Страница:
– Тебе не больно? - поинтересовался Ванко.
– Больно, конечно.
– Терпишь?
– Терплю.
Терпеть Ключник умел - зато он не мог терять сознание от боли, не обладал способностью при превышении предела чувствительности впадать в такое состояние, когда все уже все равно. Защитные механизмы, позволяющие облегчит страдания в угоду боеспособности, у него не работали. Боль - это злость, злость, обдуманная, холодная - это высокая эффективность действий. Отключать боль нельзя, боль - самосохранение, предохраняющее от непозволительного безрассудства. Невозможно обострить все чувства - слух, зрение, осязание и занизить восприимчивость нервных окончаний. Так рассуждали Просвещенные, мнения же Ключника об этом никто не спрашивал. А со временем можно научиться лишь безразлично терпеть.
– Развяжи, - Рахан повернулся спиной и опустился перед мальчиком на колени.
Ванко впился зубами в неподатливые узлы, долго жевал веревку, вращая челюстями и, наконец, замысловатое плетение поползло, потянулось заслюнявленной петлей и, через минуту манипуляций, Ключник смог облегченно развести ладони, затем быстро развязал самого мальчика. Он еще раз повел плечом и вновь скривился, стиснул зубы.
– Что? - паренек встревожено заглянул в глаза.
– Ключица, по старому перелому разошлась, оно к лучшему, сейчас вправлю по-человечески.
Как можно править самому себе сломанную кость Ванко представлял плохо, но, на всякий случай, смотреть не хотел - боль, поди, жуткая.
– Не бойся, - Рахан сдернул с себя балахон и нательную рубаху.
Аккуратно, одинаково ловко пользуясь обеими руками разорвал рубаху на полосы и подал одну мальчику.
– Прихватишь здесь, как я скажу, - провел пальцем линию от локтя поврежденного плеча поперек туловища.
Боязно и любопытно - Ванко, не отрываясь, следил за действиями спутника. Тот свернул балахон в тугой валик, подложил под подмышку и здоровой рукой со стоном потянул больную вдоль груди.
– Вяжи! - мальчик, суетясь зафиксировал, а Ключник после плотно прибинтовал руку к телу, отчего вдобавок к хромоте на правую ногу, отсутствию правого глаза, оказался еще и со спеленанной левой рукой.
Кажется безумным желание человека, кому, судя по сложившемуся положению, и жить-то осталось недолго, за пару дней до смерти исправить дефекты своей осанки. Видимо, Рахан, испытывал сомнения на счет высказанных Мэдом обещаний, или приучился довольствоваться сегодняшним днем. Удивительно, увидев обнаженный торс калеки, Ванко впервые заметил изменения, происходящие с его другом. Тело уже не казалось болезненно истощенным - сквозь тонкую кожу бугрилась сухощавая гибкая мускулатура.
– Пацан, а дружинник ведь на тебя повелся, - Ключник поудобнее устроился на сваленном в кучу вонючем тряпье, - где вы с ним пересекались?
– Что? - не понял Ванко.
– Он тебя знает?
– Да, с Полком на хуторе был.
– Полк… Расскажи больше про него.
Мальчик начинает вспоминать, Ключник цепляется за подробности, переспрашивает, кивая головой самому себе. Хутор, ярмарка, Рахан умеет слушать, окончание торга, пленение и казнь… казнь? Стервы.
– Теперь про Краба.
Про Краба так про Краба, времени до утра много, а заснуть уже точно не удастся. Солдат слушает и хмыкает себе под нос.
– Что еще?
– Всё… Нет! В лесу! Полк и… и Краб!
– Продолжай.
В это мгновение скрипит ржавый засов двери.
Интересно, отчего замки и петли темниц никогда не смазаны? Что мешает заплечных дел мастеру капнуть хоть дегтя на несложные механизмы? Наверное, нельзя. По каким-то загадочным правилам дверь в застенок должна открываться со зловещим скрежетом, услаждающим музыкальный слух палача и внося смятение в скорбное состояние пленников. Или ему некогда бегать с масленкой - все мысли заняты предстоящей Работой…
Дверь открывается. Ключник не реагирует - быть может, сейчас он не ждет опасности.
ГЛАВА 7
– Больно, конечно.
– Терпишь?
– Терплю.
Терпеть Ключник умел - зато он не мог терять сознание от боли, не обладал способностью при превышении предела чувствительности впадать в такое состояние, когда все уже все равно. Защитные механизмы, позволяющие облегчит страдания в угоду боеспособности, у него не работали. Боль - это злость, злость, обдуманная, холодная - это высокая эффективность действий. Отключать боль нельзя, боль - самосохранение, предохраняющее от непозволительного безрассудства. Невозможно обострить все чувства - слух, зрение, осязание и занизить восприимчивость нервных окончаний. Так рассуждали Просвещенные, мнения же Ключника об этом никто не спрашивал. А со временем можно научиться лишь безразлично терпеть.
– Развяжи, - Рахан повернулся спиной и опустился перед мальчиком на колени.
Ванко впился зубами в неподатливые узлы, долго жевал веревку, вращая челюстями и, наконец, замысловатое плетение поползло, потянулось заслюнявленной петлей и, через минуту манипуляций, Ключник смог облегченно развести ладони, затем быстро развязал самого мальчика. Он еще раз повел плечом и вновь скривился, стиснул зубы.
– Что? - паренек встревожено заглянул в глаза.
– Ключица, по старому перелому разошлась, оно к лучшему, сейчас вправлю по-человечески.
Как можно править самому себе сломанную кость Ванко представлял плохо, но, на всякий случай, смотреть не хотел - боль, поди, жуткая.
– Не бойся, - Рахан сдернул с себя балахон и нательную рубаху.
Аккуратно, одинаково ловко пользуясь обеими руками разорвал рубаху на полосы и подал одну мальчику.
– Прихватишь здесь, как я скажу, - провел пальцем линию от локтя поврежденного плеча поперек туловища.
Боязно и любопытно - Ванко, не отрываясь, следил за действиями спутника. Тот свернул балахон в тугой валик, подложил под подмышку и здоровой рукой со стоном потянул больную вдоль груди.
– Вяжи! - мальчик, суетясь зафиксировал, а Ключник после плотно прибинтовал руку к телу, отчего вдобавок к хромоте на правую ногу, отсутствию правого глаза, оказался еще и со спеленанной левой рукой.
Кажется безумным желание человека, кому, судя по сложившемуся положению, и жить-то осталось недолго, за пару дней до смерти исправить дефекты своей осанки. Видимо, Рахан, испытывал сомнения на счет высказанных Мэдом обещаний, или приучился довольствоваться сегодняшним днем. Удивительно, увидев обнаженный торс калеки, Ванко впервые заметил изменения, происходящие с его другом. Тело уже не казалось болезненно истощенным - сквозь тонкую кожу бугрилась сухощавая гибкая мускулатура.
