65
   сер, напротив, отталкивается от характеристик "единицы", от биологического и социального "атома", характеристики которых в процессе развития развертываются в систему. Для биологов, после открытия биогенетического закона Мюллера-Геккеля, это было очевидным фактом. Спенсер использует такую схему для объяснения социального развития - хотя и оговаривается, что речь здесь идет скорее об "аналогии". Однако аналогия ведет его достаточно далеко: с одноклеточным организмом, из которого, согласно эволюционной концепции в биологии, возникает весь мир растений и животных, Спенсер сопоставляет семью или "маленькую орду"; в ходе эволюции и там, и тут происходит "разделение труда", ведущее к специализации. Подобно тому, как в ходе индивидуального развития сложного биологического организма в результате прогрессирующего "разделения труда" между "вторичными" клетками образуется внешний, защитный слой клеток (эктодерма) и внутренний, обеспечивающий жизнедеятельность слой (энтодерма), в обществе, по мере разрастания семьи или "маленькой орды", возникает "военное сословие", отражающее внешние нападения, и женщины с рабами в качестве другого "слоя", выполняющего хозяйственные, "внутренние" работы. Затем, подобно тому, как из эктодермы возникает нервная система и мозг, из среды военных выделяются правители и т.д. Любопытно, что именно из биологии понятие "слоя" приходит в социологию, где благополучно используется вплоть до сего времени - и кто осмелится утверждать, что это "биологизаторство"?
   И еще одно важное отличие спенсеровского варианта позитивизма. Спенсер не только отмежевывается от "метафизики", отказываясь от претензий на постижение глубинной сущности явлений, не доступной опытному знанию, но и разделяет область "действительного" на два слоя - "непознаваемого" (аналог кантовских "вещей в себе") и "познаваемого", мира явлений, с которым имеет дело позитивная наука. При этом он не только признает, подобно Конту, историческую оправданность религии, но и не считает, что с развитием позитивной науки религия будет отодвинута на задний план, если не обречена на исчезновение. По "доброй британской традиции", он - сторонник примирения религии и науки путем разделения сфер компетенции. Борьбу науки против религии (которую Кант считал в какой-то мере необходимым условием формирования самой "положительной" науки и "позитивной" философии) Спенсер осуждает как "историческую ошибку": "...знание не может монополизировать сознание и... таким образом для нашего ума остается постоянная возможность заниматься тем, что лежит за пределами знания. Поэтому всегда должно найтись место для какой-нибудь Религии. Ибо религия во всех своих формах отличалась от всего остального тем, что предметом ее было то, что лежит вне опыта" [1].
   66
   Главным содержанием религии Спенсер считал как раз то, что Маркс называл ее "иллюзорным содержанием", то есть состав религиозных догм. Именно относительно этого содержания Спенсер писал: "...как бы несостоятельны ни были некоторые из существующих верований, как бы ни были нелепы доводы, приводимые в их защиту, мы не должны забывать истины, которая, по всей вероятности, скрыта в них" [2].
   Отсюда, по Спенсеру, следует насущная задача примирить науку с религией. "Если обе, и Религия, и Наука, имеют основания в действительном положении вещей, то между ними должно существовать основное согласие. Не может существовать абсолютного и вечного противоречия между двумя порядками истины. Нашей задачей является понять, каким образом Наука и Религия выражают противоположные стороны одного и того же факта: одна - ближайшую или видимую сторону, другая - сторону отдаленную или невидимую. Как отыскать эту гармонию, как согласовать Религию и Науку - вот вопрос, на который нужно найти ответ. Мы должны отыскать конечную истину, которую обе стороны признают открыто и совершенно искренне" [3].
   1 Спенсер Г. Синтетическая философия. Киев, 1997. С. 17.
   2 Там же.
   3 Там же.
   В чем же Спенсер усматривает эту "основную истину"? В том, что и наука, и религия в основе своей содержат постулат веры: наука верит в реальность "вещей в себе" за поверхностью явлений, религия - в реальность духовного первоначала мира.
   Разумеется, ни одно течение в философии не может быть адекватно представлено ни только его основателями, но никакой другой выборкой, сделанной для учебных целей. Тем более позитивизм, который с самого своего возникновения сформулировал программу, принципиально открывающую возможность дополнения ее почти всем, чем угодно. Почти - это значит всем, за исключением метафизики.
