– А почему до утра подождать?
      – А утро вечера мудренее. Кто сказал, что эти два урода действительно пришли из ночного клуба? Шли два мальчика, решили пошутить. Потом выпили и даже думать забыли о своей шутке. И нечего срываться после первого дурацкого предупреждения.
      – А если они вдруг…
      – Придут? Тогда я сам буду с ними разговаривать, скажу, что это моя вина, и если они захотят меня бить – я сам виноват. Хотя я думаю, что все-таки я прав. Не думаю, что в ближайшее время они нас еще побеспокоят. Спасибо за чай!
      Михаил встал из-за стола, достал из сумки, которую сразу не заметил Доктор, какой-то объемный пакет:
      – Купил себе спальный мешок. Нужно будет завтра палатку присмотреть в магазине. Или лучше на рынке?
      – Можно на рынке, там дешевле, – автоматически ответил Доктор.
      – Значит, на рынке. Тогда, с вашего позволения, я лягу спать, – Михаил аккуратно расстелил в стороне спальный мешок.
      – Твои… – голос Ирины осекся, – Ваши мыло, зубная щетка и бумага в коробке, у печки.
      – Спасибо.
      – Я тоже, пожалуй, пойду, – сказал Доктор. – Спокойной ночи.
      Доктор успел сделать всего несколько шагов, как со стороны клуба раздался какой-то громкий звук. Нечто среднее между громким выстрелом и тихим взрывом.
      – Что это?
      Рвануло еще раз. Еще и еще.
      – Шумный у нас город, – сказал Михаил.
      – Это возле клуба? – спросила тихим голосом Ирина.
      – Похоже на то.
      – Точно, возле клуба, – сказал Доктор и оглянулся на лежащего Михаила.
      Глаза того уже были закрыты, и он, уже, кажется, спал.
      – Возле клуба, – сказала Ирина, не сводя взгляда с Михаила.
 
* * *
      Взрывалось действительно возле клуба. Вернее, возле клуба взорвалось первых три заряда. Остальные взрывались в клубе.
      Взрывы были не сильными, но, тем не менее, достаточно эффективными.
      Первым взрывом свалило огромный тополь, который изрядно обгорел при пожаре, но все еще возвышался перед самым входом в клуб. Дерево рухнуло на фасад, разнося вдребезги недавно вставленные стекла. Второй и третий взрывы снесли ворота на заднем дворе клуба, и ударной волной вынесли все стекла с этой стороны.
      Потом начало рваться внутри. Распределительный щит, канализация, водопровод. Отдельный заряд разнес в щепки игорный стол в казино.
      Не пострадал никто. По причине ремонта ни посетителей, ни обслуги в здании не было, подсобные помещения и зал пустовали. Охранники, которых в клубе было пять человек, переждав взрывы, еще минут десять лежали в канаве, оставленной строителями на месте стоянки. Потом, убедившись, что канонада прекратилась, обсудили в коротких выражениях что именно произошло с клубом во время несения ими службы, пришли к выводу, что нечего тут рассуждать, а нужно сообщать Геннадию Федоровичу.
      Тяжкая судьба звонить шефу по телефону выпала Братку, старшему в эту ночь среди охранников.
      Геннадий Федорович спросонья пообещал звонившему дать в дыню, услышав, наконец, информацию о взрывах, свое обещание подтвердил, присовокупив к нему торжественную клятву разобраться со всеми козлами, охранявшими клуб. Особо хозяин выразился в адрес того, далее следовал длинный список эпитетов, кто все эти заряды заложил.
      Пока шеф ехал к клубу, охранники разбирались с приехавшей милицией, успели огнетушителями погасить загоревшийся было зал казино и вместе с прибывшими пожарными порадоваться, что ни один заряд не был заложен возле газовых труб.
      Потом появился лично Геннадий Федорович с личными телохранителями.
