, не судьба. Плохо, если Король начнет говорить и пожалеет, тогда информация может быть искажена. Ева осмотрела комнату, где проходил допрос. Она встала и внимательно прошлась вдоль плинтуса, разглядывая телефонный проводок. Потом осмотрела телефон. Аппарат был допотопный: откручивая в трубке мембраны, Ева обнаружила огромное количество пыли и одного засохшего таракана. Потом она провела рукой над дверью, осмотрела ручку и пожала плечами, глядя на Короля.
   Король достал платок и вытер лоб.
   Окно в комнате для допросов было высоко. Оно было маленькое, с решеткой, в него сейчас светился холодный, почти зимний день. Ева смотрела в это окно, задрав голову, она так и стояла, когда Король наконец заговорил.
   — В ту ночь, значит, вечером… когда я слушал, у Макса были его люди. Они беспокоились по поводу приезда из Турции какой-то группы. Они говорили об одном человеке, которого надо вытаскивать, я думаю, что он сидит. Они боялись, что это будут делать турки и отнимут их хлеб. Они назвали день, когда этого человека будут… Я посчитал. Это скоро.
   — Евгений Францевич! — перебила его Ева. — Я думаю, что с вашим делом все ясно. Я подготовлю дело и передам в суд. Не думаю, что вам грозит что-то серьезное. — Ева забрала свою сумочку и позвонила по телефону, чтобы забрали подсудимого.
   Король сначала смотрел удивленно, потом вздохнул и закрыл глаза.
   По коридору он должен был идти первый, потом охранник, потом Ева. Им предстояло пройти два поста, у которых открывали и закрывали большие решетки. У первой же решетки Ева подошла так близко к Королю, что он рассмотрел тонкую и почти прозрачную кожу у нее под глазами, чуть синеватую, и огромные темные ресницы, и влажный белок в углу глаза. На него пахнуло запахом женщины, без малейшей примеси духов или косметики.
   — Сло-ник, — сказал он ей почти в самое ухо. — Два-дцать пя-то-е. Ева улыбнулась.
   У второй решетки по коридору покатился апельсин. Ева от неожиданности остановилась и замерла. В камерах заключенные подошли к своим решеткам и смотрели на нее. Она почти расслышала их шепот: «Убийца!.. Убийца!»
   — Не останавливаться! — Охранник почувствовал неладное, пропустил их перед собой и оглядел камеры.
 
   Федя ворвался в квартиру Макса и стал бегать по комнатам. Плащ его развевался, отчего Федя походил на огромного жука. Макс вышел из туалета и, совершенно обалдев, смотрел, как Федя проводит руками по его полкам и столам. Спросонья ему показалось, что он опять вернулся в детство, что он в интернате, что Федя — это большая и толстая надзирательница, которая так проверяет наличие пыли у него в комнате.
   — Где ЭТО? — спросил Федя шепотом, чуть не уткнувшись с разбега в живот Макса.
   — Что — ЭТО? — тоже на всякий случай шепотом спросил Макс и подтянул повыше резинку огромных семейных трусов.
   — Тебе картежник ставил микрофон?! — заорал Федя громко и возмущенно.
   — Делов-то, — разочарованно сказал Макс. — Там под столом прилепил, и чего шуметь, я ее сразу обнаружил, на другой же день, так, для балды оставил. — Макс сел в кресло и удивленно смотрел, как Федя зло отковыривает небольшую «оливку», втиснувшись под стол. — Не отлипнет! — авторитетно заявил он. — Видно, мощным клеем капнул. Я пробовал осторожно отодрать — никак. Я хотел ее поудобней поставить, возле бачка сливного в туалете… Федя, ты чего?
   Федя метался по комнате, перебирая некоторые предметы и тихо воя. Наконец он нашел молоток, опять залез под стол и с громким выдохом ударил по микрофону.
   Когда он медленно поднялся, Макс понял, что если бы микрофон был побольше и хотя бы немного оказал сопротивление, Федя успокоился бы побыстрей. Он не испугался, а просто понял, что злоба и раздражение у Феди не прошли. Федя подошел поближе, внимательно посмотрел на Макса, тяжело дыша. Макс на всякий случай решил улыбнуться. Федя ударил его кулаком почти без размаха, но от души. Нос Макса хрустнул, почти сразу потекла кровь.
   — За что? — спросил Макс удивленно.
