Страница:
– Налить…
– Вот и славно. Ты шоколадку куда дела? Тоже в холодильник?
– Тоже.
Гринчук разлил шампанское в извлеченные из шкафа бокалы, разломил на несколько кусочков плитку шоколада:
– Угощайся. Не жареная картошка, но все-таки…
Нина взяла в руку бокал.
– Минутку, – остановил ее Гринчук.
– Что?
– Денежки свои спрячь в сумочку. Не ровен час, снова начнешь рвать. Отлично. А теперь – будем здоровы.
Выпили.
– Еще? – спросил Гринчук.
Нина кивнула.
– За что на этот раз?
– Не знаю…
– Ну, не на брудершафт же, в самом деле. Мы и так уже друг друга на «ты» называли. Давай так, каждый за свое.
– Давай.
Они снова выпили и помолчали.
– Продолжаем разговор, – сказал, наконец, Гринчук, – мы остановились на том, что так или иначе, а тебе, Ниночка, придется со мной дружить. И не в том смысле, в каком на это рассчитывал Гиря.
– Я…
– Понимаешь, Нина, от тебя уже ничего не зависит. И не моя в этом вина. Для тебя все стало совершенно безысходным в тот момент, когда ты согласилась на предложение Гири быть со мной поласковее.
– Он…
– Он тебя заставил. У тебя не было выбора. Ты его боялась. Ты можешь потерять работу. Я все это понимаю. Только ведь и у меня нет выбора. Если тебя используют против меня, значит, я должен перехватить это оружие. А хочешь ты или не хочешь – это уже к моменту нашего похода в клуб было не важно, – Гринчук снова налил шампанского в бокалы, – от тебя уже действительно ничего не зависело. Люди слишком предсказуемы и управляемы.
– Это как?
– А вот так, – Гринчук грустно улыбнулся, – посмотрев на человека или чуть-чуть с ним пообщавшись, можно практически безошибочно понять, о чем он думает, чего хочет и как себя поведет через минуту. А приложив чуть-чуть сил, можно заставить кого угодно сделать что угодно.
– Неправда.
– К сожалению – правда.
– Неправда!
– А ты не повышай на меня голос. Хочешь пример?
– Хочу! – с вызовом ответила Нина.
– Ладно, – хитро улыбнулся Гринчук, – только вначале выпьем. Третий тост – за тебя, Нина. И, между прочим, Семен не соврал – очень похоже на настоящее советское шампанское.
– Доказывай! – потребовала Нина, шампанское уже начало действовать, щеки раскраснелись и слезы высохли окончательно.
– Вот, например, у тебя сегодня надеты не колготы, а чулки. И еще к ним специальный и очень эротичный пояс. Да?
Нина задумалась, пригладила платье на бедре:
– Что, так задралось?
– Нет. Все проще – ни одна нормальная женщина не станет по жаре надевать колготы. Так?
Нина промолчала.
– Так. Кроме этого, ты отправилась меня соблазнять по приказу Гири, а он не мог не потребовать, чтобы все было по высшему разряду, как он себе это представляет. Вот и получается…
– Это все просто. Ты мог просто нащупать резинки, пока меня под кран совать собирался.
– Мог, – согласился Гринчук.
– Ты мне лучше налей еще и скажи…
– А не хватит? На голодный желудок тебя уже начало развозить.
– Не твое дело. Налей. Я сегодня веселюсь!
– Как знаешь, – вздохнул Гринчук, – ваше здоровье!
– Ты мне скажи, – выпив шампанское, спросила Нина, – зачем ты так меня возле киоска опустил? Зачем?
– Зачем… Тут было три момента. Момент первый, я не хотел, чтобы меня потом обвинили в изнасиловании. Так, на всякий случай. В случае чего…
– Чего?
– Ну, если бы Гиря решил меня таким образом подставить.
– Потому и ко мне не поехал?
– Потому и к тебе не поехал…
– А Семен подтвердит, что шла я к тебе добровольно и даже…
– И даже сама презервативы выбирала.
Нина невесело усмехнулась:
– Во-вторых?
– Мне нужно было окончательно убедиться, что Гиря настроен очень серьезно и инструктировал тебя круто.
– И, в-третьих?
– Честно?
– А ты можешь?
– Иногда могу.
– Тогда честно.
– Хотел дать тебе возможность уйти. Обидеться и уйти.
– Ты же меня вербовать собирался.
– Ну и что?
– А я бы ушла…
– Обошелся бы…
Зависло молчание. Гринчук убрал со стола пустую бутылку.
– Еще шампанского?
– Пока нет, – Нина оправила платье, прикоснулась к волосам, – а угадай, что я…
Гринчук тяжело вздохнул и устало улыбнулся:
– А ты сейчас прикидываешь, как тебе сказать, что мы все равно должны пойти в постель.
– А с чего ты это взял?
– Девушка, я достаточно старый человек, чтобы понять, от какой мысли может покраснеть собеседница. Я ошибся?
– Нет… ты не ошибся… Я…
– Тебя сегодня оскорбили много раз. Тебя сегодня унижали. Тебя сегодня заставили почувствовать себя ничтожеством. Ты несколько раз плакала. У тебя остался только один способ доказать себе… и мне, что ты все-таки женщина. Красивая, привлекательная женщина. Так?
– Так! – с вызовом сказала Нина. – Я что, не имею на это права?
– Имеешь, – грустно согласился Гринчук.
– И что ты скажешь? Снова скажешь, что трахаешься только с теми, кто тебе нравится?
– Не скажу.
– Что так?
– Ты женщина и можешь простить все, что угодно. Самые страшные оскорбления. Даже, может быть, побои. А вот отказа не простишь никогда.
– Тебе не надоело умничать? – спросила, поднимаясь со стула, Нина.
– Надоело.
Глава 11.
– Вот и славно. Ты шоколадку куда дела? Тоже в холодильник?
– Тоже.
Гринчук разлил шампанское в извлеченные из шкафа бокалы, разломил на несколько кусочков плитку шоколада:
– Угощайся. Не жареная картошка, но все-таки…
Нина взяла в руку бокал.
– Минутку, – остановил ее Гринчук.
– Что?
– Денежки свои спрячь в сумочку. Не ровен час, снова начнешь рвать. Отлично. А теперь – будем здоровы.
Выпили.
– Еще? – спросил Гринчук.
Нина кивнула.
– За что на этот раз?
