Страница:
– Задрал ты уже всех этой своей пенсией! – засмеялся сапер, – как это ты умудрился в тридцать семь лет выслужить срок?
– Ну, здрасьте, а в спецназе, между прочим, год за полтора. Я ведь отмахал…
– Точно, извини – забыл. А теперь – свободен, капитан. У тебя пенсия, а мне еще работать и работать.
– Если что, я у батюшки.
– Только, ты, Юра, особо губу не раскатывай, – сказал священник Гринчуку, когда они медленно пошли от могил к церкви, – я ни у кого в стукачах не был и на старости лет не собираюсь.
– Упаси Бог, батюшка, как можно? Нашей структуре и в старые-то советские времена духовенство вербовать не разрешалось. Этим всегда занималась госбезопасность, – Гринчук присел, уворачиваясь от подзатыльника, – а вот рукоприкладство – не наш, и, насколько я знаю, не ваш метод.
– Метод, метод, – пробурчал отец Варфоломей, – дожился на старости лет. Какой-то мент в глаза может любую гадость сказать. Сейчас как погоню…
– Не нужно гнать. Я уже переродился и исправился. И почти наставился на путь истинный…
– Лизать тебе в аду сковороду раскаленную, за слова свои дерзкие!
– Только не надо угроз. Не надо. Мне и так страшно. Так страшно, что иногда хочется смеяться, – Гринчук остановился.
– Чего стал? Пошли в дом.
– Давайте лучше вон там, на лавочке, – серьезно предложил Гринчук.
– Чего так?
– Чего? – Гринчук тяжело вздохнул, – А если врать придется? Если мне придется врать перед иконами? Лишний грех…
– На лавочке так на лавочке, – согласился священник, – не поймешь тебя, раб божий, когда ты серьезно говоришь, а когда словоблудством занимаешься.
– Я и сам не пойму. Присаживайтесь, батюшка.
Отец Варфоломей сел на лавку, прикрытую от солнца и посторонних взглядов кустами сирени, и с блаженной улыбкой откинулся на спинку:
– Хорошо-то как.
– Хорошо, – поддержал его Гринчук, присаживаясь рядом.
– Ладно, – чуть помолчав, провозгласил батюшка, – чего сказать хотел?
– Да не сказать… Посоветоваться.
– Советуйся. Только…
– Я уже все понял. Ни каких личностей. Только общий разговор. Кстати, молебен Гиря заказал?
– Заказал. А тебе что?
– За погибших? Или как это правильно сказать?
– За погибших.
– Молитесь, батюшка, за убиенных.
Отец Варфоломей перекрестился:
– А сказали, что на рыбалке, динамитом.
– Не на рыбалке.
– В каком мире живем, Господи!
– В каком живет, в таком и живем, – невесело улыбнулся Гринчук. – И чем дальше живем, тем страньше. И в связи с этим я хотел спросить у вас, батюшка, вы ничего странного не замечаете в последнее время?
– Если хлопушки на кладбище подрывать не странно, то тогда ничего.
– Хлопушки… Хлопушки – это тоже странно. Обычно, если бы бомбу килограммов на пять… Или еще больше. А так… – Гринчук покачал головой.
Помолчали.
– Я о каких странностях спросить хотел… – Гринчук снова замолчал.
– Не тяни.
– Не тяну. Вы про взрыв возле клуба конечно слышали…
– Слышали… У меня вон почти два десятка могил на кладбище. Слышали…
– Ага. И еще несколько десятков раненых и покалеченных в больницах.
Священник перекрестился.
– Странный взрыв? – спросил Гринчук и сам себе ответил, – Странный. И вот после него все просто как с цепи сорвалось. И мелочи и крупные дела – все удивительнее и удивительнее. Как вы думаете, батюшка, нормально, что все Крысы исчезли с улиц района?
– Чего это ты про Крыс?
– Да я про бомжей…
– И я про них. Дались они тебе. Никому зла не делают. Живут люди…
– Делают они зло, батюшка, и по нашим законам и по вашим. Воровать грешно и с точки зрения уголовного кодекса и с точки зрения заповедей. Не укради. Но я не про это. Я про то, что сразу после того, как загремело возле клуба второй раз, Крыс как будто метлой смело с улиц. Странно…
– Чего странно? Тебе больше делать нечего? Убийствами занимайся, взрывом тем самым. Страшным.
– Я и занимаюсь. Только я как привык? Все происходит в мире традиционно и почти без изменений. Вор ворует, мент его ловит, мелкую сошку сажают, крупную выпускают… Знаете, привыкаешь. Как к шуму водопада. А потом вдруг бац – а в спину не дует. Что такое? Или комары исчезли. И лежишь всю ночь в тишине и думаешь, что же произошло. По секрету скажу, чтобы кого-нибудь поймать, нужно не бегать как угорелому, а сидеть и терпеливо ждать, когда чего-то вдруг изменится в окружающем пейзаже.
– Как паук в паутине, – подсказал батюшка.
– Как паук в паутине, – согласился Гринчук. – Вот и начали мне мозолить глаза эти изменения в пейзаже. И дыры в картинке. И отсутствие сквозняка. Я ведь не зря сказал, что работаю ушами. Я слушаю.
– Стукачей слушаешь?
– Грех, батюшка, такими словами бросаться. Людей разных слушаю. Тихих и спокойных… Или не тихих и не спокойных. И, между прочим, есть что послушать.
– Меня ваши дела…
– Знаю, не интересуют. Но… Судите сами. Перед тем, как в клубе начало рваться во второй раз, именно в тот день, на лоходроме кто-то опустил кассира. Чисто, на глазах у всех, и никто его не видел. Явно чужой. И профессионал. Странно? Странно.
Отец Варфоломей неопределенно пожал плечами, ясно давая понять, что не собирается высказывать по этому поводу никакого суждения.
– В тот же день, но ближе к вечеру, Глыба и Димыч едут к специфичному пареньку по кличке Винтик, большому рукодельнику и трудяге. Чуть-чуть помешанному на взрывах. Едут, значит, Димыч и Глыба, едут… Димыч, кстати, для нашего общего друзана Геннадия Федоровича, разные мокрые дела творит…
– Не интересно мне это! – прервал опера священник, – Не мое это дело!
– Послушайте, батюшка, вы что, и на исповеди так на прихожан голос повышаете?
– То на исповеди!
– Давайте будем считать, что и сейчас исповедь.
– Не богохульствуй!
– Ну, ладно. А если так, я вот тут выговорюсь, а вы меня на путь истинный подтолкнете. Это богоугодное дело? А я вдруг и впрямь…
– Ты… Ладно, говори дальше.
