Страница:
Мысли ее замерли, когда ракеты хевов вышли на рубеж поражения. Защитный залп несколько проредил атакующий рой, но он был слишком слаб, чтобы хоть как-то повлиять на судьбу атакуемых. Более четырех тысяч ракет уцелело. Их ядерные боеголовки взорвались, накачивая энергией лазеры, и смертоносные лучи вспороли пространство, кромсая защитные поля и корпуса кораблей Сантино.
«Все закончилось очень быстро», – оцепенело подумала Андреа. Тем, кто погиб сразу, можно сказать, повезло. Совсем недавно голографический экран показывал три королевских супердредноута, которые вели за собой четыре линейных крейсера и восемь тяжелых. Спустя девятнадцать секунд после взрыва первой лазерной боеголовки хевов в пространстве остались два подбитых тяжелых крейсера, изуродованный корпус линейного и туча обломков, среди которых то здесь, то там вспыхивали, слепя глаза, взрывавшиеся реакторы.
Ярувальская слышала чьи-то тяжелые вздохи, чьи-то всхлипывания, чью-то яростную брань, за которой скрывались боль и беспомощность, но так и не отвела взгляд от монитора. Корабли хевов добивали еще не окончательно уничтоженные корпуса бортовыми огневыми средствами, но, как оказалось, залп Сантино тоже не пропал даром. Один вражеский супердредноут разлетелся на куски, как и флагманский корабль несчастного мантикорского адмирала, а второй получил такие повреждения, что от него уже торопливо отлетали спасательные капсулы и шлюпки. Однако основные силы вражеской армады уцелели, и она неудержимо продвигалась вперед. Лишь когда враги, погубившие стольких людей, с которыми она бок об бок служила последние два года, занялись уничтожением орбитальных устройств, Ярувальская позволила себе отвернуться. Хевы, пустив в ход старомодные боеголовки, разносили в пух и прах брошенные сооружения, но нестерпимо ярких вспышек ядерных взрывов Андреа уже не увидела. Чувствуя себя старой, раздавленной и никчемной, она повернулась к главному экрану спиной и вышла из отсека.
ГЛАВА 33
«Все закончилось очень быстро», – оцепенело подумала Андреа. Тем, кто погиб сразу, можно сказать, повезло. Совсем недавно голографический экран показывал три королевских супердредноута, которые вели за собой четыре линейных крейсера и восемь тяжелых. Спустя девятнадцать секунд после взрыва первой лазерной боеголовки хевов в пространстве остались два подбитых тяжелых крейсера, изуродованный корпус линейного и туча обломков, среди которых то здесь, то там вспыхивали, слепя глаза, взрывавшиеся реакторы.
Ярувальская слышала чьи-то тяжелые вздохи, чьи-то всхлипывания, чью-то яростную брань, за которой скрывались боль и беспомощность, но так и не отвела взгляд от монитора. Корабли хевов добивали еще не окончательно уничтоженные корпуса бортовыми огневыми средствами, но, как оказалось, залп Сантино тоже не пропал даром. Один вражеский супердредноут разлетелся на куски, как и флагманский корабль несчастного мантикорского адмирала, а второй получил такие повреждения, что от него уже торопливо отлетали спасательные капсулы и шлюпки. Однако основные силы вражеской армады уцелели, и она неудержимо продвигалась вперед. Лишь когда враги, погубившие стольких людей, с которыми она бок об бок служила последние два года, занялись уничтожением орбитальных устройств, Ярувальская позволила себе отвернуться. Хевы, пустив в ход старомодные боеголовки, разносили в пух и прах брошенные сооружения, но нестерпимо ярких вспышек ядерных взрывов Андреа уже не увидела. Чувствуя себя старой, раздавленной и никчемной, она повернулась к главному экрану спиной и вышла из отсека.
ГЛАВА 33
– Макси, что ты думаешь по поводу этого бреда? – спросил, скривившись, Скутер Смит.
Инструктаж перед учениями проводился в два этапа, причем сначала коммандер Стахович и капитан Армон собирали технический персонал, а уж потом ставили задачи перед командным составом. Двое приятелей благоразумно устроились в последнем раду, за спинами младших офицеров и старшин инженерной службы, что позволяло им тихонько обмениваться мнениями.
– А чего тут думать, – отозвался, почесывая бок, Максвелл. – Кому-то из больших шишек приспичило уделать наш «Минни» по полной программе. Можно подумать, будто ты никогда не сталкивался с такими наездами.
– И больше тебе сказать нечего?
– Скутер, на кой мне хрен молоть языком, коли от нашей с тобой болтовни все равно ни черта не зависит? Ясно ведь: эта задница Холдерман решил вставить нам свечку. На кой ему это понадобилась, я не знаю, но он мне докладывать не станет. Так что, дружище, кончай попусту суетиться. А если не можешь, то тереби кого-нибудь другого.
– Ты, похоже, не хочешь видеть ничего, кроме своего ящика с инструментами, – фыркнул Смит.
– Почему бы и нет? – ухмыльнулся в ответ Максвелл. – Это, знаешь ли, хороший способ не навлекать на себя недовольство начальства.
– Ага! – фыркнул Скутер. – Ну конечно, по этой части у тебя богатейший опыт на всем флоте.
– Удар ниже пояса! – печально констатировал Максвелл. – Впрочем, от такого парня, как ты, ничего другого ждать и не приходится.
Физиономия Смита расплылась в улыбке: пикировка с другом помогла ему поднять подпорченное инструктажем настроение. Хотя по существу Максвелл был прав: Холдерман нажал на арбитров и добился внесения в условия учений пункта, в соответствии с которым ЛАКи «Минотавра», приближаясь к базе «Ханкок», лишались права использовать маскирующие технологии. Скорость, направление, стартовая позиция были оставлены на усмотрение командира, но ЛАК-крыло лишили одного из главных его преимуществ. Более того, посредники постановили снизить предельную эффективность противоракетной обороны крыла на сорок процентов, под предлогом «учета возможных успехов противника в области модернизации средств обнаружения и управления огнем». С точки зрения Смита, вводная представляла собой полный бред.
