Задорнов Николай Павлович. Амур-батюшка (Книга 2)

   Они сняли с исправника доху, почистили его валеные сапоги. На столе появился коньяк. Гао достал консервы.
   - Только хлеба сегодня нету. Если бы знали, что ваше высокородие приедет, мы бы самый лучший хлеб испекли... Сейчас только пампушки есть.
   - Ничего, ничего! - бубнил исправник и думал: "Попадешь к китайцам, сразу любезность чувствуешь, не то что у наших русских мужиков!"
   Гао заплатил за дробь и порох. Складывая деньги в бумажник, Оломов прикинул, что заработал он изрядно; пожалуй, не меньше месячного жалованья.
   Летом Гао Да-пу встретил его в Хабаровке.
   - Как ваша много ездит, - сказал китаец исправнику. - Кони даром гоняй... Надо таскать товар.
   - Что же ты советуешь привезти? - спросил Оломов.
   - Конечно, порох, дробь...
   Наступила зима, и вот большой русский начальник привез на крестьянских лошадях ящики с охотничьими припасами. Гао отлично заплатил. Он часто имел дела с "ямыньскими когтями"* и знал, как надо действовать с начальством. И он узнал, что люди одинаковы: маньчжуры, китайцы или русские - все любят "заработать". Гао понимал, что Оломов тоже не прочь...
   _______________
   * Так называли китайские купцы своих чиновников, от слова
   "ямынь" - учреждение, присутствие.
   Гао неумело ел ложкой с тарелки. Вместе с Оломовым пили коньяк. Толстяк Гао Да-лян приготовил свинину с фасолью.
   Тимошка сидел в углу и удивлялся: уж очень вольно китаец разговаривал с исправником, и тот отвечал запросто, как своему. Сегодня утром в Уральском Оломов был зверь зверем, а тут сразу обмяк. "Поглядегь на него ну, туша тушей, а он, оказывается, проворный, когда надо хапать!"
   - Что нового?
   - Да ничего особенного, - басил исправник.
   - Моя слыхал, скоро будут строить церковь? - любезно спросил Гао.
   - Да, как же! Большие пожертвования внесены на постройку храмов в новых землях, деньги вносили богатые люди и прихожане по всей России. С нас требуют приступать к делу поскорей. Летом сюда пришлют солдат и материалы.
   Гао открыл и поставил перед гостем коробку манильских сигар. Оломов удивился.
   - Откуда у тебя?
   - Это из Шанхая! Моя знакомые есть купцы, туда ездят и привозят. Я могу все достать, любой товар! Это английский товар. Моя сам скоро поеду в Шанхай!
   Гао был ужасно рад, что удивил исправника, показал ему свою образованность, намекнул на большие связи.
   "Но русские берутся за дело серьезно, - размышлял он ночью, слушая тяжелое дыхание исправника. - Они позволили нам приходить сюда и торговать, но теперь забирают все в свои руки. Что может поделать наше общество на Мылках, когда там будет церковь?"
   Гао понимал, что по-настоящему богат и счастлив будет тот, кто не жалеет старого, кто найдет в себе силы и ловкость устроиться в новой жизни, хотя бы эта новая жизнь и не нравилась.
   Мысли Гао, как мыши, забегали в поисках трещины, лазейки, в которую можно было бы проскочить.
   "Построят церковь! Мои должники будут ходить богу молиться; что толку в обществе, когда будет поп в золотой одежде, он станет следить за каждым шагом гольдов. И этот поп - торгаш! А тут еще, как назло, мешается Ванька-купец..."
   Утром Гао весело суетился, стараясь угодить Оломову.
   - А блохи-то есть у тебя, - пожаловался исправник.
   - Ночью блохи меня на воздух поднимали, - сказал Тимошка.
   Поговорили о делах. Исправник спросил про нового работника Сашку-китайца, есть ли у него вид на жительство. Гао попросил все уладить. Исправник обещал.
   - Церковь - это хорошо! - воскликнул Гао. - Моя скажет всем гольдам, чтобы крестились. Кто не крестится - будет худо!
   - И священник будет жить здесь. Ему построим дом.
   Лавочник боялся, что поп, отец Николай, сам торгаш, запретит гольдам торговать с "домом Гао".
   Исправник не отрезвел еще от вчерашнего. С утра он выпил стакан коньяку и совершенно опьянел.