– Так вот, ребята едут и случайно погибают. Гиря знает, что их убили, но трупы находят за городом. И все, в том числе и наши, верят в то, что пацаны баловались динамитом. Странно? Странно. И вот тут я начинаю чувствовать, что вокруг что-то происходит странное. Крупное и мелкое. Сразу после гибели быков – взрывы в клубе. Причем, Гирю не убивают, а просто подкладывают в стол будильник. А ведь могли и мину. И сегодня тоже, могли убить, а не стали, просто припугнули. То есть, тот, кто взрывал первую бомбу перед клубом, очень сильно отличался от того, кто хулиганил потом. Кстати, Винтик, замочивши Димыча и Глыбу, благополучно испарился. И его никто не видел.
Гринчук потер виски:
– Голова что-то болит. С самого утра. Ну, Бог с ней. Да. Это крупные странности. А теперь мелкие. Крысы, которые портят наши отчеты уже в течение почти двадцати лет, вдруг испарились. Исчезли. Видели некоторых из них на рынке последний раз как раз перед ураганом.
– Ураган тоже Крысы устроили? – поинтересовался отец Варфоломей.
– Ураган устроили мусульмане, чтобы на Покровском соборе крест снести. Это, кстати, уже второй раз. Или третий?
Священник набрал в легкие воздуха.
– Я извиняюсь, – поспешил предотвратить взрыв Гринчук, – я больше не буду. Только вы не провоцируйте.
Священник выдохнул.
– В день урагана еще одна смешная история произошла. На Пятачке кто-то непостижимый опустил двух менял. Опять среди бела дня. И опять его никто не видел. Странно. Дальше. Крысы на рынке знаете что делали? Не поверите. Они покупали, – капитан произнес это слово по буквам, – они покупали палатку. Не странно? Странно. И среди покупавших, кстати, по моим сведениям, был ваш приятель Тотошка.
– Что еще у нас произошло? – задумался Гринчук. – Ага, Крысы на работу не вышли, оставили и места торговли и там где милостыню просили. И никто, в том числе, цыгане, этих мест не занял. Даже цыгане. Вот это уже очень странно. И до сих пор места пустуют.
Отец Варфоломей задумчиво почесал бороду:
– Точно?
– Как на духу! Вот я и задумался. И решил с вами посоветоваться. Может, и вы чего подскажите. Вы ведь всегда были в хороших отношениях с Крысами. С той же бабой Ириной. И с Тотошкой. Они же тут, на Ночлежке, цветы с могил на продажу собирали…
– Не знаю я ни о каких цветах!
– Да, ладно вам, батюшка. Не зря я перед иконами говорить отказался. Грешно… э-э… давать ложные показания. Тем более, что я и не допрашиваю вовсе. Я констатирую.
Отец Варфоломей поерзал по скамейке:
– Грешны мы все, Юра. И я не без греха…
– Ничего, не согрешишь – не покаешься, – понимающе кивнул Гринчук, – но я не об этом. Я хотел спросить у вас, что там с Норой происходит? Им же нужно кушать, а это значит, что нужно промышлять на тему еды и денег. А они вот уже третий день носа в мир не кажут. Странно ведь?
Отец Варфоломей задумчиво поглядел на проплывающие по небу облака. Потом наклонился, сорвал росший возле лавочки цветок и стал его внимательно рассматривать.
– Святой отец, не хочется прерывать вашей медитации, но вынужден напомнить, что мы с вами разговариваем.
– А не хочу я с тобой про это разговаривать, – не отрывая взгляда от цветка, сказал батюшка, – и не буду. И вообще, пора мне, дела.
– Нехорошо, святой отец, нехорошо. Когда вы попросили меня помочь старушке в квартирном вопросе, я ведь не стал вам рассказывать, что это не по моему профилю. И когда пацанов тех из банды вытаскивал по вашей же просьбе…
– Ну не могу я… – простонал отец Варфоломей, – весь мир тех людей обманул. И если я еще их обманывать стану… Не могу! Да и не может быть у Крыс, прости Господи, ничего для тебя интересного.
– Но…
– А если и найдешь что-то, то без меня. Сам иди к ним и разговаривай. Они тебя знают. И даже уважают. Сам поговори. А я пойду… – отец Варфоломей встал.
– Не пойду я к ним. Страшно. Я человек осторожный, в стремные места не хожу. Мне до пенсии несколько месяцев осталось.
– Не клоунствуй, капитан, – строго посмотрел на Гринчука священник.
– Да не клоунствую я, батюшка, – тяжело вздохнул Гринчук, – я ведь чего про странности заговорил? Еще одна осталась, странность непонятная. По поводу виновников сегодняшнего торжества. По моим сведениям, перед тем, как идти к Винтику, Димыч и Глыба выполняли еще одно задание Гири. Они ходили в Нору, чтобы шугануть оттуда Крыс. А потом поехали к безобидному Винтику и погибли. Ну и потом все эти странности и пошли. Так что в Нору я не пойду, страшно. И пришел я к вам не для того, чтобы Крыс подставить, а чтобы понять, не играет ли кто из них с огнем. Их ведь никто кроме вас, батюшка, жалеть не станет. Ежели что. – Гринчук тоже встал с лавки. – Снова жара. И хоть бы ветерок какой!
– Чего ты от меня хочешь, капитан Гринчук? – резко обернувшись, спросил отец Варфоломей. – Чего пришел?
– Я, собственно, пришел на похороны. И заодно поболтать. Привычка у меня такая, если можно что-то сделать незаметно и не привлекая ничьего внимания, лучше это так и сделать. Если теперь кто-нибудь у вас спросит, о чем это с ментом разговаривали, легко объяснить, что мент этот самый отбирал, извините за выражение, показания по поводу происшествия с венком. И все будут довольны. Честь имею, до свидания. Если вам, – Гринчук сказал это с нажимом и сделал паузу, отец Варфоломей отвел взгляд, – что ни будь понадобится – звоните. Кстати, чуть не забыл, у меня появился на время мобильный телефон. Можно теперь меня вызванивать и по нему.
Гринчук вытащил из кармана записную книжку, написал на листке номер мобильного телефона и вырвал листок:
– Вот, в любое время дня и ночи.
Отец Варфоломей взял листок и спрятал его в карман.
– До свидания, батюшка.
– Иди с Богом.
– А вот за это ручаться не могу, – улыбнулся невесело Гринчук, – или с Богом, или к черту. До свидания.
Отец Варфоломей проводил взглядом капитана, посмотрел несколько минут, как, жестикулируя, он поговорил о чем-то с сапером. Потом Гринчук, словно почувствовав взгляд священника, обернулся и помахал рукой.