      Солнце еще не встало, но было уже достаточно светло, чтобы хозяин мог оценить плачевное состояние своей недвижимости. Подвалы клуба залило водой, электрика не работала, только что отремонтированный фасад снова требовал ремонта, а пять идиотов, проспавших в клубе всю ночь не могли ничего толком сказать.
      Геннадий Федорович целых три часа ждал, пока все официальные лица выполнять свои процедуры, терпеливо объяснился с милицией и пожарными, выпроводил саперов, которые непременно хотели обследовать все здание на наличие взрывоопасных предметов.
      – Не хрен вам тут по дому лазить, – объявил Геннадий Федорович, – все, что могло взорваться, уже взорвалось.
      Саперы особо возражать не стали.
      – Твою мать, твою мать, твою мать, твою мать, – лексика Геннадия Федоровича к моменту отъезда официальных лиц стала несколько однообразной.
      Волю словам Геннадий Федорович дал только тогда, когда смог сесть в свое кресло в своем кабинете, стекла в окне которого уцелели, и построить всех виноватых охранников перед собой.
      Охранники были однообразны. Никто из них не спал, службу несли бдительно, постоянно устраивали обходы по территории, никто, блин, не пил, баб, в натуре, не приводили. И никого постороннего, ясное дело. Честное слово. Век воли. Гадом буду. Чтоб я сдох.
      Не мог такой лепет успокоить Геннадия Федоровича. А тем более он не мог успокоить Гирю.
      – Да я вас… Я…
      Охранники понимали, что это не пустая угроза, что сейчас может произойти все, что угодно. Что хозяин, сорвавшись, уже не остановится. Но пытаться оправдаться, или, не дай Бог, попытаться бежать, было еще опасней. Тогда пощады не будет наверняка.
      – Куда вы смотрели… – Гиря начал подниматься из-за стола, когда вдруг в кабинете прозвучал странный, необычный звук, словно тонко испуганно закричала электронная мышь.
      Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи… До бесконечности, не переставая, резко и тревожно.
      Охранники попятились к двери. Гиря побледнел. Звук доносился из ящика письменного стола.
      Пи-пи-пи-пи-пи…
      Гиря затаил дыхание и дрожащей рукой потянул на себя ящик стола.
      Пи-пи-пи-пи-пи…
      Будильник. Гиря осторожно взял его в руку. Маленький, прямоугольный, дешевый, похожий на пейджер будильник.
      Гиря механически нажал кнопку.
      Пи-пи-пи…
      – Да как он тут выключается?
      Пи-пи-пи…
      – Сука, – Гиря широко размахнулся, и будильник врезался в стену. В сторону полетели осколки пластмассы, батарейка. Писк стих.
      – Вон отсюда, все! – закричал Геннадий Федорович, – Все! Вон!
      Охранники вылетели из кабинета, хлопнула дверь, а Гиря, Геннадий Федорович сел на пол возле разбитого будильника и застонал. Тихо. Потом изо всей силы ударил кулаком по полу.
 

   Глава 5.

     ...
   Твой удар должен быть сильным. Можешь не пытаться соизмерять его мощность. Просто бей. В этом случае пусть тебя интересует только два момента: удар должен скрыть тебя, и он должен выглядеть незавершенным.
   Скрыть тебя. То, что какие-то действия противника могли составлять для тебя угрозу, для тебя или твоей базы, это должно исчезнуть за масштабами твоего удара, стать незначительной деталью в глазах врага. Он не должен думать о том, как продолжить, вольно или невольно, действия против тебя. Враг должен думать только о спасении своей жизни, о защите своей базы. 
   Ты должен перенести борьбу на его территорию, заставить драться с тенью. С многими тенями, заставить его наносить удары по тем, кто может стать его противником, по тем, кто мог бы стать еще одним твоим врагом. Твой удар должен быть стремительным и болезненным.