   - Эх ты, китаеза!.. - вдруг схватил он Гао за косу.
   - Ой-е-ха! - увернулся купец. - Пошути, пошути ваша! Как смешно! Гао подобострастно захихикал. - Наша хочет тоже деньги давать на церковь, но наша боится. Можно?
   - Конечно, можно!
   - Кони готовы! - вошел Тимошка.
   Исправник браво поднялся. Купцы подали ему шубу, и все вышли из лавки.
   Зазвенели колокольцы.
   - Э-эх! Залетные!.. - с берега вмах пустил коней Силин и вытянул бичом барабановского гнедого, шедшего "гусевиком". Он недолюбливал этого коня, как и самого Федора.
   "Славно!" - думал Оломов. Он объехал все китайские лавки от Хабаровки. Везде ему давали взятки и подарки, но Гао оказался щедрей всех. И эти сигары! "Эх, если бы меня назначили в область, где не было бы русских, а были б одни китайцы!" - кутаясь в шубу, мечтал пьяный исправник.
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Пришла почта. Из кошевки, сбросив меховое одеяло, вылез Иван. Он без шубы, в старом пиджачке.
   - А где же твое имущество? - спросил Егор.
   Рыжебородый, в высокой шапке и рыже-белой собачьей шубе, Егор Кузнецов, казалось, стал вдвое больше. Иван увидел его еще издали. Светлым пятном бродил Егор по релке перед черным лесом.
   - Я нынче все продул дочиста, - ответил Бердышов.
   - Что так? - удивился Егор и не мог удержаться - улыбка поползла по губам.
   - В карты играли, и все, что у меня было, спустил до нитки. Вот погляди, в чем я есть, - ни денег, ни мехов, ни товаров. Беда, шубу продул и даже собак. Хабаровка - самое разбойничье место.
   О своем проигрыше Иван рассказывал хотя и с горечью, но усмехаясь.
   "Ну, теперь конец его торговле, - подумал Егор. - Враз он разбогател и враз прахом пустил. Как, говорят, пришло, так и ушло".
   Гольды приезжали к Ивану. Из остатков прошлогодних запасов он угощал их так, словно был еще богат, но денег за пушнину не платил, откровенно признаваясь, что у него их нет. Но гольды, как видно, надеялись, что Бердышов вывернется и все останется по-прежнему.
   Как-то раз Иван, одетый в старую овчинную шубу, пришел вечером к Кузнецовым. Он сел на пол у порога. Анга вошла следом и, держа на коленях девочку, устроилась на табуретке. Она любила послушать рассуждения мужа.
   - Я в Хабаровке отца встретил, - сказал Бердышов после длительного молчания.
   - Когда продулся-то? - спросил Кондрат.
   - Нет, еще до того...
   - Ну и как он?
   - Еще ладный. Он зимует в станице выше Хабаровки, у брата. Приехал летом, да ходили куда-то, задержались, и уж шуга прошла.
   - Не ругал он тебя?
   - Как не ругал! Че он - не отец, что ли, мне? Паря, еще и за волосья хватал.
   - Что же ему не понравилось?
   - Да что столько лет пропадал, не объявлялся.
   - Неужто бил? - не верил Федька.
   - Как же! Все доказывал, что живу неправильно. У меня здоровый отец. Обещал к нам приехать. Он далеко живет, в Забайкалье. Наезжал гостить к брату Мишке в станицу, и они на два дня являлись в Хабаровку. Отец смолоду всю жизнь хотел на Амур, а не ужился. Вернулся домой на Шилку.
   - А брат?
   - Брат - атаман в станице. Он всегда ленивым был, ему начальником подходяще.
   - Ты не ладишь с братом?
   - Пошто не лажу? Нет, мы с ним дружно живем. Это у нас, у забайкальцев, так уж заведено: будто бы ругать друг друга, просмешничать ли... Отец-то мой эту землю завоевал, все в нее стремился, ругал свое Забайкалье, говорил: "Камень один, больше нет ничего". А оказалось, обратно потянуло на камень-то. Пожил тут и опять вернулся в свою деревню... Скажи, зачем человек всю жизнь стремился?
   - Не себе хотел - детям.
   - Верно, для людей получилось, - молвил Иван.
   - А кому ты проиграл?