– Не знаю…
– Ну, не на брудершафт же, в самом деле. Мы и так уже друг друга на «ты» называли. Давай так, каждый за свое.
– Давай.
Они снова выпили и помолчали.
– Продолжаем разговор, – сказал, наконец, Гринчук, – мы остановились на том, что так или иначе, а тебе, Ниночка, придется со мной дружить. И не в том смысле, в каком на это рассчитывал Гиря.
– Я…
– Понимаешь, Нина, от тебя уже ничего не зависит. И не моя в этом вина. Для тебя все стало совершенно безысходным в тот момент, когда ты согласилась на предложение Гири быть со мной поласковее.
– Он…
– Он тебя заставил. У тебя не было выбора. Ты его боялась. Ты можешь потерять работу. Я все это понимаю. Только ведь и у меня нет выбора. Если тебя используют против меня, значит, я должен перехватить это оружие. А хочешь ты или не хочешь – это уже к моменту нашего похода в клуб было не важно, – Гринчук снова налил шампанского в бокалы, – от тебя уже действительно ничего не зависело. Люди слишком предсказуемы и управляемы.
– Это как?
– А вот так, – Гринчук грустно улыбнулся, – посмотрев на человека или чуть-чуть с ним пообщавшись, можно практически безошибочно понять, о чем он думает, чего хочет и как себя поведет через минуту. А приложив чуть-чуть сил, можно заставить кого угодно сделать что угодно.
– Неправда.
– К сожалению – правда.
– Неправда!
– А ты не повышай на меня голос. Хочешь пример?
– Хочу! – с вызовом ответила Нина.
– Ладно, – хитро улыбнулся Гринчук, – только вначале выпьем. Третий тост – за тебя, Нина. И, между прочим, Семен не соврал – очень похоже на настоящее советское шампанское.
– Доказывай! – потребовала Нина, шампанское уже начало действовать, щеки раскраснелись и слезы высохли окончательно.
– Вот, например, у тебя сегодня надеты не колготы, а чулки. И еще к ним специальный и очень эротичный пояс. Да?
Нина задумалась, пригладила платье на бедре:
– Что, так задралось?
– Нет. Все проще – ни одна нормальная женщина не станет по жаре надевать колготы. Так?
Нина промолчала.
– Так. Кроме этого, ты отправилась меня соблазнять по приказу Гири, а он не мог не потребовать, чтобы все было по высшему разряду, как он себе это представляет. Вот и получается…
– Это все просто. Ты мог просто нащупать резинки, пока меня под кран совать собирался.
– Мог, – согласился Гринчук.
– Ты мне лучше налей еще и скажи…
– А не хватит? На голодный желудок тебя уже начало развозить.
– Не твое дело. Налей. Я сегодня веселюсь!
– Как знаешь, – вздохнул Гринчук, – ваше здоровье!
– Ты мне скажи, – выпив шампанское, спросила Нина, – зачем ты так меня возле киоска опустил? Зачем?
– Зачем… Тут было три момента. Момент первый, я не хотел, чтобы меня потом обвинили в изнасиловании. Так, на всякий случай. В случае чего…
– Чего?
– Ну, если бы Гиря решил меня таким образом подставить.
– Потому и ко мне не поехал?
– Потому и к тебе не поехал…
– А Семен подтвердит, что шла я к тебе добровольно и даже…
– И даже сама презервативы выбирала.
Нина невесело усмехнулась:
– Во-вторых?
– Мне нужно было окончательно убедиться, что Гиря настроен очень серьезно и инструктировал тебя круто.
– И, в-третьих?
– Честно?
– А ты можешь?
– Иногда могу.
– Тогда честно.
– Хотел дать тебе возможность уйти. Обидеться и уйти.
– Ты же меня вербовать собирался.
– Ну и что?
– А я бы ушла…
– Обошелся бы…
Зависло молчание. Гринчук убрал со стола пустую бутылку.
– Еще шампанского?
– Пока нет, – Нина оправила платье, прикоснулась к волосам, – а угадай, что я…
Гринчук тяжело вздохнул и устало улыбнулся:
– А ты сейчас прикидываешь, как тебе сказать, что мы все равно должны пойти в постель.
– А с чего ты это взял?
– Девушка, я достаточно старый человек, чтобы понять, от какой мысли может покраснеть собеседница. Я ошибся?
– Нет… ты не ошибся… Я…
– Тебя сегодня оскорбили много раз. Тебя сегодня унижали. Тебя сегодня заставили почувствовать себя ничтожеством. Ты несколько раз плакала. У тебя остался только один способ доказать себе… и мне, что ты все-таки женщина. Красивая, привлекательная женщина. Так?
– Так! – с вызовом сказала Нина. – Я что, не имею на это права?
– Имеешь, – грустно согласился Гринчук.
– И что ты скажешь? Снова скажешь, что трахаешься только с теми, кто тебе нравится?
– Не скажу.
– Что так?
– Ты женщина и можешь простить все, что угодно. Самые страшные оскорбления. Даже, может быть, побои. А вот отказа не простишь никогда.
– Тебе не надоело умничать? – спросила, поднимаясь со стула, Нина.
– Надоело.
Глава 11.
Много чего может произойти в самом непостоянном из миров за два дня. Белое может оказаться черным, плохое – хорошим, ну, и так далее.
За два дня, прошедших после урагана, чудеса сыпались как из рога изобилия. Причем, если некоторые из этих чудес были доступны пониманию многих, то некоторые реального объяснения, как и полагается настоящим чудесам, не имели.
Утром после урагана были обнаружены тела Димыча и Глыбы. Но не в городе, в подвале под домом Винтика, а вовсе даже за городом, на достаточно тихом берегу довольно-таки отдаленного озера.
Обнаружил тела лесник, вызванный им участковый инспектор задумчиво осмотрел местность и пришел к выводу, что двое городских собрались глушить рыбу, да ошиблись. Стоящая в стороне палатка и разбросанные там и сям вещи эту версию подтвердили.
В одежде обоих браконьеров-неудачников были обнаружены документы, опознание все подтвердило, и после краткого пребывания в морге, тела были подготовлены к захоронению. Правда, из-за слишком сильных повреждений и из-за того, что обоих погибших нашли только через полутора суток после смерти, хоронить их можно было только в закрытых гробах. Почему экспертиза не обнаружила сходства во взрывчатке, убившей Димыча и Глыбу, со взрывчаткой, дважды примененной в клубе, не знал никто, за исключением Геннадия Федоровича, Андрея Петровича и еще двух-трех человек.
