Страница:
Мальчишки от двенадцати до двадцати лет, выглядели голодными, забитыми и какими-то ожесточёнными. Компания старших парней вела себя с сержантом с подхалимским пренебрежением, а он это терпел. Проходя мимо меня, сержант попытался дать мне пинка, просто так, для развлечения. Я слегка отодвинулся в сторону, и он промахнулся. Из ворот выглянул старшина с довольно приятным лицом и окликнул сержанта:
— Ты сдурел? А если тебя капитан увидит? Давай, двигай на занятия, и так полдня потерял. — Он неодобрительно посмотрел на сержанта, а потом, повернувшись ко мне, ласково сказал: — Пытался обидеть тебя, дядька нехороший? Заходи, покормим хоть. Вон, какой ты голодный. Капитан наш любит собак, только не везёт ему всё, может быть с тобой хоть посчастливится.
Опустив голову и хвост, всем своим видом изображая нерешительность и страх, я робко зашёл в ворота. Одна из башен попыталась поднять королевские штандарты и дать звуки фанфар. Я едва успел пресечь это самовольство. Старшина попытался закрыть ворота, но вскоре отказался от этих попыток. Он позвал меня к небольшому, отдельному строению во дворе. Приказав мне сидеть, он зашёл в него и, через пару минут, вышел на крыльцо в сопровождении пожилого военного. Тот был полуодет, без кителя и головного убора, в довольно грязной рубашке.
— Вот, господин капитан, смотрите какая собака. Сам к нам пришёл. Умный, видать, я ему скомандовал «сидеть», так он до сих пор и сидит. — Старшина расхваливал меня, как торговка залежалого товара.
Встав, я продемонстрировал своё дружелюбие вилянием хвоста, опущенным между ног. (Как все-таки трудно притворяться)! Капитан внимательно оглядел меня и, подойдя поближе, попытался погладить по голове. Это я ему, естественно, не позволил, изобразив испуг.
— Да, досталось тебе, бедняга. — Оценил мои актёрские старания капитан. — Ну да ладно, поживи пока у нас, а там видно будет. Покормите его и попробуйте посадить на цепь.
Это меня не устраивало, как бы я смог прикрывать Лео, если бы оказался на цепи? Еду, принесённую старшиной, я с жадностью съел. (Ну и гадость, но, по легенде, я умирал от голода, и должен был не есть, а жрать). Когда же он приблизился ко мне с ошейником и цепью, я начал бегать по двору, уворачиваясь от него, при этом я всем своим видом показывал, что не позволю надеть на меня ошейник, но убегать не собираюсь. Через час подобных упражнений, старшина отчаялся и пошёл к капитану за дальнейшими инструкциями.
Капитан, уже одетый по форме, вышел на крыльцо и задумчиво уставился на меня. Через несколько минут невесёлых размышлений, он произносит:
— Поди сюда, собачка. Попробуем устроить тебя пока у меня дома.
Он открыл дверь в свой дом и отодвинулся от неё, опасаясь меня напугать. Я зашёл к нему и огляделся. После небольшого коридора, тёмного, грязного и неприятно пахнущего, я зашёл в жилую комнату. Грязь, беспорядок и, неожиданно, какой-то уют. Капитан взял с кресла одеяло, сложил его пополам и положил на пол в углу. Я, с удовольствием, занял это место и, наконец, нашёл время внимательно рассмотреть его магическую ауру. Оказалось, что он может стать магом, и даже немножко стал им, видимо самостоятельно развил некоторые свои способности. Я решил пока не трогать его магией. После этого я связался с Лео и коротко рассказал ему обо всём, что со мной произошло. Он должен был появиться на следующий день. Капитан куда-то ушёл, а я продолжил лечение магического сознания замка. Работа была, конечно, занудная и тяжелая, в образе Карлеона, я провозился бы всего один день, а потом бы неделю, или чуть меньше, только контролировал бы пробуждение сознания. Но в одиночку мне приходилось действовать медленно и постепенно, приноравливаясь к бодрствующему сознанию и стараться не причинять ему лишних мучений. Усыпить его, в отличие от Карлеона, сил у меня бы не достало. Легче было бы работать, если бы можно было свободно перемещаться по замку, но этой возможности у меня не было.
Примерно через час, когда я, совершенно вымотавшись, сделал перерыв, вернулся начальник училища. Чтобы выяснить некоторые вопросы, я осторожно подсунул ему заклинание правды. Человеку он просто ничего не стал бы рассказывать, а вот "бессловесной твари" излил душу.
Выяснилась очень неприглядная картина. Этот капитан был начальником училища для всех, кроме него самого и ещё двоих офицеров. Эти два лейтенанта, один, формально, заместитель капитана по общим вопросам, а другой — по финансовой части, были, по сути, его тюремщики. Сам же капитан оказался завуалированным заключённым. Оказывается он несколько лет назад, ещё при прошлом наместнике, поссорился с младшим Бондезийским, и его очень ловко загнали в ловушку. Приказом наместника он был отправлен в это училище, а, тем временем, его семья была куда-то вывезена. К нему были приставлены эти два лейтенанта, которые предупредили, что семью ему в жизни не найти, а если попробует сопротивляться, то за это поплатится не сам он, а его жена, дети и родители. Бондезийские достигли этим двух целей, во-первых, отомстили тому, кто осмеливался им перечить. А, во-вторых, и в главных, получили возможность прикарманивать огромные деньги, выделяемые казной на училище, а если бы это открылось, свалили бы всё на капитана.
Издевательства лично над ним были, скорее всего, на совести исполнителей, так же как бессмысленные издевательства над безответными мальчишками. Из них старались воспитать подонков, преданных лично Бондезийским, точнее, боящихся тех более всех остальных. Над капитаном тюремщики издевались особо. При посторонних выражали полное почтение, а без свидетелей, рассказывали, что они делали, или ещё сделают с его семьёй, травили его собак, руками других учащихся едва не довели до самоубийства мальчишку, с которым капитан как-то случайно подружился. Только чудом начальнику училища удалось убрать его отсюда и, тем самым, спасти.