– Пацан, а дружинник ведь на тебя повелся, - Ключник поудобнее устроился на сваленном в кучу вонючем тряпье, - где вы с ним пересекались?
– Что? - не понял Ванко.
– Он тебя знает?
– Да, с Полком на хуторе был.
– Полк… Расскажи больше про него.
Мальчик начинает вспоминать, Ключник цепляется за подробности, переспрашивает, кивая головой самому себе. Хутор, ярмарка, Рахан умеет слушать, окончание торга, пленение и казнь… казнь? Стервы.
– Теперь про Краба.
Про Краба так про Краба, времени до утра много, а заснуть уже точно не удастся. Солдат слушает и хмыкает себе под нос.
– Что еще?
– Всё… Нет! В лесу! Полк и… и Краб!
– Продолжай.
В это мгновение скрипит ржавый засов двери.
Интересно, отчего замки и петли темниц никогда не смазаны? Что мешает заплечных дел мастеру капнуть хоть дегтя на несложные механизмы? Наверное, нельзя. По каким-то загадочным правилам дверь в застенок должна открываться со зловещим скрежетом, услаждающим музыкальный слух палача и внося смятение в скорбное состояние пленников. Или ему некогда бегать с масленкой - все мысли заняты предстоящей Работой…
Дверь открывается. Ключник не реагирует - быть может, сейчас он не ждет опасности.
ГЛАВА 7
Бескорыстные помощники, адепты познания помогут тебе пройти таинственный ритуал. Вольют в твои члены утроенные силы, одарят звериным чутьем, сверхъестественной скоростью и ничего не попросят взамен. Ты застынешь на краю утеса, радостно ощущая пульсации мощи, и Город у твоих ног сможет надеяться на помощь. Но почему на грязных улицах при твоем появлении захлопывают ставни и матери с визгом тащат детей с пыльных мостовых? Недоумеваешь? Остановись на секунду и брось взор на дрожащее отражение в мутной луже. Отчего же отпрянул? Не нравится искаженная яростью морда, уродливый горб или когтистые лапы? Коварные шутки богов. Зато, может быть, это маленькое озарение отвратит тебя от желания заглянуть в свою собственную Душу?
Огненный Сет, ставший дьяволом непосвященных, Сатана рабского племени. Прозываемый Лукавым, Локки, да еще тысячей имен. Бог абсолютной чистоты. Твоими руками иные творят поступки, что смогли бы бросить тень на жаждущих казаться Справедливыми и Непорочными. Кто, как не ты, Сет-Тифон, Тайфун, сметающий плоды досадных просчетов, очищаешь миры для следующих опытов. Как хаос - неизменное преддверие порядка, так и все новое невозможно построить без отрицания старого. Для тебя не существует понятий Честь и Грязь, стремление твое - безучастная Истина и в этом ты честен. Тобой пугают слабых духом, ибо, да, выходя из-под контроля, сеешь безусловное уничтожение, стихийные бедствия идут вслед, а маньяки и самоубийцы признают своим покровителем. И на тебя сваливают неподъёмное бремя необходимых, но сомнительных деяний. Бог-Разрушитель, трикстер, антагонист и соратник предвечного Созидателя, одинокий и гордый в своей незавидной участи, воплощение человеческого стремления к Свободе. Порождения твои - страшные, но сильные существа, хтонические чудища, волею предначертания призванные помогать зачинателю в самых мрачных, отвратных местах. Кто, из стоявших на пороге Аменти, не встречал твоего потомка - огнедышащего Кербера-Фенрира? Безобразное чудовище? Но сколько тоски и боли застыло в не знающих страха, безжалостных трех парах глаз Бессменного Стража. Глупец возразит - бесполезное создание, влачащее безрадостную жизнь у зловещих врат, пределы которых и так не отважится преступить ни одно живое существо. Неправда, ужасная тварь неразделима от Входа, мускулистое тело, рвущее стальные звенья, отточенные когти, оставляющие глубокие борозды в гранитных плитах - это лишь образ, символ могучей силы, связующей и разделяющей Две Стороны. И кому, как не ему предначертано, явив себя на поверхности, принять участие в Рагнроке - убийстве мира, убийстве ради возрождения. Насколько прочна цепь гномьей работы? А его эскорт - верные щенки, кровожадное племя, взращенные на берегах Черной реки, уже рыщут меж реальностей, исполняя чужую волю. Не злую и не добрую, нет в Божественном ни Добра, ни Зла, потому и стая не носит в истинном прозвании своем присущности к Силам, а лишь принадлежность к месту обитания.
Не Божьи Овчарки и не Адские Гончие - рожденные в долине Стикса по праву носят имя Стигийских Собак.
– Продолжай, - повторяет Ключник, но внимание Ванко занято открытой дверью.
– Милости просим, - говорят снаружи и оттуда таким же образом, как накануне Рахан, появляется еще один гость.
Со связанными за спиной руками он бежит в попытке восстановить равновесие, спотыкается и падает, бороздя щекой по шершавому полу. Сзади скрежещет засов, а новый сокамерник, не шевелясь, смачно матерится.
– Помоги, - распоряжается Ключник.
Ванко подходит и расправляется с узлами, вновь прибегая к помощи зубов, потом с недоумением смотрит, как их товарищ по несчастью садится на полу и начинает массировать побелевшие ладони.
Кровь, текущая из носа, распухшая разбитая губа, глаз, заплывший пунцовым синяком, ободранная щека и сквозь эту маску - сверкающие в улыбке зубы.
– Тесен мир, мальчики!
– Угу, - кивает Рахан.
– Стерва! - радуется Ванко.
– Опять по уши в дерьме, - подводит итог наемница.
Некоторым свойственна незримая тяга к неприятностям и, как следствие, способность встречать друг друга в самых неподходящих местах. Можно как угодно долго рассуждать о хаотичном рисунке линий вероятности, помимо чужой воли складывающихся в узор, если не верить проповедникам, что на каждом углу твердят о предначертанном пророчествами. С другой стороны, вполне логично, что люди, представляющие опасность, должны в конце концов оказаться в тюрьме. Ключник догадывался кому и чем угрожает их присутствие.
Стерва вскочила на ноги и начала тарабанить пяткой в обитую железом дверь.
– Пить хочу, воды!
Через пару минут звенящего грохота послышались шаги с той стороны и девушку сначала послали в такие места, где воду найти несколько проблематично, а потом посоветовали уняться, пока её не напоили чем-то, что навряд ли утолит её жажду.
Стерва еще раз грохнула по металлу, неблагозвучно отозвалась о своих пленителях и о говорившем стражнике в частности, после чего бухнулась рядом с Ключником и прижала к себе Ванко.
– Вот уж не надеялась рожу твоего дружка снова увидеть, - шмыгнула она разбитым носом.
