Страница:
Итак, мама знала все.
Антошка внимательно посмотрела на мать. Елизавета Карповна
повернулась и пошла на кухню.
"Ах, золотая моя мамочка! Если бы ты меня побила, ругала, я бы
защищалась, я бы находила что-нибудь в свое оправдание, но ты даже
сделала вид, что ничего не знаешь, ничем не попрекнула. Ты заботилась
обо мне, когда я лежала в постели, заботилась так, словно я пострадала
за правое дело. А я ведь кругом виновата. Я совершила
пре-ступ-ле-ние!" - думала Антошка, вынося постели на балкон.
Елизавета Карповна чистила картошку.
- Мамочка, не трогай картошку, тебе надо беречь свои руки, теперь
это руки хирурга. Я сама почищу, и шкурку буду срезать
тоненькую-претоненькую, как скальпелем. А закончу дела на кухне и
сразу пойду к Улафу.
- Сначала позвони, - посоветовала Елизавета Карповна, - шведы не
любят неожиданного вторжения. Попроси разрешения зайти.
Антошка закончила хозяйственные дела и пошла звонить.
- Мама, фру Карлсон сказала, что они будут рады видеть меня в
пять часов.
Елизавета Карповна вздохнула.
- Значит, они ждут гостей.
- И тебе это не нравится? Ты опять боишься, что я влезу в
какую-нибудь историю? Можешь быть совершенно спокойна: я никаких
глупостей не натворю, буду молчалива, как салака.
Ровно в пять часов Антошка нажала кнопку на дощечке у подъезда
против фамилии Карлсон.
Щелкнул репродуктор.
Голос Евы спросил:
- Кто это?
- Это я, русская Антошка.
- Заходи.
Антошка толкнула дверь, поднялась на лифте на третий этаж.
Ева ждала ее у раскрытой двери.
В маленькой квартире Карлсонов было очень чисто и, как во всех
шведских квартирах, лучшая мебель стояла против окон, чтобы из
соседнего дома видели, что у Карлсонов есть сервант и за стеклом
достаточно чайной посуды, чтобы принять много гостей.
Комнаты не загромождены мебелью и от этого казались просторными и
светлыми. Книжные полки, гардероб помещались в стенных шкафах, диваны
и кресла превращались на ночь в кровати.
Ева, ее старшая сестра Клара и мать фру Эдит были одеты в
нарядные платья; даже на Улафе праздничный костюм, который был ему
явно велик и ворот белой рубашки слишком широк. Лацкан пиджака у него
был защеплен обыкновенной канцелярской скрепкой, рядом с ней
поблескивал металлический значок с цифрой "7" посередине, а из
нагрудного кармана вместо платка высовывалась гребенка.
На диване сидел пожилой, незнакомый Антошке человек. Его пиджак,
как и у Улафа, украшен скрепкой, цифрой "7", и из кармана также
высовывалась гребенка.
"Наверно, мода такая", - подумала Антошка.
Она поздоровалась со всеми и хотела произнести благодарственную
речь, но Ева перебила ее:
- У нас сегодня семейное торжество, и еще мы провожаем Улафа: он
записался добровольцем в норвежские вооруженные силы и на днях улетает
в Англию. Будет воевать.
"Счастливый!" -подумала с завистью Антошка.
Фру Эдит, раскрасневшись от плиты, бегала из кухни в комнату и
обратно, Клара помогала ей накрывать на стол.
Пожилой человек сидел у радиоприемника и вместе с Улафом ловил
лондонское радио, которое тоже заглушалось немецкими трещотками.
- Это дядя Кристиан, товарищ отца, пришел из Норвегии, - шепнула
Ева Антошке, - он коммунист, и немцы объявили большое вознаграждение
тем, кто его доставит живым или мертвым в гестапо. Он со своими
товарищами взорвал большой пароход с фашистами и военный склад.
Антошка с уважением посмотрела на дядю Кристиана.
Из Лондона передавали известия на норвежском языке. Кристиан
попыхивал коротенькой трубочкой и крепко прищуривал глаза, словно
старался не только расслышать, но и что-то разглядеть сквозь вой
трещоток.
Ева принесла мешочек и вытряхнула из него на диван множество
маленьких варежек и чулочек.
- Нравится? - спросила она Антошку.
- Очень! Похожи на цветы! - Антошка перебирала шерстяные яркие
варежки - полосатые, клетчатые, с узорами елочек, оленей, снежинок. -
Кому это столько? - спросила она.
- Ленинградским детям. Мы с мамой распустили все старые кофты и
завтра отнесем все это в фонд помощи русским.
Антошка по-новому взглянула на Еву, вспомнила, как в прошлом году
Ева с Эльзой играли в куклы и вязали для своих "дочек" крохотные
чулки.
- Эльза тоже вяжет? - спросила Антошка.
- Тоже. Но она вяжет носки для немецких солдат. Мы теперь с ней
не дружим.
В передней раздался звонок, и Клара побежала открывать. Она долго
шепталась с кем-то в передней и, сияющая, ввела в комнату - Антошка
глазам своим не поверила! - молодого грузчика с почтамта.
"Неужели опять что-нибудь случилось?" - подумала Антошка и вся
съежилась. Но грузчик рассеянно со всеми поздоровался, уселся рядом с
Кларой и стал ей что-то шептать.
- Свен, познакомься с нашей русской гостьей, - спохватилась
Клара.
Молодой человек взглянул на Антошку и широко улыбнулся:
- А мы с ней знакомы.
Антошка опустила глаза и сжала руки. "Сейчас все расскажет", -
подумала она с ужасом.
- Когда же вы познакомились? - спросила Клара.
- Давно. Я частый гость этого двора и, кажется, перезнакомился со
всеми его обитателями.
Антошка с благодарностью посмотрела на Свена, но он не оценил ее
взгляда. Он осторожно поправил кружевной воротничок на платье Клары,
провел пальцами по ее пирожку на голове.
- Ты сегодня красавица, - шепнул он, и Антошка поняла, что Свен
влюбился в Клару с первого взгляда.
Клара действительно была хороша: большие светло-голубые глаза,
льняные волосы. Кремовое шелковое платье подчеркивало нежный цвет ее
лица. Клара работает продавщицей в большом цветочном магазине на
Стуреплан, а туда берут только красивых девушек.
- Вы посмотрите, какой я получила сегодня подарок от хозяйки, -
показала Клара на чудесный цветок в узенькой стеклянной вазочке.
Цветок был похож на диковинную сиреневую бабочку. - Эта орхидея
отломилась от ветки, и продать ее все равно было нельзя, вот хозяйка и
подарила мне. А подруги купили мне гвоздики.
Клара сняла с радиоприемника другую вазочку, в которой
красовались три махровые гвоздики: белая, розовая и красная. Антошка
понюхала. Запахом свежей горечи пахнуло от цветов.
Фру Эдит вышла из кухни.
- У меня все готово, а отца нет. Обычно он приезжает в пять
часов, а уже половина шестого.
- Часто бывает, что он и задерживается, ты не беспокойся, -
сказала Ева.