Отец Варфоломей отвернулся, мелко перекрестился и пошел к своему дому, стоявшему метрах в двадцати от церкви, за кладбищенской оградой.
Разговор с Гринчуком обеспокоил его и одновременно напомнил, что забегавший вчера Тотошка, что-то бормотал невнятно о переменах в жизни и передавал настоятельную просьбу Ирины зайти.
Отец Варфоломей тяжело вздохнул. Как и Гринчук он всегда настороженно относился к происшествиям необычным и странным. К таковым на сегодняшний день относились, помимо неожиданного визита Юрки Гринчука, необычно аккуратная одежда Тотошки, его вымытый и ухоженный вид, а также то, что вот уже третий день не приходит никто из Норы за цветами на кладбище.
На предупреждение о том, что ожидаются пышные похороны и шикарные венки, Тотошка отмахнулся и сообщил, что не до мелочей теперь.
Отец Варфоломей переоделся и аккуратно переложил листок с номером мобильного телефона Гринчука в записную книжку.
– Я быстро, – ответил на вопрос жены отец Варфоломей, – нужно сходить по делу.
Гринчук, проводив взглядом фигуру отца Варфоломея, направляющуюся от дома к автобусной остановке, и покачал головой:
– Нет, пора мне. Дела, знаете ли.
Браток ждал опера в машине. Гринчук сел на переднее сидение, потянул носом:
– Что, до сих пор не куришь?
– Не-а! – не оборачиваясь к капитану, ответил Браток, – Леденцы вот грызу. Скоро совсем без зубов останусь.
– Такая вот селяви, – сочувственно кивнул Гринчук, – либо без зубов, либо с раком легких. Просто кошмар.
– Разобрались там?
– Там?
– Ну, со взрывом?
– Слышь, Браток, а ведь это тайна следствия. Нехорошо такие вопросы задавать.
Желваки на лице Братка напряглись:
– Куда едем?
– Понятия не имею. Честно. Куда подался, кстати, Гиря?
– Понятия не имею, – деревянным голосом ответил Браток. – Уехал и все.
– А куда собирался с утра?
– Как и все, в «Космос». Только я так думаю, что в кабак он теперь не поедет. Я у него такое выражение лица видел, когда у него в столе будильник зазвонил.
– Испугался, значит…
– Испугался! Теперь не дай Бог у него на пути оказаться.
– Съест.
Браток бросил быстрый неодобрительный взгляд на собеседника.
Опер этот взгляд заметил:
– Обидно за шефа?
– За себя обидно. Не с человеком будто разговариваете, Юрий Иванович, а с…
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Гринчук, – с кем же?
– С «шестеркой»…
– Да ну? А ты кто на самом деле? Деловой? Вор в законе? Законопослушный гражданин? И с тобой что, Гиря по-другому разговаривает? Или на меня можно обижаться, а на него нельзя?
Браток промолчал.
– Вот, молчишь. Запомни, Браток, к человеку относятся так, как он разрешает к себе относится. И не иначе. Выше, чем он себя ценит, его никто ценить не будет. И… Ладно, хрен с ней, с философией. Поехали, покатаемся по району. Может, увидим чего. Или даже Гирю встретим. Ты как, не испугаешься?
Браток шмыгнул носом.
– Или нет, стоп! Вспомнил, – капитан засмеялся, – с вашими разборками о святом забываешь. Поехали в райотдел, у нас там сегодня раздача жалованья. А в наше время – это большой праздник.
Глава 12
– Ну, здрасьте, а в спецназе, между прочим, год за полтора. Я ведь отмахал…
– Точно, извини – забыл. А теперь – свободен, капитан. У тебя пенсия, а мне еще работать и работать.
– Если что, я у батюшки.
– Только, ты, Юра, особо губу не раскатывай, – сказал священник Гринчуку, когда они медленно пошли от могил к церкви, – я ни у кого в стукачах не был и на старости лет не собираюсь.
– Упаси Бог, батюшка, как можно? Нашей структуре и в старые-то советские времена духовенство вербовать не разрешалось. Этим всегда занималась госбезопасность, – Гринчук присел, уворачиваясь от подзатыльника, – а вот рукоприкладство – не наш, и, насколько я знаю, не ваш метод.
– Метод, метод, – пробурчал отец Варфоломей, – дожился на старости лет. Какой-то мент в глаза может любую гадость сказать. Сейчас как погоню…
– Не нужно гнать. Я уже переродился и исправился. И почти наставился на путь истинный…
– Лизать тебе в аду сковороду раскаленную, за слова свои дерзкие!
– Только не надо угроз. Не надо. Мне и так страшно. Так страшно, что иногда хочется смеяться, – Гринчук остановился.
– Чего стал? Пошли в дом.
– Давайте лучше вон там, на лавочке, – серьезно предложил Гринчук.
– Чего так?
– Чего? – Гринчук тяжело вздохнул, – А если врать придется? Если мне придется врать перед иконами? Лишний грех…
– На лавочке так на лавочке, – согласился священник, – не поймешь тебя, раб божий, когда ты серьезно говоришь, а когда словоблудством занимаешься.
– Я и сам не пойму. Присаживайтесь, батюшка.
Отец Варфоломей сел на лавку, прикрытую от солнца и посторонних взглядов кустами сирени, и с блаженной улыбкой откинулся на спинку:
– Хорошо-то как.
– Хорошо, – поддержал его Гринчук, присаживаясь рядом.
– Ладно, – чуть помолчав, провозгласил батюшка, – чего сказать хотел?
– Да не сказать… Посоветоваться.
– Советуйся. Только…
– Я уже все понял. Ни каких личностей. Только общий разговор. Кстати, молебен Гиря заказал?
– Заказал. А тебе что?
– За погибших? Или как это правильно сказать?
– За погибших.
– Молитесь, батюшка, за убиенных.
Отец Варфоломей перекрестился:
– А сказали, что на рыбалке, динамитом.
– Не на рыбалке.
– В каком мире живем, Господи!
– В каком живет, в таком и живем, – невесело улыбнулся Гринчук. – И чем дальше живем, тем страньше. И в связи с этим я хотел спросить у вас, батюшка, вы ничего странного не замечаете в последнее время?
– Если хлопушки на кладбище подрывать не странно, то тогда ничего.
– Хлопушки… Хлопушки – это тоже странно. Обычно, если бы бомбу килограммов на пять… Или еще больше. А так… – Гринчук покачал головой.
Помолчали.
