Страница:
1 Подробнее об этом см. в соответствующей главе этой книги.
Вообще-то, для того чтобы наука образовалась и научное знание развивалось, на практике обычно бывает достаточно даже весьма расплывчатого и неявного определения науки, принятого в научном сообществе. Лучше даже сказать, что коль скоро наука и научное сообщество образовались в составе культуры, то это само по себе означает, что между членами научного сообщества уже сложилось и существует некое согласие относительно принципов научной деятельности и критериев научности. В силу этого большинство работающих ученых (абсолютное в такие эпохи, когда с наукой "все в порядке", и "квалифицированное" даже тогда, когда философы и некоторые из виднейших деятелей самой науки - обычно из старшего поколения - говорят о кризисе) вообще не считает нужным ломать себе голову над строгим
318
определением науки: в самом деле, зачем пытаться специально определять то, что для профессионалов самоочевидно? Пусть этим занимаются философы, если им нечего больше делать: наука сама себе философия в том простейшем смысле этого тезиса, что она сама себя обосновывает и что ее успешное развитие служит лучшим ее обоснованием и оправданием. Не будем сейчас ставить под сомнение такое мнение, хотя и сегодня в среде ученых оно имеет немало оппонентов. Но для того чтобы обсуждать общие проблемы науки (или, как любят говорить философы, чтобы заниматься рефлексией науки), приходится так или иначе определить этот предмет обсуждения. Поскольку феноменология с самого начала была именно рефлексией науки, то и нам, для того чтобы можно было заняться реконструкцией логики исторического развития феноменологических идей, придется сформулировать и принять такое "рабочее" определение в некотором первом приближении. Зачем оно нужно конкретно, надеюсь, станет понятно в ходе дальнейшего изложения.
В самых главных чертах это определение могло бы звучать примерно так: всякая наука претендует на то, что главный ее состав - это ее результаты, которые представляют собой истинное знание об избранном предмете, не зависящем в своих характеристиках от познающего [1] субъекта (поэтому имеет смысл говорить именно о научном открытии, в отличие, скажем, от творения художника или композитора). Эти результаты общезначимы, то есть их можно воспроизводить, используя стандартные методы, которые тем самым также входят в состав научного знания (конечно, для того чтобы повторить научное достижение, нужна соответствующая квалификация и удовлетворительное оборудование). Далее - это, впрочем, следствие из предыдущего - результаты науки и ее методы, коль скоро они вошли в состав и обиход науки, становятся "обезличенными" - это значит, что после того, как открытие кем-то сделано и метод найден, они меняют свой первоначальный неповторимый облик ("печать гения") и превращаются в общее достояние - принимают такую форму, которая позволяет усвоить методы работы каждому, кто этого пожелает, а информация об открытии должна быть такой, чтобы любой член профессионально
319
го сообщества, владеющий языком этой науки, понял эту информацию адекватно и совершенно однозначно. Наконец, основы этих знаний и методов должны беспрепятственно передаваться новому поколению профессионалов с помощью стабильных учебников и стандартных общеобразовательных и профессиональных программ, степень освоения которых должна быть удостоверена стандартной и беспристрастной, "обезличенной" процедурой - экзаменом или публичной защитой, в ходе которых не должны играть никакой роли индивидуальные особенности экзаменатора и экзаменуемого; к тому же они тоже проводятся в соответствии со стандартными требованиями, принятыми синклитом специалистов.
1 Мы выделили этот термин для того, чтобы не произошло смешения двух принципиально разных понятий: субъекта познания и человеческого существа, который так или иначе воздействует на предмет познания - будь то "физически" (материально), когда речь идет о естествознании, будь то информационно или эмоционально, когда речь идет об исследовании социальных процессов и человеческого поведения, будь то "идеально", когда ученый преобразует идеальные (теоретические), сконструированные сознанием объекты, фактически меняя предмет своего исследования (например, когда математик задает базовые аксиомы или правила преобразования идеальных объектов).
Нетрудно заметить, что весь этот набор характеристик (если, конечно, ограничиться только информационным аспектом, составом научного знания) есть не что иное, как совокупность общих требований рациональности [1] и связанных с ними правил поддержки в научном сообществе "тонуса рациональности", необходимого для самого ее существования. Признание подобных требований в качестве само собой разумеющихся норм собственной работы было характерно для феноменологической школы, не говоря уж о ее основателе.
1 Сейчас мы оставим в стороне вопрос о природе научной рациональности к нему мы в свое время вернемся. Пока нам достаточно принять этот набор требований как наличную систему ценностей, которые, в общем, признает ученый.
Но как и почему рациональность, которая столь недавно считалась само собой разумеющимся и потому непроблематичным, неотъемлемым качеством мышления, вообще стала проблемой? Как и почему сложилась, а потом превратилась в мощное движение философская школа, которая стала исследовать, исповедовать и обосновывать научный рационализм? Только ли потому, что в обществе стала подниматься и набирала силу волна иррационалистических настроений, которой эти люди считали нужным противостоять, поскольку видели в иррационализме, так сказать, "внешнюю угрозу" науке и научному сообществу, к которому они сами принадлежали? Ответить на эти вопросы (а по ходу дела и показать второй смысл тезиса о коллективном характере феноменологических идей, с которого я начал эту главу) нам поможет очерк истории феноменологического движения.
Эдмунд Гуссерль родился 8 апреля 1859 г. в г. Проснице (Простежове) в Моравии, в семье торговца платками Абрама Адольфа Гуссерля, женой которого была Юлия, урожденная Зелингер. Гуссерли жили
320
в этом городе на протяжении нескольких поколений - в фамильной книге еврейской общины (которая была самой большой в Моравии и отличалась весьма либеральными принципами в конфессиональных вопросах) с 1789 г. перечислены пятнадцать семей с этим именем.