   - Всем понемножку. Китайцу Ти Фун-таю - в Хабаровке, есть такой лавочник; Рубану, Кешке Афанасьеву. Ты его знаешь, Кешку. Он с вами на плоту ехал. Паря, благородная компания собралась! - Иван помолчал и усмехнулся. - А я рад, что проиграл. Лучше! Опять стану вольным человеком, охотником.
   - Я и то замечаю, что вместе с собаками в нарты впрягаешься, - сказал Федюшка.
   - Обеднел! Хорошего-то мало в торговле: крупу гольдам развешивать, с тряпками возиться, обманывать приходится... Эх, Егор, будем мы с тобой пахать, охотиться, рыбачить!
   Но Егор не верил Бердышову. Он чувствовал, что Иван вряд ли смирится. Не такой он был человек, чтобы отступаться.
   - Бедный стал, чего запел! - посмеялся Силин. - Вот я теперь припомню тебе все!..
   - На охоту теперь опять пойдем вместе, - смущенно смеялась Анга.
   Она была оживленна и радостна. Ей казалось, что Иван стал ей таким же близким, как раньше.
   - Отторговались!.. - качала головой Наталья.
   По вечерам Иван, как бывало прежде, сидел допоздна у Кузнецовых, беседуя о жизни.
   - Ты опять как свой стал. А то было отдалился, - говорил ему Барабанов.
   - Значит, когда я торговал, то вам все же обидно было?
   - Да кому как. А мне ты завсегда приятель - хоть богатый, хоть бедный!
   Гольды ругали Ивана, что не торгует.
   - Пусть ругаются, я хочу в жизни пожить вольно. Пусть бедно, но вольно, - говорил Иван. - Трусы бедности не терпят, а я сам себя прокормлю. Торговля-то кабалит. Если по-настоящему торговать, надо целую войну вести, башку большую на плечах иметь, видеть все, что впереди и на стороне, а я теперь отдыхаю, - кутался Иван в свою рваную овчинную шубу и ухмылялся. - Завтра вместе на охоту пойдем.
   - Как в первый год у нас стало, - говорила Наталья. - Так же люди собираются и беседуют задушевно. Только тогда в бедности мучались, а нынче полегче.
   Егор помалкивал. Его занимало, чем все это кончится.
   * * *
   - Иван обеднел! - торжествовали торговцы.
   Они навели справки и убедились, что это так. Судьба покарала его за преступление. Возмездие свершилось!
   Гао решил съездить к нему. Он полагал, что сейчас представляется удобный случай. "Теперь вся огромная торговля Бердышова может перейти к дому Гао. Потерпев крушение, Иван сразу получит второй удар. Надо испугать его. Человек должен сникнуть. Попробую этот старый, угодный обществу путь... Бедные всегда трусливы. А богатый, вдруг ставший бедным, должен оробеть еще сильней. Если бы Иван остался богат, я искал бы его дружбы. Но когда он обеднел, его надо добить, чтобы не было опасных примеров. Пусть торгуют из русских другие. Рядом с ними я всегда в выгоде..."
   Нарты Гао вихрем мчались по дороге, укатанной почтой и обозами. На сугробах струйка снега ударяла в лицо, и тогда Гао закрывался пушистыми мехами выдр. Он мог терпеть любой ветер, не боялся мороза, но он видал, что богачи прячут лица в дорогие меха, и ему казалось, что, разбогатев, он стал так же нежен, как и они.
   "Да, надо добить Ивана! Исправник не пожалеет его..."
   С убийством Дыгена Оломову было много хлопот. Он простил преступление богатому, сделал вид, что ничего не знает, но бедняку не позволит быть преступником. "Даже я не упущу случая..."
   Гао приехал к Бердышову. Он явился в блеске шелков, весь в выдрах. Курма, пышная шапка, сияющее холеное лицо, блестящие черные глаза - во всем было довольство.
   - Можно?
   - Можно.
   - Подериза не буду? - насмешливо и дружески спросил он.
   - Нет, драться не буду, заходи, - засмеялся Иван.
   "Чем ты меня теперь угостишь?" - подумал лавочник.
   "Зачем, он приехал?", - подумал Бердышов.
   Иван достал из старого ящика бутылку сладкого вина.
   - Церковное вино! Знаешь - церковь?..
