Страница:
Дитя неведомых замыслов Бенджамина, Старый дворец за время своего существования претерпел несколько существенных модернизаций, однако семейство Мэйхью с удовольствием переселилось в находившийся неподалеку, более удобный и современный Дворец Протектора. И тем не менее Старый дворец был древнее Звездного Королевства Мантикоры – притом что его мощные, сложенные из гигантских глыб стены до сих пор не поддались разрушительной силе времени. Главный зал, вымощенный мраморными плитами, был на высоте трех этажей перекрыт потемневшими от времени тесанными потолочными балками метровой толщины. С балок свисали знамена, некоторые из них выцвели и поблекли настолько, что их невозможно было идентифицировать, однако знамя, висевшее над троном Протектора, Александер мог бы назвать точно. Вышитый на нем герб был почти неразличим; просто Хэмиш помнил, что Бенджамин Великий приказал поместить над троном знамя прекратившего свое существование лена Бэнкфорт. Оно оставалось на этом месте уже шестьсот земных лет.
Несмотря на почтенный возраст, главный зал имел все – довольно странно сочетавшиеся с архаичной архитектурой и обстановкой – современные удобства: освещение, отопление, кондиционирование и системы фильтрации, которыми могла бы гордиться любая космическая станция.
И подобно самому помещению, заполнившие его люд тоже представляли собой странную смесь древности и современности. Женщины, в своих причудливых нарядах, со сложными, замысловатыми прическами, выглядели, словно актрисы разыгрывающие историческую пьесу, да и официальные наряды многих мужчин выглядели не менее архаично. Александер понятия не имел, по каким причинам столь бессмысленная деталь туалета, как «галстук», не раз выходившая из моды, упорно сохранялась среди элементов парадного мужского костюма. Издалека бросаясь в глаза, галстуки резко выделяли грейсонцев среди мантикорцев и иных иномирян. Однако кое-кто из местных жителей носил платье, современное и модное даже по меркам Звездного Королевства. Большинство женщин, включая обеих жен Протектора, были одеты с элегантной простотой – которую, как подозревал Александер, ввела в обиход Хонор Харрингтон. Да и некоторые представители сильного пола изменили грейсонским одеяниям ради более удобной современной одежды.
Больше всего мантикорца удивляло множество мужчин и почти полное отсутствие женщин в военной форме. Неблагоприятные природные условия долгое время препятствовали росту населения Грейсона; лишь в последние пятьдесят или шестьдесят лет эта тенденция переломилась, а в последнее десятилетие был отмечен настоящий демографический бум. В настоящее время общая численность населения планеты приближалась к трем миллиардам, иными словами, к численности населения трех планет Звездного Королевства. Правда, в силу генетического перекоса рождаемости, лишь семьсот пятьдесят миллионов из них принадлежали к мужскому полу. Женщинам же было запрещено поступать на военную службу еще в первые годы колонизации. В результате численность грейсонских вооруженных сил составляла едва ли четверть мантикорских, хотя в процентном отношении занятость мужского населения Грейсона в различных силовых структурах была значительно выше, чем на Мантикоре.
И у постороннего могло создаться впечатление, будто все эти военные собрались сейчас в огромном зале Старого дворца в ожидании торжественного обеда.
«Вот почему, – неторопливо размышлял Вилли Александер, грейсонцы смотрят на войну с Народной Республикой совсем иначе, чем мантикорцы». Верховный адмирал Мэтьюс затрагивал эту тему во время полета к «Черному Ворону», но лишь вскользь, и тогда Александер не сумел сопоставить его замечание с данными, которые изучал, готовясь к визиту. А должен был, решил он сейчас. Ведь и Хэмиш не раз ссылался на эти причины, но… Есть вещи, которые невозможно воспринять умозрительно – только столкнувшись с ними нос к носу, увидев своими глазами.
Звездное Королевство полвека готовило свой флот к Судному Дню, приход которого был неизбежным. Мантикора вступила в войну с Народной Республикой после долгой предварительной подготовки, хотя определенные политические круги и пытались (по мнению Александера, напрасно) скрыть ее от народа. Добились они, главным образом, одного: заметная часть населения искренне считала, что деньги, время и усилия, затраченные на подготовку к войне, составили своего рода метафизический страховой фонд, позволяющий вести саму войну без дополнительных вложений. Начало военных действий их убеждений не изменило. Нельзя сказать, чтобы война «утомила» их; «усталость» пока еще не наступила, но определенное… разочарование, несомненно, имело место. После столь масштабной подготовки люди ожидали быстрых и впечатляющих успехов, хотя бы таких, каких добивался Хевен, сминая своих прежних противников.
Увы, ничего подобного произойти не могло. Александер и Аллен Саммерваль заранее знали, что война, даже если им повезет обойтись без военных и политических катастроф, не будет ни молниеносной, ни легкой. Они попытались подготовить общественность к затяжной, сопряженной с жертвами борьбе, но успеха не добились. Точнее, успех был неполным. До многих они все же смогли достучаться, и Александер подозревал, что число сторонников правительства растет, однако настроение в массах склонялось к опаснейшей умиротворенности: мол, после того как Королевский флот одержал одну за другой столько славных побед, войне пора бы и закончиться.
И потому, невзирая на данные разнообразных опросов, свидетельствующих о растущей общественной поддержке правительства, Вильям, прожженный политик с шестидесятилетним стажем, чувствовал приближение бури. Ему оставалось лишь гадать, насколько прочным окажется корабль, который он строил шесть десятков лет… и не пойдет ли он ко дну?
А вот грейсонцы видели происходящее в совершенно ином свете. В войну с Народной Республикой они вступили поздно… правда, это еще как посмотреть. Можно ведь сказать, что последние шестьсот лет они провели не только готовясь к ней, но и репетируя ее. В известном смысле, сокрушительный удар, нанесенный Хонор Харрингтон и старшим братом Вильяма масадским фанатикам, стал первым сражением нынешней войны. И для Грейсона он обозначил лишь смену противника. Затяжные войны были привычны здешним жителям, и если новая война грозила продлиться столько же времени, сколько тянулась нескончаемая предыдущая… Значит, так тому и быть. Грейсонцы были полны мрачной решимости довести дело до конца.