     И должен таить в себе угрозу продолжения ударов. Ты не должен уничтожать противника, как бы этого тебе ни хотелось. На его место может прийти другой, такой, действия которого не успеешь просчитать. Сделай своего врага своим оружием. Дай ему понять, что ему еще есть что терять. И не исключено, что он сможет защитить тебя от угрозы гораздо более серьезной.
     Или ты сможешь, подталкивая его угрозой новых потерь, сделать своим союзником. И, опять-таки, твоим оружием.
     Не нужно сдерживать силу ответного удара, кроме тех случаев, когда дозировка силы будет жизненно важна.
      Нужно убить – убей. Нужно убить… Нужно убить… Нужно убить…
     Убей! Убей! Убей! Убей! Убей!
* * *
      Доктор не успел уйти в свою хижину из картона. Он как мог успокоил Ирину, помог ей оттащить ящики с продуктами в шалаш мимо тихо спящего Тотошки, потом решил выпить чашку чая…
      Михаил закричал внезапно. Громко и протяжно. Это не были слова, это был стон, громкий протяжный стон. Ирина от неожиданности вскрикнула. Доктор отшатнулся от стола, опрокинув кружку, и не обращая внимания, что горячий чай заливает одежду.
      Стон на мгновение прервался, но потом прозвучал снова. Михаил забился, словно пытаясь оттолкнуть от себя что-то, стон стал тише и перешел в нечленораздельные крики. Казалось, спальный мешок сжимает тело Михаила, а оно пытается сопротивляться, но не может вырваться.
      – Нет! – наконец разобрал Доктор, – Нет!
      – Мишка, Мишка! – Ирина кинулась к бьющемуся телу, попыталась, обхватив его голову руками, удержать, – Проснись, Мишка!
      – Нет! Нет! Нет!
      – Да чего ты смотришь, Айболит хренов. Помоги!
      – Ага, я сейчас, – Доктор на неверных ногах подбежал к бьющемуся Михаилу, стал на колени возле него.
      – Не-е-ет! – слово перешло в хрип, тело выгнулось.
      Доктор ударил Михаила по лицу. Наотмашь. Потом еще раз, стараясь вложить в удар всю силу, что еще оставалась в его теле.
      Жилы на шее Михаила напряглись, голова запрокинулась.
      – Господи, чего это с ним? – Ирина снова попыталась удержать голову Михаила. – Падучая?
      Доктор схватил первую попавшуюся тряпку, скрутил из нее жгут и сунул в руки Ирине:
      – Вставь ему в зубы. Быстрее!
      Ирина попыталась:
      – Не могу, он сжал зубы!
      Голова Михаила судорожно дернулась несколько раз, ударившись о землю.
      – Голову ему поддерживай, голову, зубы я сам… – Доктор схватил со стола нож и начал разжимать зубы.
      – Да что же это, Господи, что это… – причитала Ирина, прижимая тело Михаила к земле, – Господи!
      Доктор разжал зубы Михаилу, сунул кляп. На коленях подполз к помятому ведру с водой, стоявшему возле печки.
      Михаил выл.
      – Сейчас, сейчас! – Доктор зачерпнул воды из ведра горстью, – Сейчас.
      Наконец проснулись Кошкины. Они некоторое время недоуменно смотрели на борьбу, пытаясь понять, что происходит, и чью сторону нужно принять. К новенькому они испытывали некоторую симпатию, но Ирина была почти родной. Кошкины навались на Михаила.
      – Держите его! – задыхаясь, приказала Ирина, – аккуратно, не покалечьте. Только держите!
      Доктор плеснул воду в лицо Михаилу, рванул рубаху на его груди и стал растирать.
      – Что мне делать? – спросила Ирина.
      – Виски ему разотри.
      – И все?
      – А я по чем знаю? Укол нужно! – Доктор прижался ухом к груди Михаила.
      Спазмы прекратились, осталась только крупная дрожь, бившая тело.
      – Вынь тряпку!
      – Что?
