Задорнов Николай Павлович. Амур-батюшка (Книга 2)

   - Везде так, - отвечал Яков, захватывая на вилы огромную охапку сена.
   - Стараются! - сказал Федюшка. - Эй, Яков, Агафон, Авраамий! - позвал он бродяжек. - Идите, покурим.
   Но те работали. Сено огромными стогами возвышалось вокруг дома Барабановых.
   - Эй, Яков, отдохни! - крикнул Егор.
   - Нельзя. Вода остров топит.
   - Иди, про Соколин расскажи.
   - Дай управимся.
   - Не бойся, Федор на прииск уехал.
   - Он язва, колдун, и так все пронюхает! - с досадой отвечал долговязый белобрысый Агафон. - И как он узнает?!
   И рыжий Авраамий, и Агафон, и седой Яков, живя в Уральском, поздоровели, загорели, стали похожи на крестьян. С лиц их исчезли тюремная бледность и выражение вины и настороженности.
   Пришла лодка - приехал Федор с женой и с сыном. Взглянув на старавшихся бродяг, он важно подмигнул Кузнецову.
   - А золота мало намыл... Содержание плохое, - со вздохом рассказывал он, но вид у него был довольный. - Золото твое шибко много труда требует.
   - А Егор в люди выбиться никак не может, - с насмешкой сказал он жене, шагая к дому с мешком. - И золото ему не поможет. Чтобы хорошим хозяином быть, держать все в порядке, нельзя самому работать. Самому везде не поспеть.
   Кузнецовы собирались на прииск, сделали тачку на деревянном колесе, напилили досок.
   - Маменька, я по золото поеду, - объявила Дуняша, возвратившись от Кузнецовых домой.
   Пахом с Аксиньей посоветовались и решили: пусть молодые едут.
   - Пускай попробует, - говорила Аксинья про Дуню. - Она бой-баба, ей всякое дело дается.
   В воскресенье все крестьяне потянулись на Додьгу. Близ устья Елового ключа забелели четыре палатки. Задымились костры. У ключа росли груды песков. Россыпь была небогатая, но для крестьян могла стать хорошим подспорьем в хозяйстве. Илья копал пески без устали, а жена мыла. За три дня работы она сняла больше всех со своей бутарки.
   * * *
   Возвратившись с прииска, Илья спал допоздна. Все ушли в поле, оставив молодых домовничать. Аксинья и раньше души не чаяла в невестке, а теперь, когда та привезла с речки золото, баба готова была чуть ли не молиться на нее. Она не гнала молодых на поле.
   Когда Илюшка проснулся, пироги были испечены, печка вытоплена и обед готов. Дуняша подсела к мужу, обхватила его загорелую шею руками и стала рассказывать, как все завидуют ее добыче, - нынче много об этом пересудов. Дуне не столько сейчас хотелось золота, сколько ласки и разговоров с мужем.
   - Тебе золото дается не то что людям. Тайга тебе своя.
   От ее похвал Илья готов был хоть сейчас снова ехать на Еловый ключ.
   - А на других речках крупное, говорят, попадает. Не то что у нас. Сказывают, как бобы. Везде, говорят, есть.
   - Сегодня уж останься, - просила жена. - А маманя довольна!.. И тятя! Утром не велели подымать тебя. Завтра уж вместе поедем. И Татьяна с нами и Федька.
   * * *
   - Законное ли дело - мыть золото? - спрашивал Пахом.
   - К чему такие разговоры! - восклицал Силин.
   - Конечно, незаконное, - отвечал Кузнецов.
   - Нашего добра не хватит заявки-то делать, - говорил Барабанов.
   - Да кому какое дело, что я золото мою! - сердился Силин. - Вон у меня золото на огороде оказалось. Где я картошку посеял - полоса пошла вниз, к озеру, и тут как раз золото. Кто же это запретить мне может Мыть у себя на огороде? Что я, умом рехнулся - на своем огороде заявку делать!
   - А эвон поп едет к нам, - заметил лодку дедушка Кондрат. - Чего-то учуял...
   - Сам гребет, - молвил Барабанов.
   - Его никто возить не соглашается. Он во все ключи, во все протоки лезет. Пусть сам старается! - воскликнул Силин.