Я тут же связался с дворцом и навёл справки о его семье. Выяснилось, что она впроголодь живёт на окраине столицы и считает, что его давно нет в живых. Тут же отдав приказ заняться ею, я торопливо снял заклятие с капитана, который опять куда-то уходил, опасаясь, что он что-нибудь не то скажет кому не следует. Пока его не было, я опять занялся лечением замка. В перерывах, в качестве отдыха, навел справки об этих лейтенантах, а заодно и обо всех остальных офицерах и сержантах училища. Потом я надумал проделать то же самое с учащимися. Выяснилось, что и здесь присутствует ложь. По официальным отчётам, в училище обучается почти в три раза больше курсантов, чем их есть в наличии. Подавляющее большинство из них — это мальчишки из бедных дворян, чаще всего сироты. Жизнь их здесь очень скверная. При норме довольствия в одну золотую корону в месяц на одного учащегося, их кормят и обеспечивают чуть больше чем на один перстень в год. То есть почти в сто двадцать раз меньше, удивительно, что они ещё с голоду не померли, бедолаги. А Бондезийские себе хороший источник доходов придумали, ну да теперь всё.
В течение дня, я несколько раз выходил во двор, под вполне очевидным предлогом, а, в действительности, для того, чтобы оказаться поближе к особо «тяжёлым» заклинаниям, которые надо было перенести. Вечером же я имел возможность лицезреть обоих лейтенантов, когда они пришли поиздеваться над своим подопечным.
Их гаденькие шуточки сводились, в основном, к тому, что новая собачка капитана, такая бедняжка, скоро подохнет, а дальше шли рассуждения о том, как можно официально представить её смерть. Капитан тихо зверел, но сдерживал себя. Наконец, вволю натешив своё самолюбие, эти двое ушли, а капитан напился и лёг спать.
Почти всю ночь я работал и к утру уже мог пользоваться сознанием замка, хотя работы предстояло ещё очень много. А утром в ворота училища постучал Лео. Одетый почти как крестьянин, с ржавой железкой, изображающей меч, на боку и с безграмотно написанным прошением о принятии в училище молодого дворянина Лигера. Приняли его в училище без вопросов, выделили койку и приписали к какой-то учебной роте. Я тут же приказал пробуждённой части сознания замка присматривать за ним и при первых же тревожных сигналах, сообщать мне.
Почти неделю Лео присматривался, стараясь не вступать ни в какие конфликты. Безропотно вымыл туалет и почти всю казарму, чистил чужие сапоги, получал еду на кухне на всю роту и последним мог к ней прикоснуться. Он изучал обстановку и людей. Конфликт начался на день раньше, чем мы планировали. Старший курсант, внебрачный сын Бондезийского, находящийся в училище на весьма привилегированном положении, двадцатилетний подонок, случайно заметил у Лео мешочек с перстнем и захотел его получить. Отдавать перстень нам не хотелось. Сначала Лео пытался перевести разговор, но тот не поддавался, заставить его забыть о мешочке было затруднительно, так как за развитием конфликта наблюдало слишком много курсантов. Лео решил плюнуть на этот лишний день и начать конфронтацию теперь.
— Ну, так долго мне ждать? — Капризным тоном спросил Ондезийский.
— Я думаю, что всей жизни твоей не хватит. — Спокойно ответил Лео и, повернувшись к нему спиной, отошёл к своей койке, на которую и уселся. Днём это позволялось только курсантам, особо приближённым к Ондезийскому.
— Эй, ты, стоять! Я кому говорю? — Молодой подонок прямо побледнел от злости. — Ты что, бунтовать против меня надумал?
— А ты кто такой? Может быть, ты король, что против тебя надо бунтовать? — Лео оставался издевательски спокойным. — Мне думается, что ты просто зарвавшийся нахал, которого надо немножко проучить.
— Та-а-ак, мальчик решил получить хорошую трёпку. — Произнёс тот, стараясь, чтобы его слова прозвучали максимально зловеще. — Я, граф Ондезийский, приговариваю этого бунтовщика к двум неделям лазарета. Обеспечить!
Это означало, что его подручные, а у него было их восемь человек, должны были избить Лео так, чтобы он недели две провалялся в лазарете. Четверо из них тут же с довольными улыбками двинулись к Лео. Он спокойно поднялся к ним навстречу и несколькими точными движениями сменил их улыбки на гримасы боли. Сделав это, он отправился к бывшему графу Ондезийскому, приветливо спрашивая его:
— Так значит, ты хочешь пару недель проваляться в лазарете? Ты так любишь там бывать?
— Остановите его! — Испугано приказал тот.
Оставшиеся на ногах, четверо из его подручных двинулись на перерез Лео, но весьма неуверенно и робко. Семь блоков и четыре удара живо убедили их больше не вмешиваться. Лео подошёл к бывшему графу и, не торопясь, задал тому трёпку. Когда тот, после всего нескольких затрещин, начал ползать по полу, вымаливая прощение, Лео пинком отшвырнул его к стене и, вернувшись к своей койке, сел на неё.
Минуты через три в казарму вбежали двое сержантов и с ужасом уставились на побоище.
— Что здесь произошло? Что случилось? — Испугано возопил один из них. — Курсант Лигер, я вас спрашиваю!
Лео безмятежно посмотрел на него и, чуть улыбнувшись, ответил:
— Мне очень не нравится, когда меня пытаются избить, а так же, я не люблю тех, кто приказывает это сделать другим. Мы с этими… обсудили этические нормы поведения в коллективе и мои доводы произвели на них такое огромное, прямо сногсшибательное, впечатление, что некоторые из них всё ещё в себя придти не могут.
— Так ты что, избил своих товарищей и спокойно в этом признаёшься? — Изумился второй сержант. — А ты хоть представляешь, что с тобой теперь будет?
— Вполне представляю. Ничего особенного со мной не произойдёт. Закон обязателен для всех, а по закону "о самозащите", и по закону "об адекватном действии", я поступил правильно и законно.
— Ну, это ты так думаешь, а вот посмотрим, что скажет господин начальник училища, когда узнает о твоих действиях. Да ты хоть знаешь, кого ты избил?
— Девятерых подонков.
— Да ты просто слабоумный! Надеюсь, капитан тебя сумеет вразумить.
— Сомневаюсь, но сходи, доложи ему. — Спокойно ответил Лео.
Сержант, который разговаривал с Лео, быстро выскочил за дверь, а второй остался в казарме. Он осмотрел поверженных курсантов, некоторые из которых уже пришли в себя, но подниматься не спешили, опасаясь новых побоев. Приказав другим учащимся переложить их с пола на койки и вызвать врача, сержант опять подошёл к Лео. С минуту он внимательно рассматривал его, а потом спросил:
— Курсант Лигер, а почему вы, разговаривая с сержантом королевской армии, обращались к нему без должного уважения и на "ты"?
