Страница:
– Да-да, вы не ослышались, – с усмешкой подтвердила Трумэн. – Именно атомный реактор. Это одно из тех нововведений, которые наш флот позаимствовал у грейсонцев. Из всех миров Альянса только на Грейсоне до сих пор используют реакторы на расщепляющихся материалах, хотя за последние тридцать-сорок лет постепенно переходят на более современные источники энергии. Дело в том, что на Грейсоне, не говоря уж об астероидных поясах Ельцина, находятся богатейшие залежи тяжелых металлов и расщепляющихся материалов. Радиоактивное топливо лежит у них буквально под ногами. Неудивительно, что, в то время как другие отказались от атомной энергетики в пользу термоядерной, грейсонцы продолжали совершенствовать реакторы на расщепляющихся материалах. Им удалось достигнуть чрезвычайно высокой эффективности, а с помощью наших новейших композитов, легких и непроницаемых для радиации, мы построили установку гораздо более компактную и мощную, чем любые существовавшие прежде. Конечно, я не думаю, что такие реакторы в обозримом будущем займут видное место в планетарной энергетике. Да и на тяжелых кораблях они вряд ли вытеснят традиционные установки. Однако один такой новый реактор полностью удовлетворяет потребности «Сорокопута» в энергии. И вы можете не вспоминать про злобные призраки ядерных выбросов и кошмары утилизации радиоактивных отходов. Никаких осложнений не предвидится: наш реактор планируется использовать в глубоком космосе, и отработанные материалы мы всегда сможем, не ломая голову, сбросить на любую подвернувшуюся звезду. А вот реакторной массы атомная установка, в отличие от термоядерной, не требует: по нашим расчетам, начального запаса ядерного топлива на каждом «Сорокопуте» должно хватить на восемнадцать стандартных лет. Иными словами, автономность корабля этого класса ограничивается лишь системами жизнеобеспечения.
Гирман поджал губы и присвистнул. Одним из основных недостатков легких атакующих кораблей являлось как раз то, что их малый размер не позволял произвести загрузку необходимой для обычных военных кораблей реакторной массы. Полной загрузки линейному крейсеру Королевского флота хватало на четыре месяца, но такие корабли предназначались для дальних рейдов или сопровождения межзвездных конвоев. ЛАК мог принять на борт лишь трехнедельный запас водорода, что весьма ограничивало возможности применения легких кораблей. Но возможность запастись топливом сразу на восемнадцать лет меняла ситуацию коренным образом.
– Это звучит весьма впечатляюще, мэм, – подал голос Гирман, – однако боюсь, я ничего не смыслю в энергетических установках, работающих на расщепляющихся материалах.
– Ничуть в этом не сомневаюсь, лейтенант. В них никто ничего не смыслит, кроме, конечно, самих грейсонцев и немногочисленных наших проектировщиков, работающих с ними в тесном контакте. В настоящий момент мы располагаем обученным персоналом только для десяти-двенадцати ЛАКов, а остальным придется осваивать атомную премудрость здесь, на борту «Минотавра», или на базе «Ханкок». К счастью, у нас имеются необходимые тренажеры, а освоить их помогут инструкторы – специалисты из картеля Янковского. Лёту до Ханкока три недели; думаю, толковый инженер способен за это время разобраться в силовой установке. Разумеется, в общих чертах – возможность для детального знакомства с новым оборудованием будет предоставлена на базе. На это вам и вашим коллегам-инженерам отпускается три месяца, потом начнутся летные испытания.
Гирман покачал головой, и Трумэн понимающе кивнула.
– Конечно, мы тоже задним умом крепки и теперь понимаем, что надо было начать подготовку персонала в планетарных условиях еще до закладки «Минотавра». Но хотя проект «Анзио» считался приоритетным, некоторые производители работали… э… не совсем так, как бы нам хотелось. К тому же, честно сказать, службу безопасности только порадовала идея, чтобы все обучение производилось на борту «Минотавра», подальше от любопытных глаз, а не где-нибудь на тренажерах верфи.
На миг она задумалась, не рассказать ли офицерам о существующей среди высших чинов серьезной оппозиции проекту: некоторые полагали, что, пытаясь воплотить в жизнь эту идею, флот лишь попусту растрачивает деньги и отвлекает персонал, вместо того чтобы совершенствовать традиционные, давно доказавшие свою эффективность системы вооружений. Но только на миг: никто из этой троицы не имел достаточно высокого ранга, чтобы оказаться втянутым в подобную дискуссию, а стало быть, беспокоиться на сей счет бессмысленно.
– Но если персонала, умеющего обращаться с этими силовыми установками, практически нет, то как… – начал было Гирман, но спохватился и замолчал, густо покраснев. Осмотрительный лейтенант решил, что капитан и без напоминаний доведет до его сведения необходимую информацию.
– То как ЛАКи попадут к месту назначения? – завершила она его вопрос. – Ну что ж, своим ходом им туда действительно не попасть. Поэтому восемнадцать единиц перед отлетом на Ханкок примем на борт мы, а остальные уже доставлены туда в разобранном виде. В грузовых трюмах доброй полудюжины транспортников. Вас удовлетворяет мой ответ?
– Э… Так точно, мэм.
– Рада слышать. Итак, продолжим, – Трумэн снова указала на голограмму. – Обратите внимание вот на что.
Луч световой указки обежал восемь удлиненных, открытых с одного конца выступов на корпусе, расположенных сразу за передним импеллерным кольцом, причем зев каждого был направлен в пространство межу узлами кольца.
– Это ракетные стволы, – пояснила она. – «Сорокопут» снабжен четырьмя пусковыми установками противокорабельных ракет, каждая с револьверным магазином на пять ракет. Стало быть, он несет всего двадцать ракет, но зато способен выпускать их с интервалом всего в три секунды.
На этот раз Стахович молча поджала губы, а указка переместилась к другим четырем стволам.
