Страница:
– Пацан, она бы тебе кишки сейчас выпустила, не поморщилась, а? - Ключник продолжал поигрывать ножом у лица пленницы, - Говорить будем?
– О чем? - тихо переспросила наемница, грустно, так, что у Ванко защемило в груди.
– Зачем это все? Вы сюда не за наживой пришли, да и взять на хуторе нечего, ты лучше меня знаешь.
– Акция, Краб приказал, а почему именно здесь - не знаю, не мы решаем.
– Краб - этот? - кивнул в сторону Серого Ключник.
– Нет, - встрял Ванко, видевший, как тяжело даются раненной Стерве слова, - его тут нет.
– Кончи меня, а? - спокойно посмотрела в глаза солдату пленница, - Надоело все…
Рахан вдруг бросил тесак в ножны и уселся на ступень рядом со Стервой вытянув вперед искалеченную ногу.
– Смерти хочешь? Я палачом не подвязывался.
– Я видела, - прошептала под нос наемница.
Ключник повел бровью на подвижной половине лица, помолчал.
– Так то для хороших людей…
– Все равно ведь сдохну, - махнула ладонью в сторону торчащей стрелы девушка.
– Покашляй, - Рахан не изменял себе, его поведение никак не вязалось с обстановкой, вот и минуту назад он готов был резать человека на куски, а сейчас разыгрывал мирного целителя.
Стерва несколько раз кашлянула, придерживая плечо здоровой рукой и морщась от боли.
– Жить будешь, если без заражения обойдется.
Ключник задумался на секунду, потом повернулся к девушке и начал расстегивать на ней кожаную куртку.
– Все-таки позабавиться решил, - краем рта усмехнулась Стерва.
Рахан подцепил ножом отверстие в одежде, из которого торчал оперенный наконечник, резким движением полоснул куртку донизу.
– Я своего последнего как-то не так представляла, - раненная вытянула руки, помогая снять грубую кожанку.
Ключник расправился с рубахой так же, как до этого с курткой. Ванко невольно покраснел - небольшие упругие груди и задорно торчащие покрытые гусиной кожей соски не часто удавалось наблюдать на подчинявшемся строгим законам хуторе. Точнее, за исключением памятного посещения палатки работорговцев, обнаженное женское тело, да еще такое соблазнительное, он наблюдал впервые.
– Хорош глазеть, принеси огня, - распорядился Рахан.
Чего-чего, а огня вокруг хватало - завывая и потрескивая, полыхало половина домов, поэтому много времени на его поиски пареньку не понадобилось.
Ключник тем временем извлек из кармана небольшой, около дюйма длиной, металлический цилиндр с закругленным навершием, сковырнул его ножом и высыпал на расстеленную тряпицу горку черного порошка.
– Не жалко? - краем глаза Стерва наблюдала за манипуляциями.
– Жалко, - Рахан повертел в пальцах маленький золотистый купол, закрывавший цилиндр, подбросил в ладони и зашвырнул подальше.
Последующее - завораживающий акт языческого целительства, огненное очищение в исполнении Ключника. Он аккуратно ощупывает стрелу, отчего девушка сдержанно постанывает, а потом резко толкает вперед - наконечник выходит насквозь, брызжет кровь и с протяжным воплем пленная теряет сознание.
– Придерживай, - мальчик подхватывает Стерву со здорового бока.
Рахан обламывает оперение - тело в руках Ванко судорожно дергается. Щепоть странного порошка на переломанное древко, солдат зажимает в пальцах зазубренный наконечник, в другую руку берет тлеющую головешку.
– Поехали! - он толкает углем в слом и выдергивает стрелу из груди.
Шипение, треск искр и запах паленого мяса - наемница взвывает и приходит в себя. Что это - лечение или изощренная пытка? Также быстро Ключник бросает остатки порошка на края раны и прижигает спереди и сзади, бинтует её располосованной стервиной рубахой.
– Снадобья какие были у вас? - спрашивает он у глотающей слезы наемницы.
– У Серого посмотри, - сквозь зубы отвечает она.
Рахан идет к трупу и вытряхивает подсумки, осматривает пригоршню маленьких склянок и вытертых грязно желтых бумажных пакетиков с неразборчивыми надписями.
– Мусор все, Лекаря б сюда… может, вот это хоть как сгодится…
Ключник отбирает один конверт и начинает надрывать его поперек узкими полосами. Из открывшихся маленьких кармашков высыпает в ладонь скомковавшиеся гранулы белой пудры, забрасывает всю горсть Стерве в рот и дает запить из подобранной у главаря фляжки.
Стерва кривится, потом по-рыбьи округляет губы.
– Ух… знал бы ты, что он в свою баклагу наливает…
– Ничего, тебе сейчас полезно.
Ванко рассматривает отброшенный изодранный пакет. Он умеет читать и может разобрать название: Клацид.
Черное и белое. Огонь и горечь. Мальчик слышал легенды о живой и мертвой воде. Мертвой действительно обрабатывали раны погибших героев, заставляя сойтись изодранные края кожи. Живой же кропили губы, возвращая жизнь омертвевшим членам. Чудесные снадобья оказались порошком. А может, просто время иссушило влагу из таинственных эликсиров? Воистину, чуден мир за стенами маленького хутора. Интересно, какое имя у черного средства?
А так ли важен мальчику ничего не значащий термин? Ключник вот, например, хоть и не алхимик, но смог бы вспомнить, да что ему с того? Вспомнить истинное имя Темного Духа, кого заточают в железные стены и под свинцовые пробки. Если Ванко спросил, солдат сказал бы - Кордит. Но когда бы он узнал, о чем размышляет паренек, то немало удивился - ни за что не пришли б самому в голову столь странные аналогии.
– Спасибо, - Стерва поморщилась и потянулась за флягой, - Дай еще глотнуть, кишки согреть.
Видно, что наемнице без засевшего внутри куска древесины стало полегче. Ключник снял крышку и понюхал содержимое:
– Да, отборное пойло.
– Хлебни и сам.
Но калека не хочет давать волю своим личным бесам.
Рахан покачал головой и передал сосуд девушке.
– Странная вы пара, - Стерва делает большой глоток, - что дальше со мной будет?