   Гао с наслаждением выпил два стакана. Он был в ударе. Он чувствовал силу, гибкость, ловкость своего ума. Казалось, ничего невозможного не было сейчас для него.
   - Меха у Покпы купил?
   Бердышов махнул рукой.
   - Что вспоминать!
   - Как торгуешь? Зачем подериза! - воскликнул Гао. - Я такой человек, драться не люблю. Торговое дело тоненькое. Надо хорошо делать. Ты, если дерешься, торговать не можешь!
   Гао тонко улыбался, подергивался и покачивался, как бы в такт какой-то музыке.
   - Если бы я взялся торговать по-твоему, ты бы первый не рад стал, ответил Бердышов.
   Гао испытующе зорко посмотрел на него.
   - Я раньше не дрался. А потом, глядя на тебя, драться научился, продолжал Иван.
   - Что ты говоришь!
   - Насмотрелся, как ты гольдов лупил. "Надо, - думаю, - с умных людей пример взять".
   Иван подлил Гао вина. Собеседники снова выпили.
   - Какой ты хитрый! Терзаешь гольдов, орочен. А случай выйдет, и с меня шкуру сдерешь - это ничего. А тебя тронь - обида!.. Торгашей бить нельзя? Надо тоненько с ними?.. Нет! - вдруг вскочил Иван. Он распахнул куртку, свирепо глянул исподлобья. - Я всех согну здесь в бараний рог! вытянул Иван жилистую руку с мохнатым кулаком. - Ты там объяви. Я знаю, что ты старшина, начальник. Всем объяви, что я их возьмусь подряд мутить... Я из вас таких же черепах себе понаделаю, как вы из гольдов!
   - У тебя силы нету! Зря поговоришь! - "Сейчас я его ошеломлю", подумал купец и льстиво улыбнулся. - Моя хочу помогай, - таинственно зашептал он. - Слыхал, как Дыген помирай? Полиция все знает, - уверенный, что смутит Ивана, продолжал он. - Разве ты беды не боишься? Может быть большая беда!
   Иван прищурился.
   - Когда-то их тут было двое - Дыген и твой отец, - заговорил он. Гао Цзо помер, а Дыгена ухлопали. За отца ты остался. Теперь, гляди, очередь за тобой.
   Торговец опешил.
   - Смотри не попадись тем, кто хлопнул Дыгена, - говорил Иван. Трудно ль лишней пуле найтись? Сколько их было? А? Когда их били, я семерых насчитал. Прилетит восьмая, что тогда делать? Примерно вот из этого винчестера, - протянул Иван руку и усмехнулся, глядя, как испуганный купец вскочил с лавки.
   - Ты чего боишься? Ты сиди... Вот лепешки сладкие... Ну, а праздник скоро у вас? Или уж отпраздновали?.. Ты чего трясешься, паря, заболел? Еще никто тебя не бьет? Не бойся, я сам тебе приятель и всегда тебя выручу. Я слыхал, что тебя беда ждет, что Дыгена хлопнул твой младший брат Мишка. Тоже полиция узнала про это. Говорят, из-за баб они поссорились. Верно, нет ли?
   Гао вспомнил про какие-то дела, стал любезно прощаться и живо собрался домой. Но Иван не отпустил его, не угостив чаем.
   "Нет, - рассуждал Гао, несясь верхом на нартах по льду и уж не думая кутать лицо в меха, хотя жгучий ветер дул навстречу, - наше общество не хочет ничего видеть! Общество чтит меня, но не все может понять, что я думаю. А я не говорю им, потому что всегда помню пословицу, что дракон на мелком месте смешон даже ракушкам... Может быть, дружбу с русскими надо начинать не так".
   Дневной свет слабел. В небе проступила бледная луна в пятнах, как потрескавшееся голубиное яйцо.
   "Иван не беден. Тигр только играет. Иван - тоненький человек, как настоящий китаец! Быть может, надо искать с ним дружбы? С ним в первую очередь?"
   Вечером Иван опять гостил у Кузнецовых, но на этот раз душа Бердышова была неспокойна. Возвращаясь ночью от Кузнецовых, он думал, что дело плохо. Иван не жалел проигранного, хотя спустил все, что было. Сегодня перед Гао ему впервые не хотелось признаваться в проигрыше.