– Это стволы оборонительных установок: благодаря уменьшению массы наступательного оружия мы смогли разместить на борту противоракеты. И, наконец, – указка переместилась к носу корабля, – вы видите лазерные кластеры. Всего их шесть, и они расположены кольцом вокруг носового гразера.
– Прошу прощения, капитан. Разрешите вопрос?
Такахаши, видимо воодушевившись тем, с какой готовностью она ответила Гирману, набрался-таки смелости задать собственный вопрос. Трумэн кивнула.
– Спасибо, мэм. – Юноша помолчал, словно подыскивая наилучшую формулировку, и с опаской заговорил: – Судя по вашему описанию, этот тип корабля представляет собой нечто вроде громадного бота или штурмового шаттла, но все его вооружение направлено в одну сторону – вперед.
Трумэн снова кивнула, и он пожал плечами.
– Но, мэм, разве для такого небольшого объекта, как ЛАК, это не… слишком рискованно? Ведь для каждого выстрела по вражескому кораблю ему придется подставлять горловину клина под ответный выстрел?
– Более подробный ответ на этот вопрос вы получите у офицеров своей группы, лейтенант, – сказала она. – Я же скажу только, что согласно тактическим установкам «Сорокопутам» рекомендуется атаковать военные корабли, приближаясь к ним под непрямыми углами, сводя для противника к минимуму возможность прямого попадания «в горловину» или «под юбку». Кроме того, тот факт, что вдоль бортов не размещено никакого вооружения, позволил существенно усилить боковые гравистенки. Ведь наличие оружейных портов заметно их ослабляет. Ну и, наконец, вы, я уверена, обратили внимание на сокращение количества узлов?
Она указала на переднее кольцо двигателя, и все трое синхронно кивнули.
– Эта новая модификация, которую мы называем «бета-квадрат», значительно превосходит по мощности бета-узел старого образца, а наличие сверхсветовых гравитационных передатчиков с повышенной частотой импульсов позволяет использовать аппараты этого класса в качестве пилотируемых разведчиков дальнего радиуса действия. Полагаю, в ближайшем будущем некоторые наши новации найдут применение и при оснащении более крупных кораблей. В настоящий момент первостепенное значение для нас имеет тот факт, что новые узлы, хотя и относятся к категории бета, почти не уступают по мощности старым альфа-узлам. Вдобавок, мы оснастили «Сорокопуты» более мощными генераторами бортовой защиты, которые позволяют создавать защитные стены примерно в пять раз прочнее, чем у обычных ЛАКов. Кроме того, новые ЛАКи оснащены весьма эффективными средствами РЭП[3] и набором имитаторов, стоящим чуть ли не дороже самого корабля. Результаты тактического моделирования говорят о том, что наши пташки малоуязвимы для ракетной атаки даже с близкого расстояния, особенно если используют отвлекающие ложные цели и выстреливающиеся автономные источники активных помех. Последние устанавливаются на ракетах, и в настоящее время обсуждается вопрос о том, что эффективнее: выпускать их с обычных военных кораблей или загрузить в собственные пусковые установки ЛАКа за счет уменьшения количества противокорабельных ракет.
– Ну и наконец, – произнесла Трумэн с акульей ухмылкой, – наши ученые сумели разработать для этих кораблей нечто действительно необычное. Насколько вам известно, прикрыть нос или корму импеллерного корабля считается принципиально невозможным, верно?
Все трое снова кивнули.
– А почему, лейтенант Такахаши? – добродушно осведомилась она.
Лейтенант посмотрел на нее с видом человека, еще не успевшего забыть о семинарах и экзаменах на острове Саганами, а потому помнившего, что в каждом вопросе может таиться подвох. Ему хотелось отмолчаться, но когда капитан спрашивает, лейтенанту приходится отвечать независимо от его желания.
– Потому, что замкнув полосы напряжения, вырезающие карман нормального пространства, мэм, вы лишите себя возможности развивать ускорение, гасить скорость или менять ориентацию. Если вы хотите видеть соответствующую математику…
– Не надо, лейтенант, вы правы. Но, предположим, у вас нет необходимости в ускорении, ни положительном, ни отрицательном? Можно ли, в таком случае, прикрыть нос корабля защитной стенкой?
– Ну, мэм, надо полагать… да, можно. Но ведь в таком случае корабль не сможет изменить…
Такахаши осекся. Лейтенант-коммандер Стахович понимающе закивала.
– Совершенно верно, – сказала Трумэн им обоим. – Расчет строится на том, что ЛАКи массированно атакуют отдельные корабли, и при любом маневре противника большая часть из них будет приближаться к нему под острым углом. Новые пусковые установки в сочетании с последними усовершенствованиями в головках самонаведения, молекулярными схемами выдерживающими высокие ускорения, и более эффективным управлением ракетами, допускающим большие промежутки между стартом и установлением связи между кораблем и ракетой позволяют вести эффективный огонь в секторе до ста двадцати градусов в каждую сторону от оси. Это значит, что приближение к цели под острым углом не помешает «Сорокопуту» вести ракетный обстрел, одновременно отражая вражескую атаку с помощью противоракет. Это означает, что «Сорокопуты» могут вести огонь как ракетами, так и противоракетами, в том числе и под острыми углами. Выйдя же на дистанцию энергетического поражения, «Сорокопут» разворачивается точно на цель и поднимает носовой щит, который имеет всего один орудийный порт, предназначенный для гразера, и в два раза превосходит по прочности бортовую стенку. Иными словами, этот щит по своим характеристикам приближается к гравистенам дредноута. Компьютерное моделирование показывает, что высокая степень защиты при столь малых размерах делает наш ЛАК гораздо менее уязвимым, чем более крупный корабль при обычном сражении борт к борту. Даже без учета средств радиоэлектронного противодействия попасть в него крайне сложно.