Видела бы она себя со стороны, куда уж страннее картина - за стеной частокола, в окружении горящих изб, сидят посреди хутора три непохожих друг на друга человека. Рядом разбросаны мертвые тела, кто просто так, кто укрытый саваном, еще больше пожирается погребальным костром, сложенным на месте бывших очагов. Обнаженная по пояс девушка с перевязанным плечом и флягой крепкого перегона в руках. Изуродованный калека в нелепом балахоне, занятый взведением самострела. Мальчик в добротной, слегка измазанной, крестьянской одежде, который старательно старается не бросать взгляды на наготу спутницы. Семья сумасшедших на трагически закончившемся деревенском пикнике.
– У меня к тебе ничего нет, - Ключник зарядил оружие и отложил в сторону, - С пацаном вы квиты, разойдемся каждый себе.
Солдат поднялся и начал собираться. Взял удобный заплечный мешок Серого, попробовал его сабли - нет, орудовать таким вооружением он, похоже, не обучался, отбросил в сторону. Сложил в подобранный берестяной колчан все найденные стрелы, прошелся по домам, которые еще не занялись огнем, вынес немного снеди и несколько плотных одеял. Набросил Стерве на плечи прихваченную где-то перелатанную куртку, положил к ногам чистую мужскую рубаху. Спасаться с идущего ко дну корабля было ему не впервой.
Все это время девушка сидела и рассматривала фляжку.
– Нравитесь вы мне оба, - подала она голос, - вот вам подарок: из ворот не высовывайтесь, напротив в лесу стрелок… Краб.
– А достанет?
– Есть из чего.
– Настоящее оружие?
– Угу.
– И что там?
– Я не очень разбираюсь.
– Хорошо, выйдем сзади через ограду.
Ванко посмотрел на спутника - уже знакомая искра мелькнула в глубине бесцветного глаза. Уходить они смогут только на лодке, а как выбраться к маленькому причалу, не появившись на открытом пространстве возле ворот? И интерес, так редко оживляющий взгляд калеки - нет, не пройдет он мимо затаившегося обладателя боевого артефакта. А раненная Стерва одна в лесу не выживет.
– Рахан, может возьмем её?
Зачем спутники не нуждающемуся в общении бродяге? Ключник задумался, но до устья по течению дело нехитрое, а дальше и сами справятся.
– Пойдешь? - кивнул он наемнице.
– Ну спасибо, хоть малыш заступился. К людям выберемся, потом я вас стеснять не стану.
Маленький отряд по веревкам спустился с частокола, после чего Ключник оставил попутчиков у ограды, а сам лесом, в обход начал выбираться к месту, где со слов девушки, находился в засаде Краб.
Ходить по чаще, не смотря на хромоту, он мог не хуже настоящего охотника, передвигался быстро и бесшумно, ориентировался, словно в чистом поле, поэтому своего соперника обнаружил довольно быстро. Точнее, то, что от него осталось.
Почти на самом краю наступающего подлеска, на небольшом удобном взгорке копошилась над окровавленными лохмотьями громадная серая туша.
Наверное, калека был по-настоящему бесшумен лишь для несовершенных человеческих органов. Только он приблизился, как зверь оторвался от трапезы и поднял голову в сторону Рахана. Невиданный зверь. В холке почти по пояс взрослому человеку, тонкие поджарые лапы и широкая, покрытая густой жесткой шерстью грудь. Совсем не собачий, голый, как будто в чешуе, длинный и по-змеиному извивающийся, хвост. Вытянутая заостренная морда с рядами острых, истекающих кровавой слюной клыков, тонким, живущим своей жизнью языком. Волком это животное можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Чудовище уставилось своими красными глазами с по-человечески большим белком вокруг радужной оболочки на замершего солдата. Тварь не собиралась делиться своей добычей, будь то ароматная сочная плоть или бесполезное снаряжение жертвы. При всей своей силе и ловкости Ключник в нынешнем состоянии не мог противостоять стремительной дикой энергии.
Зверь наклонил голову и утробно зарычал.
ГЛАВА 6
– О чем? - тихо переспросила наемница, грустно, так, что у Ванко защемило в груди.
– Зачем это все? Вы сюда не за наживой пришли, да и взять на хуторе нечего, ты лучше меня знаешь.
– Акция, Краб приказал, а почему именно здесь - не знаю, не мы решаем.
– Краб - этот? - кивнул в сторону Серого Ключник.
– Нет, - встрял Ванко, видевший, как тяжело даются раненной Стерве слова, - его тут нет.
– Кончи меня, а? - спокойно посмотрела в глаза солдату пленница, - Надоело все…
Рахан вдруг бросил тесак в ножны и уселся на ступень рядом со Стервой вытянув вперед искалеченную ногу.
– Смерти хочешь? Я палачом не подвязывался.
– Я видела, - прошептала под нос наемница.
Ключник повел бровью на подвижной половине лица, помолчал.
– Так то для хороших людей…
– Все равно ведь сдохну, - махнула ладонью в сторону торчащей стрелы девушка.
– Покашляй, - Рахан не изменял себе, его поведение никак не вязалось с обстановкой, вот и минуту назад он готов был резать человека на куски, а сейчас разыгрывал мирного целителя.
Стерва несколько раз кашлянула, придерживая плечо здоровой рукой и морщась от боли.
– Жить будешь, если без заражения обойдется.
Ключник задумался на секунду, потом повернулся к девушке и начал расстегивать на ней кожаную куртку.
– Все-таки позабавиться решил, - краем рта усмехнулась Стерва.
Рахан подцепил ножом отверстие в одежде, из которого торчал оперенный наконечник, резким движением полоснул куртку донизу.
– Я своего последнего как-то не так представляла, - раненная вытянула руки, помогая снять грубую кожанку.
Ключник расправился с рубахой так же, как до этого с курткой. Ванко невольно покраснел - небольшие упругие груди и задорно торчащие покрытые гусиной кожей соски не часто удавалось наблюдать на подчинявшемся строгим законам хуторе. Точнее, за исключением памятного посещения палатки работорговцев, обнаженное женское тело, да еще такое соблазнительное, он наблюдал впервые.
– Хорош глазеть, принеси огня, - распорядился Рахан.
Чего-чего, а огня вокруг хватало - завывая и потрескивая, полыхало половина домов, поэтому много времени на его поиски пареньку не понадобилось.
Ключник тем временем извлек из кармана небольшой, около дюйма длиной, металлический цилиндр с закругленным навершием, сковырнул его ножом и высыпал на расстеленную тряпицу горку черного порошка.
– Не жалко? - краем глаза Стерва наблюдала за манипуляциями.