Андрей Петрович сумел не просто внятно объяснить, но даже и убедить Гирю, что незачем привлекать внимание общественности и милиции к связи людей самого Гири с Винтиком. Винтика нужно найти самим, а не ждать милостей от следственных органов.
Геннадий Федорович в общем-то согласился, но особого восторга все равно не проявлял. Ему продолжала не нравиться мысль в одиночку объясняться с людьми Мехтиева. Но выбора у него особого не было.
Он мог только продемонстрировать себе и своим пацанам широту души, устроив погибшим крутые похороны. Хоронить было решено на Ночлежке. Во-первых, это кладбище было на территории Гири, а, во-вторых, не столь уж крупными фигурами были покойнички, чтобы организовать им похороны на центральном городском кладбище.
Сойдет и Ночлежка.
Гиря стоял чуть в стороне от входа на кладбище, наблюдая, как соратники и сослуживцы покойных медленно транспортируют гробы к месту постоянного успокоения под звуки оркестра. Оркестр состоял из восьми выпускников консерватории, пятеро из которых были еще и какими-то лауреатами каких-то конкурсов. Работали музыканты во фраках, и даже дирижер, тоже фрачный, размахивал тонкой палочкой перед ними.
Венков было много, все они были из живых цветов, с атласными и шелковыми лентами с трогательными и даже душераздирающими надписями. Из всего следовало, что братва скорбит, сожалеет и не представляет себе, как будет жить дальше без этих двух лучших представителей человечества.
Гиря еще раз осмотрелся. По периметру кладбища прогуливались парни, числящиеся работниками охранного агентства и по этой причине имеющие право носить оружие совершенно законно. Это было нелишним для того, чтобы гарантировать безопасность от возможного нападения и одновременно не попасться под горячую руку милиции, также представленную на кладбище довольно внушительной делегацией.
Помимо пары машин автоинспекции на дороге, между могилками мелькали мундиры еще почти полутора десятков сотрудников внутренних органов, а чуть в стороне, на углу, маячил небольшой автобус, пассажиры которого все как один были в бронежилетах и вязанных шапочках – масках. Так решило милицейское начальство. На всякий случай. Чтобы не было никаких неожиданностей и чудес.
Среди зрителей похоронной процессии находился и капитан Гринчук. Не смешиваясь со знакомыми и близкими безвременно ушедших, он с невозмутимым видом прогуливался недалеко от оркестра, стараясь держать в поле зрения и Гирю, и вход на кладбище, и как можно большую территорию вокруг.
Он тоже хотел избежать неожиданностей. Кроме того, за прошедшие два дня к нему поступила информация о нескольких странных, почти чудесных происшествиях и метаморфозах.
Один из немногих, благодаря информации от Братка, Гринчук смог оценить все волшебство чудесного перемещения трупов из дома Винтика на берег озера. Это наводило на размышления. Кроме этого, в окружающем капитана мире произошло несколько странных превращений. И их тоже стоило обдумать. Хотя на первый взгляд, со взрывами в клубе и возле него, эти чудеса не были связаны ни на прямую, ни даже каким-либо окольным путем.
Да и сам Гринчук за последние два дня стал для сотрудников райотдела милиции неким средоточием чудес.
То, что все висящие на опере дела были распределены между другими операми, особого восторга не вызвало, но было понятно и оттого не вызывало и зависти. Заниматься подобным делом…
Когда Гринчук утром подкатил к райотделу на машине с личным водителем, сослуживцы устроили ему некоторое подобие овации. Районное начальство проинструктировало Гринчука в том смысле, чтобы он верно оценил факт сотрудничества с Геннадием Федоровичем и доверие его, районного начальства, влекущее за собой и очень высокую ответственность. Приблизительно в том же духе напутствовали капитана коллеги, только их мысли больше вращались вокруг возможных для Гринчука выгод и потенциальных, для него же, неприятностей.
Потом Гринчуку сообщили, что возле отделения его ждет «шестисотый» с кавказцами на борту, и очень многие устремились к окнам, чтобы оценить встречу на высшем уровне. Встреча, как через десять минут сообщил всем желающим Гринчук, прошла в обстановке полного взаимопонимания.
Вопросы, заданные по этому поводу Гирей, опером были практически полностью проигнорированы, в том смысле, что он, опер, пока не обязан отчитываться даже перед такими уважаемыми членами общества, как Геннадий Федорович. Поэтому Геннадию Федоровичу пришлось удовлетвориться словом «пока», прозвучавшем в речи Зеленого. Пока так пока.
Поэтому, Гиря зацепив взглядом опера, перенес свое внимание на процессию. Андрея Петровича, естественно, не было. Понятное дело, чего это культурному чистоплюю тереться среди простых и конкретных ребят. Нечего. Он и на поминки самого Геннадия Федоровича не появится. Гиря полез за сигаретами, но остановился и покосился на стоящего невдалеке батюшку. Отец Варфоломей слыл мужиком нормальным, без надрыва, но черт его… Гиря глянул на кресты церкви и осекся… Бог его знает, как он может отреагировать на курение в неположенном месте.
Словно услышав мысли Геннадия Федоровича, отец Варфоломей обернулся к нему с неодобрительным, как показалось Гире, выражением лица. Гиря потоптался на месте.
– Хорошо играют, – одобрительно сказал Варфоломей, – душевно.
– За такие бабки… – Гиря вовремя поймал себя на слове.
На это бабок жалеть не нужно. Это – святое. Не в том, церковном понимании святости, а в смысле необходимости в глазах братвы. Другим этого не понять. Даже умному Андрею Петровичу этого не понять.
Не может он уразуметь, что творится под бронированными черепами быков и что происходит в наколотых душах людей. Оттого и не может он с ними нормально базарить. Оттого и обращается к Гире. Сквозь зубы, с недовольством, но приходит к нему в кабинет. Держится как последняя гнида, кривится, но разговаривает. Знает, что без Гири все его знакомства в чистеньких кабинетах и в крутых конторах ничего не значат. Когда нужно грести дерьмо – вызывают золотарей.
Гиря поморщился. В тот ураганный вечер, на даче у Андрея Петровича, он почувствовал себя именно таким золотарем. Кто-то там гулял в трехэтажном особняке, хорошо гулял. И тачек вокруг стояло много, и охранников было как у генерального секретаря. Только не позвал хозяин Гирю в дом, не посадил за стол. Принял в сараюшке в уголке двора.
