Воскресенская З.. Девочка в бурном море

прохладных лесах, на берегу озер.
- Мы с тобой будем плавать вперегонки, - предложила Антошка папе.
- Согласен, но давай договоримся с мамой, чтобы она нас не
компрометировала и не кричала бы: "Не заплывайте далеко, утонете".
- Боюсь, что ваши соревнования не состоятся! - смеялась мама. -
Папа просидит с удочками и смотает их, когда яхта будет готова к
отплытию.
Навстречу по пустынной улице стремительно шагал мужчина. Полы
пальто развевались от быстрой ходьбы, тени от каштанов плясали по его
лицу.
Антошкин папа остановился.
- Господин Кляус! Куда вы так спешите? Уж не на рыбную ли ловлю?
Кляус замедлил быстрый ход, рубанул рукой вверх и хрипло
прокричал:
- Хайль Гитлер!
Антошкин папа добродушно рассмеялся:
- Ну, это уж слишком! С каких это пор я стал вам товарищем по
вашей партии?
Кляус сощурил большие серые глаза, и что-то злобное,
торжествующее мелькнуло в них.
Скороговоркой, словно отдавая команду, он сказал какие-то
немецкие фразы, затем снова вскинул руку, еще громче крикнул: "Хайль
Гитлер!" - и помчался дальше.
Антошкин папа посмотрел ему вслед и пожал плечами.
- С ума, что ли, спятил? Отлично говорит по-русски, а сейчас
забормотал по-немецки, и это фашистское приветствие...
- Кто он? - спросила Елизавета Карповна.
- Работник германского торгового представительства, часто бывает
в нашем торгпредстве, хорошо говорит по-русски. Позавчера схватил меня
за пуговицу пиджака и целый час убеждал, что пакт о ненападении связал
Германию и Советский Союз на вечные времена, а потом принялся
доказывать, что национал-социалистская партия и коммунистическая
добиваются одних и тех же целей. Я еле спас свою пуговицу и ответил
ему, что деловые отношения и государственные пакты - одно, а цели у
наших партий разные.
- Противный тип, - с презрением сказала Антошка. - Как он смеет
лезть со своим "хайльгитлером"?
- Может, выпил лишнее, - махнул рукой папа. - Черт с ним! Завтра
придет извиняться.
- Он что-то говорил о Гитлере и России, - сказала мама, - но что
именно, я не могла разобрать.
- Наверно, о пламенной любви Гитлера к России,- насмешливо сказал
отец.
С улицы Карлавеген свернули на Виллагатан.
В этот ранний час Виллагатан была самой оживленной. На этой улице
был дом представительства Советского Союза, и советские люди с детьми,
празднично одетые, шли к своему дому, где был назначен сбор. Малыши
тащили надувных резиновых крокодилов, черепах, сачки для ловли
бабочек. Мужчины запаслись удочками и спиннингами; у одного на руке
болталось ведро для будущей ухи; женщины несли в плетеных корзиночках
бутерброды, консервы, лимонад. Предстоял веселый праздник всей
советской колонии.

Небольшой четырехэтажный дом Советского полпредства на Виллагатан
стоит в окружении высоких тополей. На фронтоне здания в лучах солнца
сверкает квадратная медная доска с выгравированным на ней гербом
Советского Союза и надписью: "Полномочное представительство Союза
Советских Социалистических Республик".
Еще на тротуаре, перед самой калиткой полпредства, человек стоит
на шведской земле, но достаточно ему сделать один шаг, переступить за
калитку, и он уже на советской земле, где действуют советские законы,
куда без приглашения и разрешения не может ступить никто из
посторонних. Это кусочек советской земли, особенно дорогой и
почитаемой на чужбине. Дом Советского полпредства с двором и
палисадником экстерриториальны, то есть неприкосновенны, и кажется,
что здесь и солнце светит по-иному, и воздух другой...
Советские люди заполнили дворик полпредства. Со второго этажа
сквозь закрытые окна пробивался дробный стук пишущей машинки. Какая-то
срочная работа была в этот ранний час у полпреда. Наверное, Александра
Михайловна Коллонтай диктовала какую-нибудь докладную записку и
спешила закончить ее, чтобы вместе со всей советской колонией
отдохнуть в этот погожий июньский день.
Уборщица полпредства Анна Федоровна унимала ребятишек. "Тсс, тише
вы, всю Швецию разбудите! Не думайте, что раз вы на экстерриториальном
дворе, так вас за забором не слышно".