Новая война все же повлекла за собой определенные изменения в грейсонском обществе, причем такие, какие совсем недавно казались немыслимыми. Женщины Грейсона по-прежнему не носили военной формы, но на Грейсонском флоте по контракту служили женщины-офицеры Королевского и других флотов Альянса, что не могло не повлиять на общее умонастроение. А уж в производственный процесс женщины включались как никогда активно. Александер и Капарелли с удивлением узнали, что более пятнадцати процентов клерков и младшего управленческого персонала «Ворона» составляют женщины, причем иностранок среди них почти нет. Еще удивительнее: женщины, пусть и наперечет, обнаружились и среди инженеров, и даже в составе строительных бригад. Александер понятия не имел, кем была «Клепальщица Рози»[11], на которую ссылался его сведущий в истории брат, но был поражен тем, как много грейсонских женщин оказались вовлечены в традиционно «мужскую» работу.
Впрочем, Грейсон находился в безвыходном положении. Наращивание вооруженных сил оголяло производственный сектор, и восполнить трудовые ресурсы можно было только одним способом – рационально использовать огромный трудовой потенциал женского населения. До вступления в Альянс такое решение представлялось немыслимым, зато теперь оно воспринималось просто как трудное… ну а пасовать перед трудностями грейсонцы не привыкли. Нехватку призывников для флота Грейсон компенсировал массовым введением на военных кораблях автоматики. На Мантикоре тоже неизбежно должны были прийти к такому решению, но оно все еще мучительно пробивалось через бесчисленные рогатки санкций и согласований бюро кораблестроения. («Наверное, – подумал Александер, – мы точно такие же „традиционалисты“, как грейсонцы… просто традиции у нас другие. Не менее глупые, просто другие») Вот и получается, что новшества, которые на Королевском флоте застряли на этапе испытаний – даже хуже, на этапе создания прототипа для проверки самой концепции, – на Грейсоне шли в дело с колес. Примером тому – готовый вот-вот сойти со стапелей «Ворона» супердредноут класса «Медуза», вернее, десять супердредноутов. Когда Гранд-адмирал Мэтьюс в красках живописал, как замечательно решают грейсонцы проблему нехватки персонала за счет введения автоматики и новейших технологий, он так увлекся, что даже не заметил многозначительного обмена взглядами между Александером и Капарелли.
«Мало того что они собираются ввести в строй наш собственный концепт на целый год раньше, чем способны мы, так они еще и обставили нас в оснащении новых бортов автоматикой! Господи, да что ж это делается?! – Губы Александера сложились в кривую усмешку. – Ну что ж, если по возвращении мы с Капарелли расскажем, насколько обогнал нас этот „примитивный, отсталый“ Грейсон, возможно, чиновники Бюро кораблестроения все-таки начнут шевелить своей коллективной задницей немножко шустрее и займутся постройкой наших собственных кораблей? Если, конечно, эти умники не додумаются до гениального решения дать грейсонцам испытать новый корабль в боевых условиях, а уж потом только вкладывать деньги в реализацию "радикальных, непроверенных и непродуманных новшеств!»
Хмыкнув, Александер напомнил себе, что он не лорд Адмиралтейства, а всего лишь казначей Звездного Королевства. Иными словами, лицо гражданское, штатское, а стало быть, должен заниматься своими делами, оставив военные вопросы в ведении Хэмиша и сэра Томаса.
Отпив еще чаю, он снова обвел взглядом зал. Как гостя мужского пола, явившегося на банкет без жены, его усадили за сугубо «мужской» стол, находившийся поблизости от трона Протектора. Его сосед, пожилой (скорее всего, он был моложе Александера; сказывалось отсутствие пролонга) генерал больше интересовался поданными на стол яствами, чем разговорами с иностранцем, чему гость в данных обстоятельствах был только рад. Они перекинулись несколькими вежливыми фразами, после чего – ко взаимному удовлетворению – занялись обедом, к слову, поистине великолепным. Восхитившись вкусом нескольких блюд подряд, Александер решил, что во время завтрашней встречи с Протектором Бенджамином попытается выпросить сборник рецептов его шеф-повара. Старший брат частенько подшучивал над младшим по поводу «эпикурейства», но лишь потому, что сам, во всяком случае в кулинарном отношении, являлся законченным варваром. Пусть Хэмиш, если ему угодно, довольствуется бифштексами с жареным картофелем – это не основание для того, чтобы Вильям отказывался от утонченных радостей жизни.
Мысленно хмыкнув, он покосился на брата. Графа Белой Гавани вместе с Гранд-адмиралом Мэтьюсом усадили за стол Протектора: столь высокой чести он удостоился как покоритель Масады. В настоящий момент Хэмиш, развернувшись всем телом, разговаривал с изумительно красивой женщиной, сидевшей между своим рослым мужем и Кэтрин Мэйхью. Обоим докторам Харрингтон Александера представили еще вчера. Его поразило, как могла такая крошечная женщина стать матерью леди Харрингтон, внушавшей уважение одной своей статью. А разговорившись с Алисон и оценив ее острый ум, Вилли поймал себя на том, что завидует удаче доктора Альфреда Харрингтона.
Недослышанная реплика генерала вернула внимание гостя к своему столу, однако не успел он попросить соседа повторить вопрос, как сквозь наполнявший зал негромкий гомон прорвался звон: кто-то постучал по бокалу вилкой или ложкой. Повернувшись, как и все присутствующие, на звук, он увидел, что Бенджамин Мэйхью поднялся на ноги. Протектор улыбнулся гостям, выдержал паузу, дождавшись тишины в зале, и прокашлялся.
– Милорды и леди, дамы и господа! – начал он непринужденным тоном человека, привычного к публичным выступлениям. – Я обещал вам «обед в неформальной обстановке» – иными словами, вы сможете спокойно поесть, не отвлекаясь на скучные речи.
Гости рассмеялись, и улыбка Протектора сделалась еще шире.