Геннадий Федорович скрипнул зубами. На следующий день только узнал Гиря, что был день рождения у Андрея Петровича. А он не сказал. В падлу ему подарок от Гири получить.
Гроб поднесли к могиле, поставили на землю. Гости чинно разместились вокруг. Подруга Глыбы, Гиря так и не запомнил ее имени, попыталась завыть, причитая, но двое специально выделенных крепышей, удержали ее, чтобы не превращала нормальную процедуру в истерику. Отец Варфоломей чинно выступил вперед. Музыка, повинуясь взмаху дирижерской палочки, стихла. Заговорил священник.
Геннадий Федорович его не слушал. Пусть говорит. Ему за это тоже бабки заплачены. Кому делать нечего, те пусть слушают. А людям занятым… Вон, Зеленый тоже не подошел. Ходит просто так, осматривается. Чем-то он на овчарку похож, этот мент. Поджарый, резкий в движениях, со злым взглядом. Еще в те времена, когда Гиря обходился без телохранителей, не имея на них ни прав, ни возможности, научился Гиря выбирать себе противника по силам. Вот с Зеленым он не стал бы заводится даже в свои лучшие времена. Себе дороже.
На мгновение взгляды Гири и Гринчука встретились. Гиря успел кивнуть. Что ж так прижало неподкупного мента, что стрельнул он у Нинки бабки?
Мысль снова скользнула в сторону. С Нинкой все получилось нормально. Девка отработала классно. И вчера, и позавчера опер забирал ее из клуба после работы, и Браток, по его словам, отвозил их первый раз к нему, а второй – к ней домой. Если удастся прикормить этого волкодава… Не сглазить.
Странно еще то, что черные прекратили попытки встретиться и перетереть этот базар. Как и обещал Андрей Петрович, трясти их начали конкретно, в общей сутолоке удалось даже потеснить их на продовольственном рынке, возле вокзала.
Всего за два дня. Еще мастера, работавшие круглосуточно, сегодня утром закончили восстанавливать коммуникации клуба, полуобморочные дизайнеры тоже успели привести в порядок зал, и даже заряженная рулетка успела занять свое место в зале.
Успели выселить и народ из домов вокруг площади. И никто даже не пикнул. Все это влетело в большие бабки, но тут Андрей Петрович прав – погорячился Гиря… Вчера даже приезжали телевизионщики, брали интервью. Классно получилось. Геннадий Федорович – благотворитель. Круто.
Священник закончил. Выходило, что нужно выступать теперь Геннадию Федоровичу. Все ждали.
– Чего там! – откашлявшись, начал Гиря. – Нормальными мужиками были Глыба и Димыч. Жить бы им еще и жить. Не повезло. Это… Не узнаешь, где оно тебя найдет… Кого и пуля помилует, а кто и на рыбалке погибнет…
Все слушали внимательно. Гиря почувствовал душевный подъем и повысил голос:
– Только мы помним их. И будем помнить. И…
Возникло желание сказать что-то вроде, отомстим сволочам, убившим, но это слишком уж расходилось с официальной версией происшедшего.
– Царство им небесное! – решительно сказал Геннадий Федорович.
Выглядело все так, будто переговорил уже Гиря со святым Петром, или, на крайняк, приготовил для пацанов отмычки к райским воротам.
Снова заиграла музыка. Выступать после речи шефа никто из присутствующих не решился, поэтому последовала негромкая команда, кладбищенские работники подхватили на веревки украшенные медным литьем гробы и максимально аккуратно опустили их в ямы. В кино видел Гиря, как на западе гробы автоматически опускались под землю, но на Ночлежке лифтов на тот свет еще не было.
Гиря медленно поднял горсть земли и бросил в могилу Глыбы. Вторая горсть стукнула о крышку гроба Димыча. Потом этот обряд выполнили все присутствовавшие, потом в дело пошли лопаты рабочих. Земля была сухая, к рукам не липла, но каждый постарался стряхнуть неприятную пыль, хлопая рукой об руку, поэтому над могилами прозвучало что-то вроде жидких аплодисментов.
Еще одна кладбищенская бригада подтащила откуда-то со стороны мраморные памятники и установила их на могилы. Потом стали обкладывать могилы венками. Гиря нетерпеливо посмотрел на часы, огляделся вокруг. Нужно было уже ехать, но Гиря решил быть на кладбище до конца.
Внезапно возникла заминка. Кто-то охнул, кто-то внятно выматерился. Гиря сурово глянул на виновника, но увидел на всех окружающих лицах растерянность, смешанную со страхом.
– Чего тут? – недовольно спросил Геннадий Федорович.
Несколько рук одновременно указали на один из венков. Гиря въехал не сразу. Венок как венок. Не такой крутой, как тот, что положили от имени самого Гири, но вполне…
– Твою мать! – вырвалось у Гири, он прочитал таки надпись на ленте этого венка.
Всего одна фраза, написанная серебрянкой на черной ленте: «Гире на добрую память.» Без подписи.
Оркестр продолжал играть, но всем показалось, что над могилами зависла мертвая тишина. Гиря шагнул к венку, рванул ленту. Один ее край зацепился за проволочный каркас венка. Гиря рванул сильнее. Раздался негромкий хлопок. Как от китайской петарды. Легкий дымок поднялся над венком. Никто не успел ни дернуться, ни испугаться.
Гиря почувствовал, как задрожали руки. Глубокий вдох. Выдох. Снова вдох.
– Вы тут дальше без меня, – сказал Геннадий Федорович. – И помяните их тоже без меня. У меня дела.
Все расступились, пропуская шефа. Ветра не было, и черная лента безжизненно свисала у него из руки. На долгую память.
Водитель и охранник бросились к машине. Геннадий Федорович, не оглядываясь, подождал, пока перед ним откроют дверцу, и сел на заднее сидение. Его машина и две машины с охраной стремительно скрылись за домами.
– Это же надо такое совершить! – неодобрительно простонал отец Варфоломей. – На святой земле!
Оркестр замолчал. Друзья и коллеги усопших неподвижно стояли вокруг могилы, пока кто-то не высказал в слух мысль, пришедшую в голову практически всем:
– А ведь, блин, могло и рвануть!
– А что, – поддержал другой голос, – в цветуечки можно было сколько угодно динамита засунуть. И с часовым механизмом…
– Или, там, с этим, радио взрывателем…
И новая мысль посетила всех собравшихся. Действительно, а кто сказал, что среди венков был только один с сюрпризом? И также никто не обещал, что вслед за тихим хлопком не последует хлопок погромче – килограмма на три динамита. Или, того хуже, пластиковой взрывчатки.