– Продолжай, - Рахан настойчиво вернул мальчика к прерванному разговору.
Сентенции наемницы он безразлично пропускал мимо ушей.
А Ванко снова вернулся на лесную дорогу.
– Мертвый! - хмыкнула Стерва, когда мальчик дошел до опознания Краба, - Как же!
– А ты его знаешь? - Ключник переключился на девушку.
– Кого, Краба? - она смешно округлила глаза и выразительно глянула на Ванко, ничего не помнит бедняга, видно, сильно по голове били.
Мальчик прыснул в кулак.
– Полка! - шутить Рахан был не намерен.
– Так видела на ярмарке…
– А вместе с Крабом?
– Ну чего ты привязался, мы что, в суде?
– Думаешь, еще отпустят? Так я расскажу, что ты с нами шла!
– Вот тварь!
– Ладно, и так все понятно. Не бойся - не моя это война, только пацана жалко.
– Пацана жалко, - согласилась Стерва, - я не знала, что все из-за него.
– Нельзя его было сюда вести.
– Я правда не знала. Ключник, а, ты ведь меня точно не сдашь?
Рахан тяжело посмотрел ей в глаза. Конечно, если это хоть как-то могло помочь в сложившейся ситуации, он, не задумываясь, рассказал бы Мэду или Полку о знакомстве с девушкой, а так…
– Смысла нет.
Стерва облегченно вздохнула, отсутствие смысла - убедительный аргумент для рационального бесчувственного Ключника, она в это верила.
– Спасибо, тогда может и выкручусь, - наемница задумчиво посмотрела на темный потолок, - Полк и Краб, они вообще…
– Э, не надо, - прервал её солдат, - лучше вон пацаненка научи, что говорить. Подумай, вдруг и его вытащить сможешь.
Рахан откинулся назад, вытянул ноги и мгновенно провалился в свою дрему - у Стервы даже предательски защемило в груди от подобного хладнокровия. Однако она не решилась бы спросить калеку: будь у него хоть мизерный шанс спастись, не отрекся ли б он и от девушки и от мальчика? Не решилась бы, потому что не знала ответ. Все таки легче оставаться героем, когда уже нет надежды. А надеяться Рахану не на что - слишком много крови, вдобавок, пока наемницу тащили сюда, она слышала краем уха, что солдат положил двоих из ближнего круга Полка. Но такое хладнокровие… даже какая-то беспечная невозмутимость… не будь он таким уродом, Стерва рисковала влюбиться по уши.
Ключник заснул, девушка задумалась. Действительно заступиться за Ванко? Так у самой положение шаткое. Но ведь свидетелей на хуторе больше не осталось, а мальчик что - ребенок неразумный, он и не понял ничего, и не рассказывал, может, никому. И то правда - Рахан только что узнал… а поверит кто? А если не выгорит - Стерве хана. Вот, черт. Думай, подруга.
Толстый Том обычно ложился поздно, вернее даже наоборот - рано, рано утром. Сначала надо дождаться, пока угомонятся последние гости, затем проконтролировать уборку, после - посчитать прибыль, спланировать на завтра задания приказчику, в заботах до постели доберешься лишь перед рассветом. А сегодня еще и дружинники растревожили. Не зря неспокойно на душе стало, только увидел вечером того калеку с мальчишкой - пояснять, в чем дело, Мэд не стал, да только и дураку понятно, что гости его опасные люди были. За простыми среди ночи не приходят и после них в простынях завернутые тела не выносят. Да и шут с ними - стража свое дело сделала. А когда все проблемы позади, так приятно выйти во двор, в предрассветный прохладный воздух, вдохнуть полной грудью и выкурить не спеша маленькую трубку бесценного табака, что может себе позволить только преуспевающий человек.
Том не любил изменять своим привычкам. И сейчас, раскуривая люльку и потягиваясь, он с удовлетворением окидывал взглядом обширный двор. Том много добился в эпоху Конца света. Ворота высотой чуть не в два человеческих роста скрывают от внешних невзгод обширное пространство размером с поле для игры в мяч, постройки, хозяйственные и жилые окружают его, соединенные меж собой стенами каменной кладки. И везде порядок - крепкое хозяйство, надежный приют для любого путника. Только откуда шевеление в дальнем углу, там, где сваливают мусор, прежде чем вывезти подальше от трактира, не захламлять расчищенный вокруг стен участок? Темная тень копошится, роется, что-то вынюхивая. Здесь, внутри? Непорядок. Бродяга, нищий попрошайка забрался на территорию в поисках пропитания? А где матерые псы, что спускают на ночь с цепей? Может, загнали в конуры, когда нагрянули дружинники, да выпустить забыли? Кто-то из челяди заслужил серьёзную выволочку, пусть дрыхнет пока. Все самому. Том нырнул в дом и через минуту показался снаружи с взведенным самострелом и двинулся к тени. В сереющем рассвете существо выглядело лишь сгорбленным сгустком мрака. Что оно там роется? Ищет остатки пищи?
Трактирщик уже подобрался на расстояние, с которого промахнуться практически невозможно, однако никак не мог рассмотреть свою будущую жертву. Он остановился, начал выглядывать, вытягиваясь, когда практически под ногами заметил одну из своих собак. Мохнатое тело в луже крови и голова, запрокинутая так, что кажется отделенной от туловища. А куска шеи, горла словно нет. Том попятился, тьма в углу потекла в его сторону и из сумрака сначала блеснули две красные точки, а потом медленно материализовался крупный широкогрудый и тонконогий зверь. Узкая морда и прижатые острые уши. Волк, имеющий, конечно, мало общего с обычными серыми хищниками, теми, что лишь иногда сопровождают таких тварей, скуля и заискивая. Волколак, как говорят охотники. Надвигающийся неотвратимо и не по-собачьи плавно, исподлобья буравя бесстрастным взглядом и по-змеиному облизывая тонким языком кончики острых клыков. Так близко к Осетрову эти порождения ада не приближались, не говоря уже о внутреннем дворе трактира. Если бы Том был трусом, он не достиг бы и малой толики того, что имел. Трактирщик дождался, пока зверь приблизится на дистанцию уверенного попадания, вскинул арбалет и спустил тетиву. Мгновением раньше волк, не прекращая движения, припал на правую лапу, стрела просвистела на дюйм выше плеча и с характерным звуком вошла в дерево постройки за его спиной. Сзади раздалось, Том готов был поклясться, хриплое хихикание. Вторая тварь вынырнула из темноты и отсекла путь к бегству. Трактирщик закричал, как кричат обреченные, отчаянно и безнадежно. Звери прыгнули одновременно, спереди и сзади, стальные капканы челюстей разом сомкнулись на руке, держащей разряженный самострел и на покрытом седой щетиной горле. Беднягу развернуло и он рухнул на землю. С последним выдохом, в угасающие глаза Тома безразлично, совсем по-человечески, посмотрел один из его убийц. Почему в этом взгляде трактирщику вдруг померещилось искривленное шрамами лицо давешнего постояльца?