- Кристиан! - окликнула норвежского гостя хозяйка. - Я
приготовила сегодня твою любимую капусту с тмином.
- Тюссен так, - ответил гость и выключил радиоприемник.
- А московское радио сегодня передавало, что партизанский отряд
Ларсена... - вставила свое слово Антошка.
- Ну-ну, - заинтересованно сказал Кристиан и подвинулся к
Антошке, - говори, девочка, как дела у нашего Ларсена?
- Партизанский отряд Ларсена истребил сто пятьдесят гитлеровских
солдат, уничтожил шесть грузовиков, забросал гранатами немецкую
казарму.
- Вот спасибо за добрые вести, - сказал Кристиан. - А о Тромсе
никаких новостей?
- Нет, о Тромсе последние дни ничего не передавали, - с
сожалением ответила Антошка.
- Конечно, то, что мы делаем, по сравнению с подвигом вашего
народа - это капля в океане, - сказал Кристиан. - Но мы стараемся,
чтобы норвежская земля тоже горела под ногами фашистов. Мы в большом
долгу перед русским народом. Тюссен так, фрекен, - сказал Кристиан
сердечно.
"За что он меня благодарит?" - подумала Антошка и отметила, что
норвежский язык очень похож на шведский, но шведы говорят спасибо -
"так" - по каждому поводу, а норвежцы отпускают сразу тысячу
благодарностей - "тюссен так", и они чем-то напоминают русских, а чем
- Антошка не могла определить.
- Скажите, пожалуйста, что означает цифра "семь"? - спросила
Антошка.
- Этот значок мы носим в честь нашего короля Хокона Седьмого, -
объяснил Улаф.
Антошка была разочарована. Она считала, что Улаф, отец которого
погиб в борьбе с фашистами, должен быть передовым человеком, а он
носит в честь короля какую-то побрякушку.
- Тогда Ева должна носить цифру "пять" в честь шведского короля
Густава Пятого? - заметила Антошка.
- Короли, фрекен, бывают разные, - возразил Кристиан. - Наш
норвежский король Хокон Седьмой призвал свой народ бороться против
оккупантов, а Густав Пятый в день нападения фашистов на Советский Союз
послал Гитлеру приветственную телеграмму и пожелал ему успеха. Хокон
Седьмой стоит за дружбу с Советским Союзом, а будь воля шведского
короля, он бы втравил свою страну в войну с Советским Союзом. Короли
бывают разные, - повторил задумчиво Кристиан.
- А это правда, что король Густав Пятый плетет коврики? -
спросила Антошка.
- Правда. И пусть его плетет, лишь бы не плел интриг, - сказал
Кристиан. - Пусть играет в теннис, пусть ездит на охоту. Вот
смотрите-ка. - Кристиан развернул газету. - Его Величество король
Густав Пятый вчера был на охоте и убил лося. А знаете, как он
охотится? Короля вывозят в лес, вынимают из машины и усаживают в
кресло-сани, закутывают ноги и плечи пледом. Сзади стоит егерь с
ружьем. Охотники обкладывают лося и выгоняют его на поляну, чтобы он
был на виду у короля, егерь подносит винтовку, король дотрагивается
пальцем до спускового крючка. Раздается выстрел. Лось убит.
Антошке вспомнились сказки Андерсена о королях.
- Вся нация ликует - король убил лося! - раздался густой бас из
передней.
- Отец! - воскликнула радостно Ева.
Фру Эдит вышла из кухни, поспешно вытирая руки полотенцем.
Карл Карлсон в матросской робе, с чемоданчиком в руках стоял у
двери.
- Старик! Жив? - протянул он руку навстречу Кристиану. - Приятный
сюрприз!
- Мы тебя ждем с обедом, переодевайся скорей, - сказала фру Эдит,
забирая у мужа чемоданчик.
Ева не повисла на шее у отца, как сделала бы Антошка, фру Эдит не
поцеловала мужа, как сделала бы Антошкина мама. Антошка видела, что
все рады его возвращению, но радость была сдержанной, суровой.
- Что-то отец сегодня сумрачный приехал, - сказала Ева. - Я так
счастлива, что он вернулся! Мы с мамой всегда волнуемся, когда он
уходит в Германию. Мама спокойна только тогда, когда отец дома, а это
бывает так редко.
Кристиан принялся расхаживать по комнате, с нетерпением ожидая,
пока его друг переоденется. Клара сунула в комод тетрадь в клеенчатом
переплете, которую они рассматривали со Свеном и о чем-то спорили, фру
Эдит засновала из кухни в комнату.
Карлсон вышел из спальни, переодетый в домашний костюм. Только
сильно обветренное лицо выдавало в нем моряка. На багровых щеках
пробивалась седая щетинка.
- Отец, тебе надо побриться, - шепнула ему Ева и показала глазами
на Клару.
Карлсон мотнул головой и пошел в ванную комнату, Кристиан
последовал за ним.
- Сейчас поставлю кофе, и сядем за стол, - снова вынырнула из
кухни фру Эдит. - Правда, мы давно забыли, что такое натуральный кофе.
Но будем воображать, что пьем настоящий душистый бразильский кофе. Ах,
как плохо без "экта кафе", - вздохнула фру Эдит.
- Это еще не самая большая беда, - досадливо отозвался Карл
Карлсон, выходя из ванной. - Здравствуйте, фрекен! - протянул он руку
Антошке. - Сегодня мы привезли еще двух ваших пленников. Одного еле
откачали, он задохнулся в угле. Сейчас ваша матушка отхаживает его.
- Значит, мамы нет дома? - спросила Антошка.
- Нет, она будет сопровождать их в госпиталь. Оба истощены и
худы, как рыбьи скелеты.
- Узнаю старого друга, молодец! - хлопнул по плечу Карла
Кристиан.
- Ну ты, полегче! - свирепо огрызнулся Карл. - Мы каждый раз
вывозим из Германии двух-трех пленных, а в Германию возим руду. Каждый
третий снаряд, который выпускает германская военная машина против
советских людей, сделан из шведской руды. Я везу эту руду, и мне
всегда хочется вместе с ней провалиться в преисподнюю на трезубец
самого господина Нептуна.
- Не ты будешь возить - повезет другой, но побоится рисковать и
не возьмет с собой запретный груз - пленников, - рассудил Кристиан.
- Ну, а вы как воюете? - спросил Карл. - Скрепками, гребенками?
Кристиан прищурился, попыхтел трубочкой, сунул ее в пепельницу.
- Нет, по-настоящему. Но пришлось бежать сюда, гестаповцы на
пятки наступали. Отсижусь маленько и обратно к себе в горы. Успехи у
нас были бы вдесятеро больше, если бы некоторые заморские друзья не
мешали, не вносили разлад в наше движение Сопротивления.
- А какое их собачье дело? - спросил Карлсон.
- Они наши союзники, решили нам помогать. Сбрасывают инструкторов
на парашютах, вооружение.
- Но это же хорошо! - воскликнула Антошка.
Кристиан невесело рассмеялся.