   — Придурком был, придурком и останешься. Я такие бабки трачу на охрану, мне мой дом просвечивают каждую неделю, а этот!.. Нет, молчи, а то я тебя убью! Держит у себя микрофон ДЛЯ БАЛДЫ!
   — Так я же знаю, что это Король поставил!
   Федя ударил Макса еще раз. Макс все еще не убрал руку от носа, поэтому получилось не очень больно, только голова дернулась сильно в сторону.
   — А это за что? — спросил Макс уже более раздраженно. — Если ты приехал драться, так ты помнишь, я иногда очень обижаюсь, могу прибить нечаянно!
   Федя сел на диван и закрыл голову руками.
   — Нель-зя та-ки-е ве-щи дер-жать в до-ме, — сказал Федя тихо и по слогам.
   — Какая это вещь, это прослушка, ее Король прицепил, чтобы знать, как и когда мы его хотим наколоть! Ему наши проблемы до одного места, он только про карты думает! Я специально для него разыграл тут разговорчик, невпопад сказал, где князь румынский. Все так классно вышло, только теперь Гиря с деньгами пропал.
   — Где Ко-роль? — спросил опять по слогам Федя.
   — Его менты забрали в кутузку, пусть посидит, подумает! И ничего они ему не пришьют, потому что Гиря все равно смотался! Посидит и выйдет.
   Федя опять застонал и спрятал голову.
   — Ты стал все-таки нервный, Федя, чуть что — по морде, нельзя так, я же со всей душой! Сам говорил, что жить скучно, я стараюсь, как могу, а ты…
   — Ну прости. — Федя встал, похлопал Макса по плечу. — Прости, родимый, я не со зла. Сколько времени у тебя это?
   — Месяца два.
   Дерьмо, — сказал Федя.
 
   Стас Покрышкин лег спать очень поздно, а часа в четыре ему позвонили и сказали, что Федю убили в ресторане очень натурально, накладок не было. Стас не любил воскресные дни. Он всегда поздно вставал и занимался собой до обеда, потом закручивались суматошные интересные идеи или съемка, а в воскресенье с недавнего времени многие его коллеги вдруг решили по-западному отдыхать. В это воскресенье Стас услышал легкое царапанье в дверь, первым делом он посмотрел на часы: еще не было семи. Лениво прислушиваясь, Стас вспомнил, что не закрыл дверь на засов, потом вдруг подумал, может, это Ангел Кумус пытается открыть дверь своими ключами? Стас вскочил с кровати и побежал к двери сквозь неподвижное искусственное пространство своей комнаты. Стас почти добежал, когда дверь открылась. К нему вошли двое мужчин, волосы на голове у них были почти все выбриты, оставлены только хорошо стоящие дыбом хвосты, по три у каждого. Оторопевший Стас успел разглядеть татуировки на их лицах, множество металлических предметов на куртках и огромные с длинными и загнутыми носками сапоги, тоже увешанные цепочками. Стас понял, что его будут грабить и бить.
   Однако голого Стаса очень осторожно завернули в огромное, расшитое золотом покрывало, прикрыв голову уголком, как это делают с новорожденными, один взял под мышку верхнюю часть его туловища, а другой — ноги. Лифт они не вызывали, а понесли по лестнице. Стас придушенно умолял не испортить покрывало — подарок индийской принцессы.
   Стаса загрузили на задние сиденья большого джипа, попытки его приоткрыть голову были пресечены, после чего его погладили по голове сквозь покрывало, и жест этот очень Стаса испугал. Больше он не дергался.
   Ехали около часа. Стас стал замерзать. Его вытащили из машины за городом, около большого и несколько нелепого деревянного дома. Когда его принесли в теплую и пахучую кухню, покрывало с головы сняли, посадили на деревянную скамью у стола и налили стакан из водочной бутылки.
   — Бы… бы-лагодырю вас, я не пью! — Стас дрожал и старался укрыть ступни покрывалом.
   — И где ж вы его, бедного такого, нашли, красавчика? И кто ж у нас такой голый, лапушка?! — В кухню вошла большая, очень полная и необыкновенно белокожая женщина в расписанном вышивкой сарафане и уложенной по всей голове русой косой. — И не пей эту гадость! — Она быстро убрала бутылку и стакан, поставила на стол тарелки и чашку с блюдцем:
   — Кушай, гость дорогой! А вы чего уставились, недоумки, почему человека не одели?
   — Так было сказано привезти, в чем найдем, мы ему водочки налили от испуга, вон как дрожит.