      – Тряпку у него изо рта вынь, ему дышать нужно.
      Кошкины продолжали прижимать ослабшее тело Михаила к земле. Доктор хотел, было, приказать отпустить, но подумав, промолчал.
      – Я не хочу, – тихим голосом сказал Михаил, – Не хочу. Я не могу так. Так нельзя… Это не бой! В бою… Я понимаю, что нужно. Понимаю… Понимаю…
      – О чем это он? – Ирина посмотрела на Доктора. – разговаривает будто с кем-то.
      – Похоже…
      – Нет. Я больше не могу. Пожалуйста… Пожалуйста… – голос Михаила стал совсем тихим.
      Ирина осторожно погладила Михаила по лицу:
      – Успокойся, милый, успокойся…
      – Не заставляй меня. Лучше не заставляй! – голос Михаила чуть окреп. – Я больше не хочу!
      – И не нужно, не нужно, – забормотала Ирина, продолжая гладить Михаила по лицу. – Не хочешь – не делай. Не нужно. Успокойся только.
      Михаил неожиданно открыл глаза, Ирина отшатнулась.
      – Что? – спросил Михаил.
      – Ничего-ничего, – пробормотала Ирина, – спи. Все хорошо.
      – Хорошо, – повторил за ней Михаил.
      – Да, хорошо, все хорошо.
      – Все хорошо… – Михаил вздохнул, – все хорошо…
      – Да, ты только спи, я тут рядом, я рядом, – Ирина прошептала это почти на самое ухо лежащему, – мы тебя защитим. Спи.
      – Я хочу спать, – сказал ровным голосом Михаил.
      – Вот и молодец. Спи, – Ирина погладила его по щеке, – Спи.
      Михаил закрыл глаза.
      – Отпустите его, – Доктор похлопал Кошкиных по спинам. Близнецы вопросительно уставились на Ирину. Та кивнула.
      Кошкины сели на землю возле уснувшего Михаила.
      – Встать не могу, – пожаловался Доктор.
      Ирина с трудом поднялась с колен:
      – Чего это с ним было? Падучая?
      – Не знаю, – сказал Доктор, – на эпилептический припадок не похоже. Вернее, не очень похоже.
      – Чего делать-то будем, – спросила Ирина.
      Доктор, не отвечая, встал с земли.
      – Делать, я говорю, чего будем? – снова спросила Ирина.
      – Спать будем.
      – Спать… А с ним как же?
      – Не знаю, – Доктор тяжело дышал, все еще не мог прийти в себя, – но мне нужно лечь. Ноги не держат совершенно.
      – Ложись на мое место, к Тотошке, – предложила Ирина.
      – А ты как?
      – Какой там сон, – махнула рукой старуха. – Отоспала я свое уже… Вон, с Кошкиными покараулю.
      Кошкины согласно кивнули.
      Доктор взял со стола кружку, подошел к ведру, зачерпнул воды, несколько раз стукнув кружкой о край, и выпил.
      – Слышь, Доктор?
      – Да?
      – Ты в бога веришь?
      – Я? – Доктор помолчал. – Наверное, нет.
      – А в дьявола?
      – Тоже нет.
      – Ты мне скажи, – голос Ирины стал требовательным, – а чего это люди думали, что в человека может вселиться дьявол? Заставлять его делать что-то против воли? А?
      Доктор посмотрел на лежащего тихо Михаила.
      – Как это называлось? Одержимый? – снова спросила Ирина.
      – Одержимый, – подтвердил Доктор, не отрывая взгляда от лица Михаила.
      Ирина тяжело вздохнула.
      – Может… – сказала она, наконец.
      – Что?
      – С отцом Варфоломеем поговорить нужно.
      – С кем? А… – Доктор хотел что-то сказать, но, взглянув на Ирину, промолчал.
      – Может, он…
      – Не знаю, – сказал Доктор.
      Ирина взяла полотенце и, присев возле Михаила, осторожно вытерла ему лицо.