   Поп подъехал, вылез на берег, вытащил лодку. Он был в черной рясе из китайского шелка с буддийским рисунком и в болотных охотничьих сапогах. Тяжело ступая по мокрому песку, он поднялся на высокий берег, к избе Кузнецовых, где на крыльце сидели мужики. Священник благословил их. Егор повел его в избу.
   - Где твое золото? - грубо спросил поп.
   - Все прознал!.. - покачал головой дед.
   Егору неприятно было признаваться в своем промысле, но он показал золото.
   - Как же, батюшка, теперь нам быть? - с подобострастием заговорил Федор. - Видишь, он сомневается, что, дескать, преступаем мы закон, хищничаем...
   - Помолчи! - строго прервал поп. - Где сын добыл?
   - На Додые.
   - Что же там, россыпь или косовое?
   - Да как бы сказать... - несколько растерялся Егор. - Пожалуй, что россыпь.
   - По бортам или в самом русле?
   - Да и в русле есть и по бортам. Полоска идет как бы прямо в речку, в самую глубь, так что его и не добудешь.
   - Видишь ты! - поп с укоризной покачал головой. - Господь знал, куда вложил богатство. Кому открыл! - с насмешкой оглядел он Егора. - А ты что? - поглядел на Федора поп, строго нахмурив брови.
   - Обзаведению подмога, - забормотал Федор, видимо готовый поспорить с попом. - Что же, что хищничаем.
   - Нишкни, окаянный! - рявкнул поп. - Не произноси такого слова. Тигр, волк - хищники. Кто тебе сказал про хищничество? А? Никакого хищничества нет, есть вольный промысел. Господь бог украсил землю, вложил в нее золото, серебро и драгоценные каменья на благо людям. Тут, под самой деревней, заложено в землю богатство. Предвидел он, что придут люди на новоселье, и захотел помочь. И вы мойте смело, укрепляйте свое хозяйство.
   Егор остолбенел.
   - А как же закон, батюшка?
   - Какой закон? Един закон от бога. Люди вольно должны золото добывать, вольно жить. Тут и пристав ездит по деревням и с крестьян золото собирает, часть ему дают с промывки. Новый пристав Телятев - молодой, умный человек. Он и к вам приедет. Кто золота не даст - того накажет, а не тех, кто моет. Мой, чадо, не бойся. Закон тебя не коснется. Волоса не упадет с головы твоей.
   - Да я не потому, что боюсь, а по разумению...
   - У тебя любой чиновник это золото скупит по разумению-то. Только покажи! Есть много людей нечестных, слабых духом, причастных к золоту. На грехи им драгоценность сия. А вам ли, простым мужикам, бояться соблазнов? В труде не до грехов, дыры бы заткнуть. Ты на это золото новую запашку сделаешь, нужную вещь прикупишь.
   - Святая речь! - в восторге воскликнул Федор.
   - А вот, к примеру, скажем, кому продавать? - спросил Силин. - Мы никак не придумаем. Можно ли китайцам?
   - Продавай смело, кому хочешь, кому придется. Сибирь и Россия не обеднеют от этого. У нас золота - горы, а добывать некому, переселенцы как приедут, первый год голодные сидят. А чем скорее люди станут на ноги, тем лучше. Покупайте и у китайцев, что вам требуется. Грешник из-за этого золота пойдет в геенну огненную, а праведнику послужит оно для славных дел. Вот это и все твое золото? - спросил поп у Кузнецова.
   - Да, тут все.
   - Немного ты намыл, хотя и открыл россыпь. Чтобы не сомневался ты, я возьму это золото и сам продам его, а тебе пришлю деньги. Еще намоешь принеси на баркас или в лавку китайцу. Продавай, кому выгодней.
   Поп поднял рясу, достал из брюк мешочек с золотом.
   - Горюнское, гляди, похуже будет додьгинского. Я так и знал, что чем выше, тем золото богаче. Это все левые речки.
   Видно было, что поп с большим любопытством сравнивает разное золото, как заядлый приискатель.
   Поп поднялся и благословил Егора.
   - Крепи хозяйство свое, обзаведись, побольше добывай золота, помоги себе и детям своим в великом труде. Ну, во имя отца и сына...
   В сумерках поп уехал, с силой выгребая против течения.
   "Придется мыть", - решил Кузнецов.
   Ему ясно было одно, что на Амуре все моют вольно и никто заявок не делает.