– Жалко, - Рахан повертел в пальцах маленький золотистый купол, закрывавший цилиндр, подбросил в ладони и зашвырнул подальше.
Последующее - завораживающий акт языческого целительства, огненное очищение в исполнении Ключника. Он аккуратно ощупывает стрелу, отчего девушка сдержанно постанывает, а потом резко толкает вперед - наконечник выходит насквозь, брызжет кровь и с протяжным воплем пленная теряет сознание.
– Придерживай, - мальчик подхватывает Стерву со здорового бока.
Рахан обламывает оперение - тело в руках Ванко судорожно дергается. Щепоть странного порошка на переломанное древко, солдат зажимает в пальцах зазубренный наконечник, в другую руку берет тлеющую головешку.
– Поехали! - он толкает углем в слом и выдергивает стрелу из груди.
Шипение, треск искр и запах паленого мяса - наемница взвывает и приходит в себя. Что это - лечение или изощренная пытка? Также быстро Ключник бросает остатки порошка на края раны и прижигает спереди и сзади, бинтует её располосованной стервиной рубахой.
– Снадобья какие были у вас? - спрашивает он у глотающей слезы наемницы.
– У Серого посмотри, - сквозь зубы отвечает она.
Рахан идет к трупу и вытряхивает подсумки, осматривает пригоршню маленьких склянок и вытертых грязно желтых бумажных пакетиков с неразборчивыми надписями.
– Мусор все, Лекаря б сюда… может, вот это хоть как сгодится…
Ключник отбирает один конверт и начинает надрывать его поперек узкими полосами. Из открывшихся маленьких кармашков высыпает в ладонь скомковавшиеся гранулы белой пудры, забрасывает всю горсть Стерве в рот и дает запить из подобранной у главаря фляжки.
Стерва кривится, потом по-рыбьи округляет губы.
– Ух… знал бы ты, что он в свою баклагу наливает…
– Ничего, тебе сейчас полезно.
Ванко рассматривает отброшенный изодранный пакет. Он умеет читать и может разобрать название: Клацид.
Черное и белое. Огонь и горечь. Мальчик слышал легенды о живой и мертвой воде. Мертвой действительно обрабатывали раны погибших героев, заставляя сойтись изодранные края кожи. Живой же кропили губы, возвращая жизнь омертвевшим членам. Чудесные снадобья оказались порошком. А может, просто время иссушило влагу из таинственных эликсиров? Воистину, чуден мир за стенами маленького хутора. Интересно, какое имя у черного средства?
А так ли важен мальчику ничего не значащий термин? Ключник вот, например, хоть и не алхимик, но смог бы вспомнить, да что ему с того? Вспомнить истинное имя Темного Духа, кого заточают в железные стены и под свинцовые пробки. Если Ванко спросил, солдат сказал бы - Кордит. Но когда бы он узнал, о чем размышляет паренек, то немало удивился - ни за что не пришли б самому в голову столь странные аналогии.
– Спасибо, - Стерва поморщилась и потянулась за флягой, - Дай еще глотнуть, кишки согреть.
Видно, что наемнице без засевшего внутри куска древесины стало полегче. Ключник снял крышку и понюхал содержимое:
– Да, отборное пойло.
– Хлебни и сам.
Но калека не хочет давать волю своим личным бесам.
Рахан покачал головой и передал сосуд девушке.
– Странная вы пара, - Стерва делает большой глоток, - что дальше со мной будет?
Видела бы она себя со стороны, куда уж страннее картина - за стеной частокола, в окружении горящих изб, сидят посреди хутора три непохожих друг на друга человека. Рядом разбросаны мертвые тела, кто просто так, кто укрытый саваном, еще больше пожирается погребальным костром, сложенным на месте бывших очагов. Обнаженная по пояс девушка с перевязанным плечом и флягой крепкого перегона в руках. Изуродованный калека в нелепом балахоне, занятый взведением самострела. Мальчик в добротной, слегка измазанной, крестьянской одежде, который старательно старается не бросать взгляды на наготу спутницы. Семья сумасшедших на трагически закончившемся деревенском пикнике.
– У меня к тебе ничего нет, - Ключник зарядил оружие и отложил в сторону, - С пацаном вы квиты, разойдемся каждый себе.
Солдат поднялся и начал собираться. Взял удобный заплечный мешок Серого, попробовал его сабли - нет, орудовать таким вооружением он, похоже, не обучался, отбросил в сторону. Сложил в подобранный берестяной колчан все найденные стрелы, прошелся по домам, которые еще не занялись огнем, вынес немного снеди и несколько плотных одеял. Набросил Стерве на плечи прихваченную где-то перелатанную куртку, положил к ногам чистую мужскую рубаху. Спасаться с идущего ко дну корабля было ему не впервой.
Все это время девушка сидела и рассматривала фляжку.
– Нравитесь вы мне оба, - подала она голос, - вот вам подарок: из ворот не высовывайтесь, напротив в лесу стрелок… Краб.
– А достанет?
– Есть из чего.
– Настоящее оружие?
– Угу.
– И что там?
– Я не очень разбираюсь.
– Хорошо, выйдем сзади через ограду.
Ванко посмотрел на спутника - уже знакомая искра мелькнула в глубине бесцветного глаза. Уходить они смогут только на лодке, а как выбраться к маленькому причалу, не появившись на открытом пространстве возле ворот? И интерес, так редко оживляющий взгляд калеки - нет, не пройдет он мимо затаившегося обладателя боевого артефакта. А раненная Стерва одна в лесу не выживет.
– Рахан, может возьмем её?
Зачем спутники не нуждающемуся в общении бродяге? Ключник задумался, но до устья по течению дело нехитрое, а дальше и сами справятся.
– Пойдешь? - кивнул он наемнице.
– Ну спасибо, хоть малыш заступился. К людям выберемся, потом я вас стеснять не стану.
Маленький отряд по веревкам спустился с частокола, после чего Ключник оставил попутчиков у ограды, а сам лесом, в обход начал выбираться к месту, где со слов девушки, находился в засаде Краб.
Ходить по чаще, не смотря на хромоту, он мог не хуже настоящего охотника, передвигался быстро и бесшумно, ориентировался, словно в чистом поле, поэтому своего соперника обнаружил довольно быстро. Точнее, то, что от него осталось.
Почти на самом краю наступающего подлеска, на небольшом удобном взгорке копошилась над окровавленными лохмотьями громадная серая туша.
