Страница:
– Чего тебе? – спросил Яша.
– Я схожу.
Яша перевел взгляд с лица приятеля на лицо неизвестного. Тот подмигнул. Неуверенность теперь почувствовали оба охранника.
– Сходи, – сказал Яша.
Нелепость ситуации сразу же дошла до барона, когда он услышал о странном поведении гостя и увидел на лице прибежавшего охранника выражение изумления, переходящего в ужас.
Василий Васильев восседал в самой большой комнате своего дома на втором этаже. Вместе с ним вокруг стола размещались наиболее доверенные люди, а на столе виднелись руины плотного обеда. Настроение было несколько нерабочее. Странное поведение пришельца вызвало некоторый интерес, а сам возможный разговор был расценен, как потенциальный повод для развлечения.
– Присаживайся, гостем будешь, – хлебосольно указал хозяин на стул напротив себя.
– Здравствуйте! – радостно поздоровался парень и занял указанное место.
– Как зовут тебя? – спросил барон.
– Михаил. А вас?
Все засмеялись.
– Василием меня зовут, – сказал барон.
– Значит, я к вам, – довольно улыбнулся Михаил.
– И что ж тебе от меня нужно?
– Мне от вас? Ничего.
Все снова засмеялись, все девять цыган и парень.
– Я хочу вам помочь, – сказал Михаил, и все снова засмеялись.
– Продаешь что-нибудь? – спросил сидевший справа от барона грузный обладатель классической кучерявой бороды и не менее классической серьги в ухе.
– Или покупаешь? – подхватил сидевший слева.
Михаил явно не понимал, что выбрал для разговора совершенно неверный тон. Максимум, на что он мог рассчитывать, это выбраться со двора не слишком помятым.
– Для начала я хочу задать один вопрос, – Михаил сидел свободно, свободно рассматривал всех присутствующих и движения его были тоже совершенно раскованными.
– Всего один вопрос? – барон захохотал, потом резко прервал смех и громким шепотом спросил, – А ты часом не из милиции?
– Нет, не имею удовольствия. Я к вам прибыл как совершенно частное лицо. И для начала хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, – то ли Михаил был туп, то ли…
Вот это второе «то ли» начало постепенно, сквозь легкую дымку выпитого доходить до собравшихся.
– Спрашивай, – несколько посерьезнев, разрешил Василий.
– Здесь все люди, которым вы доверяете?
– Что?
– Повторяю еще раз. В этой комнате только те, кому вы доверяете?
Наступила тишина. Было слышно как на дворе кричат что-то дети.
– Нет, у меня нет никаких сомнений, просто чтобы потом не получилось неудобно… – Михаил развел руками.
А ведь его не обыскивали, мелькнуло в голове почти у всех. Бородач осторожно передвинул руку к ножу, лежавшему перед ним на столе.
– Не нужно нервничать, – улыбнулся Михаил и встал, – у меня ничего с собой нет.
Он демонстративно похлопал себя по карманам брюк, расстегнул рубашку, потом снова аккуратно заправил ее под брючной ремень:
– Все чисто. Я могу услышать ответ на свой вопрос? Я могу даже его повторить.
Еще мгновение тишины, только скрипнули чьи-то зубы.
– Я верю всем, кто в этой комнате, – медленно выдавил из себя барон.
Шансы Михаила уйти без сильных повреждений еще уменьшились.
– Значит, из этой комнаты ничего не сможет выйти наружу? – с совершенно невинным видом уточнил Михаил.
– Не сможет, – подтвердил барон, а взгляд его красноречиво показал, что и сам Михаил может не выйти из этой комнаты.
– Очень хорошо. Тогда вот что… – Михаил хлопнул ладонью по столу, – в течение нескольких дней Крысы не смогут выходить на свои рабочие места…
– И что?.. – спросил бородач, за что получил злой взгляд барона.
– Ничего. Просто я хотел вам сообщить, что в это время вам не стоит эти рабочие места занимать. И все.
Цыгане посмотрели на барона. Оскорбление было нанесено всем, но решение должен был принимать Василий Васильев. Он как раз медленно наливался краской.
Бородатый взял со стола нож. Двое цыган отодвинулись от стола.
– А иначе что? – выдавил наконец из себя барон.
– А иначе… Иначе ничего. Я думаю, что у вас просто нет выбора. Я ведь не просить пришел, предупредить. И еще, – Михаил чуть-чуть наклонился вперед и понизил голос, – не нужно шуметь.
Это послужило сигналом.
Загремела мебель, со звоном на пол полетела посуда, что-то затрещало, кто-то из вскакивающих зарычал, чей-то голос сорвался на визг…
А потом произошло… Никто из бросившихся на наглеца так, собственно, и не понял, что произошло. Вначале все пришло в движение, стало тесно… Несколько секунд все пытались добраться до Михаила и наказать его, потом вдруг стало очень больно. Всем.
Потом наступила тишина.
Стол лежал на боку, почти вся посуда лежала на полу ровным слоем осколков. Из всех сидевших за столом только Михаил сохранил под собой стул. Остальные тоже сидели, но на полу. Впрочем, в полном смысле этого слова сидели пятеро, включая барона, остальные сидели только потому, что мебель и стены комнаты не дали им упасть.
Самым обидным было то, что сохранившие способность воспринимать окружающее, полностью утратили способность двигаться.
Михаил встал со стула:
– Извините, что так получилось. Я совершенно этого не хотел. Я действительно просто хотел предупредить.
Михаил подошел к цыганскому барону и присел возле него на корточки:
– Значит так, я предлагаю всем нам согласиться со следующим: территория Крыс при любом раскладе остается территорией Крыс. Если вам приедет в голову, что нынешнее деление территорий несправедливо – я отрежу немного от вашей земли.
Васильев попытался встать, но не смог. Бородатый с трудом поднял руку и ощупывал шею.
– Обратите внимание – я не пролил ни капли крови. Примите это как знак доброй воли. Да?
Барон что-то пробормотал.
– Что? – прислушался Михаил.
Барон закашлялся.
– Мы согласились? – снова спросил Михаил, глядя в лицо барона.
– Да, – барон отвел взгляд.
– И запомните, в случае чего я не стану воевать с вашими бабами или пацанами. Я приду к вам и вашим доверенным людям. Надеюсь, все произошедшее не подорвет вашего авторитета в глазах окружающих? В комнате не было никого, кто мог бы насплетничать. Я уточнил это сразу.