Напомним, что после мартовской революции 1848 г. немецкие евреи обрели равноправие, и потому для отпрысков Гершеля Гуссерля, деда будущего философа, оказались открытыми разные пути в жизни. Старший и младший братья Эдмунда, Генрих и Эмиль, наследовали отцовское дело. Эдмунд же был определен в главную городскую школу, прежде для евреев недоступную. Осенью 1868 г. отец отправил его в Вену, в одну из тамошних реальных гимназий. Спустя год обучения здесь школьные годы Э.Гуссерля продолжались в немецкой гимназии города Ольмюц, где он в 1876 г. и получил аттестат зрелости. По мнению преподавателей, учился он, мягко говоря, без особого пыла, но в предэкзаменационные дни проявлял редкостную трудоспособность: как рассказывала Мальвина, жена Гуссерля, гимназические годы ее будущего мужа завершились комическим эпизодом: перед выпускным экзаменом по математике синклит учителей, на основании предварительного собеседования, которое обычно проводилось с выпускниками, единогласно вынес вердикт, что Эдмунд непременно провалится, поскольку до сих пор валял дурака, вместо того, чтобы серьезно заниматься. Узнав о таком мнении, Гуссерль в день экзамена поднялся в 5 утра, проштудировал весь нужный учебный материал... и блестяще ответил на все каверзные вопросы высокопрофессиональной и весьма строгой комиссии! Кончилось тем, что директор гимназии, обращаясь к председателю экзаменационной комиссии [1], с гордостью сказал: "Господин советник, Гуссерль - худший из наших учеников!" [2].
1 Председатель комиссии не мог быть членом педагогического коллектива гимназии, обычно его назначали из числа известных специалистов "со стороны" или высоких чиновников.
2 Любопытно, что много лет спустя с ним повторилась та же история: Геттингенский университет, куда Гуссерль ранее был назначен, по протекции Дильтея, экстраординарным профессором, не согласился с предложением министерства избрать его на должность ординарного профессора, поскольку предлагаемый кандидат "не имеет таланта"... Чудны дела Твои, о Господи...
Впрочем, важнее было другое: штурмовая подготовка к экзамену открыла взору Гуссерля поразительную красоту математических теорий, что, видимо, во многом предопределило направление его будущих исследований.
С осени 1876 г. Гуссерль на протяжении трех семестров изучает астрономию в университете Лейпцига, а по ходу дела также математику, физику и философию. Здесь он познакомился с Томасом Масари
321
ком, будущим президентом Чехословацкой республики (тот был на 9 лет старше). Именно Масарик привлек внимание Гуссерля к истокам философии Нового времени, концепциям Декарта, Лейбница и английских эмпириков, а также к работам современного философа Франца Брентано, идеи которого оказали решающее влияние на формирование исходной платформы собственных философских поисков Гуссерля.
Летний семестр 1878 г. Гуссерль проводит в Берлинском университете, изучая и здесь математику (у К. Вейерштрасса и Л. Кронекера) и философию (у Ф. Паульсена). В начале 1881 г. он уезжает из Берлина в Вену, где заканчивает свой университетский курс. Итогом стала защита в 1882 г. диссертации на тему "Некоторые вопросы теории вариационного исчисления" ("Beitrage zur Theorie der Variationsrechnung"). Здесь, в Вене, Гуссерль снова встретил Масарика и под его влиянием основательно проштудировал Новый Завет, результатом чего были весьма глубокие перемены в его мышлении. Как вспоминал сам Гуссерль сорок лет спустя, эти занятия способствовали тому, что он в конечном счете сменил математику на философию, чтобы "посредством некоей строгой философской науки найти путь к Богу и праведной жизни". Но, обратившись тогда к философским трудам, он увидел, что современная впрочем, не только современная - философия не способна предоставить основание для решения такой задачи, потому что труды философов полны неясностей, недосказанностей, рассуждения не строги и потому не убедительны.
Летом 1883 г. он на семестр возвращается в Берлин к К. Вейерштрассу, где занимается теорией абелевых функций. Потом, с октября 1883 г., следует годичная стажировка в качестве вольнослушателя в Ольмюце и Вене. После отбытия обязательного в Германии срока воинской службы Гуссерль возвращается в Вену и до лета 1886 г. слушает курс лекций Ф. Брентано. "Чистая фактичность, с которой он (Брентано) подходил к сути всех проблем, тонкое диалектическое обращение с различными возможными аргументами, исключение двусмысленностей, сведение всех философских понятий к их первоистокам в созерцании - все это наполнило меня восхищением и искренним доверием". В результате у него окончательно созрело убеждение, что ему следует избрать именно философию в качестве дела жизни, что она может стать для него полем серьезной работы, что здесь тоже можно и нужно применять строгие методы.
В 1886 г. по приглашению Ф. Брентано Гуссерль приезжает в Галле, где получает доцентуру на философском факультете местного университета у Карла Штумпфа, который был раньше учеником Брентано. Сам Штумпф в то время, в русле "описательной психологии" в стиле установок Брентано, занимался анализом восприятия тональности, что оказалось немаловажным для формирования оснований гуссерлевской феноменологии.
322
Приехав в Галле в возрасте 27 лет, Гуссерль остался здесь на полтора десятилетия. За это время он женился на Мальвине (урожденной Штейншнейдер), тоже еврейке, которая родила ему в 1892 г. дочь Элизабет ("Элли") и двух сыновей - Герхарда (в 1893 г.) и Вольфганга (в 1895 г.), а также опубликовал первый большой труд "Логические исследования" [1]. В этой работе Гуссерль критикует весьма влиятельную тогда точку зрения "психологизма", согласно которой логические понятия и законы есть не что иное, как психические образования, "привычки мышления".
1 Первая его часть под названием "Пролегомены к чистой логике" вышла в свет в 1900 г. Вторая часть "Логических исследований", опубликованная несколько позднее под титулом "Исследования по феноменологии и теории познания", была посвящена обоснованию трактовки логических объектов как идеальных образований, которые, согласно тогдашнему мнению Гуссерля, доступны созерцанию, но не чувственному, а интеллектуальному "категориальному".
В числе друзей семьи Гуссерлей в Галле, наряду с уже упоминавшимся К. Штумпфом, были также математик Георг Кантор и филолог Ганс фон Арним. Имена эти конечно же известны не только профессионалам. Добавим, что близкий родственник его жены, Морщ Штейншнейдер, был тоже крупным ученым-ориенталистом, видным специалистом по древнееврейской литературе. В эти же годы Гуссерль ведет довольно оживленную полемику с Алексиусом Мейнонгом (с которым у него завязываются впоследствии дружеские отношения) и Эрнстом Махом.