Правда, напомнил он себе, на этот раз учения будут проводиться не виртуально, а в реальном космосе, что, на худой конец, не позволит Холдермановой шайке вносить произвольные изменения в программу прямо по ходу операции. Правда, условия и без того были – хуже некуда. В отличие от Максвелла, Скутер имел свои соображения по поводу побудительных мотивов Холдермана, а вот что заставило капитана, не протестуя, согласиться на откровенно дискриминационные условия, он понять не мог.
«Впрочем, – философически рассудил он, – и капитанам случается вляпаться в повидло. По крайней мере, „плохих парней“ против нас не так уж много. Сколько их там будет нас искать? Сама база, пять супердредноутов и тяжелые крейсера? Конечно, сенсоров у них до черта, но капитан Армон на мякине не проведешь. Она и коммандер Стахович наверняка придумают способ устроить им такой ад, что Холдерману и не снилось»
– Примерно шесть часов сорок три минуты, гражданка адмирал! – четко доложил коммандер Джексон.
Кивком поблагодарив офицера, Келлет повернулась к Пеневской. Та ответила ей бесстрастным взглядом, но спустя мгновение улыбнулась.
– Похоже, наши люди настроены по-боевому, – заметила она по пути к главному терминалу.
– Так и должно быть, – отозвалась Келлет, пожав плечами. – Конечно, как и любому флагману, мне не помешали бы еще несколько кораблей стены, но я и так уверена в нашей способности справиться с любым пикетом, на который мы можем наткнуться.
– Даже если у них, в отличие от нас, имеются супердредноуты? – с еще большей невозмутимостью осведомилась Пеневская.
Келлет обнажила белые зубы в алчной хищной усмешке. Ее темные глаза блеснули.
– По сравнения с начальным этапом войны технологический разрыв между нами и противником заметно сократился, гражданка комиссар, – сказала она. – Да, преимущество пока остается за ними, но, согласно экспертным оценкам, внедрение трансфертных технологий позволило снизить его минимум на пятьдесят процентов. Довольно долго решающую роль играло наличие у них и отсутствие у нас буксируемых подвесок – но с этим покончено. У нас есть свои ракетные платформы, причем пташек в каждом из наших гнездышек на шестьдесят процентов больше, чем у них. Во многих отношениях мы почти сравнялись.
– Понятно, – сказала Пеневская. – Правда, гражданка адмирал, мне нет смысла прикидываться, будто я разбираюсь в технике так же, как вы. Трудно вникать в нюансы, когда не имеешь базовых знаний. Хотелось бы разобраться поточнее, в чем наша сила и в чем слабость.
– Это очень просто, – откликнулась Келлет.
Пеневскую назначили к ней комиссаром всего пару месяцев назад, и женщины еще притирались друг к другу – но народный комиссар хотя бы не пыталась корчить из себя всезнайку и не стыдилась признаваться в некомпетентности. За эту, редкую для комиссара черту Келлет была готова простить многие недостатки.
– Дело в том, гражданка комиссар, что итог ракетных столкновений в первую очередь определяется количеством ракет. Теория вероятности не делает исключений ни для кого. Разница в уровне электронного оснащения, генераторы активных помех, ловушки, ложные цели – все это вторично. С помощью этих средств можно отвлечь часть пташек от реальной цели, но остановить вошедшую в зону поражения ракету может только противоракета.
Она сделала паузу и продолжила лишь после того, как Пеневская в знак понимания кивнула.
– Возможности противоракетной обороны любого корабля, эскадры или оперативного соединения конечны, и определяются они чувствительностью и дальностью действия сканеров, совершенством средств управления огнем и уровнем электронного оснащения – но, главное, эффективностью и количеством поражающих единиц, призванных противостоять атакующему ракетному валу. С самого начала войны манти имели несомненное и ощутимое преимущество по части сканеров, электроники и средств управления огнем. Есть у них и другие преимущества, но они относятся к областям, с трудом поддающимся количественной оценке, и это предмет для отдельного разговора. Их противоракеты и лазерные батареи вполне сопоставимы по эффективности с нашими; наше бортовое энергетическое оружие, во всяком случае при использовании его в качестве противоракетного, уж точно не хуже. Но более совершенная электроника в сочетании с монополией на подвески обеспечивала манти подавляющее превосходство. Однако теперь, благодаря Сол…
Она тут же поправилась:
– … благодаря межзвездному сотрудничеству мы модернизировали электронное оснащение, сократив преимущество манти в этой области с тридцати-тридцати пяти процентов до пятнадцати-шестнадцати. А главное, теперь мы в состоянии подавлять их массированными залпами, как подавляли они нас в битве за Ханкок. А теперь рассмотрим практическое значение всего этого на нашем конкретном примере. Разведка оценивает силы манти, с которыми нам предстоит встретиться, максимум в одну эскадру стены с прикрытием: приблизительно дюжина супердредноутов, примерно столько же линейных крейсеров и два-три десятка крейсеров и эсминцев. Исходя из опыта предыдущих схваток, мы вправе предположить, что они предпочтут компромисс между максимальным количеством буксируемых ракетных платформ и возможностью развивать максимальное ускорение. Эти две величины находятся в обратно пропорциональной зависимости, а манти не любят жертвовать мобильностью. Скорее всего, на каждый их супердредноут придется по десять-двенадцать подвесок, на линейный крейсер – по четыре, ну а уж на крейсер – не более чем по две. Итого, при самом пессимистическом раскладе, мы получаем двести двадцать четыре платформы с суммарной ракетной нагрузкой примерно в двадцать две сотни снарядов. А вот мы, уступая им по части компенсаторов, превосходим по буксирным возможностям. Прежде всего это касается новых тяжелых крейсеров класса «Марс».