— Потому что на «вы» я обращаюсь только с теми, кто вежлив со мной, а он сам позволял себе подобное обращение, значит другого он и сам не заслуживает.
— Вы очень странный молодой человек, — задумчиво проговорил его собеседник. — У вас, безусловно, есть в рукаве какие-то козыри. Но помните, они должны быть очень и очень крупные, иначе вас просто сожрут и не заметят.
— Подавятся. — Усмехнулся Лео. — В рукаве у меня пара джокеров и козырной туз.
Тем временем, второй сержант побежал сначала не к капитану, а к его заместителю, лейтенанту и всё ему рассказал. Тот дико испугался происшедшего, поскольку происшедшее касалось сына герцога Бондезийского о «свержении» которого в училище ещё не знали, побежал ко второму лейтенанту, и они уже вместе отправились к капитану. Тот, под их неприкрытым давлением, вынужден был назначить на следующий день суд. Он хотел отправить Лео в карцер, но лейтенанты, гаденько улыбаясь, категорически запретили ему это. Я тут же предупредил Лео, что ночью будет "тёмная".
Оставшееся до отбоя время всё училище гудело как потревоженный улей. Все обсуждали происшествие, но к Лео ни один из учащихся не подошёл. Среди подпевал Ондезийского шли перешёптывания. Если бы взглядом можно было убивать, без магии, то Лео принял бы очень мучительную смерть. Сам он, делая вид, что ничего не произошло, спокойно поужинал и лег спать, сразу после отбоя. Он даже спокойно заснул, зная, что я и замок не пропустим угрозы. Действовать мерзавцы начали через час после полуночи. Вместе с Ондезийским и восемью его прихлебателями, к Лео направлялись ещё трое сержантов. Я тут же разбудил Лео и предупредил его о количестве нападающих и о том, что среди них трое вооружены чем-то пострашнее простых палок, что взяли курсанты.
Драки опять не было. Лео, разъярённый подлостью подобных действий, расправился с нападавшими безо всякой жалости. Особенно досталось сержантам, им, в отличие от курсантов, он нанёс довольно тяжкие повреждения, заключающиеся, в первую очередь, в переломах конечностей при помощи тех самых металлических палок, обёрнутых тряпками, что принесли с собой они сами.
Когда офицеры, ночные дежурные по училищу, прибежали на шум, они увидели двенадцать тел на полу и заспанные удивлённые лица мальчишек, разбуженных шумом и светом. Все нападавшие были без сознания. Дежурные бросились к Лео, вытащили его из койки и растеряно отпустили. На нём не было ни единой царапины, он был такой же сонный и растерянный, как и остальные учащиеся, кроме избитых. Тех пришлось приводить в себя, а сержантов отправить в лазарет, где с ними до утра возился лекарь. Придраться к Лео было невозможно, его, правда, попытались отправить в карцер, но не решились, когда он стал решительно возражать.
Суд состоялся на следующий день, через полчаса после полудня. Поскольку суд назывался военным трибуналом, судьями были старшие офицеры училища. Председателем, как полагается, был капитан, а двое других, уже знакомые мне лейтенанты. Поскольку решение такой суд выносит большинством голосов, то судьба курсанта Лигера была решена. Так они по крайней мере считали.
Мне удалось попасть в зал, не прибегая к магии, и тихонечко улечься в уголке. Зал был переполнен курсантами, офицерами и сержантами.
Первым вызвали курсанта Лигера, предъявили ему обвинение и, посадив на скамью подсудимых за загородкой, запертой на замок, велели молчать. После стали по очереди вызывать «пострадавших». Вот тут судей ждал неприятный сюрприз. На каждого, выходящего для ответов на вопросы суда, я накладывал заклинание правды, так что их показания использовать против Лео было очень трудно. В основном, их показания били по ним самим и по Ондезийскому. Лейтенанты настолько растерялись, что не прореагировали, когда капитан вызвал того самого. Показания Ондезийского больше всего напоминали чистосердечное признание в совершенных преступлениях. Один из лейтенантов шепотом приказал сержанту, ведущему протокол, перестать писать, но тот его не расслышал (моими стараниями, конечно).
Попытка инкриминировать Лео ночное избиение так же не увенчалось успехом. Никто из курсантов и сержантов, участвовавших в этом эпизоде, не видели того, кто их избил, и они не могли дать показания против Лео. Сам Лео повторил примерно то же самое, что говорили остальные, только на вопрос о ночном происшествии он отказался отвечать.
После этого судьи удалились на совещание. Я с большим интересом выслушивал их беседу, а точнее попытки выломать капитану руки. Попытка не удалась, хотя на приговоре это не отразилось. Просто приговор был вынесен двумя голосами против одного. Капитан, как председательствующий на суде, зачитал приговор: "Решением военного трибунала учащийся Лигер за нарушение присяги, выразившееся в совершении преступлений, а именно: двукратное, жестокое избиение своих товарищей и оказание сопротивления служащим училища, приведшее тех к травмам различной тяжести, приговаривается к десяти годам лишения свободы. Судьи вынесли этот приговор двумя голосами из трёх".
— Подсудимый, вы желаете что-нибудь сказать?
— Да, пожалуй, я немножко поговорю. — Безмятежно отозвался Лео и улыбнулся капитану.
Он, не торопясь, поднялся, открыл запертую дверцу загородки и вышел вперёд. Внимательно оглядев всех троих судей, он спросил их:
— А вам самим не смешно было, выносить такой приговор? Мне вот смеяться хочется над вашим приговором. Прежде всего, о какой присяге курсанта Лигера говориться в вашем приговоре? Что-то я не припомню, чтобы кто-нибудь приводил его к присяге. А может быть, кто-нибудь из вас помнит? Просветите меня забывчивого, пожалуйста. Если же человек не приносил присяги, то он не подсуден трибуналу, по крайней мере, в мирное время. Или сейчас война?
Судьи нерешительно переглянулись между собой. А Лео тем временем продолжал:
— Почему же вы не отвечаете? Или ответить нечего? Далее, в своем приговоре вы упоминаете два избиения, а где в материалах дела указание на то, что второе совершил курсант Лигер? Там, по моим наблюдениям, нет ни слова об этом, исключая ваших вопросов, а вопросы судий это ещё не основание для приговора. Кстати, а вы сами-то присягу приносили? Если приносили, то почему же нарушаете законы, которые клялись соблюдать со всей возможной старательностью?