– Спасибо, – сказал тихо барон.
– Я всегда готов к сотрудничеству, – Михаил выпрямился, поставил на место стол, поднял и расставил стулья. Потом обошел вокруг стола и, не напрягаясь, поднял с пола своих оппонентов и рассадил их вокруг стола.
– Один стульчик мы все-таки сломали, – неодобрительно покачал головой Михаил, – как же теперь быть с этим почтеннейшим?
– На полу посидит пока, – с трудом сказал цыганский барон.
– Хозяин – барин. Или барон. Только когда он придет в себя, скажите ему, что бросаться с ножом на гостя – верный способ на этот же нож наскочить. Так мы договорились?
– Договорились, – медленно произнес барон.
– Тогда я пошел. А вы отзовите своих дамочек и деток с чужих участков, – неудобно как-то. Если я вам понадоблюсь – ищите в Норе. Только, пожалуйста, чтобы не было недоразумений, ко мне можете прийти либо вы лично, либо кто-нибудь из них, – Михаил обвел рукой всех присутствовавших в комнате.
– Ладно.
– И помните, я действительно хочу с вами дружить. Если я чем-то смогу вам помочь – только скажите. До свидания.
Михаил вышел из комнаты.
Многие слышали грохот и крики, доносившиеся из комнаты, предполагали, что это учат наглого парня не быть таким наглым. Яша с напарником живо описали сцену у калитки, поэтому сочувствующих Михаилу в радиусе десятка кварталов можно было не искать.
Трудно сказать чьего именно появления ожидали заинтересованные лица на пороге комнаты, но уж точно не Михаила. Наступила немая сцена. Онемение быстро распространилось по дому и двору, даже цыганские дети, которых обычно невозможно заставить просто помолчать, еще и замерли, словно парализованные, на всем пути Михаила до калитки.
Сунувшийся было в обеденный зал напарник Яши был встречен не слишком доброжелательно. Как, впрочем, и сам Яша, появившийся через полчаса. Вот его не просто выругали, его еще немного побили, так, до первой крови. Не для того, чтобы искалечить или наказать, а для того, чтобы запомнил сопляк, за кем можно, а за кем не стоит следить. Правда, предварительно Якова выслушали.
– Дядя Вася, – Яша был одним из нескольких десятков племянников цыганского барона, – дядя Вася, я пошел за ним, удивился очень и пошел. Я ж не знал, что нельзя. Просто подумал, что ты узнать захочешь. Вот святой истинный крест – не знал. Значит, я за ним иду, по другой стороне, ну по той, где баба Марина живет. А он не оглядывается. Такой спокойный идет. Я тихо за ним. Мимо магазина, потом на гору, к колонке, а потом к базару. Там, где деньги меняют.
Он и там не останавливался. Прошел к барахолке, свернул за киоск и пропал. Я тоже свернул – нету. И прятаться там было негде, честное слово, дядь Вася. Не было там никого, за киоском, пусто. Я прямо перепугался. У него какое-то лицо странное было, как он от вас вышел. Сюда шел, нормальный был, живой. А как вышел – глаза неживые. Я потому и пошел. А потом сразу сюда, хотел спросить…
Вот с этого места рассказ Якова прервали и стали учить.
И ни у кого из девяти участников беседы с Михаилом не возникло мысли, что барон поступил неправильно.
Сомнения в правильности поступков стали возникать у Геннадия Федоровича. Причем, как поступков своих, так и поступков Андрея Петровича. Гире выпало убедиться в правильности поговорки о том, что пессимист – это хорошо информированный оптимист.
Особым оптимизмом после ночных взрывов в клубе мысли Геннадия Федоровича и так не отличались, а по мере поступления информации они вообще стремительно стали скатываться к безысходности. Шум, поднятый пылкой возлюбленной Глыбы, достиг ушей Геннадия Федоровича. Предварительное расследование, проведенное Братком, выявило, что Глыба куда-то исчез, а быстрое, но более тщательное расследование показало, что и домой боксер не приходил.
Эту новость Геннадий Федорович воспринял с необычным для него спокойствием. Пару минут он поиграл желваками, глядя в окно своего кабинета и барабаня пальцами правой руки по столу. Потом набрал номер телефона.
– Да, – Андрей Петрович трубку всегда брал сам.
– Это я, – негромким голосом сказал Гиря.
– А это я, – спокойно отреагировал Андрей Петрович. Была у этого уважаемого человека странная привычка шутить иногда вот так нелепо и не вовремя.
Шутки эти ставили обычно собеседника в тупик и выводили из равновесия. Чего, похоже, Андрей Петрович и добивался.
– Помните, мы говорили о моих отпускниках? – Геннадий Федорович выбрал, на всякий случай, максимально нейтральные слова.
– Об отпуск… Да, вспомнил.
– Ко мне пришла баба одного из них и сказала, что он не пришел этой ночью к ней.
– Аморалка? – снова пошутил собеседник.
– Домой он тоже не приходил, – Геннадий Федорович аккуратно взял со стола карандаш и осторожно повернул его между пальцами, он решил удержать себя в руках во что бы то ни было.
– Серьезно? А может он…
– Не может.
– Вот так категорично?
– Да, вот так.
Андрей Петрович помолчал немного. В трубке было необычно тихо, ни потрескиваний, ни шорохов. Геннадий Федорович легонько стукнул карандашом по столу. Еще раз.
– На последнее место работы кого-нибудь отправлял? – наконец спросил Андрей Петрович.
– Еще нет, – Геннадий Федорович говорил короткими словами и фразами, так было легче контролировать интонации и эмоции.
– И не посылай. Мы сами этим займемся. А ты пока жди моего звонка. Кстати, с тем опером договорились?
– А с ним нельзя договориться.
– Я имею ввиду, с ним вы договорились о помощи для него в расследовании?
Карандаш стукнул по столу сильнее.
– Договариваемся.
– Постарайся, – резко сказал Андрей Петрович и положил трубку не прощаясь.
Геннадий Федорович аккуратно положил трубку на свой телефон, с трудом разжал пальцы и вернул карандаш на место. Выдохнул. Вдохнул и еще раз выдохнул. Резко, с шумом. Прикрыл глаза, замер на несколько секунд и вздрогнул, когда дверь кабинета распахнулась.