Слово "экстерриториальный" Анна Федоровна произносила четко, и
звучало оно особенно торжественно и значительно.
Женщины допытывались, чем Анна Федоровна моет окна, - стекла
сверкают на солнце, как хрустальные. "Известно чем, - отвечала она, -
руками, ну, а в воду добавляю нашатырный спирт и протираю мягкими
льняными тряпками. Как же иначе - ведь это не какое-нибудь там
буржуйское, а Советское представительство. Наш дом должен сиять!" -
говорила она, оглядывая любовным хозяйским глазом сверкающие медные
ручки и гранитный цоколь здания, вымытый накануне мылом и щетками.
Анна Федоровна была первой певуньей в советской колонии, но пела
редко, чаще мурлыкала себе под нос, убирая по утрам комнаты
полпредства. "Голос у меня очень сильный, ему нашей
экстерриториальности мало", - говорила она и мечтала в день отдыха
где-нибудь в открытом море на яхте отвести душеньку, перепеть все
"страданья".
Окно, за которым стрекотала пишущая машинка, распахнулось, и
выглянула Александра Михайловна Коллонтай.
- Товарищи, прошу зайти ко мне в приемную. Всех, всех - и женщин
и детей. - Голос полпреда звучал как-то странно: обычно Александра
Михайловна здоровалась со всеми, каждого малыша окликала по имени,
спрашивала, все ли здоровы, у всех ли хорошее настроение...
...На втором этаже - рабочий кабинет полпреда и приемные комнаты.
Дежурный пригласил всех в голубую гостиную. Здесь действительно было
все голубое: и обтянутая атласом мебель, и пушистый ковер, и портьеры.
Над белым роялем висел портрет Александры Михайловны, написанный в
синих тонах. По стенам картины, в которых много синего неба, воды и
прозрачного голубого воздуха.
Все с тревогой смотрели на высокую двустворчатую дверь, ведущую в
кабинет полпреда.
Александра Михайловна вышла стремительной походкой.
Антошка отметила, что синие глаза Александры Михайловны были
сегодня совсем темные, рука теребила цепочку от лорнета. Александре
Михайловне шел семидесятый год, но Антошка, которой даже
тридцатилетние женщины казались очень пожилыми, Александру Михайловну
не считала бабушкой. Было в этой невысокой улыбчивой женщине особое
обаяние, которое влекло к ней сердца детей и стариков, мужчин и
женщин. "Ленинская школа у Александры Михайловны, потому и любят ее",
- говорила Елизавета Карповна, которая часто заходила к ней, чтобы
послушать сердце, измерить давление и просто по душам поговорить.
Но сейчас Александра Михайловна была иная - строгая и сильная - и
показалась Антошке высокого роста.
Коллонтай подошла к столику и тяжело оперлась на него. Ей
предложили стул, но она покачала головой и обвела собравшихся
внимательным взглядом больших синих глаз, в которых притаилась
тревога.
- Дорогие мои, - начала она и сделала длинную паузу.
Елизавета Карповна поняла, что Александра Михайловна справляется
сейчас с сердечным приступом. Красные пятна зардели на ее щеках и шее.
Елизавета Карповна сделала движение к ней, но Александра Михайловна
уже оправилась, выпрямилась и продолжала:
- Товарищи дорогие, беда разразилась над нашей Родиной...
В зале наступила такая тишина, что зазвенело в ушах.
- Сегодня на рассвете фашистская Германия совершила злодейское
нападение на нашу страну. По всему фронту, от Балтики до Черного моря,
идут бои. Германская авиация бомбардировала наши аэродромы, города и
деревни. Наш народ понес первые жертвы.
Антошка прижалась к отцу.
Все не отрываясь смотрели на своего полпреда и хотели по ее лицу,
по движению пальцев, по тону ее голоса узнать больше, чем она сказала.
- Да, - словно отвечая на мысли людей, продолжала Александра
Михайловна, - мы выстоим, мы победим - не победить мы не можем, но
борьба будет тяжелая, и победа теперь зависит от усилий каждого
советского человека.
Заплакали малыши - почувствовали тревогу взрослых.
Потом стали выступать. Говорили коротко и гневно. Зашелестела
бумага. Мужчины, словно сговорившись, что-то писали в блокнотах,
притулившись на подоконниках, разложив листки на рояле или просто
приложив их к стене. И все протягивали свои листки Александре
Михайловне. Это были заявления о посылке на фронт.
Коллонтай знаком руки остановила их.