      – Не знаю, – повторил Доктор.
      – Ну, иди спать, – снова сказала Ирина, подождала, пока Доктор скроется в шалаше, потом перекрестилась.
      Строго поглядела на Кошкиных и быстро перекрестила спящего Михаила.
 
 * * *
   ...
   Ты не имеешь права терять времени на моральную оценку своих действий. Они либо нужны, либо не нужны. Они либо полезны, либо вредны. Не позволяй себе быть слабым. Иначе погибнешь. Мы научим тебя, как действовать правильно.
    Не хорошо или плохо, а правильно. Не жестоко, а рационально.
     Мы научим тебя, мы научим твое тело, на случай, если дух твой вдруг ослабнет. Тело выполнит всю грязную работу за тебя. И, если ты не научишься мириться с необходимостью грязи, то мы научим тебя забывать о ней.
     Но ты должен помочь нам. Должен помочь своему телу. Иначе… Иначе ты сам станешь своим врагом. И кто-нибудь из вас… Либо ты уничтожишь свое тело, либо твое тело уничтожит тебя.
     Тебе придется научиться, иначе…
 
* * *
      Ночные взрывы в клубе, несмотря на свою относительную безвредность, наделали куда больше шуму, чем давешний взрыв на стоянке. И это было, в общем, понятно. Сам по себе взрыв на стоянке был явлением достаточно обыденным и в нынешнее суровое время даже привычным.
      Ну, взорвали. Ну, сильно взорвали. Ну, взорвали так, что несколько десятков человек погибло и было ранено. Случай не первый. И, к сожалению, не последний.
      Тем более что многие подозревали в самом Гире заказчика первого взрыва, а оформленные предыдущим числом документы купли продажи на клуб, могли ввести в заблуждение только тех, кто искренне хотел заблуждаться. Например, закон.
      Но вот когда несколько не слишком сильных взрывов, никого не покалечив и не убив, отодвинули сроки открытия клуба на неопределенное время, практически все информированные лица пришли в некоторое замешательство.
      Эксперты из городского управления приехали в клуб уже как в место привычное и достаточно быстро высказали предположение, что по взрывчатке и остаткам детонатора, маломощные мины были слабыми сестрами заряда, рванувшего в «форде».
      Эта информация у одних вызвала облегчение, а у других, к ним относился и сам хозяин клуба, легкое недоумение, переходящее в сильное раздражение. Если заказчиком первого взрыва был он, то кто же заказал…
      – Вот именно, – подтвердил приехавший в клуб Андрей Петрович недоуменно разводящему руками Геннадию Федоровичу, – Такое впечатление, что все это соорудил один и тот же пиротехник. Кстати…
      – Еще вчера, – угрюмо сказал Геннадий Федорович Андрею Петровичу, – к нему поехал Димыч и Глыба.
      – И?..
      – Что «и»?
      – Они уже рапортовали о выполнении производственного плана?
      – Димыч никогда не прокалывался.
      – Так они тебе не докладывали?
      – Димыч должен был с сегодняшнего дня свалить куда-то отдохнуть. На всякий случай.
      – А сообщить он должен был? – Андрей Петрович чуть повысил голос, чтобы привлечь внимание собеседника к важности возникшей проблемы.
      – Мы не договаривались…
      – Не договаривались… – неопределенным тоном протянул Андрей Петрович.
      – А чего там? Он всегда все выполнял, а по телефону такое обсуждать, сам понимаешь…
      – Понимаю, – подтвердил Андрей Петрович, – А второй посланец смерти, этот ваш отбиты Глыба? Он что, тоже должен был уйти в тарифный отпуск?
      – Он? Он тоже собирался, но должен был еще сегодня заняться Крысами, а потом уж…
      – Добрый ты человек, Гиря.
      Краска бросилась в лицо Геннадию Федоровичу. Руки, которые он предусмотрительно убрал под стол, сжались в кулаки.