   - Чего, Егор, поедешь мыть? - спрашивала Наталья.
   - Поеду.
   - Поп какой умница, - молвил дедушка Кондрат. - Вот поп так поп!
   - Да, это поп так поп, - согласился Егор, и ему вдруг пришло на ум, что как-никак, а поп-то хищник...
   ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
   Старый черный баркас-лавка, видимо купленный купцом по дешевке и назначенный в Николаевске на слом, подвалил к отмели.
   Обычно молодые женщины не поднимались одни на баркасы. Слухи были, что торгаши увозили баб и спускали их потом где-нибудь на пустынном мысу.
   Но на этот раз Дуняша и Татьяна смело взбежали по трапу.
   - Заходите, заходите, бабоньки... Про вас всего напасено, - встретил их низкорослый хозяин в красной рубахе.
   У него было плоское бледно-желтое лицо, безбородое, как у скопца.
   - Здравствуйте, дяденька! - поджимая губы, поклонилась Дуняша.
   - Ну, чего желательно? - спросил купец.
   - Ботиночки бы нам, - молвила Дуняша.
   - Со скрипом... - скромно сказала Таня, держась за подругу.
   Подошел приказчик - здоровый мужик с белокурым чубом и с могучим туловищем на кривых коротких ногах. У него были большие красные уши и толстые красные губы.
   - А малины-то насобирали?
   На баркасах скупали у жителей прибрежных деревень сушеную малину для перепродажи в город и на Север.
   - А без малины? - ответила Татьяна.
   Чубатый нескромно оглядел бабенок и переглянулся с хозяином.
   - А ты знаешь, какая цена со скрипом-то? - посмеиваясь, спросил приказчик. - Чем расплачиваться станешь?
   - Знаю, дяденька, - застенчиво призналась Дуняша.
   Видимо, полагая, что такие дорогие покупки молоденьким бабенкам сделать не на что, оба торгаша обнаглели. Белобрысый подступил поближе.
   - А вы, дяденька, золотца не купите ли? - как бы стесняясь, уронила Дуняша.
   - Ах, язва! - игриво воскликнул белобрысый.
   - Откуда же у тебя золото? - насторожился хозяин.
   - Сами намыли! - строго ответила Таня.
   Ей не нравились разговоры и взгляды торгашей. Она подтолкнула подругу, чтобы та не мешкала.
   Дуняша приосанилась.
   - Гляди-ка ты! - вскинув брови, смело молвила она, обращаясь к хозяину и разворачивая узелок с золотым песком.
   - А ну, бабы, пожалуйте в лавку, - вдруг меняясь в лице и как бы сильно испугавшись, сказал хозяин. - Живо, Протасий!.. Живо!.. Покажи им товар, какой желательно. Ботинки-то... Да пошевеливайся!
   Торгаши засуетились. Белобрысый согнулся, словно старался казаться поменьше, игривости его как не бывало. Торгаши уже не смотрели на баб, а видели только золото.
   Хозяин достал маленькие весы.
   - Сейчас свесим. По семьдесят копеек золотник.
   - Ишь ты! - воскликнула Дуня. - Нет уж, по рубль двадцать. Так у нас покупают.
   Она заспорила с купцом.
   - Продажная твоя душа! Думаешь, баба - так и одурачишь!
   Торгаш возражал все слабее и, наконец, уступил. Кривоногий приказчик онемел и замер в угодливом поклоне.
   Золото потянуло на пятьдесят рублей. Молодухи взяли по паре ботинок, ситцу, пряников, чаю и сахару.
   - А ну, еще покажи ружье, - велела Дуня чубатому.
   - Вот, бабоньки, умоляю, возьмите, - тонким голосом просил хозяин, стоя у нижней полки на коленях и показывая какую-то материю. - Уверяю наилучшее.
   Один патрон закатился под полку. Хозяин, пачкая свою красную рубаху, пытался достать его. Кривоногий встал на четвереньки и попробовал выгнать патрон железным аршином. Оба торгаша легли на брюхо.
   - Вы что, дяденьки, раскорячились? - сказала Дуняша и добавила насмешливо: - Плюньте! Я за этот патрон и так заплачу.
   - Премного благодарен, - отряхиваясь, поднялся хозяин.
   Дуня купила ружье и перекинула его на ремне через плечо.