Капитан выдержала паузу, после чего уже менее бодрым тоном продолжила:
– Однако абсолютно неуязвимых кораблей не бывает, и если плохие парни все-таки ухитрятся накрыть нашу пташку достаточно мощным залпом, она, скорее всего, погибнет на месте. Можно с уверенностью сказать, что при массированной атаке крупного корабля некоторые ЛАКи непременно будут уничтожены. Однако, даже если мы потеряем дюжину аппаратов, людские потери составят всего сто двадцать человек – треть команды одного эсминца или менее шести процентов штатной численности экипажа линейного крейсера класса «Уверенный». А между тем двенадцать ЛАКов на двадцать один процент перекрывают бортовой залп «Уверенного» по суммарной мощности энергетического оружия. Другое дело, что по запасу ракет им до линейного крейсера далеко, а для того чтобы нанести врагу действительно серьезный урон, ЛАКу придется подойти практически вплотную. Но никто и не утверждает, будто наши малыши волшебным образом заменят тяжелые корабли. Конечно, не заменят, но по всем расчетам ЛАКи обещают серьезно расширить возможности традиционного боевого построения. Кроме того, они пригодны для организации локальной обороны против возможных хевенитских рейдов, и постановка их на вооружение позволит высвободить немало тяжелых кораблей, занятых патрулированием систем. Ну а дальность действия и автономность делают их бесценным средством для вторжений в глубь неприятельского пространства.
Тройка новых подчиненных смотрела на капитана во все глаза, пытаясь переварить вылившийся на них бурный поток информации. И глаза эти уже загорелись – новички начали прокручивать в голове открывающиеся перед ними возможности. Это же сколько всего можно сделать с такими чудесными корабликами!
– Разрешите, капитан? – Стахович подняла руку и, дождавшись кивка Трумэн, задала вопрос: – Я бы хотела знать, мэм, сколько ЛАКов способен нести «Минотавр»?
– Суммарная масса самого «Сорокопута» и причальных систем составляет примерно тридцать две тысячи тонн. Следовательно, носитель нашего класса может принять на борт примерно сотню ЛАКов.
– Сот… – Стахович подавилась словом.
Трумэн улыбнулась.
– Сто ЛАКов. Крыло ЛАКов, по всей видимости, будет разделено на двенадцать эскадрилий по восемь кораблей, еще четыре остаются в резерве. Думаю, теперь вы понимаете, как серьезно повышаются наши наступательные возможности, если один лишь «Минотавр» способен вывести в пространство такое количество атакующих единиц.
– Понимаю… – протянула Стахович, а остальные двое поддержали ее энергичными кивками.
– Вот и прекрасно, – сказала Трумэн. – Потому как ваша задача, ребята, заключается в том, чтобы заставить все это работать в точности так же красиво и замечательно, как задумано нашими проектировщиками и получалось на симуляторах. И, само собой, – она обнажила зубы в широкой улыбке, – так красиво и замечательно, как это требуется мне.
ГЛАВА 4
Гирман поджал губы и присвистнул. Одним из основных недостатков легких атакующих кораблей являлось как раз то, что их малый размер не позволял произвести загрузку необходимой для обычных военных кораблей реакторной массы. Полной загрузки линейному крейсеру Королевского флота хватало на четыре месяца, но такие корабли предназначались для дальних рейдов или сопровождения межзвездных конвоев. ЛАК мог принять на борт лишь трехнедельный запас водорода, что весьма ограничивало возможности применения легких кораблей. Но возможность запастись топливом сразу на восемнадцать лет меняла ситуацию коренным образом.
– Это звучит весьма впечатляюще, мэм, – подал голос Гирман, – однако боюсь, я ничего не смыслю в энергетических установках, работающих на расщепляющихся материалах.
– Ничуть в этом не сомневаюсь, лейтенант. В них никто ничего не смыслит, кроме, конечно, самих грейсонцев и немногочисленных наших проектировщиков, работающих с ними в тесном контакте. В настоящий момент мы располагаем обученным персоналом только для десяти-двенадцати ЛАКов, а остальным придется осваивать атомную премудрость здесь, на борту «Минотавра», или на базе «Ханкок». К счастью, у нас имеются необходимые тренажеры, а освоить их помогут инструкторы – специалисты из картеля Янковского. Лёту до Ханкока три недели; думаю, толковый инженер способен за это время разобраться в силовой установке. Разумеется, в общих чертах – возможность для детального знакомства с новым оборудованием будет предоставлена на базе. На это вам и вашим коллегам-инженерам отпускается три месяца, потом начнутся летные испытания.
Гирман покачал головой, и Трумэн понимающе кивнула.
– Конечно, мы тоже задним умом крепки и теперь понимаем, что надо было начать подготовку персонала в планетарных условиях еще до закладки «Минотавра». Но хотя проект «Анзио» считался приоритетным, некоторые производители работали… э… не совсем так, как бы нам хотелось. К тому же, честно сказать, службу безопасности только порадовала идея, чтобы все обучение производилось на борту «Минотавра», подальше от любопытных глаз, а не где-нибудь на тренажерах верфи.
На миг она задумалась, не рассказать ли офицерам о существующей среди высших чинов серьезной оппозиции проекту: некоторые полагали, что, пытаясь воплотить в жизнь эту идею, флот лишь попусту растрачивает деньги и отвлекает персонал, вместо того чтобы совершенствовать традиционные, давно доказавшие свою эффективность системы вооружений. Но только на миг: никто из этой троицы не имел достаточно высокого ранга, чтобы оказаться втянутым в подобную дискуссию, а стало быть, беспокоиться на сей счет бессмысленно.
– Но если персонала, умеющего обращаться с этими силовыми установками, практически нет, то как… – начал было Гирман, но спохватился и замолчал, густо покраснев. Осмотрительный лейтенант решил, что капитан и без напоминаний доведет до его сведения необходимую информацию.
– То как ЛАКи попадут к месту назначения? – завершила она его вопрос. – Ну что ж, своим ходом им туда действительно не попасть. Поэтому восемнадцать единиц перед отлетом на Ханкок примем на борт мы, а остальные уже доставлены туда в разобранном виде. В грузовых трюмах доброй полудюжины транспортников. Вас удовлетворяет мой ответ?
– Э… Так точно, мэм.
– Рада слышать. Итак, продолжим, – Трумэн снова указала на голограмму. – Обратите внимание вот на что.