Это была Нина. И одновременно эта была не та Нина, которая терпеливо переносила непредсказуемые извивы настроения работодателя, бледнела при вспышках гнева шефа и краснела при его шутках. Та Нина вначале робко постучала бы в дверь кабинета, потом тихим голосом спросила разрешения войти и только потом изложила свою проблему.
Эта Нина отшвырнула в сторону дверь, потом со вкусом захлопнула ее у себя за спиной, решительным шагом пересекла кабинет и остановилась перед столом Григория Федоровича.
– Чего тебе? – неприветливо спросил шеф.
– Пирожков не хотите? – осведомилась Нина.
– Каких пирожков? – Григорий Николаевич не успел сменить вымученное спокойствие на какое-нибудь другое настроение, поэтому вопрос прозвучал тихо, по-житейски.
– Печенных, со сливой! – выкрикнула Нина и шмякнула об стол полиэтиленовый пакет с пирожками, который до этого держала в правой руке.
От удара пакет раскрылся, один из пирожков вылетел прямо на колени Григорию Федоровичу.
И грянул гром. Злосчастный продукт пролетел над самой головой секретарши и припечатался к стене. Следом в воздух взлетели пакет, письменный прибор, листы бумаги – все, что лежало на столе.
– Ах, ты… – далее Гиря на очень повышенных тонах разъяснил Нине все, что думает о ней, о ее родственниках, умственных способностях и половой ориентации и ее и ее родственников, высказал свое отношение ко всем пирожкам в целом и к этим пирожкам в частности.
Первые секунд десять страстного монолога Нина пыталась выстоять, но потом сделала шаг назад, потом еще шаг, споткнулась о стул и со слезами схватилась за ушибленную ногу.
– Дверь закрой! – приказал Григорий Федорович появившемуся на пороге Братку. – А ты перестань реветь!
Нина села на пол и, держась за ногу, горько разрыдалась.
Гиря опешил. Плачущая Нинка была для него зрелищем привычным, но вот такой, по-детски рыдающей, размазывающей по лицу косметику, Гиря видел свою секретаршу впервые.
Гиря потоптался рядом. Кашлянул. Протянул было руку к ее волосам, но остановился. Не царское это, в конце концов, дело, подумал Григорий Федорович и вернулся к столу.
Нина рыдала громко, задыхаясь и захлебываясь слезами. Гиря ждал. Почти минуту. Наконец, ему это надоело. Вообще, терпение не входило в список достоинств Григория Федоровича. Склонность к психологии – тоже. Но в чем ему нельзя было отказать, так это в инстинктивном чутье. Часто он действовал, не отдавая себе отчета, находя единственно правильный выход из сложной ситуации.
Он не стал искать слов утешения. Кричать он тоже больше не стал. Григорий Федорович передвинул с места на место телефон:
– Подай карандаш.
– Что? – сквозь слезы спросила Нина.
– Карандаш подай, лежит возле тебя на полу.
Нина слепо зашарила руками вокруг себя по ковру.
– Справа, – подсказал Геннадий Федорович.
– Ага, я сейчас, – всхлипнула Нина, – сейчас.
Она стала на колени, откинула волосы с лица:
– Сейчас найду, сейчас.
– Давай быстрее!
– Я сейчас, я все приберу. Все… Я быстро… – Нина попыталась собрать бумаги, выронила, снова попыталась…
– Брось ты эту херню, – приказал Геннадий Федорович.
– Сейчас… – Нина не услышала, ее все еще душили слезы.
– Брось, – Геннадий Федорович подошел к секретарше и рывком поднял ее на ноги.
Голова Нины мотнулась. Тушь размазалась, глаза покраснели. Геннадий Федорович брезгливо отстранился:
– Пришла в себя? Что случилось?
– Он… – губы Нины снова задрожали и начали кривиться.
Пощечина остановила новый приступ истерики.
Гиря схватил Нину за шею и притянул к себе:
– Я тебе сейчас, сука, все пообрываю…
Нина судорожно вздохнула.
– Проморгалась? – снова спросил Гиря.
– Да.
– Садись на стул и внятно все расскажи.
– На стул? Да… На стул… – Нина оглянулась в поисках стула.
– Давай, говори. Что сделал опер?
Пока Нина сбивчиво рассказывала, Геннадий Федорович ходил по кабинету. Когда Нина упомянула клуб и графа, Гиря хмыкнул и покачал головой. Нина замолчала и выжидающе посмотрела на шефа.
– Говори, Нина, говори, – махнул рукой Геннадий Федорович, – это я о своем. Как похавали в клубе? Бабок хватило?
Нина замялась. Она готова была рассказать все, как было на самом деле, даже ворвалась в кабинет с этой мыслью, но сейчас снова вернулся привычный страх перед грозным и непредсказуемым начальником. Нина прижала ладони к щекам.
– Говорят, в клубе круто готовят, – сказал Гиря. – И пускают только своих. Прикинь, даже я не смог туда попасть. Даже я… А мента твоего, говоришь, сам Граф принял?
– Да. Как приятель. Они на «ты» были и шутили еще…
– Это круто, лапа, это круто. Круче не бывает, – Гиря сел в свое кресло и потянулся, – сам Граф у Зеленого в друзанах ходит! Круто!
Нина кивнула и робко улыбнулась.
– Ну, пожрали хоть хорошо?
Улыбка на лице секретарши превратилась в гримасу:
– Н-нет.
– Что так?
– Он… Зеленый… мент… Все бабки забрал, сказал что…
Дослушав историю об экспроприации, Гиря присвистнул. Вначале он даже чуть не засмеялся, представив себе выражение лица Нины в тот момент, потом стукнул кулаком по столу. Нина вздрогнула.
– Все бабки забрал?
– Все. Даже тот стольник, что вы мне дали… Сказал, что это все равно для него.
– Бабки забрал…
– И сказал, чтобы я вам не говорила, а то вы рассердитесь.
– А ты, значит, все равно рассказала… – задумчиво протянул Геннадий Федорович.
– Рассказала…
– Так это ты из-за этого разревелась?
– Из-за пирожков…
История с пирожками чуть снова не рассмешила Гирю, а Нину воспоминания чуть снова не довели до слез.
– И даже пирожков мы не поели. Он схватил свой пакет, сунул мне мой, заставил меня заплатить и сказал, что времени у нас уже нет. И мы галопом побежали снова через проходные дворы, а потом через клуб к машине. А потом я пришла сюда, а он отправился снова опрашивать наших…
– И бабки забрал, и за пирожки заплатить заставил…
Нинка тяжело вздохнула.