   - Заходите еще, - провожая баб, кланялся торгаш. - Да скажите там людям: Иннокентий, мол, приехал. Я когда-то сплавщиком был. Мы эту деревню населяли. Скажите: Кешка-казак, сплавщик Афанасьев. Все знают меня.
   - Да на баркасы другие этак не ходите, - заметил чубатый, - обидеть могут.
   - Мы те обидим!.. - ответила Дуня, собирая покупки в узел. - Нынче это прошло - баб увозить. Вон телеграф за рекой - все идет по проволоке. Живо знать дадим, а из Тамбовки выедут тебе навстречу.
   Кривоногий хотел помочь Дуне сойти по трапу, но оступился и сам ухватился за нее.
   - Ах, извините... Чуть вас не столкнул.
   - Смотри ты!.. - строго сказала Дуня. - А то брякну по морде! - Она вдруг взглянула чубатому в глаза и прыснула. - Ухажер!..
   Бабы побежали домой.
   - Мать ты моя, греховодница! - изумился дед, увидав Татьянины покупки.
   - А тебе, дедушка, на шапку, а дяде Егору на штаны...
   - Вот Егоровы-то штаны!
   - А Павлухе - соски.
   Мужики, услыхав про Кешку, поспешили на баркас.
   - Вон они валят! - выкрикивал купец в красной рубахе, встречая мужиков на палубе и обнимая всех по очереди. - Уж я обрадовался, пермяки, вас встретивши!
   Крестьяне также были рады старому знакомому. Когда-то Кешка плыл на плотах вместе с ними и водворял их на релке, отмеривая на каждую семью по пятьдесят сажен вдоль берега.
   Крестьяне провели с Иннокентием целый день. Они позвали его к себе на релку, показывали избы и росчисти. Афанасьев рассказывал про город Благовещенск, про золотые прииски на Верхнем Амуре. У него в городе построен был свой дом. Услыхав от Егора, что тот хочет делать еще одну росчисть в глубине тайги, Иннокентий посоветовал ему поехать в город, купить хороших коней.
   - Там есть купцы-лошадники. Они ездят за сибирскими лошадьми в Томск и пригоняют целые табуны. Надо уметь захватить вовремя, а то, как баржи с лошадьми придут, их сразу раскупают: томские лошади славятся. Их с забайкальскими сравнить нельзя. Пахать, груз ли возить - томская лошадь сильней. Вот старайся, Егор, намывай золотишка и на тот год приезжай ко мне в Благовещенск. Сведу тебя с лошадниками. Поглядишь, как наши переселенцы живут. На Зее место ровное, мужики по пятьдесят десятин запахивают. Зерно продают, в тайгу ходят зимой, промышляют. Жизнь у нас полегче, земля черней, богаче, место потеплей, паря, повеселей. Ветры так людей не жгут, не сушат.
   - Когда же успели сделать такие росчисти? - спросил Егор.
   - Место выбрали хорошее, - отвечал Кешка. - Там равнина, степь. А вот у вас прииск, видно, небогатый. Россыпь, однако, пустяковая. Золото ладное, чистое, но небогатое. При хозяйстве, конечно, подмога. Кто хочет нажиться, надо в тайгу идти, искать настоящее золото. Но все же и это мойте, не бросайте.
   Глядя на полосы созревавших хлебов, Кешка вспоминал, какая тут была тайга, когда пристали плоты, и как, окуная головы в дым костра, чтобы не заели комары, рассказывал он в тот вечер про Бердышова. Тогда здесь стояло одно Иваново зимовье.
   - А нынче, говорят, у Ваньки свои прииски на Амгуни. Загнал будто бы туда народ. Моют ему золото пудами.
   - Он, если разбогатеет, - заметил Силин, - дел натворит!
   Егор рассуждал с Кешкой о ловле рыбы. Афанасьев уверял, что за ним идет пароход благовещенского купца Замятина. Едет на нем сам хозяин, раздает бочки и подряжает мужиков рыбу ловить, дает задатки.
   Егор давно задумал вязать большой невод. До сих пор он связывал свой старый, купленный когда-то у гольдов, с соседскими и гольдскими неводами в один большой, артельный. А ныне весной задумал Егор сделать для кетовой рыбалки сплошной артельный, посадил вязать стариков.