"Логические исследования", а также, согласно принятым в университетской среде обычаям, и круг знакомств в научной среде обеспечили Гуссерлю достаточную известность - и, как следствие, он был назначен Министерством образования, по протекции Дильтея, в 1901 г. в более престижный Геттингенский университет, на должность экстраординарного профессора с предоставлением специальной кафедры (где, однако, его творческий путь отнюдь не был усыпан розами, поскольку тогда на философском факультете "правили бал" историки. Историком был и декан философского факультета). Однако, вспоминая в одном из писем к А.Мейнонгу этот период своей жизни (календарно 1901 - 1916 гг.), Гуссерль писал: "Что мгновенно всплывает на первом плане моего сознания и сразу же снимает всю горечь последних лет, так это великолепие научной жизни в этом университете, и особенно в кругах естествоиспытателей (к которым я был особенно близок)".
323
Друзьями семьи Гуссерлей в Геттингене были его университетские коллеги, математик Давид Гильберт и инженер Константин Каратеодори (звезда первой величины в тогдашнем техническом мире).
В зимнем семестре 1901-1902 гг. Гуссерль приступил к преподавательской деятельности. В это же время феноменологическое движение оформляется и организационно - правда, сначала не в Геттингене, а в Мюнхене, благодаря активности студента Мюнхенского университета Иоханнеса Дауберта, ученика Т.Липпса. Этот студент преисполнился восторга, прочитав "Логические исследования" Гуссерля, познакомился с автором, а потом организовал кружок по изучению этой работы (точнее сказать, переориентировал группу, которой руководил Липпс, на изучение "Логических исследований" [1]. Ядро группы составили, кроме Дауберта, также Александр Пфендер, Мориц Гейгер и Адольф Рейнах. В 1906 г. к этой группе присоединился Макс Шелер, будущий виднейший представитель религиозной антропологии, который также практиковал феноменологический метод философского исследования.
В 1904 г. Гуссерль побывал на заседаниях мюнхенского кружка, а спустя год, во время каникул, которые проводил в Зеефельде (недалеко от Инсбрука), продолжил оживленные дискуссии с Пфендером и Даубертом. В результате этих бесед он мало-помалу осознает, что его идеи по сути движутся в русле трансцендентализма; после этого феноменология в его глазах предстала как трансцендентальная теория сознания, конституирующего любые мыслимые объекты. Это уже означало глубокое расхождение во мнениях с большинством "мюнхенцев": с их психологистской позиции такой угол зрения представлялся возвратом к архаичной идеалистической точке зрения. Со своей стороны, Гуссерль теперь характеризовал их собственные взгляды как "натурализм" и "объективизм". На основе материалов этих дискуссий Гуссерль прочел в летнем семестре 1907 г. спецкурс "Основные моменты феноменологии и критики разума" ("Hauptstuecke aus der PhSnomenologie und Kritik der Vernunft") [2].
1 Установка которых, кстати, сильно отличалась от позиции психологизма, которую Липпс, организатор и руководитель кружка, тогда защищал. Впрочем, тогда эти различия не казались очевидными даже самому Гуссерлю.
2 Важно иметь в виду, что этому осознанию собственных установок предшествовали годы мучительных сомнений, переходящих в депрессию. В дневниковых записях, относящихся к марту 1903 г., Гуссерль писал: "Можно ли вообще вынести эту полуясность, это мучительное беспокойство, каковые суть признаки нерешенной проблемы? И так я, спустя многие годы, все еще остаюсь приготовишкой и учеником. А я хотел бы стать мастером! Сагре diem" (лат. "не теряй времени"). Эти настроения были связаны и со служебными неприятностями: как уже упоминалось, его коллеги по факультету отклонили рекомендацию министерства назначить его ординарным профессором на том основании, что он, Гуссерль, "не имеет научного авторитета".
324
Вскоре в Геттингене учреждается собственный кружок феноменологов, "Философское геттингенское общество", по образцу мюнхенского "Психологического объединения". Поначалу обе эти группы провозглашали общность цели - создать философию как строгую науку (тогда это означало установку на постижение феноменов во всей их полноте и как таковых, что еще не обязательно предполагает процедуры рационального конструирования в качестве основы таких феноменов); различие позиций, в том числе и в трактовке феноменов, сначала не расценивалось как что-то нетерпимое и вредное для общей работы. Скорее наоборот: благодаря такой методологической веротерпимости геттингенская группа феноменологов и смогла расшириться до того, что теперь науковеды называют "невидимым колледжем" - она объединила в неформальный исследовательский коллектив группу людей, которых вряд ли можно назвать единомышленниками; пусть они расходились во мнениях, иногда даже ссорились, но все же всегда находили общий язык. И буквально каждый из них был личностью; не случайно имена многих остались в истории европейской культуры. В самом деле, вот некоторые из членов этого сообщества: Ганс Липпс, Александр Койре, Роман Ингарден; несколько позднее в него вошли учившиеся у Гуссерля Гельмут Плесснер и Арнольд Цвейг (здесь мы ограничились только теми именами, которые достаточно хорошо известны и в России).
Немалую роль в дальнейшем развитии феноменологических идей (прежде всего применительно к эстетике) сыграло знакомство Гуссерля в 1906 г. и последовавшая за этим переписка с Гуго фон Хофманшталем (который был дальним родственником его жены). Весьма плодотворными были также переписка и беседы с Дильтеем (1905), новые встречи с Ф.Брентано (Италия, осень 1907 г.), регулярные контакты с видными неокантианцами П.Наторпом и Г.Риккертом. Последний предложил Гуссерлю что-нибудь написать для его журнала "Логос", в котором и была (в 1911 г.) опубликована программная статья Гуссерля "Философия как строгая наука" [1].
1 Кстати, в 1916 г. именно Гуссерль был избран преемником Риккерта в Баденском университете.