   Бердышов вспомнил, что обязался поставить американцам большую партию мехов. Дел было множество. В городах налажены отношения с купцами, там ждут его весной. Здесь, по окрестным деревням, в торговые отношения втянуты все охотники. Идет целая торговая война из-за гольдов и орочен. В лавку приучены ездить сотни людей. Бросить все - значит струсить, разлениться.
   "Ну, хватит баловать, впрягайся!" - сказал он себе.
   Иван зашел в избу. Анга засветила лампу. На лавке лежал Савоська. Иван растолкал его. Сели ужинать.
   - Савоська, завтра бери моих собак и дуй по всему Амуру - в Мылки, в Хунгари, к себе в Бельго. Объявляй, чтобы тащили мне соболей, как албан, по два меха с головы. А мы наловим калуг, сохатина есть - устроим угощение.
   - Давно бы так! - обрадовался Савоська.
   Он и сам испытывал недостатки от Иванова проигрыша. Ему совсем не нравилось, что Бердышов обеднел. Старик давно подумывал о том, чем бы помочь Ивану.
   - Я их напугаю! Знаю, что сказать! - восклицал Савоська. - У-ух!.. Еще богаче будешь! Нынче соболей много, хорошая охота. Тебе все верят. Знают, что не обманываешь. Ладно! Я всегда говорю: без обмана лучше жить.
   - Да скажи, что кто не привезет, тому мало не будет! Я нынче вспомнил. У нас в Расее был начальник: как проиграется, так гонцов вышлет по всему Забайкалью. Приказывает с каждой овцы прислать по клоку шерсти. И сразу все вернет. Еще богаче станет! И людям не шибко убыточно...
   * * *
   Утром Айдамбо приехал к Бердышову. Он еще ничего не знал про Иванов проигрыш.
   - Я хочу жениться на Дельдике! - с чувством сказал он.
   - Ты еще молодой, - ответил Иван.
   - Но я самый лучший охотник! - воскликнул Айдамбо.
   - Я этого не знаю.
   - Как не знаешь? А это что?
   Айдамбо достал из мешка соболей.
   - Это ты сам добыл?
   - Конечно, сам! Бабушка, что ли?
   - Да, я еще слыхал, что ты скупой. Как же жениться скупому?
   - Кто скупой?
   Айдамбо выворотил весь небольшой, но драгоценный ворох пушнины и с презрением кинул Бердышову на стол.
   - Ну, теперь девушку отдашь?
   Иван молча забрал меха, смял и, не глядя на них, отбросил в сторону, будто это были старые тряпки.
   - Верно, девчонка хорошенькая, - сказал он наконец, - но только когда ей будет семнадцать лет, тогда отдам. Тому отдам, кто привезет хорошие подарки.
   "Что же ему надо еще?" - думал Айдамбо.
   Дельдика, слушая весь этот разговор, невольно вздохнула. За последнее время ей стал сильно нравиться Айдамбо. Она забывала свою детскую дружбу с Илюшкой.
   - Ну, а если я стану русским, тогда отдашь? - в отчаянии спросил Айдамбо.
   Иван засмеялся.
   - Тогда отдам! Попробуй стань русским!
   "Но как стать русским? Даром, наверно, никто русским не сделает?" Айдамбо решил, что надо снова идти на охоту, добывать меха, пока звери еще не линяют. Но ему хотелось хоть немного побыть с Дельдикой. Выйдя, он пожалел, что погорячился, кинул меха, не уговорившись о цене. Но он надеялся, что Иван не обманет.
   * * *
   Савоська объехал всю округу. Несмотря на яростные старания купцов распустить устрашающие слухи об Иване, их никто не слушал, гольды по приглашению Савоськи съехались к Бердышову со всех деревень.
   Улугу первым привез албан. Он знал, что Бердышов убил нойона. Это было важней всего. Знал он также, что Иван не насилует детей, не бьет и не отбирает жен. Это же знали и все другие гольды. Савоська так расписал про беду Ивана, что всем захотелось выручить его.
   Старая изба Бердышова полна народу. Тут и Бельды, и Сойгоры из Мылок, и все бельговские.
   Иван сидит в богатом гольдском халате с сероглазой дочкой на руках.
   - Ну, что нового? - спрашивает он гостей.
   - Наса-то какой нова! - кричал Писотька. - Тайга-то сыбко холодно нынче.