– Я о каких странностях спросить хотел… – Гринчук снова замолчал.
– Не тяни.
– Не тяну. Вы про взрыв возле клуба конечно слышали…
– Слышали… У меня вон почти два десятка могил на кладбище. Слышали…
– Ага. И еще несколько десятков раненых и покалеченных в больницах.
Священник перекрестился.
– Странный взрыв? – спросил Гринчук и сам себе ответил, – Странный. И вот после него все просто как с цепи сорвалось. И мелочи и крупные дела – все удивительнее и удивительнее. Как вы думаете, батюшка, нормально, что все Крысы исчезли с улиц района?
– Чего это ты про Крыс?
– Да я про бомжей…
– И я про них. Дались они тебе. Никому зла не делают. Живут люди…
– Делают они зло, батюшка, и по нашим законам и по вашим. Воровать грешно и с точки зрения уголовного кодекса и с точки зрения заповедей. Не укради. Но я не про это. Я про то, что сразу после того, как загремело возле клуба второй раз, Крыс как будто метлой смело с улиц. Странно…
– Чего странно? Тебе больше делать нечего? Убийствами занимайся, взрывом тем самым. Страшным.
– Я и занимаюсь. Только я как привык? Все происходит в мире традиционно и почти без изменений. Вор ворует, мент его ловит, мелкую сошку сажают, крупную выпускают… Знаете, привыкаешь. Как к шуму водопада. А потом вдруг бац – а в спину не дует. Что такое? Или комары исчезли. И лежишь всю ночь в тишине и думаешь, что же произошло. По секрету скажу, чтобы кого-нибудь поймать, нужно не бегать как угорелому, а сидеть и терпеливо ждать, когда чего-то вдруг изменится в окружающем пейзаже.
– Как паук в паутине, – подсказал батюшка.
– Как паук в паутине, – согласился Гринчук. – Вот и начали мне мозолить глаза эти изменения в пейзаже. И дыры в картинке. И отсутствие сквозняка. Я ведь не зря сказал, что работаю ушами. Я слушаю.
– Стукачей слушаешь?
– Грех, батюшка, такими словами бросаться. Людей разных слушаю. Тихих и спокойных… Или не тихих и не спокойных. И, между прочим, есть что послушать.
– Меня ваши дела…
– Знаю, не интересуют. Но… Судите сами. Перед тем, как в клубе начало рваться во второй раз, именно в тот день, на лоходроме кто-то опустил кассира. Чисто, на глазах у всех, и никто его не видел. Явно чужой. И профессионал. Странно? Странно.
Отец Варфоломей неопределенно пожал плечами, ясно давая понять, что не собирается высказывать по этому поводу никакого суждения.
– В тот же день, но ближе к вечеру, Глыба и Димыч едут к специфичному пареньку по кличке Винтик, большому рукодельнику и трудяге. Чуть-чуть помешанному на взрывах. Едут, значит, Димыч и Глыба, едут… Димыч, кстати, для нашего общего друзана Геннадия Федоровича, разные мокрые дела творит…
– Не интересно мне это! – прервал опера священник, – Не мое это дело!
– Послушайте, батюшка, вы что, и на исповеди так на прихожан голос повышаете?
– То на исповеди!
– Давайте будем считать, что и сейчас исповедь.
– Не богохульствуй!
– Ну, ладно. А если так, я вот тут выговорюсь, а вы меня на путь истинный подтолкнете. Это богоугодное дело? А я вдруг и впрямь…
– Ты… Ладно, говори дальше.
– Так вот, ребята едут и случайно погибают. Гиря знает, что их убили, но трупы находят за городом. И все, в том числе и наши, верят в то, что пацаны баловались динамитом. Странно? Странно. И вот тут я начинаю чувствовать, что вокруг что-то происходит странное. Крупное и мелкое. Сразу после гибели быков – взрывы в клубе. Причем, Гирю не убивают, а просто подкладывают в стол будильник. А ведь могли и мину. И сегодня тоже, могли убить, а не стали, просто припугнули. То есть, тот, кто взрывал первую бомбу перед клубом, очень сильно отличался от того, кто хулиганил потом. Кстати, Винтик, замочивши Димыча и Глыбу, благополучно испарился. И его никто не видел.
Гринчук потер виски:
– Голова что-то болит. С самого утра. Ну, Бог с ней. Да. Это крупные странности. А теперь мелкие. Крысы, которые портят наши отчеты уже в течение почти двадцати лет, вдруг испарились. Исчезли. Видели некоторых из них на рынке последний раз как раз перед ураганом.
– Ураган тоже Крысы устроили? – поинтересовался отец Варфоломей.
– Ураган устроили мусульмане, чтобы на Покровском соборе крест снести. Это, кстати, уже второй раз. Или третий?
Священник набрал в легкие воздуха.
– Я извиняюсь, – поспешил предотвратить взрыв Гринчук, – я больше не буду. Только вы не провоцируйте.
Священник выдохнул.
– В день урагана еще одна смешная история произошла. На Пятачке кто-то непостижимый опустил двух менял. Опять среди бела дня. И опять его никто не видел. Странно. Дальше. Крысы на рынке знаете что делали? Не поверите. Они покупали, – капитан произнес это слово по буквам, – они покупали палатку. Не странно? Странно. И среди покупавших, кстати, по моим сведениям, был ваш приятель Тотошка.
– Что еще у нас произошло? – задумался Гринчук. – Ага, Крысы на работу не вышли, оставили и места торговли и там где милостыню просили. И никто, в том числе, цыгане, этих мест не занял. Даже цыгане. Вот это уже очень странно. И до сих пор места пустуют.
Отец Варфоломей задумчиво почесал бороду:
– Точно?
– Как на духу! Вот я и задумался. И решил с вами посоветоваться. Может, и вы чего подскажите. Вы ведь всегда были в хороших отношениях с Крысами. С той же бабой Ириной. И с Тотошкой. Они же тут, на Ночлежке, цветы с могил на продажу собирали…
– Не знаю я ни о каких цветах!
– Да, ладно вам, батюшка. Не зря я перед иконами говорить отказался. Грешно… э-э… давать ложные показания. Тем более, что я и не допрашиваю вовсе. Я констатирую.
Отец Варфоломей поерзал по скамейке:
– Грешны мы все, Юра. И я не без греха…
– Ничего, не согрешишь – не покаешься, – понимающе кивнул Гринчук, – но я не об этом. Я хотел спросить у вас, что там с Норой происходит? Им же нужно кушать, а это значит, что нужно промышлять на тему еды и денег. А они вот уже третий день носа в мир не кажут. Странно ведь?