В 1913 году Геттингенская школа феноменологов обрела и собственный печатный орган, "Ежегодник по философии и феноменологическим исследованиям" ("Jahrbuch fur Philosophie und phanomenologische Forschung"). Выходил этот журнал до 1930 г., и за этот период появилось 11 его выпусков. Главный труд Гуссерля - "Идеи чистой феноменологии и феноменологической философии" ("Ideen zu einer reinen Phanomenologie und phanomenologischen Philosophie") - тоже начал выходить в этом ежегоднике: в первом номере была опубликована первая часть этой работы [1].
325
С началом Первой мировой войны многие из учеников Гуссерля ушли на фронт, в связи с чем активная деятельность феноменологической школы замерла. Свой дом в Геттингене он, по патриотическим соображениям, обратил в военный заем; его дочь Элли стала медсестрой; оба сына (одному было 19 лет, другому - 21) добровольно ушли в армию; оба получили тяжелые ранения, а младший, Вольфганг, вскоре скончался.
Не будем судить, были ли, и если да, то как именно, связаны эти обстоятельства с тем, что в 1916 г. Гуссерль принимает приглашение стать ординарным профессором во Фрайбургском университете и покидает Геттинген. Гуссерлю в это время было 56 лет.
Работа на философском факультете Фрайбургского университета, где Гуссерль стал заведовать кафедрой в качестве преемника Риккерта, началась со вступительной речи [2]. Ее тема - "Чистая феноменология, область ее исследований и ее методы". Вскоре здесь возродился и кружок учеников и единомышленников Гуссерля, однако уже не совсем с той программой и с иными принципами, чем у геттингенского. Тогда сам Гуссерль был еще в поисках, положение его на факультете нельзя было назвать прочным, и всему этому вполне отвечала открытость тематики и многообразие подходов членов кружка, когда все участники дискуссий и все точки зрения были равноправны. Теперь, когда была произнесена "программная речь", трансцендентально-феноменологическая установка, которой придерживался мэтр, стала на кафедре Гуссерля важнейшим, чуть ли не обязательным условием допуска в состав феноменологической школы. К тому же и различие в возрасте... В результате образовалась граница, по одну сторону которой оказались учитель с его первыми учениками (которые теперь наведывались во Фрайбург с разных концов мира), а по другую - неофиты; это обстоятельство стало важным фактором в формировании отношений нового типа.
1 Из запланированных трех. Остальные вообще при жизни Гуссерля опубликованы не были.
2 Это была не только обязательная процедура, но в данном случае акция весьма обязывающая, учитывая, с одной стороны, авторитет предшественника, а с другой - напряженные отношения между двумя соперничавшими философскими кафедрами на философском факультете, во главе которого стоял историк Г. Финке. Впрочем, к Гуссерлю он относился весьма лояльно.
326
Из числа новичков, побывавших в начале двадцатых годов на стажировке у Гуссерля, назовем Ганса-Георга Гадамера, Арона Гурвича, Марвина Фарбера, Герберта Шпигенльберга, Рудольфа Карнапа и двух японцев - Хашими Танабе и графа Сузо Куки; разумеется, список этот далеко не полон.
Нельзя не отметить особенно большую роль в распространении идей феноменологии, которую тогда сыграли три приват-ассистента Гуссерля - Людвиг Ландгребе, Ойген Финк и Эдит Штайн [1]. Их главным делом стала расшифровка, редактирование и подготовка к печати лекций и прочих рукописных текстов шефа, который в своей работе использовал особый вид стенографии [2].
Но конечно, сегодня самый известный из его тогдашних собеседников - это Мартин Хайдеггер. В 1916 г., когда они встретились впервые, Хайдеггер был молодым приват-доцентом в том же Фрайбургском университете. В 1919 г. он становится ассистентом философского семинара Гуссерля; эти обязанности он исполнял до 1922 г., когда он получил приглашение в Марбург на должность экстраординарного профессора и в 1923 г. принял его; это, впрочем, не помешало продолжению тесных контактов между ними. В 1928 г., когда Гуссерль, по возрасту, был переведен в почетные профессора (иначе говоря, был отправлен в отставку), Хайдеггер вернулся во Фрайбург и занял кафедру, оставленную Гуссерлем.
Интересы "позднего" Гуссерля были явно приближены к темам этики видимо, сказались перемены в социальной жизни Европы после Первой мировой войны. На передний план в них вышла проблема возможности обновления человека и общества посредством философии [3].
1 Еврейка католического вероисповедания, в 1933 г. ставшая монахиней-кармелиткой; погибла в фашистском концлагере в 1942 г. и причислена католической церковью к лику святых.
2 При жизни Гуссерля из всего этого богатства свет увидел только конспект лекций "Феноменология внутреннего сознания времени" ("Vorlesungen zur Phanomenologie des inneren Zeitbewusstseins"), в обработке Э. Штайн.
3 Большинство гуссерлевских текстов двадцатых годов на эту тему было опубликовано в японском журнале "Каисо" ("The Kaizo").
Каждые летние каникулы Гуссерль проводил в небольших поселках Шварцвальда (Бернау, Сент-Мерген, Тотнауберт), где работа не прерывалась его везде сопровождал объемистый чемодан с рукописями, которые он пересматривал, дополнял, комментировал, перерабатывал. Много позднее, после его смерти, когда рукописи эти увидели свет, в их названия вошли и места, где Гуссерль над ними работал.
В 1927 г. Гуссерль готовит статью о феноменологии для Британской энциклопедии, а Хайдеггер комментирует ее отдельные разделы. В это же время появляется первая большая работа Хайдеггера "Бытие и время" ("Sein und Zeit"), где наметился его существенный отход от
327
гуссерлевской программы: вместо того чтобы продолжать анализ структур сознания, Хайдеггер заложил основания "фундаментальной онтологии", а главным для него стал вопрос о смысле человеческого бытия, по отношению к которому вся конститутивная проблематика трансцендентальной феноменологии оказалась вторичной (если не второстепенной). Вначале Гуссерль, видимо, либо не заметил в тексте хайдеггеровского труда существенного отхода от его собственных философских принципов, либо не счел это достаточной причиной для изменения своего отношения к самому талантливому из учеников: во всяком случае, он сделал все возможное, чтобы его преемником на кафедре стал именно Хайдеггер (а, скажем, не старейшина мюнхенских феноменологов А. Пфендер, которого Гуссерль сначала расценивал как наиболее надежного и перспективного продолжателя его дела) [1].