   Егор купил у Кешки всего, что нужно, чтобы окончить невод.
   Кешку слушали допоздна. Потом ходили провожать его. Слабая волна чуть слышно плескалась в борт баркаса. Темное судно пятном плыло в ночной мгле.
   На другой день, когда торгаши уехали, Егор подумал, что на самом деле надо бы намыть золота и отправиться в Благовещенск. Хотелось увидеть новый амурский город, прииски, запашки крестьян-новоселов по пятьдесят и по сто десятин.
   Он решил купить там лошадей и спуститься с ними по Амуру на плоту.
   Теперь, каждый из крестьян ехал на речку мыть золото, когда хотел сделать какую-нибудь покупку.
   Надо было Наталье платье - она шла в воскресенье на Додьгу. Побывали там и телеграфист и Сашка-китаец с женой Одакой. Сашка мыл золото вблизи новой росчисти Егора. Кузнецов давал ему свою бутарку. Один день китаец кайлил и подымал бадью, а Егор мыл, потом Егор кайлил, а Сашка с Одакой мыли.
   Жена телеграфиста умела обращаться с аппаратами, а сам он по воскресеньям бывал на Додьге.
   - У Кузнецовых амбар богатый. Всего накупишься, - говорил Тимошка, сидя в солнечный день на отмели и глядя на речку, на берегу которой тарахтели лопаты на бутарках, белели рубахи крестьян и берестяные шляпы гольдов. Тут же беглые, живущие у Федора, Ольга, все Кузнецовы, трое смуглых, голых до пояса китайцев в больших шляпах, Бормотовы молодые и старые.
   - "Егоровы штаны" да "Кузнецовых амбар"! - восклицал Силин.
   Название понравилось всем. Маленький прииск на Додьге с легкой Тимошкиной руки так и стали называть: "Кузнецовых амбар".
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
   В тени дремлют собаки. Рамы в окнах фанзы подняты - видны густые заросли шиповника, обрыв, лодки, протока и другой берег с широкой отмелью.
   Жара нестерпимая. Мухи липнут к потным лицам.
   Айдамбо с женой сидят за столом на табуретках. Перед ними чернильница и листы бумаги. Айдамбо переписывает с букваря, а жена с любопытством смотрит.
   Пришел Покпа.
   - Все пишешь? - нерешительно заговорил старик.
   - Еще буду писать. Не мешай мне. - Айдамбо наморщил лоб, что-то обдумывая. - Какие у нас мухи большие... зеленые...
   Айдамбо поймал муху.
   Отец видит, что Айдамбо размяк, что ему не до поповских занятий.
   - А на реке ветерок. Хорошо так! Я к русским ездил...
   Айдамбо с неприязнью глянул на отца, но смолчал. Ему самому хотелось поехать размяться.
   Покпа помолчал.
   - Егорка еще конопли купил, старики большой невод кончают вязать.
   Айдамбо отмахнулся.
   - Компанию собирают. Купец хочет кету покупать. Деньги дают, кто будет рыбу ловить. Не знаю, что будем делать...
   - Ну что же, тогда давай поедем, - вдруг решил обрадованный Айдамбо.
   - Егорка не обманывает, - поясняет Покпа. - Экспедиция кончила ходить. Улугу приехал к рыбалке, он тоже с нами.
   Дельдика оживилась. Семья стала собираться в Уральское.
   * * *
   Осень. Вода спала. День солнечный, чуть ветреный. По воде слышно, как далеко-далеко у быков в прозрачной мгле стучит пароход. Под обрывом, ниже избы Егора, - рыбацкий стан.
   От песков отваливает лодка. Гребцы - гольды и русские - налегают изо всех сил, раздаются короткие, частые и гулкие удары весел. Гребцы рвут воду, стучат.
   Тимошке, оставшемуся на берегу с пятовой веревкой, кажется, что лодка стучит, как паровая машина.
   Закроешь глаза, и как будто пароход...
   Бородатый и могучий Егор правит стоя, озирает реку.
   Улугу, Айдамбо и Федюшка мерными движениями сбрасывают сетчатку невода в пляшущие волны. Мягко падают пробковые поплавки. Невод темными волнами уходит из-под рук рыбаков. Лодка сечет быстрину. Ее сносит. Вот уж за ней тянется дуга из частых поплавков. Егор круто поворачивает, и острый нос лодки несется обратно к берегу.