Тут один из лейтенантов обрёл, наконец, голос:
— Молчать! Ты лишён слова! Приговор вынесен и ты осуждён. Как только председатель попечительского совета герцог Бондезийский утвердит наш приговор, ты сможешь сколько угодно распинаться перед сокамерниками. Иди на своё место.
— Вся ваша беда заключается в том, что он не сможет утвердить ваш приговор. Он его даже не увидит.
— Это ещё почему? — Помимо воли заинтересовался лейтенант.
— Просто такого человека больше нет. Тот, кто до недавнего времени носил этот титул, последнее время мечтает, чтобы его казнили какой-нибудь мучительной смертью.
Раздался неуверенный смех Ондезийского.
— А тебе бы лучше не смеяться, он не только лишён чести, достоинства и титулов, но то же самое произошло и с его потомками. Они все перестали быть даже дворянами. Так что ты теперь не граф, а простой мужик.
— А ты откуда все это знаешь? Ты что встречался с ним? — Недоверчиво спросил лейтенант-казначей.
— Да, я с ним встречался, причём дважды за один день. При первой встрече я избил его палкой, а при второй осудил на всё, что перечислил только что. Его папаша разделил судьбу своего сына, как уличённый в связях с Врагом. Все прихлебатели герцогов лишены дворянства, вышвырнуты со службы и предстали перед судом.
— А кто Вы такой? — С изумлением спросил начальник училища. — И откуда Вы всё это знаете?
— Лейтенант, подойдите к этому окну и посмотрите на флагштоки. — Сказал Лео бывшему капитану.
Я, тем временем, дал приказ замку поднять на всех башнях королевские штандарты. Надо отдать должное лейтенанту, он всё понял сразу, понял и принял. Выглянув в окно, он повернулся к Лео, взглянул на его руку, на которой уже красовался перстень, и медленно опустился на колени.
— Простите меня, Ваше Величество. — Произнёс он, склонив голову.
— Встаньте, лейтенант, вы уже наказаны, а дважды я не наказываю. Ваша семья жива и здорова, находится в столице, но, до последнего времени, считала вас погибшим. Она в безопасности. Даю вам пол года привести вверенное вам училище в надлежащий вид. Финансирование вы будете получать в полном объёме, согласно количеству учащихся. Вам всё ясно?
— Так точно! А что с этими? — Он кивнул на своих бывших надзирателей.
— Эти бывшие офицеры и бывшие дворяне приговорены к двадцати годам тюрьмы. Кроме того, осуждены: мужик Ондезийский на пятнадцать лет, и все его подручные на пять лет. Последние на время своего заключения лишаются дворянства, но, после выхода на свободу, могут хлопотать о восстановлении его. Потомок Бондезийских этого лишён, дворянство он должен будет зарабатывать сам. Трое сержантов, считающих возможным расправляться с одним человеком в компании дюжины подонков, осуждены на восемнадцать лет. Нами осуждены также следующие военнослужащие этого училища:… - Лео перечислил ещё несколько офицеров и сержантов, приговорённых нами к различным наказаниям. Затем он обратился ко мне: — Я никого не упустил?
Я к тому времени уже возлежал на псовом троне, чьим-то упущением не убранном из зала при его переделке. Я оглядел зал, приглядываясь к бледным лицам, и покачал головой:
— Да пожалуй, что и нет в вопросах о наказаниях, теперь следует перечислить тех, кого награждаем.
Моё выступление их добило. Экс лейтенанты, которые до этого испугано, но и несколько скептически глядели на Лео, побледнели и уже не улыбались.
— Да, теперь о наградах. Начальнику этого училища, лейтенанту Грэо, за честность и щедрость, выразившиеся в трате своих личных средств на пропитание учащихся, присваивается личный титул барона. — Лео взял со стола, возникший там указ, и вручил его лейтенанту. — По результатам реорганизации училища и по дальнейшей службе барона, титул может стать наследственным.
Лео окинул зал взглядом и продолжил:
— Сержантам Больду, Нору и Сиреду присваивается личное дворянство. На всем известных условиях оно может стать наследственным. Лейтенанту Згернеру и сержантам Нору и Сиреду я приношу свои личные извинения за столь позднее вмешательство в их судьбу. Они освобождаются из заключения и все обвинения к ним признаются безосновательными.
Я велел открыться потайной двери, ведущей на лестницу в подвал, где находилась тюрьма, и оттуда появились трое названных, все худые, грязные со слезящимися от яркого света глазами. Всё заседание они видели, так я приказал замку, поэтому объяснять им, что происходит, не требовалось. Лео повернулся к ним и приказал:
— Лейтенант Згернер, подойдите ко мне. За проявленные Вами честность, принципиальность, стойкость и верность присяге, Вы награждены орденом Чести Первой степени. Далее, поскольку этим орденом может быть награждён только титулованный дворянин, Вы становитесь основателем рода баронов Згернер. — Лео вручил ему орден и соответствующие грамоты, для пущего эффекта, поставив на них подпись и печать лично, без магии, ну почти без неё. Затем он обратился ко всем троим: — Господа, я ещё раз лично извиняюсь перед вами за проявленную к вам несправедливость. Я понимаю, что вы бы хотели получить отпуска и съездить к семьям, но сейчас в училище трудное время, и я очень прошу вас отложить поездку на пол года или на год, то есть на время необходимое для наведения здесь порядка. Ваше жалование, удержанное за время вашего заключения, а также всё остальное довольствие вам будет выплачено в двойном размере или, если желаете, часть будет передана вашим семьям. Барон, я предлагаю вам пост заместителя начальника этого училища, а вам, господа должности командиров рот и временные звания полу лейтенантов, до того, как вы сможете сдать экзамены и получить звания полных лейтенантов. Согласны ли вы на моё предложение?
— Так точно. Да. Рад стараться. — Три ответа слились в один.
— Я рад. Теперь последнее, ты и ты, — Лео указал на экс лейтенантов. — Сдать всё оружие, снять кителя и обувь, и марш по камерам.
— А больше тебе ничего… ах! О-о-о! — Попробовал спорить один из них.
— Этому, плюс ещё пять лет. — Прокомментировал Лео, убирая за пояс короткую дубинку.
— Как вы смеете бить дворянина палкой!? - Воскликнул второй.