Вообще-то, для того чтобы наука образовалась и научное знание развивалось, на практике обычно бывает достаточно даже весьма расплывчатого и неявного определения науки, принятого в научном сообществе. Лучше даже сказать, что коль скоро наука и научное сообщество образовались в составе культуры, то это само по себе означает, что между членами научного сообщества уже сложилось и существует некое согласие относительно принципов научной деятельности и критериев научности. В силу этого большинство работающих ученых (абсолютное в такие эпохи, когда с наукой "все в порядке", и "квалифицированное" даже тогда, когда философы и некоторые из виднейших деятелей самой науки - обычно из старшего поколения - говорят о кризисе) вообще не считает нужным ломать себе голову над строгим
318
определением науки: в самом деле, зачем пытаться специально определять то, что для профессионалов самоочевидно? Пусть этим занимаются философы, если им нечего больше делать: наука сама себе философия в том простейшем смысле этого тезиса, что она сама себя обосновывает и что ее успешное развитие служит лучшим ее обоснованием и оправданием. Не будем сейчас ставить под сомнение такое мнение, хотя и сегодня в среде ученых оно имеет немало оппонентов. Но для того чтобы обсуждать общие проблемы науки (или, как любят говорить философы, чтобы заниматься рефлексией науки), приходится так или иначе определить этот предмет обсуждения. Поскольку феноменология с самого начала была именно рефлексией науки, то и нам, для того чтобы можно было заняться реконструкцией логики исторического развития феноменологических идей, придется сформулировать и принять такое "рабочее" определение в некотором первом приближении. Зачем оно нужно конкретно, надеюсь, станет понятно в ходе дальнейшего изложения.
В самых главных чертах это определение могло бы звучать примерно так: всякая наука претендует на то, что главный ее состав - это ее результаты, которые представляют собой истинное знание об избранном предмете, не зависящем в своих характеристиках от познающего [1] субъекта (поэтому имеет смысл говорить именно о научном открытии, в отличие, скажем, от творения художника или композитора). Эти результаты общезначимы, то есть их можно воспроизводить, используя стандартные методы, которые тем самым также входят в состав научного знания (конечно, для того чтобы повторить научное достижение, нужна соответствующая квалификация и удовлетворительное оборудование). Далее - это, впрочем, следствие из предыдущего - результаты науки и ее методы, коль скоро они вошли в состав и обиход науки, становятся "обезличенными" - это значит, что после того, как открытие кем-то сделано и метод найден, они меняют свой первоначальный неповторимый облик ("печать гения") и превращаются в общее достояние - принимают такую форму, которая позволяет усвоить методы работы каждому, кто этого пожелает, а информация об открытии должна быть такой, чтобы любой член профессионально
319
го сообщества, владеющий языком этой науки, понял эту информацию адекватно и совершенно однозначно. Наконец, основы этих знаний и методов должны беспрепятственно передаваться новому поколению профессионалов с помощью стабильных учебников и стандартных общеобразовательных и профессиональных программ, степень освоения которых должна быть удостоверена стандартной и беспристрастной, "обезличенной" процедурой - экзаменом или публичной защитой, в ходе которых не должны играть никакой роли индивидуальные особенности экзаменатора и экзаменуемого; к тому же они тоже проводятся в соответствии со стандартными требованиями, принятыми синклитом специалистов.
1 Мы выделили этот термин для того, чтобы не произошло смешения двух принципиально разных понятий: субъекта познания и человеческого существа, который так или иначе воздействует на предмет познания - будь то "физически" (материально), когда речь идет о естествознании, будь то информационно или эмоционально, когда речь идет об исследовании социальных процессов и человеческого поведения, будь то "идеально", когда ученый преобразует идеальные (теоретические), сконструированные сознанием объекты, фактически меняя предмет своего исследования (например, когда математик задает базовые аксиомы или правила преобразования идеальных объектов).
Нетрудно заметить, что весь этот набор характеристик (если, конечно, ограничиться только информационным аспектом, составом научного знания) есть не что иное, как совокупность общих требований рациональности [1] и связанных с ними правил поддержки в научном сообществе "тонуса рациональности", необходимого для самого ее существования. Признание подобных требований в качестве само собой разумеющихся норм собственной работы было характерно для феноменологической школы, не говоря уж о ее основателе.
1 Сейчас мы оставим в стороне вопрос о природе научной рациональности к нему мы в свое время вернемся. Пока нам достаточно принять этот набор требований как наличную систему ценностей, которые, в общем, признает ученый.
Но как и почему рациональность, которая столь недавно считалась само собой разумеющимся и потому непроблематичным, неотъемлемым качеством мышления, вообще стала проблемой? Как и почему сложилась, а потом превратилась в мощное движение философская школа, которая стала исследовать, исповедовать и обосновывать научный рационализм? Только ли потому, что в обществе стала подниматься и набирала силу волна иррационалистических настроений, которой эти люди считали нужным противостоять, поскольку видели в иррационализме, так сказать, "внешнюю угрозу" науке и научному сообществу, к которому они сами принадлежали? Ответить на эти вопросы (а по ходу дела и показать второй смысл тезиса о коллективном характере феноменологических идей, с которого я начал эту главу) нам поможет очерк истории феноменологического движения.
Эдмунд Гуссерль родился 8 апреля 1859 г. в г. Проснице (Простежове) в Моравии, в семье торговца платками Абрама Адольфа Гуссерля, женой которого была Юлия, урожденная Зелингер. Гуссерли жили
320
в этом городе на протяжении нескольких поколений - в фамильной книге еврейской общины (которая была самой большой в Моравии и отличалась весьма либеральными принципами в конфессиональных вопросах) с 1789 г. перечислены пятнадцать семей с этим именем.