- Мы здесь тоже на фронте, и наша работа здесь очень нужна
Родине.
Встревоженные бедой люди пытались уяснить себе и размеры
опасности, и кто будут нашими друзьями в этой войне, и кто пойдет
против нас вместе с фашистской Германией.
Александра Михайловна объяснила обстановку. Западный сосед Швеции
- Норвегия вот уже полтора года оккупирована немцами. Норвежский
король Хокон VII и правительство эмигрировали в Англию. Немцы нашли в
Норвегии уголовника и авантюриста Квислинга и сделали его
"премьер-министром". Восточный сосед Швеции - Финляндия, очевидно,
выступит на стороне Германии. Сама Швеция будет придерживаться своей
старой политики нейтралитета, то есть не примет участия в войне ни на
чьей стороне. Может ли Германия оккупировать Швецию? Едва ли. Все силы
гитлеровцев брошены против Советского Союза, и вряд ли у них найдется
тридцать лишних дивизий, чтобы направить против шведов. Как поведут
себя Англия и Америка? Будем надеяться, что они станут нашими
союзниками. Англия уже около двух лет находится в состоянии войны с
Германией, ее народ сильно пострадал от фашистских бомбардировок.
- В городе сейчас поползут слухи, самые невероятные, -
предупредила Коллонтай, - буржуазные газеты будут полны лживых
сообщений. Не поддавайтесь панике, друзья, ведите себя с достоинством.
Я каждый день буду информировать вас. Слушайте московское радио.
Александра Михайловна ушла к себе в кабинет. Люди не расходились.
Сердце у Антошки гулко билось. Война - это страшно! Но взрослым
свойственно преувеличивать опасность. Неужели они не понимают, что
Красная Армия встанет сейчас грозной стеной на пути врага?..
Пионервожатый Костя не раз объяснял им в школе, что, если фашисты
попробуют сунуть свой поганый нос в наш советский огород, мы им так
ответим, что от них одна пыль останется. А то нет? Пытались же
четырнадцать держав уничтожить молодую Советскую Республику - не
вышло. А тогда и оружия было мало, и не все сознательные были. А
сейчас каждый комсомолец будет Чапаевым, а оружия у нас ого-го-го! А у
фашистов что? На геройские подвиги они не способны, и оружия больше
нашего у них быть не может. Это факт!
Напрасно беспокоятся люди. Антошка твердо знает, что Красная
Армия одолеет гитлеровские полчища, и очень скоро. А германские
рабочие? Они должны восстать и смести фашизм так же, как русские
рабочие в Октябрьскую революцию смели царизм. Может быть, в Берлине
уже идут баррикадные бои. Пройдет неделя, две, и Гитлер отдаст ключи
от Берлина главнокомандующему Красной Армии. Ведь были даже в
древности такие случаи. Уж что-что, а по истории у Антошки всегда была
пятерка.
Но ведь и Александра Михайловна историю не хуже Антошки знает.
Почему же она так встревожена? Почему она говорит, что война будет
трудной? И у всех взрослых лица такие суровые и напряженные. Может
быть, высказать им свои соображения? Но кто будет слушать ее,
девчонку?
Расходились из полпредства поздно вечером.
Продавцы газет визгливо выкрикивали новости о победном марше
гитлеровских войск в России, люди расхватывали вечерние газеты.
Сияли, подмигивали яркие огни рекламы. Из ресторанов неслись
звуки джаза.

НОЧНОЙ ДИКТАНТ

Недели шли за неделями. Прошло уже три месяца, а война все не
кончалась. Советское радио каждый день сообщало одно и то же:
"Ожесточенные бои с противником идут на всех фронтах". А где эти
фронты? Некоторые шведские газеты не раз сдавали немцам и Москву и
Ленинград. Этому, конечно, никто не верил. Сегодня Совинформбюро
сообщило, что "бои идут под Киевом". Вот куда уже фрицы докатились!
Все не так просто, как говорил пионервожатый Костя. Анатолий
Васильевич уходил каждый день на работу, но через два-три часа хмурый
возвращался обратно. Торговля со Швецией прекратилась, колонки,
продававшие советские нефтепродукты, закрывались одна за другой.
Антошка осаждала отца вопросами: почему Гитлер побеждает, почему
наши не дадут им как следует, почему не восстают германские рабочие?