- Ну так слушай до конца. Дело в том, что оружия этого они нам в
руки не дают, а инструктора нам разъясняют, что мы-де, норвежцы,
культурная раса, а не какое-нибудь там дикое племя и что нам разбоем в
горах и на больших дорогах заниматься не к лицу.
- Это они партизанскую-то борьбу называют разбоем? - возмущенно
воскликнул Карл.
- Да-да... империалисты не дураки. Им важно закрепить свои
позиции в нашей стране, во всей Европе. Почему они второй фронт не
открывают? Черчилль обещал еще в прошлом году, что не успеют последние
листья облететь с деревьев, как будет открыт второй фронт. Листья вот
уже второй раз облетают. А где второй фронт? А? Я вас спрашиваю! -
Кристиан сердито посмотрел на Карлсона, будто он был в этом повинен. -
Англичане берегут свои силы, ждут, когда русские сами разделаются с
немцами, тогда бы они вступили в Европу и утвердили бы там свое
господство. Когда русские приблизятся к норвежской границе, англичане
выдадут оружие норвежцам, чтобы мы сами прикончили последышей фашизма,
но не пустили бы в страну русских. Вот и получается, что у норвежского
народа враг один, а друзья разные и, вместо того чтобы бить крепко
сжатым кулаком, мы бьем растопыренными пальцами, несем огромные
потери. Англичанам страх как нравится, что норвежцы носят эти скрепки,
что означает наш лозунг - "скрепим единство норвежского народа", или
расческа у нас из кармана высовывается - "вычешем интервентов из
страны". Но они не хотят, чтобы эти лозунги были в действии.
У Антошки голова шла кругом. "Ну чего проще и лучше объединить
все усилия против общего врага! Как это люди понять не могут!"
- Хватит вам про политику говорить, - сказала решительно фру
Эдит. - У нас сегодня дела поважнее. И что это делается? - вздохнула
она. - Стоит двум мужчинам собраться, как у них уже парламент.
- Зато стоит двум женщинам сойтись, как у них уже ярмарка, - в
тон ей ответил Карлсон.
Все уселись за стол.
- Сегодня у нас помолвка Клары и Свена, - сказала фру Эдит. -
Сегодня мы принимаем в нашем доме будущего мужа Клары. Выпьем за их
здоровье, за их молодое счастье.
- А что такое помолвка? - тихо спросила Антошка Еву. - Это
свадьба?
- Нет, что ты! Сегодня Клара и Свен объявляют себя невестой и
женихом, а свадьба будет лет через шесть.
Антошка даже поперхнулась.
- Лет через шесть? - поразилась она.
- А как же иначе? - спросила фру Эдит. - Мы не богачи, и разве вы
видели когда-нибудь, чтобы в скворечнике было два гнезда и чтобы седой
скворец кормил своих взрослых птенцов?
- Но почему же надо ждать шесть лет? - не унималась Антошка.
- Шесть лет Кларе и Свену понадобится на то, чтобы обзавестись
хозяйством. Вот смотрите. - Фру Эдит вынула из комода тетрадь в
клеенчатом переплете и протянула ее Антошке.
Это была та самая тетрадь, над которой о чем-то тихо спорили
Клара и Свен.
- Здесь все записано, что надо купить, - продолжала фру Эдит, - и
если, бог даст, Клару не уволят из цветочного магазина, а Свен будет
продолжать работать на почтамте, за шесть лет они накопят все, что
нужно для порядочной семьи.
Антошка листала тетрадь: столы, стулья, посуда, белье,
радиоприемник, кастрюли, ножи, вилки, швабры и даже коврик вытирать
ноги.
- Мы с Карлом справились за четыре года, - продолжала фру Эдит, -
но для этого он ушел в двухлетнее плавание, чтобы побольше заработать,
а я на фабрике стала лучшей работницей.
Антошка продолжала листать: подсвечники, семейные альбомы,
электрический утюг, диванные подушки...
- Ой, как скучно! - вырвалось у нее. И тут же отругала себя:
"Дуреха, бестактная дуреха!", но было уже поздно.
- Что вы? - искренне удивилась Клара. - Это так интересно! Мы
будем откладывать деньги каждую получку и лет через пять, а возможно,
и раньше наймем квартиру и начнем бегать по магазинам, покупать
красивые модные вещи и завозить их в наше гнездо. Все будет новое,
блестящее, ни одной старой вещи. После свадьбы Свен наденет новый
костюм, я - нарядное платье и туго накрахмаленный передник, я
приготовлю обед в новых кастрюлях для своего мужа, подам его на свежей
скатерти, а после обеда мы будем пить из маленьких чашечек кофе.
- "Экта кафе", - вздохнула фру Эдит.
- Да, натуральный кофе. Я смелю его на новенькой мельнице... Ах!
- Клара в ужасе прижала руки к груди. - Свен, мы не записали
кофейницу! - Она выхватила из рук Антошки тетрадь и стала
быстро-быстро листать. - Так и есть. Забыли кофейницу.
Свен вынул из нагрудного кармана ручку, Клара аккуратно вписала
кофейницу и снова повеселела.
- Папа с мамой придут к нам в гости, я буду угощать их, и для
отца куплю лучший трубочный табак. На дверях нашей квартиры будет
висеть дощечка: "Фру ок герра Юнссон", и это будем мы со Свеном.
Антошка подсчитала: Кларе сейчас восемнадцать лет. Через шесть
лет ей будет уже двадцать четыре. "Она будет уже немолодая", -
вздохнула Антошка.
Фру Эдит подкладывала гостям угощение.
- Вот, пожалуйста, треска по-норвежски, пальчики оближете.
Кристиан положил себе в тарелку кусок белой как снег трески.
- Треска-то это норвежская, - заметил он. - Ваше правительство
закупает у Квислинга рыбу, а взамен дает материалы для строительства
военных заводов. Норвежские рыбаки стали забывать вкус рыбы.
- Ну, мы за действия нашего правительства не отвечаем, - сказал
Карлсон, - а треску эту нам по карточкам дают.
- Ой, что я вам сейчас расскажу! - щебетала без умолку Клара. -
Вчера Свен пригласил меня в кино... Что я тебе ответила, Свен?
Свен пожал плечами.
- Ты спросила меня, сколько я собираюсь израсходовать на билеты.
Я сказал, что куплю лучшие места по кроне.
- Что я сделала?
- Ты отобрала у меня деньги.
Все рассмеялись.
- Да-да, - подтвердила Клара, - я сказала, что положу две кроны
на сберегательную книжку. Это приблизит день нашей свадьбы. И мы
отлично погуляли по улицам и даже не соблазнились зайти в кафе и
съесть по порции мороженого. Ведь мы отлично с тобой погуляли, не так
ли? - спросила Клара.
- Да, - вздохнул Свен, - прогулка была отличная.
- Я теперь буду каждый день есть мороженое, - сказала решительно
Клара. - Самую маленькую порцию. Представлю себе, что съела, и отложу
двадцать эре - это хоть на пять минут приблизит нашу свадьбу.
- А я после работы буду развозить срочные телеграммы. Мне обещали
за это десять крон в неделю.