Решив не усложнять свою маленькую лекцию, гражданка контр-адмирал не стада вдаваться в объяснения по поводу не оправдавшихся надежд Народного флота на захват в целости хотя бы одного мантикорского компенсатора. Разработать схожие по параметрам аналоги инженерам Лиги также не удалось. В результате мощность двигателей «Марсов» оказалась избыточной. Но в этом были и светлые стороны. Каждый «Марс» мог себе позволить потерять несколько бета-узлов, прежде чем начинал терять ускорение. Кроме того, он мог взять на буксир вдвое больше платформ, чем мантикорский «Звездный рыцарь», при равной потере ускорения. И – существенная деталь – манти, похоже, о сложившемся положении не догадывались. Конечно, если бы на «Марсах» стояли компенсаторы манти, можно было бы брать на буксир в три раза больше платформ, но пока это оставалось мечтой. Вот если заполучить хоть один образец…
– Из всего этого следует, – продолжила она, отбросив посторонние мысли, – что, буксируя за каждым линкором двенадцать подвесок, а за каждым тяжелым крейсером – шесть, мы существенно снижаем нашу способность к ускорению (в частности на двадцать процентов для крейсеров), зато встречаем врага, имея четыреста пятьдесят шесть подвесок и возможность сделать залп из семи с лишним тысяч ракет. Вот почему, – тут она улыбнулась еще более плотоядно, чем раньше, – я жду не дождусь начала Второй битвы при Ханкоке.
Лестер Турвиль прекрасно это понимал, но он знал правила игры, а потому просто кивнул.
– Спасибо, Карен, – ответил он с нарочитой небрежностью.
На самом деле он вовсе не был рассеян. Взор его был прикован к главному экрану, но мысли разбегались в разных направлениях. Спокойствие и выдержка Лоу порадовали его, однако за ее уверенностью могла скрываться и ошибка в вычислениях, которая, не приведи господь, обнаружится, только когда будет уже слишком поздно. Не добавлял радости и тот факт, что его оперативная группа уступала всем остальным в Двенадцатом флоте – по крайней мере, по суммарному тоннажу. Правда, в группе 12.3, которой командовала Джейн Келлет, было на пять кораблей меньше, зато у Джейн было на девять линкоров больше, да и вторгнуться в неприятельское пространство ему предстояло глубже, чем кому бы то ни было. Несмотря на недавний разговор с Эверардом Хонекером, он не мог не нервничать при мысли о нанесении удара в глубине вражеских владений, так далеко от рубежей Народной Республики.
«Перестань, Лестер, – прозвучал где-то в уголке сознания внутренний голос, а глаза тем временем считывали с экрана поступавшие данные, мозг не прекращал анализ. – Итак, они выставили что-то вроде пикета, чтобы поддержать Занзибар, – что с того? Они ведь понятия не имеют о твоем приближении, а если окажется, что в систему переброшены корабли первой линии, ты успеешь унести ноги, прежде чем они сообразят, в чем дело».
– Шэннон, подвески готовы? – спросил он, по-прежнему не отводя глаз от терминала.
– Так точно, гражданин адмирал, – ответила гражданка коммандер Форейкер тем выверено корректным тоном, которому научилась после сражения за Адлер.
Эта настороженность огорчала, хотя, как только дело доходило до боевого планирования, Шэннон снова становилась собой. Что бы ни творилось в ее голове, это не сказывалось ни на способности придумывать хитроумные тактические ходы, ни на готовности изложить свои идеи с лаконичной четкостью, не оставлявшей места для недопонимания. А уж тем, кто все-таки плохо ее понимал, лучше было молчать в тряпочку. В споре она сминала противника, как бронемашина.
С самого начала, вопреки высказывавшимся многими офицерами опасениям, она настаивала на скоростной атаке. Когда ей указывали, что в системе могут оказаться корабли стены, налетев на которые с высокой скоростью атакующие уже не успеют уклониться от столкновения, она холодно отвечала, что неприятелю все равно придется идти на перехват и с чем большей быстротой опергруппа 12.2 нанесет удар, тем меньше у врага будет шансов этот перехват осуществить. По большому счету, манти могли обеспечить перехват любой атаки на планету системы Занзибара, лишь расположив свой пикет на орбите, но как раз в этом случае нападавшие успели бы обнаружить их задолго до выхода на дистанцию поражения. В этом случае высокая изначальная скорость позволила бы атакующей опергруппе 12.2 уклониться от боя с превосходящими силами, а по завершении маневра уклонения обрушиться на вторую цель – расположенные на астероидах рудодобывающие комплексы. Кроме того, появление противника на высокой скорости вынудит манти мгновенно задействовать огромные энергетические мощности, что отрицательно скажется на их маскировке. А иметь дело с обнаружившим себя противником всегда легче, чем с затаившимся.
Исходя из этих соображений, Шэннон пришла к выводу, что максимальным ускорением не следует жертвовать даже ради увеличения числа буксируемых платформ. Именно быстрота и маневренность являлись единственным преимуществом линкоров перед более тяжелыми кораблями, и отказываться от этого преимущества Форейкер не хотела. Она предлагала воспользоваться опытом манти и вместо того, чтобы тащить платформы за кормой, поместить их внутрь импеллерных клиньев. Правда, таким способом линейные крейсера могли буксировать только по две подвески, а тяжелые крейсера и эсминцы вовсе не имели такой возможности, но ее это вполне устраивало.
На оперативном совещании ее заявление вызвало настоящую бурю протестов, но Шэннон с ледяным спокойствием дала всем прокричаться, после чего, когда шум и гам стихли, напомнила, что линейные корабли по природе своей являются рабочими лошадками и по «тягловым» возможностям, в расчете тонна на тонну, превосходят любые другие классы кораблей Народного флота. Каждый из них мог буксировать вблизи корпуса по одиннадцать подвесок – даже больше многих супердредноутов, – а для решения поставленной оперативной задачи сорока двух сотен ракет, с добавлением трехсот восьмидесяти от линейных крейсеров, вполне хватит. Зато способность оперативного соединения совершать маневр с максимальным ускорением может ввести противника в заблуждение, создав у него впечатление, будто у атакующих вовсе нет никаких пусковых платформ.
При этих словах многие из сомневающихся задумались, а самые упорные заткнулись под гневным взглядом Турвиля. В конце концов, это его штабисты спланировали победоносное нападение на Адлер. Не говоря уже о том, что гражданин контр-адмирал Лестер Турвиль пользовался полной поддержкой своего народного комиссара.
Припомнив то совещание, Турвиль криво усмехнулся, но тут же с тяжелым вздохом (он надеялся, что не выдал этим своего беспокойства) откинулся в кресле. Ему по-прежнему не давала покоя возможность ошибки астрогатора.