Луч световой указки обежал восемь удлиненных, открытых с одного конца выступов на корпусе, расположенных сразу за передним импеллерным кольцом, причем зев каждого был направлен в пространство межу узлами кольца.
– Это ракетные стволы, – пояснила она. – «Сорокопут» снабжен четырьмя пусковыми установками противокорабельных ракет, каждая с револьверным магазином на пять ракет. Стало быть, он несет всего двадцать ракет, но зато способен выпускать их с интервалом всего в три секунды.
На этот раз Стахович молча поджала губы, а указка переместилась к другим четырем стволам.
– Это стволы оборонительных установок: благодаря уменьшению массы наступательного оружия мы смогли разместить на борту противоракеты. И, наконец, – указка переместилась к носу корабля, – вы видите лазерные кластеры. Всего их шесть, и они расположены кольцом вокруг носового гразера.
– Прошу прощения, капитан. Разрешите вопрос?
Такахаши, видимо воодушевившись тем, с какой готовностью она ответила Гирману, набрался-таки смелости задать собственный вопрос. Трумэн кивнула.
– Спасибо, мэм. – Юноша помолчал, словно подыскивая наилучшую формулировку, и с опаской заговорил: – Судя по вашему описанию, этот тип корабля представляет собой нечто вроде громадного бота или штурмового шаттла, но все его вооружение направлено в одну сторону – вперед.
Трумэн снова кивнула, и он пожал плечами.
– Но, мэм, разве для такого небольшого объекта, как ЛАК, это не… слишком рискованно? Ведь для каждого выстрела по вражескому кораблю ему придется подставлять горловину клина под ответный выстрел?
– Более подробный ответ на этот вопрос вы получите у офицеров своей группы, лейтенант, – сказала она. – Я же скажу только, что согласно тактическим установкам «Сорокопутам» рекомендуется атаковать военные корабли, приближаясь к ним под непрямыми углами, сводя для противника к минимуму возможность прямого попадания «в горловину» или «под юбку». Кроме того, тот факт, что вдоль бортов не размещено никакого вооружения, позволил существенно усилить боковые гравистенки. Ведь наличие оружейных портов заметно их ослабляет. Ну и, наконец, вы, я уверена, обратили внимание на сокращение количества узлов?
Она указала на переднее кольцо двигателя, и все трое синхронно кивнули.
– Эта новая модификация, которую мы называем «бета-квадрат», значительно превосходит по мощности бета-узел старого образца, а наличие сверхсветовых гравитационных передатчиков с повышенной частотой импульсов позволяет использовать аппараты этого класса в качестве пилотируемых разведчиков дальнего радиуса действия. Полагаю, в ближайшем будущем некоторые наши новации найдут применение и при оснащении более крупных кораблей. В настоящий момент первостепенное значение для нас имеет тот факт, что новые узлы, хотя и относятся к категории бета, почти не уступают по мощности старым альфа-узлам. Вдобавок, мы оснастили «Сорокопуты» более мощными генераторами бортовой защиты, которые позволяют создавать защитные стены примерно в пять раз прочнее, чем у обычных ЛАКов. Кроме того, новые ЛАКи оснащены весьма эффективными средствами РЭП[3] и набором имитаторов, стоящим чуть ли не дороже самого корабля. Результаты тактического моделирования говорят о том, что наши пташки малоуязвимы для ракетной атаки даже с близкого расстояния, особенно если используют отвлекающие ложные цели и выстреливающиеся автономные источники активных помех. Последние устанавливаются на ракетах, и в настоящее время обсуждается вопрос о том, что эффективнее: выпускать их с обычных военных кораблей или загрузить в собственные пусковые установки ЛАКа за счет уменьшения количества противокорабельных ракет.
– Ну и наконец, – произнесла Трумэн с акульей ухмылкой, – наши ученые сумели разработать для этих кораблей нечто действительно необычное. Насколько вам известно, прикрыть нос или корму импеллерного корабля считается принципиально невозможным, верно?
Все трое снова кивнули.
– А почему, лейтенант Такахаши? – добродушно осведомилась она.
Лейтенант посмотрел на нее с видом человека, еще не успевшего забыть о семинарах и экзаменах на острове Саганами, а потому помнившего, что в каждом вопросе может таиться подвох. Ему хотелось отмолчаться, но когда капитан спрашивает, лейтенанту приходится отвечать независимо от его желания.
– Потому, что замкнув полосы напряжения, вырезающие карман нормального пространства, мэм, вы лишите себя возможности развивать ускорение, гасить скорость или менять ориентацию. Если вы хотите видеть соответствующую математику…
– Не надо, лейтенант, вы правы. Но, предположим, у вас нет необходимости в ускорении, ни положительном, ни отрицательном? Можно ли, в таком случае, прикрыть нос корабля защитной стенкой?
– Ну, мэм, надо полагать… да, можно. Но ведь в таком случае корабль не сможет изменить…
Такахаши осекся. Лейтенант-коммандер Стахович понимающе закивала.
– Совершенно верно, – сказала Трумэн им обоим. – Расчет строится на том, что ЛАКи массированно атакуют отдельные корабли, и при любом маневре противника большая часть из них будет приближаться к нему под острым углом. Новые пусковые установки в сочетании с последними усовершенствованиями в головках самонаведения, молекулярными схемами выдерживающими высокие ускорения, и более эффективным управлением ракетами, допускающим большие промежутки между стартом и установлением связи между кораблем и ракетой позволяют вести эффективный огонь в секторе до ста двадцати градусов в каждую сторону от оси. Это значит, что приближение к цели под острым углом не помешает «Сорокопуту» вести ракетный обстрел, одновременно отражая вражескую атаку с помощью противоракет. Это означает, что «Сорокопуты» могут вести огонь как ракетами, так и противоракетами, в том числе и под острыми углами. Выйдя же на дистанцию энергетического поражения, «Сорокопут» разворачивается точно на цель и поднимает носовой щит, который имеет всего один орудийный порт, предназначенный для гразера, и в два раза превосходит по прочности бортовую стенку. Иными словами, этот щит по своим характеристикам приближается к гравистенам дредноута. Компьютерное моделирование показывает, что высокая степень защиты при столь малых размерах делает наш ЛАК гораздо менее уязвимым, чем более крупный корабль при обычном сражении борт к борту. Даже без учета средств радиоэлектронного противодействия попасть в него крайне сложно.