- Десять крон! - одобрила фру Эдит. - Это очень благоразумно,
десять крон на дороге не валяются.
Антошка подавила вздох и подумала о том, что она помнит себя
маленькой в бабушкиной комнате, разделенной легкой перегородкой на
две. В одной комнате жили папа с мамой, а в другой бабушка с Антошкой.
Папа всегда старательно наглаживал свои брюки, когда они с мамой шли в
театр, а мама так умела накрахмалить и выутюжить свою праздничную
голубую блузку, что она сверкала, как новая. И разве папа с мамой
любили друг друга меньше оттого, что у них не было коврика у двери
вытирать ноги, и бабушка готовила отличный борщ в старой помятой
кастрюле. Зато, когда папа закончил институт, он купил на свою первую
зарплату такие чудесные лаковые "лодочки" маме, что мама танцевала от
радости. Все соседи по квартире пришли смотреть на них и говорили, что
у Лизы хороший муж и что она в этих туфлях будет самая красивая в
театре. Антошка тоже любовалась мамиными туфлями, которые блестели,
как новые галоши, только были на каблуках. И еще помнит Антошка, как
они отправились с папой и мамой на первомайскую демонстрацию. Папа нес
ее на плече, у Антошки в руках были три разноцветных шарика, улицы
звенели музыкой. Антошка сидела на папином плече и ела мороженое. Ей
было тогда шесть лет. И если бы папа с мамой ждали шесть лет, то не
было бы этих замечательных дней, потому что самой Антошки не было бы
на свете - папа с мамой покупали бы все новые и новые кастрюли.
Ева прижалась к Антошке.
- Смотри, какие они счастливые, но я решила на будущий год пойти
работать и сразу начну откладывать себе на свадьбу. Клара тоже могла
бы сделать это раньше.
- А теперь выпьем за вашего сводного брата - за Улафа, - поднял
бокал Карлсон. - Он через несколько дней станет солдатом. Пожелаем ему
удачи в ратном деле. - Он хлопнул Улафа по плечу.
- За победу! - ответил Улаф.- Сколь!* (* За здоровье! (швед.))
- Смерть фашизму! Сколь! - воскликнул Кристиан.
Все стоя выпили.
- Что ты такой сегодня сумрачный? - спросила фру Эдит мужа.
- Налей мне еще, - подставил стакан Карлсон.
Он не хотел огорчать в этот вечер жену и дочерей, не хотел
сказать им, что за тайный провоз беглецов из гитлеровского плена
пароходная компания уволила его с работы. Пока он устроится на работу,
Кларе не придется откладывать деньги на свадьбу.
- Еще налей! - протянул он стакан.
Декабрьский день в Швеции короток. Подслеповатый туманный день
сменяется синими сумерками. Солнце, не успев разогреться, прячется за
горизонт. И тогда в окнах домов зажигаются красные рождественские
звезды и сквозь изморозь стекол трепещут и расплываются разноцветные
огоньки елок. Освещенные квадраты окон уходят ввысь и теряются в
туманной мгле.
Сейчас зимние каникулы, и ребята пользуются каждым светлым часом,
чтобы покататься на коньках и на лыжах. И у Антошки сегодня первый
день школьных каникул. Она вывезла во двор санки. Скучно! Три года
назад во время каникул она была на елке в Колонном зале, потом в клубе
на папиной работе, ходила с мамой в Художественный театр, смотрела
"Синюю птицу", и до упаду каталась на коньках в Парке культуры. В
Москве сейчас, наверно, никаких елок нет - идет война. А в Швеции и в
мирное время не устраивают для ребят никаких елок во дворцах и парках.
"Устраивали бы каждый год елку в королевском дворце, - думает Антошка,
- и ребята повеселились бы, и королю было бы, наверно, интересно. А то
стоит огромный дворец, пустой, с гулкими залами, и никому пользы не
приносит".
Из второго подъезда выбежала Ева. В брюках и свитере она была
похожа на мальчишку.
Антошка пригласила Еву к себе на санки. Ледяная горка спускается
прямо со двора к шоссейной дороге, а за дорогой - железнодорожная
станция.
Полозья завизжали по льду, и санки помчались вниз так, что дух
захватывало; струи холодного воздуха выбивали из глаз слезы. У самого
шоссе Антошка затормозила: к станции подходил длинный товарный поезд.
На платформах под брезентовыми чехлами, присыпанными снегом,
топорщились, выступали железные фермы, дула пушек, крылья самолетов.
Через каждые две-три платформы вагон с солдатами.
- Пришел немецкий поезд, - сказала Ева, - пойдем посмотрим.
Вдоль железнодорожной насыпи уже выстроились мальчишки и девчонки
с санками, лыжами.
Заскрежетали железные засовы, раскрылись вагоны. Через поперечные
балясины, расталкивая друг друга, выглядывали солдаты в серо-зеленых
шинелях.
- Гутен таг! - кричали немцы, осматривая завистливыми глазами
выстроившихся ребят - крепких, розовощеких, веселых.
- Гутен таг! - ответил мальчишка в толстом синем свитере.
Остальные ребята промолчали.
Мальчишка с лыжами на плече, из которых одна была красной, а
другая голубой, со знанием дела рассматривал платформы.
- В Финляндию везут, на русский фронт... Самолеты
"Фокке-Вулъф-190", а на той платформе танки "тигр"... шестиствольные
минометы... полевые пушки, калибр сто пять миллиметров, - определял он
спрятанные под покрышками орудия. Может быть, он ошибался, но
мальчишки верили ему и повторяли: "Ого! Сто пять миллиметров!"
Антошка широко раскрытыми глазами смотрела на солдат. Перед ней
были враги. На платформах закутанные пушки и самолеты, которые через
несколько дней будут обстреливать и бомбить советские города и
деревни, убивать советских людей.
Антошка - лицом к лицу с врагом, с санками в руках стоит и
смотрит.
- Каждый день немцы везут оружие в Финляндию, - сказала Ева. - Из
нашего окна видно. Но большей частью они проезжают Стокгольм ночью.
Два ефрейтора шли вдоль состава с ведрами, в которые солдаты
выгребали из котелков остатки пищи. От ведер шел пар и разносил запах
прелой капусты, картошки.
В хвостовом вагоне раздвинулись двери, и сквозь щели деревянного
щита просунулись пятачки свиных морд. Свиньи нетерпеливо повизгивали в
ожидании обеда.
Германское командование к каждому воинскому эшелону
прикомандировывало для откорма свиней. Пусть отбросы зря не пропадают,
решили расчетливые фрицы. И каждый немецкий поезд, останавливающийся
на шведских станциях, жители опознавали по громкому хрюканью
полуголодных свиней - остатков от солдатских обедов и ужинов было не
так уж много.
- Свинур! Свинур! Швейне! Швейне! - весело закричали мальчишки,
как только раздвинулись двери хвостового вагона.
Фрицы приняли это на свой счет. Так их встречали французские
мальчишки. Это прозвище бросали им в лицо поляки, чехи, сербы. Все
народы в Европе определяли этим словом степень благородства
гитлеровских солдат, отказывая им тем самым в праве называть себя
Антошка внимательно посмотрела на мать. Елизавета Карповна
повернулась и пошла на кухню.