Компетентность Лоу как специалиста не вызывала ни малейших сомнений, однако гиперпространственный полет такой продолжительности создавал широчайшее поле для проявления мелких астрогационных ошибок, чреватых, увы, тяжелейшими последствиями. Вынырнуть из гипера в нормальное пространство внутри гиперграницы звезды было невозможно. Если попытка выхода предпринималась при углублении внутрь не более чем на двадцать процентов радиуса гиперграницы, этой невозможностью дело и ограничивалось. Но вот если кораблю не везло, и он проскакивал глубже… получалось нехорошо. Кто-то сравнивал результат такой попытки со стрельбой из импульсной пушки в каменную стену яйцами, сваренными в мешочек, – чтобы посмотреть, станут ли они отскакивать. Лестер Турвиль полагал, что не станут, но проверять свое предположение на практике не имел ни малейшего желания.
По мере того как в соответствии с контрольными цифрами на дисплее приближался момент гиперперехода, его все сильнее одолевала тревога. Дальность гиперпространственного перемещения опергруппы составляла более ста пятидесяти световых лет, так что погрешности в одну пятимиллионную процента было вполне достаточно, чтобы налететь на пресловутую стену, оказавшись в положении того самого яйца. Нет, он, конечно же, всецело доверял Лоу… но не мог не думать о том, чем способна обернуться крохотная, неприметная ошибочка.
«И тот факт, что ты поддержал рекомендации Шэннон гнать как на пожар, вовсе не упростил задачу Карен», – сухо сказал он себе. Правда, на выбор тактики такие мелочи повлиять не могли. Его оперативная группа неслась в гиперпространстве и готовилась к стремительному переходу в нормальный космос. Многим из его подчиненных было не по себе, но ребята перестанут хмуриться задолго до того, как сблизятся с манти и выйдут на огневую дистанцию. Совершив переход на скорости в сто восемьдесят тысяч километров в секунду, корабли, вынырнув в нормальном космосе, должны сохранить скорость чуть более четырнадцати тысяч. Гиперграница системы составляла чуть более двадцати световых минут, орбита планеты была удалена от своей звезды класса G4 на девять световых минут, а курс их проложен так, чтобы вынырнуть на минимально возможном расстоянии от планеты. Если расчеты Лоу верны, им предстоит вынырнуть в нормальное пространство почти точно в одиннадцати с половиной световых минутах от цели. При начальной скорости в 14 390 км/сек и постоянном ускорении 450 g они достигнут орбиты планеты за сто шестнадцать минут. При этом их скорость при пересечении линии орбиты составит более 45 000 км/сек. Гашение такой скорости займет немало времени, однако это более чем компенсировалось преимуществами вторжения на высокой скорости. Даже если окажется, что мантикорско-занзибарских сил вполне достаточно, чтобы отбить нападение, скорость опергруппы почти не оставит обороняющимся времени для завязывания боя. И в любом случае атакующие корабли пролетят достаточно близко от планеты, чтобы уничтожить ракетами орбитальные крепости, не слишком задев при этом торговые суда нейтралов… да и саму планету.
Во всяком случае, Турвиль на это надеялся. Даже случайное поражение ракетами гражданских объектов на поверхности планеты было чревато тяжелейшими последствиями. Турвиль никогда не простил бы себе бессмысленного убийства беззащитных людей, но проблема заключалась не только в его моральных терзаниях, но и в наказании, которому могла подвергнуться Республика. Нарушение Эриданского эдикта, категорически запрещавшего обстрел и бомбардировку населенных планет, за исключением точечных ударов по военным объектам, автоматически повлекло бы за собой санкции со стороны Солнечной Лиги. Именно автоматически – без предупреждений, нот, деклараций и резолюций. Эриданский эдикт, уже пятьсот три года являвшийся важной составной частью Конституции Лиги, не оставлял простора для толкований. Любая группа космических кораблей, пиратская или входящая в состав вооруженных сил любого звездного государства, будучи уличенной в обстреле или бомбардировке населенной планеты без предложения капитулировать, подлежала уничтожению силами Флота Лиги.
Турвилю подумалось, что это один из тех редких случаев, когда Лига обозначила свою позицию четко и недвусмысленно. Причем это была далеко не пустая декларация: с 1410 года эры Расселения данное положение эдикта применялось на практике пять раз.
В первые два столетия после того, как парус Варшавской сделал звездные войны реальностью, галактика повидала немало зверств, включая и нападение космических сил на беззащитные планеты. Это и тогда влекло за собой ужасные последствия, а мощь современного оружия позволяла любому дредноуту или даже линкору, после подавления средств противокосмической обороны, просто стереть с лица планеты все находящиеся на ее поверхности населенные пункты. Кинетическое оружие позволяло с несравненно большим эффектом повторить так называемый «Маневр Хайнлайна»: в 39-м году до эры Расселения, во время Лунного Мятежа бунтовщики сбрасывали на Старую Землю через гравитационный колодец набитые скальными обломками грузовые баржи. Естественно, ракета, устремлявшаяся к цели с ускорением в семьдесят-восемьдесят тысяч g, могла произвести куда более страшные разрушения, чем это примитивное оружие. А в отличие от ядерного, кинетический удар не заражал атмосферу, почву и воду, оставляя планету пригодной для заселения захватчиками.
Однако число желающих порезвиться резко сократилось после того, как перенесшая страшную трагедию на одной из своих планет Солнечная Лига не только единогласно приняла Эриданский эдикт, но и включила его в качестве Девяносто седьмой поправки в Конституцию. Бойня на Эпсилоне Эридана унесла семь миллиардов жизней, и Лига об этом не забыла. Ни один человек, пребывавший в здравом уме, не рискнул бы лишний раз напомнить соларианцам об этой трагедии и навлечь на себя всю грозную мощь космофлота Лиги.
Турвиль мысленно отмахнулся от посторонних мыслей и постарался сосредоточиться на насущном. Эриданский эдикт не имел никакого отношения к его сегодняшней миссии, и думать ему следовало не о солли, а о манти…
– Верно, – невозмутимо согласилась Трумэн. – Правда, я в нем немного разочаровалась. Думала, что он способен на большее.