Отец Варфоломей задумчиво поглядел на проплывающие по небу облака. Потом наклонился, сорвал росший возле лавочки цветок и стал его внимательно рассматривать.
– Святой отец, не хочется прерывать вашей медитации, но вынужден напомнить, что мы с вами разговариваем.
– А не хочу я с тобой про это разговаривать, – не отрывая взгляда от цветка, сказал батюшка, – и не буду. И вообще, пора мне, дела.
– Нехорошо, святой отец, нехорошо. Когда вы попросили меня помочь старушке в квартирном вопросе, я ведь не стал вам рассказывать, что это не по моему профилю. И когда пацанов тех из банды вытаскивал по вашей же просьбе…
– Ну не могу я… – простонал отец Варфоломей, – весь мир тех людей обманул. И если я еще их обманывать стану… Не могу! Да и не может быть у Крыс, прости Господи, ничего для тебя интересного.
– Но…
– А если и найдешь что-то, то без меня. Сам иди к ним и разговаривай. Они тебя знают. И даже уважают. Сам поговори. А я пойду… – отец Варфоломей встал.
– Не пойду я к ним. Страшно. Я человек осторожный, в стремные места не хожу. Мне до пенсии несколько месяцев осталось.
– Не клоунствуй, капитан, – строго посмотрел на Гринчука священник.
– Да не клоунствую я, батюшка, – тяжело вздохнул Гринчук, – я ведь чего про странности заговорил? Еще одна осталась, странность непонятная. По поводу виновников сегодняшнего торжества. По моим сведениям, перед тем, как идти к Винтику, Димыч и Глыба выполняли еще одно задание Гири. Они ходили в Нору, чтобы шугануть оттуда Крыс. А потом поехали к безобидному Винтику и погибли. Ну и потом все эти странности и пошли. Так что в Нору я не пойду, страшно. И пришел я к вам не для того, чтобы Крыс подставить, а чтобы понять, не играет ли кто из них с огнем. Их ведь никто кроме вас, батюшка, жалеть не станет. Ежели что. – Гринчук тоже встал с лавки. – Снова жара. И хоть бы ветерок какой!
– Чего ты от меня хочешь, капитан Гринчук? – резко обернувшись, спросил отец Варфоломей. – Чего пришел?
– Я, собственно, пришел на похороны. И заодно поболтать. Привычка у меня такая, если можно что-то сделать незаметно и не привлекая ничьего внимания, лучше это так и сделать. Если теперь кто-нибудь у вас спросит, о чем это с ментом разговаривали, легко объяснить, что мент этот самый отбирал, извините за выражение, показания по поводу происшествия с венком. И все будут довольны. Честь имею, до свидания. Если вам, – Гринчук сказал это с нажимом и сделал паузу, отец Варфоломей отвел взгляд, – что ни будь понадобится – звоните. Кстати, чуть не забыл, у меня появился на время мобильный телефон. Можно теперь меня вызванивать и по нему.
Гринчук вытащил из кармана записную книжку, написал на листке номер мобильного телефона и вырвал листок:
– Вот, в любое время дня и ночи.
Отец Варфоломей взял листок и спрятал его в карман.
– До свидания, батюшка.
– Иди с Богом.
– А вот за это ручаться не могу, – улыбнулся невесело Гринчук, – или с Богом, или к черту. До свидания.
Отец Варфоломей проводил взглядом капитана, посмотрел несколько минут, как, жестикулируя, он поговорил о чем-то с сапером. Потом Гринчук, словно почувствовав взгляд священника, обернулся и помахал рукой.
Отец Варфоломей отвернулся, мелко перекрестился и пошел к своему дому, стоявшему метрах в двадцати от церкви, за кладбищенской оградой.
Разговор с Гринчуком обеспокоил его и одновременно напомнил, что забегавший вчера Тотошка, что-то бормотал невнятно о переменах в жизни и передавал настоятельную просьбу Ирины зайти.
Отец Варфоломей тяжело вздохнул. Как и Гринчук он всегда настороженно относился к происшествиям необычным и странным. К таковым на сегодняшний день относились, помимо неожиданного визита Юрки Гринчука, необычно аккуратная одежда Тотошки, его вымытый и ухоженный вид, а также то, что вот уже третий день не приходит никто из Норы за цветами на кладбище.
На предупреждение о том, что ожидаются пышные похороны и шикарные венки, Тотошка отмахнулся и сообщил, что не до мелочей теперь.
Отец Варфоломей переоделся и аккуратно переложил листок с номером мобильного телефона Гринчука в записную книжку.
– Я быстро, – ответил на вопрос жены отец Варфоломей, – нужно сходить по делу.
* * *
– Ты еще здесь долго будешь? – спросил у капитана Гринчука майор.Гринчук, проводив взглядом фигуру отца Варфоломея, направляющуюся от дома к автобусной остановке, и покачал головой:
– Нет, пора мне. Дела, знаете ли.
Браток ждал опера в машине. Гринчук сел на переднее сидение, потянул носом:
– Что, до сих пор не куришь?
– Не-а! – не оборачиваясь к капитану, ответил Браток, – Леденцы вот грызу. Скоро совсем без зубов останусь.
– Такая вот селяви, – сочувственно кивнул Гринчук, – либо без зубов, либо с раком легких. Просто кошмар.
– Разобрались там?
– Там?
– Ну, со взрывом?
– Слышь, Браток, а ведь это тайна следствия. Нехорошо такие вопросы задавать.
Желваки на лице Братка напряглись:
– Куда едем?
– Понятия не имею. Честно. Куда подался, кстати, Гиря?
– Понятия не имею, – деревянным голосом ответил Браток. – Уехал и все.
– А куда собирался с утра?
– Как и все, в «Космос». Только я так думаю, что в кабак он теперь не поедет. Я у него такое выражение лица видел, когда у него в столе будильник зазвонил.
– Испугался, значит…
– Испугался! Теперь не дай Бог у него на пути оказаться.
– Съест.
Браток бросил быстрый неодобрительный взгляд на собеседника.
Опер этот взгляд заметил:
– Обидно за шефа?
– За себя обидно. Не с человеком будто разговариваете, Юрий Иванович, а с…
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Гринчук, – с кем же?
– С «шестеркой»…
– Да ну? А ты кто на самом деле? Деловой? Вор в законе? Законопослушный гражданин? И с тобой что, Гиря по-другому разговаривает? Или на меня можно обижаться, а на него нельзя?
Браток промолчал.