Напомним, что после мартовской революции 1848 г. немецкие евреи обрели равноправие, и потому для отпрысков Гершеля Гуссерля, деда будущего философа, оказались открытыми разные пути в жизни. Старший и младший братья Эдмунда, Генрих и Эмиль, наследовали отцовское дело. Эдмунд же был определен в главную городскую школу, прежде для евреев недоступную. Осенью 1868 г. отец отправил его в Вену, в одну из тамошних реальных гимназий. Спустя год обучения здесь школьные годы Э.Гуссерля продолжались в немецкой гимназии города Ольмюц, где он в 1876 г. и получил аттестат зрелости. По мнению преподавателей, учился он, мягко говоря, без особого пыла, но в предэкзаменационные дни проявлял редкостную трудоспособность: как рассказывала Мальвина, жена Гуссерля, гимназические годы ее будущего мужа завершились комическим эпизодом: перед выпускным экзаменом по математике синклит учителей, на основании предварительного собеседования, которое обычно проводилось с выпускниками, единогласно вынес вердикт, что Эдмунд непременно провалится, поскольку до сих пор валял дурака, вместо того, чтобы серьезно заниматься. Узнав о таком мнении, Гуссерль в день экзамена поднялся в 5 утра, проштудировал весь нужный учебный материал... и блестяще ответил на все каверзные вопросы высокопрофессиональной и весьма строгой комиссии! Кончилось тем, что директор гимназии, обращаясь к председателю экзаменационной комиссии [1], с гордостью сказал: "Господин советник, Гуссерль - худший из наших учеников!" [2].
1 Председатель комиссии не мог быть членом педагогического коллектива гимназии, обычно его назначали из числа известных специалистов "со стороны" или высоких чиновников.
2 Любопытно, что много лет спустя с ним повторилась та же история: Геттингенский университет, куда Гуссерль ранее был назначен, по протекции Дильтея, экстраординарным профессором, не согласился с предложением министерства избрать его на должность ординарного профессора, поскольку предлагаемый кандидат "не имеет таланта"... Чудны дела Твои, о Господи...
Впрочем, важнее было другое: штурмовая подготовка к экзамену открыла взору Гуссерля поразительную красоту математических теорий, что, видимо, во многом предопределило направление его будущих исследований.
С осени 1876 г. Гуссерль на протяжении трех семестров изучает астрономию в университете Лейпцига, а по ходу дела также математику, физику и философию. Здесь он познакомился с Томасом Масари
321
ком, будущим президентом Чехословацкой республики (тот был на 9 лет старше). Именно Масарик привлек внимание Гуссерля к истокам философии Нового времени, концепциям Декарта, Лейбница и английских эмпириков, а также к работам современного философа Франца Брентано, идеи которого оказали решающее влияние на формирование исходной платформы собственных философских поисков Гуссерля.
Летний семестр 1878 г. Гуссерль проводит в Берлинском университете, изучая и здесь математику (у К. Вейерштрасса и Л. Кронекера) и философию (у Ф. Паульсена). В начале 1881 г. он уезжает из Берлина в Вену, где заканчивает свой университетский курс. Итогом стала защита в 1882 г. диссертации на тему "Некоторые вопросы теории вариационного исчисления" ("Beitrage zur Theorie der Variationsrechnung"). Здесь, в Вене, Гуссерль снова встретил Масарика и под его влиянием основательно проштудировал Новый Завет, результатом чего были весьма глубокие перемены в его мышлении. Как вспоминал сам Гуссерль сорок лет спустя, эти занятия способствовали тому, что он в конечном счете сменил математику на философию, чтобы "посредством некоей строгой философской науки найти путь к Богу и праведной жизни". Но, обратившись тогда к философским трудам, он увидел, что современная впрочем, не только современная - философия не способна предоставить основание для решения такой задачи, потому что труды философов полны неясностей, недосказанностей, рассуждения не строги и потому не убедительны.
Летом 1883 г. он на семестр возвращается в Берлин к К. Вейерштрассу, где занимается теорией абелевых функций. Потом, с октября 1883 г., следует годичная стажировка в качестве вольнослушателя в Ольмюце и Вене. После отбытия обязательного в Германии срока воинской службы Гуссерль возвращается в Вену и до лета 1886 г. слушает курс лекций Ф. Брентано. "Чистая фактичность, с которой он (Брентано) подходил к сути всех проблем, тонкое диалектическое обращение с различными возможными аргументами, исключение двусмысленностей, сведение всех философских понятий к их первоистокам в созерцании - все это наполнило меня восхищением и искренним доверием". В результате у него окончательно созрело убеждение, что ему следует избрать именно философию в качестве дела жизни, что она может стать для него полем серьезной работы, что здесь тоже можно и нужно применять строгие методы.
В 1886 г. по приглашению Ф. Брентано Гуссерль приезжает в Галле, где получает доцентуру на философском факультете местного университета у Карла Штумпфа, который был раньше учеником Брентано. Сам Штумпф в то время, в русле "описательной психологии" в стиле установок Брентано, занимался анализом восприятия тональности, что оказалось немаловажным для формирования оснований гуссерлевской феноменологии.
322
Приехав в Галле в возрасте 27 лет, Гуссерль остался здесь на полтора десятилетия. За это время он женился на Мальвине (урожденной Штейншнейдер), тоже еврейке, которая родила ему в 1892 г. дочь Элизабет ("Элли") и двух сыновей - Герхарда (в 1893 г.) и Вольфганга (в 1895 г.), а также опубликовал первый большой труд "Логические исследования" [1]. В этой работе Гуссерль критикует весьма влиятельную тогда точку зрения "психологизма", согласно которой логические понятия и законы есть не что иное, как психические образования, "привычки мышления".
1 Первая его часть под названием "Пролегомены к чистой логике" вышла в свет в 1900 г. Вторая часть "Логических исследований", опубликованная несколько позднее под титулом "Исследования по феноменологии и теории познания", была посвящена обоснованию трактовки логических объектов как идеальных образований, которые, согласно тогдашнему мнению Гуссерля, доступны созерцанию, но не чувственному, а интеллектуальному "категориальному".
В числе друзей семьи Гуссерлей в Галле, наряду с уже упоминавшимся К. Штумпфом, были также математик Георг Кантор и филолог Ганс фон Арним. Имена эти конечно же известны не только профессионалам. Добавим, что близкий родственник его жены, Морщ Штейншнейдер, был тоже крупным ученым-ориенталистом, видным специалистом по древнееврейской литературе. В эти же годы Гуссерль ведет довольно оживленную полемику с Алексиусом Мейнонгом (с которым у него завязываются впоследствии дружеские отношения) и Эрнстом Махом.