Наверное, калека был по-настоящему бесшумен лишь для несовершенных человеческих органов. Только он приблизился, как зверь оторвался от трапезы и поднял голову в сторону Рахана. Невиданный зверь. В холке почти по пояс взрослому человеку, тонкие поджарые лапы и широкая, покрытая густой жесткой шерстью грудь. Совсем не собачий, голый, как будто в чешуе, длинный и по-змеиному извивающийся, хвост. Вытянутая заостренная морда с рядами острых, истекающих кровавой слюной клыков, тонким, живущим своей жизнью языком. Волком это животное можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Чудовище уставилось своими красными глазами с по-человечески большим белком вокруг радужной оболочки на замершего солдата. Тварь не собиралась делиться своей добычей, будь то ароматная сочная плоть или бесполезное снаряжение жертвы. При всей своей силе и ловкости Ключник в нынешнем состоянии не мог противостоять стремительной дикой энергии.
Зверь наклонил голову и утробно зарычал.
ГЛАВА 6
Нищий оборванец стучит своим видавшим виды посохом в окованные металлом гигантские створки городских ворот. Бездомная псина клочьями шерсти на ошпаренных ребрах смущает взоры благополучных обывателей. Нужны ли вы в оазисе спокойствия и умиротворенной безмятежности? Добрый стражник, зевая, бросит вниз с высоты дозорной башни обглоданную кость. Иной угостит разящей сталью и станет лениво наблюдать, как верещит в агонии несчастная тварь. А слышали ли они о Четвертой печати, скрывающей под собой чуму и мор, смерть от голода, болезней и диких животных? Посмотри внимательно на бродяг, толпящихся у входа в твой дом. В лучах заходящего солнца в тени одного из них увидишь призрак Бледного Всадника Апокалипсиса.
Стая. Какая сила заставляет группу животных действовать настолько слаженно и эффективно, что опытные полководцы вынуждены признавать лучшую организованность и дисциплину в рядах обделенных сознанием тварей? Обученные, хорошо вооруженные отряды могут лишь защищаться и пятиться, отступать под напором неестественно многочисленного, до полусотни взрослых особей, сообщества ужасных псов. Вы можете представить стаю в пятьдесят голов? Пять, десять не больше. Конечно, такая прорва хищников не может прокормиться, находясь все время вместе. Поэтому, как правило, те, кого называют волколаками, рыщут по лесу тройками-парами, реже поодиночке. Однако каким непостижимым образом, при необходимости, эти твари могут собраться неизвестно откуда в количестве, соразмерном возникающей угрозе? Ещё большее удивление вызвал бы у вздумавшего вдруг понаблюдать за поведением животных тот факт, что, при всей кажущейся рациональности в действиях, у них отсутствует всякая иерархия. Нет старших и младших, главенствующих и подчиненных, самое важное - нет лидера, Вожака. Стая - будто инструмент чьей-то злой или, скорее, чужой, безразличной воли. Глупые люди. Стаей движет один инстинкт, нет-нет, не убийства - щенячьей любви и преданности. Слепого чувства к своей Хозяйке. Конечно, когда они не ощущают рядом объект своего обожания, они способны на некоторые вольности - по сути, они ведь просто собаки, хотя и необычные. Хуже, если на грани восприятия, затихающим отголоском слышны обрывки тоски и невнятного призыва. Они ведь просто собаки и не способны читать мысли и понимать речь - только эмоции. Еще трагичнее, когда всем своим существом ни один из псов не в состоянии оценить - здесь ли Любимая, или они сейчас одиноки в этом маленьком мире, а чувства, пробивающиеся сквозь шум помех, исходят совсем с другого края Вселенной. Да, они убивают, убивают легко, играя, уходя от любого оружия, сводя с ума и предугадывая действия. Убивают для пропитания, но это чаще других животных, иногда подчиняясь безошибочному чутью, нашептывающему внутри голосу, что Так Надо, а бывает, и просто так - все в безумном мире подвержены стрессам. Но чаще они все же выполняют привычную работу. Помогают неведомому Пастуху, стеречь неразумное стадо, но не от волков - от самого себя. Когда голосом, когда зубами, и чем бестолковее и упрямее особь, тем через большую Боль ей придется пройти, прежде чем познать волю Пастыря.
Мало кому известно, но в иных реальностях, под другими звездами страшных псов прозывают не иначе, как Божьими Овчарками.
Нос лодки уверенно рассекает водную гладь, оставляя за собой две расходящиеся в противоположные стороны невысокие волны. Ванко низко склонился над бортом. Отражение колеблется, разбивается на части, разбегается окружностями под ударами крупных капель дождя. Дождь. Как давно ему стали доверять, а не прятаться в ужасе под крыши при первых брызгах? Дождь вперемешку с пеплом - еще не забыты темные подтеки сажи, что оставляла после себя падающая с неба вода. Тогда трудно было поверить в животворящие свойства влаги. Дождь не смывал грязь - он её приносил. Грязь страшную, источающую странные болезни - слабость, головную боль и рвоту. Обжигающую, до волдырей, сочащихся гнойными выделениями, разъедающую волосы. Нет, далеко не каждое выпадение осадков сопровождалось такими испражнениями, но, единожды наблюдав такие симптомы, люди содрогались при виде первой капли. И медленно, очень медленно, в течение десятилетия учились потом без опаски подставлять лицо под упругие струи. Мальчик радовался дождю. Неосознанно, в глубине души каждого человека чистая вода - признак обновления и возрождения.
Стерва тоже любуется неспешным течением. Посередине челнока, прислонившись к борту и опустив кисть в прохладный поток. Сегодня ей уже лучше, спала горячка, охватившая девушку после ранения и мучившая всю ночь. Помогли ли лекарства, выбранные Ключником наугад, или крепкий организм сам справился с повреждением, кто его знает? Рахан утром размотал тряпки, осмотрел струпья, удовлетворенно хмыкнул и сменил повязку.
– Нормально.
– Шрамы страшные будут?
– Жить останешься.
Сейчас он клевал носом на корме, склонив голову после ночи у руля. Нипочем моросящий дождь, капюшон защищает от воды и скрывает изуродованное лицо. Вчера на рассвете, в робких лучах восходящего солнца, выбравшийся из леса Ключник выглядел несколько обескуражено. Хромал, опустив руки и не оглядываясь. Не ответил на вопросы, молча подхватил пожитки, проследовал к сходням, отвязал лодку покрепче и устроился у кормила. Всем видом показал, что рассиживаться и ждать кого бы то ни было не намерен. Ванко со Стервой бегом бросились к суденышку.