Судьба высыпавших на вопль домочадцев не многим отличалась от участи их хозяина. Твари ломились внутрь трактира и, как волки в овчарне, начинали безжалостную резню в тесном пространстве коридоров. Выжили в несчастном заведении лишь те, кто забаррикадировался внутри своих комнат и, трясясь от страха, забившись по углам, охватив головы дрожащими руками, скулили в тон скрежету когтей по дверям. Когда окончательно рассвело, страшные звери исчезли бесследно. Постоялый двор Толстого Тома стал первой жертвой нашествия.
Ключник спал, изредка судорожно дергаясь и скребя скрюченными пальцами тряпьё под собой, Ванко подобрался к зарешеченному окошку, смотрел на утреннюю улицу и не мешал Стерве - она думала.
И снова шаги и снова скрип дверей, и Рахан, мгновенно очнувшийся, с интересом приподнимается на локте.
– Как дела? - на пороге стоит Мэд и оружие в его руках столь же неотвратимо смотрит в лицо Ключнику, позади - так же вооруженные стражники.
– Мэд! - кричит Стерва и порывается броситься навстречу.
– Сидеть! С тобой после поговорим. Ты! - дружинник кивает головой калеке, - Сюда!
Тот не шелохнется:
– Тебе надо, ты и иди.
В два прыжка Мэд оказывается у Ключника, калека тяжело поднимается - левая рука плотно прибинтована к телу.
– Ну! - дружинник перехватывает оружие за два конца на манер обычного посоха и атакует - отталкивает от себя и бьёт основанием. Рахан некоторое время уходит от ударов, блокирует одной рукой, сопротивляется неукротимому вихрю, но пропускает тычок и оседает на пол. Мэд добивает ногой, калека прикрывается, но от удара безвольно откидывается на спину. Победитель сверху, упирается в грудь подошвой и смотрит в глаза.
– Не так ты и крут! - Мэд удовлетворенно сплевывает и, развернувшись, уходит, - Завтра Полк будет, поговорим, а потом…
Пришедшие покидают темницу, но у двери остается ведро, наполовину наполненное водой.
– Зря ты его раздражаешь, Мэд вообще не такой плохой, только психованный, - лишь захлопнулась дверь, Стерва поспешила помочь Рахану.
Ключник между тем поднялся сам и сделал это легко и непринужденно, намного проще, чем при приближении дружинника. Вид он при этом имел такой, или это лишь показалось Ванко, словно втридорога продал стеклянные бусы деревенской красавице.
Что стоит пропустить пару ударов, продемонстрировать беспомощность и скованность в движениях, дать противнику ощутить превосходство? Да ничего, если это поможет в будущем застать врасплох потерявшего бдительность. О таких вещах, конечно, Рахан предпочитал не распространяться кому бы то ни было.
Солдат ослабил бинты внизу и освободил руку - выше локтя она все также оставалась плотно прижатой к телу, но предплечье оказалось подвижным. Ключник несколько раз сжал кулак, помассировал кисть, не две действующие конечности, но, если можно так сказать, полторы - это может оказаться неожиданностью при следующем визите. Рахан подождал, пока принесут ведро и напьются его сокамерники, затем не спеша сам утолил жажду, зачерпывая воду в пригоршню.
День потянулся монотонно. Впрочем, вся жизнь в последние годы стала монотонной и скучной, если не считать развлечением постоянную борьбу. Борьбу с голодом в безрезультатных поисках пропитания, попытках вырастить в изменившихся условиях хоть что ни будь, пригодное в пищу, найти корм, позволяющий выжить в нескончаемую зиму скудной и убогой скотине. Борьбу с природой, обрушившей сначала трое суток непроглядной тьмы, затем ураганные ветры, сметающие каменные постройки, как соломенные хижины и разносящие клочья пожаров по всей земле, а потом - долгую, долгую зиму и короткое лето, пасмурные дни и резкое похолодание, наступление ледников. Борьбу с болезнями - новыми, никогда не виданными, принесенными войной, и старыми, от которых не осталось лекарств, которые разучились лечить, уповая на всеобщее благосостояние. Борьбу с дикими животными, появившимися неизвестно откуда, яростными и неуязвимыми, и с теми, что делили раньше мир с человеком, но теперь словно озверели, почувствовав слабину бывшего хозяина природы. Борьбу со своими соплеменниками - напуганными, отчаявшимися людьми, которые в своей безжалостности в стократ превосходили любого хищника. Наверное, минуты бездействия и скуки теперь воспринимались как величайший дар, вожделенный отдых, пускай и отмеренный сроком заключения, вслед за которым - Пустота.
Стерва сочинила легенду и попыталась рассказать Ванко новый вариант развития событий на хуторе. Мальчик вроде бы все понимал, но, по натуре честный, лишь пытался повторить, изложить версию своими словами, начинал сбиваться и путаться. Наемница безрезультатно старалась подсказывать, переводить в нужное русло, до тех пор, пока к обучению в середине дня не подключился дремавший до этого Ключник. Он уселся напротив паренька, взял за плечо, уставился в глаза и, чуть раскачиваясь, медленно, тягуче повторил несколько раз Как Это Было. Не просто перечислил факты, придуманные Стервой, а рассказал до малейших подробностей, вплел в текст чувства и эмоции, кои должен был испытать ребенок в тех или иных ситуациях, добиваясь того, чтобы правда в воспоминаниях тесно переплеталась с элементами вымысла.
– Ты испугался, ты очень испугался, ты зажмурил глаза, ты сильно испугался? - почти на распев декламировал Рахан.
– Да, испугался, - заворожено, будто сонный, эхом отзывался мальчик.
Закончив с таким обучением, Ключник поменял тактику и начал допрашивать вышедшего из транса Ванко. Он резко и грубо, цепляясь за все те же мелочи, чуть не доводя до слез вытаскивал из мальчика втолкованную информацию. В конце дня паренек уже сам поверил, что в глаза не видел Стервы на хуторе, к Рахану прибился случайно, путешествовали они вдвоем, встречу с Полком, ну да, вроде помнит, значения не придал, никому не рассказывал, наемницу знает, конечно, с ярмарки, испугался только, думал мертвая, и так далее. Стерва слушала и диву давалась - сама считала себя хитрой и изворотливой, но по умению лгать ох как далеко ей было до кажущегося прямым и далеким от интриг Ключника. Побывай она, как Ванко, рядом с солдатом во всех описываемых событиях, быть может, уже не так удивлялась бы контрастам в его действиях и поведении.