– Вот, молчишь. Запомни, Браток, к человеку относятся так, как он разрешает к себе относится. И не иначе. Выше, чем он себя ценит, его никто ценить не будет. И… Ладно, хрен с ней, с философией. Поехали, покатаемся по району. Может, увидим чего. Или даже Гирю встретим. Ты как, не испугаешься?
Браток шмыгнул носом.
– Или нет, стоп! Вспомнил, – капитан засмеялся, – с вашими разборками о святом забываешь. Поехали в райотдел, у нас там сегодня раздача жалованья. А в наше время – это большой праздник.
Глава 12
Люди из ближайшего окружения Геннадия Федоровича очень чутко реагировали на настроение шефа. В том смысле, что сразу понимали, когда им может грозить неприятность. Такое случалось достаточно часто, поэтому в минуты, когда и без того не слишком благодушный настрой Геннадия Федоровича сменялся на не совсем благодушный и на совсем не благодушный, ближайшее окружение полностью переключалось на то, чтобы, не дай Бог, не оказаться на пути его негативных эмоций.
Это позволяло избежать длительных словоизлияний, рукоприкладства, травм и, возможно, немотивированных смертей. Сама по себе такая осторожность была неплоха, но имела еще и обратную, плохую, как и полагается, сторону.
Водитель и телохранители так много сил и внимания тратили на то, чтобы не спровоцировать вспышку гнева своего любимого работодателя, что ни сил, ни внимания не хватало ни на что больше. Это, во многом, и объясняло то, что никто из потенциально заинтересованных лиц не обратил внимания на серый «жигуленок-копейку», пристроившийся за машиной с охраной Геннадия Федоровича.
«Копейка» особо не приближалась, но и оттереть себя от кортежа никому не позволяла. За городом, на трассе, «жигули» немного отстали. Если бы кто-нибудь из охраны заметил это сопровождение, то легко могли бы блокировать дорогу, либо просто оторваться, используя возможности БМВ.
При других обстоятельствах, машины Гири, разогнавшись до привычных ста пятидесяти, оторвались бы от «копейки», даже не заметив ее, но после странных событий на кладбище, Геннадий Федорович вдруг стал проявлять осторожность.
Нажавший было на педаль газа, водитель получил болезненный удар в спину:
– На тот свет торопишься?
– Чего? – не понял водитель и получил еще один подзатыльник.
– Мало тебе прикола с венком, козел? А если кто с тормозами также пошутковал?
Водитель разом вспотел, представив себе, как машина на ста пятидесяти вылетает с трассы…
– До ста, не больше, – приказал Гиря.
Еще только сев в машину возле кладбища, он попытался вызвонить Андрея Петровича, но в офисе вежливая сука ответила, что Андрея Петровича нет, и когда он появится – неизвестно.
Неизвестно! Больше Гиря звонить не стал. Его сейчас не устраивал разговор по телефону. Ему нужно было посмотреть в глаза этому гаду и потребовать от него решительных действий. И первым – нужно было помириться с айзерами. Не хватало еще ожидать удара с их стороны. Даже завоевания последних дней готов был Гиря вернуть черным.
То, что Андрей Петрович почти наверняка сейчас находится у себя на даче, на краю крутого и тщательно охраняемого поселка, Гиря знал почти наверняка. Как знал и то, что Андрей Петрович может и не захотеть с ним разговаривать.
Не захочет… Пусть только попробует! Гиря напомнит ему, что сила, грубая физическая сила, находится не в холеных руках Андрея Петровича, а в твердых руках Геннадия Федоровича. Если нужно будет, охранники Гири проведут показательную разборку с охранниками этого холеного интеллигента. Девять человек хватит, чтобы немного согнать спесь с Андрея Петровича.
Запиликал мобильный телефон.
– Да? – спросил Гиря.
– Это вы, Геннадий Федорович, приближаетесь к поселку? – Голос Андрея Петровича был спокоен и бесцветен.
Гиря скрипнул зубами. Сука, это как он засек?
– Это я!
– И чем я обязан такой чести? – сухо поинтересовался Андрей Петрович.
– Приеду – сообщу.
– Я не думаю, что смогу вас принять, уважаемый Геннадий Федорович.
– А мне насрать, что вы думаете, уважаемый Андрей Петрович! – прорычал Гиря и выключил телефон.
Разборка так разборка.
– Приготовиться! – негромко сказал Гиря, ни к кому не обращаясь конкретно, но водитель и три телохранителя отреагировали быстро и четко.
Водитель трижды щелкнул переключателем фар, телохранители синхронно извлекли пистолеты и передернули затворы. Обе машины сопровождения почти одновременно трижды мигнули фарами, подтверждая свою готовность.
– Если попытаются остановить возле КПП – прорываемся, – скомандовал Геннадий Федорович.
– Машину покоцаем, – на всякий случай предупредил водитель и вжал голову в плечи.
– Не твое дело!
– Нет базара. А если кто на дороге будет стоять?
– Сигналь, а потом дави.
Водитель еще ниже наклонился к рулю. Хреновое это дело, на мокрое идти. И то, что это приказал сам Гиря – особо не успокаивало.
Дорога к поселку вела через лес – сосна с дубом, вдоль дороги тянулся густой кустарник.
Это ж, наверное, ему стуканули с поста, подумал Геннадий Федорович. Наверное, у него на дорогах и в лесу вокруг поселка есть посты. Гиря представил себе на секунду, как из придорожных кустов огненным колобком вылетает граната из гранатомета, и машина, вместе с ним, Гирей, и с его бойцами, разлетается в клочья, развешивая на соснах новогодними украшениями обломки БМВ и внутренности людей.
Не посмеет, подумал Гиря, не посмеет. И остановить не посмеет. Ни на КПП, ни возле дома. Он без Гири – ничто. Холеный, надутый ноль. Гиря кивнул своим мыслям. Полный ноль.
Шлагбаум на въезде в поселок был поднят, два охранника, в полувоенной форме, спокойно стояли в стороне, проводив взглядом проезжающие машины.
Гиря удовлетворенно усмехнулся. Все получилось. Съехал с базара, Андрей Петрович. Съехал с базара.
Водитель остановил машину возле ворот дачи Андрея Петровича. Дача стояла несколько особняком, сам поселок начинался в полукилометре от нее и пологой дугой огибал небольшое озеро. Дома стояли на достаточном удалении друг от друга, и кто в этих домах живет – Гиря даже не догадывался. Кто-то крутой. Собственно, и на даче у Андрея Петровича Гиря бывал не так уж часто. И только по личному приглашению.
Гиря подождал, пока из остановившихся машин выйдут его телохранители, потом, не спеша, вышел сам. Огляделся. Хорошо, блин, устроились. Тихо здесь. Не далеко от города, а впечатление, будто на другом краю света. Круто. Нужно будет выяснить, можно ли и себе здесь домик построить.