"Логические исследования", а также, согласно принятым в университетской среде обычаям, и круг знакомств в научной среде обеспечили Гуссерлю достаточную известность - и, как следствие, он был назначен Министерством образования, по протекции Дильтея, в 1901 г. в более престижный Геттингенский университет, на должность экстраординарного профессора с предоставлением специальной кафедры (где, однако, его творческий путь отнюдь не был усыпан розами, поскольку тогда на философском факультете "правили бал" историки. Историком был и декан философского факультета). Однако, вспоминая в одном из писем к А.Мейнонгу этот период своей жизни (календарно 1901 - 1916 гг.), Гуссерль писал: "Что мгновенно всплывает на первом плане моего сознания и сразу же снимает всю горечь последних лет, так это великолепие научной жизни в этом университете, и особенно в кругах естествоиспытателей (к которым я был особенно близок)".
323
Друзьями семьи Гуссерлей в Геттингене были его университетские коллеги, математик Давид Гильберт и инженер Константин Каратеодори (звезда первой величины в тогдашнем техническом мире).
В зимнем семестре 1901-1902 гг. Гуссерль приступил к преподавательской деятельности. В это же время феноменологическое движение оформляется и организационно - правда, сначала не в Геттингене, а в Мюнхене, благодаря активности студента Мюнхенского университета Иоханнеса Дауберта, ученика Т.Липпса. Этот студент преисполнился восторга, прочитав "Логические исследования" Гуссерля, познакомился с автором, а потом организовал кружок по изучению этой работы (точнее сказать, переориентировал группу, которой руководил Липпс, на изучение "Логических исследований" [1]. Ядро группы составили, кроме Дауберта, также Александр Пфендер, Мориц Гейгер и Адольф Рейнах. В 1906 г. к этой группе присоединился Макс Шелер, будущий виднейший представитель религиозной антропологии, который также практиковал феноменологический метод философского исследования.
В 1904 г. Гуссерль побывал на заседаниях мюнхенского кружка, а спустя год, во время каникул, которые проводил в Зеефельде (недалеко от Инсбрука), продолжил оживленные дискуссии с Пфендером и Даубертом. В результате этих бесед он мало-помалу осознает, что его идеи по сути движутся в русле трансцендентализма; после этого феноменология в его глазах предстала как трансцендентальная теория сознания, конституирующего любые мыслимые объекты. Это уже означало глубокое расхождение во мнениях с большинством "мюнхенцев": с их психологистской позиции такой угол зрения представлялся возвратом к архаичной идеалистической точке зрения. Со своей стороны, Гуссерль теперь характеризовал их собственные взгляды как "натурализм" и "объективизм". На основе материалов этих дискуссий Гуссерль прочел в летнем семестре 1907 г. спецкурс "Основные моменты феноменологии и критики разума" ("Hauptstuecke aus der PhSnomenologie und Kritik der Vernunft") [2].
1 Установка которых, кстати, сильно отличалась от позиции психологизма, которую Липпс, организатор и руководитель кружка, тогда защищал. Впрочем, тогда эти различия не казались очевидными даже самому Гуссерлю.
2 Важно иметь в виду, что этому осознанию собственных установок предшествовали годы мучительных сомнений, переходящих в депрессию. В дневниковых записях, относящихся к марту 1903 г., Гуссерль писал: "Можно ли вообще вынести эту полуясность, это мучительное беспокойство, каковые суть признаки нерешенной проблемы? И так я, спустя многие годы, все еще остаюсь приготовишкой и учеником. А я хотел бы стать мастером! Сагре diem" (лат. "не теряй времени"). Эти настроения были связаны и со служебными неприятностями: как уже упоминалось, его коллеги по факультету отклонили рекомендацию министерства назначить его ординарным профессором на том основании, что он, Гуссерль, "не имеет научного авторитета".
324
Вскоре в Геттингене учреждается собственный кружок феноменологов, "Философское геттингенское общество", по образцу мюнхенского "Психологического объединения". Поначалу обе эти группы провозглашали общность цели - создать философию как строгую науку (тогда это означало установку на постижение феноменов во всей их полноте и как таковых, что еще не обязательно предполагает процедуры рационального конструирования в качестве основы таких феноменов); различие позиций, в том числе и в трактовке феноменов, сначала не расценивалось как что-то нетерпимое и вредное для общей работы. Скорее наоборот: благодаря такой методологической веротерпимости геттингенская группа феноменологов и смогла расшириться до того, что теперь науковеды называют "невидимым колледжем" - она объединила в неформальный исследовательский коллектив группу людей, которых вряд ли можно назвать единомышленниками; пусть они расходились во мнениях, иногда даже ссорились, но все же всегда находили общий язык. И буквально каждый из них был личностью; не случайно имена многих остались в истории европейской культуры. В самом деле, вот некоторые из членов этого сообщества: Ганс Липпс, Александр Койре, Роман Ингарден; несколько позднее в него вошли учившиеся у Гуссерля Гельмут Плесснер и Арнольд Цвейг (здесь мы ограничились только теми именами, которые достаточно хорошо известны и в России).
Немалую роль в дальнейшем развитии феноменологических идей (прежде всего применительно к эстетике) сыграло знакомство Гуссерля в 1906 г. и последовавшая за этим переписка с Гуго фон Хофманшталем (который был дальним родственником его жены). Весьма плодотворными были также переписка и беседы с Дильтеем (1905), новые встречи с Ф.Брентано (Италия, осень 1907 г.), регулярные контакты с видными неокантианцами П.Наторпом и Г.Риккертом. Последний предложил Гуссерлю что-нибудь написать для его журнала "Логос", в котором и была (в 1911 г.) опубликована программная статья Гуссерля "Философия как строгая наука" [1].
1 Кстати, в 1916 г. именно Гуссерль был избран преемником Риккерта в Баденском университете.
В 1913 году Геттингенская школа феноменологов обрела и собственный печатный орган, "Ежегодник по философии и феноменологическим исследованиям" ("Jahrbuch fur Philosophie und phanomenologische Forschung"). Выходил этот журнал до 1930 г., и за этот период появилось 11 его выпусков. Главный труд Гуссерля - "Идеи чистой феноменологии и феноменологической философии" ("Ideen zu einer reinen Phanomenologie und phanomenologischen Philosophie") - тоже начал выходить в этом ежегоднике: в первом номере была опубликована первая часть этой работы [1].