Вечер наступил незаметно. Никакой еды за день так и не принесли, словно забыли о пленниках, но особого дискомфорта это не вызвало - день голодания, не самое страшное испытание для привыкших к более жестоким лишениям людей. С приходом темноты обстановка, по крайней мере на улице, оживилась. Стерва и Ванко прилипли к маленькому оконцу и всматривались в растревоженный муравейник города. Топот ног и отблески пылающих факелов, крики, грохот и громовые раскаты - все говорило о том, что не все ладно за стенами Осетрова.
– Что у них там? - переспрашивал Стерва у Ванко, вслушивающегося в доносившиеся с улицы обрывки команд и выкриков.
– Держать прорыв… перебросить людей… прикрывать… ругаются, - пересказывал мальчик.
Ключник спал.
Суета не прекращалась всю ночь, а ближе к утру шевеление за стенами темницы возвестило о скором прибытии гостей. Рахан ожил также молниеносно, как и всегда, и с неестественной хромой грацией ринулся к двери и замер в темном углу рядом со створом. Заскрипели петли, в отворившемся проеме возникла рука с факелом. Пришедший не спешил оказаться под сводами камеры - сначала он попытался осветить внутреннее пространство, не переступая порог. Ключник не дал ему это сделать. Он перехватил руку противника и резко дернул на себя. Ночной гость с треском приложился лицом в косяк и стал заваливаться назад. Солдат уже был в проеме и вновь потянул противника к себе и, когда тот практически навалился на него, зацепил за затылок наполовину прибинтованной рукой, сделал шаг назад и с силой опустил на выброшенное вверх колено. Хруст в районе лица прозвучал еще отчетливее, практически одновременно Ключник свободной рукой вцепился за пояс, сделал какую-то немыслимую подножку и захватывающим кульбитом отправил гостя на середину камеры. Это, как и все, что творил калека во время драки заняло мгновенья - Стерва не успела и рта раскрыть, как Рахан уже был в коридоре, готовый заняться спутниками вошедшего.
Там было пусто.
А сзади, внутри темницы, зашевелился и начал подниматься поверженный противник. То, что он нашел в себе силы после столь чувствительных ударов, делало ему честь, однако продолжать схватку с неистовым Раханом казалось, по крайней мере Стерве, сущим безумством. Тем более последний оказался рядом и уже заносил ногу в крепком тяжелом сапоге. Следующий удар гость не пропустил - отбил скрещенными руками, сам, не вставая, крутанулся на корточках и подсек Ключника. Высоко подбросив ноги, солдат ухнул вниз, но не плашмя, а, изогнувшись, на лопатки, пружиной выпрямился и, как мячик, отскочил назад, перевернулся и замер в боевой стойке. На долю секунды противники застыли друг напротив друга.
– Угомонись! - начал было вошедший, но Рахан уже атаковал.
Начавшийся бой заворожил и повидавшую всякого Стерву и не искушенного в стилях мордобоя Ванко. Это не было похоже на ярмарочную кулачную драку, когда соперники кружат друг напротив друга и обмениваются тяжелыми ударами, лишь изредка подключая ноги. Это не было борьбой, когда противники, сопя, сцепляются друг с другом и подсечкой норовят бросить вниз, взять на излом конечность. Это не было ни тем, ни другим. Это был Танец, в котором недруги состязались в ловкости и рациональности движений. Где ошибившийся получал удары, от коих нельзя было увернуться, повинуясь собственной инерции оказывался в таких положениях, что встреча с полом либо стеной, или кулаком неприятеля сулила непоправимые повреждения, подвергался захватам, в которых лишь нечеловеческая сноровка и выносливость партнеров позволяла не остаться без конечностей. Страшный, но увлекательный гибельный танец. И Рахан в нем проигрывал. Пришелец постепенно отходил от первого потрясения, а Ключник, хромой, пусть хромота его странным образом и попадала в резонанс с обманными раскачивающимися движениями, практически однорукий, хотя скованная по локоть рука прекрасно отражала нападение на среднем уровне, Ключник медленно сдавал позиции. Однако у опытной Стервы откуда-то создалось впечатление, что противник нет, не щадит старого солдата, но ведет бой ювелирно - так, чтобы свести количество наносимого вреда к минимуму. Рахан, напротив, действовал с беспощадной жестокостью, любая помарка со стороны оппонента грозила не просто травмой - смертью. Это не могло долго продолжаться и это закончилось: в неуловимое мгновение другу Ванко не хватило стремительности и он оказался на коленях, с заведенной за спиной рукой, и сдавленным изгибом локтя горлом. Более того - неизвестно откуда возникший в охватившей шею руке неприятеля внушительный тесак гипнотически поблескивал лезвием перед глазами.
Огненный Сет, ставший дьяволом непосвященных, Сатана рабского племени. Прозываемый Лукавым, Локки, да еще тысячей имен. Бог абсолютной чистоты. Твоими руками иные творят поступки, что смогли бы бросить тень на жаждущих казаться Справедливыми и Непорочными. Кто, как не ты, Сет-Тифон, Тайфун, сметающий плоды досадных просчетов, очищаешь миры для следующих опытов. Как хаос - неизменное преддверие порядка, так и все новое невозможно построить без отрицания старого. Для тебя не существует понятий Честь и Грязь, стремление твое - безучастная Истина и в этом ты честен. Тобой пугают слабых духом, ибо, да, выходя из-под контроля, сеешь безусловное уничтожение, стихийные бедствия идут вслед, а маньяки и самоубийцы признают своим покровителем. И на тебя сваливают неподъёмное бремя необходимых, но сомнительных деяний. Бог-Разрушитель, трикстер, антагонист и соратник предвечного Созидателя, одинокий и гордый в своей незавидной участи, воплощение человеческого стремления к Свободе. Порождения твои - страшные, но сильные существа, хтонические чудища, волею предначертания призванные помогать зачинателю в самых мрачных, отвратных местах. Кто, из стоявших на пороге Аменти, не встречал твоего потомка - огнедышащего Кербера-Фенрира? Безобразное чудовище? Но сколько тоски и боли застыло в не знающих страха, безжалостных трех парах глаз Бессменного Стража. Глупец возразит - бесполезное создание, влачащее безрадостную жизнь у зловещих врат, пределы которых и так не отважится преступить ни одно живое существо. Неправда, ужасная тварь неразделима от Входа, мускулистое тело, рвущее стальные звенья, отточенные когти, оставляющие глубокие борозды в гранитных плитах - это лишь образ, символ могучей силы, связующей и разделяющей Две Стороны. И кому, как не ему предначертано, явив себя на поверхности, принять участие в Рагнроке - убийстве мира, убийстве ради возрождения. Насколько прочна цепь гномьей работы? А его эскорт - верные щенки, кровожадное племя, взращенные на берегах Черной реки, уже рыщут меж реальностей, исполняя чужую волю. Не злую и не добрую, нет в Божественном ни Добра, ни Зла, потому и стая не носит в истинном прозвании своем присущности к Силам, а лишь принадлежность к месту обитания.