Капитан выдержала паузу, после чего уже менее бодрым тоном продолжила:
– Однако абсолютно неуязвимых кораблей не бывает, и если плохие парни все-таки ухитрятся накрыть нашу пташку достаточно мощным залпом, она, скорее всего, погибнет на месте. Можно с уверенностью сказать, что при массированной атаке крупного корабля некоторые ЛАКи непременно будут уничтожены. Однако, даже если мы потеряем дюжину аппаратов, людские потери составят всего сто двадцать человек – треть команды одного эсминца или менее шести процентов штатной численности экипажа линейного крейсера класса «Уверенный». А между тем двенадцать ЛАКов на двадцать один процент перекрывают бортовой залп «Уверенного» по суммарной мощности энергетического оружия. Другое дело, что по запасу ракет им до линейного крейсера далеко, а для того чтобы нанести врагу действительно серьезный урон, ЛАКу придется подойти практически вплотную. Но никто и не утверждает, будто наши малыши волшебным образом заменят тяжелые корабли. Конечно, не заменят, но по всем расчетам ЛАКи обещают серьезно расширить возможности традиционного боевого построения. Кроме того, они пригодны для организации локальной обороны против возможных хевенитских рейдов, и постановка их на вооружение позволит высвободить немало тяжелых кораблей, занятых патрулированием систем. Ну а дальность действия и автономность делают их бесценным средством для вторжений в глубь неприятельского пространства.
Тройка новых подчиненных смотрела на капитана во все глаза, пытаясь переварить вылившийся на них бурный поток информации. И глаза эти уже загорелись – новички начали прокручивать в голове открывающиеся перед ними возможности. Это же сколько всего можно сделать с такими чудесными корабликами!
– Разрешите, капитан? – Стахович подняла руку и, дождавшись кивка Трумэн, задала вопрос: – Я бы хотела знать, мэм, сколько ЛАКов способен нести «Минотавр»?
– Суммарная масса самого «Сорокопута» и причальных систем составляет примерно тридцать две тысячи тонн. Следовательно, носитель нашего класса может принять на борт примерно сотню ЛАКов.
– Сот… – Стахович подавилась словом.
Трумэн улыбнулась.
– Сто ЛАКов. Крыло ЛАКов, по всей видимости, будет разделено на двенадцать эскадрилий по восемь кораблей, еще четыре остаются в резерве. Думаю, теперь вы понимаете, как серьезно повышаются наши наступательные возможности, если один лишь «Минотавр» способен вывести в пространство такое количество атакующих единиц.
– Понимаю… – протянула Стахович, а остальные двое поддержали ее энергичными кивками.
– Вот и прекрасно, – сказала Трумэн. – Потому как ваша задача, ребята, заключается в том, чтобы заставить все это работать в точности так же красиво и замечательно, как задумано нашими проектировщиками и получалось на симуляторах. И, само собой, – она обнажила зубы в широкой улыбке, – так красиво и замечательно, как это требуется мне.
ГЛАВА 4
– Лорд Прествик и лорд Клинкскейлс, ваша светлость, – доложил секретарь.
Бенджамин Девятый, Божьей милостью Всепланетный Протектор Грейсона и Защитник Веры, откинулся в удобном кресле за практичным письменным столом, с которого и осуществлялось управление Грейсоном. Секретарь предупредительно распахнул дверь перед канцлером.
– Доброе утро, Генри, – произнес Протектор.
– Доброе утро, ваша светлость, – ответил Генри Прествик и посторонился, чтобы дать дорогу угрюмому седовласому старцу.
В руках второй посетитель держал посох с серебряным набалдашником, на его груди красовался серебряный Ключ Землевладельца.
– Доброе утро, Говард, – гораздо менее формальным тоном поздоровался Бенджамин. – Спасибо, что пришел.
Старик ответил коротким кивком. Со стороны кого-то другого подобный жест был бы непозволительной дерзостью, однако Говард Клинкскейлс из прожитых им восьмидесяти четырех стандартных лет шестьдесят семь провел на службе Грейсону и династии Мэйхью. Ему довелось служить трем Протекторам, а восемь лет назад он ушел в отставку с поста командующего силами планетарной безопасности, осуществлявшими охрану Бенджамина с самого младенчества.
«И даже если бы не это, – печально подумал Бенджамин, – я закрыл бы глаза на нарушение этикета, принимая во внимание старость и нынешнее его состояние. Он выглядит… ужасно».
Скрыв свои мысли за спокойным и приветливым выражением лица, Протектор жестом предложил гостям сесть. Клинкскейлс, покосившись на канцлера, устроился в кресле рядом с кофейным столиком, тогда как Прествик уселся на маленькую кушетку у письменного стола.
– Кофе, Говард? – спросил Бенджамин. Секретарь, застыв у двери, ожидал дальнейших распоряжений.
Клинкскейлс покачал головой. Бенджамин перевел взгляд на Прествика и, поскольку тот тоже отказался, отпустил секретаря:
– В таком случае вы свободны, Джеймс. Но позаботьтесь о том, чтобы нас не беспокоили.
– Будет исполнено, ваша светлость.
Быстро, но почтительно поклонившись каждому из гостей по отдельности и отвесив более низкий поклон хозяину кабинета, Джеймс вышел и беззвучно притворил за собой старомодную дверь, сработанную вручную из натурального полированного дерева. Бенджамин, поджав губы, пристально смотрел на Клинкскейлса.