– Не скули, – небрежно бросил Гиря. Он думал сейчас о Зеленом, неподкупном опере Юрии Ивановиче Гринчуке.
Нина снова вздохнула, словно ей не хватало воздуха.
– Я тебе сказал – заткнись.
Нина вскочила со стула. Ноги ее подгибались, руки дрожали:
– Хорошо.
– Ты сейчас отправляйся, приведи свою рожу в порядок, – приказал Геннадий Федорович, – смотреть на тебя противно.
– Хорошо, – как заведенная повторила Нина.
– Потом позовешь ко мне Братка… Или вначале позовешь, если он крутится возле кабинета. Приведешь себя в порядок… – Гиря задумчиво посмотрел на секретаршу, – мент как, на тебя глаз положил? За ляжки там, за сиськи не хватал?
Нинка помотала головой. Она почувствовала, что сегодняшние неприятности еще не закончились.
– Потом смотаешься домой… ты одна живешь?
– Одна…
– Приведешь там все в порядок тоже, наденешь… У тебя есть какое-нибудь крутое платье? Там, с разрезом до задницы, или с этим… – Гиря сделал неопределенный жест руками, – ну, чтоб грудь почти вся наружу?
Нина помотала головой.
Гиря поморщился, полез в карман и вытащил бумажник. Заглянул в него. Вытащил две купюры по сто долларов. Усмехнулся и спрятал одну назад в бумажник. Вторую бросил на стол:
– Вот бабки, купишь себе шмотки. И белье еще, чулки с резинками… Хватит?
– На хорошее – нет… – автоматически ответила Нина.
– А мне на хрен, чтобы оно было хорошее, тебе все это только на один раз. Обслужишь опера – там посмотрим. Тебе бабок не даю, еще опять мент отберет. Чтобы сегодня вечером его обслужила по высшему разряду!
– Я…
– Что? – Гиря встал из-за стола, и Нина попятилась.
– Я не могу…
– Можешь, милая, можешь. Все можешь. Если ему вдруг в голову придет через тебя весь свой райотдел пропустить – с радостью раздвинешь ноги.
Нина зажмурилась.
– Только не забудь посчитать, сколько клиентов через тебя пройдет. Потом оплачу тебе сдельно! – Гиря засмеялся, – Все, пошла, пошла…
– Пожа… – прошептала Нина.
– Что?
– Пожалуйста, не надо…
– Не надо? – переспросил Гиря. – Закрой рот и делай что тебе велено. Не жмись как целка. Вот смотри…
– Что?..
Гиря вынул из бумажника, одну за одной, три зеленых сотни, веером положил их на стол:
– Вот эти баксы будут тебя ждать. Вот этот президент будет твоим, если ты сегодня зацепишь мента на весь вечер. Вот этот – если переспишь с ним. А этот – если завяжешься с ним на долго. А если ты не заработаешь этих бабок, то я с тобой… Ну ты и сама знаешь, что я с тобой сделаю. Усекла?
Нина застонала.
– Усекла, я спрашиваю?
– Да.
– У тебя на все про все… – Гиря взглянул на часы, – четыре часа. Дольше я мента здесь не удержу. Пошла!
Нина неуверенно двинулась к двери.
– Чуть не забыл, – бросил ей вдогонку шеф, – если ночью у тебя вдруг окажется свободным рот, намекни ему, что я хотел бы поделиться с ним бабками.
Нина, не оборачиваясь, кивнула и снова пошла к двери.
– Или нет, не нужно, – сказал Гиря, – просто поработай как надо, на три сотни баксов. Плюс дополнительная премия за выработку. Ничего менту про наш разговор не болтай. Ты мне ни в чем не сознавалась, красавица. И ко мне Братка сюда позови!
Глава 8
– Я схожу.
Яша перевел взгляд с лица приятеля на лицо неизвестного. Тот подмигнул. Неуверенность теперь почувствовали оба охранника.
– Сходи, – сказал Яша.
Нелепость ситуации сразу же дошла до барона, когда он услышал о странном поведении гостя и увидел на лице прибежавшего охранника выражение изумления, переходящего в ужас.
Василий Васильев восседал в самой большой комнате своего дома на втором этаже. Вместе с ним вокруг стола размещались наиболее доверенные люди, а на столе виднелись руины плотного обеда. Настроение было несколько нерабочее. Странное поведение пришельца вызвало некоторый интерес, а сам возможный разговор был расценен, как потенциальный повод для развлечения.
– Присаживайся, гостем будешь, – хлебосольно указал хозяин на стул напротив себя.
– Здравствуйте! – радостно поздоровался парень и занял указанное место.
– Как зовут тебя? – спросил барон.
– Михаил. А вас?
Все засмеялись.
– Василием меня зовут, – сказал барон.
– Значит, я к вам, – довольно улыбнулся Михаил.
– И что ж тебе от меня нужно?
– Мне от вас? Ничего.
Все снова засмеялись, все девять цыган и парень.
– Я хочу вам помочь, – сказал Михаил, и все снова засмеялись.
– Продаешь что-нибудь? – спросил сидевший справа от барона грузный обладатель классической кучерявой бороды и не менее классической серьги в ухе.
– Или покупаешь? – подхватил сидевший слева.
Михаил явно не понимал, что выбрал для разговора совершенно неверный тон. Максимум, на что он мог рассчитывать, это выбраться со двора не слишком помятым.
– Для начала я хочу задать один вопрос, – Михаил сидел свободно, свободно рассматривал всех присутствующих и движения его были тоже совершенно раскованными.
– Всего один вопрос? – барон захохотал, потом резко прервал смех и громким шепотом спросил, – А ты часом не из милиции?
– Нет, не имею удовольствия. Я к вам прибыл как совершенно частное лицо. И для начала хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, – то ли Михаил был туп, то ли…
Вот это второе «то ли» начало постепенно, сквозь легкую дымку выпитого доходить до собравшихся.
– Спрашивай, – несколько посерьезнев, разрешил Василий.
– Здесь все люди, которым вы доверяете?
– Что?
– Повторяю еще раз. В этой комнате только те, кому вы доверяете?
Наступила тишина. Было слышно как на дворе кричат что-то дети.
– Нет, у меня нет никаких сомнений, просто чтобы потом не получилось неудобно… – Михаил развел руками.