Не Божьи Овчарки и не Адские Гончие - рожденные в долине Стикса по праву носят имя Стигийских Собак.
– Продолжай, - повторяет Ключник, но внимание Ванко занято открытой дверью.
– Милости просим, - говорят снаружи и оттуда таким же образом, как накануне Рахан, появляется еще один гость.
Со связанными за спиной руками он бежит в попытке восстановить равновесие, спотыкается и падает, бороздя щекой по шершавому полу. Сзади скрежещет засов, а новый сокамерник, не шевелясь, смачно матерится.
– Помоги, - распоряжается Ключник.
Ванко подходит и расправляется с узлами, вновь прибегая к помощи зубов, потом с недоумением смотрит, как их товарищ по несчастью садится на полу и начинает массировать побелевшие ладони.
Кровь, текущая из носа, распухшая разбитая губа, глаз, заплывший пунцовым синяком, ободранная щека и сквозь эту маску - сверкающие в улыбке зубы.
– Тесен мир, мальчики!
– Угу, - кивает Рахан.
– Стерва! - радуется Ванко.
– Опять по уши в дерьме, - подводит итог наемница.
Некоторым свойственна незримая тяга к неприятностям и, как следствие, способность встречать друг друга в самых неподходящих местах. Можно как угодно долго рассуждать о хаотичном рисунке линий вероятности, помимо чужой воли складывающихся в узор, если не верить проповедникам, что на каждом углу твердят о предначертанном пророчествами. С другой стороны, вполне логично, что люди, представляющие опасность, должны в конце концов оказаться в тюрьме. Ключник догадывался кому и чем угрожает их присутствие.
Стерва вскочила на ноги и начала тарабанить пяткой в обитую железом дверь.
– Пить хочу, воды!
Через пару минут звенящего грохота послышались шаги с той стороны и девушку сначала послали в такие места, где воду найти несколько проблематично, а потом посоветовали уняться, пока её не напоили чем-то, что навряд ли утолит её жажду.
Стерва еще раз грохнула по металлу, неблагозвучно отозвалась о своих пленителях и о говорившем стражнике в частности, после чего бухнулась рядом с Ключником и прижала к себе Ванко.
– Вот уж не надеялась рожу твоего дружка снова увидеть, - шмыгнула она разбитым носом.
– Продолжай, - Рахан настойчиво вернул мальчика к прерванному разговору.
Сентенции наемницы он безразлично пропускал мимо ушей.
А Ванко снова вернулся на лесную дорогу.
– Мертвый! - хмыкнула Стерва, когда мальчик дошел до опознания Краба, - Как же!
– А ты его знаешь? - Ключник переключился на девушку.
– Кого, Краба? - она смешно округлила глаза и выразительно глянула на Ванко, ничего не помнит бедняга, видно, сильно по голове били.
Мальчик прыснул в кулак.
– Полка! - шутить Рахан был не намерен.
– Так видела на ярмарке…
– А вместе с Крабом?
– Ну чего ты привязался, мы что, в суде?
– Думаешь, еще отпустят? Так я расскажу, что ты с нами шла!
– Вот тварь!
– Ладно, и так все понятно. Не бойся - не моя это война, только пацана жалко.
– Пацана жалко, - согласилась Стерва, - я не знала, что все из-за него.
– Нельзя его было сюда вести.
– Я правда не знала. Ключник, а, ты ведь меня точно не сдашь?
Рахан тяжело посмотрел ей в глаза. Конечно, если это хоть как-то могло помочь в сложившейся ситуации, он, не задумываясь, рассказал бы Мэду или Полку о знакомстве с девушкой, а так…
– Смысла нет.
Стерва облегченно вздохнула, отсутствие смысла - убедительный аргумент для рационального бесчувственного Ключника, она в это верила.
– Спасибо, тогда может и выкручусь, - наемница задумчиво посмотрела на темный потолок, - Полк и Краб, они вообще…
– Э, не надо, - прервал её солдат, - лучше вон пацаненка научи, что говорить. Подумай, вдруг и его вытащить сможешь.
Рахан откинулся назад, вытянул ноги и мгновенно провалился в свою дрему - у Стервы даже предательски защемило в груди от подобного хладнокровия. Однако она не решилась бы спросить калеку: будь у него хоть мизерный шанс спастись, не отрекся ли б он и от девушки и от мальчика? Не решилась бы, потому что не знала ответ. Все таки легче оставаться героем, когда уже нет надежды. А надеяться Рахану не на что - слишком много крови, вдобавок, пока наемницу тащили сюда, она слышала краем уха, что солдат положил двоих из ближнего круга Полка. Но такое хладнокровие… даже какая-то беспечная невозмутимость… не будь он таким уродом, Стерва рисковала влюбиться по уши.
Ключник заснул, девушка задумалась. Действительно заступиться за Ванко? Так у самой положение шаткое. Но ведь свидетелей на хуторе больше не осталось, а мальчик что - ребенок неразумный, он и не понял ничего, и не рассказывал, может, никому. И то правда - Рахан только что узнал… а поверит кто? А если не выгорит - Стерве хана. Вот, черт. Думай, подруга.
Толстый Том обычно ложился поздно, вернее даже наоборот - рано, рано утром. Сначала надо дождаться, пока угомонятся последние гости, затем проконтролировать уборку, после - посчитать прибыль, спланировать на завтра задания приказчику, в заботах до постели доберешься лишь перед рассветом. А сегодня еще и дружинники растревожили. Не зря неспокойно на душе стало, только увидел вечером того калеку с мальчишкой - пояснять, в чем дело, Мэд не стал, да только и дураку понятно, что гости его опасные люди были. За простыми среди ночи не приходят и после них в простынях завернутые тела не выносят. Да и шут с ними - стража свое дело сделала. А когда все проблемы позади, так приятно выйти во двор, в предрассветный прохладный воздух, вдохнуть полной грудью и выкурить не спеша маленькую трубку бесценного табака, что может себе позволить только преуспевающий человек.
Том не любил изменять своим привычкам. И сейчас, раскуривая люльку и потягиваясь, он с удовлетворением окидывал взглядом обширный двор. Том много добился в эпоху Конца света. Ворота высотой чуть не в два человеческих роста скрывают от внешних невзгод обширное пространство размером с поле для игры в мяч, постройки, хозяйственные и жилые окружают его, соединенные меж собой стенами каменной кладки. И везде порядок - крепкое хозяйство, надежный приют для любого путника. Только откуда шевеление в дальнем углу, там, где сваливают мусор, прежде чем вывезти подальше от трактира, не захламлять расчищенный вокруг стен участок? Темная тень копошится, роется, что-то вынюхивая. Здесь, внутри? Непорядок. Бродяга, нищий попрошайка забрался на территорию в поисках пропитания? А где матерые псы, что спускают на ночь с цепей? Может, загнали в конуры, когда нагрянули дружинники, да выпустить забыли? Кто-то из челяди заслужил серьёзную выволочку, пусть дрыхнет пока. Все самому. Том нырнул в дом и через минуту показался снаружи с взведенным самострелом и двинулся к тени. В сереющем рассвете существо выглядело лишь сгорбленным сгустком мрака. Что оно там роется? Ищет остатки пищи?