   — Охламоны, — ласково улыбаясь, сказала женщина. — Придурки недоношенные, что с них возьмешь, да вы кушайте, интеллигентного и образованного человека я сразу вижу, и без одежки. А ну брысь отседова! А вам я халат принесу, голубчик, у меня есть хороший такой и теплый халат, кушайте.
   — Вы меня простите, — сказал Стас после второго блина. — Я как-то не привык с утра есть… так рано.
   — А вы чайком, чайком запивайте, вот они, блины, и проскочат хорошо!
   — А вы не знаете, случайно, зачем меня сюда привезли?
   — Да кто ж его знает, голубчик, может, поговорить, а может, просто чайком попотчевать. — Женщина засмеялась, заколыхалась необъятная грудь под сарафаном. — Мой-то все чудит, чудит, а годы уже не те, забывчивый стал. Может, и забыл, зачем звал. Да только нет его сейчас, всполошился с утра пораньше и смерчем вылетел из дома! Когда вернется — спросим.
   Стас тоскливо оглядывал стол, его подташнивало от пережитого страха. Такого огромного количества еды он не видел давно.
   — А у вас не найдется, случайно, стакан апельсинового сока?
   — Этих гадостей не держим, а вот морс брусничный, рассол огуречный, клюквенный квас, сок квашеной капустки, малиновый сироп с мятой, компот вишневый с гвоздичкой, ну?! Голубчик, чего душа желает?
   Когда расстроенный и злой Федя приехал домой, ему доложили, что киношника, как он и просил, доставили для благодарности и дальнейшего сотрудничества. Киношник был сначала голый в покрывале, а теперь в большом халате его жены в полуобморочном от обжорства состоянии лежит в гостиной и стонет, — не желает ли Федя поговорить с ним?
   Федя скривился, как от зубной боли.
   — Потом, — сказал он, — попозже, пусть отдыхает, и давать ему все, что пожелает. — Киношник напомнил ему о Максе, а напоминание о Максе было очень болезненным.
   Стас открыл глаза и обнаружил себя в светлой комнате, отделанной деревом, лежащим на больших и маленьких подушках и подушечках с вышивками. Сначала его глаза нашли небольшой камин с горящими там полешками, над камином на полке стояли глиняные кошки, большие и маленькие, бело-голубые, а рты красные и с улыбочкой, как у людей. Потом взгляд его уперся в иконку в углу с горящей перед ней лампадкой. Стас поморщился, голова была легкой и ясной, тело свое он бы и вовсе не ощущал, если бы не подозрительная тяжесть в желудке. Стас подумал, что заночевал у кого-нибудь из своих, но тут в комнату вплыла большая и яркая женщина. Стас откинул голову на подушки и застонал: он все вспомнил.
   — Проснулись, свет мой ясный, а я уж думала, не переборщила ли? Это я вам успокоительного налила немножко в чай, мой приехал и сказал, чтобы вы не беспокоились и отдыхали в свое удовольствие. А какое уж тут удовольствие, когда вы такой нервный и испуганный и почти ничего не ели.
   — А что сейчас здесь?..
   — Здесь у нас сейчас обед, пять часов, мой опять уехал, приказал вас обслужить и развеселить. Сначала покушаем, а там и придумаем что-нибудь! Икорку какую больше любите? Я подумала, что черную. Вот и грибочки, и белые, и грузди есть. Гусь тоже очень хорош, мой попробовал и похвалил!
   Стас скривился и закрыл глаза.
   — А не любите гуся, я из него вам всю гречневую кашу достану с черносливом, вкусная!
   — Э… Дорогая моя, красавица, мне домой надо, работать, я еще и завтрак ваш не переварил!
   — Называйте меня Наталья, а насчет завтрака… вы знаете, как сила зреет в человеке? Когда обед ложится на завтрак, а ужин сверху на обед, организм начинает работать, работать, плохие всякие мысли пропадают, а в решениях появляется медлительность, что очень кстати. Быстрые решения, они, знаете, самые глупые. А за красавицу спасибо, и точно ведь — хороша! — Наталья гордо и весело оглядела себя в большом зеркале с резной богатой рамой.
   — Рассолу мне, — сдался Стас, отвалился поудобней на подушки и, загипнотизированный, уставился на огонь в камине.
   Ева приехала в гости в Хорватому с бутылкой коньяка, коробкой конфет и упаковкой кураги. Она звонила в квартиру, моля Бога, чтобы жена Хорватого была дома.