Только отчалив и удалившись на приличное расстояние, Рахан позволил себе пояснить девушке:
– Волки.
– Что?!
– Волки. Волколаки.
– Много?
– Трое. Может больше.
– Не может быть. Как ты ушел?
– Просто. Развернулся и ушел.
– Так не бывает.
– Знаю. Они стояли и смотрели, рычали, - Ключник покачал головой, - недовольные, как будто подгоняли.
Стерва недоверчиво посмотрела на солдата:
– Где Краб?
– Он остался. На завтрак.
– А оружие?
– Не дали подойти.
– Странно, никогда не слышала, чтобы они добычу отпустили.
– Рахан, ты от них во второй раз ушел? - встрял Ванко
– Да ну? - наемница заинтересовалась.
– Было. Зимой ночью. Вели. Играли, как с мышью. Или гнали. Не поймешь - то обложат, то вытесняют, за ноги хватали вполсилы. Пока я огрызаться не начал. Убил… несколько. Тогда они озверели, откуда не возьмись, целая свора. Я с обрыва прыгнул. Так и не понял - сам спасся или все-таки выпустили.
Ключник поежился. Неприятные воспоминания даже для, казалось бы, лишенного чувств солдата. Как задавленный копошащейся массой, ломающей клыки о прочный доспех, с трудом, по дюйму, оставляя за собой след из крови, не только своей, ползет по снегу задыхающийся и с каждым клацанием челюстей лишающийся куска собственной плоти мужчина. Он движется к обрыву, крутым двадцатиметровым утесом нависающему над скованной белой броней льда реке. И там, на краю бездны, человек, окровавленный кусок мяса, раздираемый болью, взмахивает ножом, отбрасывает последним усилием несколько урчащих тел, подминает под себя крупного волка и хрипло смеется. Шаг, и он уходит. Вниз. Удары о промерзшие камни, сначала немного амортизированные сжатым в руках мохнатым туловищем, потом иссеченные ладони расслабляются, и уже ничто не защищает в сорвавшемся неконтролируемом падении. Треск костей. Тело отказывается группироваться. Короткая дорога длиною в двадцать метров. Высотою в двадцать метров. Мгновенья, но каждый встреченный камень - яркая вспышка на растянувшемся пути. Вышибает дух соприкосновение со льдом. Облегчение, можно приоткрыть рот и выплюнуть режущие язык осколки зубов. Каждый вдох - преодоление огненных объятий. Пронзительный шум в сочащихся кровью ушах и где-то далеко, в недосягаемой высоте, разочарованный вой. Протяжный вой - последний звук в угасающем сознании…
– Да, странные твари, - Стерва прерывает ход мыслей, - так это они тебя так? Да ты счастливчик. Знаешь, как называют их на юге? Адские Гончие.
Адские Гончие… Божьи Овчарки… Не слишком ли противоречивы эпитеты? А стоит ли вдумываться в такие мелочи? Дремлющему сейчас калеке, например, все равно, как именуют тварей, что до кости вонзали зубы в его конечности. И уж тем более, разглагольствовать в добро это или во зло и кому это надо он бы не стал. Оставим философам, нежащимся в благополучии и привыкшим делить мир на черное и белое, размышлять над подобными странностями. Тем же, смысл существования которых сводится лишь к выживанию, невдомек. Они не знают ведомого маленькой сове, сидящей на мохнатой ветке склоненного над водой дерева и внимательно, осознанно наблюдающей за неторопливым скольжением судна с тремя пассажирами. Известного, что нет преисподней, как нет и эдема, что послесмертие всем одно, за исключением лишенных этого дара несчастных, и что роль в собственном упокоении каждый выбирает сам.
Позвольте… сова? Леса уже почти два десятилетия не наполнялись привычным птичьим пением, хозяева небес - драконы, парящие в недосягаемой высоте, и никто не смеет соревноваться с ними, ни одной твари больше не дано право опираться лишь на воздух. А тут - сова. Впрочем, Стерва, заметь это странное создание, не придала бы значения - в полете, расправив крылья, она её не увидит, а так, сидящая на ветке, необычная, но ставшая обыкновенной, очередная прихоть сошедшей с ума природы. Ключник же спит и нет ему дела до этого маленького посланника из прошлого, поэтому оставим без внимания, в тайне, присутствие пернатого наблюдателя.
– Давно он с вами? - наемница спрашивает мальчика вполголоса, чтобы не потревожить кормчего.
– Недавно, в конце зимы вышел ночью к хутору.
– А подрали его когда?
– Тогда и подрали, все думали - умрет, отец потом говорил, как на собаке зажило.
– Да, рубцы то на свежие совсем не похожи…
Стерва задумчиво посмотрела на спящего. А ведь мир действительно полон ужасных существ и где гарантии, что ночные бредни не имеют под собой ни слова истины. Вдруг истории об оборотнях, вампирах и прочей нечисти не просто страшилки для темных поселян?
– Мальчик, а его ведь волколаки покусали.
Ванко вздрогнул. Да, рассказы об укушенных на хуторе слышали, но серьёзно к ним никто не относился, а применительно к Ключнику вообще не упоминали. О сверхъестественных свойствах лесных обитателей, с другой стороны, говорили уверенно и сомнению тоже не подвергали. Вот так так… Мало мальчику одной загадки.
– Как он себя вел, ничего необычного? - ещё тише, осторожно говорит Стерва.
– Раненный - лежал, без сознания, потом… разговаривал мало, в стороне держался, он очень слабый был, - паренек будто оправдывался, защищая друга.
– А когда напали, когда он дрался, как это происходило? - настаивает наемница.
– Ну… он с ножами хорошо может, и так, и метает метко, из самострела стрелял…
Ванко запнулся, вспомнив недавний ужас - склонившегося над трупом Рахана, черпающего ладонью кровь вперемешку с расщепленной костью и слизкими желтовато-серыми комками. Но то ведь отвратительный способ маскировки, не более, так?
– Что? - оживилась Стерва.
Мальчик рассказал, она лишь уважительно кивнула:
– Толково. Ладно, что там, все равно мы с тобой в этом ничего не смыслим, может и правда - сказки, кто его разберет. В нормальной драке, без уловок, он, увечный, серьезной опасности представлять не должен, так что поживем - увидим.