      – Кто ж знал, что так ночью получится.
      – Никто, – согласился Андрей Петрович и добавил уже примирительным тоном, – ты Димыча уже вызвал?
      – Нет.
      – Что так?
      – Он всегда исчезает на неделю-другую неизвестно куда. Привычка у него такая.
      – Ладно, Бог с ней, с привычкой, и черт с ним, Димычем. В случае чего, справимся и без него. Знаешь, что меня больше всего удивляет во всей этой ночной канонаде?
      – Что так слабо рванул?
      – Меня удивляет то, что у тебя в столе оказался только будильник. Я бы на месте этого подрывника…
      Гиря промолчал. Промолчал по двум причинам. Во-первых, связно рассуждать вслух о будильнике он все еще не мог. Слишком сильным оказалось впечатление. Во-вторых, в кабинет заглянула секретарша Нина, по причине ночной катастрофы и плохого настроения шефа имевшая лицо напряженное и слегка бледное. Секретарша сообщила, что прибыл следователь из райотдела милиции.
      Григорий Федорович вопросительно взглянул на Андрея Петровича.
      – Пусть входит, – милостиво разрешил Андрей Петрович, – представитель закона, все-таки.
      Нина исчезла, а на ее месте появился следователь Борис Евгеньевич Блохин, несмотря на фамилию получивший у коллег и противников клички не по фамилии, а по другим признакам.
      Местный криминалитет после первого же знакомства оценив размах ушей следака, окрестили его Чебурашкой, а коллеги, в особенности привычно любящие следователей опера, окрестили новое приобретение райотдела звучной кличкой Ухорыл, что опять-таки должно было символизировать размах, только на этот раз размах познаний следователя в специфике оперативно-розыскной работы.
      Но начальство Ухорыла любило за усидчивость и готовность быстро обменять свое мнение на мнение начальства, план следователь выполнял, дела, переданные им в суд, практически никогда на доследование не возвращались, посему карьера Блохина шла не столько стремительно, сколько гладко.
      Именно по причине лояльности, доходящей до обожания начальства, Ухорылу и было поручено дело о взрывах.
      Блохин волновался. Он перебирал в голове все возможные способы отказаться от неприятного дела, но ничего безопасного в голову не лезло. Уже стоя в приемной Геннадия Федоровича, Ухорыл вдруг спохватился, что толком не знает, как именно стоит поздороваться с хозяином клуба.
      Обычно Блохин при встречи с сильными мира сего говорил: «Доброе утро», что позволяло в случае чего в течении дня при очередной встрече сказать :»Добрый день» или «Добрый вечер» и при этом не выглядеть особым подхалимом.
      Геннадий Федорович, несмотря ни на что, Ухорылом относился к людям влиятельным, поэтому попадал в категорию «Добрый день», но день, к сожалению, был вовсе не добрый.
      – Здравствуйте, Геннадий Федорович, – как можно более отчетливо произнес Блохин, тщательно отслеживая как наличие всех букв в этом слове, так и их порядок.
      Очень немногие люди в повседневной жизни умудряются не сокращать и не искажать это, в общем-то, простое слово.
      Ораторские способности Ухорыла тут же пришлось испытать второй раз. Следователь заметил Андрея Петровича:
      – Здраст… здравствуйте, Андрей Петрович.
      Андрей Петрович сделал неопределенный жест рукой, символизирующий нечто вроде: «Не обращайте на меня внимания» или, с тем же успехом, «Не до тебя».
      Блохин решил выбрать первый вариант и переключил свое внимание на хозяина кабинета.
      – Здоров, – сказал Геннадий Федорович и протянул, не вставая с кресла, руку.
      – Дело поручено мне, и я решил… – Блохин легонько пожал протянутую руку и сел на краешек стула возле стола.
      – Я не буду мешать? – осведомился Андрей Петрович.