"Ах, золотая моя мамочка! Если бы ты меня побила, ругала, я бы
защищалась, я бы находила что-нибудь в свое оправдание, но ты даже
сделала вид, что ничего не знаешь, ничем не попрекнула. Ты заботилась
обо мне, когда я лежала в постели, заботилась так, словно я пострадала
за правое дело. А я ведь кругом виновата. Я совершила
пре-ступ-ле-ние!" - думала Антошка, вынося постели на балкон.
Елизавета Карповна чистила картошку.
- Мамочка, не трогай картошку, тебе надо беречь свои руки, теперь
это руки хирурга. Я сама почищу, и шкурку буду срезать
тоненькую-претоненькую, как скальпелем. А закончу дела на кухне и
сразу пойду к Улафу.
- Сначала позвони, - посоветовала Елизавета Карповна, - шведы не
любят неожиданного вторжения. Попроси разрешения зайти.
Антошка закончила хозяйственные дела и пошла звонить.
- Мама, фру Карлсон сказала, что они будут рады видеть меня в
пять часов.
Елизавета Карповна вздохнула.
- Значит, они ждут гостей.
- И тебе это не нравится? Ты опять боишься, что я влезу в
какую-нибудь историю? Можешь быть совершенно спокойна: я никаких
глупостей не натворю, буду молчалива, как салака.
Ровно в пять часов Антошка нажала кнопку на дощечке у подъезда
против фамилии Карлсон.
Щелкнул репродуктор.
Голос Евы спросил:
- Кто это?
- Это я, русская Антошка.
- Заходи.
Антошка толкнула дверь, поднялась на лифте на третий этаж.
Ева ждала ее у раскрытой двери.
В маленькой квартире Карлсонов было очень чисто и, как во всех
шведских квартирах, лучшая мебель стояла против окон, чтобы из
соседнего дома видели, что у Карлсонов есть сервант и за стеклом
достаточно чайной посуды, чтобы принять много гостей.
Комнаты не загромождены мебелью и от этого казались просторными и
светлыми. Книжные полки, гардероб помещались в стенных шкафах, диваны
и кресла превращались на ночь в кровати.
Ева, ее старшая сестра Клара и мать фру Эдит были одеты в
нарядные платья; даже на Улафе праздничный костюм, который был ему
явно велик и ворот белой рубашки слишком широк. Лацкан пиджака у него
был защеплен обыкновенной канцелярской скрепкой, рядом с ней
поблескивал металлический значок с цифрой "7" посередине, а из
нагрудного кармана вместо платка высовывалась гребенка.
На диване сидел пожилой, незнакомый Антошке человек. Его пиджак,
как и у Улафа, украшен скрепкой, цифрой "7", и из кармана также
высовывалась гребенка.
"Наверно, мода такая", - подумала Антошка.
Она поздоровалась со всеми и хотела произнести благодарственную
речь, но Ева перебила ее:
- У нас сегодня семейное торжество, и еще мы провожаем Улафа: он
записался добровольцем в норвежские вооруженные силы и на днях улетает
в Англию. Будет воевать.
"Счастливый!" -подумала с завистью Антошка.
Фру Эдит, раскрасневшись от плиты, бегала из кухни в комнату и
обратно, Клара помогала ей накрывать на стол.
Пожилой человек сидел у радиоприемника и вместе с Улафом ловил
лондонское радио, которое тоже заглушалось немецкими трещотками.
- Это дядя Кристиан, товарищ отца, пришел из Норвегии, - шепнула
Ева Антошке, - он коммунист, и немцы объявили большое вознаграждение
тем, кто его доставит живым или мертвым в гестапо. Он со своими
товарищами взорвал большой пароход с фашистами и военный склад.
Антошка с уважением посмотрела на дядю Кристиана.
Из Лондона передавали известия на норвежском языке. Кристиан
попыхивал коротенькой трубочкой и крепко прищуривал глаза, словно
старался не только расслышать, но и что-то разглядеть сквозь вой
трещоток.
Ева принесла мешочек и вытряхнула из него на диван множество
маленьких варежек и чулочек.
- Нравится? - спросила она Антошку.
- Очень! Похожи на цветы! - Антошка перебирала шерстяные яркие
варежки - полосатые, клетчатые, с узорами елочек, оленей, снежинок. -
Кому это столько? - спросила она.
- Ленинградским детям. Мы с мамой распустили все старые кофты и
завтра отнесем все это в фонд помощи русским.
Антошка по-новому взглянула на Еву, вспомнила, как в прошлом году
Ева с Эльзой играли в куклы и вязали для своих "дочек" крохотные
чулки.
- Эльза тоже вяжет? - спросила Антошка.
- Тоже. Но она вяжет носки для немецких солдат. Мы теперь с ней
не дружим.
В передней раздался звонок, и Клара побежала открывать. Она долго
шепталась с кем-то в передней и, сияющая, ввела в комнату - Антошка
глазам своим не поверила! - молодого грузчика с почтамта.
"Неужели опять что-нибудь случилось?" - подумала Антошка и вся
съежилась. Но грузчик рассеянно со всеми поздоровался, уселся рядом с
Кларой и стал ей что-то шептать.
- Свен, познакомься с нашей русской гостьей, - спохватилась
Клара.
Молодой человек взглянул на Антошку и широко улыбнулся:
- А мы с ней знакомы.
Антошка опустила глаза и сжала руки. "Сейчас все расскажет", -
подумала она с ужасом.
- Когда же вы познакомились? - спросила Клара.
- Давно. Я частый гость этого двора и, кажется, перезнакомился со
всеми его обитателями.
Антошка с благодарностью посмотрела на Свена, но он не оценил ее
взгляда. Он осторожно поправил кружевной воротничок на платье Клары,
провел пальцами по ее пирожку на голове.
- Ты сегодня красавица, - шепнул он, и Антошка поняла, что Свен
влюбился в Клару с первого взгляда.
Клара действительно была хороша: большие светло-голубые глаза,
льняные волосы. Кремовое шелковое платье подчеркивало нежный цвет ее
лица. Клара работает продавщицей в большом цветочном магазине на
Стуреплан, а туда берут только красивых девушек.
- Вы посмотрите, какой я получила сегодня подарок от хозяйки, -
показала Клара на чудесный цветок в узенькой стеклянной вазочке.
Цветок был похож на диковинную сиреневую бабочку. - Эта орхидея
отломилась от ветки, и продать ее все равно было нельзя, вот хозяйка и
подарила мне. А подруги купили мне гвоздики.
Клара сняла с радиоприемника другую вазочку, в которой
красовались три махровые гвоздики: белая, розовая и красная. Антошка
понюхала. Запахом свежей горечи пахнуло от цветов.
Фру Эдит вышла из кухни.
- У меня все готово, а отца нет. Обычно он приезжает в пять
часов, а уже половина шестого.
- Часто бывает, что он и задерживается, ты не беспокойся, -
сказала Ева.