А ведь его не обыскивали, мелькнуло в голове почти у всех. Бородач осторожно передвинул руку к ножу, лежавшему перед ним на столе.
– Не нужно нервничать, – улыбнулся Михаил и встал, – у меня ничего с собой нет.
Он демонстративно похлопал себя по карманам брюк, расстегнул рубашку, потом снова аккуратно заправил ее под брючной ремень:
– Все чисто. Я могу услышать ответ на свой вопрос? Я могу даже его повторить.
Еще мгновение тишины, только скрипнули чьи-то зубы.
– Я верю всем, кто в этой комнате, – медленно выдавил из себя барон.
Шансы Михаила уйти без сильных повреждений еще уменьшились.
– Значит, из этой комнаты ничего не сможет выйти наружу? – с совершенно невинным видом уточнил Михаил.
– Не сможет, – подтвердил барон, а взгляд его красноречиво показал, что и сам Михаил может не выйти из этой комнаты.
– Очень хорошо. Тогда вот что… – Михаил хлопнул ладонью по столу, – в течение нескольких дней Крысы не смогут выходить на свои рабочие места…
– И что?.. – спросил бородач, за что получил злой взгляд барона.
– Ничего. Просто я хотел вам сообщить, что в это время вам не стоит эти рабочие места занимать. И все.
Цыгане посмотрели на барона. Оскорбление было нанесено всем, но решение должен был принимать Василий Васильев. Он как раз медленно наливался краской.
Бородатый взял со стола нож. Двое цыган отодвинулись от стола.
– А иначе что? – выдавил наконец из себя барон.
– А иначе… Иначе ничего. Я думаю, что у вас просто нет выбора. Я ведь не просить пришел, предупредить. И еще, – Михаил чуть-чуть наклонился вперед и понизил голос, – не нужно шуметь.
Это послужило сигналом.
Загремела мебель, со звоном на пол полетела посуда, что-то затрещало, кто-то из вскакивающих зарычал, чей-то голос сорвался на визг…
А потом произошло… Никто из бросившихся на наглеца так, собственно, и не понял, что произошло. Вначале все пришло в движение, стало тесно… Несколько секунд все пытались добраться до Михаила и наказать его, потом вдруг стало очень больно. Всем.
Потом наступила тишина.
Стол лежал на боку, почти вся посуда лежала на полу ровным слоем осколков. Из всех сидевших за столом только Михаил сохранил под собой стул. Остальные тоже сидели, но на полу. Впрочем, в полном смысле этого слова сидели пятеро, включая барона, остальные сидели только потому, что мебель и стены комнаты не дали им упасть.
Самым обидным было то, что сохранившие способность воспринимать окружающее, полностью утратили способность двигаться.
Михаил встал со стула:
– Извините, что так получилось. Я совершенно этого не хотел. Я действительно просто хотел предупредить.
Михаил подошел к цыганскому барону и присел возле него на корточки:
– Значит так, я предлагаю всем нам согласиться со следующим: территория Крыс при любом раскладе остается территорией Крыс. Если вам приедет в голову, что нынешнее деление территорий несправедливо – я отрежу немного от вашей земли.
Васильев попытался встать, но не смог. Бородатый с трудом поднял руку и ощупывал шею.
– Обратите внимание – я не пролил ни капли крови. Примите это как знак доброй воли. Да?
Барон что-то пробормотал.
– Что? – прислушался Михаил.
Барон закашлялся.
– Мы согласились? – снова спросил Михаил, глядя в лицо барона.
– Да, – барон отвел взгляд.
– И запомните, в случае чего я не стану воевать с вашими бабами или пацанами. Я приду к вам и вашим доверенным людям. Надеюсь, все произошедшее не подорвет вашего авторитета в глазах окружающих? В комнате не было никого, кто мог бы насплетничать. Я уточнил это сразу.
– Спасибо, – сказал тихо барон.
– Я всегда готов к сотрудничеству, – Михаил выпрямился, поставил на место стол, поднял и расставил стулья. Потом обошел вокруг стола и, не напрягаясь, поднял с пола своих оппонентов и рассадил их вокруг стола.
– Один стульчик мы все-таки сломали, – неодобрительно покачал головой Михаил, – как же теперь быть с этим почтеннейшим?
– На полу посидит пока, – с трудом сказал цыганский барон.
– Хозяин – барин. Или барон. Только когда он придет в себя, скажите ему, что бросаться с ножом на гостя – верный способ на этот же нож наскочить. Так мы договорились?
– Договорились, – медленно произнес барон.
– Тогда я пошел. А вы отзовите своих дамочек и деток с чужих участков, – неудобно как-то. Если я вам понадоблюсь – ищите в Норе. Только, пожалуйста, чтобы не было недоразумений, ко мне можете прийти либо вы лично, либо кто-нибудь из них, – Михаил обвел рукой всех присутствовавших в комнате.
– Ладно.
– И помните, я действительно хочу с вами дружить. Если я чем-то смогу вам помочь – только скажите. До свидания.
Михаил вышел из комнаты.
Многие слышали грохот и крики, доносившиеся из комнаты, предполагали, что это учат наглого парня не быть таким наглым. Яша с напарником живо описали сцену у калитки, поэтому сочувствующих Михаилу в радиусе десятка кварталов можно было не искать.
Трудно сказать чьего именно появления ожидали заинтересованные лица на пороге комнаты, но уж точно не Михаила. Наступила немая сцена. Онемение быстро распространилось по дому и двору, даже цыганские дети, которых обычно невозможно заставить просто помолчать, еще и замерли, словно парализованные, на всем пути Михаила до калитки.
Сунувшийся было в обеденный зал напарник Яши был встречен не слишком доброжелательно. Как, впрочем, и сам Яша, появившийся через полчаса. Вот его не просто выругали, его еще немного побили, так, до первой крови. Не для того, чтобы искалечить или наказать, а для того, чтобы запомнил сопляк, за кем можно, а за кем не стоит следить. Правда, предварительно Якова выслушали.
– Дядя Вася, – Яша был одним из нескольких десятков племянников цыганского барона, – дядя Вася, я пошел за ним, удивился очень и пошел. Я ж не знал, что нельзя. Просто подумал, что ты узнать захочешь. Вот святой истинный крест – не знал. Значит, я за ним иду, по другой стороне, ну по той, где баба Марина живет. А он не оглядывается. Такой спокойный идет. Я тихо за ним. Мимо магазина, потом на гору, к колонке, а потом к базару. Там, где деньги меняют.