325
С началом Первой мировой войны многие из учеников Гуссерля ушли на фронт, в связи с чем активная деятельность феноменологической школы замерла. Свой дом в Геттингене он, по патриотическим соображениям, обратил в военный заем; его дочь Элли стала медсестрой; оба сына (одному было 19 лет, другому - 21) добровольно ушли в армию; оба получили тяжелые ранения, а младший, Вольфганг, вскоре скончался.
Не будем судить, были ли, и если да, то как именно, связаны эти обстоятельства с тем, что в 1916 г. Гуссерль принимает приглашение стать ординарным профессором во Фрайбургском университете и покидает Геттинген. Гуссерлю в это время было 56 лет.
Работа на философском факультете Фрайбургского университета, где Гуссерль стал заведовать кафедрой в качестве преемника Риккерта, началась со вступительной речи [2]. Ее тема - "Чистая феноменология, область ее исследований и ее методы". Вскоре здесь возродился и кружок учеников и единомышленников Гуссерля, однако уже не совсем с той программой и с иными принципами, чем у геттингенского. Тогда сам Гуссерль был еще в поисках, положение его на факультете нельзя было назвать прочным, и всему этому вполне отвечала открытость тематики и многообразие подходов членов кружка, когда все участники дискуссий и все точки зрения были равноправны. Теперь, когда была произнесена "программная речь", трансцендентально-феноменологическая установка, которой придерживался мэтр, стала на кафедре Гуссерля важнейшим, чуть ли не обязательным условием допуска в состав феноменологической школы. К тому же и различие в возрасте... В результате образовалась граница, по одну сторону которой оказались учитель с его первыми учениками (которые теперь наведывались во Фрайбург с разных концов мира), а по другую - неофиты; это обстоятельство стало важным фактором в формировании отношений нового типа.
1 Из запланированных трех. Остальные вообще при жизни Гуссерля опубликованы не были.
2 Это была не только обязательная процедура, но в данном случае акция весьма обязывающая, учитывая, с одной стороны, авторитет предшественника, а с другой - напряженные отношения между двумя соперничавшими философскими кафедрами на философском факультете, во главе которого стоял историк Г. Финке. Впрочем, к Гуссерлю он относился весьма лояльно.
326
Из числа новичков, побывавших в начале двадцатых годов на стажировке у Гуссерля, назовем Ганса-Георга Гадамера, Арона Гурвича, Марвина Фарбера, Герберта Шпигенльберга, Рудольфа Карнапа и двух японцев - Хашими Танабе и графа Сузо Куки; разумеется, список этот далеко не полон.
Нельзя не отметить особенно большую роль в распространении идей феноменологии, которую тогда сыграли три приват-ассистента Гуссерля - Людвиг Ландгребе, Ойген Финк и Эдит Штайн [1]. Их главным делом стала расшифровка, редактирование и подготовка к печати лекций и прочих рукописных текстов шефа, который в своей работе использовал особый вид стенографии [2].
Но конечно, сегодня самый известный из его тогдашних собеседников - это Мартин Хайдеггер. В 1916 г., когда они встретились впервые, Хайдеггер был молодым приват-доцентом в том же Фрайбургском университете. В 1919 г. он становится ассистентом философского семинара Гуссерля; эти обязанности он исполнял до 1922 г., когда он получил приглашение в Марбург на должность экстраординарного профессора и в 1923 г. принял его; это, впрочем, не помешало продолжению тесных контактов между ними. В 1928 г., когда Гуссерль, по возрасту, был переведен в почетные профессора (иначе говоря, был отправлен в отставку), Хайдеггер вернулся во Фрайбург и занял кафедру, оставленную Гуссерлем.
Интересы "позднего" Гуссерля были явно приближены к темам этики видимо, сказались перемены в социальной жизни Европы после Первой мировой войны. На передний план в них вышла проблема возможности обновления человека и общества посредством философии [3].
1 Еврейка католического вероисповедания, в 1933 г. ставшая монахиней-кармелиткой; погибла в фашистском концлагере в 1942 г. и причислена католической церковью к лику святых.
2 При жизни Гуссерля из всего этого богатства свет увидел только конспект лекций "Феноменология внутреннего сознания времени" ("Vorlesungen zur Phanomenologie des inneren Zeitbewusstseins"), в обработке Э. Штайн.
3 Большинство гуссерлевских текстов двадцатых годов на эту тему было опубликовано в японском журнале "Каисо" ("The Kaizo").
Каждые летние каникулы Гуссерль проводил в небольших поселках Шварцвальда (Бернау, Сент-Мерген, Тотнауберт), где работа не прерывалась его везде сопровождал объемистый чемодан с рукописями, которые он пересматривал, дополнял, комментировал, перерабатывал. Много позднее, после его смерти, когда рукописи эти увидели свет, в их названия вошли и места, где Гуссерль над ними работал.
В 1927 г. Гуссерль готовит статью о феноменологии для Британской энциклопедии, а Хайдеггер комментирует ее отдельные разделы. В это же время появляется первая большая работа Хайдеггера "Бытие и время" ("Sein und Zeit"), где наметился его существенный отход от
327
гуссерлевской программы: вместо того чтобы продолжать анализ структур сознания, Хайдеггер заложил основания "фундаментальной онтологии", а главным для него стал вопрос о смысле человеческого бытия, по отношению к которому вся конститутивная проблематика трансцендентальной феноменологии оказалась вторичной (если не второстепенной). Вначале Гуссерль, видимо, либо не заметил в тексте хайдеггеровского труда существенного отхода от его собственных философских принципов, либо не счел это достаточной причиной для изменения своего отношения к самому талантливому из учеников: во всяком случае, он сделал все возможное, чтобы его преемником на кафедре стал именно Хайдеггер (а, скажем, не старейшина мюнхенских феноменологов А. Пфендер, которого Гуссерль сначала расценивал как наиболее надежного и перспективного продолжателя его дела) [1].