   — Добрый вечер, а я в гости без приглашения, меня зовут Ева, может, помните? — быстро и с облегчением протараторила Ева в знакомое удивленное лицо. Жена Хорватого растерянно отступила от двери.
   — Миша! — позвала она неуверенно. Хорватый вышел в халате и шлепанцах.
   — Михал Павлович, вы уж меня извините, но мне срочно нужна ваша консультация, я на полчаса!
   Хорватый смотрел в полном обалдении в лицо Еве, потом быстро оглядел свой халат, растопырил руки — куда деваться? — и, чуть поперхнувшись, сказал:
   — Прошу! Извините, отдыхаем, но полчаса найдется. Мать, ставь чайник.
   Еву посадили, как и полагается, у телевизора, она тут же уставилась в него, потому что телевизор смотрела редко.
   За окном вечерело. Зажгли фонари еще в светлые сумерки, фонари висели неяркими льдинками над темным, чуть запорошенным снегом городом и были неуместны. Свет тоже не хотелось зажигать, но жена Хорватого щелкнула выключателем, и над Евой нависла лампа ив стеклышек каскадом.
   — Я по делу, — убедительно сказала Ева. — Я бы хотела знать, все ли у вас в порядке.
   — В каком смысле? — спросила жена, разливая чай. Она посмотрела на Еву с таким превосходством, что Ева вдруг поняла: во всех смыслах у Хорватого в семье все в порядке.
   Вошел Хорватый, он надел джинсы и рубашку, сел рядом с Евой на диване. Жена включила негромкую музыку, дала Еве чашку и протянула открытую коробку с конфетами.
   — Можно говорить? — Ева смотрела на Хорватого спокойно и открыто, Хорватый кивнул головой, не глядя на нее.
   — Я прошу тебя о помощи. В Бутырке сидит Слоник. Мне подумалось, вдруг его захотят оттуда вытащить.
   Хорватый удивленно поднял брови.
   «Он ничего не знает», — подумала Ева.
   — Кто и как? — спросил Хорватый. — В смысле, если его захотят вытащить свои, так сама знаешь — против лома. А если ты имеешь в виду некоторые государственные структуры, то что тут поделать?
   — Ты веришь, что эти «свои» полезут на вышки, чтобы вытащить Слоника?
   — Они могут отбить машину во время перевоза. Это — запросто, но в тюрьму навряд ли полезут.
   — А если наши?
   — Ну, а наши будут делать побег. Я так думаю. Ты что-то поймала? Тебя же перевели в другой отдел?
   — Вот я там и маюсь от скуки, все чего-то придумываю, разрабатываю… Некуда силушку девать! — Ева встала. — Спасибо за чай, мне пора.
   — Подожди. Давай обсудим, ты же что-то хотела узнать!
   — Я все узнала.
   — А бутылка за что?
   — За дружбу. Будем дружить семьями. Хорватый вышел за Евой на лестницу.
   — Все у тебя хорошо, а, родненький? — Ева стояла, кутаясь в шарф.
   — Держись от меня подальше, — сказал Хорватый. — Я еще не совсем от тебя здоров, поймаю и нашлепаю как следует!
   — Подумайте, какая любовь! Я тебе, Хорватый, двойню пожелаю на старости лет, будь счастлив!
 
   На стрельбище в понедельник Ева показывала Волкову положение руки с оружием.
   — Не тяни, — говорила она, дыша ему в щеку и прилаживая в его руке пистолет. — Не тяни руку вверх, как будто тяжесть хочешь поднять, а осторожно так сначала подними, а потом опусти и подумай, что рука твоя лежит на чем-нибудь. Сначала руку — вверх, потом медленно так вниз, все, положил. Целься.
   Волков мазал и злился.
   — Привыкай сразу к правильной стойке, когда стреляешь, тебе кажется, что надо стать поудобней, расставить ноги, взять оружие обеими руками, чтоб понадежней. Для тира сгодится, а на захвате отстрелят тебя с ходу. Всегда, даже в тире, прячься, становись к противнику боком, держи оружие только одной рукой. — Ева вытягивалась в струнку.
   Когда они ушли, все, кто был на стрельбище, подбежали к мишеням. Смотрели отстрелянную, Евы Николаевны. Молча.