Он и там не останавливался. Прошел к барахолке, свернул за киоск и пропал. Я тоже свернул – нету. И прятаться там было негде, честное слово, дядь Вася. Не было там никого, за киоском, пусто. Я прямо перепугался. У него какое-то лицо странное было, как он от вас вышел. Сюда шел, нормальный был, живой. А как вышел – глаза неживые. Я потому и пошел. А потом сразу сюда, хотел спросить…
Вот с этого места рассказ Якова прервали и стали учить.
* * *
Василий Васильев был цыганским бароном. Это означало известную силу и некоторое влияние. Еще это означало, что он умел отличать пустую угрозу от серьезного предупреждения. И первое, что сделал барон после того, как способность ходить полностью восстановилась, приказал немедленно убраться в свое расположение всем силам вторжения на территорию Крыс.И ни у кого из девяти участников беседы с Михаилом не возникло мысли, что барон поступил неправильно.
Сомнения в правильности поступков стали возникать у Геннадия Федоровича. Причем, как поступков своих, так и поступков Андрея Петровича. Гире выпало убедиться в правильности поговорки о том, что пессимист – это хорошо информированный оптимист.
Особым оптимизмом после ночных взрывов в клубе мысли Геннадия Федоровича и так не отличались, а по мере поступления информации они вообще стремительно стали скатываться к безысходности. Шум, поднятый пылкой возлюбленной Глыбы, достиг ушей Геннадия Федоровича. Предварительное расследование, проведенное Братком, выявило, что Глыба куда-то исчез, а быстрое, но более тщательное расследование показало, что и домой боксер не приходил.
Эту новость Геннадий Федорович воспринял с необычным для него спокойствием. Пару минут он поиграл желваками, глядя в окно своего кабинета и барабаня пальцами правой руки по столу. Потом набрал номер телефона.
– Да, – Андрей Петрович трубку всегда брал сам.
– Это я, – негромким голосом сказал Гиря.
– А это я, – спокойно отреагировал Андрей Петрович. Была у этого уважаемого человека странная привычка шутить иногда вот так нелепо и не вовремя.
Шутки эти ставили обычно собеседника в тупик и выводили из равновесия. Чего, похоже, Андрей Петрович и добивался.
– Помните, мы говорили о моих отпускниках? – Геннадий Федорович выбрал, на всякий случай, максимально нейтральные слова.
– Об отпуск… Да, вспомнил.
– Ко мне пришла баба одного из них и сказала, что он не пришел этой ночью к ней.
– Аморалка? – снова пошутил собеседник.
– Домой он тоже не приходил, – Геннадий Федорович аккуратно взял со стола карандаш и осторожно повернул его между пальцами, он решил удержать себя в руках во что бы то ни было.
– Серьезно? А может он…
– Не может.
– Вот так категорично?
– Да, вот так.
Андрей Петрович помолчал немного. В трубке было необычно тихо, ни потрескиваний, ни шорохов. Геннадий Федорович легонько стукнул карандашом по столу. Еще раз.
– На последнее место работы кого-нибудь отправлял? – наконец спросил Андрей Петрович.
– Еще нет, – Геннадий Федорович говорил короткими словами и фразами, так было легче контролировать интонации и эмоции.
– И не посылай. Мы сами этим займемся. А ты пока жди моего звонка. Кстати, с тем опером договорились?
– А с ним нельзя договориться.
– Я имею ввиду, с ним вы договорились о помощи для него в расследовании?
Карандаш стукнул по столу сильнее.
– Договариваемся.
– Постарайся, – резко сказал Андрей Петрович и положил трубку не прощаясь.
Геннадий Федорович аккуратно положил трубку на свой телефон, с трудом разжал пальцы и вернул карандаш на место. Выдохнул. Вдохнул и еще раз выдохнул. Резко, с шумом. Прикрыл глаза, замер на несколько секунд и вздрогнул, когда дверь кабинета распахнулась.
Это была Нина. И одновременно эта была не та Нина, которая терпеливо переносила непредсказуемые извивы настроения работодателя, бледнела при вспышках гнева шефа и краснела при его шутках. Та Нина вначале робко постучала бы в дверь кабинета, потом тихим голосом спросила разрешения войти и только потом изложила свою проблему.
Эта Нина отшвырнула в сторону дверь, потом со вкусом захлопнула ее у себя за спиной, решительным шагом пересекла кабинет и остановилась перед столом Григория Федоровича.
– Чего тебе? – неприветливо спросил шеф.
– Пирожков не хотите? – осведомилась Нина.
– Каких пирожков? – Григорий Николаевич не успел сменить вымученное спокойствие на какое-нибудь другое настроение, поэтому вопрос прозвучал тихо, по-житейски.
– Печенных, со сливой! – выкрикнула Нина и шмякнула об стол полиэтиленовый пакет с пирожками, который до этого держала в правой руке.
От удара пакет раскрылся, один из пирожков вылетел прямо на колени Григорию Федоровичу.
И грянул гром. Злосчастный продукт пролетел над самой головой секретарши и припечатался к стене. Следом в воздух взлетели пакет, письменный прибор, листы бумаги – все, что лежало на столе.
– Ах, ты… – далее Гиря на очень повышенных тонах разъяснил Нине все, что думает о ней, о ее родственниках, умственных способностях и половой ориентации и ее и ее родственников, высказал свое отношение ко всем пирожкам в целом и к этим пирожкам в частности.
Первые секунд десять страстного монолога Нина пыталась выстоять, но потом сделала шаг назад, потом еще шаг, споткнулась о стул и со слезами схватилась за ушибленную ногу.
– Дверь закрой! – приказал Григорий Федорович появившемуся на пороге Братку. – А ты перестань реветь!
Нина села на пол и, держась за ногу, горько разрыдалась.
Гиря опешил. Плачущая Нинка была для него зрелищем привычным, но вот такой, по-детски рыдающей, размазывающей по лицу косметику, Гиря видел свою секретаршу впервые.
Гиря потоптался рядом. Кашлянул. Протянул было руку к ее волосам, но остановился. Не царское это, в конце концов, дело, подумал Григорий Федорович и вернулся к столу.