- Кристиан! - окликнула норвежского гостя хозяйка. - Я
приготовила сегодня твою любимую капусту с тмином.
- Тюссен так, - ответил гость и выключил радиоприемник.
- А московское радио сегодня передавало, что партизанский отряд
Ларсена... - вставила свое слово Антошка.
- Ну-ну, - заинтересованно сказал Кристиан и подвинулся к
Антошке, - говори, девочка, как дела у нашего Ларсена?
- Партизанский отряд Ларсена истребил сто пятьдесят гитлеровских
солдат, уничтожил шесть грузовиков, забросал гранатами немецкую
казарму.
- Вот спасибо за добрые вести, - сказал Кристиан. - А о Тромсе
никаких новостей?
- Нет, о Тромсе последние дни ничего не передавали, - с
сожалением ответила Антошка.
- Конечно, то, что мы делаем, по сравнению с подвигом вашего
народа - это капля в океане, - сказал Кристиан. - Но мы стараемся,
чтобы норвежская земля тоже горела под ногами фашистов. Мы в большом
долгу перед русским народом. Тюссен так, фрекен, - сказал Кристиан
сердечно.
"За что он меня благодарит?" - подумала Антошка и отметила, что
норвежский язык очень похож на шведский, но шведы говорят спасибо -
"так" - по каждому поводу, а норвежцы отпускают сразу тысячу
благодарностей - "тюссен так", и они чем-то напоминают русских, а чем
- Антошка не могла определить.
- Скажите, пожалуйста, что означает цифра "семь"? - спросила
Антошка.
- Этот значок мы носим в честь нашего короля Хокона Седьмого, -
объяснил Улаф.
Антошка была разочарована. Она считала, что Улаф, отец которого
погиб в борьбе с фашистами, должен быть передовым человеком, а он
носит в честь короля какую-то побрякушку.
- Тогда Ева должна носить цифру "пять" в честь шведского короля
Густава Пятого? - заметила Антошка.
- Короли, фрекен, бывают разные, - возразил Кристиан. - Наш
норвежский король Хокон Седьмой призвал свой народ бороться против
оккупантов, а Густав Пятый в день нападения фашистов на Советский Союз
послал Гитлеру приветственную телеграмму и пожелал ему успеха. Хокон
Седьмой стоит за дружбу с Советским Союзом, а будь воля шведского
короля, он бы втравил свою страну в войну с Советским Союзом. Короли
бывают разные, - повторил задумчиво Кристиан.
- А это правда, что король Густав Пятый плетет коврики? -
спросила Антошка.
- Правда. И пусть его плетет, лишь бы не плел интриг, - сказал
Кристиан. - Пусть играет в теннис, пусть ездит на охоту. Вот
смотрите-ка. - Кристиан развернул газету. - Его Величество король
Густав Пятый вчера был на охоте и убил лося. А знаете, как он
охотится? Короля вывозят в лес, вынимают из машины и усаживают в
кресло-сани, закутывают ноги и плечи пледом. Сзади стоит егерь с
ружьем. Охотники обкладывают лося и выгоняют его на поляну, чтобы он
был на виду у короля, егерь подносит винтовку, король дотрагивается
пальцем до спускового крючка. Раздается выстрел. Лось убит.
Антошке вспомнились сказки Андерсена о королях.
- Вся нация ликует - король убил лося! - раздался густой бас из
передней.
- Отец! - воскликнула радостно Ева.
Фру Эдит вышла из кухни, поспешно вытирая руки полотенцем.
Карл Карлсон в матросской робе, с чемоданчиком в руках стоял у
двери.
- Старик! Жив? - протянул он руку навстречу Кристиану. - Приятный
сюрприз!
- Мы тебя ждем с обедом, переодевайся скорей, - сказала фру Эдит,
забирая у мужа чемоданчик.
Ева не повисла на шее у отца, как сделала бы Антошка, фру Эдит не
поцеловала мужа, как сделала бы Антошкина мама. Антошка видела, что
все рады его возвращению, но радость была сдержанной, суровой.
- Что-то отец сегодня сумрачный приехал, - сказала Ева. - Я так
счастлива, что он вернулся! Мы с мамой всегда волнуемся, когда он
уходит в Германию. Мама спокойна только тогда, когда отец дома, а это
бывает так редко.
Кристиан принялся расхаживать по комнате, с нетерпением ожидая,
пока его друг переоденется. Клара сунула в комод тетрадь в клеенчатом
переплете, которую они рассматривали со Свеном и о чем-то спорили, фру
Эдит засновала из кухни в комнату.
Карлсон вышел из спальни, переодетый в домашний костюм. Только
сильно обветренное лицо выдавало в нем моряка. На багровых щеках
пробивалась седая щетинка.
- Отец, тебе надо побриться, - шепнула ему Ева и показала глазами
на Клару.
Карлсон мотнул головой и пошел в ванную комнату, Кристиан
последовал за ним.
- Сейчас поставлю кофе, и сядем за стол, - снова вынырнула из
кухни фру Эдит. - Правда, мы давно забыли, что такое натуральный кофе.
Но будем воображать, что пьем настоящий душистый бразильский кофе. Ах,
как плохо без "экта кафе", - вздохнула фру Эдит.
- Это еще не самая большая беда, - досадливо отозвался Карл
Карлсон, выходя из ванной. - Здравствуйте, фрекен! - протянул он руку
Антошке. - Сегодня мы привезли еще двух ваших пленников. Одного еле
откачали, он задохнулся в угле. Сейчас ваша матушка отхаживает его.
- Значит, мамы нет дома? - спросила Антошка.
- Нет, она будет сопровождать их в госпиталь. Оба истощены и
худы, как рыбьи скелеты.
- Узнаю старого друга, молодец! - хлопнул по плечу Карла
Кристиан.
- Ну ты, полегче! - свирепо огрызнулся Карл. - Мы каждый раз
вывозим из Германии двух-трех пленных, а в Германию возим руду. Каждый
третий снаряд, который выпускает германская военная машина против
советских людей, сделан из шведской руды. Я везу эту руду, и мне
всегда хочется вместе с ней провалиться в преисподнюю на трезубец
самого господина Нептуна.
- Не ты будешь возить - повезет другой, но побоится рисковать и
не возьмет с собой запретный груз - пленников, - рассудил Кристиан.
- Ну, а вы как воюете? - спросил Карл. - Скрепками, гребенками?
Кристиан прищурился, попыхтел трубочкой, сунул ее в пепельницу.
- Нет, по-настоящему. Но пришлось бежать сюда, гестаповцы на
пятки наступали. Отсижусь маленько и обратно к себе в горы. Успехи у
нас были бы вдесятеро больше, если бы некоторые заморские друзья не
мешали, не вносили разлад в наше движение Сопротивления.
- А какое их собачье дело? - спросил Карлсон.
- Они наши союзники, решили нам помогать. Сбрасывают инструкторов
на парашютах, вооружение.
- Но это же хорошо! - воскликнула Антошка.
Кристиан невесело рассмеялся.