Из дома вышел Андрей Петрович. Быстро идет, удовлетворенно ответил Гиря, обделался, гад! Теперь вот так, на цырлах, будешь всегда бегать. Прошло твое время.
– Привет! – начал свою речь Геннадий Федорович.
Он по дороге прикинул несколько разных вариантов предстоящего разговора и теперь решил использовать один из них. Такая предусмотрительность вообще не была свойственна Геннадию Федоровичу, но слишком уж ответственным был разговор, и слишком много от него ждал Гиря. И в который раз убедился, что стратегическое планирование – не его конек. Потому что Андрей Петрович не стал ни лебезить, ни наезжать. Андрей Петрович просто задал вопрос:
– Это не твой «жигуль» шел за вами от самой трассы?
– »Жигуль»? – не сразу въехал Гиря.
– Ну да, серые «жигули» первой модели. Я понимаю, не твои?
Геннадий Федорович недоуменно пожал плечами.
– Так ты и твои козлы что, ни разу не оглянулись? Вы, банда уродов, не смогли заметить за собой хвост? – Андрей Петрович повысил голос. – Кого вы сюда за собой притащили?
Гиря сглотнул. Вздохнул и задержал дыхание.
– Что смотришь, урод? Мозги совсем пропил? – Андрей Петрович усмехнулся брезгливо, не обращая никакого внимания на то, что окружают его люди Гири. Он их, казалось, не замечал. Он смотрел только на виновника всех происшествий. Смотрел с отвращением и брезгливостью.
– Я пошлю своих людей, – выдавил, наконец, Гиря, – они разберутся.
– Не нужно, теперь уже будут разбираться мои люди. – Андрей Петрович поднес к лицу рацию, которую все время держал в руке:
– Третий!
– Третий слушает, – отозвался почти не искаженный помехами голос.
– Что с машиной?
– Стоит в кустах, метрах в ста пятидесяти от Порога.
– Водитель.
– От машины не отходил. Мы пока не приближались.
– Взять его. Живым. Немедленно. Как понял, третий?
– Взять живым.
– Выполняй! – Андрей Петрович опустил рацию. – Оставь своих кретинов здесь, а мы сходим поговорим в дом.
Гиря кивнул. Он был подавлен. Все мысли о том, чтобы продемонстрировать свою крутизну куда-то ушли. Осталась только пустота и неуверенность, переходящая в страх. И где-то в глубине тлела надежда, что вот теперь, через несколько минут, этот третий, которому Андрей Петрович приказал разобраться с кем-то, приехавшим за Гирей от самого города, доложит, что все в порядке, что этот неизвестный перестал быть неизвестным, и что теперь больше никто не станет угрожать Гире…
Приблизительно об этом же думал и Андрей Петрович. Правда, это была не надежда, а твердая уверенность, и не тлела она, а была солидной и надежной, как все мысли Андрея Петровича. Он был уверен в себе и в своих людях, а те, в свою очередь, верили в Андрея Петровича и себя.
Соблюдая все предосторожности, старший третьего патруля, двинул своих людей к машине-нарушителю. Двое, Тридцать третий и Тридцать четвертый, страховали со стороны, а сам старший и третий его подчиненный, бесшумно приблизились к «копейке», благо, неизвестный водитель, прячась от постороннего глаза, загнал ее в кусты, тем самым резко ограничив себе поле зрения.
Подобные операции неоднократно отрабатывались, так что все понимали друг друга без слов. И все происходило без малейшей задержки. И все должно было закончиться через минуту. Все и закончилось через минуту. Только ни в машине, ни возле нее ни кого не оказалось. Старший патруля замер, оглядываясь по сторонам.
Это позволяло избежать длительных словоизлияний, рукоприкладства, травм и, возможно, немотивированных смертей. Сама по себе такая осторожность была неплоха, но имела еще и обратную, плохую, как и полагается, сторону.
Водитель и телохранители так много сил и внимания тратили на то, чтобы не спровоцировать вспышку гнева своего любимого работодателя, что ни сил, ни внимания не хватало ни на что больше. Это, во многом, и объясняло то, что никто из потенциально заинтересованных лиц не обратил внимания на серый «жигуленок-копейку», пристроившийся за машиной с охраной Геннадия Федоровича.
«Копейка» особо не приближалась, но и оттереть себя от кортежа никому не позволяла. За городом, на трассе, «жигули» немного отстали. Если бы кто-нибудь из охраны заметил это сопровождение, то легко могли бы блокировать дорогу, либо просто оторваться, используя возможности БМВ.
При других обстоятельствах, машины Гири, разогнавшись до привычных ста пятидесяти, оторвались бы от «копейки», даже не заметив ее, но после странных событий на кладбище, Геннадий Федорович вдруг стал проявлять осторожность.
Нажавший было на педаль газа, водитель получил болезненный удар в спину:
– На тот свет торопишься?
– Чего? – не понял водитель и получил еще один подзатыльник.
– Мало тебе прикола с венком, козел? А если кто с тормозами также пошутковал?
Водитель разом вспотел, представив себе, как машина на ста пятидесяти вылетает с трассы…
– До ста, не больше, – приказал Гиря.
Еще только сев в машину возле кладбища, он попытался вызвонить Андрея Петровича, но в офисе вежливая сука ответила, что Андрея Петровича нет, и когда он появится – неизвестно.
Неизвестно! Больше Гиря звонить не стал. Его сейчас не устраивал разговор по телефону. Ему нужно было посмотреть в глаза этому гаду и потребовать от него решительных действий. И первым – нужно было помириться с айзерами. Не хватало еще ожидать удара с их стороны. Даже завоевания последних дней готов был Гиря вернуть черным.
То, что Андрей Петрович почти наверняка сейчас находится у себя на даче, на краю крутого и тщательно охраняемого поселка, Гиря знал почти наверняка. Как знал и то, что Андрей Петрович может и не захотеть с ним разговаривать.
Не захочет… Пусть только попробует! Гиря напомнит ему, что сила, грубая физическая сила, находится не в холеных руках Андрея Петровича, а в твердых руках Геннадия Федоровича. Если нужно будет, охранники Гири проведут показательную разборку с охранниками этого холеного интеллигента. Девять человек хватит, чтобы немного согнать спесь с Андрея Петровича.
Запиликал мобильный телефон.
– Да? – спросил Гиря.
– Это вы, Геннадий Федорович, приближаетесь к поселку? – Голос Андрея Петровича был спокоен и бесцветен.