Нина рыдала громко, задыхаясь и захлебываясь слезами. Гиря ждал. Почти минуту. Наконец, ему это надоело. Вообще, терпение не входило в список достоинств Григория Федоровича. Склонность к психологии – тоже. Но в чем ему нельзя было отказать, так это в инстинктивном чутье. Часто он действовал, не отдавая себе отчета, находя единственно правильный выход из сложной ситуации.
Он не стал искать слов утешения. Кричать он тоже больше не стал. Григорий Федорович передвинул с места на место телефон:
– Подай карандаш.
– Что? – сквозь слезы спросила Нина.
– Карандаш подай, лежит возле тебя на полу.
Нина слепо зашарила руками вокруг себя по ковру.
– Справа, – подсказал Геннадий Федорович.
– Ага, я сейчас, – всхлипнула Нина, – сейчас.
Она стала на колени, откинула волосы с лица:
– Сейчас найду, сейчас.
– Давай быстрее!
– Я сейчас, я все приберу. Все… Я быстро… – Нина попыталась собрать бумаги, выронила, снова попыталась…
– Брось ты эту херню, – приказал Геннадий Федорович.
– Сейчас… – Нина не услышала, ее все еще душили слезы.
– Брось, – Геннадий Федорович подошел к секретарше и рывком поднял ее на ноги.
Голова Нины мотнулась. Тушь размазалась, глаза покраснели. Геннадий Федорович брезгливо отстранился:
– Пришла в себя? Что случилось?
– Он… – губы Нины снова задрожали и начали кривиться.
Пощечина остановила новый приступ истерики.
Гиря схватил Нину за шею и притянул к себе:
– Я тебе сейчас, сука, все пообрываю…
Нина судорожно вздохнула.
– Проморгалась? – снова спросил Гиря.
– Да.
– Садись на стул и внятно все расскажи.
– На стул? Да… На стул… – Нина оглянулась в поисках стула.
– Давай, говори. Что сделал опер?
Пока Нина сбивчиво рассказывала, Геннадий Федорович ходил по кабинету. Когда Нина упомянула клуб и графа, Гиря хмыкнул и покачал головой. Нина замолчала и выжидающе посмотрела на шефа.
– Говори, Нина, говори, – махнул рукой Геннадий Федорович, – это я о своем. Как похавали в клубе? Бабок хватило?
Нина замялась. Она готова была рассказать все, как было на самом деле, даже ворвалась в кабинет с этой мыслью, но сейчас снова вернулся привычный страх перед грозным и непредсказуемым начальником. Нина прижала ладони к щекам.
– Говорят, в клубе круто готовят, – сказал Гиря. – И пускают только своих. Прикинь, даже я не смог туда попасть. Даже я… А мента твоего, говоришь, сам Граф принял?
– Да. Как приятель. Они на «ты» были и шутили еще…
– Это круто, лапа, это круто. Круче не бывает, – Гиря сел в свое кресло и потянулся, – сам Граф у Зеленого в друзанах ходит! Круто!
Нина кивнула и робко улыбнулась.
– Ну, пожрали хоть хорошо?
Улыбка на лице секретарши превратилась в гримасу:
– Н-нет.
– Что так?
– Он… Зеленый… мент… Все бабки забрал, сказал что…
Дослушав историю об экспроприации, Гиря присвистнул. Вначале он даже чуть не засмеялся, представив себе выражение лица Нины в тот момент, потом стукнул кулаком по столу. Нина вздрогнула.
– Все бабки забрал?
– Все. Даже тот стольник, что вы мне дали… Сказал, что это все равно для него.
– Бабки забрал…
– И сказал, чтобы я вам не говорила, а то вы рассердитесь.
– А ты, значит, все равно рассказала… – задумчиво протянул Геннадий Федорович.
– Рассказала…
– Так это ты из-за этого разревелась?
– Из-за пирожков…
История с пирожками чуть снова не рассмешила Гирю, а Нину воспоминания чуть снова не довели до слез.
– И даже пирожков мы не поели. Он схватил свой пакет, сунул мне мой, заставил меня заплатить и сказал, что времени у нас уже нет. И мы галопом побежали снова через проходные дворы, а потом через клуб к машине. А потом я пришла сюда, а он отправился снова опрашивать наших…
– И бабки забрал, и за пирожки заплатить заставил…
Нинка тяжело вздохнула.
– Не скули, – небрежно бросил Гиря. Он думал сейчас о Зеленом, неподкупном опере Юрии Ивановиче Гринчуке.
Нина снова вздохнула, словно ей не хватало воздуха.
– Я тебе сказал – заткнись.
Нина вскочила со стула. Ноги ее подгибались, руки дрожали:
– Хорошо.
– Ты сейчас отправляйся, приведи свою рожу в порядок, – приказал Геннадий Федорович, – смотреть на тебя противно.
– Хорошо, – как заведенная повторила Нина.
– Потом позовешь ко мне Братка… Или вначале позовешь, если он крутится возле кабинета. Приведешь себя в порядок… – Гиря задумчиво посмотрел на секретаршу, – мент как, на тебя глаз положил? За ляжки там, за сиськи не хватал?
Нинка помотала головой. Она почувствовала, что сегодняшние неприятности еще не закончились.
– Потом смотаешься домой… ты одна живешь?
– Одна…
– Приведешь там все в порядок тоже, наденешь… У тебя есть какое-нибудь крутое платье? Там, с разрезом до задницы, или с этим… – Гиря сделал неопределенный жест руками, – ну, чтоб грудь почти вся наружу?
Нина помотала головой.
Гиря поморщился, полез в карман и вытащил бумажник. Заглянул в него. Вытащил две купюры по сто долларов. Усмехнулся и спрятал одну назад в бумажник. Вторую бросил на стол:
– Вот бабки, купишь себе шмотки. И белье еще, чулки с резинками… Хватит?
– На хорошее – нет… – автоматически ответила Нина.
– А мне на хрен, чтобы оно было хорошее, тебе все это только на один раз. Обслужишь опера – там посмотрим. Тебе бабок не даю, еще опять мент отберет. Чтобы сегодня вечером его обслужила по высшему разряду!
– Я…
– Что? – Гиря встал из-за стола, и Нина попятилась.
– Я не могу…
– Можешь, милая, можешь. Все можешь. Если ему вдруг в голову придет через тебя весь свой райотдел пропустить – с радостью раздвинешь ноги.
Нина зажмурилась.