И… Первыми, как ни странно, сложившуюся опасную обстановку правильно оценили музыканты. Дирижер что-то невнятно скомандовал, оркестранты подхватили свои инструменты и, пытаясь на быстрой рыси сохранить достоинство, быстро ретировались за кладбищенскую ограду.
– Лабухи, – сказал кто-то, и кладбище опустело. Один за одним взревели двигатели автомобилей, и участники похорон убыли в направлении ресторана «Космос», в котором все тот же Гиря оплатил поминки.
Возле достаточно небрежно сваленных в кучу венков остались отец Варфоломей и капитан милиции Гринчук.
– Хорошо здесь у вас, святой отец, тихо! – задумчиво сказал Гринчук. – Как-то даже умиротворяет…
– Ты бы, Юрка, не юродствовал, а вызвал бы своих орлов, чтобы в венках этих покопались. Не гоже, чтобы, не дай Бог, на кладбище, в двух шагах от храма, бомбы взрывались.
– Не гоже, – согласился Гринчук, – тем более, что и так уже храмам у нас в городе досталось. Снова на Покровском соборе крест снесло…
– Не злорадствуй. Не твоего ума это дело, – сердито ответил отец Варфоломей. – Все в руках Божиих.
– Все, – снова с готовностью согласился Гринчук, – тогда чего суету вокруг венков затевать? Как там говорится? Попустительством Божиим?
– И опять скажу тебе – не юродствуй. И не богохульствуй. И… – священник в сердцах чуть не сплюнул, но удержался и перекрестился, – не доводи до греха, Юрка, я ведь не посмотрю что ты мент и даже капитан. Так отделаю, стоя спать будешь.
– Не нужно паники, батюшка, все под контролем. Вон сюда неторопливо движется еще один офицер милиции. Ему, по-видимому, уже сообщили свидетели, так что он еще чуть-чуть выждет и совсем подойдет, – Гринчук помахал майору, который с напряженным лицом как-то боком приближался к месту происшествия. – Милости прошу к нашему шалашу!
– Я уже машину вызвал! – остановившись, громко сказал майор. – Через полчаса будут. Там у вас все…
– Все нормально, не волнуйся за нас. Все будет хорошо. Мужайтесь. Берегите себя, – Гринчук потер ладони, – покопаться в динамите, что ли?
– С ума сошел? – майор попятился. – Сейчас приедут…
– Ну, ведь интересно же! – с невозмутимым видом сообщил капитан и присел на корточки возле венков.
– Я там пойду, оцепление организую… – обернувшись на ходу, бросил майор и убыл к личному составу, который с интересом издалека разглядывал все происходящее.
– Может тебе на всякий случай грехи отпустить? – спросил священник.
– На всякий? – задумчиво переспросил Гринчук, рассматривая злополучный венок, не притрагиваясь к нему руками.
– А вдруг…
– Не бывает, – решительно сказал Гринчук и перевернул венок. – Вы, батюшка, детективы читаете?
– А что? – с трудом присаживаясь на корточки возле капитана, спросил священник.
– Ну, там, дедуктивный метод…
– В юности, бывало…
– Так вот, как говаривал в книгах о себе Шерлок Холмс, это же элементарно!
– Окстись, служивый! Не говаривал этого в книгах Шерлок Холмс, в фильме только…
– Ну? – рассеянно удивился Гринчук, – Кино тоже в юности смотрели?
– А вот я тебя за уши, – пообещал отец Варфоломей.
– Не нужно. Я ими, можно сказать, работаю. Приношу свои извинения. Больше не буду. Вы сами рассудите, зачем ставить еще одну мину, если все испугаются уже после первого пшика? Хотели бы взорвать высокое собрание – вы бы уже, святой отец, здоровались с Господом нашим, а братва разбиралась бы с чертями.
– А если это не по Гирину душу, а чтобы кладбищу, или церкви святой?..
– Ага, жидомасоны, иезуиты… Или в похоронном бизнесе началась такая конкуренция? – продолжая говорить, капитан аккуратно приподнял злополучный венок. – И похоронная контора «Нимфа» разослала своих боевиков по конкурирующим кладбищам…
– Злой у тебя язык, капитан.
– Да и сам я не подарок. По ночам, вы, батюшка, не поверите, шерстью покрываюсь.
– Типун тебе!
– Во-во! А потею как! – сказал Гринчук, продолжая рассматривать венок.
– Ну что там у тебя? – нетерпеливо тронул его за плечо священник. – Ноги уже болят, сидеть не могу.
– Что и ожидалось, – капитан указал пальцем, – шуточка из серии дружеских розыгрышей.
– Я без очков и не вижу ничего, о Господи! – отец Варфоломей схватился за спину, с трудом, закряхтев, выпрямился.
– А дальше пусть наши доблестные саперы действуют! Вон, кстати, и они, – Гринчук тоже встал, потянулся. – Мне бы с вами, святой отец, поболтать.
– Свидетелем меня, что ли, надумал сделать? – недовольно спросил священник.
– А жизнь сейчас такая, батюшка, или свидетелем, или пострадавшим, или подозреваемым. Или, еще хуже, ментом. Так что вам еще повезло.
– Гринчук, привет! – поздоровался подошедший сапер.
– Привет, Володя!
– Чего тут у нас?
– У вас? Дружеский розыгрыш. Привет от пиротехников Китая. В этом венке. Что там дальше – не заглядывал.
– Полагаешь?
– И ни хрена я не полагаю, Володя. Всех умных в саперы отправили, а нас – в опера. Так что, вы тут решайте свои технические проблемы, а я пойду вот со святым отцом пообщаюсь. Пора уже, знаешь, и о спасении души подумать. На пенсию пора.
За два дня, прошедших после урагана, чудеса сыпались как из рога изобилия. Причем, если некоторые из этих чудес были доступны пониманию многих, то некоторые реального объяснения, как и полагается настоящим чудесам, не имели.
Утром после урагана были обнаружены тела Димыча и Глыбы. Но не в городе, в подвале под домом Винтика, а вовсе даже за городом, на достаточно тихом берегу довольно-таки отдаленного озера.
Обнаружил тела лесник, вызванный им участковый инспектор задумчиво осмотрел местность и пришел к выводу, что двое городских собрались глушить рыбу, да ошиблись. Стоящая в стороне палатка и разбросанные там и сям вещи эту версию подтвердили.