Гиря скрипнул зубами. Сука, это как он засек?
– Это я!
– И чем я обязан такой чести? – сухо поинтересовался Андрей Петрович.
– Приеду – сообщу.
– Я не думаю, что смогу вас принять, уважаемый Геннадий Федорович.
– А мне насрать, что вы думаете, уважаемый Андрей Петрович! – прорычал Гиря и выключил телефон.
Разборка так разборка.
– Приготовиться! – негромко сказал Гиря, ни к кому не обращаясь конкретно, но водитель и три телохранителя отреагировали быстро и четко.
Водитель трижды щелкнул переключателем фар, телохранители синхронно извлекли пистолеты и передернули затворы. Обе машины сопровождения почти одновременно трижды мигнули фарами, подтверждая свою готовность.
– Если попытаются остановить возле КПП – прорываемся, – скомандовал Геннадий Федорович.
– Машину покоцаем, – на всякий случай предупредил водитель и вжал голову в плечи.
– Не твое дело!
– Нет базара. А если кто на дороге будет стоять?
– Сигналь, а потом дави.
Водитель еще ниже наклонился к рулю. Хреновое это дело, на мокрое идти. И то, что это приказал сам Гиря – особо не успокаивало.
Дорога к поселку вела через лес – сосна с дубом, вдоль дороги тянулся густой кустарник.
Это ж, наверное, ему стуканули с поста, подумал Геннадий Федорович. Наверное, у него на дорогах и в лесу вокруг поселка есть посты. Гиря представил себе на секунду, как из придорожных кустов огненным колобком вылетает граната из гранатомета, и машина, вместе с ним, Гирей, и с его бойцами, разлетается в клочья, развешивая на соснах новогодними украшениями обломки БМВ и внутренности людей.
Не посмеет, подумал Гиря, не посмеет. И остановить не посмеет. Ни на КПП, ни возле дома. Он без Гири – ничто. Холеный, надутый ноль. Гиря кивнул своим мыслям. Полный ноль.
Шлагбаум на въезде в поселок был поднят, два охранника, в полувоенной форме, спокойно стояли в стороне, проводив взглядом проезжающие машины.
Гиря удовлетворенно усмехнулся. Все получилось. Съехал с базара, Андрей Петрович. Съехал с базара.
Водитель остановил машину возле ворот дачи Андрея Петровича. Дача стояла несколько особняком, сам поселок начинался в полукилометре от нее и пологой дугой огибал небольшое озеро. Дома стояли на достаточном удалении друг от друга, и кто в этих домах живет – Гиря даже не догадывался. Кто-то крутой. Собственно, и на даче у Андрея Петровича Гиря бывал не так уж часто. И только по личному приглашению.
Гиря подождал, пока из остановившихся машин выйдут его телохранители, потом, не спеша, вышел сам. Огляделся. Хорошо, блин, устроились. Тихо здесь. Не далеко от города, а впечатление, будто на другом краю света. Круто. Нужно будет выяснить, можно ли и себе здесь домик построить.
Из дома вышел Андрей Петрович. Быстро идет, удовлетворенно ответил Гиря, обделался, гад! Теперь вот так, на цырлах, будешь всегда бегать. Прошло твое время.
– Привет! – начал свою речь Геннадий Федорович.
Он по дороге прикинул несколько разных вариантов предстоящего разговора и теперь решил использовать один из них. Такая предусмотрительность вообще не была свойственна Геннадию Федоровичу, но слишком уж ответственным был разговор, и слишком много от него ждал Гиря. И в который раз убедился, что стратегическое планирование – не его конек. Потому что Андрей Петрович не стал ни лебезить, ни наезжать. Андрей Петрович просто задал вопрос:
– Это не твой «жигуль» шел за вами от самой трассы?
– »Жигуль»? – не сразу въехал Гиря.
– Ну да, серые «жигули» первой модели. Я понимаю, не твои?
Геннадий Федорович недоуменно пожал плечами.
– Так ты и твои козлы что, ни разу не оглянулись? Вы, банда уродов, не смогли заметить за собой хвост? – Андрей Петрович повысил голос. – Кого вы сюда за собой притащили?
Гиря сглотнул. Вздохнул и задержал дыхание.
– Что смотришь, урод? Мозги совсем пропил? – Андрей Петрович усмехнулся брезгливо, не обращая никакого внимания на то, что окружают его люди Гири. Он их, казалось, не замечал. Он смотрел только на виновника всех происшествий. Смотрел с отвращением и брезгливостью.
– Я пошлю своих людей, – выдавил, наконец, Гиря, – они разберутся.
– Не нужно, теперь уже будут разбираться мои люди. – Андрей Петрович поднес к лицу рацию, которую все время держал в руке:
– Третий!
– Третий слушает, – отозвался почти не искаженный помехами голос.
– Что с машиной?
– Стоит в кустах, метрах в ста пятидесяти от Порога.
– Водитель.
– От машины не отходил. Мы пока не приближались.
– Взять его. Живым. Немедленно. Как понял, третий?
– Взять живым.
– Выполняй! – Андрей Петрович опустил рацию. – Оставь своих кретинов здесь, а мы сходим поговорим в дом.
Гиря кивнул. Он был подавлен. Все мысли о том, чтобы продемонстрировать свою крутизну куда-то ушли. Осталась только пустота и неуверенность, переходящая в страх. И где-то в глубине тлела надежда, что вот теперь, через несколько минут, этот третий, которому Андрей Петрович приказал разобраться с кем-то, приехавшим за Гирей от самого города, доложит, что все в порядке, что этот неизвестный перестал быть неизвестным, и что теперь больше никто не станет угрожать Гире…
Приблизительно об этом же думал и Андрей Петрович. Правда, это была не надежда, а твердая уверенность, и не тлела она, а была солидной и надежной, как все мысли Андрея Петровича. Он был уверен в себе и в своих людях, а те, в свою очередь, верили в Андрея Петровича и себя.
Соблюдая все предосторожности, старший третьего патруля, двинул своих людей к машине-нарушителю. Двое, Тридцать третий и Тридцать четвертый, страховали со стороны, а сам старший и третий его подчиненный, бесшумно приблизились к «копейке», благо, неизвестный водитель, прячась от постороннего глаза, загнал ее в кусты, тем самым резко ограничив себе поле зрения.
Подобные операции неоднократно отрабатывались, так что все понимали друг друга без слов. И все происходило без малейшей задержки. И все должно было закончиться через минуту. Все и закончилось через минуту. Только ни в машине, ни возле нее ни кого не оказалось. Старший патруля замер, оглядываясь по сторонам.