Отец терпеливо объяснял: немцы напали на нашу сарану внезапно, у
них больше оружия - они захватили все европейские страны, военные
заводы всей Европы работают на гитлеровскую армию. Швеция хотя и не
воюет, но вся ее руда идет тоже в Германию. У фашистской Германии есть
союзники: Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Испания. Гитлер
распоряжается солдатами этих стран, как своими собственными. У нас, по
совести говоря, нет еще настоящих союзников - государств, которые бы с
оружием в руках сражались против фашизма. Самые верные и надежные
союзники - это трудовые люди во всех странах. Они поднимаются на
борьбу, но нужно время, чтобы они сорганизовались, вооружились. Мы
ведем борьбу в одиночку, своими силами. А кто поднимет германских
рабочих на борьбу? Товарищ Тельман, большинство коммунистов заключены
фашистами в тюрьмы.
Анатолий Васильевич теперь уже не насвистывал "Мы кузнецы" и даже
в плохом настроении не напевал "Кирпичики". Он о чем-то все время
усиленно думал, шагая из угла в угол по комнате, потирая виски. По
ночам просиживал за статистическими справочниками, что-то высчитывал,
составлял таблицы. "Чем заняты все время твои мысли?" - спросила его
как-то Елизавета Карповна. "Подсчитываю возможные запасы
нефтепродуктов гитлеровцев", - ответил он и объяснил, что у Германии
нет своей собственной нефти, а награбленные и накопленные накануне
войны запасы не пополняются, а истощаются. Нефть - это самый слабый
участок германской военной машины, и каждый взорванный склад
нефтепродуктов наносил бы чувствительный удар по боеспособности
гитлеровцев. "Уж я-то знаю, как обнаружить нефтехранилища, как к ним
подобраться. А партия, Лизонька, призывает, чтобы у гитлеровцев земля
горела под ногами. И она будет гореть. Будет!" Елизавета Карповна
знала характер своего мужа и понимала, чего он добивается, посылая в
Москву телеграмму за телеграммой с просьбой разрешить ему выехать.
Однажды он явился домой оживленный. Обнял одной рукой Антошку,
другой маму и сказал, что ему наконец-то разрешили вылететь в Москву.
- А мы? - в отчаянии воскликнула Антошка.
- Вы с мамой пока останетесь здесь. Место на самолете получить
очень сложно. При первой возможности вы тоже отправитесь в Москву...
Отец улетел темной ночью, улетел в Англию, а как он будет
добираться до Москвы - никто не знал, и Елизавета Карповна с Антошкой
жили в постоянной тревоге. Учеба в школе продолжалась, но Антошка
учила уроки скрепя сердце, учила только для того, чтобы не огорчать
маму, которая в ожидании известий от отца осунулась, побледнела.
Наконец в октябре от Анатолия Васильевича была получена коротенькая
телеграмма из Москвы: "Прибыл благополучно. Целую". И все.
Письма и газеты из Советского Союза перестали прибывать с первых
же дней войны. Московское радио заглушалось немецкими трещотками, и
слушать его можно было только глубокой ночью. А советским людям
позарез нужно было знать правду, как обстоят дела на фронте, как живет
и борется родная страна.
Ночью в советском пресс-бюро включались два радиоприемника, и
члены советской колонии, дежуря по очереди, ловили вести из Москвы,
записывали сводки Совинформбюро. Сводки перепечатывались на машинке,
вывешивались во всех служебных помещениях. Потом стали выпускать
бюллетень советских новостей и печатали его на ротаторе. Не только
советские люди, пусть и шведы знают правду о нашей стране, знают из
советских источников, а не по немецким лживым сообщениям. Советское
полпредство стало выпускать бюллетень на шведском языке и на
английском.
А источник информации один - радио.
Сегодня у Антошки ночная вахта. Она дежурит напарником с военным
атташе Николаем Петровичем. Они будут сидеть в разных комнатах и
записывать одну и ту же передачу, а потом сверять.
Николай Петрович шагает по комнате, курит одну папиросу за
другой. Как всегда, молчаливый, непроницаемый, и Антошка его
побаивается.
Николай Петрович представляет в Швеции Красную Армию, поэтому его
должность и называется военный атташе. Обычно он ходит в штатском
костюме, но иногда появляется в полной форме полковника Красной Армии
с орденом Боевого Красного Знамени на груди. Этим орденом он награжден
за геройские подвиги в гражданской войне. Надевает он военную форму
только тогда, когда едет по делам в шведское министерство обороны, на
военный парад или на маневры шведской армии. Когда Советский Союз
закупает военные материалы, то переговоры о закупке ведет военный
атташе, и он же наблюдает за тем, как выполняются эти заказы. Николай
Петрович читает шведскую военную литературу, газеты и журналы, изучает
жизнь шведской армии. Коллонтай советуется с ним по всем военным
вопросам, и, наверно, это Николай Петрович подсчитал, что гитлеровцам
понадобится по меньшей мере тридцать дивизий, чтобы оккупировать
Швецию.