— И тебе ещё пять лет, за невнимательность при разговоре со своим королём. Для глухих повторяю: вы двое лишены дворянского звания без права ходатайствовать о его восстановлении, вы можете только заслужить его вновь. Но для этого вам надо очень постараться. А теперь, исполняйте приказ.
— Ты сдурел? А если тебя капитан увидит? Давай, двигай на занятия, и так полдня потерял. — Он неодобрительно посмотрел на сержанта, а потом, повернувшись ко мне, ласково сказал: — Пытался обидеть тебя, дядька нехороший? Заходи, покормим хоть. Вон, какой ты голодный. Капитан наш любит собак, только не везёт ему всё, может быть с тобой хоть посчастливится.
Опустив голову и хвост, всем своим видом изображая нерешительность и страх, я робко зашёл в ворота. Одна из башен попыталась поднять королевские штандарты и дать звуки фанфар. Я едва успел пресечь это самовольство. Старшина попытался закрыть ворота, но вскоре отказался от этих попыток. Он позвал меня к небольшому, отдельному строению во дворе. Приказав мне сидеть, он зашёл в него и, через пару минут, вышел на крыльцо в сопровождении пожилого военного. Тот был полуодет, без кителя и головного убора, в довольно грязной рубашке.
— Вот, господин капитан, смотрите какая собака. Сам к нам пришёл. Умный, видать, я ему скомандовал «сидеть», так он до сих пор и сидит. — Старшина расхваливал меня, как торговка залежалого товара.
Встав, я продемонстрировал своё дружелюбие вилянием хвоста, опущенным между ног. (Как все-таки трудно притворяться)! Капитан внимательно оглядел меня и, подойдя поближе, попытался погладить по голове. Это я ему, естественно, не позволил, изобразив испуг.
— Да, досталось тебе, бедняга. — Оценил мои актёрские старания капитан. — Ну да ладно, поживи пока у нас, а там видно будет. Покормите его и попробуйте посадить на цепь.
Это меня не устраивало, как бы я смог прикрывать Лео, если бы оказался на цепи? Еду, принесённую старшиной, я с жадностью съел. (Ну и гадость, но, по легенде, я умирал от голода, и должен был не есть, а жрать). Когда же он приблизился ко мне с ошейником и цепью, я начал бегать по двору, уворачиваясь от него, при этом я всем своим видом показывал, что не позволю надеть на меня ошейник, но убегать не собираюсь. Через час подобных упражнений, старшина отчаялся и пошёл к капитану за дальнейшими инструкциями.
Капитан, уже одетый по форме, вышел на крыльцо и задумчиво уставился на меня. Через несколько минут невесёлых размышлений, он произносит:
— Поди сюда, собачка. Попробуем устроить тебя пока у меня дома.
Он открыл дверь в свой дом и отодвинулся от неё, опасаясь меня напугать. Я зашёл к нему и огляделся. После небольшого коридора, тёмного, грязного и неприятно пахнущего, я зашёл в жилую комнату. Грязь, беспорядок и, неожиданно, какой-то уют. Капитан взял с кресла одеяло, сложил его пополам и положил на пол в углу. Я, с удовольствием, занял это место и, наконец, нашёл время внимательно рассмотреть его магическую ауру. Оказалось, что он может стать магом, и даже немножко стал им, видимо самостоятельно развил некоторые свои способности. Я решил пока не трогать его магией. После этого я связался с Лео и коротко рассказал ему обо всём, что со мной произошло. Он должен был появиться на следующий день. Капитан куда-то ушёл, а я продолжил лечение магического сознания замка. Работа была, конечно, занудная и тяжелая, в образе Карлеона, я провозился бы всего один день, а потом бы неделю, или чуть меньше, только контролировал бы пробуждение сознания. Но в одиночку мне приходилось действовать медленно и постепенно, приноравливаясь к бодрствующему сознанию и стараться не причинять ему лишних мучений. Усыпить его, в отличие от Карлеона, сил у меня бы не достало. Легче было бы работать, если бы можно было свободно перемещаться по замку, но этой возможности у меня не было.
Примерно через час, когда я, совершенно вымотавшись, сделал перерыв, вернулся начальник училища. Чтобы выяснить некоторые вопросы, я осторожно подсунул ему заклинание правды. Человеку он просто ничего не стал бы рассказывать, а вот "бессловесной твари" излил душу.
Выяснилась очень неприглядная картина. Этот капитан был начальником училища для всех, кроме него самого и ещё двоих офицеров. Эти два лейтенанта, один, формально, заместитель капитана по общим вопросам, а другой — по финансовой части, были, по сути, его тюремщики. Сам же капитан оказался завуалированным заключённым. Оказывается он несколько лет назад, ещё при прошлом наместнике, поссорился с младшим Бондезийским, и его очень ловко загнали в ловушку. Приказом наместника он был отправлен в это училище, а, тем временем, его семья была куда-то вывезена. К нему были приставлены эти два лейтенанта, которые предупредили, что семью ему в жизни не найти, а если попробует сопротивляться, то за это поплатится не сам он, а его жена, дети и родители. Бондезийские достигли этим двух целей, во-первых, отомстили тому, кто осмеливался им перечить. А, во-вторых, и в главных, получили возможность прикарманивать огромные деньги, выделяемые казной на училище, а если бы это открылось, свалили бы всё на капитана.
Издевательства лично над ним были, скорее всего, на совести исполнителей, так же как бессмысленные издевательства над безответными мальчишками. Из них старались воспитать подонков, преданных лично Бондезийским, точнее, боящихся тех более всех остальных. Над капитаном тюремщики издевались особо. При посторонних выражали полное почтение, а без свидетелей, рассказывали, что они делали, или ещё сделают с его семьёй, травили его собак, руками других учащихся едва не довели до самоубийства мальчишку, с которым капитан как-то случайно подружился. Только чудом начальнику училища удалось убрать его отсюда и, тем самым, спасти.
Я тут же связался с дворцом и навёл справки о его семье. Выяснилось, что она впроголодь живёт на окраине столицы и считает, что его давно нет в живых. Тут же отдав приказ заняться ею, я торопливо снял заклятие с капитана, который опять куда-то уходил, опасаясь, что он что-нибудь не то скажет кому не следует. Пока его не было, я опять занялся лечением замка. В перерывах, в качестве отдыха, навел справки об этих лейтенантах, а заодно и обо всех остальных офицерах и сержантах училища. Потом я надумал проделать то же самое с учащимися. Выяснилось, что и здесь присутствует ложь. По официальным отчётам, в училище обучается почти в три раза больше курсантов, чем их есть в наличии. Подавляющее большинство из них — это мальчишки из бедных дворян, чаще всего сироты. Жизнь их здесь очень скверная. При норме довольствия в одну золотую корону в месяц на одного учащегося, их кормят и обеспечивают чуть больше чем на один перстень в год. То есть почти в сто двадцать раз меньше, удивительно, что они ещё с голоду не померли, бедолаги. А Бондезийские себе хороший источник доходов придумали, ну да теперь всё.