– И я сдержу свое обещание, – продолжил он, – докучать вам никто не посмеет. Однако у мне есть два объявления, которые, как мне кажется, уместно сделать именно сейчас.
Бенджамин снова выдержал паузу, и на лице его появилось более серьезное выражение.
– Во-первых, – сказал он, – Гранд-адмирал Мэтьюс доложил мне о намерении бюро кораблестроения дать нашему новейшему супердредноуту имя «Хонор Харрингтон», и мать леди Хонор, – он слегка поклонился, адресуясь к доктору Алисон, – только что дала на это свое согласие.
Зал разразился аплодисментами. Они все не стихали, наоборот, становились все громче. Александер увидел, как несколько гостей в форме встали, их примеру последовали другие офицеры, затем штатские, а всплеск аплодисментов превратился в настоящий шквал. Общее воодушевление передалось и Вильяму, поймавшему себя на том, что он тоже вскочил на ноги и отчаянно хлопает в ладоши. Однако за громом рукоплесканий Вильям ощутил не только воодушевление, в нем таились ярость и угроза, заставившие его встревожиться. Он понял, насколько точно предсказал Хэмиш реакцию этих людей на убийство Хонор Харрингтон.
Бенджамин дождался, когда стихнут аплодисменты и гости займут свои места, после чего снова улыбнулся. Несмотря на только что потрясшую зал бурю эмоций, улыбка его казалось почти лукавой.
– Вы поторопились с овациями, – сказал он, покачав головой, – и не дали мне договорить. В противном случае вам уже было бы известно содержание моего второго объявления. Вчера утром леди Алисон Харрингтон сообщила моей старшей жене, что они с мужем ждут ребенка!
Эта простая фраза породила гробовую тишину, в которой и звук упавшей булавки произвел бы эффект удара молота о наковальню. Протектор кивнул и очень серьезно заключил:
– Завтра я официально уведомлю Конклав Землевладельцев о том, что Ключ леди Харрингтон и заботу о подданных ее лена унаследует ребенок, в котором течет та же кровь, что текла в ее жилах!
И тут Александер понял, что недавние аплодисменты лишь показались ему громовыми. Разразившийся гром заглушил бы и шум бушующего океана. Тем временем Алисон Харрингтон, зардевшись то ли от возбуждения, то ли от смущения, по просьбе Протектора встала, чтобы ликующий зал мог ее видеть.
Когда по прошествии целой вечности овации стихли, внимание Александера привлек стоявший у стола Протектора сероглазый мужчина, выглядевший непривычно молодо (по меркам Грейсона) для человека, облаченного в адмиральский мундир.
– Ваша светлость!
– Да, адмирал Янаков? – с некоторым удивлением откликнулся Бенджамин.
– С дозволения вашей светлости, мне хотелось бы провозгласить тост.
Протектор после недолгого размышления кивнул:
– Разумеется, адмирал.
– Благодарю, ваша светлость.
Взяв свой бокал, Янаков поднял его так, чтобы темно-золотая жидкость поймала свет, и звенящим от волнения голосом провозгласил:
– Ваша светлость, милорды и леди, дамы и господа! Да здравствует землевладелец Харрингтон… и проклятие хевам!
Раздавшийся в ответ рев одобрения лишь чудом не обрушил потолок Тронного зала.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА 22
Несмотря на почтенный возраст, главный зал имел все – довольно странно сочетавшиеся с архаичной архитектурой и обстановкой – современные удобства: освещение, отопление, кондиционирование и системы фильтрации, которыми могла бы гордиться любая космическая станция.
И подобно самому помещению, заполнившие его люд тоже представляли собой странную смесь древности и современности. Женщины, в своих причудливых нарядах, со сложными, замысловатыми прическами, выглядели, словно актрисы разыгрывающие историческую пьесу, да и официальные наряды многих мужчин выглядели не менее архаично. Александер понятия не имел, по каким причинам столь бессмысленная деталь туалета, как «галстук», не раз выходившая из моды, упорно сохранялась среди элементов парадного мужского костюма. Издалека бросаясь в глаза, галстуки резко выделяли грейсонцев среди мантикорцев и иных иномирян. Однако кое-кто из местных жителей носил платье, современное и модное даже по меркам Звездного Королевства. Большинство женщин, включая обеих жен Протектора, были одеты с элегантной простотой – которую, как подозревал Александер, ввела в обиход Хонор Харрингтон. Да и некоторые представители сильного пола изменили грейсонским одеяниям ради более удобной современной одежды.
Больше всего мантикорца удивляло множество мужчин и почти полное отсутствие женщин в военной форме. Неблагоприятные природные условия долгое время препятствовали росту населения Грейсона; лишь в последние пятьдесят или шестьдесят лет эта тенденция переломилась, а в последнее десятилетие был отмечен настоящий демографический бум. В настоящее время общая численность населения планеты приближалась к трем миллиардам, иными словами, к численности населения трех планет Звездного Королевства. Правда, в силу генетического перекоса рождаемости, лишь семьсот пятьдесят миллионов из них принадлежали к мужскому полу. Женщинам же было запрещено поступать на военную службу еще в первые годы колонизации. В результате численность грейсонских вооруженных сил составляла едва ли четверть мантикорских, хотя в процентном отношении занятость мужского населения Грейсона в различных силовых структурах была значительно выше, чем на Мантикоре.
И у постороннего могло создаться впечатление, будто все эти военные собрались сейчас в огромном зале Старого дворца в ожидании торжественного обеда.
«Вот почему, – неторопливо размышлял Вилли Александер, грейсонцы смотрят на войну с Народной Республикой совсем иначе, чем мантикорцы». Верховный адмирал Мэтьюс затрагивал эту тему во время полета к «Черному Ворону», но лишь вскользь, и тогда Александер не сумел сопоставить его замечание с данными, которые изучал, готовясь к визиту. А должен был, решил он сейчас. Ведь и Хэмиш не раз ссылался на эти причины, но… Есть вещи, которые невозможно воспринять умозрительно – только столкнувшись с ними нос к носу, увидев своими глазами.