   Пожалуй, как раз в философии, и именно позитивистами, была не только предложена, но и реально воплощена в жизнь одна из важнейших методологических новаций XX века: в основание теоретической конструкции следует класть не серию предписывающих законов, а некое минимальное множество принципов запрета. Этот новый подход (сознательно использованный прежде всего в ядерной физике, в теории элементарных частиц, в квантовой механике) предполагал радикальный отказ от жесткого детерминизма - одного из краеугольных
   67
   камней традиционного рационализма; к тому же он отвечал и демократическим умонастроениям либерального буржуазного общества: может быть все, что не запрещено, и число запретов при этом должно быть, по возможности, минимальным.
   Что касается "метафизики", то противоборство с нею сначала сделало позитивизм самым влиятельным течением - не столько в философской мысли, поскольку философия и была в сущности "метафизикой", даже если объявляла себя научной, сколько среди ученых, особенно тех, кого называли естествоиспытателями и из которых рекрутировался тогда еще новый слой "прикладников", за которыми стояла быстро растущая армия инженеров. Правда, влияние это имело "подпитку" только до тех пор, пока сохраняла силу волна Просвещения - светского, антиклерикального, демократического и ориентированного на "объективный мир". Крах иллюзий Просвещения (его частный случай - крах идеалов Революции, сначала буржуазной, с ее лозунгами "свободы, равенства и братства", а потом социалистической, с ее лозунгами "Кто не работает, тот не ест" и "От каждого по способностям, каждому по его труду"), войны, безработица, экологические катастрофы и другие глобальные проблемы неминуемо вели к краху и позитивизма, и научного объективизма. Поэтому позитивизм обернулся нигилизмом, борцом против которого стал... Ф.Ницше!
   В своем противоборстве с идеалистической метафизикой позитивизм, конечно же, сам оставался идеализмом, при всей приверженности к естествознанию. Концепция "позитивной религии" О. Конта вовсе не была непоследовательностью, а совсем даже наоборот - ведь в ее основании лежала вера в силу человеческой идеи, в могущество "человека разумного", который, превратив знание в силу, свободно преобразует и облагораживает мир (та же самая вера, которой вдохновлялось поколение российских коммунистов, видевших одно из главных условий построения социализма в культурной революции, и прежде всего в ликвидации безграмотности).
   Идеализм позитивистов, конечно же, отличался от прежнего, классического - он был идеалистической концепцией, в которой "платоновская" идея, божественная духовность была редуцирована до человеческой мысли. Эта концепция сформировалась в процессе разоблачения идеалистической метафизики, "низведения" Идеи (или ее "производной" - Бога монотеистических религий) с неба на землю. В силу такого происхождения "земной" дух просто не мог не сохранить немало характеристик "духа небесного" (Маркс был прав, утверждая, что фейербаховский человек вылупился из Бога, как бабочка из куколки однако если бы он внимательно присмотрелся к собственной
   68
   концепции, то увидел бы и в ней нечто аналогичное). Сведенный на Землю Дух во многом остается небожителем - как писал поэт, "кумир поверженный все Бог". Даже если происхождение духовного в человеке изначально и было земным, этот дух, вознесенный на небо даже только в собственном воображении, уже не может безропотно и полностью вернуться в свое прежнее, "подлое" состояние. Он подобен Элизе Дулитл из "Пигмалиона" Б. Шоу - в конце своего приключения она уже другая. "Дух культуры", став земным, трезвым и реалистичным, все-таки помнит свое прошлое, свои романтические грезы; он обращает взор к небесам; он видит в земных предметах отблески небесного света - пусть даже только вчера он .почувствовал себя свободным, поняв земное происхождение небожителей - и пережив гибель Богов. Если говорить без метафор - просвещенческий идеализм, опустившийся "до самого дна", до повседневных забот простого человека, до осознания факта, что, прежде чем заниматься философией и искусством, человеку нужно есть, пить и одеваться, а потому производить предметы потребления - сам этот идеализм рождает импульс реального - теперь уже не анимистского! - одухотворения и очеловечения природных объектов: они превращаются в предметы культуры. Конечно, теперь у "духа" нет ни белоснежных одежд, ни ангельских крыл - он предстает то в фартуке кузнеца, то в халате хирурга, а то и с лопатой могильщика. Может быть, наиболее явственно - для нашего современного сознания - эти преобразования, "дух" которых выразил позитивизм, заметны в сфере искусства и концепций искусства: достаточно сравнить вполне еще традиционно-идеалистическое определение прекрасного у Гегеля - как "совпадения формы с содержанием", и противостоящее ему, вполне "позитивистское", определение Чернышевского: "прекрасное есть жизнь"...