В одежде обоих браконьеров-неудачников были обнаружены документы, опознание все подтвердило, и после краткого пребывания в морге, тела были подготовлены к захоронению. Правда, из-за слишком сильных повреждений и из-за того, что обоих погибших нашли только через полутора суток после смерти, хоронить их можно было только в закрытых гробах. Почему экспертиза не обнаружила сходства во взрывчатке, убившей Димыча и Глыбу, со взрывчаткой, дважды примененной в клубе, не знал никто, за исключением Геннадия Федоровича, Андрея Петровича и еще двух-трех человек.
Андрей Петрович сумел не просто внятно объяснить, но даже и убедить Гирю, что незачем привлекать внимание общественности и милиции к связи людей самого Гири с Винтиком. Винтика нужно найти самим, а не ждать милостей от следственных органов.
Геннадий Федорович в общем-то согласился, но особого восторга все равно не проявлял. Ему продолжала не нравиться мысль в одиночку объясняться с людьми Мехтиева. Но выбора у него особого не было.
Он мог только продемонстрировать себе и своим пацанам широту души, устроив погибшим крутые похороны. Хоронить было решено на Ночлежке. Во-первых, это кладбище было на территории Гири, а, во-вторых, не столь уж крупными фигурами были покойнички, чтобы организовать им похороны на центральном городском кладбище.
Сойдет и Ночлежка.
Гиря стоял чуть в стороне от входа на кладбище, наблюдая, как соратники и сослуживцы покойных медленно транспортируют гробы к месту постоянного успокоения под звуки оркестра. Оркестр состоял из восьми выпускников консерватории, пятеро из которых были еще и какими-то лауреатами каких-то конкурсов. Работали музыканты во фраках, и даже дирижер, тоже фрачный, размахивал тонкой палочкой перед ними.
Венков было много, все они были из живых цветов, с атласными и шелковыми лентами с трогательными и даже душераздирающими надписями. Из всего следовало, что братва скорбит, сожалеет и не представляет себе, как будет жить дальше без этих двух лучших представителей человечества.
Гиря еще раз осмотрелся. По периметру кладбища прогуливались парни, числящиеся работниками охранного агентства и по этой причине имеющие право носить оружие совершенно законно. Это было нелишним для того, чтобы гарантировать безопасность от возможного нападения и одновременно не попасться под горячую руку милиции, также представленную на кладбище довольно внушительной делегацией.
Помимо пары машин автоинспекции на дороге, между могилками мелькали мундиры еще почти полутора десятков сотрудников внутренних органов, а чуть в стороне, на углу, маячил небольшой автобус, пассажиры которого все как один были в бронежилетах и вязанных шапочках – масках. Так решило милицейское начальство. На всякий случай. Чтобы не было никаких неожиданностей и чудес.
Среди зрителей похоронной процессии находился и капитан Гринчук. Не смешиваясь со знакомыми и близкими безвременно ушедших, он с невозмутимым видом прогуливался недалеко от оркестра, стараясь держать в поле зрения и Гирю, и вход на кладбище, и как можно большую территорию вокруг.
Он тоже хотел избежать неожиданностей. Кроме того, за прошедшие два дня к нему поступила информация о нескольких странных, почти чудесных происшествиях и метаморфозах.
Один из немногих, благодаря информации от Братка, Гринчук смог оценить все волшебство чудесного перемещения трупов из дома Винтика на берег озера. Это наводило на размышления. Кроме этого, в окружающем капитана мире произошло несколько странных превращений. И их тоже стоило обдумать. Хотя на первый взгляд, со взрывами в клубе и возле него, эти чудеса не были связаны ни на прямую, ни даже каким-либо окольным путем.
Да и сам Гринчук за последние два дня стал для сотрудников райотдела милиции неким средоточием чудес.
То, что все висящие на опере дела были распределены между другими операми, особого восторга не вызвало, но было понятно и оттого не вызывало и зависти. Заниматься подобным делом…
Когда Гринчук утром подкатил к райотделу на машине с личным водителем, сослуживцы устроили ему некоторое подобие овации. Районное начальство проинструктировало Гринчука в том смысле, чтобы он верно оценил факт сотрудничества с Геннадием Федоровичем и доверие его, районного начальства, влекущее за собой и очень высокую ответственность. Приблизительно в том же духе напутствовали капитана коллеги, только их мысли больше вращались вокруг возможных для Гринчука выгод и потенциальных, для него же, неприятностей.
Потом Гринчуку сообщили, что возле отделения его ждет «шестисотый» с кавказцами на борту, и очень многие устремились к окнам, чтобы оценить встречу на высшем уровне. Встреча, как через десять минут сообщил всем желающим Гринчук, прошла в обстановке полного взаимопонимания.
Вопросы, заданные по этому поводу Гирей, опером были практически полностью проигнорированы, в том смысле, что он, опер, пока не обязан отчитываться даже перед такими уважаемыми членами общества, как Геннадий Федорович. Поэтому Геннадию Федоровичу пришлось удовлетвориться словом «пока», прозвучавшем в речи Зеленого. Пока так пока.
Поэтому, Гиря зацепив взглядом опера, перенес свое внимание на процессию. Андрея Петровича, естественно, не было. Понятное дело, чего это культурному чистоплюю тереться среди простых и конкретных ребят. Нечего. Он и на поминки самого Геннадия Федоровича не появится. Гиря полез за сигаретами, но остановился и покосился на стоящего невдалеке батюшку. Отец Варфоломей слыл мужиком нормальным, без надрыва, но черт его… Гиря глянул на кресты церкви и осекся… Бог его знает, как он может отреагировать на курение в неположенном месте.
Словно услышав мысли Геннадия Федоровича, отец Варфоломей обернулся к нему с неодобрительным, как показалось Гире, выражением лица. Гиря потоптался на месте.
– Хорошо играют, – одобрительно сказал Варфоломей, – душевно.
– За такие бабки… – Гиря вовремя поймал себя на слове.
На это бабок жалеть не нужно. Это – святое. Не в том, церковном понимании святости, а в смысле необходимости в глазах братвы. Другим этого не понять. Даже умному Андрею Петровичу этого не понять.
Не может он уразуметь, что творится под бронированными черепами быков и что происходит в наколотых душах людей. Оттого и не может он с ними нормально базарить. Оттого и обращается к Гире. Сквозь зубы, с недовольством, но приходит к нему в кабинет. Держится как последняя гнида, кривится, но разговаривает. Знает, что без Гири все его знакомства в чистеньких кабинетах и в крутых конторах ничего не значат. Когда нужно грести дерьмо – вызывают золотарей.