– Способен на большее? – эхом переспросила КоЛАК и покачала головой. – Куда уж больше. Он уменьшил наши возможности по маскировке на восемьдесят пять процентов, настолько же срезал способность генерировать помехи и создавать ложные цели и на сорок процентов снизил эффективность активных средств защиты. Неужели этого мало?
– Ну, в общем-то, хватит, – со смешком согласилась Трумэн. – Он надеется уничтожить большую часть крыла – но эта задача, учитывая качество подготовки ваших людей, которое Холдерман упорно не хочет признавать, труднее, чем ему кажется. И все, чего ему удастся достичь, будет возможно только благодаря несуразной форе… и когда адмиралы Капарелли и Эдкок начнут задавать острые вопросы, обосновать необходимость игры в поддавки будет очень непросто.
Лифт остановился, двери плавно раздвинулись, и Трумэн, выйдя вместе с Армон в коридор, понизила голос.
– Ослабление ваших электронных возможностей вообще ничем не оправдано, а преувеличение возможностей хевов никак не соответствует тому, с чем, по данным флотской разведки, мы можем столкнуться не только сейчас, но и в ближайшем будущем. Он так глупо и неуклюже попался, что я чувствую себя виноватой… будто спихнула бедного птенчика в пруд, кишащий сфинксианскими квазищуками.
– Да ну? – Армон склонила голову набок, искоса посмотрела на капитана и криво улыбнулась. – А вот мне, с учетом предстоящего, кажется, что роль птенчика буду исполнять я. Надеюсь, вы извините меня, если я скажу, что не испытываю добрых чувств к нашему доброму адмиралу?
Инструктаж перед учениями проводился в два этапа, причем сначала коммандер Стахович и капитан Армон собирали технический персонал, а уж потом ставили задачи перед командным составом. Двое приятелей благоразумно устроились в последнем раду, за спинами младших офицеров и старшин инженерной службы, что позволяло им тихонько обмениваться мнениями.
– А чего тут думать, – отозвался, почесывая бок, Максвелл. – Кому-то из больших шишек приспичило уделать наш «Минни» по полной программе. Можно подумать, будто ты никогда не сталкивался с такими наездами.
– И больше тебе сказать нечего?
– Скутер, на кой мне хрен молоть языком, коли от нашей с тобой болтовни все равно ни черта не зависит? Ясно ведь: эта задница Холдерман решил вставить нам свечку. На кой ему это понадобилась, я не знаю, но он мне докладывать не станет. Так что, дружище, кончай попусту суетиться. А если не можешь, то тереби кого-нибудь другого.
– Ты, похоже, не хочешь видеть ничего, кроме своего ящика с инструментами, – фыркнул Смит.
– Почему бы и нет? – ухмыльнулся в ответ Максвелл. – Это, знаешь ли, хороший способ не навлекать на себя недовольство начальства.
– Ага! – фыркнул Скутер. – Ну конечно, по этой части у тебя богатейший опыт на всем флоте.
– Удар ниже пояса! – печально констатировал Максвелл. – Впрочем, от такого парня, как ты, ничего другого ждать и не приходится.
Физиономия Смита расплылась в улыбке: пикировка с другом помогла ему поднять подпорченное инструктажем настроение. Хотя по существу Максвелл был прав: Холдерман нажал на арбитров и добился внесения в условия учений пункта, в соответствии с которым ЛАКи «Минотавра», приближаясь к базе «Ханкок», лишались права использовать маскирующие технологии. Скорость, направление, стартовая позиция были оставлены на усмотрение командира, но ЛАК-крыло лишили одного из главных его преимуществ. Более того, посредники постановили снизить предельную эффективность противоракетной обороны крыла на сорок процентов, под предлогом «учета возможных успехов противника в области модернизации средств обнаружения и управления огнем». С точки зрения Смита, вводная представляла собой полный бред.
Правда, напомнил он себе, на этот раз учения будут проводиться не виртуально, а в реальном космосе, что, на худой конец, не позволит Холдермановой шайке вносить произвольные изменения в программу прямо по ходу операции. Правда, условия и без того были – хуже некуда. В отличие от Максвелла, Скутер имел свои соображения по поводу побудительных мотивов Холдермана, а вот что заставило капитана, не протестуя, согласиться на откровенно дискриминационные условия, он понять не мог.
«Впрочем, – философически рассудил он, – и капитанам случается вляпаться в повидло. По крайней мере, „плохих парней“ против нас не так уж много. Сколько их там будет нас искать? Сама база, пять супердредноутов и тяжелые крейсера? Конечно, сенсоров у них до черта, но капитан Армон на мякине не проведешь. Она и коммандер Стахович наверняка придумают способ устроить им такой ад, что Холдерману и не снилось»
* * *
– Время до перехода? – спросила гражданка контр-адмирал Келлет своего астрогатора, поднявшись на флагманский мостик «Шомберга» вместе с гражданкой комиссаром Людмилой Пеневской.– Примерно шесть часов сорок три минуты, гражданка адмирал! – четко доложил коммандер Джексон.
Кивком поблагодарив офицера, Келлет повернулась к Пеневской. Та ответила ей бесстрастным взглядом, но спустя мгновение улыбнулась.
– Похоже, наши люди настроены по-боевому, – заметила она по пути к главному терминалу.
– Так и должно быть, – отозвалась Келлет, пожав плечами. – Конечно, как и любому флагману, мне не помешали бы еще несколько кораблей стены, но я и так уверена в нашей способности справиться с любым пикетом, на который мы можем наткнуться.
– Даже если у них, в отличие от нас, имеются супердредноуты? – с еще большей невозмутимостью осведомилась Пеневская.
Келлет обнажила белые зубы в алчной хищной усмешке. Ее темные глаза блеснули.
– По сравнения с начальным этапом войны технологический разрыв между нами и противником заметно сократился, гражданка комиссар, – сказала она. – Да, преимущество пока остается за ними, но, согласно экспертным оценкам, внедрение трансфертных технологий позволило снизить его минимум на пятьдесят процентов. Довольно долго решающую роль играло наличие у них и отсутствие у нас буксируемых подвесок – но с этим покончено. У нас есть свои ракетные платформы, причем пташек в каждом из наших гнездышек на шестьдесят процентов больше, чем у них. Во многих отношениях мы почти сравнялись.