– Только не забудь посчитать, сколько клиентов через тебя пройдет. Потом оплачу тебе сдельно! – Гиря засмеялся, – Все, пошла, пошла…
– Пожа… – прошептала Нина.
– Что?
– Пожалуйста, не надо…
– Не надо? – переспросил Гиря. – Закрой рот и делай что тебе велено. Не жмись как целка. Вот смотри…
– Что?..
Гиря вынул из бумажника, одну за одной, три зеленых сотни, веером положил их на стол:
– Вот эти баксы будут тебя ждать. Вот этот президент будет твоим, если ты сегодня зацепишь мента на весь вечер. Вот этот – если переспишь с ним. А этот – если завяжешься с ним на долго. А если ты не заработаешь этих бабок, то я с тобой… Ну ты и сама знаешь, что я с тобой сделаю. Усекла?
Нина застонала.
– Усекла, я спрашиваю?
– Да.
– У тебя на все про все… – Гиря взглянул на часы, – четыре часа. Дольше я мента здесь не удержу. Пошла!
Нина неуверенно двинулась к двери.
– Чуть не забыл, – бросил ей вдогонку шеф, – если ночью у тебя вдруг окажется свободным рот, намекни ему, что я хотел бы поделиться с ним бабками.
Нина, не оборачиваясь, кивнула и снова пошла к двери.
– Или нет, не нужно, – сказал Гиря, – просто поработай как надо, на три сотни баксов. Плюс дополнительная премия за выработку. Ничего менту про наш разговор не болтай. Ты мне ни в чем не сознавалась, красавица. И ко мне Братка сюда позови!
Глава 8
Крысы демонстрировали свою лояльность. Идея эта родилась сразу в нескольких умах и получила поддержку у всех обитателей Норы. Петрович был настолько потрясен Михаилом, что даже попытался потребовать у соседей именовать себя полным именем. Потом смирился, поняв, что на этот раз его не били только из уважения к тому же Михаилу.
Так вот, Петрович был одним из первых, кто высказал в слух желание улучшить быт Михаила.
– Палатку он хотел, – сообщил обществу Тотошка. – Купить, говорит, хочу, чтобы, значит, тут с вами жить. Вместе.
– Вместе, – восхитилось общество, – с нами!
– Значит, правду сказал. Отмажет он нас от тех козлов, – выкрикнул как на митинге Петрович, воспоминания которого о вчерашнем инциденте были еще достаточно болезненными.
– Надо ему палатку достать, – подумав, сказал Старый.
– И постель чистую, чего ему как скотине в грязи… – подала голос гражданская супруга Старого, обычно молчащая баба Зина.
И Крысы совершили деяние, сравнимое по гражданскому мужеству и самопожертвованию разве что с откликом нижегородцев на призыв Минина с Пожарским. Крысы собрали деньги.
Понять все величие подвига сможет только тот, кто видел разборку бродяг возле мусорника, за обладание парой пустых пивных бутылок. Теперь же деньги сдавались добровольно. Из таинственных сокровищниц извлекались мятые купюры и ссыпались монеты. Сумма набралась неожиданно большая. Настолько большая, что пересчитавший деньги Старый недоверчиво пересчитал их еще раз.
– Вот ведь… – ошарашено выдавил из себя Петрович, когда сумма была названа вслух.
– Да… вот это да! – прошуршало между Крысами.
Как ни странно, но это маленькое чудо, это внезапное свершение тоже было отнесено на счет Михаила. Стоило только ему сказать, что деньги появятся, как деньги сразу появились!
Затем Крысы быстрым открытым голосованием избрали закупочную комиссию. Баба Зина, Доктор, Тотошка и Ирина должны были отправиться на рынок, но Ирина неожиданно взяла самоотвод:
– И не подумаю, – резко бросила она и отправилась к своему хозяйству.
– Ты чего Ирина? – спросил кто-то из толпы. Но она молча махнула рукой.
– С ума съехала, – тихо сказал Тотошка и покрутил пальцем у виска, – мы без нее управимся.
– Только я хотел бы обратить ваше внимание на один очень важный момент, – сказал Доктор, – Михаил совершенно ясно дал понять, что никто из нас не должен появляться никому на глаза. Никто.
Так вот, Петрович был одним из первых, кто высказал в слух желание улучшить быт Михаила.
– Палатку он хотел, – сообщил обществу Тотошка. – Купить, говорит, хочу, чтобы, значит, тут с вами жить. Вместе.
– Вместе, – восхитилось общество, – с нами!
– Значит, правду сказал. Отмажет он нас от тех козлов, – выкрикнул как на митинге Петрович, воспоминания которого о вчерашнем инциденте были еще достаточно болезненными.
– Надо ему палатку достать, – подумав, сказал Старый.
– И постель чистую, чего ему как скотине в грязи… – подала голос гражданская супруга Старого, обычно молчащая баба Зина.
И Крысы совершили деяние, сравнимое по гражданскому мужеству и самопожертвованию разве что с откликом нижегородцев на призыв Минина с Пожарским. Крысы собрали деньги.
Понять все величие подвига сможет только тот, кто видел разборку бродяг возле мусорника, за обладание парой пустых пивных бутылок. Теперь же деньги сдавались добровольно. Из таинственных сокровищниц извлекались мятые купюры и ссыпались монеты. Сумма набралась неожиданно большая. Настолько большая, что пересчитавший деньги Старый недоверчиво пересчитал их еще раз.
– Вот ведь… – ошарашено выдавил из себя Петрович, когда сумма была названа вслух.
– Да… вот это да! – прошуршало между Крысами.
Как ни странно, но это маленькое чудо, это внезапное свершение тоже было отнесено на счет Михаила. Стоило только ему сказать, что деньги появятся, как деньги сразу появились!
Затем Крысы быстрым открытым голосованием избрали закупочную комиссию. Баба Зина, Доктор, Тотошка и Ирина должны были отправиться на рынок, но Ирина неожиданно взяла самоотвод:
– И не подумаю, – резко бросила она и отправилась к своему хозяйству.
– Ты чего Ирина? – спросил кто-то из толпы. Но она молча махнула рукой.
– С ума съехала, – тихо сказал Тотошка и покрутил пальцем у виска, – мы без нее управимся.
– Только я хотел бы обратить ваше внимание на один очень важный момент, – сказал Доктор, – Михаил совершенно ясно дал понять, что никто из нас не должен появляться никому на глаза. Никто.