Гиря поморщился. В тот ураганный вечер, на даче у Андрея Петровича, он почувствовал себя именно таким золотарем. Кто-то там гулял в трехэтажном особняке, хорошо гулял. И тачек вокруг стояло много, и охранников было как у генерального секретаря. Только не позвал хозяин Гирю в дом, не посадил за стол. Принял в сараюшке в уголке двора.
Геннадий Федорович скрипнул зубами. На следующий день только узнал Гиря, что был день рождения у Андрея Петровича. А он не сказал. В падлу ему подарок от Гири получить.
Гроб поднесли к могиле, поставили на землю. Гости чинно разместились вокруг. Подруга Глыбы, Гиря так и не запомнил ее имени, попыталась завыть, причитая, но двое специально выделенных крепышей, удержали ее, чтобы не превращала нормальную процедуру в истерику. Отец Варфоломей чинно выступил вперед. Музыка, повинуясь взмаху дирижерской палочки, стихла. Заговорил священник.
Геннадий Федорович его не слушал. Пусть говорит. Ему за это тоже бабки заплачены. Кому делать нечего, те пусть слушают. А людям занятым… Вон, Зеленый тоже не подошел. Ходит просто так, осматривается. Чем-то он на овчарку похож, этот мент. Поджарый, резкий в движениях, со злым взглядом. Еще в те времена, когда Гиря обходился без телохранителей, не имея на них ни прав, ни возможности, научился Гиря выбирать себе противника по силам. Вот с Зеленым он не стал бы заводится даже в свои лучшие времена. Себе дороже.
На мгновение взгляды Гири и Гринчука встретились. Гиря успел кивнуть. Что ж так прижало неподкупного мента, что стрельнул он у Нинки бабки?
Мысль снова скользнула в сторону. С Нинкой все получилось нормально. Девка отработала классно. И вчера, и позавчера опер забирал ее из клуба после работы, и Браток, по его словам, отвозил их первый раз к нему, а второй – к ней домой. Если удастся прикормить этого волкодава… Не сглазить.
Странно еще то, что черные прекратили попытки встретиться и перетереть этот базар. Как и обещал Андрей Петрович, трясти их начали конкретно, в общей сутолоке удалось даже потеснить их на продовольственном рынке, возле вокзала.
Всего за два дня. Еще мастера, работавшие круглосуточно, сегодня утром закончили восстанавливать коммуникации клуба, полуобморочные дизайнеры тоже успели привести в порядок зал, и даже заряженная рулетка успела занять свое место в зале.
Успели выселить и народ из домов вокруг площади. И никто даже не пикнул. Все это влетело в большие бабки, но тут Андрей Петрович прав – погорячился Гиря… Вчера даже приезжали телевизионщики, брали интервью. Классно получилось. Геннадий Федорович – благотворитель. Круто.
Священник закончил. Выходило, что нужно выступать теперь Геннадию Федоровичу. Все ждали.
– Чего там! – откашлявшись, начал Гиря. – Нормальными мужиками были Глыба и Димыч. Жить бы им еще и жить. Не повезло. Это… Не узнаешь, где оно тебя найдет… Кого и пуля помилует, а кто и на рыбалке погибнет…
Все слушали внимательно. Гиря почувствовал душевный подъем и повысил голос:
– Только мы помним их. И будем помнить. И…
Возникло желание сказать что-то вроде, отомстим сволочам, убившим, но это слишком уж расходилось с официальной версией происшедшего.
– Царство им небесное! – решительно сказал Геннадий Федорович.
Выглядело все так, будто переговорил уже Гиря со святым Петром, или, на крайняк, приготовил для пацанов отмычки к райским воротам.
Снова заиграла музыка. Выступать после речи шефа никто из присутствующих не решился, поэтому последовала негромкая команда, кладбищенские работники подхватили на веревки украшенные медным литьем гробы и максимально аккуратно опустили их в ямы. В кино видел Гиря, как на западе гробы автоматически опускались под землю, но на Ночлежке лифтов на тот свет еще не было.
Гиря медленно поднял горсть земли и бросил в могилу Глыбы. Вторая горсть стукнула о крышку гроба Димыча. Потом этот обряд выполнили все присутствовавшие, потом в дело пошли лопаты рабочих. Земля была сухая, к рукам не липла, но каждый постарался стряхнуть неприятную пыль, хлопая рукой об руку, поэтому над могилами прозвучало что-то вроде жидких аплодисментов.
Еще одна кладбищенская бригада подтащила откуда-то со стороны мраморные памятники и установила их на могилы. Потом стали обкладывать могилы венками. Гиря нетерпеливо посмотрел на часы, огляделся вокруг. Нужно было уже ехать, но Гиря решил быть на кладбище до конца.
Внезапно возникла заминка. Кто-то охнул, кто-то внятно выматерился. Гиря сурово глянул на виновника, но увидел на всех окружающих лицах растерянность, смешанную со страхом.
– Чего тут? – недовольно спросил Геннадий Федорович.
Несколько рук одновременно указали на один из венков. Гиря въехал не сразу. Венок как венок. Не такой крутой, как тот, что положили от имени самого Гири, но вполне…
– Твою мать! – вырвалось у Гири, он прочитал таки надпись на ленте этого венка.
Всего одна фраза, написанная серебрянкой на черной ленте: «Гире на добрую память.» Без подписи.
Оркестр продолжал играть, но всем показалось, что над могилами зависла мертвая тишина. Гиря шагнул к венку, рванул ленту. Один ее край зацепился за проволочный каркас венка. Гиря рванул сильнее. Раздался негромкий хлопок. Как от китайской петарды. Легкий дымок поднялся над венком. Никто не успел ни дернуться, ни испугаться.
Гиря почувствовал, как задрожали руки. Глубокий вдох. Выдох. Снова вдох.
– Вы тут дальше без меня, – сказал Геннадий Федорович. – И помяните их тоже без меня. У меня дела.
Все расступились, пропуская шефа. Ветра не было, и черная лента безжизненно свисала у него из руки. На долгую память.
Водитель и охранник бросились к машине. Геннадий Федорович, не оглядываясь, подождал, пока перед ним откроют дверцу, и сел на заднее сидение. Его машина и две машины с охраной стремительно скрылись за домами.