– Понятно, – сказала Пеневская. – Правда, гражданка адмирал, мне нет смысла прикидываться, будто я разбираюсь в технике так же, как вы. Трудно вникать в нюансы, когда не имеешь базовых знаний. Хотелось бы разобраться поточнее, в чем наша сила и в чем слабость.
– Это очень просто, – откликнулась Келлет.
Пеневскую назначили к ней комиссаром всего пару месяцев назад, и женщины еще притирались друг к другу – но народный комиссар хотя бы не пыталась корчить из себя всезнайку и не стыдилась признаваться в некомпетентности. За эту, редкую для комиссара черту Келлет была готова простить многие недостатки.
– Дело в том, гражданка комиссар, что итог ракетных столкновений в первую очередь определяется количеством ракет. Теория вероятности не делает исключений ни для кого. Разница в уровне электронного оснащения, генераторы активных помех, ловушки, ложные цели – все это вторично. С помощью этих средств можно отвлечь часть пташек от реальной цели, но остановить вошедшую в зону поражения ракету может только противоракета.
Она сделала паузу и продолжила лишь после того, как Пеневская в знак понимания кивнула.
– Возможности противоракетной обороны любого корабля, эскадры или оперативного соединения конечны, и определяются они чувствительностью и дальностью действия сканеров, совершенством средств управления огнем и уровнем электронного оснащения – но, главное, эффективностью и количеством поражающих единиц, призванных противостоять атакующему ракетному валу. С самого начала войны манти имели несомненное и ощутимое преимущество по части сканеров, электроники и средств управления огнем. Есть у них и другие преимущества, но они относятся к областям, с трудом поддающимся количественной оценке, и это предмет для отдельного разговора. Их противоракеты и лазерные батареи вполне сопоставимы по эффективности с нашими; наше бортовое энергетическое оружие, во всяком случае при использовании его в качестве противоракетного, уж точно не хуже. Но более совершенная электроника в сочетании с монополией на подвески обеспечивала манти подавляющее превосходство. Однако теперь, благодаря Сол…
Она тут же поправилась:
– … благодаря межзвездному сотрудничеству мы модернизировали электронное оснащение, сократив преимущество манти в этой области с тридцати-тридцати пяти процентов до пятнадцати-шестнадцати. А главное, теперь мы в состоянии подавлять их массированными залпами, как подавляли они нас в битве за Ханкок. А теперь рассмотрим практическое значение всего этого на нашем конкретном примере. Разведка оценивает силы манти, с которыми нам предстоит встретиться, максимум в одну эскадру стены с прикрытием: приблизительно дюжина супердредноутов, примерно столько же линейных крейсеров и два-три десятка крейсеров и эсминцев. Исходя из опыта предыдущих схваток, мы вправе предположить, что они предпочтут компромисс между максимальным количеством буксируемых ракетных платформ и возможностью развивать максимальное ускорение. Эти две величины находятся в обратно пропорциональной зависимости, а манти не любят жертвовать мобильностью. Скорее всего, на каждый их супердредноут придется по десять-двенадцать подвесок, на линейный крейсер – по четыре, ну а уж на крейсер – не более чем по две. Итого, при самом пессимистическом раскладе, мы получаем двести двадцать четыре платформы с суммарной ракетной нагрузкой примерно в двадцать две сотни снарядов. А вот мы, уступая им по части компенсаторов, превосходим по буксирным возможностям. Прежде всего это касается новых тяжелых крейсеров класса «Марс».
Решив не усложнять свою маленькую лекцию, гражданка контр-адмирал не стада вдаваться в объяснения по поводу не оправдавшихся надежд Народного флота на захват в целости хотя бы одного мантикорского компенсатора. Разработать схожие по параметрам аналоги инженерам Лиги также не удалось. В результате мощность двигателей «Марсов» оказалась избыточной. Но в этом были и светлые стороны. Каждый «Марс» мог себе позволить потерять несколько бета-узлов, прежде чем начинал терять ускорение. Кроме того, он мог взять на буксир вдвое больше платформ, чем мантикорский «Звездный рыцарь», при равной потере ускорения. И – существенная деталь – манти, похоже, о сложившемся положении не догадывались. Конечно, если бы на «Марсах» стояли компенсаторы манти, можно было бы брать на буксир в три раза больше платформ, но пока это оставалось мечтой. Вот если заполучить хоть один образец…
– Из всего этого следует, – продолжила она, отбросив посторонние мысли, – что, буксируя за каждым линкором двенадцать подвесок, а за каждым тяжелым крейсером – шесть, мы существенно снижаем нашу способность к ускорению (в частности на двадцать процентов для крейсеров), зато встречаем врага, имея четыреста пятьдесят шесть подвесок и возможность сделать залп из семи с лишним тысяч ракет. Вот почему, – тут она улыбнулась еще более плотоядно, чем раньше, – я жду не дождусь начала Второй битвы при Ханкоке.
* * *
– Гражданка адмирал, переход состоится через сорок пять минут, – доложила коммандер Лоу с тем уверенным, профессиональным спокойствием в голосе, какое присуще хирургам и пилотам, когда дело пахнет керосином.Лестер Турвиль прекрасно это понимал, но он знал правила игры, а потому просто кивнул.
– Спасибо, Карен, – ответил он с нарочитой небрежностью.
На самом деле он вовсе не был рассеян. Взор его был прикован к главному экрану, но мысли разбегались в разных направлениях. Спокойствие и выдержка Лоу порадовали его, однако за ее уверенностью могла скрываться и ошибка в вычислениях, которая, не приведи господь, обнаружится, только когда будет уже слишком поздно. Не добавлял радости и тот факт, что его оперативная группа уступала всем остальным в Двенадцатом флоте – по крайней мере, по суммарному тоннажу. Правда, в группе 12.3, которой командовала Джейн Келлет, было на пять кораблей меньше, зато у Джейн было на девять линкоров больше, да и вторгнуться в неприятельское пространство ему предстояло глубже, чем кому бы то ни было. Несмотря на недавний разговор с Эверардом Хонекером, он не мог не нервничать при мысли о нанесении удара в глубине вражеских владений, так далеко от рубежей Народной Республики.