В течение дня, я несколько раз выходил во двор, под вполне очевидным предлогом, а, в действительности, для того, чтобы оказаться поближе к особо «тяжёлым» заклинаниям, которые надо было перенести. Вечером же я имел возможность лицезреть обоих лейтенантов, когда они пришли поиздеваться над своим подопечным.
Их гаденькие шуточки сводились, в основном, к тому, что новая собачка капитана, такая бедняжка, скоро подохнет, а дальше шли рассуждения о том, как можно официально представить её смерть. Капитан тихо зверел, но сдерживал себя. Наконец, вволю натешив своё самолюбие, эти двое ушли, а капитан напился и лёг спать.
Почти всю ночь я работал и к утру уже мог пользоваться сознанием замка, хотя работы предстояло ещё очень много. А утром в ворота училища постучал Лео. Одетый почти как крестьянин, с ржавой железкой, изображающей меч, на боку и с безграмотно написанным прошением о принятии в училище молодого дворянина Лигера. Приняли его в училище без вопросов, выделили койку и приписали к какой-то учебной роте. Я тут же приказал пробуждённой части сознания замка присматривать за ним и при первых же тревожных сигналах, сообщать мне.
Почти неделю Лео присматривался, стараясь не вступать ни в какие конфликты. Безропотно вымыл туалет и почти всю казарму, чистил чужие сапоги, получал еду на кухне на всю роту и последним мог к ней прикоснуться. Он изучал обстановку и людей. Конфликт начался на день раньше, чем мы планировали. Старший курсант, внебрачный сын Бондезийского, находящийся в училище на весьма привилегированном положении, двадцатилетний подонок, случайно заметил у Лео мешочек с перстнем и захотел его получить. Отдавать перстень нам не хотелось. Сначала Лео пытался перевести разговор, но тот не поддавался, заставить его забыть о мешочке было затруднительно, так как за развитием конфликта наблюдало слишком много курсантов. Лео решил плюнуть на этот лишний день и начать конфронтацию теперь.
— Ну, так долго мне ждать? — Капризным тоном спросил Ондезийский.
— Я думаю, что всей жизни твоей не хватит. — Спокойно ответил Лео и, повернувшись к нему спиной, отошёл к своей койке, на которую и уселся. Днём это позволялось только курсантам, особо приближённым к Ондезийскому.
— Эй, ты, стоять! Я кому говорю? — Молодой подонок прямо побледнел от злости. — Ты что, бунтовать против меня надумал?
— А ты кто такой? Может быть, ты король, что против тебя надо бунтовать? — Лео оставался издевательски спокойным. — Мне думается, что ты просто зарвавшийся нахал, которого надо немножко проучить.
— Та-а-ак, мальчик решил получить хорошую трёпку. — Произнёс тот, стараясь, чтобы его слова прозвучали максимально зловеще. — Я, граф Ондезийский, приговариваю этого бунтовщика к двум неделям лазарета. Обеспечить!
Это означало, что его подручные, а у него было их восемь человек, должны были избить Лео так, чтобы он недели две провалялся в лазарете. Четверо из них тут же с довольными улыбками двинулись к Лео. Он спокойно поднялся к ним навстречу и несколькими точными движениями сменил их улыбки на гримасы боли. Сделав это, он отправился к бывшему графу Ондезийскому, приветливо спрашивая его:
— Так значит, ты хочешь пару недель проваляться в лазарете? Ты так любишь там бывать?
— Остановите его! — Испугано приказал тот.
Оставшиеся на ногах, четверо из его подручных двинулись на перерез Лео, но весьма неуверенно и робко. Семь блоков и четыре удара живо убедили их больше не вмешиваться. Лео подошёл к бывшему графу и, не торопясь, задал тому трёпку. Когда тот, после всего нескольких затрещин, начал ползать по полу, вымаливая прощение, Лео пинком отшвырнул его к стене и, вернувшись к своей койке, сел на неё.
Минуты через три в казарму вбежали двое сержантов и с ужасом уставились на побоище.
— Что здесь произошло? Что случилось? — Испугано возопил один из них. — Курсант Лигер, я вас спрашиваю!
Лео безмятежно посмотрел на него и, чуть улыбнувшись, ответил:
— Мне очень не нравится, когда меня пытаются избить, а так же, я не люблю тех, кто приказывает это сделать другим. Мы с этими… обсудили этические нормы поведения в коллективе и мои доводы произвели на них такое огромное, прямо сногсшибательное, впечатление, что некоторые из них всё ещё в себя придти не могут.
— Так ты что, избил своих товарищей и спокойно в этом признаёшься? — Изумился второй сержант. — А ты хоть представляешь, что с тобой теперь будет?
— Вполне представляю. Ничего особенного со мной не произойдёт. Закон обязателен для всех, а по закону "о самозащите", и по закону "об адекватном действии", я поступил правильно и законно.
— Ну, это ты так думаешь, а вот посмотрим, что скажет господин начальник училища, когда узнает о твоих действиях. Да ты хоть знаешь, кого ты избил?
— Девятерых подонков.
— Да ты просто слабоумный! Надеюсь, капитан тебя сумеет вразумить.
— Сомневаюсь, но сходи, доложи ему. — Спокойно ответил Лео.
Сержант, который разговаривал с Лео, быстро выскочил за дверь, а второй остался в казарме. Он осмотрел поверженных курсантов, некоторые из которых уже пришли в себя, но подниматься не спешили, опасаясь новых побоев. Приказав другим учащимся переложить их с пола на койки и вызвать врача, сержант опять подошёл к Лео. С минуту он внимательно рассматривал его, а потом спросил:
— Курсант Лигер, а почему вы, разговаривая с сержантом королевской армии, обращались к нему без должного уважения и на "ты"?
— Потому что на «вы» я обращаюсь только с теми, кто вежлив со мной, а он сам позволял себе подобное обращение, значит другого он и сам не заслуживает.