Лицо старика казалось твердыней, готовой выстоять против всей Вселенной, гранитным речным ложем, в котором тысячелетний поток пробороздил глубокие морщины. За каменной маской таились глубочайшая печаль, свирепая, клокочущая ярость и… бесконечная боль. Бенджамин, понимавший и разделявший все эти чувства, был бы рад дать Клинкскейлсу время, чтобы справиться с ними. Но ждать дольше он не мог.
«А хоть бы я и мог, – подумал Протектор, – вряд ли стоит надеяться, что он хоть когда-нибудь сумеет „справиться“ с этим сам».
– Говард, ты, наверное, догадываешься, почему я пригласил тебя? – произнес он, нарушив затянувшееся молчание.
Клинкскейлс, подняв глаза, молча покачал головой, и Бенджамин непроизвольно сжал зубы. Хотя бы приблизительно Говард должен был представлять себе, чего хочет от него Протектор. И он знал это, иначе не явился бы с жезлом, символизирующим сан регента лена Харрингтон. Но ему, видимо, казалось, что, отказываясь признаться себе, в чем дело, он словно делает несуществующей причину, из-за которой его вызвали во дворец.
«Увы, – мысленно вздохнул Бенджамин, – это не в его власти, да и не в моей тоже. На нас обоих возложены обязанности, и выполнять их мы обязаны, несмотря ни на что. Черт побери, меньше всего на свете мне хочется вторгаться в его скорбь, но я именно сейчас не вправе останавливаться».
– Я думаю, ты все знаешь, Говард, – сказал, помолчав, Протектор, и щеки Клинкскейлса побагровели. – Я глубоко сожалею о событиях и причинах, которые побуждают меня поднять этот вопрос, но иного выхода у меня нет. Равно как и у вас, милорд регент.
– Я…
Прозвучавший титул заставил старика дернуться, как от удара. Он встретился с Протектором взглядом, и за тот краткий и бесконечный миг, пока они смотрели друг другу в глаза, ярость Клинкскейлса почти потухла, погребенная под пеплом бесконечной скорби.
– Простите, ваша светлость, – тихо сказал он, – конечно, я знаю. Ваш канцлер… – Клинкскейлс кивнул в сторону старого товарища, и его губы скривились в горькой пародии на улыбку, – тормошит меня уже не первую неделю.
– Мне это известно, – отозвался Бенджамин, не отводя глаз и надеясь, что старик увидит в них боль, равную его собственной.
– Да, конечно…
Клинкскейлс потупил взгляд, поднялся, распрямив плечи, с кресла, взял жезл обеими руками и, держа его на открытых ладонях, шагнул к столу. Зазвучала ритуальная речь, каждое слово которой отзывалось скорбью и болью:
– Ваша светлость, извещаю вас, что землевладелец лена Харрингтон леди Хонор погибла, не оставив наследников. Понеже названный лен был получен ею из ваших рук, а долг и обязанность управлять им в ее отсутствии были возложены ею на меня… – Говард осекся, закрыл глаза, но справился с собой, и продолжил: – В силу того, что землевладелец уже никогда не потребует у меня Ключ лена и мне некому передать его и не для кого хранить, я, согласно обычаю и закону, возвращаю Ключ и все регалии тому, от кого, милостью Божьей, они пришли в этот мир. Да будут они переданы на сбережение Конклаву землевладельцев.
Он протянул посох Протектору, но тот покачал головой. Глаза регента расширились. На Грейсоне почти не случалось такого, чтобы землевладелец не оставил наследника, хотя бы побочного. За всю тысячелетнюю историю планеты (исключая убийство Пятидесяти Трех, положившее начало гражданской войне, завершившейся лишением всех Истинных права наследования) такое случалось лишь трижды. Однако отказ Бенджамина принять посох вовсе не имел прецедентов, что повергло регента лена Харрингтон в полнейшую растерянность.
– Ваша светлость, я… – начал было Клинкскейлс, но, не договорив, вопросительно взглянул на Прествика.
Канцлер промолчал, и Клинкскейлс снова обернулся к Протектору.
– Сядь, Говард, – твердо произнес Бенджамин и, дождавшись, когда старик вновь уселся в кресло, невесело улыбнулся. – Вижу, ты действительно не понял, зачем я тебя позвал.
– Мне казалось, тут и понимать нечего, – отозвался Клинкскейлс. – Конечно, сама мысль об этом причиняла мне боль, но посох необходимо вернуть, это очевидно. А если меня вызвали не для этого, мне остается лишь теряться в догадках.
На этот раз улыбка Бенджамина была окрашена легким оттенком юмора. Нескрываемая досада в голосе старца сделала его похожим на того ворчливого дядюшку, которого Протектор знал с детства.
– Это поправимо, – сказал он и вопросительно взглянул на Прествика. – Генри, вы готовы?
– Безусловно, ваша светлость, – ответил канцлер и повернулся к Клинкскейлсу. – Вот видите, Говард, его светлости снова угодно взвалить на мои плечи неблагодарную обязанность давать объяснения.
– Объяснения?
– Или, если угодно, толкования.
Брови Клинкскейлса поднялись, и Прествик поджал губы.
– Короче говоря, Говард, похоже, сложившаяся ситуация ближе к уникальной, нежели вам казалось, – заявил он после недолгого молчания.
– Ситуация редкая, но исключительной ее не назовешь, – возразил Клинкскейлс – Я обсуждал создавшееся положение с судьей Клейнмюллером…
Воспоминание о разговоре с главным законоведом лена Харрингтон разбередило кровоточащую рану: глаза Говарда совсем помрачнели, он сглотнул и замотал головой, как старый рассерженный медведь.
– Судья вполне удовлетворительно разъяснил мне прецедент с леном Стретсон. Генри, леди Харрингтон, – он ухитрился произнести это имя почти недрогнувшим голосом, – не оставила наследников, вследствие чего ее власть и имущество переходят к Мечу, как произошло с леном Стретсон семьсот лет назад. Разве нет?
– И так, и не так, – ответил Прествик. – Видите ли, все зависит от того, как взглянуть на ситуацию. При определенном толковании мы можем признать, что наследники имеются, и их немало.