Трактирщик уже подобрался на расстояние, с которого промахнуться практически невозможно, однако никак не мог рассмотреть свою будущую жертву. Он остановился, начал выглядывать, вытягиваясь, когда практически под ногами заметил одну из своих собак. Мохнатое тело в луже крови и голова, запрокинутая так, что кажется отделенной от туловища. А куска шеи, горла словно нет. Том попятился, тьма в углу потекла в его сторону и из сумрака сначала блеснули две красные точки, а потом медленно материализовался крупный широкогрудый и тонконогий зверь. Узкая морда и прижатые острые уши. Волк, имеющий, конечно, мало общего с обычными серыми хищниками, теми, что лишь иногда сопровождают таких тварей, скуля и заискивая. Волколак, как говорят охотники. Надвигающийся неотвратимо и не по-собачьи плавно, исподлобья буравя бесстрастным взглядом и по-змеиному облизывая тонким языком кончики острых клыков. Так близко к Осетрову эти порождения ада не приближались, не говоря уже о внутреннем дворе трактира. Если бы Том был трусом, он не достиг бы и малой толики того, что имел. Трактирщик дождался, пока зверь приблизится на дистанцию уверенного попадания, вскинул арбалет и спустил тетиву. Мгновением раньше волк, не прекращая движения, припал на правую лапу, стрела просвистела на дюйм выше плеча и с характерным звуком вошла в дерево постройки за его спиной. Сзади раздалось, Том готов был поклясться, хриплое хихикание. Вторая тварь вынырнула из темноты и отсекла путь к бегству. Трактирщик закричал, как кричат обреченные, отчаянно и безнадежно. Звери прыгнули одновременно, спереди и сзади, стальные капканы челюстей разом сомкнулись на руке, держащей разряженный самострел и на покрытом седой щетиной горле. Беднягу развернуло и он рухнул на землю. С последним выдохом, в угасающие глаза Тома безразлично, совсем по-человечески, посмотрел один из его убийц. Почему в этом взгляде трактирщику вдруг померещилось искривленное шрамами лицо давешнего постояльца?
Судьба высыпавших на вопль домочадцев не многим отличалась от участи их хозяина. Твари ломились внутрь трактира и, как волки в овчарне, начинали безжалостную резню в тесном пространстве коридоров. Выжили в несчастном заведении лишь те, кто забаррикадировался внутри своих комнат и, трясясь от страха, забившись по углам, охватив головы дрожащими руками, скулили в тон скрежету когтей по дверям. Когда окончательно рассвело, страшные звери исчезли бесследно. Постоялый двор Толстого Тома стал первой жертвой нашествия.
Ключник спал, изредка судорожно дергаясь и скребя скрюченными пальцами тряпьё под собой, Ванко подобрался к зарешеченному окошку, смотрел на утреннюю улицу и не мешал Стерве - она думала.
И снова шаги и снова скрип дверей, и Рахан, мгновенно очнувшийся, с интересом приподнимается на локте.
– Как дела? - на пороге стоит Мэд и оружие в его руках столь же неотвратимо смотрит в лицо Ключнику, позади - так же вооруженные стражники.
– Мэд! - кричит Стерва и порывается броситься навстречу.
– Сидеть! С тобой после поговорим. Ты! - дружинник кивает головой калеке, - Сюда!
Тот не шелохнется:
– Тебе надо, ты и иди.
В два прыжка Мэд оказывается у Ключника, калека тяжело поднимается - левая рука плотно прибинтована к телу.
– Ну! - дружинник перехватывает оружие за два конца на манер обычного посоха и атакует - отталкивает от себя и бьёт основанием. Рахан некоторое время уходит от ударов, блокирует одной рукой, сопротивляется неукротимому вихрю, но пропускает тычок и оседает на пол. Мэд добивает ногой, калека прикрывается, но от удара безвольно откидывается на спину. Победитель сверху, упирается в грудь подошвой и смотрит в глаза.
– Не так ты и крут! - Мэд удовлетворенно сплевывает и, развернувшись, уходит, - Завтра Полк будет, поговорим, а потом…
Пришедшие покидают темницу, но у двери остается ведро, наполовину наполненное водой.
– Зря ты его раздражаешь, Мэд вообще не такой плохой, только психованный, - лишь захлопнулась дверь, Стерва поспешила помочь Рахану.
Ключник между тем поднялся сам и сделал это легко и непринужденно, намного проще, чем при приближении дружинника. Вид он при этом имел такой, или это лишь показалось Ванко, словно втридорога продал стеклянные бусы деревенской красавице.
Что стоит пропустить пару ударов, продемонстрировать беспомощность и скованность в движениях, дать противнику ощутить превосходство? Да ничего, если это поможет в будущем застать врасплох потерявшего бдительность. О таких вещах, конечно, Рахан предпочитал не распространяться кому бы то ни было.
Солдат ослабил бинты внизу и освободил руку - выше локтя она все также оставалась плотно прижатой к телу, но предплечье оказалось подвижным. Ключник несколько раз сжал кулак, помассировал кисть, не две действующие конечности, но, если можно так сказать, полторы - это может оказаться неожиданностью при следующем визите. Рахан подождал, пока принесут ведро и напьются его сокамерники, затем не спеша сам утолил жажду, зачерпывая воду в пригоршню.
День потянулся монотонно. Впрочем, вся жизнь в последние годы стала монотонной и скучной, если не считать развлечением постоянную борьбу. Борьбу с голодом в безрезультатных поисках пропитания, попытках вырастить в изменившихся условиях хоть что ни будь, пригодное в пищу, найти корм, позволяющий выжить в нескончаемую зиму скудной и убогой скотине. Борьбу с природой, обрушившей сначала трое суток непроглядной тьмы, затем ураганные ветры, сметающие каменные постройки, как соломенные хижины и разносящие клочья пожаров по всей земле, а потом - долгую, долгую зиму и короткое лето, пасмурные дни и резкое похолодание, наступление ледников. Борьбу с болезнями - новыми, никогда не виданными, принесенными войной, и старыми, от которых не осталось лекарств, которые разучились лечить, уповая на всеобщее благосостояние. Борьбу с дикими животными, появившимися неизвестно откуда, яростными и неуязвимыми, и с теми, что делили раньше мир с человеком, но теперь словно озверели, почувствовав слабину бывшего хозяина природы. Борьбу со своими соплеменниками - напуганными, отчаявшимися людьми, которые в своей безжалостности в стократ превосходили любого хищника. Наверное, минуты бездействия и скуки теперь воспринимались как величайший дар, вожделенный отдых, пускай и отмеренный сроком заключения, вслед за которым - Пустота.