   У многих гостей лица обморожены. У Писотьки на щеках черные лепешки.
   - Ну, а как там Денгура?
   - Его совсем больной. Собаки его, однако, две версты волоком тащили.
   - Вот будет знать, как свататься! Ты ему скажи, чтобы он ко мне приехал.
   - Ну, а ты нам расскази це-нибудь, - просил Писотька. - Це нова Миколаевское-то Хабаровке?.. Ты теперь наса купец, как придес, долзен говорить, где це...
   Гольды засмеялись, повторяя:
   - Купес! Купес!
   - Таргаса! - крикнул Дандачуй. - Хоросо говорить, у-у, сыбко хоросо надо!
   - Ну це, как там?.. Це слыхать? Царь-то батюска? Какой Миколавским слух был - негра церного видал, нет ли?
   - В Петербурге был смотр войскам, - стал рассказывать Иван.
   Он взял пример с китайских торговцев. Когда интересных новостей не было, он рассказывал старые сказки, переделывая их на ходу, или сообщал слышанные в городе политические новости, до которых гольды всегда были большие охотники.
   - Че солдат рассказывал?
   - Ага, солдат!.. Петербург знаешь? Так приезжал туда в гости к нашему царю немецкий император. Это у них омуту* царь. И вот смотр войску устроили. Сперва перед смотром был молебен. Тысяча попов богу молилась, пели поповские песни. Молебен такой служили.
   _______________
   * О м у т у - как, одинаково, словно (гольдское).
   - Батька такой? Такой поп?
   - Архиреев собралось со всех областей, наша земля нескончаема.
   - У-у! Расея-то! Церт ё знат! - соглашались гольды.
   - Ну вот, молебен окончился, и генералы разбежались по местам. Министр военный подает команду...
   - Министр цо таки? - спросил Писотька.
   Иван говорил то по-русски, то по-гольдски.
   - Войско колыхнулось, музыка заиграла, забили барабаны, земля затряслась!.. - Иван вскочил и, с силой взмахивая ногами, ступил несколько шагов. - Вот так шагают, стекла на втором этаже звенят, это идет гвардия! Ну, и пошло и поперло!.. Идут и рекой и по берегу - все заполонили. Штыки блестят, как Амур течет. Все, что в городе было, прошло... А царь поглядывает за немцем, за императором-то, как, действует ли на него, нет ли? Видит, еще нет. Ну, государь махнул платочком: "Пусть, дескать, с тайги еще войско выведут". Ну, и опять повалило... Ну, беда!.. Генералы считали, считали - им цифири не хватило. Они друг на друга стали раскладывать, и опять не хватило. Немец говорит: "Паря, русские бабы дивно сыновей понаделали". А русские все идут и идут, а ряды широкие - и солдаты, и казаки на конях, и пушки на баржах тянут. Они за городом, на озере, спрятаны были. Там такое здоровое озеро - царева рыбалка, никого туда не пускают без дела. Кто заедет ловить, невод отберут и надают горячих.
   Немецкий-то император глядит - дело к ночи. Он позевывает и че-то от музыки на одно ухо плохо слышит. А уж вовсе темнеет. Он и говорит: "Докель же оттуда, из этой тайги, народ валить будет?" Наш-то царь подзывает генерала и говорит: "Сибирское-то войско пошло, нет ли?" - "Нет, - говорит генерал. - Главное-то не тронулось, только расейские одни, да и то не все. Куда там!.." Генерал старый, с усами, - знает, что ответить!.. Наш-то царь немцу и сказывает: "Тогда, мол, прервемся, а то спать не придется. У нас в тайге еще дивно народу, за каждой лесиной по солдату. И все охотники: как стрелит, так прямо в переносицу гадает". Ну, немец-то и говорит: "Признаюсь, ваша сила здоровей".
   - Ух, хо-хо! У-у! А-на-на! - закричали обрадованные гольды. - Церт ё знат! Немец-то говорит: не могу воевай!
   - Ванча, наша сила большо-ой!
   - Китаец-то говорит: у него народу много, как думай?
   - Русский, знаешь, хлебный человек, отчаянный!
   - У нас народу больше!
   - Пускам ли, рузьям палить - хоросо могу!
   Гольды долго еще кричали на все лады.
   Айдамбо между тем с немым восхищением все поглядывал на Дельдику.