      – Нет, что вы. Пожалуйста, – Ухорыл снова напрягся, чтобы не потерять ни одной буквы из слова «пожалуйста».
      Андрей Петрович перешел в угол кабинета и сел на диван, аккуратно поддернув светлые, тщательно отглаженные брюки. Андрей Петрович вообще предпочитал в одежде светлые тона.
      – Я не буду занимать у вас много времени, – откашлявшись, сообщил следователь, – по поводу прошлого взрыва вы сообщили нам, что подозреваете в совершении террористического акта группировку лиц кавказской национальности…
      Геннадий Федорович покосился на сидящего в углу Андрея Петровича. Тот продемонстрировал полнейшее равнодушие к беседе. Геннадий Федорович утвердительно кивнул:
      – Ага.
      – Да. А кого именно и по какой причине вы считаете наиболее вероятным организатором теракта?
      – Ага.
      – Не понял.
      – Этот… – Геннадий Федорович снова бросил взгляд на Андрея Петровича.
      – Знаете, – сказал Андрей Петрович, вставая с дивана, – сегодня у Геннадия Федоровича очень трудный день. Если вы не возражаете…
      Следователь не возражал ни против чего. Он с готовностью кивнул.
      – Если вы не возражаете, Геннадий Федорович перезвонит вам завтра по телефону, номер которого вы оставите у секретаря, и сообщит о времени встречи.
      – Хорошо, – Ухорыл сунул бумаги в портфель и тоже встал, – только поймите меня правильно, из городского управления очень настойчиво…
      – С городским управлением мы пообщаемся, – пообещал Андрей Петрович, – и сообщим, что вы работаете очень оперативно и профессионально.
      – Тогда я пойду, – сказал Ухорыл и протянул руку.
      Рука была проигнорирована.
      – До свидания.
      – До… кстати, здесь в клубе сейчас работает оперативник из райотдела… если вам что-нибудь понадобится… – следователь зачем-то поправил стул, на котором перед этим сидел и осторожно двинулся к двери.
      – Что за опер? – спросил Геннадий Федорович.
      Ему совершенно не улыбалось, что по его клубу сейчас бродит мент и сует свой длинный нос во все закутки.
      – Из райотдела. Капитан Гринчук. Еще раз до свидания!
      Хлопнула дверь кабинета.
      – Козел, – с чувством произнес Гиря, – полный урод.
      – Что есть, то есть, – согласился Андрей Петрович, – я сам просил, чтобы его поставили на это дело. Сразу после взрыва на автостоянке. Лучше его дела никто не завалит. Теперь вот только сам не знаю, что делать…
      – Что делать… Зеленого надо гнать из клуба!
      Зеленым в районе называли капитана Гринчука по сложной ассоциации с английским языком. Называли и соратники и противники. Он и не возражал, иногда даже подписывал таким образом записки.
      И если Ухорыл был самым удобным из всех возможных вариантов, то Зеленый относился к самым неудобным.
      – И как ты собираешься его гнать? – спросил Андрей Петрович.
      – Скажу, чтобы сваливал отсюда. И все.
      – Тут тебе слегка не повезло. Твой клуб как раз находится в его зоне. Так или иначе, он все равно будет заниматься этими взрывами.
      – А если он…
      – …чего-нибудь накопает? – Андрей Петрович достал из небольшого холодильника в углу кабинета бутылку, отвинтил, не торопясь, пробку и немного налил в стакан.
      Гиря молча наблюдал за всей процедурой.
      – Смотри сюда, – Андрей Петрович вернулся на диван.
      – Чего?
      – После первого взрыва мы позаботились, чтобы искали много, но без толку. Министерство будет лупить по голове город, город станет пинать район, а в районе все накопанное будет стекаться к Чебурашке. А это животное слопает все, что ему подсунут. Тут уж ничего не поделаешь, раз тебе взбрело в голову устроить праздничный фейерверк. Но об этом мы уже говорили.