Нельзя сказать что вчерашние события не оставили след в душе мальчика. Гибель отца, братьев, друзей, уничтожение хутора - от этого щемило сердце и временами так накатывало, что хотелось просто кричать, все слезы были выплаканы накануне, однако, увы, детям дано легче переносить горечь утрат. Вдобавок присутствие рядом Ключника однозначно действовало успокаивающе, за последнее время кажущийся беспомощным калека прочно вошел в жизнь и стал близким и родным человеком. Общение со Стервой тоже могло скрасить горесть, если бы не один момент. Вопрос давно вертелся на языке, казалось неудобным и страшно не хотелось его задавать, но Ванко решился:
– С… терва, - почему-то тяжело давалась такое обращение к девушке, - ты, это… ну… живая?
– В смысле?
– Не мертвая? Тогда, на ярмарке…
– А! - наемница неожиданно звонко рассмеялась, - повезло тебе с компанией - оборотень и нежить… Не бойся, никого там не убили, это было… представление. Для черни.
Мальчик облегченно перевел дыхание - странные у них все-таки представления, после чего, как прежде, уставился на воду, ласкающую борта лодки.
Ключник спит. То есть не совсем спит - глубокого, расслабляющего сна, когда душа, если она есть, действительно отдыхает, уносясь в безоблачные дали, этого подарка, способного охладить воспаленный рассудок, он давно лишен. Его удел - балансирование на границе забвения и бодрствования, когда мозг будоражат полузабытые миражи-мысли, неотличимые от действительности, навеянные причудливыми капризами сознания. В данный момент, эхом недавнего разговора, он словно снова приходит в себя, распластанный на стылом панцире замерзшей реки. Приходит в чувство и видит в нескольких шагах безвольно изогнувшееся под неестественным углом косматое тело и пару живых, горящих в темноте, уставившихся ему в лицо разумных глаз. Взгляд, проникающий прямо в душу. Порождающий внутри сознания, не образы, не картинки - ощущения. Чувство сродства, некоей приобщенности, соучастия и единства. Неуловимая, как свет далекой звезды, печаль и плотно заволакивающее, зудящее сомнение. Рахан сжимает в непослушной руке нож - его рукоять ни за что, ни при каких условиях не способны выпустить привычные пальцы. Мужчина устал, предательски подкрадывается мысль: все, не двигайся, замерзание вкупе с потерей крови - легкий способ расстаться с жизнью. Но мгновенно нетерпеливая злоба, не своя, чужая, накатывает волной, смывая постыдную слабость.
Ключник пробует пошевелиться. Руки ноги слушаются, тяжело, больно, но непререкаемо исполняют волю владельца. Он пытается осмотреться - вокруг белая пустыня, тонущая в густой, непроглядной тьме. О нет! Никаких ориентиров - наверное, находясь без сознания, он еще двигался и удалился от берега. А волк? Он что, полз вслед? Впрочем, разве это не сон? Небо - плотно затянуто тучами, звезды не в силах подсказать дорогу. Вниз по течению реки, где-то совсем рядом, если верить потертой древней карте, поселок Ручей, к которому он стремился, вверх - Каймоново, в дневном переходе для здорового, подготовленного человека. Вот только кто знает в какой это стороне. Лежать нельзя, бездвижие - смерть, Рахан поднимается на четвереньки и направляется прочь от волка. Недовольное рычание. Чего тебе? Человек оборачивается и вновь упирается в холодный взгляд. Новые ощущения - раздражение, пренебрежительное превосходство над беспомощной тупостью. Тебе виднее, дитя природы, Ключник меняет направление - волк снова хрипит. Ключник тычется из стороны в сторону, пока вслед его движению не наступает тишина. Туда? Рахан ещё раз оглядывается и чувствует удовлетворение и, в глубине, прежние тоску и сомнение. Видно волку лучше известно, что нужно делать человеку, мужчина сплевывает и начинает обреченно бороздить снег в указанном направлении. Снег, лед, мороз, то тупая, то резкая боль, очередная вспышка - сознание вновь покидает его. Но покидает медленно, еще слышны отголоски недавнего присутствия в нем чуждого существа и на какое-то мгновение Ключник вдруг становится лежащим на льду волком.
Стая. Какая сила заставляет группу животных действовать настолько слаженно и эффективно, что опытные полководцы вынуждены признавать лучшую организованность и дисциплину в рядах обделенных сознанием тварей? Обученные, хорошо вооруженные отряды могут лишь защищаться и пятиться, отступать под напором неестественно многочисленного, до полусотни взрослых особей, сообщества ужасных псов. Вы можете представить стаю в пятьдесят голов? Пять, десять не больше. Конечно, такая прорва хищников не может прокормиться, находясь все время вместе. Поэтому, как правило, те, кого называют волколаками, рыщут по лесу тройками-парами, реже поодиночке. Однако каким непостижимым образом, при необходимости, эти твари могут собраться неизвестно откуда в количестве, соразмерном возникающей угрозе? Ещё большее удивление вызвал бы у вздумавшего вдруг понаблюдать за поведением животных тот факт, что, при всей кажущейся рациональности в действиях, у них отсутствует всякая иерархия. Нет старших и младших, главенствующих и подчиненных, самое важное - нет лидера, Вожака. Стая - будто инструмент чьей-то злой или, скорее, чужой, безразличной воли. Глупые люди. Стаей движет один инстинкт, нет-нет, не убийства - щенячьей любви и преданности. Слепого чувства к своей Хозяйке. Конечно, когда они не ощущают рядом объект своего обожания, они способны на некоторые вольности - по сути, они ведь просто собаки, хотя и необычные. Хуже, если на грани восприятия, затихающим отголоском слышны обрывки тоски и невнятного призыва. Они ведь просто собаки и не способны читать мысли и понимать речь - только эмоции. Еще трагичнее, когда всем своим существом ни один из псов не в состоянии оценить - здесь ли Любимая, или они сейчас одиноки в этом маленьком мире, а чувства, пробивающиеся сквозь шум помех, исходят совсем с другого края Вселенной. Да, они убивают, убивают легко, играя, уходя от любого оружия, сводя с ума и предугадывая действия. Убивают для пропитания, но это чаще других животных, иногда подчиняясь безошибочному чутью, нашептывающему внутри голосу, что Так Надо, а бывает, и просто так - все в безумном мире подвержены стрессам. Но чаще они все же выполняют привычную работу. Помогают неведомому Пастуху, стеречь неразумное стадо, но не от волков - от самого себя. Когда голосом, когда зубами, и чем бестолковее и упрямее особь, тем через большую Боль ей придется пройти, прежде чем познать волю Пастыря.