   — Попробуй научиться быстро менять фокусировку взгляда, тренируйся, когда сидишь где-нибудь или дома перед телевизором, — говорила она в машине. — Посмотри сначала на близкий предмет, потом на очень маленький и далекий, так несколько раз, все быстрей и быстрей. А потом посмотри так, чтобы эти два предмета видеть одновременно. Один будет смазанным, другой четким, меняй их местами, туда-сюда, туда-сюда. Чаще бери оружие в руки, играйся с ним, через недельку, если у тебя со зрением в порядке, попадешь в восьмерку.
 
   В спортивном зале Волков показывал Еве некоторые приемы вольной борьбы и таэкван-до. Он сказал, что с первого занятия необходимо привыкать к оружию, что оружие это тяжелое и на него не нужно смотреть. Тут он достал огромный, как показалось Еве, меч в ножнах. Ножны были инкрустированы затейливым рисунком, вдоль рисунка шла дарственная надпись: «Достойному бойцу. Меч — это судьба, а судьба — меч».
   — Неудачный перевод с китайского, — заметил Волков, видя интерес Евы к надписи.
   — Вот это да! Красота.
   — На самом деле это изречение переводится так: «Для хорошего бойца меч — это судьба, для плохого бойца судьба — это меч».
   — Это твой?
   — Мой. Он очень острый, потому что настоящий. Я считаю, что настоящий боец должен уметь чувствовать оружие, потом он может пользоваться любыми приемами, бить руками или ногами, но только потом, когда понял оружие. Оружие должно быть тяжелым и настоящим. Я покажу тебе несколько русских ударов, несколько восточных «танцев» с мечом и мой собственный гибрид. Для начала возьми меч в руки и покажи, как тебе удобней стоять с тяжестью.
   Ева взяла меч двумя руками, с удовольствием обхватив длинную и удобную рукоятку. Ей пришлось расставить ноги и чуть нагнуться.
   — Подними меч перед собой. И теперь стань удобно. Твоя правильная осанка в данном случае тебя подводит. Тебе тяжело. Давай-ка выпяти и расслабь живот, согни посильней ноги и сгорбься, вогни внутрь плечи. Ты видишь, что так легче? Теперь скоси пару раз траву, ну! — раз-два! Нет, не так. В одну сторону — лезвием вперед, в другую сторону — разверни чуть правую кисть к себе, и опять лезвие вперед. Ладно, попробуй просто помахать им, как хочешь.
   Ева обнаружила, что, если она резко и сильно размахивается, меч взлетает и словно тащит ее за собой.
   — Поняла? — Волков стал сзади и обхватил ее двумя руками, дотягиваясь, до рукоятки. — Ты чувствуешь, что достаточно его чуть направить, повернуть вперед лезвие, и он словно сам взлетает, в этот момент расслабляй руку, лови этот момент, потом поддержи слегка при падении вниз и опять только направь, кисть поверни как нужно. Теперь дай мне. Показываю русский удар. Я тоже стою согнувшись и сгорбившись, как обезьяна, видишь, мне так удобно и хорошо. Враг впереди, мне надо как следует размахнуться, причем враг мой тоже размахивается от души. Смотри, в момент размаха я поворачиваюсь чуть боком, моя левая рука почти не держит меч, а придерживает… И одновременно закрывает торс, правая — основная — в работе, теперь я рублю и опять становлюсь в момент удара другим боком. Для японского удара сила кисти очень важна, основное время боя меч держат одной рукой, да еще и направленным вперед, шаги надо делать легкие, не отрывая полностью ступню. Вот так… с пятки на носок!., с пятки на носок.
   — Ты думаешь, мне необходимо делать все это с мечом, чтобы изучить некоторые приемы?
   — Любой прием в борьбе — это игра плюс автоматизм. Пока ты не ощутишь себя воином, ты не сможешь драться. Обороняться — да, но не нападать. Как только ты хоть немного освоишься с мечом, считай, что ты научилась играть. А автоматизм достигается бесчисленными повторениями и отработкой хорошей реакции. Поупражняйся дома или когда едешь в транспорте правильно дышать, не грудью, а животом, расслабляй живот, надувай его при вдохе — туда-сюда, поднимай понемногу тяжести. Не спиной, а животом, расставив посильней ноги. Спи всегда на спине или на животе, только не на боку. Ты же физически отлично подготовлена, только у тебя комплексы оборонительные. Через недельку при правильном дыхании ты почувствуешь себя воином.