Живет Николай Петрович один, его семья осталась в Ленинграде.
Антошке кажется, что строгий он только с виду. Она не раз замечала,
как он останавливался возле советской школы и предлагал ребятам, у
кого нет велосипедов, подвезти на машине до дому. У Антошки нет
велосипеда, и Николай Петрович часто завозит ее домой, но в машине
сидит всегда молча и ни о чем не спрашивает.
В окна колотит крупными каплями дождь, осенний, октябрьский. На
большом письменном столе стоит радиоприемник, рядом лампа под зеленым
абажуром.
Антошка сидит, ждет команды и боится обернуться. Позади нее
шагает Николай Петрович и курит папиросы - одну за другой!
- Ну давай настраиваться на московскую волну, - говорит он,
садится рядом с Антошкой и подкручивает ручки приемника.
И вдруг в комнату словно врывается сонмище колдунов и ведьм из
страшных сказок: завизжали, застонали, залязгали железными зубами,
топают, гогочут. Это германские трещотки заглушают голос Москвы.
- Вот так, - говорит Николай Петрович, - постарайся не слышать
этих глушителей, а слушай только Москву. После боя кремлевских
курантов начнется передача для районных и областных газет. Если что не
разберешь, не останавливайся, записывай дальше. Потом мы соединим обе
наши записи - что-нибудь получится. Понятно?
- Да, понятно, - говорит Антошка, вовсе не уверенная в том, что
она что-нибудь сумеет расслышать.
Николай Петрович ушел в другую комнату, сел за свой радиоприемник
и закрыл дверь.
Антошка осталась одна среди хаоса звуков, визга и грохота.
Сейчас будут бить кремлевские куранты. Двенадцать часов по
московскому времени.
Бой кремлевских курантов!
Живя в Москве, их даже не слышишь и о них не думаешь. Но вдали от
Родины, на чужбине, в какой бы точке земного шара ни находился
советский человек, всегда, когда московское время приближается к
двенадцати, он включает радиоприемник и с большим волнением ждет этого
размеренного и спокойного сигнала Родины. Прижмет человек наушники
покрепче к ушам и слышит стук сердца матери-родины и знает, что это
тебе она подает сигнал, напоминает о том, что ты сын великой страны,
что Родина помнит о тебе, верит и знает, что ты выполнишь свой
священный долг.
Антошка ждет, напрягает слух.
Московская волна! Она катит к ней, к Антошке, смывает на пути
грязные потоки лжи и клеветы и сейчас чистой струей забьет в
радиоприемник.
Вот он, стук большого сильного сердца... Гудки автомобилей...
Нежный перезвон курантов... Тишина... И, уверенный, спокойный,
разносится над планетой бой кремлевских часов. Плывет над землей
величественный, крепнущий с каждым ударом звон курантов.
Антошка замерла. После двенадцатого удара сквозь вой трещоток
прорывается голос усталого, но сильного человека - мягкий баритон
московского диктора.
"Здравствуйте, товарищи!" - слышит Антошка.
- Здравствуйте, товарищ диктор! - радостно откликается она.
"Приготовьтесь записывать".
- Готова! - отвечает Антошка, подвигает поближе бумагу,
выравнивает отточенные карандаши.
"В течение семнадцатого октября продолжались упорные бои с
противником на всем фронте... Немецко-фашистские войска продолжали
вводить в бой новые части... Храбро и мужественно сражаются советские
летчики против озверелого фашизма. Под Москвой сбито шестнадцать
немецких самолетов..."
Антошка пытается представить себе картину воздушного боя под
Москвой, а в памяти возникает воздушный парад на Тушинском аэродроме,
куда она каждый год ходила с папой и мамой. Кувыркаются под солнцем,
как воздушные гимнасты, серебряные самолеты, выделывая фигуры высшего
пилотажа - "бочка", "штопор", "мертвая петля"... Медленно плывут
тяжелые самолеты. Разноцветные парашюты плавно опускаются на зеленый
луг, и из них, как Дюймовочки, возникают парашютисты и парашютистки в
голубых комбинезонах. А как все это происходит на войне? Как сбивают
самолеты?