   Так завершился большой круг человеческого самопознания - и самостановления: его началом было отделение себя от природы, "саморасщепление" на тело и душу и превращение собственного сознания в абсолютную Идею; его продолжением стало осознание своей телесной природы, превращение природных объектов в предметы культуры, а себя самого - в "естественный", квазиприродный объект; его завершением становится "второе пришествие субъекта" - открытие человеком человеческого в себе самом. Эту завершающую фазу поворота "колеса вечности" вполне можно было бы назвать эпохой постпозитивизма - если бы термин не был уже занятым и не сросся крепко-накрепко с менее глобальным и, говоря по правде, совершенно случайным для него содержанием.
   69
   Естественно-научный материализм XIX века
   Одним из влиятельных идейных течений конца XIX - начала XX века, рожденных эпохой формирующегося капитализма и его политических революций, потрясших феодальные структуры Европы, был естественно-научный материализм. Вряд ли нужно предварять изложение его основных положений анализом европейской политико-экономической ситуации этого времени, даже таким кратким, какой был предпослан мною представлению "первого" позитивизма: это стало бы простым повторением того, что уже было сказано. Имеет смысл разве что снова подчеркнуть несколько принципиальных моментов: во-первых, противоречивость социально-политической ситуации в Европе в середине XIX в., сложность и пестроту политических структур, и - пожалуй, это самое главное то, что в составе прежнего "третьего сословия" формируются и становятся все более массовыми слои свободомыслящих, образованных людей (врачей, учителей, инженеров), достаточно сведущих в естественных науках. Вот у них-то в первую очередь и находили живейший отклик идеи естественно-научного материализма. Да, собственно, идеи эти и рождались-то в головах наиболее активных представителей самого этого социального слоя, которые, кстати, по большому счету далеко не всегда были выдающимися мыслителями, философами в традиционном смысле этого слова, поскольку не только не создали оригинальных философских систем, претендовавших на постижение глубинных основ мироздания, но даже не стремились их создавать.
   Знакомясь со взглядами представителей этой школы, трудно избавиться от сомнения в том, стоит ли вообще включать их изложение в учебное пособие по истории философской мысли. Впрочем, нечто похожее я уже отмечал несколько раньше, когда представлял читателю труды "первых позитивистов, которые были в немалой степени, если не преимущественно, популярным изложением современных им научных достижений из областей математики, физики, химии, биологии. И вот естественно-научный материализм... Разве это философия? снова готов возмутиться читатель, уже знакомый с концепциями Платона, Аристотеля, Канта, Гегеля, Фейербаха и даже Маркса. На эту реакцию я уже отвечал в главе о позитивизме, предлагая обратить внимание не столько на содержание сочинений О. Конта, сколько на мировоззренческий и идеологический смысл той трансформации мировоззрения, которая происходила в культуре формировавшегося промышленного общества, а потому и в понимании предмета и задач философии в эту историческую эпоху: именно этот социальный контекст придавал публикациям Конта и других позитивистов их мировоззренческое значение.