   - Что ты им рассказываешь? - спросил Тимоха Силин, зашедший поглядеть, что тут за сборище.
   - Да вот учу про царя, - отвечал Иван, - чтобы знали, какая у русских сила, царя бы хвалили, да и меня боялись, тащили бы меха. Надо с кого-то проигрыш взыскивать. Не с тебя же?!
   Васька Диггар, приехавший с Горюна, захмелел и подсел к Ивану. У него острый голый подбородок, острый горбатый красный нос, скуластые красные щечки, лицо безбровое и карие глаза без ресниц. Он верткий и болтливый.
   - Продай Дельдику, - попросил он. - Мне! Обязательно!
   - Кому?
   - Мне!
   - Когда семнадцать лет будет, тогда пойдет замуж. По русскому закону еще мала, нельзя отдавать.
   - У-уй! Я же тебе много мехов дам.
   Айдамбо с ненавистью наблюдал за Васькой.
   - Ее много народу сватает, - сказал Иван, - но не знаю, кому отдавать придется.
   - Хитрый! А-ай! - восклицает Диггар. - Дразнишь всех. Отдай...
   - Да какой же ты жених? Эх, ты!
   Иван потрепал его рыбокожий халат и начал его высмеивать. Смущенный такими шутками, Васька убрался прочь, чувствуя, что некстати начал: он легко отступался от своих намерений.
   Айдамбо пытался что-то сказать ему, но Васька не захотел разговаривать и отвернулся.
   - У тебя собаки плохие! - крикнул ему Айдамбо. - Я тебя на своих всегда перегоню.
   Васька вспылил:
   - Что ты сказал?
   - Ну, давай наперегонки!
   - Моя упряжка сегодня с Горюна прибежала, сильно утомилась. Мои собаки лучше... Твои плохие!
   - Твои собаки уже отдохнули. Я тоже вчера издалека приехал.
   - Тебе дорога знакомая.
   - Если ты обгонишь, я всех своих собак из ружья убью! - со страстью воскликнул Айдамбо.
   "Ах, какой он гордый! - подумала Дельдика. - Но как жаль, что грязный ходит, с косой и в рыбьей шкуре!"
   Молодые гольды уехали на озеро устраивать гонки.
   - Девушка хорошая, - ласково обнимая Дельдику и похлопывая ее по спине, говорил Бердышов. - Только давно мне за нее никто подарки не несет. Я, однако, сам на ней женюсь.
   - Эй, не женись, не женись! - закричали гольды, видя, что Иван обнимает девушку.
   У них существовало многоженство, и они принимали слова Ивана за чистую монету.
   - Я привезу тебе подарки! Панты привезу. Отдай мне! - пропищал Писотька.
   - Нет, однако, сам женюсь, не утерплю, - продолжал Иван.
   Девушка, краснея, старалась отстраниться от него.
   Анга не сердилась на мужа, хотя была ревнива. Ей и неприятно было, что Иван так ласкает девушку, но она знала, что он хочет снова разбогатеть и пугает женихов Дельдики, чтобы везли подарки.
   - Совсем не как отец обнимаешь! - кричал Писотька.
   Среди гостей появился Денгура.
   - Ну, ты поправился? Тебя, говорят, собаки разбили? - спросил Иван. Я слыхал, ты больной и помираешь?
   - Выздоровел! - отвечал старик.
   Высокий, худой, с острой головой и крупным носом, Денгура в своем толстом ватном красном халате выделялся из всей толпы.
   * * *
   - Отдай за меня дочь Кальдуки, - попросил Денгура, когда все разъехались.
   - Ты что, опять жениться задумал?
   - Конечно! Чем я не жених? Деньги есть! Халаты...
   Серебряные серьги украшали большие черные уши Денгуры. На руках старика - браслеты и такое множество перстней, что пальцы его, как в кольчатой серебряной чешуе.
   - Да, ты хотя и старик, но крепкий, - говорил ему Иван. - Да еще и не сильно старый. Сколько тебе, седьмой десяток? Пустяки! Еще кровь играет!
   - Отдай ее за меня!
   Иван взглянул на него с деланным удивлением.
   - Что же ты ко мне приехал? Ты езжай к Кальдуке.
   - Можно? - обрадовался старик.
   - Конечно, можно.
   - А ты мне поможешь?