"Образцы мужества и героизма показывают артиллеристы,
танкисты..." - записывает Антошка.
И ей представляется парад на Красной площади. Прошли слушатели
военных академий, боевые марши сменил вальс, прогарцевали кавалеристы.
На площади наступает торжественная пауза, и вдруг тишину разрывают
грохочущие, дымящие, украшенные флажками танки, за ними катят зеленые
пушки, площадь заполняется чадом, но его быстро разгоняет майский
ветер.
На войне все не так. Антошка это понимает. Но как? Как загораются
эти бронированные чудовища - танки? Как стреляют нарядные зеленые
пушки? Этого Антошка не знает.
"Эвакуация советских войск из Одессы закончилась в срок и в
полном порядке..."
- Раз в срок и в порядке, значит, хорошо, - облегченно вздыхает
Антошка.
"Ожесточенные бои в направлении..."
Диктор передает название города по буквам: "Мария, Ольга, Женя,
Анна, Иван Краткий..." Антошка улыбается. "Иван Краткий" - это буква
"й", и Антошка представляет себе этого "Ивана Краткого" добродушным и
рослым красноармейцем, добрым и улыбчивым, но беспощадным в бою с
врагом.
Вой и скрежет заглушают московскую передачу.
"Успешно действуют партизанские отряды... - снова выбрался из
хаоса звуков голос диктора. - Рабочие предприятий переходят работать с
одного на несколько станков, заменяют товарищей, ушедших на фронт...
Учащиеся ремесленных училищ помогают нашей промышленности выполнять
заказы фронта. Отличник учебы Ваня Шарафьев выполняет две с половиной
нормы..."
"Молодец Ваня, - думает Антошка, - молодцы ребята, а я вот ничем
похвастаться не могу".
"...Народный артист Глиэр написал марш "Красная Армия",
композитор Хачатурян создал песню о капитане Гастелло..."
Все ради победы.
"Женщины овладевают мужскими профессиями..."
Ради победы.
Антошка записывает новости с Родины, завтра о них узнают тысячи
шведов.
Ни один диктант в жизни Антошка не писала так старательно и с
таким волнением, как этот ночной диктант из Москвы. Диктор закончил. В
опустевшем эфире воют глушители.
Подошел Николай Петрович и выключил радио.
- Давай сверять, у меня есть пропуски.
Скрипнула дверь, и послышался звонкий голос Александры
Михайловны:
- Ну как, записали?
- Да, Александра Михайловна, вот сейчас сверим.
- Как дела там? - спросила Коллонтай.
- Очень хорошо! - горячо воскликнула Антошка. - Наши под Москвой
сбили шестнадцать самолетов. Одесса эвакуирована в полном порядке.
Александра Михайловна помрачнела и взглянула на военного атташе.
Николай Петрович кивнул головой.
- Да, к сожалению, это правда. Бои идут на подступах к Москве.
Наши оставили Одессу. Немцы усилили натиск.
И Антошка поняла, что дела не так уж хороши.
Она видела, что Александра Михайловна и Николай Петрович очень
встревожены тем, что Одесса захвачена немцами и что фронт теперь под
самой Москвой.
Николай Петрович сказал, что его машина стоит у подъезда и
Антошка может ехать домой, а сводку сверит он сам.
Александра Михайловна поблагодарила Антошку и передала привет
маме.
Елизавета Карповна ждала Антошку с ужином. Взглянув на дочь, она
поняла, что новости плохие. Забыв об ужине и о сне, они всю ночь
говорили о Москве.
Рано утром пришел хозяин дома. Это был уже не тот вежливый
господин, который раз в месяц заходил и спрашивал, довольны ли жильцы
квартирой, достаточно ли хорошо топят и не нужно ли прислать мойщика
окон. Он повесил палку на спинку стула, не сняв пальто, сел у стола и
положил шляпу на колени. Без всяких предисловии и разговоров о погоде,
здоровье он потребовал, чтобы Елизавета Карповна заплатила квартирную
плату за полгода вперед.
- Но мы обязаны по договору платить только за месяц вперед, -
возразила она.
- А сейчас я требую за полгода вперед.
- Но у меня нет таких денег, я получаю свою зарплату только раз в
месяц, - пыталась объяснить Елизавета Карповна.
- Гитлер назначил на седьмое ноября парад своих войск в Москве.
Вы скоро перейдете на положение эмигрантов, как эти всякие французы,