Звездное Королевство полвека готовило свой флот к Судному Дню, приход которого был неизбежным. Мантикора вступила в войну с Народной Республикой после долгой предварительной подготовки, хотя определенные политические круги и пытались (по мнению Александера, напрасно) скрыть ее от народа. Добились они, главным образом, одного: заметная часть населения искренне считала, что деньги, время и усилия, затраченные на подготовку к войне, составили своего рода метафизический страховой фонд, позволяющий вести саму войну без дополнительных вложений. Начало военных действий их убеждений не изменило. Нельзя сказать, чтобы война «утомила» их; «усталость» пока еще не наступила, но определенное… разочарование, несомненно, имело место. После столь масштабной подготовки люди ожидали быстрых и впечатляющих успехов, хотя бы таких, каких добивался Хевен, сминая своих прежних противников.
Увы, ничего подобного произойти не могло. Александер и Аллен Саммерваль заранее знали, что война, даже если им повезет обойтись без военных и политических катастроф, не будет ни молниеносной, ни легкой. Они попытались подготовить общественность к затяжной, сопряженной с жертвами борьбе, но успеха не добились. Точнее, успех был неполным. До многих они все же смогли достучаться, и Александер подозревал, что число сторонников правительства растет, однако настроение в массах склонялось к опаснейшей умиротворенности: мол, после того как Королевский флот одержал одну за другой столько славных побед, войне пора бы и закончиться.
И потому, невзирая на данные разнообразных опросов, свидетельствующих о растущей общественной поддержке правительства, Вильям, прожженный политик с шестидесятилетним стажем, чувствовал приближение бури. Ему оставалось лишь гадать, насколько прочным окажется корабль, который он строил шесть десятков лет… и не пойдет ли он ко дну?
А вот грейсонцы видели происходящее в совершенно ином свете. В войну с Народной Республикой они вступили поздно… правда, это еще как посмотреть. Можно ведь сказать, что последние шестьсот лет они провели не только готовясь к ней, но и репетируя ее. В известном смысле, сокрушительный удар, нанесенный Хонор Харрингтон и старшим братом Вильяма масадским фанатикам, стал первым сражением нынешней войны. И для Грейсона он обозначил лишь смену противника. Затяжные войны были привычны здешним жителям, и если новая война грозила продлиться столько же времени, сколько тянулась нескончаемая предыдущая… Значит, так тому и быть. Грейсонцы были полны мрачной решимости довести дело до конца.
Новая война все же повлекла за собой определенные изменения в грейсонском обществе, причем такие, какие совсем недавно казались немыслимыми. Женщины Грейсона по-прежнему не носили военной формы, но на Грейсонском флоте по контракту служили женщины-офицеры Королевского и других флотов Альянса, что не могло не повлиять на общее умонастроение. А уж в производственный процесс женщины включались как никогда активно. Александер и Капарелли с удивлением узнали, что более пятнадцати процентов клерков и младшего управленческого персонала «Ворона» составляют женщины, причем иностранок среди них почти нет. Еще удивительнее: женщины, пусть и наперечет, обнаружились и среди инженеров, и даже в составе строительных бригад. Александер понятия не имел, кем была «Клепальщица Рози»[11], на которую ссылался его сведущий в истории брат, но был поражен тем, как много грейсонских женщин оказались вовлечены в традиционно «мужскую» работу.
Впрочем, Грейсон находился в безвыходном положении. Наращивание вооруженных сил оголяло производственный сектор, и восполнить трудовые ресурсы можно было только одним способом – рационально использовать огромный трудовой потенциал женского населения. До вступления в Альянс такое решение представлялось немыслимым, зато теперь оно воспринималось просто как трудное… ну а пасовать перед трудностями грейсонцы не привыкли. Нехватку призывников для флота Грейсон компенсировал массовым введением на военных кораблях автоматики. На Мантикоре тоже неизбежно должны были прийти к такому решению, но оно все еще мучительно пробивалось через бесчисленные рогатки санкций и согласований бюро кораблестроения. («Наверное, – подумал Александер, – мы точно такие же „традиционалисты“, как грейсонцы… просто традиции у нас другие. Не менее глупые, просто другие») Вот и получается, что новшества, которые на Королевском флоте застряли на этапе испытаний – даже хуже, на этапе создания прототипа для проверки самой концепции, – на Грейсоне шли в дело с колес. Примером тому – готовый вот-вот сойти со стапелей «Ворона» супердредноут класса «Медуза», вернее, десять супердредноутов. Когда Гранд-адмирал Мэтьюс в красках живописал, как замечательно решают грейсонцы проблему нехватки персонала за счет введения автоматики и новейших технологий, он так увлекся, что даже не заметил многозначительного обмена взглядами между Александером и Капарелли.
«Мало того что они собираются ввести в строй наш собственный концепт на целый год раньше, чем способны мы, так они еще и обставили нас в оснащении новых бортов автоматикой! Господи, да что ж это делается?! – Губы Александера сложились в кривую усмешку. – Ну что ж, если по возвращении мы с Капарелли расскажем, насколько обогнал нас этот „примитивный, отсталый“ Грейсон, возможно, чиновники Бюро кораблестроения все-таки начнут шевелить своей коллективной задницей немножко шустрее и займутся постройкой наших собственных кораблей? Если, конечно, эти умники не додумаются до гениального решения дать грейсонцам испытать новый корабль в боевых условиях, а уж потом только вкладывать деньги в реализацию "радикальных, непроверенных и непродуманных новшеств!»
Хмыкнув, Александер напомнил себе, что он не лорд Адмиралтейства, а всего лишь казначей Звездного Королевства. Иными словами, лицо гражданское, штатское, а стало быть, должен заниматься своими делами, оставив военные вопросы в ведении Хэмиша и сэра Томаса.