– Это же надо такое совершить! – неодобрительно простонал отец Варфоломей. – На святой земле!
Оркестр замолчал. Друзья и коллеги усопших неподвижно стояли вокруг могилы, пока кто-то не высказал в слух мысль, пришедшую в голову практически всем:
– А ведь, блин, могло и рвануть!
– А что, – поддержал другой голос, – в цветуечки можно было сколько угодно динамита засунуть. И с часовым механизмом…
– Или, там, с этим, радио взрывателем…
И новая мысль посетила всех собравшихся. Действительно, а кто сказал, что среди венков был только один с сюрпризом? И также никто не обещал, что вслед за тихим хлопком не последует хлопок погромче – килограмма на три динамита. Или, того хуже, пластиковой взрывчатки.
И… Первыми, как ни странно, сложившуюся опасную обстановку правильно оценили музыканты. Дирижер что-то невнятно скомандовал, оркестранты подхватили свои инструменты и, пытаясь на быстрой рыси сохранить достоинство, быстро ретировались за кладбищенскую ограду.
– Лабухи, – сказал кто-то, и кладбище опустело. Один за одним взревели двигатели автомобилей, и участники похорон убыли в направлении ресторана «Космос», в котором все тот же Гиря оплатил поминки.
Возле достаточно небрежно сваленных в кучу венков остались отец Варфоломей и капитан милиции Гринчук.
– Хорошо здесь у вас, святой отец, тихо! – задумчиво сказал Гринчук. – Как-то даже умиротворяет…
– Ты бы, Юрка, не юродствовал, а вызвал бы своих орлов, чтобы в венках этих покопались. Не гоже, чтобы, не дай Бог, на кладбище, в двух шагах от храма, бомбы взрывались.
– Не гоже, – согласился Гринчук, – тем более, что и так уже храмам у нас в городе досталось. Снова на Покровском соборе крест снесло…
– Не злорадствуй. Не твоего ума это дело, – сердито ответил отец Варфоломей. – Все в руках Божиих.
– Все, – снова с готовностью согласился Гринчук, – тогда чего суету вокруг венков затевать? Как там говорится? Попустительством Божиим?
– И опять скажу тебе – не юродствуй. И не богохульствуй. И… – священник в сердцах чуть не сплюнул, но удержался и перекрестился, – не доводи до греха, Юрка, я ведь не посмотрю что ты мент и даже капитан. Так отделаю, стоя спать будешь.
– Не нужно паники, батюшка, все под контролем. Вон сюда неторопливо движется еще один офицер милиции. Ему, по-видимому, уже сообщили свидетели, так что он еще чуть-чуть выждет и совсем подойдет, – Гринчук помахал майору, который с напряженным лицом как-то боком приближался к месту происшествия. – Милости прошу к нашему шалашу!
– Я уже машину вызвал! – остановившись, громко сказал майор. – Через полчаса будут. Там у вас все…
– Все нормально, не волнуйся за нас. Все будет хорошо. Мужайтесь. Берегите себя, – Гринчук потер ладони, – покопаться в динамите, что ли?
– С ума сошел? – майор попятился. – Сейчас приедут…
– Ну, ведь интересно же! – с невозмутимым видом сообщил капитан и присел на корточки возле венков.
– Я там пойду, оцепление организую… – обернувшись на ходу, бросил майор и убыл к личному составу, который с интересом издалека разглядывал все происходящее.
– Может тебе на всякий случай грехи отпустить? – спросил священник.
– На всякий? – задумчиво переспросил Гринчук, рассматривая злополучный венок, не притрагиваясь к нему руками.
– А вдруг…
– Не бывает, – решительно сказал Гринчук и перевернул венок. – Вы, батюшка, детективы читаете?
– А что? – с трудом присаживаясь на корточки возле капитана, спросил священник.
– Ну, там, дедуктивный метод…
– В юности, бывало…
– Так вот, как говаривал в книгах о себе Шерлок Холмс, это же элементарно!
– Окстись, служивый! Не говаривал этого в книгах Шерлок Холмс, в фильме только…
– Ну? – рассеянно удивился Гринчук, – Кино тоже в юности смотрели?
– А вот я тебя за уши, – пообещал отец Варфоломей.
– Не нужно. Я ими, можно сказать, работаю. Приношу свои извинения. Больше не буду. Вы сами рассудите, зачем ставить еще одну мину, если все испугаются уже после первого пшика? Хотели бы взорвать высокое собрание – вы бы уже, святой отец, здоровались с Господом нашим, а братва разбиралась бы с чертями.
– А если это не по Гирину душу, а чтобы кладбищу, или церкви святой?..
– Ага, жидомасоны, иезуиты… Или в похоронном бизнесе началась такая конкуренция? – продолжая говорить, капитан аккуратно приподнял злополучный венок. – И похоронная контора «Нимфа» разослала своих боевиков по конкурирующим кладбищам…
– Злой у тебя язык, капитан.
– Да и сам я не подарок. По ночам, вы, батюшка, не поверите, шерстью покрываюсь.
– Типун тебе!
– Во-во! А потею как! – сказал Гринчук, продолжая рассматривать венок.
– Ну что там у тебя? – нетерпеливо тронул его за плечо священник. – Ноги уже болят, сидеть не могу.
– Что и ожидалось, – капитан указал пальцем, – шуточка из серии дружеских розыгрышей.
– Я без очков и не вижу ничего, о Господи! – отец Варфоломей схватился за спину, с трудом, закряхтев, выпрямился.
– А дальше пусть наши доблестные саперы действуют! Вон, кстати, и они, – Гринчук тоже встал, потянулся. – Мне бы с вами, святой отец, поболтать.
– Свидетелем меня, что ли, надумал сделать? – недовольно спросил священник.
– А жизнь сейчас такая, батюшка, или свидетелем, или пострадавшим, или подозреваемым. Или, еще хуже, ментом. Так что вам еще повезло.
– Гринчук, привет! – поздоровался подошедший сапер.
– Привет, Володя!
– Чего тут у нас?
– У вас? Дружеский розыгрыш. Привет от пиротехников Китая. В этом венке. Что там дальше – не заглядывал.
– Полагаешь?
– И ни хрена я не полагаю, Володя. Всех умных в саперы отправили, а нас – в опера. Так что, вы тут решайте свои технические проблемы, а я пойду вот со святым отцом пообщаюсь. Пора уже, знаешь, и о спасении души подумать. На пенсию пора.