- Ну так слушай до конца. Дело в том, что оружия этого они нам в
руки не дают, а инструктора нам разъясняют, что мы-де, норвежцы,
культурная раса, а не какое-нибудь там дикое племя и что нам разбоем в
горах и на больших дорогах заниматься не к лицу.
- Это они партизанскую-то борьбу называют разбоем? - возмущенно
воскликнул Карл.
- Да-да... империалисты не дураки. Им важно закрепить свои
позиции в нашей стране, во всей Европе. Почему они второй фронт не
открывают? Черчилль обещал еще в прошлом году, что не успеют последние
листья облететь с деревьев, как будет открыт второй фронт. Листья вот
уже второй раз облетают. А где второй фронт? А? Я вас спрашиваю! -
Кристиан сердито посмотрел на Карлсона, будто он был в этом повинен. -
Англичане берегут свои силы, ждут, когда русские сами разделаются с
немцами, тогда бы они вступили в Европу и утвердили бы там свое
господство. Когда русские приблизятся к норвежской границе, англичане
выдадут оружие норвежцам, чтобы мы сами прикончили последышей фашизма,
но не пустили бы в страну русских. Вот и получается, что у норвежского
народа враг один, а друзья разные и, вместо того чтобы бить крепко
сжатым кулаком, мы бьем растопыренными пальцами, несем огромные
потери. Англичанам страх как нравится, что норвежцы носят эти скрепки,
что означает наш лозунг - "скрепим единство норвежского народа", или
расческа у нас из кармана высовывается - "вычешем интервентов из
страны". Но они не хотят, чтобы эти лозунги были в действии.
У Антошки голова шла кругом. "Ну чего проще и лучше объединить
все усилия против общего врага! Как это люди понять не могут!"
- Хватит вам про политику говорить, - сказала решительно фру
Эдит. - У нас сегодня дела поважнее. И что это делается? - вздохнула
она. - Стоит двум мужчинам собраться, как у них уже парламент.
- Зато стоит двум женщинам сойтись, как у них уже ярмарка, - в
тон ей ответил Карлсон.
Все уселись за стол.
- Сегодня у нас помолвка Клары и Свена, - сказала фру Эдит. -
Сегодня мы принимаем в нашем доме будущего мужа Клары. Выпьем за их
здоровье, за их молодое счастье.
- А что такое помолвка? - тихо спросила Антошка Еву. - Это
свадьба?
- Нет, что ты! Сегодня Клара и Свен объявляют себя невестой и
женихом, а свадьба будет лет через шесть.
Антошка даже поперхнулась.
- Лет через шесть? - поразилась она.
- А как же иначе? - спросила фру Эдит. - Мы не богачи, и разве вы
видели когда-нибудь, чтобы в скворечнике было два гнезда и чтобы седой
скворец кормил своих взрослых птенцов?
- Но почему же надо ждать шесть лет? - не унималась Антошка.
- Шесть лет Кларе и Свену понадобится на то, чтобы обзавестись
хозяйством. Вот смотрите. - Фру Эдит вынула из комода тетрадь в
клеенчатом переплете и протянула ее Антошке.
Это была та самая тетрадь, над которой о чем-то тихо спорили
Клара и Свен.
- Здесь все записано, что надо купить, - продолжала фру Эдит, - и
если, бог даст, Клару не уволят из цветочного магазина, а Свен будет
продолжать работать на почтамте, за шесть лет они накопят все, что
нужно для порядочной семьи.
Антошка листала тетрадь: столы, стулья, посуда, белье,
радиоприемник, кастрюли, ножи, вилки, швабры и даже коврик вытирать
ноги.
- Мы с Карлом справились за четыре года, - продолжала фру Эдит, -
но для этого он ушел в двухлетнее плавание, чтобы побольше заработать,
а я на фабрике стала лучшей работницей.
Антошка продолжала листать: подсвечники, семейные альбомы,
электрический утюг, диванные подушки...
- Ой, как скучно! - вырвалось у нее. И тут же отругала себя:
"Дуреха, бестактная дуреха!", но было уже поздно.
- Что вы? - искренне удивилась Клара. - Это так интересно! Мы
будем откладывать деньги каждую получку и лет через пять, а возможно,
и раньше наймем квартиру и начнем бегать по магазинам, покупать
красивые модные вещи и завозить их в наше гнездо. Все будет новое,
блестящее, ни одной старой вещи. После свадьбы Свен наденет новый
костюм, я - нарядное платье и туго накрахмаленный передник, я
приготовлю обед в новых кастрюлях для своего мужа, подам его на свежей
скатерти, а после обеда мы будем пить из маленьких чашечек кофе.
- "Экта кафе", - вздохнула фру Эдит.
- Да, натуральный кофе. Я смелю его на новенькой мельнице... Ах!
- Клара в ужасе прижала руки к груди. - Свен, мы не записали
кофейницу! - Она выхватила из рук Антошки тетрадь и стала
быстро-быстро листать. - Так и есть. Забыли кофейницу.
Свен вынул из нагрудного кармана ручку, Клара аккуратно вписала
кофейницу и снова повеселела.
- Папа с мамой придут к нам в гости, я буду угощать их, и для
отца куплю лучший трубочный табак. На дверях нашей квартиры будет
висеть дощечка: "Фру ок герра Юнссон", и это будем мы со Свеном.
Антошка подсчитала: Кларе сейчас восемнадцать лет. Через шесть
лет ей будет уже двадцать четыре. "Она будет уже немолодая", -
вздохнула Антошка.
Фру Эдит подкладывала гостям угощение.
- Вот, пожалуйста, треска по-норвежски, пальчики оближете.
Кристиан положил себе в тарелку кусок белой как снег трески.
- Треска-то это норвежская, - заметил он. - Ваше правительство
закупает у Квислинга рыбу, а взамен дает материалы для строительства
военных заводов. Норвежские рыбаки стали забывать вкус рыбы.
- Ну, мы за действия нашего правительства не отвечаем, - сказал
Карлсон, - а треску эту нам по карточкам дают.
- Ой, что я вам сейчас расскажу! - щебетала без умолку Клара. -
Вчера Свен пригласил меня в кино... Что я тебе ответила, Свен?
Свен пожал плечами.
- Ты спросила меня, сколько я собираюсь израсходовать на билеты.
Я сказал, что куплю лучшие места по кроне.
- Что я сделала?
- Ты отобрала у меня деньги.
Все рассмеялись.
- Да-да, - подтвердила Клара, - я сказала, что положу две кроны
на сберегательную книжку. Это приблизит день нашей свадьбы. И мы
отлично погуляли по улицам и даже не соблазнились зайти в кафе и
съесть по порции мороженого. Ведь мы отлично с тобой погуляли, не так
ли? - спросила Клара.
- Да, - вздохнул Свен, - прогулка была отличная.
- Я теперь буду каждый день есть мороженое, - сказала решительно
Клара. - Самую маленькую порцию. Представлю себе, что съела, и отложу
двадцать эре - это хоть на пять минут приблизит нашу свадьбу.
- А я после работы буду развозить срочные телеграммы. Мне обещали
за это десять крон в неделю.