Отпив еще чаю, он снова обвел взглядом зал. Как гостя мужского пола, явившегося на банкет без жены, его усадили за сугубо «мужской» стол, находившийся поблизости от трона Протектора. Его сосед, пожилой (скорее всего, он был моложе Александера; сказывалось отсутствие пролонга) генерал больше интересовался поданными на стол яствами, чем разговорами с иностранцем, чему гость в данных обстоятельствах был только рад. Они перекинулись несколькими вежливыми фразами, после чего – ко взаимному удовлетворению – занялись обедом, к слову, поистине великолепным. Восхитившись вкусом нескольких блюд подряд, Александер решил, что во время завтрашней встречи с Протектором Бенджамином попытается выпросить сборник рецептов его шеф-повара. Старший брат частенько подшучивал над младшим по поводу «эпикурейства», но лишь потому, что сам, во всяком случае в кулинарном отношении, являлся законченным варваром. Пусть Хэмиш, если ему угодно, довольствуется бифштексами с жареным картофелем – это не основание для того, чтобы Вильям отказывался от утонченных радостей жизни.
Мысленно хмыкнув, он покосился на брата. Графа Белой Гавани вместе с Гранд-адмиралом Мэтьюсом усадили за стол Протектора: столь высокой чести он удостоился как покоритель Масады. В настоящий момент Хэмиш, развернувшись всем телом, разговаривал с изумительно красивой женщиной, сидевшей между своим рослым мужем и Кэтрин Мэйхью. Обоим докторам Харрингтон Александера представили еще вчера. Его поразило, как могла такая крошечная женщина стать матерью леди Харрингтон, внушавшей уважение одной своей статью. А разговорившись с Алисон и оценив ее острый ум, Вилли поймал себя на том, что завидует удаче доктора Альфреда Харрингтона.
Недослышанная реплика генерала вернула внимание гостя к своему столу, однако не успел он попросить соседа повторить вопрос, как сквозь наполнявший зал негромкий гомон прорвался звон: кто-то постучал по бокалу вилкой или ложкой. Повернувшись, как и все присутствующие, на звук, он увидел, что Бенджамин Мэйхью поднялся на ноги. Протектор улыбнулся гостям, выдержал паузу, дождавшись тишины в зале, и прокашлялся.
– Милорды и леди, дамы и господа! – начал он непринужденным тоном человека, привычного к публичным выступлениям. – Я обещал вам «обед в неформальной обстановке» – иными словами, вы сможете спокойно поесть, не отвлекаясь на скучные речи.
Гости рассмеялись, и улыбка Протектора сделалась еще шире.
– И я сдержу свое обещание, – продолжил он, – докучать вам никто не посмеет. Однако у мне есть два объявления, которые, как мне кажется, уместно сделать именно сейчас.
Бенджамин снова выдержал паузу, и на лице его появилось более серьезное выражение.
– Во-первых, – сказал он, – Гранд-адмирал Мэтьюс доложил мне о намерении бюро кораблестроения дать нашему новейшему супердредноуту имя «Хонор Харрингтон», и мать леди Хонор, – он слегка поклонился, адресуясь к доктору Алисон, – только что дала на это свое согласие.
Зал разразился аплодисментами. Они все не стихали, наоборот, становились все громче. Александер увидел, как несколько гостей в форме встали, их примеру последовали другие офицеры, затем штатские, а всплеск аплодисментов превратился в настоящий шквал. Общее воодушевление передалось и Вильяму, поймавшему себя на том, что он тоже вскочил на ноги и отчаянно хлопает в ладоши. Однако за громом рукоплесканий Вильям ощутил не только воодушевление, в нем таились ярость и угроза, заставившие его встревожиться. Он понял, насколько точно предсказал Хэмиш реакцию этих людей на убийство Хонор Харрингтон.
Бенджамин дождался, когда стихнут аплодисменты и гости займут свои места, после чего снова улыбнулся. Несмотря на только что потрясшую зал бурю эмоций, улыбка его казалось почти лукавой.
– Вы поторопились с овациями, – сказал он, покачав головой, – и не дали мне договорить. В противном случае вам уже было бы известно содержание моего второго объявления. Вчера утром леди Алисон Харрингтон сообщила моей старшей жене, что они с мужем ждут ребенка!
Эта простая фраза породила гробовую тишину, в которой и звук упавшей булавки произвел бы эффект удара молота о наковальню. Протектор кивнул и очень серьезно заключил:
– Завтра я официально уведомлю Конклав Землевладельцев о том, что Ключ леди Харрингтон и заботу о подданных ее лена унаследует ребенок, в котором течет та же кровь, что текла в ее жилах!
И тут Александер понял, что недавние аплодисменты лишь показались ему громовыми. Разразившийся гром заглушил бы и шум бушующего океана. Тем временем Алисон Харрингтон, зардевшись то ли от возбуждения, то ли от смущения, по просьбе Протектора встала, чтобы ликующий зал мог ее видеть.
Когда по прошествии целой вечности овации стихли, внимание Александера привлек стоявший у стола Протектора сероглазый мужчина, выглядевший непривычно молодо (по меркам Грейсона) для человека, облаченного в адмиральский мундир.
– Ваша светлость!
– Да, адмирал Янаков? – с некоторым удивлением откликнулся Бенджамин.
– С дозволения вашей светлости, мне хотелось бы провозгласить тост.
Протектор после недолгого размышления кивнул:
– Разумеется, адмирал.
– Благодарю, ваша светлость.
Взяв свой бокал, Янаков поднял его так, чтобы темно-золотая жидкость поймала свет, и звенящим от волнения голосом провозгласил:
– Ваша светлость, милорды и леди, дамы и господа! Да здравствует землевладелец Харрингтон… и проклятие хевам!
Раздавшийся в ответ рев одобрения лишь чудом не обрушил потолок Тронного зала.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА 22
– Интересно, сможем мы в этом месяце хоть чуток передохнуть? – пробормотал Скотти Тремэйн, раздраженно утирая банданой струившийся по лицу пот. Попытка придать голосу невозмутимость ни к чему не привела: присутствующие знали его слишком хорошо, чтобы позволить себя провести.
– Ну откуда мне это знать, сэр? – ответил Харкнесс.
В этой вроде бы почтительной фразе прозвучало такое бесконечное терпение, что Тремэйн не выдержал и расхохотался.