– Наследники? Какие наследники? Она не имела детей, и сама была единственным ребенком!
– Все так, но она не единственная, кто носит имя Харрингтон. У нее немало родичей… на Сфинксе.
– То-то и оно, что на Сфинксе! Они не грейсонцы, а Ключ Землевладельца не может быть унаследован иноземцем.
– Не грейсонцы. Что верно, то верно. И это чертовски усложняет ситуацию. Точно так же, как вы обсуждали ее с судьей Клейнмюллером, его светлость и я обсуждали ее с членами Верховного суда. И, согласно мнению судей, вы правы: Конституция однозначно допускает наследование сана и ленного владения лишь гражданином Грейсона. Проблема в том, что творцы Конституции просто не рассматривали возможность того, что среди наследников могут оказаться граждане иных звездных держав. Не говоря уж о том, чтобы землевладельцем оказался иностранец.
– Леди Харрингтон не была иностранкой! – буркнул Клинкскейлс, и глаза его полыхнули гневом. – Вне зависимости от места рождения, она…
– Успокойся, Говард, – мягко укорил его Бенджамин, прежде чем старик успел разбушеваться. Клинкскейлс утих, и Бенджамин с примирительным жестом продолжил: – Я понимаю, о чем ты говоришь, но когда мы предложили ей титул, она, тут уж спорить не приходится, безусловно была иностранкой. Да-да, была! Вот та ситуация уж точно не имела прецедентов, что, как мне помнится, отнюдь не воодушевляло одного старого ретрограда по имени Говард Клинкскейлс.
Помянутый ретроград залился краской и, к собственному изумлению, рассмеялся. Хриплый смех прозвучал жутковато, однако он прозвучал – впервые за два с половиной месяца с тех пор, как показали казнь Харрингтон. Старик покачал головой.
Бенджамин Девятый, Божьей милостью Всепланетный Протектор Грейсона и Защитник Веры, откинулся в удобном кресле за практичным письменным столом, с которого и осуществлялось управление Грейсоном. Секретарь предупредительно распахнул дверь перед канцлером.
– Доброе утро, Генри, – произнес Протектор.
– Доброе утро, ваша светлость, – ответил Генри Прествик и посторонился, чтобы дать дорогу угрюмому седовласому старцу.
В руках второй посетитель держал посох с серебряным набалдашником, на его груди красовался серебряный Ключ Землевладельца.
– Доброе утро, Говард, – гораздо менее формальным тоном поздоровался Бенджамин. – Спасибо, что пришел.
Старик ответил коротким кивком. Со стороны кого-то другого подобный жест был бы непозволительной дерзостью, однако Говард Клинкскейлс из прожитых им восьмидесяти четырех стандартных лет шестьдесят семь провел на службе Грейсону и династии Мэйхью. Ему довелось служить трем Протекторам, а восемь лет назад он ушел в отставку с поста командующего силами планетарной безопасности, осуществлявшими охрану Бенджамина с самого младенчества.
«И даже если бы не это, – печально подумал Бенджамин, – я закрыл бы глаза на нарушение этикета, принимая во внимание старость и нынешнее его состояние. Он выглядит… ужасно».
Скрыв свои мысли за спокойным и приветливым выражением лица, Протектор жестом предложил гостям сесть. Клинкскейлс, покосившись на канцлера, устроился в кресле рядом с кофейным столиком, тогда как Прествик уселся на маленькую кушетку у письменного стола.
– Кофе, Говард? – спросил Бенджамин. Секретарь, застыв у двери, ожидал дальнейших распоряжений.
Клинкскейлс покачал головой. Бенджамин перевел взгляд на Прествика и, поскольку тот тоже отказался, отпустил секретаря:
– В таком случае вы свободны, Джеймс. Но позаботьтесь о том, чтобы нас не беспокоили.
– Будет исполнено, ваша светлость.
Быстро, но почтительно поклонившись каждому из гостей по отдельности и отвесив более низкий поклон хозяину кабинета, Джеймс вышел и беззвучно притворил за собой старомодную дверь, сработанную вручную из натурального полированного дерева. Бенджамин, поджав губы, пристально смотрел на Клинкскейлса.
Лицо старика казалось твердыней, готовой выстоять против всей Вселенной, гранитным речным ложем, в котором тысячелетний поток пробороздил глубокие морщины. За каменной маской таились глубочайшая печаль, свирепая, клокочущая ярость и… бесконечная боль. Бенджамин, понимавший и разделявший все эти чувства, был бы рад дать Клинкскейлсу время, чтобы справиться с ними. Но ждать дольше он не мог.
«А хоть бы я и мог, – подумал Протектор, – вряд ли стоит надеяться, что он хоть когда-нибудь сумеет „справиться“ с этим сам».
– Говард, ты, наверное, догадываешься, почему я пригласил тебя? – произнес он, нарушив затянувшееся молчание.
Клинкскейлс, подняв глаза, молча покачал головой, и Бенджамин непроизвольно сжал зубы. Хотя бы приблизительно Говард должен был представлять себе, чего хочет от него Протектор. И он знал это, иначе не явился бы с жезлом, символизирующим сан регента лена Харрингтон. Но ему, видимо, казалось, что, отказываясь признаться себе, в чем дело, он словно делает несуществующей причину, из-за которой его вызвали во дворец.
«Увы, – мысленно вздохнул Бенджамин, – это не в его власти, да и не в моей тоже. На нас обоих возложены обязанности, и выполнять их мы обязаны, несмотря ни на что. Черт побери, меньше всего на свете мне хочется вторгаться в его скорбь, но я именно сейчас не вправе останавливаться».
– Я думаю, ты все знаешь, Говард, – сказал, помолчав, Протектор, и щеки Клинкскейлса побагровели. – Я глубоко сожалею о событиях и причинах, которые побуждают меня поднять этот вопрос, но иного выхода у меня нет. Равно как и у вас, милорд регент.
– Я…
Прозвучавший титул заставил старика дернуться, как от удара. Он встретился с Протектором взглядом, и за тот краткий и бесконечный миг, пока они смотрели друг другу в глаза, ярость Клинкскейлса почти потухла, погребенная под пеплом бесконечной скорби.