   "Дай бог захватить хороший косяк в артельный-то невод!" - загадывает Силин.
   Невод был. Собрали артель, взяли от скупщика деньги. В артель приняли и гольдов. Егор обещал им равную долю.
   Купец нынче должен был заехать за рыбой на своем пароходе.
   - Города, деревни населяются, а вверху кеты нет.
   - Выгодно рыбку-то ловить! - толковали мужики.
   - Новое дело, новый заработок - всем кстати. У гольдов зверя стало меньше, а нам на обзаведение, - радовался Егор.
   - Кета в лимане, а уж деньги в кармане, - шутил Тимоха.
   Никогда еще не было у него таких денег.
   * * *
   Лодка с плеском сечет волны, вихри брызг обдают ее борта, она разваливает воду, оставляя усатый след, и вдруг с попутной волной, шурша о песок, врезается в косу.
   Рыбаки с грохотом кидают на дно весла, вскакивают, прыгают через борта в воду, а из кустов, оттуда, где дымит костер, появляются женщины.
   Все хватают веревку и, увязая в песке, тянут, наваливаясь всем телом. Все тяжело дышат, лица красные. Дугу невода, видимую по балберам и по верхней тетиве, дотягивают, хватают за края.
   - Есть! Уже есть! - радуется Васька.
   Видно, как рыбы испуганно носятся в воде вдоль тетивы. И острые спинки их, как ножами, с размаху секут воду. Вдруг метнутся они к сетчатке.
   Улугу забегает по грудь в воду, поднимает невод. Айдамбо споткнулся на гальке, бултыхнулся в воду и измок с ног до головы, но никто не улыбнулся.
   Невод тяжелеет. Все тянут с трудом. Мутный глаз Покпы прищурился на Егора: "Конечно, большим неводом больше поймаешь, а такого невода еще ни у кого не было".
   Вдруг раздался оглушительный плеск - и сотни серебряных с синью рыб заплясали в воде.
   - Бабы, граблями их! - кричит Егор.
   Набежали женщины, старухи, девчонки. Выгребают на косу рыбу.
   - Кета слабая, сразу засыпает.
   "Однако, тысяча штук есть!" - думает Улугу.
   - Ой, таймень, таймень!
   - О, сом!
   - На уху!
   В неводе, среди спокойной реки как бы бушевала яростная буря.
   - Наталья, на, вари, - кинул тайменя Улугу.
   Бабы принялись пластать рыб ножами, мыть их в деревянных ведрах, солить на досках и укладывать в бочки.
   - Ну, еще разок! - сказал Егор. - Теперь на юколу.
   Его слушались беспрекословно. Он придумал эту артель, дал всем заработок, научил, как связать такой невод, что сразу тянет по тысяче рыбин и больше и кормит всю деревню и соседей.
   Улугу, стоял на косе и вспоминал свое первое знакомство с Егором. Дул такой же ветер. "Только стога сена нет, и невод другой теперь..."
   Приехал поп.
   - Примите, сыны, и меня в артель.
   Голоногий, лохматый и могучий, тянул он конец наравне с гольдами и мужиками.
   - Тебе, батюшка, как прикажешь долю выдать, - полушутя спросил Егор, - рыбой или деньгами?
   - Да, понятно, деньгами. По скольку у вас приходится? Ну, да в придачу бочку рыбы соленой. Вот новенькую-то.
   - Это, батюшка, бочки-то не наши. Видишь, бочек у нас своих нет. Купец нам дал шестьдесят бочек со своей баржи, чтобы мы наловили и насолили. Бочки-то дороже рыбы.
   - Ну уж, сын, мне-то уж одну бочку не пожалей. Вот новенькую-то...
   - Пострел тебя возьми! - удивлялся дед. - Вот духовный-то!
   - Ах вы, окаянные! Жалеть? А кто "аз, буки, веди" долбит отпрыскам-то вашим?
   - Деньги просит? - потихоньку спросил Покпа, наклоняясь к уху Егора.
   - Попробуй-ка не дай ему, - сказал Егор, когда поп уехал и увез бочку рыбы, - он тебе волосья вытеребит.
   - Я думал, откажется, - сказал Силин.
   - Ладно, пусть уж одну бочку возьмет. Скажем, что разбили.