 
   Стас потерял счет времени. В очередной раз очнувшись от сытого забытья, он обнаружил, что наступила ночь. Он замерз и чего-то испугался во сне, еще его то подташнивало, то отпускало. Завывал ветер за окном, качая деревья, некоторые ветки стучали по стеклу, иногда в стекло сыпал снег или град, словно острые и многочисленные клювы невидимых птиц просились в комнату, а потом исчезали. Стас обнаружил, что он лежит на огромной перине, как в большом гнезде, он попробовал встать, ему это удалось только с третьего раза, когда он стал в этом гнезде на четвереньки. Длинные и грубые тканые дорожки по всему дому закрывали деревянный пол, Стас шел бесшумно, предметы едва угадывались в тусклом свете маленьких свечек и лампадок у иконок в каждой комнате. Миновав несколько закрытых дверей, Стас подошел к открытой, у которой, уютно похрапывая, спал на полу на большой медвежьей шкуре человек, прижав к себе обрез. Эта комната тоже светилась из своего угла лампадкой, на огромной кровати лежали двое: Стас узнал Наталью по длинной разметавшейся косе вдоль ее тела на ночной рубашке. Наталья лежала раскрывшись, хотя было очень даже прохладно, положив руки под голову. Ноги ее были согнуты, а коса опускалась как раз между ног, укладываясь по простыне тонким хвостиком. Мужчина с ней рядом был укутан и сопел во сне.
   Стас побрел дальше и нашел кухню. Здесь горел тусклый синеватый ночник, длинный стол светился оставленным на нем самоваром, несколькими блестящими ложками и двумя тонкими бокалами. Стас понюхал один, потом другой. Приглушенный сладковатый запах винограда. Стас вздохнул — он не хотел возиться с водой и мыть стакан. Открыл большой холодильник. Осмотрел бутылки в дверце: Вечером Наталья уговаривала его выпить одну маленькую рюмочку. «Я не пью», — в сотый раз говорил Стас. «Да ты не пей, кто ж ее пьет, водку, ее надо быстро глотать одним махом, и все!» Стас сдался и быстро глотнул одним махом. Наталья прилипла к его рту мягкими умелыми губами. Пока Стас в ужасе размахивал руками, задохнувшись и прослезившись, Наталья сочно облизала его рот, игриво покусывая нижнюю губу. Когда он, оттолкнув большое и белое тело, открыл рот и стал глотать воздух, ему был быстро засунут между зубами аккуратный хрусткий огурчик.
   Стас достал бутылку с большим орлом на этикетке. Отвинтил пробку и глотнул как следует. Посидел в некотором оцепенении и дождался громкой отрыжки. Вытер рот тыльной стороной ладони, подумал, потом глотнул еще раз.
   Огурчики стояли в другом холодильнике, где были только банки. Стас достал вилкой самый маленький и съел его, жмурясь и постанывая. Ему стало лучше, он подсел к окошку. Большой ночной двор жил своей жизнью. Быстро и красиво промчался перед окном доберман, опустив голову и принюхиваясь к чему-то. Два человека курили под деревом недалеко, маленькие угольки загорались и гасли у них в руках. За плечами висели карабины. Светила полная луна, закрываясь иногда ненастным облаком, качались деревья, и вдруг далеко, почти у самой ограды, кто-то маленький и быстрый пробежал, ведя за собой белую лошадь. Стасу показалось, что он задремал, глядя в окно, он не понял, почудилась ему лошадь или стоит подождать еще немного, вдруг ее опять проведут.
   Он услышал сзади себя бульканье. Оглянувшись, увидел увешанного оружием человека. Тот наливал в один из бокалов темное вино.. Стас не слышал, ни как он вошел, ни как достал бутылку. Человек смотрел на Стаса безразлично, пустыми глазами. Стас решил на всякий случай поздороваться, он чуть наклонил голову и прошептал что-то похожее на «доброе утро».
   Иди спать! — сказали ему тихо и сердито.
   Стас на цыпочках прошел по коридору, стараясь не смотреть в открытую дверь, где спала Наталья, дрожа и стуча зубами, освободился от огромного махрового халата, залез в свою постель и с радостью обнаружил, что перина сохранила еще его тепло. Он замычал, прижав к себе ноги и обхватив их за коленки, накрылся с головой и нашел слово, которое соответствовало этому его состоянию в перине под большим пуховым одеялом.
   Блаженство! — сказал он сам себе.
 
   Ева Николаевна потребовала все дела отдела за последний месяц. Удивленный Волков притащил огромный ворох папок и выгрузил ей на стол, отчего оба после этого минут пять чихали.
   — Будем работать, — сказала Ева Волкову. — А то что же это, жизнь проходит в безделье, пора и о себе подумать!