– Прошу прощения, старшина, – сказал он, сунул бандану в боковой карман брюк (не трофейных, от мундира Госбезопасности, а сшитых, как и бандана, добровольным главным портным лагеря «Геенна» Анри Десуи) и пожал плечами. – Просто ожидание действует на нервы, а когда к нему добавляется еще и такое… Впрочем, нервишки у меня расшатались. Не то что раньше.
– У меня тоже, сэр, – рассеянно обронил старшина и крякнул торжествующе, когда заставившая его повозиться панель наконец откинулась.
– Посветите, сэр, – попросил он, и Тремэйн направил луч фонарика в отверстие ведущее в отсек коммуникационного оборудования шаттла.
– Хм…
Харкнесс тоже переоделся в наряд местного пошива, причем ему, как и Десуи, были по вкусу яркие, кричащие цвета. Хотя возможности Анри в подборе красителей ограничивались встречавшимися по соседству с лагерем растениями, он, похоже, любил щекотать зрительные нервы. Харкнесс разделял его пристрастие: во всяком случае, в нынешнем обличье он скорее походил на пирата из голографической пьесы, чем на старшину флота ее величества – тем более что никогда не расставался с тесаком и пульсером. Сейчас он напряженно всматривался в нашпигованные электроникой внутренности тесного отсека.
Аппаратура хевов была более громоздкой, чем ее мантикорские аналоги, главным образом потому, что они использовали больше сменяемых узлов. Дефицит квалифицированного персонала, способного производить сложный ремонт, породил практику, при которой вышедший из строя блок просто заменяли на исправный – и пересылали для ремонта на стационарное предприятие. Оно бы и неплохо, но из этого следовало, что для уверенной работы любой системы необходимо всегда иметь под рукой готовые к работе детали, а это не всегда возможно. Именно эта проблема определяла тактику Народного Флота на первом этапе войны: после каждого мощного, но быстрого броска много времени уходило на ремонт. Служба материально-технического обеспечения просто не справлялась с транспортировкой необходимого количества сменных компонентов между захваченными системами и зонами тылового обслуживания.
Правда, размышлял Тремэйн, наблюдая за тем, как Харкнесс, достав диагностический чемоданчик, приступил к тестированию схем, они учли свой опыт и попытались изменить принципы и стандарты технического обслуживания, приблизив их к принятым на флотах Альянса…
– Эх!
Восклицание Харкнесса оторвало Тремэйна от размышлений, заставив его через широченное плечо старшины заглянуть в лючок.
– Похоже, сэр, с этим транспондером у нас маленькая проблема.
– И насколько велика эта «маленькая проблема»? – лаконично осведомился Тремэйн.
– На данный момент, сэр, я могу сказать одно: он не работает. Все остальное станет известно не раньше, чем мы его извлечем, но боюсь, толку от него уже не будет. Загвоздка тут в модуле кодировки, – (он похлопал рукой по названной детали и пожал плечами), – а мастерских по молекулярной электронике я ни на одной из этих пташек что-то не приметил.
– Черт! – тихонько выругался Тремэйн. – Не думаю, что леди Харрингтон это понравится.
Она, Алистер МакКеон, коммодор Рамирес и капитан Бенсон сидели в хижине Рамиреса, и местные насекомые с упорством, свойственным их родне на всех планетах, бились в стекло наполненной растительным маслом лампы.
– Боюсь, что да, мэм, – ответил Тремэйн. – У нас нет ни сменного модуля, ни деталей для ремонта. Харкнесс с Ашер пытаются извлечь что-нибудь подходящее из коммуникаторов, но на этих пташках, как нарочно, подобрались все виды системных несовместимостей. Возможно, удастся заставить работать какую-нибудь временную схему, но надежной она не будет. Не обессудьте, мэм, – он покачал головой, – похоже, ответчик системы опознавания этого шаттла накрылся.
МакКеон коротко выругался. Хонор покосилась на него и снова перевела взгляд на Тремэйна.
– А ответчик первого шаттла он проверял?
– Так точно, мэм. Он вроде бы в порядке, – ответил Тремэйн, подавив желание сказать: «пока».
Хонор, однако, уловила этот оттенок, и подвижный уголок ее рта недовольно дернулся.
– Ну что ж, Скотти, передай им: я уверена, что они сделают все возможное.
– Есть, мэм! – Тремэйн отдал честь и повернулся к выходу.
Хонор рассмеялась.
– Утром, Скотти, утром! Нечего блуждать по лесу в темноте: неровен час, котомедведь слопает.
– Переночуйте в моей хижине, коммандер, – предложила Бенсон. За эти два месяца подчиненные Хонор привыкли к местному выговору и научились понимать его без особого труда. – Мы с Анри с удовольствием приютим вас. К тому же он поразмыслил над вашим последним ходом.
Тремэйн стрельнул в нее глазами, и она добавила:
– Похоже, ему и коммандеру Кэслету удалось найти способ выкрутиться.
Хонор при этот замечании едва заметно поморщилась. Никто из обитателей «Геенны» не предварял ранг Кэслета словом «гражданин». Рядом с офицером Народного Флота военнопленные чувствовали себя неуютно, хотя относились к нему и не с той степенью враждебности, какой опасалась Хонор. Скорее всего, это объяснялось наличием среди заключенных большого числа бывших Законодателей: военнопленные постепенно привыкли жить сами и давать жить другим. Харрингтон подозревала, что широко распространенный термин «черноногие» появился как раз для того, чтобы отличить настоящих врагов, сотрудников БГБ, от носивших иные мундиры противников, личного состава Народного Флота и морской пехоты. Конечно, узники «Геенны» не бросались Кэслету на шею, однако, узнав от людей Хонор, как он оказался на планете, к нему относились хоть и с настороженностью, но учтиво. Ну а для того, чтобы определить его на постой в хижину, которую делили Бенсон и Десуи, имелись особые резоны.