Мало кому известно, но в иных реальностях, под другими звездами страшных псов прозывают не иначе, как Божьими Овчарками.
Нос лодки уверенно рассекает водную гладь, оставляя за собой две расходящиеся в противоположные стороны невысокие волны. Ванко низко склонился над бортом. Отражение колеблется, разбивается на части, разбегается окружностями под ударами крупных капель дождя. Дождь. Как давно ему стали доверять, а не прятаться в ужасе под крыши при первых брызгах? Дождь вперемешку с пеплом - еще не забыты темные подтеки сажи, что оставляла после себя падающая с неба вода. Тогда трудно было поверить в животворящие свойства влаги. Дождь не смывал грязь - он её приносил. Грязь страшную, источающую странные болезни - слабость, головную боль и рвоту. Обжигающую, до волдырей, сочащихся гнойными выделениями, разъедающую волосы. Нет, далеко не каждое выпадение осадков сопровождалось такими испражнениями, но, единожды наблюдав такие симптомы, люди содрогались при виде первой капли. И медленно, очень медленно, в течение десятилетия учились потом без опаски подставлять лицо под упругие струи. Мальчик радовался дождю. Неосознанно, в глубине души каждого человека чистая вода - признак обновления и возрождения.
Стерва тоже любуется неспешным течением. Посередине челнока, прислонившись к борту и опустив кисть в прохладный поток. Сегодня ей уже лучше, спала горячка, охватившая девушку после ранения и мучившая всю ночь. Помогли ли лекарства, выбранные Ключником наугад, или крепкий организм сам справился с повреждением, кто его знает? Рахан утром размотал тряпки, осмотрел струпья, удовлетворенно хмыкнул и сменил повязку.
– Нормально.
– Шрамы страшные будут?
– Жить останешься.
Сейчас он клевал носом на корме, склонив голову после ночи у руля. Нипочем моросящий дождь, капюшон защищает от воды и скрывает изуродованное лицо. Вчера на рассвете, в робких лучах восходящего солнца, выбравшийся из леса Ключник выглядел несколько обескуражено. Хромал, опустив руки и не оглядываясь. Не ответил на вопросы, молча подхватил пожитки, проследовал к сходням, отвязал лодку покрепче и устроился у кормила. Всем видом показал, что рассиживаться и ждать кого бы то ни было не намерен. Ванко со Стервой бегом бросились к суденышку.
Только отчалив и удалившись на приличное расстояние, Рахан позволил себе пояснить девушке:
– Волки.
– Что?!
– Волки. Волколаки.
– Много?
– Трое. Может больше.
– Не может быть. Как ты ушел?
– Просто. Развернулся и ушел.
– Так не бывает.
– Знаю. Они стояли и смотрели, рычали, - Ключник покачал головой, - недовольные, как будто подгоняли.
Стерва недоверчиво посмотрела на солдата:
– Где Краб?
– Он остался. На завтрак.
– А оружие?
– Не дали подойти.
– Странно, никогда не слышала, чтобы они добычу отпустили.
– Рахан, ты от них во второй раз ушел? - встрял Ванко
– Да ну? - наемница заинтересовалась.
– Было. Зимой ночью. Вели. Играли, как с мышью. Или гнали. Не поймешь - то обложат, то вытесняют, за ноги хватали вполсилы. Пока я огрызаться не начал. Убил… несколько. Тогда они озверели, откуда не возьмись, целая свора. Я с обрыва прыгнул. Так и не понял - сам спасся или все-таки выпустили.
Ключник поежился. Неприятные воспоминания даже для, казалось бы, лишенного чувств солдата. Как задавленный копошащейся массой, ломающей клыки о прочный доспех, с трудом, по дюйму, оставляя за собой след из крови, не только своей, ползет по снегу задыхающийся и с каждым клацанием челюстей лишающийся куска собственной плоти мужчина. Он движется к обрыву, крутым двадцатиметровым утесом нависающему над скованной белой броней льда реке. И там, на краю бездны, человек, окровавленный кусок мяса, раздираемый болью, взмахивает ножом, отбрасывает последним усилием несколько урчащих тел, подминает под себя крупного волка и хрипло смеется. Шаг, и он уходит. Вниз. Удары о промерзшие камни, сначала немного амортизированные сжатым в руках мохнатым туловищем, потом иссеченные ладони расслабляются, и уже ничто не защищает в сорвавшемся неконтролируемом падении. Треск костей. Тело отказывается группироваться. Короткая дорога длиною в двадцать метров. Высотою в двадцать метров. Мгновенья, но каждый встреченный камень - яркая вспышка на растянувшемся пути. Вышибает дух соприкосновение со льдом. Облегчение, можно приоткрыть рот и выплюнуть режущие язык осколки зубов. Каждый вдох - преодоление огненных объятий. Пронзительный шум в сочащихся кровью ушах и где-то далеко, в недосягаемой высоте, разочарованный вой. Протяжный вой - последний звук в угасающем сознании…
– Да, странные твари, - Стерва прерывает ход мыслей, - так это они тебя так? Да ты счастливчик. Знаешь, как называют их на юге? Адские Гончие.
Адские Гончие… Божьи Овчарки… Не слишком ли противоречивы эпитеты? А стоит ли вдумываться в такие мелочи? Дремлющему сейчас калеке, например, все равно, как именуют тварей, что до кости вонзали зубы в его конечности. И уж тем более, разглагольствовать в добро это или во зло и кому это надо он бы не стал. Оставим философам, нежащимся в благополучии и привыкшим делить мир на черное и белое, размышлять над подобными странностями. Тем же, смысл существования которых сводится лишь к выживанию, невдомек. Они не знают ведомого маленькой сове, сидящей на мохнатой ветке склоненного над водой дерева и внимательно, осознанно наблюдающей за неторопливым скольжением судна с тремя пассажирами. Известного, что нет преисподней, как нет и эдема, что послесмертие всем одно, за исключением лишенных этого дара несчастных, и что роль в собственном упокоении каждый выбирает сам.
Позвольте… сова? Леса уже почти два десятилетия не наполнялись привычным птичьим пением, хозяева небес - драконы, парящие в недосягаемой высоте, и никто не смеет соревноваться с ними, ни одной твари больше не дано право опираться лишь на воздух. А тут - сова. Впрочем, Стерва, заметь это странное создание, не придала бы значения - в полете, расправив крылья, она её не увидит, а так, сидящая на ветке, необычная, но ставшая обыкновенной, очередная прихоть сошедшей с ума природы. Ключник же спит и нет ему дела до этого маленького посланника из прошлого, поэтому оставим без внимания, в тайне, присутствие пернатого наблюдателя.