   - Артелью-то и попа прокормим, - согласился Тимоха.
   - Обманывает, - сердился Покпа. - Че его кормить? Его и так есть, что кушать.
   - Гольды артельное попу жалеют, а свое отдают, - сказал Тимоха.
   - Рыба крупная нынче! - восклицает Наталья. Она с трудом поднимает за хвост серебристо-лиловую тучную кетину с багровыми пятнами на боках.
   Под берегом широкие волнистые голые пески. Чернеет огнище от костра, торчат прутья. На корягах висят сети. К прутьям привязаны собаки. Гольды взяли их на откорм на рыбалку. Они держат псов вблизи русского селения на привязи. Свирепые охотничьи и нартовые псы чуть не загрызли однажды во время рыбалки корову в Уральском, приняв ее за лесного зверя. С тех пор установлен закон - вблизи русских деревень собак привязывать.
   С веревками через плечо мимо артельного стана идут мылкинские соседи. Они тянут лодки с рыбой, босые, с трубками в зубах, бредут по пескам и по заводям. Слепой старик, коренастый, с черными ногами, не отстает, держится за веревку.
   Гольды остановились, заговорили с Улугу и Покпой, стали осматривать артельный невод.
   - Картошку садить гольда не затащишь, - говорит Егор, - а рыбачить столетний дед и тот сидит в лодке и тянет сетку.
   - Который год на Амуре рыбу ловим, а еще такой крупной ни разу не было, - замечает Тимошка. - Как на подбор! Все здоровые, замухрышек нет.
   - Амурская свинина, - согласился Егор. - Гляди, чем не поросенок?
   Он поднял за хвост огромную рыбину, кинул ее. Она плюхнулась на серебристую груду и подпрыгнула.
   - Живая еще...
   Егорова коса - самое лучшее место лова. Здесь в кетовую рыбалку собирается много народу. За день Егор поймал столько рыбы, что хватит на год.
   - А мне еще надо, - говорит Улугу. - Собачку надо зимой кормить.
   - А картошка у тебя выросла? - спрашивает Силин.
   - А что, пропала, што ли?! Конесно, выросла! А че, картошкой собаку кормить?
   Лето стояло дождливое. Улугу уверял, что когда такое лето, то приходит хорошая кета.
   "Рыба эта красная, у нее настоящее мясо, вкусное. Разве сравнишь ее с сазаном или со щукой?" - думает Егор.
   - Ветер-то, худо рыбачить! - восклицает Улугу. - Ветер невод обратно гонит, а когда тихонько - хорошо!
   Гольд стоит в песке на коленях и, пряча лицо под распахнутую полу куртки, пытается закурить на ветру.
   - Прошлый год в это время дули ветры, был кете разбой на ходу, - сидя за корягой, толковал Силин, кромсая ножом кетину. Он ткнул сырой красный кусок в деревянную солонку и с жадностью съел. - Рыба пришла ослабевшей, с трудом пробивалась. А нынче тихая погода, кета пришла вовремя.
   - Мы в Расее жили, рыбу в четыре фунта никогда не видали, - дивился Пахом.
   Мылкинские гольды подошли к Егору. Девяностолетний старик что-то сказал Улугушке. Тот рассердился.
   - Опять! - закричал он на старика. - Сколько раз я говорил!
   Старик этот спрашивал, можно ли тут ловить рыбу. Улугушка сказал, что можно.
   - А невод он тебе отдал? Не дерется Егорка?
   - Отдал! Иди к черту! - Улугу рассердился не на шутку. Он таких напоминаний терпеть не мог. Сколько лет этот старик все тот случай помнит!
   - У меня теперь невод большой.
   - Я видел... Вот мы хотим поговорить с тобой. А кто хозяин? Егорка?
   - Егорка! И я тоже!
   Гольды стали хвалить артельный невод, Егорку, а заодно и Улугушку.
   - Ты теперь хороший, не дерешься, - говорил, подходя к Егору, девяностолетний Сигади. - Стал добрый!
   Кузнецов позволил мылкинцам взять артельный невод и рыбачить.
   - Нам для собачек! - заискивающе говорил Покпа.
   Бабы заполнили бочки, а штук четыреста рыбин оставили развернутыми пластинами, потом их растянули по вешалам так, что весь берег покрылся красными полосами.