- Десять крон! - одобрила фру Эдит. - Это очень благоразумно,
десять крон на дороге не валяются.
Антошка подавила вздох и подумала о том, что она помнит себя
маленькой в бабушкиной комнате, разделенной легкой перегородкой на
две. В одной комнате жили папа с мамой, а в другой бабушка с Антошкой.
Папа всегда старательно наглаживал свои брюки, когда они с мамой шли в
театр, а мама так умела накрахмалить и выутюжить свою праздничную
голубую блузку, что она сверкала, как новая. И разве папа с мамой
любили друг друга меньше оттого, что у них не было коврика у двери
вытирать ноги, и бабушка готовила отличный борщ в старой помятой
кастрюле. Зато, когда папа закончил институт, он купил на свою первую
зарплату такие чудесные лаковые "лодочки" маме, что мама танцевала от
радости. Все соседи по квартире пришли смотреть на них и говорили, что
у Лизы хороший муж и что она в этих туфлях будет самая красивая в
театре. Антошка тоже любовалась мамиными туфлями, которые блестели,
как новые галоши, только были на каблуках. И еще помнит Антошка, как
они отправились с папой и мамой на первомайскую демонстрацию. Папа нес
ее на плече, у Антошки в руках были три разноцветных шарика, улицы
звенели музыкой. Антошка сидела на папином плече и ела мороженое. Ей
было тогда шесть лет. И если бы папа с мамой ждали шесть лет, то не
было бы этих замечательных дней, потому что самой Антошки не было бы
на свете - папа с мамой покупали бы все новые и новые кастрюли.
Ева прижалась к Антошке.
- Смотри, какие они счастливые, но я решила на будущий год пойти
работать и сразу начну откладывать себе на свадьбу. Клара тоже могла
бы сделать это раньше.
- А теперь выпьем за вашего сводного брата - за Улафа, - поднял
бокал Карлсон. - Он через несколько дней станет солдатом. Пожелаем ему
удачи в ратном деле. - Он хлопнул Улафа по плечу.
- За победу! - ответил Улаф.- Сколь!* (* За здоровье! (швед.))
- Смерть фашизму! Сколь! - воскликнул Кристиан.
Все стоя выпили.
- Что ты такой сегодня сумрачный? - спросила фру Эдит мужа.
- Налей мне еще, - подставил стакан Карлсон.
Он не хотел огорчать в этот вечер жену и дочерей, не хотел
сказать им, что за тайный провоз беглецов из гитлеровского плена
пароходная компания уволила его с работы. Пока он устроится на работу,
Кларе не придется откладывать деньги на свадьбу.
- Еще налей! - протянул он стакан.
Декабрьский день в Швеции короток. Подслеповатый туманный день
сменяется синими сумерками. Солнце, не успев разогреться, прячется за
горизонт. И тогда в окнах домов зажигаются красные рождественские
звезды и сквозь изморозь стекол трепещут и расплываются разноцветные
огоньки елок. Освещенные квадраты окон уходят ввысь и теряются в
туманной мгле.
Сейчас зимние каникулы, и ребята пользуются каждым светлым часом,
чтобы покататься на коньках и на лыжах. И у Антошки сегодня первый
день школьных каникул. Она вывезла во двор санки. Скучно! Три года
назад во время каникул она была на елке в Колонном зале, потом в клубе
на папиной работе, ходила с мамой в Художественный театр, смотрела
"Синюю птицу", и до упаду каталась на коньках в Парке культуры. В
Москве сейчас, наверно, никаких елок нет - идет война. А в Швеции и в
мирное время не устраивают для ребят никаких елок во дворцах и парках.
"Устраивали бы каждый год елку в королевском дворце, - думает Антошка,
- и ребята повеселились бы, и королю было бы, наверно, интересно. А то
стоит огромный дворец, пустой, с гулкими залами, и никому пользы не
приносит".
Из второго подъезда выбежала Ева. В брюках и свитере она была
похожа на мальчишку.
Антошка пригласила Еву к себе на санки. Ледяная горка спускается
прямо со двора к шоссейной дороге, а за дорогой - железнодорожная
станция.
Полозья завизжали по льду, и санки помчались вниз так, что дух
захватывало; струи холодного воздуха выбивали из глаз слезы. У самого
шоссе Антошка затормозила: к станции подходил длинный товарный поезд.
На платформах под брезентовыми чехлами, присыпанными снегом,
топорщились, выступали железные фермы, дула пушек, крылья самолетов.
Через каждые две-три платформы вагон с солдатами.
- Пришел немецкий поезд, - сказала Ева, - пойдем посмотрим.
Вдоль железнодорожной насыпи уже выстроились мальчишки и девчонки
с санками, лыжами.
Заскрежетали железные засовы, раскрылись вагоны. Через поперечные
балясины, расталкивая друг друга, выглядывали солдаты в серо-зеленых
шинелях.
- Гутен таг! - кричали немцы, осматривая завистливыми глазами
выстроившихся ребят - крепких, розовощеких, веселых.
- Гутен таг! - ответил мальчишка в толстом синем свитере.
Остальные ребята промолчали.
Мальчишка с лыжами на плече, из которых одна была красной, а
другая голубой, со знанием дела рассматривал платформы.
- В Финляндию везут, на русский фронт... Самолеты
"Фокке-Вулъф-190", а на той платформе танки "тигр"... шестиствольные
минометы... полевые пушки, калибр сто пять миллиметров, - определял он
спрятанные под покрышками орудия. Может быть, он ошибался, но
мальчишки верили ему и повторяли: "Ого! Сто пять миллиметров!"
Антошка широко раскрытыми глазами смотрела на солдат. Перед ней
были враги. На платформах закутанные пушки и самолеты, которые через
несколько дней будут обстреливать и бомбить советские города и
деревни, убивать советских людей.
Антошка - лицом к лицу с врагом, с санками в руках стоит и
смотрит.
- Каждый день немцы везут оружие в Финляндию, - сказала Ева. - Из
нашего окна видно. Но большей частью они проезжают Стокгольм ночью.
Два ефрейтора шли вдоль состава с ведрами, в которые солдаты
выгребали из котелков остатки пищи. От ведер шел пар и разносил запах
прелой капусты, картошки.
В хвостовом вагоне раздвинулись двери, и сквозь щели деревянного
щита просунулись пятачки свиных морд. Свиньи нетерпеливо повизгивали в
ожидании обеда.
Германское командование к каждому воинскому эшелону
прикомандировывало для откорма свиней. Пусть отбросы зря не пропадают,
решили расчетливые фрицы. И каждый немецкий поезд, останавливающийся
на шведских станциях, жители опознавали по громкому хрюканью
полуголодных свиней - остатков от солдатских обедов и ужинов было не
так уж много.
- Свинур! Свинур! Швейне! Швейне! - весело закричали мальчишки,
как только раздвинулись двери хвостового вагона.
Фрицы приняли это на свой счет. Так их встречали французские
мальчишки. Это прозвище бросали им в лицо поляки, чехи, сербы. Все
народы в Европе определяли этим словом степень благородства
гитлеровских солдат, отказывая им тем самым в праве называть себя