— Вы очень странный молодой человек, — задумчиво проговорил его собеседник. — У вас, безусловно, есть в рукаве какие-то козыри. Но помните, они должны быть очень и очень крупные, иначе вас просто сожрут и не заметят.
— Подавятся. — Усмехнулся Лео. — В рукаве у меня пара джокеров и козырной туз.
Тем временем, второй сержант побежал сначала не к капитану, а к его заместителю, лейтенанту и всё ему рассказал. Тот дико испугался происшедшего, поскольку происшедшее касалось сына герцога Бондезийского о «свержении» которого в училище ещё не знали, побежал ко второму лейтенанту, и они уже вместе отправились к капитану. Тот, под их неприкрытым давлением, вынужден был назначить на следующий день суд. Он хотел отправить Лео в карцер, но лейтенанты, гаденько улыбаясь, категорически запретили ему это. Я тут же предупредил Лео, что ночью будет "тёмная".
Оставшееся до отбоя время всё училище гудело как потревоженный улей. Все обсуждали происшествие, но к Лео ни один из учащихся не подошёл. Среди подпевал Ондезийского шли перешёптывания. Если бы взглядом можно было убивать, без магии, то Лео принял бы очень мучительную смерть. Сам он, делая вид, что ничего не произошло, спокойно поужинал и лег спать, сразу после отбоя. Он даже спокойно заснул, зная, что я и замок не пропустим угрозы. Действовать мерзавцы начали через час после полуночи. Вместе с Ондезийским и восемью его прихлебателями, к Лео направлялись ещё трое сержантов. Я тут же разбудил Лео и предупредил его о количестве нападающих и о том, что среди них трое вооружены чем-то пострашнее простых палок, что взяли курсанты.
Драки опять не было. Лео, разъярённый подлостью подобных действий, расправился с нападавшими безо всякой жалости. Особенно досталось сержантам, им, в отличие от курсантов, он нанёс довольно тяжкие повреждения, заключающиеся, в первую очередь, в переломах конечностей при помощи тех самых металлических палок, обёрнутых тряпками, что принесли с собой они сами.
Когда офицеры, ночные дежурные по училищу, прибежали на шум, они увидели двенадцать тел на полу и заспанные удивлённые лица мальчишек, разбуженных шумом и светом. Все нападавшие были без сознания. Дежурные бросились к Лео, вытащили его из койки и растеряно отпустили. На нём не было ни единой царапины, он был такой же сонный и растерянный, как и остальные учащиеся, кроме избитых. Тех пришлось приводить в себя, а сержантов отправить в лазарет, где с ними до утра возился лекарь. Придраться к Лео было невозможно, его, правда, попытались отправить в карцер, но не решились, когда он стал решительно возражать.
Суд состоялся на следующий день, через полчаса после полудня. Поскольку суд назывался военным трибуналом, судьями были старшие офицеры училища. Председателем, как полагается, был капитан, а двое других, уже знакомые мне лейтенанты. Поскольку решение такой суд выносит большинством голосов, то судьба курсанта Лигера была решена. Так они по крайней мере считали.
Мне удалось попасть в зал, не прибегая к магии, и тихонечко улечься в уголке. Зал был переполнен курсантами, офицерами и сержантами.
Первым вызвали курсанта Лигера, предъявили ему обвинение и, посадив на скамью подсудимых за загородкой, запертой на замок, велели молчать. После стали по очереди вызывать «пострадавших». Вот тут судей ждал неприятный сюрприз. На каждого, выходящего для ответов на вопросы суда, я накладывал заклинание правды, так что их показания использовать против Лео было очень трудно. В основном, их показания били по ним самим и по Ондезийскому. Лейтенанты настолько растерялись, что не прореагировали, когда капитан вызвал того самого. Показания Ондезийского больше всего напоминали чистосердечное признание в совершенных преступлениях. Один из лейтенантов шепотом приказал сержанту, ведущему протокол, перестать писать, но тот его не расслышал (моими стараниями, конечно).
Попытка инкриминировать Лео ночное избиение так же не увенчалось успехом. Никто из курсантов и сержантов, участвовавших в этом эпизоде, не видели того, кто их избил, и они не могли дать показания против Лео. Сам Лео повторил примерно то же самое, что говорили остальные, только на вопрос о ночном происшествии он отказался отвечать.
После этого судьи удалились на совещание. Я с большим интересом выслушивал их беседу, а точнее попытки выломать капитану руки. Попытка не удалась, хотя на приговоре это не отразилось. Просто приговор был вынесен двумя голосами против одного. Капитан, как председательствующий на суде, зачитал приговор: "Решением военного трибунала учащийся Лигер за нарушение присяги, выразившееся в совершении преступлений, а именно: двукратное, жестокое избиение своих товарищей и оказание сопротивления служащим училища, приведшее тех к травмам различной тяжести, приговаривается к десяти годам лишения свободы. Судьи вынесли этот приговор двумя голосами из трёх".
— Подсудимый, вы желаете что-нибудь сказать?
— Да, пожалуй, я немножко поговорю. — Безмятежно отозвался Лео и улыбнулся капитану.
Он, не торопясь, поднялся, открыл запертую дверцу загородки и вышел вперёд. Внимательно оглядев всех троих судей, он спросил их:
— А вам самим не смешно было, выносить такой приговор? Мне вот смеяться хочется над вашим приговором. Прежде всего, о какой присяге курсанта Лигера говориться в вашем приговоре? Что-то я не припомню, чтобы кто-нибудь приводил его к присяге. А может быть, кто-нибудь из вас помнит? Просветите меня забывчивого, пожалуйста. Если же человек не приносил присяги, то он не подсуден трибуналу, по крайней мере, в мирное время. Или сейчас война?
Судьи нерешительно переглянулись между собой. А Лео тем временем продолжал:
— Почему же вы не отвечаете? Или ответить нечего? Далее, в своем приговоре вы упоминаете два избиения, а где в материалах дела указание на то, что второе совершил курсант Лигер? Там, по моим наблюдениям, нет ни слова об этом, исключая ваших вопросов, а вопросы судий это ещё не основание для приговора. Кстати, а вы сами-то присягу приносили? Если приносили, то почему же нарушаете законы, которые клялись соблюдать со всей возможной старательностью?