Стерва сочинила легенду и попыталась рассказать Ванко новый вариант развития событий на хуторе. Мальчик вроде бы все понимал, но, по натуре честный, лишь пытался повторить, изложить версию своими словами, начинал сбиваться и путаться. Наемница безрезультатно старалась подсказывать, переводить в нужное русло, до тех пор, пока к обучению в середине дня не подключился дремавший до этого Ключник. Он уселся напротив паренька, взял за плечо, уставился в глаза и, чуть раскачиваясь, медленно, тягуче повторил несколько раз Как Это Было. Не просто перечислил факты, придуманные Стервой, а рассказал до малейших подробностей, вплел в текст чувства и эмоции, кои должен был испытать ребенок в тех или иных ситуациях, добиваясь того, чтобы правда в воспоминаниях тесно переплеталась с элементами вымысла.
– Ты испугался, ты очень испугался, ты зажмурил глаза, ты сильно испугался? - почти на распев декламировал Рахан.
– Да, испугался, - заворожено, будто сонный, эхом отзывался мальчик.
Закончив с таким обучением, Ключник поменял тактику и начал допрашивать вышедшего из транса Ванко. Он резко и грубо, цепляясь за все те же мелочи, чуть не доводя до слез вытаскивал из мальчика втолкованную информацию. В конце дня паренек уже сам поверил, что в глаза не видел Стервы на хуторе, к Рахану прибился случайно, путешествовали они вдвоем, встречу с Полком, ну да, вроде помнит, значения не придал, никому не рассказывал, наемницу знает, конечно, с ярмарки, испугался только, думал мертвая, и так далее. Стерва слушала и диву давалась - сама считала себя хитрой и изворотливой, но по умению лгать ох как далеко ей было до кажущегося прямым и далеким от интриг Ключника. Побывай она, как Ванко, рядом с солдатом во всех описываемых событиях, быть может, уже не так удивлялась бы контрастам в его действиях и поведении.
Вечер наступил незаметно. Никакой еды за день так и не принесли, словно забыли о пленниках, но особого дискомфорта это не вызвало - день голодания, не самое страшное испытание для привыкших к более жестоким лишениям людей. С приходом темноты обстановка, по крайней мере на улице, оживилась. Стерва и Ванко прилипли к маленькому оконцу и всматривались в растревоженный муравейник города. Топот ног и отблески пылающих факелов, крики, грохот и громовые раскаты - все говорило о том, что не все ладно за стенами Осетрова.
– Что у них там? - переспрашивал Стерва у Ванко, вслушивающегося в доносившиеся с улицы обрывки команд и выкриков.
– Держать прорыв… перебросить людей… прикрывать… ругаются, - пересказывал мальчик.
Ключник спал.
Суета не прекращалась всю ночь, а ближе к утру шевеление за стенами темницы возвестило о скором прибытии гостей. Рахан ожил также молниеносно, как и всегда, и с неестественной хромой грацией ринулся к двери и замер в темном углу рядом со створом. Заскрипели петли, в отворившемся проеме возникла рука с факелом. Пришедший не спешил оказаться под сводами камеры - сначала он попытался осветить внутреннее пространство, не переступая порог. Ключник не дал ему это сделать. Он перехватил руку противника и резко дернул на себя. Ночной гость с треском приложился лицом в косяк и стал заваливаться назад. Солдат уже был в проеме и вновь потянул противника к себе и, когда тот практически навалился на него, зацепил за затылок наполовину прибинтованной рукой, сделал шаг назад и с силой опустил на выброшенное вверх колено. Хруст в районе лица прозвучал еще отчетливее, практически одновременно Ключник свободной рукой вцепился за пояс, сделал какую-то немыслимую подножку и захватывающим кульбитом отправил гостя на середину камеры. Это, как и все, что творил калека во время драки заняло мгновенья - Стерва не успела и рта раскрыть, как Рахан уже был в коридоре, готовый заняться спутниками вошедшего.
Там было пусто.
А сзади, внутри темницы, зашевелился и начал подниматься поверженный противник. То, что он нашел в себе силы после столь чувствительных ударов, делало ему честь, однако продолжать схватку с неистовым Раханом казалось, по крайней мере Стерве, сущим безумством. Тем более последний оказался рядом и уже заносил ногу в крепком тяжелом сапоге. Следующий удар гость не пропустил - отбил скрещенными руками, сам, не вставая, крутанулся на корточках и подсек Ключника. Высоко подбросив ноги, солдат ухнул вниз, но не плашмя, а, изогнувшись, на лопатки, пружиной выпрямился и, как мячик, отскочил назад, перевернулся и замер в боевой стойке. На долю секунды противники застыли друг напротив друга.
– Угомонись! - начал было вошедший, но Рахан уже атаковал.
Начавшийся бой заворожил и повидавшую всякого Стерву и не искушенного в стилях мордобоя Ванко. Это не было похоже на ярмарочную кулачную драку, когда соперники кружат друг напротив друга и обмениваются тяжелыми ударами, лишь изредка подключая ноги. Это не было борьбой, когда противники, сопя, сцепляются друг с другом и подсечкой норовят бросить вниз, взять на излом конечность. Это не было ни тем, ни другим. Это был Танец, в котором недруги состязались в ловкости и рациональности движений. Где ошибившийся получал удары, от коих нельзя было увернуться, повинуясь собственной инерции оказывался в таких положениях, что встреча с полом либо стеной, или кулаком неприятеля сулила непоправимые повреждения, подвергался захватам, в которых лишь нечеловеческая сноровка и выносливость партнеров позволяла не остаться без конечностей. Страшный, но увлекательный гибельный танец. И Рахан в нем проигрывал. Пришелец постепенно отходил от первого потрясения, а Ключник, хромой, пусть хромота его странным образом и попадала в резонанс с обманными раскачивающимися движениями, практически однорукий, хотя скованная по локоть рука прекрасно отражала нападение на среднем уровне, Ключник медленно сдавал позиции. Однако у опытной Стервы откуда-то создалось впечатление, что противник нет, не щадит старого солдата, но ведет бой ювелирно - так, чтобы свести количество наносимого вреда к минимуму. Рахан, напротив, действовал с беспощадной жестокостью, любая помарка со стороны оппонента грозила не просто травмой - смертью. Это не могло долго продолжаться и это закончилось: в неуловимое мгновение другу Ванко не хватило стремительности и он оказался на коленях, с заведенной за спиной рукой, и сдавленным изгибом локтя горлом. Более того - неизвестно откуда возникший в охватившей шею руке неприятеля внушительный тесак гипнотически поблескивал лезвием перед глазами.