– Простите, ваша светлость, – тихо сказал он, – конечно, я знаю. Ваш канцлер… – Клинкскейлс кивнул в сторону старого товарища, и его губы скривились в горькой пародии на улыбку, – тормошит меня уже не первую неделю.
– Мне это известно, – отозвался Бенджамин, не отводя глаз и надеясь, что старик увидит в них боль, равную его собственной.
– Да, конечно…
Клинкскейлс потупил взгляд, поднялся, распрямив плечи, с кресла, взял жезл обеими руками и, держа его на открытых ладонях, шагнул к столу. Зазвучала ритуальная речь, каждое слово которой отзывалось скорбью и болью:
– Ваша светлость, извещаю вас, что землевладелец лена Харрингтон леди Хонор погибла, не оставив наследников. Понеже названный лен был получен ею из ваших рук, а долг и обязанность управлять им в ее отсутствии были возложены ею на меня… – Говард осекся, закрыл глаза, но справился с собой, и продолжил: – В силу того, что землевладелец уже никогда не потребует у меня Ключ лена и мне некому передать его и не для кого хранить, я, согласно обычаю и закону, возвращаю Ключ и все регалии тому, от кого, милостью Божьей, они пришли в этот мир. Да будут они переданы на сбережение Конклаву землевладельцев.
Он протянул посох Протектору, но тот покачал головой. Глаза регента расширились. На Грейсоне почти не случалось такого, чтобы землевладелец не оставил наследника, хотя бы побочного. За всю тысячелетнюю историю планеты (исключая убийство Пятидесяти Трех, положившее начало гражданской войне, завершившейся лишением всех Истинных права наследования) такое случалось лишь трижды. Однако отказ Бенджамина принять посох вовсе не имел прецедентов, что повергло регента лена Харрингтон в полнейшую растерянность.
– Ваша светлость, я… – начал было Клинкскейлс, но, не договорив, вопросительно взглянул на Прествика.
Канцлер промолчал, и Клинкскейлс снова обернулся к Протектору.
– Сядь, Говард, – твердо произнес Бенджамин и, дождавшись, когда старик вновь уселся в кресло, невесело улыбнулся. – Вижу, ты действительно не понял, зачем я тебя позвал.
– Мне казалось, тут и понимать нечего, – отозвался Клинкскейлс. – Конечно, сама мысль об этом причиняла мне боль, но посох необходимо вернуть, это очевидно. А если меня вызвали не для этого, мне остается лишь теряться в догадках.
На этот раз улыбка Бенджамина была окрашена легким оттенком юмора. Нескрываемая досада в голосе старца сделала его похожим на того ворчливого дядюшку, которого Протектор знал с детства.
– Это поправимо, – сказал он и вопросительно взглянул на Прествика. – Генри, вы готовы?
– Безусловно, ваша светлость, – ответил канцлер и повернулся к Клинкскейлсу. – Вот видите, Говард, его светлости снова угодно взвалить на мои плечи неблагодарную обязанность давать объяснения.
– Объяснения?
– Или, если угодно, толкования.
Брови Клинкскейлса поднялись, и Прествик поджал губы.
– Короче говоря, Говард, похоже, сложившаяся ситуация ближе к уникальной, нежели вам казалось, – заявил он после недолгого молчания.
– Ситуация редкая, но исключительной ее не назовешь, – возразил Клинкскейлс – Я обсуждал создавшееся положение с судьей Клейнмюллером…
Воспоминание о разговоре с главным законоведом лена Харрингтон разбередило кровоточащую рану: глаза Говарда совсем помрачнели, он сглотнул и замотал головой, как старый рассерженный медведь.
– Судья вполне удовлетворительно разъяснил мне прецедент с леном Стретсон. Генри, леди Харрингтон, – он ухитрился произнести это имя почти недрогнувшим голосом, – не оставила наследников, вследствие чего ее власть и имущество переходят к Мечу, как произошло с леном Стретсон семьсот лет назад. Разве нет?
– И так, и не так, – ответил Прествик. – Видите ли, все зависит от того, как взглянуть на ситуацию. При определенном толковании мы можем признать, что наследники имеются, и их немало.
– Наследники? Какие наследники? Она не имела детей, и сама была единственным ребенком!
– Все так, но она не единственная, кто носит имя Харрингтон. У нее немало родичей… на Сфинксе.
– То-то и оно, что на Сфинксе! Они не грейсонцы, а Ключ Землевладельца не может быть унаследован иноземцем.
– Не грейсонцы. Что верно, то верно. И это чертовски усложняет ситуацию. Точно так же, как вы обсуждали ее с судьей Клейнмюллером, его светлость и я обсуждали ее с членами Верховного суда. И, согласно мнению судей, вы правы: Конституция однозначно допускает наследование сана и ленного владения лишь гражданином Грейсона. Проблема в том, что творцы Конституции просто не рассматривали возможность того, что среди наследников могут оказаться граждане иных звездных держав. Не говоря уж о том, чтобы землевладельцем оказался иностранец.
– Леди Харрингтон не была иностранкой! – буркнул Клинкскейлс, и глаза его полыхнули гневом. – Вне зависимости от места рождения, она…
– Успокойся, Говард, – мягко укорил его Бенджамин, прежде чем старик успел разбушеваться. Клинкскейлс утих, и Бенджамин с примирительным жестом продолжил: – Я понимаю, о чем ты говоришь, но когда мы предложили ей титул, она, тут уж спорить не приходится, безусловно была иностранкой. Да-да, была! Вот та ситуация уж точно не имела прецедентов, что, как мне помнится, отнюдь не воодушевляло одного старого ретрограда по имени Говард Клинкскейлс.
Помянутый ретроград залился краской и, к собственному изумлению, рассмеялся. Хриплый смех прозвучал жутковато, однако он прозвучал – впервые за два с половиной месяца с тех пор, как показали казнь Харрингтон. Старик покачал головой.