– Выходит, они решили объединиться против меня, мэм? – с ухмылкой спросил Тремэйн, не подозревавший о размышлениях своего шкипера. – Ну что ж, они ошибаются. Бьюсь об заклад, мне известно, что они надумали и от мата в шесть ходов им не уйти!
– Постарайся не слишком задевать их чувства, Скотти, – посоветовала Хонор. – Насколько я знаю, лейтенант Десуи – мастер рукопашного боя.
Последнее обстоятельство было главной из причин, по которым Кэслета поселили с ним.
– Ха! Если кто-то так заботится о своих чувствах, ему не следовало обходиться со мной так в первых двух играх, – с озорным блеском в глазах заявил Тремэйн и, козырнув начальству, исчез в ночи.
– Веселый малый, – гулко пробасил Рамирес. Сидевший на гладко оструганном столе Нимиц мяукнул в знак согласия. Бенсон, потянувшись, почесала его между ушами, и кот с довольным урчанием прильнул к ее руке.
– Он такой, – подтвердила Хонор, глядя, как Бенсон ласкает Нимица.
За прошедшее время кот очаровал всех обитателей лагеря, сделавшись всеобщим любимцем, – что позволило ему и Хонор незаметно протестировать эмоциональное состояние пленных. Оказалось, что кое-кого долгие годы заключения подвели к опасной грани психической нестабильности. Хонор обсудила этот тревожный факт с Рамиресом и Бенсон. Однако подлинное беспокойство внушало состояние лишь одного из шестисот двенадцати обитателей лагеря.
Узнав, что хевы и вправду подсадили в «Геенну» осведомителя, Хонор удивилась, но еще больше были ошеломлены сами заключенные. В лагере этот человек занимался обработкой местного эквивалента льна и выделкой тканей, из которых Десуи шил одежду. Его деятельность являлась важным элементом ориентированного на выживание натурального хозяйства лагеря, он пользовался уважением, и многие заключенные считали его личным другом. Того, что «друг» оказался обманувшим их доверие агентом БГБ, было достаточно, чтобы ввергнуть недавних товарищей в безумную ярость.
Правда, он был не «агентом», а всего лишь осведомителем. Разница представлялась довольно тонкой, едва уловимой, однако Хонор удержала Рамиреса от намерения казнить «крота» после того, как у него под матрасом нашли коротковолновой передатчик. Если бы прибор не удалось найти до прилета очередного шаттла с продовольствием, последствия одного-единственного сеанса связи были бы гибельны, это понимали все. Однако к бедняге, согласившемуся на сотрудничество с БГБ ради спасения от смерти своей возлюбленной, отнеслись с жалостью. Убивать его не стали, ограничились тем, что отобрали передатчик и поручили надежным людям держать его под надзором. Хонор радовалась тому, что дело обошлось без крови. Со многими обитателями лагеря этот человек сошелся довольно близко, а убийство всегда представляет собой крайнюю и нежелательную меру.
– … на станции «Василиск»?
Осознав, что МакКеон о чем-то спросил, Хонор встрепенулась.
– Ну откуда мне это знать, сэр? – ответил Харкнесс.
В этой вроде бы почтительной фразе прозвучало такое бесконечное терпение, что Тремэйн не выдержал и расхохотался.
– Прошу прощения, старшина, – сказал он, сунул бандану в боковой карман брюк (не трофейных, от мундира Госбезопасности, а сшитых, как и бандана, добровольным главным портным лагеря «Геенна» Анри Десуи) и пожал плечами. – Просто ожидание действует на нервы, а когда к нему добавляется еще и такое… Впрочем, нервишки у меня расшатались. Не то что раньше.
– У меня тоже, сэр, – рассеянно обронил старшина и крякнул торжествующе, когда заставившая его повозиться панель наконец откинулась.
– Посветите, сэр, – попросил он, и Тремэйн направил луч фонарика в отверстие ведущее в отсек коммуникационного оборудования шаттла.
– Хм…
Харкнесс тоже переоделся в наряд местного пошива, причем ему, как и Десуи, были по вкусу яркие, кричащие цвета. Хотя возможности Анри в подборе красителей ограничивались встречавшимися по соседству с лагерем растениями, он, похоже, любил щекотать зрительные нервы. Харкнесс разделял его пристрастие: во всяком случае, в нынешнем обличье он скорее походил на пирата из голографической пьесы, чем на старшину флота ее величества – тем более что никогда не расставался с тесаком и пульсером. Сейчас он напряженно всматривался в нашпигованные электроникой внутренности тесного отсека.
Аппаратура хевов была более громоздкой, чем ее мантикорские аналоги, главным образом потому, что они использовали больше сменяемых узлов. Дефицит квалифицированного персонала, способного производить сложный ремонт, породил практику, при которой вышедший из строя блок просто заменяли на исправный – и пересылали для ремонта на стационарное предприятие. Оно бы и неплохо, но из этого следовало, что для уверенной работы любой системы необходимо всегда иметь под рукой готовые к работе детали, а это не всегда возможно. Именно эта проблема определяла тактику Народного Флота на первом этапе войны: после каждого мощного, но быстрого броска много времени уходило на ремонт. Служба материально-технического обеспечения просто не справлялась с транспортировкой необходимого количества сменных компонентов между захваченными системами и зонами тылового обслуживания.
Правда, размышлял Тремэйн, наблюдая за тем, как Харкнесс, достав диагностический чемоданчик, приступил к тестированию схем, они учли свой опыт и попытались изменить принципы и стандарты технического обслуживания, приблизив их к принятым на флотах Альянса…
– Эх!
Восклицание Харкнесса оторвало Тремэйна от размышлений, заставив его через широченное плечо старшины заглянуть в лючок.
– Похоже, сэр, с этим транспондером у нас маленькая проблема.
– И насколько велика эта «маленькая проблема»? – лаконично осведомился Тремэйн.
– На данный момент, сэр, я могу сказать одно: он не работает. Все остальное станет известно не раньше, чем мы его извлечем, но боюсь, толку от него уже не будет. Загвоздка тут в модуле кодировки, – (он похлопал рукой по названной детали и пожал плечами), – а мастерских по молекулярной электронике я ни на одной из этих пташек что-то не приметил.