«Перестань, Лестер, – прозвучал где-то в уголке сознания внутренний голос, а глаза тем временем считывали с экрана поступавшие данные, мозг не прекращал анализ. – Итак, они выставили что-то вроде пикета, чтобы поддержать Занзибар, – что с того? Они ведь понятия не имеют о твоем приближении, а если окажется, что в систему переброшены корабли первой линии, ты успеешь унести ноги, прежде чем они сообразят, в чем дело».
– Шэннон, подвески готовы? – спросил он, по-прежнему не отводя глаз от терминала.
– Так точно, гражданин адмирал, – ответила гражданка коммандер Форейкер тем выверено корректным тоном, которому научилась после сражения за Адлер.
Эта настороженность огорчала, хотя, как только дело доходило до боевого планирования, Шэннон снова становилась собой. Что бы ни творилось в ее голове, это не сказывалось ни на способности придумывать хитроумные тактические ходы, ни на готовности изложить свои идеи с лаконичной четкостью, не оставлявшей места для недопонимания. А уж тем, кто все-таки плохо ее понимал, лучше было молчать в тряпочку. В споре она сминала противника, как бронемашина.
С самого начала, вопреки высказывавшимся многими офицерами опасениям, она настаивала на скоростной атаке. Когда ей указывали, что в системе могут оказаться корабли стены, налетев на которые с высокой скоростью атакующие уже не успеют уклониться от столкновения, она холодно отвечала, что неприятелю все равно придется идти на перехват и с чем большей быстротой опергруппа 12.2 нанесет удар, тем меньше у врага будет шансов этот перехват осуществить. По большому счету, манти могли обеспечить перехват любой атаки на планету системы Занзибара, лишь расположив свой пикет на орбите, но как раз в этом случае нападавшие успели бы обнаружить их задолго до выхода на дистанцию поражения. В этом случае высокая изначальная скорость позволила бы атакующей опергруппе 12.2 уклониться от боя с превосходящими силами, а по завершении маневра уклонения обрушиться на вторую цель – расположенные на астероидах рудодобывающие комплексы. Кроме того, появление противника на высокой скорости вынудит манти мгновенно задействовать огромные энергетические мощности, что отрицательно скажется на их маскировке. А иметь дело с обнаружившим себя противником всегда легче, чем с затаившимся.
Исходя из этих соображений, Шэннон пришла к выводу, что максимальным ускорением не следует жертвовать даже ради увеличения числа буксируемых платформ. Именно быстрота и маневренность являлись единственным преимуществом линкоров перед более тяжелыми кораблями, и отказываться от этого преимущества Форейкер не хотела. Она предлагала воспользоваться опытом манти и вместо того, чтобы тащить платформы за кормой, поместить их внутрь импеллерных клиньев. Правда, таким способом линейные крейсера могли буксировать только по две подвески, а тяжелые крейсера и эсминцы вовсе не имели такой возможности, но ее это вполне устраивало.
На оперативном совещании ее заявление вызвало настоящую бурю протестов, но Шэннон с ледяным спокойствием дала всем прокричаться, после чего, когда шум и гам стихли, напомнила, что линейные корабли по природе своей являются рабочими лошадками и по «тягловым» возможностям, в расчете тонна на тонну, превосходят любые другие классы кораблей Народного флота. Каждый из них мог буксировать вблизи корпуса по одиннадцать подвесок – даже больше многих супердредноутов, – а для решения поставленной оперативной задачи сорока двух сотен ракет, с добавлением трехсот восьмидесяти от линейных крейсеров, вполне хватит. Зато способность оперативного соединения совершать маневр с максимальным ускорением может ввести противника в заблуждение, создав у него впечатление, будто у атакующих вовсе нет никаких пусковых платформ.
При этих словах многие из сомневающихся задумались, а самые упорные заткнулись под гневным взглядом Турвиля. В конце концов, это его штабисты спланировали победоносное нападение на Адлер. Не говоря уже о том, что гражданин контр-адмирал Лестер Турвиль пользовался полной поддержкой своего народного комиссара.
Припомнив то совещание, Турвиль криво усмехнулся, но тут же с тяжелым вздохом (он надеялся, что не выдал этим своего беспокойства) откинулся в кресле. Ему по-прежнему не давала покоя возможность ошибки астрогатора.
Компетентность Лоу как специалиста не вызывала ни малейших сомнений, однако гиперпространственный полет такой продолжительности создавал широчайшее поле для проявления мелких астрогационных ошибок, чреватых, увы, тяжелейшими последствиями. Вынырнуть из гипера в нормальное пространство внутри гиперграницы звезды было невозможно. Если попытка выхода предпринималась при углублении внутрь не более чем на двадцать процентов радиуса гиперграницы, этой невозможностью дело и ограничивалось. Но вот если кораблю не везло, и он проскакивал глубже… получалось нехорошо. Кто-то сравнивал результат такой попытки со стрельбой из импульсной пушки в каменную стену яйцами, сваренными в мешочек, – чтобы посмотреть, станут ли они отскакивать. Лестер Турвиль полагал, что не станут, но проверять свое предположение на практике не имел ни малейшего желания.
По мере того как в соответствии с контрольными цифрами на дисплее приближался момент гиперперехода, его все сильнее одолевала тревога. Дальность гиперпространственного перемещения опергруппы составляла более ста пятидесяти световых лет, так что погрешности в одну пятимиллионную процента было вполне достаточно, чтобы налететь на пресловутую стену, оказавшись в положении того самого яйца. Нет, он, конечно же, всецело доверял Лоу… но не мог не думать о том, чем способна обернуться крохотная, неприметная ошибочка.