Тут один из лейтенантов обрёл, наконец, голос:
— Молчать! Ты лишён слова! Приговор вынесен и ты осуждён. Как только председатель попечительского совета герцог Бондезийский утвердит наш приговор, ты сможешь сколько угодно распинаться перед сокамерниками. Иди на своё место.
— Вся ваша беда заключается в том, что он не сможет утвердить ваш приговор. Он его даже не увидит.
— Это ещё почему? — Помимо воли заинтересовался лейтенант.
— Просто такого человека больше нет. Тот, кто до недавнего времени носил этот титул, последнее время мечтает, чтобы его казнили какой-нибудь мучительной смертью.
Раздался неуверенный смех Ондезийского.
— А тебе бы лучше не смеяться, он не только лишён чести, достоинства и титулов, но то же самое произошло и с его потомками. Они все перестали быть даже дворянами. Так что ты теперь не граф, а простой мужик.
— А ты откуда все это знаешь? Ты что встречался с ним? — Недоверчиво спросил лейтенант-казначей.
— Да, я с ним встречался, причём дважды за один день. При первой встрече я избил его палкой, а при второй осудил на всё, что перечислил только что. Его папаша разделил судьбу своего сына, как уличённый в связях с Врагом. Все прихлебатели герцогов лишены дворянства, вышвырнуты со службы и предстали перед судом.
— А кто Вы такой? — С изумлением спросил начальник училища. — И откуда Вы всё это знаете?
— Лейтенант, подойдите к этому окну и посмотрите на флагштоки. — Сказал Лео бывшему капитану.
Я, тем временем, дал приказ замку поднять на всех башнях королевские штандарты. Надо отдать должное лейтенанту, он всё понял сразу, понял и принял. Выглянув в окно, он повернулся к Лео, взглянул на его руку, на которой уже красовался перстень, и медленно опустился на колени.
— Простите меня, Ваше Величество. — Произнёс он, склонив голову.
— Встаньте, лейтенант, вы уже наказаны, а дважды я не наказываю. Ваша семья жива и здорова, находится в столице, но, до последнего времени, считала вас погибшим. Она в безопасности. Даю вам пол года привести вверенное вам училище в надлежащий вид. Финансирование вы будете получать в полном объёме, согласно количеству учащихся. Вам всё ясно?
— Так точно! А что с этими? — Он кивнул на своих бывших надзирателей.
— Эти бывшие офицеры и бывшие дворяне приговорены к двадцати годам тюрьмы. Кроме того, осуждены: мужик Ондезийский на пятнадцать лет, и все его подручные на пять лет. Последние на время своего заключения лишаются дворянства, но, после выхода на свободу, могут хлопотать о восстановлении его. Потомок Бондезийских этого лишён, дворянство он должен будет зарабатывать сам. Трое сержантов, считающих возможным расправляться с одним человеком в компании дюжины подонков, осуждены на восемнадцать лет. Нами осуждены также следующие военнослужащие этого училища:… - Лео перечислил ещё несколько офицеров и сержантов, приговорённых нами к различным наказаниям. Затем он обратился ко мне: — Я никого не упустил?
Я к тому времени уже возлежал на псовом троне, чьим-то упущением не убранном из зала при его переделке. Я оглядел зал, приглядываясь к бледным лицам, и покачал головой:
— Да пожалуй, что и нет в вопросах о наказаниях, теперь следует перечислить тех, кого награждаем.
Моё выступление их добило. Экс лейтенанты, которые до этого испугано, но и несколько скептически глядели на Лео, побледнели и уже не улыбались.
— Да, теперь о наградах. Начальнику этого училища, лейтенанту Грэо, за честность и щедрость, выразившиеся в трате своих личных средств на пропитание учащихся, присваивается личный титул барона. — Лео взял со стола, возникший там указ, и вручил его лейтенанту. — По результатам реорганизации училища и по дальнейшей службе барона, титул может стать наследственным.
Лео окинул зал взглядом и продолжил:
— Сержантам Больду, Нору и Сиреду присваивается личное дворянство. На всем известных условиях оно может стать наследственным. Лейтенанту Згернеру и сержантам Нору и Сиреду я приношу свои личные извинения за столь позднее вмешательство в их судьбу. Они освобождаются из заключения и все обвинения к ним признаются безосновательными.
Я велел открыться потайной двери, ведущей на лестницу в подвал, где находилась тюрьма, и оттуда появились трое названных, все худые, грязные со слезящимися от яркого света глазами. Всё заседание они видели, так я приказал замку, поэтому объяснять им, что происходит, не требовалось. Лео повернулся к ним и приказал:
— Лейтенант Згернер, подойдите ко мне. За проявленные Вами честность, принципиальность, стойкость и верность присяге, Вы награждены орденом Чести Первой степени. Далее, поскольку этим орденом может быть награждён только титулованный дворянин, Вы становитесь основателем рода баронов Згернер. — Лео вручил ему орден и соответствующие грамоты, для пущего эффекта, поставив на них подпись и печать лично, без магии, ну почти без неё. Затем он обратился ко всем троим: — Господа, я ещё раз лично извиняюсь перед вами за проявленную к вам несправедливость. Я понимаю, что вы бы хотели получить отпуска и съездить к семьям, но сейчас в училище трудное время, и я очень прошу вас отложить поездку на пол года или на год, то есть на время необходимое для наведения здесь порядка. Ваше жалование, удержанное за время вашего заключения, а также всё остальное довольствие вам будет выплачено в двойном размере или, если желаете, часть будет передана вашим семьям. Барон, я предлагаю вам пост заместителя начальника этого училища, а вам, господа должности командиров рот и временные звания полу лейтенантов, до того, как вы сможете сдать экзамены и получить звания полных лейтенантов. Согласны ли вы на моё предложение?
— Так точно. Да. Рад стараться. — Три ответа слились в один.
— Я рад. Теперь последнее, ты и ты, — Лео указал на экс лейтенантов. — Сдать всё оружие, снять кителя и обувь, и марш по камерам.
— А больше тебе ничего… ах! О-о-о! — Попробовал спорить один из них.
— Этому, плюс ещё пять лет. — Прокомментировал Лео, убирая за пояс короткую дубинку.
— Как вы смеете бить дворянина палкой!? - Воскликнул второй.
— И тебе ещё пять лет, за невнимательность при разговоре со своим королём. Для глухих повторяю: вы двое лишены дворянского звания без права ходатайствовать о его восстановлении, вы можете только заслужить его вновь. Но для этого вам надо очень постараться. А теперь, исполняйте приказ.