– Давно он с вами? - наемница спрашивает мальчика вполголоса, чтобы не потревожить кормчего.
– Недавно, в конце зимы вышел ночью к хутору.
– А подрали его когда?
– Тогда и подрали, все думали - умрет, отец потом говорил, как на собаке зажило.
– Да, рубцы то на свежие совсем не похожи…
Стерва задумчиво посмотрела на спящего. А ведь мир действительно полон ужасных существ и где гарантии, что ночные бредни не имеют под собой ни слова истины. Вдруг истории об оборотнях, вампирах и прочей нечисти не просто страшилки для темных поселян?
– Мальчик, а его ведь волколаки покусали.
Ванко вздрогнул. Да, рассказы об укушенных на хуторе слышали, но серьёзно к ним никто не относился, а применительно к Ключнику вообще не упоминали. О сверхъестественных свойствах лесных обитателей, с другой стороны, говорили уверенно и сомнению тоже не подвергали. Вот так так… Мало мальчику одной загадки.
– Как он себя вел, ничего необычного? - ещё тише, осторожно говорит Стерва.
– Раненный - лежал, без сознания, потом… разговаривал мало, в стороне держался, он очень слабый был, - паренек будто оправдывался, защищая друга.
– А когда напали, когда он дрался, как это происходило? - настаивает наемница.
– Ну… он с ножами хорошо может, и так, и метает метко, из самострела стрелял…
Ванко запнулся, вспомнив недавний ужас - склонившегося над трупом Рахана, черпающего ладонью кровь вперемешку с расщепленной костью и слизкими желтовато-серыми комками. Но то ведь отвратительный способ маскировки, не более, так?
– Что? - оживилась Стерва.
Мальчик рассказал, она лишь уважительно кивнула:
– Толково. Ладно, что там, все равно мы с тобой в этом ничего не смыслим, может и правда - сказки, кто его разберет. В нормальной драке, без уловок, он, увечный, серьезной опасности представлять не должен, так что поживем - увидим.
Нельзя сказать что вчерашние события не оставили след в душе мальчика. Гибель отца, братьев, друзей, уничтожение хутора - от этого щемило сердце и временами так накатывало, что хотелось просто кричать, все слезы были выплаканы накануне, однако, увы, детям дано легче переносить горечь утрат. Вдобавок присутствие рядом Ключника однозначно действовало успокаивающе, за последнее время кажущийся беспомощным калека прочно вошел в жизнь и стал близким и родным человеком. Общение со Стервой тоже могло скрасить горесть, если бы не один момент. Вопрос давно вертелся на языке, казалось неудобным и страшно не хотелось его задавать, но Ванко решился:
– С… терва, - почему-то тяжело давалась такое обращение к девушке, - ты, это… ну… живая?
– В смысле?
– Не мертвая? Тогда, на ярмарке…
– А! - наемница неожиданно звонко рассмеялась, - повезло тебе с компанией - оборотень и нежить… Не бойся, никого там не убили, это было… представление. Для черни.
Мальчик облегченно перевел дыхание - странные у них все-таки представления, после чего, как прежде, уставился на воду, ласкающую борта лодки.
Ключник спит. То есть не совсем спит - глубокого, расслабляющего сна, когда душа, если она есть, действительно отдыхает, уносясь в безоблачные дали, этого подарка, способного охладить воспаленный рассудок, он давно лишен. Его удел - балансирование на границе забвения и бодрствования, когда мозг будоражат полузабытые миражи-мысли, неотличимые от действительности, навеянные причудливыми капризами сознания. В данный момент, эхом недавнего разговора, он словно снова приходит в себя, распластанный на стылом панцире замерзшей реки. Приходит в чувство и видит в нескольких шагах безвольно изогнувшееся под неестественным углом косматое тело и пару живых, горящих в темноте, уставившихся ему в лицо разумных глаз. Взгляд, проникающий прямо в душу. Порождающий внутри сознания, не образы, не картинки - ощущения. Чувство сродства, некоей приобщенности, соучастия и единства. Неуловимая, как свет далекой звезды, печаль и плотно заволакивающее, зудящее сомнение. Рахан сжимает в непослушной руке нож - его рукоять ни за что, ни при каких условиях не способны выпустить привычные пальцы. Мужчина устал, предательски подкрадывается мысль: все, не двигайся, замерзание вкупе с потерей крови - легкий способ расстаться с жизнью. Но мгновенно нетерпеливая злоба, не своя, чужая, накатывает волной, смывая постыдную слабость.
Ключник пробует пошевелиться. Руки ноги слушаются, тяжело, больно, но непререкаемо исполняют волю владельца. Он пытается осмотреться - вокруг белая пустыня, тонущая в густой, непроглядной тьме. О нет! Никаких ориентиров - наверное, находясь без сознания, он еще двигался и удалился от берега. А волк? Он что, полз вслед? Впрочем, разве это не сон? Небо - плотно затянуто тучами, звезды не в силах подсказать дорогу. Вниз по течению реки, где-то совсем рядом, если верить потертой древней карте, поселок Ручей, к которому он стремился, вверх - Каймоново, в дневном переходе для здорового, подготовленного человека. Вот только кто знает в какой это стороне. Лежать нельзя, бездвижие - смерть, Рахан поднимается на четвереньки и направляется прочь от волка. Недовольное рычание. Чего тебе? Человек оборачивается и вновь упирается в холодный взгляд. Новые ощущения - раздражение, пренебрежительное превосходство над беспомощной тупостью. Тебе виднее, дитя природы, Ключник меняет направление - волк снова хрипит. Ключник тычется из стороны в сторону, пока вслед его движению не наступает тишина. Туда? Рахан ещё раз оглядывается и чувствует удовлетворение и, в глубине, прежние тоску и сомнение. Видно волку лучше известно, что нужно делать человеку, мужчина сплевывает и начинает обреченно бороздить снег в указанном направлении. Снег, лед, мороз, то тупая, то резкая боль, очередная вспышка - сознание вновь покидает его. Но покидает медленно, еще слышны отголоски недавнего присутствия в нем чуждого существа и на какое-то мгновение Ключник вдруг становится лежащим на льду волком.