– Черт! – тихонько выругался Тремэйн. – Не думаю, что леди Харрингтон это понравится.
* * *
– А Харкнесс уверен? – спросила Хонор Харрингтон в тот же вечер.Она, Алистер МакКеон, коммодор Рамирес и капитан Бенсон сидели в хижине Рамиреса, и местные насекомые с упорством, свойственным их родне на всех планетах, бились в стекло наполненной растительным маслом лампы.
– Боюсь, что да, мэм, – ответил Тремэйн. – У нас нет ни сменного модуля, ни деталей для ремонта. Харкнесс с Ашер пытаются извлечь что-нибудь подходящее из коммуникаторов, но на этих пташках, как нарочно, подобрались все виды системных несовместимостей. Возможно, удастся заставить работать какую-нибудь временную схему, но надежной она не будет. Не обессудьте, мэм, – он покачал головой, – похоже, ответчик системы опознавания этого шаттла накрылся.
МакКеон коротко выругался. Хонор покосилась на него и снова перевела взгляд на Тремэйна.
– А ответчик первого шаттла он проверял?
– Так точно, мэм. Он вроде бы в порядке, – ответил Тремэйн, подавив желание сказать: «пока».
Хонор, однако, уловила этот оттенок, и подвижный уголок ее рта недовольно дернулся.
– Ну что ж, Скотти, передай им: я уверена, что они сделают все возможное.
– Есть, мэм! – Тремэйн отдал честь и повернулся к выходу.
Хонор рассмеялась.
– Утром, Скотти, утром! Нечего блуждать по лесу в темноте: неровен час, котомедведь слопает.
– Переночуйте в моей хижине, коммандер, – предложила Бенсон. За эти два месяца подчиненные Хонор привыкли к местному выговору и научились понимать его без особого труда. – Мы с Анри с удовольствием приютим вас. К тому же он поразмыслил над вашим последним ходом.
Тремэйн стрельнул в нее глазами, и она добавила:
– Похоже, ему и коммандеру Кэслету удалось найти способ выкрутиться.
Хонор при этот замечании едва заметно поморщилась. Никто из обитателей «Геенны» не предварял ранг Кэслета словом «гражданин». Рядом с офицером Народного Флота военнопленные чувствовали себя неуютно, хотя относились к нему и не с той степенью враждебности, какой опасалась Хонор. Скорее всего, это объяснялось наличием среди заключенных большого числа бывших Законодателей: военнопленные постепенно привыкли жить сами и давать жить другим. Харрингтон подозревала, что широко распространенный термин «черноногие» появился как раз для того, чтобы отличить настоящих врагов, сотрудников БГБ, от носивших иные мундиры противников, личного состава Народного Флота и морской пехоты. Конечно, узники «Геенны» не бросались Кэслету на шею, однако, узнав от людей Хонор, как он оказался на планете, к нему относились хоть и с настороженностью, но учтиво. Ну а для того, чтобы определить его на постой в хижину, которую делили Бенсон и Десуи, имелись особые резоны.
– Выходит, они решили объединиться против меня, мэм? – с ухмылкой спросил Тремэйн, не подозревавший о размышлениях своего шкипера. – Ну что ж, они ошибаются. Бьюсь об заклад, мне известно, что они надумали и от мата в шесть ходов им не уйти!
– Постарайся не слишком задевать их чувства, Скотти, – посоветовала Хонор. – Насколько я знаю, лейтенант Десуи – мастер рукопашного боя.
Последнее обстоятельство было главной из причин, по которым Кэслета поселили с ним.
– Ха! Если кто-то так заботится о своих чувствах, ему не следовало обходиться со мной так в первых двух играх, – с озорным блеском в глазах заявил Тремэйн и, козырнув начальству, исчез в ночи.
– Веселый малый, – гулко пробасил Рамирес. Сидевший на гладко оструганном столе Нимиц мяукнул в знак согласия. Бенсон, потянувшись, почесала его между ушами, и кот с довольным урчанием прильнул к ее руке.
– Он такой, – подтвердила Хонор, глядя, как Бенсон ласкает Нимица.
За прошедшее время кот очаровал всех обитателей лагеря, сделавшись всеобщим любимцем, – что позволило ему и Хонор незаметно протестировать эмоциональное состояние пленных. Оказалось, что кое-кого долгие годы заключения подвели к опасной грани психической нестабильности. Хонор обсудила этот тревожный факт с Рамиресом и Бенсон. Однако подлинное беспокойство внушало состояние лишь одного из шестисот двенадцати обитателей лагеря.
Узнав, что хевы и вправду подсадили в «Геенну» осведомителя, Хонор удивилась, но еще больше были ошеломлены сами заключенные. В лагере этот человек занимался обработкой местного эквивалента льна и выделкой тканей, из которых Десуи шил одежду. Его деятельность являлась важным элементом ориентированного на выживание натурального хозяйства лагеря, он пользовался уважением, и многие заключенные считали его личным другом. Того, что «друг» оказался обманувшим их доверие агентом БГБ, было достаточно, чтобы ввергнуть недавних товарищей в безумную ярость.
Правда, он был не «агентом», а всего лишь осведомителем. Разница представлялась довольно тонкой, едва уловимой, однако Хонор удержала Рамиреса от намерения казнить «крота» после того, как у него под матрасом нашли коротковолновой передатчик. Если бы прибор не удалось найти до прилета очередного шаттла с продовольствием, последствия одного-единственного сеанса связи были бы гибельны, это понимали все. Однако к бедняге, согласившемуся на сотрудничество с БГБ ради спасения от смерти своей возлюбленной, отнеслись с жалостью. Убивать его не стали, ограничились тем, что отобрали передатчик и поручили надежным людям держать его под надзором. Хонор радовалась тому, что дело обошлось без крови. Со многими обитателями лагеря этот человек сошелся довольно близко, а убийство всегда представляет собой крайнюю и нежелательную меру.
– … на станции «Василиск»?
Осознав, что МакКеон о чем-то спросил, Хонор встрепенулась.