«И тот факт, что ты поддержал рекомендации Шэннон гнать как на пожар, вовсе не упростил задачу Карен», – сухо сказал он себе. Правда, на выбор тактики такие мелочи повлиять не могли. Его оперативная группа неслась в гиперпространстве и готовилась к стремительному переходу в нормальный космос. Многим из его подчиненных было не по себе, но ребята перестанут хмуриться задолго до того, как сблизятся с манти и выйдут на огневую дистанцию. Совершив переход на скорости в сто восемьдесят тысяч километров в секунду, корабли, вынырнув в нормальном космосе, должны сохранить скорость чуть более четырнадцати тысяч. Гиперграница системы составляла чуть более двадцати световых минут, орбита планеты была удалена от своей звезды класса G4 на девять световых минут, а курс их проложен так, чтобы вынырнуть на минимально возможном расстоянии от планеты. Если расчеты Лоу верны, им предстоит вынырнуть в нормальное пространство почти точно в одиннадцати с половиной световых минутах от цели. При начальной скорости в 14 390 км/сек и постоянном ускорении 450 g они достигнут орбиты планеты за сто шестнадцать минут. При этом их скорость при пересечении линии орбиты составит более 45 000 км/сек. Гашение такой скорости займет немало времени, однако это более чем компенсировалось преимуществами вторжения на высокой скорости. Даже если окажется, что мантикорско-занзибарских сил вполне достаточно, чтобы отбить нападение, скорость опергруппы почти не оставит обороняющимся времени для завязывания боя. И в любом случае атакующие корабли пролетят достаточно близко от планеты, чтобы уничтожить ракетами орбитальные крепости, не слишком задев при этом торговые суда нейтралов… да и саму планету.
Во всяком случае, Турвиль на это надеялся. Даже случайное поражение ракетами гражданских объектов на поверхности планеты было чревато тяжелейшими последствиями. Турвиль никогда не простил бы себе бессмысленного убийства беззащитных людей, но проблема заключалась не только в его моральных терзаниях, но и в наказании, которому могла подвергнуться Республика. Нарушение Эриданского эдикта, категорически запрещавшего обстрел и бомбардировку населенных планет, за исключением точечных ударов по военным объектам, автоматически повлекло бы за собой санкции со стороны Солнечной Лиги. Именно автоматически – без предупреждений, нот, деклараций и резолюций. Эриданский эдикт, уже пятьсот три года являвшийся важной составной частью Конституции Лиги, не оставлял простора для толкований. Любая группа космических кораблей, пиратская или входящая в состав вооруженных сил любого звездного государства, будучи уличенной в обстреле или бомбардировке населенной планеты без предложения капитулировать, подлежала уничтожению силами Флота Лиги.
Турвилю подумалось, что это один из тех редких случаев, когда Лига обозначила свою позицию четко и недвусмысленно. Причем это была далеко не пустая декларация: с 1410 года эры Расселения данное положение эдикта применялось на практике пять раз.
В первые два столетия после того, как парус Варшавской сделал звездные войны реальностью, галактика повидала немало зверств, включая и нападение космических сил на беззащитные планеты. Это и тогда влекло за собой ужасные последствия, а мощь современного оружия позволяла любому дредноуту или даже линкору, после подавления средств противокосмической обороны, просто стереть с лица планеты все находящиеся на ее поверхности населенные пункты. Кинетическое оружие позволяло с несравненно большим эффектом повторить так называемый «Маневр Хайнлайна»: в 39-м году до эры Расселения, во время Лунного Мятежа бунтовщики сбрасывали на Старую Землю через гравитационный колодец набитые скальными обломками грузовые баржи. Естественно, ракета, устремлявшаяся к цели с ускорением в семьдесят-восемьдесят тысяч g, могла произвести куда более страшные разрушения, чем это примитивное оружие. А в отличие от ядерного, кинетический удар не заражал атмосферу, почву и воду, оставляя планету пригодной для заселения захватчиками.
Однако число желающих порезвиться резко сократилось после того, как перенесшая страшную трагедию на одной из своих планет Солнечная Лига не только единогласно приняла Эриданский эдикт, но и включила его в качестве Девяносто седьмой поправки в Конституцию. Бойня на Эпсилоне Эридана унесла семь миллиардов жизней, и Лига об этом не забыла. Ни один человек, пребывавший в здравом уме, не рискнул бы лишний раз напомнить соларианцам об этой трагедии и навлечь на себя всю грозную мощь космофлота Лиги.
Турвиль мысленно отмахнулся от посторонних мыслей и постарался сосредоточиться на насущном. Эриданский эдикт не имел никакого отношения к его сегодняшней миссии, и думать ему следовало не о солли, а о манти…
* * *
– Кажется, вы говорили, что хотите подтолкнуть Холдермана состряпать для нас заведомо невыполнимое задание, – заметила Джеки Армон, когда они с Элис Трумэн спускались на лифте в штаб крыла.– Верно, – невозмутимо согласилась Трумэн. – Правда, я в нем немного разочаровалась. Думала, что он способен на большее.
– Способен на большее? – эхом переспросила КоЛАК и покачала головой. – Куда уж больше. Он уменьшил наши возможности по маскировке на восемьдесят пять процентов, настолько же срезал способность генерировать помехи и создавать ложные цели и на сорок процентов снизил эффективность активных средств защиты. Неужели этого мало?
– Ну, в общем-то, хватит, – со смешком согласилась Трумэн. – Он надеется уничтожить большую часть крыла – но эта задача, учитывая качество подготовки ваших людей, которое Холдерман упорно не хочет признавать, труднее, чем ему кажется. И все, чего ему удастся достичь, будет возможно только благодаря несуразной форе… и когда адмиралы Капарелли и Эдкок начнут задавать острые вопросы, обосновать необходимость игры в поддавки будет очень непросто.
Лифт остановился, двери плавно раздвинулись, и Трумэн, выйдя вместе с Армон в коридор, понизила голос.
– Ослабление ваших электронных возможностей вообще ничем не оправдано, а преувеличение возможностей хевов никак не соответствует тому, с чем, по данным флотской разведки, мы можем столкнуться не только сейчас, но и в ближайшем будущем. Он так глупо и неуклюже попался, что я чувствую себя виноватой… будто спихнула бедного птенчика в пруд, кишащий сфинксианскими квазищуками.
– Да ну? – Армон склонила голову набок, искоса посмотрела на капитана и криво улыбнулась. – А вот мне, с учетом предстоящего, кажется, что роль птенчика буду исполнять я. Надеюсь, вы извините меня, если я скажу, что не испытываю добрых чувств к нашему доброму адмиралу?