   70
   Многое из того, что было сказано тогда, имеет силу и в отношении этой школы, во многом, как мы убедимся, родственной позитивизму. Большая часть текстов, принадлежащих перу ее представителей, тоже заполнена популярным изложением естественно-научного материала, изредка дополненного малосущественными рассуждениями скорее общего, нежели философского характера. Продиктовано это тем же, что и у позитивистов, убеждением авторов в том, что подлинное, действительно ценное знание о мире (а это, как они считали, и есть мировоззрение в точном смысле этого слова) дают "позитивные" науки. Подобно позитивистам, они боролись против "метафизики", и наилучшим средством ее ниспровержения считали распространение "позитивных", то есть научных, и прежде всего медицинских, знаний. Правда, в отличие от позитивистов, которые, как мы видели, относились к религии довольно осторожно, эти популяризаторы естествознания не только весьма решительно относили религию к сфере "метафизики", но даже считали ее наиболее вредной разновидностью последней, утверждая, что установки "метафизики" совершенно несовместимы с установками науки. Отношение к религии, кстати, было причиной расхождений приверженцев естественно-научного материализма с позитивистской философской платформой: они не только не претендовали на то, чтобы занять "третью философскую позицию", якобы преодолевающую ограниченности материализма и идеализма, но и решительно осуждали такие попытки. Поэтому они не были лишь популяризаторами научных знаний - ведь они трактовали данные естествознания в духе философского материализма. Более того, совсем немного упрощая ситуацию, можно сказать, что естествознание с его действительными достижениями как раз и было для них подлинным материализмом. Речь, таким образом, идет не о философских взглядах, которых "стихийно", не слишком задумываясь об этом, придерживались ученые-естествоиспытатели. Они, эти взгляды, конечно, бывают и материалистическими, и идеалистическими; немало среди ученых и верующих, которые к тому же принадлежат к разным религиозным конфессиям и даже к разным религиям; некоторые из ученых ни в какого Бога не веруют, или вера их, мягко говоря, своеобразна и "стандартным" канонам той или иной религии не отвечает; большинство из них, пожалуй, предпочитают размытую агностическую позицию в вопросах веры, стараясь при этом обходиться без Бога, когда занимаются своими профессиональными делами. Во всяком случае, их мировоззренческие представления, как правило, не отливаются в четкую философскую систему и не превращаются в специфическую философскую программу. Соответствен
   71
   но, ученые, специально интересующиеся мировоззренческими вопросами, не образуют особой школы в философии. Ученые, в типичном случае, насколько можно судить об этом по их высказываниям или эссе, иногда примыкают к той или иной философской школе (иногда - сразу к нескольким), а чаще к той или другой философской тенденции, придерживаясь, кто в целом, кто в основном, материалистических или идеалистических взглядов. Так, Томас Гексли примыкал к материализму, а Герман Гельмгольц - к кантианской идеалистической школе.
   Таким образом, представители естественно-научного материализма XIX в. отнюдь не были известны как ученые-естествоиспытатели; они занимались тем, что понимали под философией, тем, что считали своим главным делом, которое и принесло им известность, а в глазах современников даже составило их славу. Их заботой была даже не столько разработка, сколько пропаганда, популяризация того, что они считали философией материализма. Они, как говаривали классики марксизма, были "разносчиками дешевого материализма", и это не так уж и несправедливо - мне кажется, они сами могли бы согласиться с такой квалификацией, если только убрать отсюда несколько оскорбительное для интеллектуала слово "дешевый". Ведь сама трактовка ими материализма определила эту функцию "разносчиков", то есть популяризаторов естественно-научного знания с материалистическим мировоззренческим акцентом. Их материализм, еще раз подчеркну, не был общедоступным вариантом изложения принципов развитого, серьезного, так сказать, "профессионального" философского материализма, который в истории философии все же встречается [1]. Да, конечно, такая философская позиция с современной, и тем более с профессиональной философской точки зрения, является наивной. Однако широкое распространение и огромное влияние этой школы в определенную историческую эпоху - это такой факт в истории европейской культуры, который нельзя игнорировать, считая его чем-то вроде исторического недоразумения. Поэтому анализ воззрений ее представителей вполне уместен в этой книге, коль скоро ее задача - представить важнейшие моменты истории современной западной философии в контексте западной культуры.
   1 В качестве примера назову антропологический материализм Л. Фейербаха.
   Виднейшими представителями европейского естественно-научного материализма XIX столетия были немецкий зоолог Карл Фогт, голландский физиолог Якоб Молешотт и немецкий врач Луи (Людвиг) Бюх-нер. Наиболее известным из этой группы (и, пожалуй, наиболее после
   72
   довательным и разносторонним, а также наиболее философски образованным) был именно последний. О нем очень высоко отзывался Ч.Дарвин, назвавший Бюхнера (в начале книги "Происхождение человека и половой отбор") одним из превосходнейших естествоиспытателей и философов. Другой выдающийся естествоиспытатель той эпохи, Э.Геккель, характеризовал Л. Бюхнера как "вождя современного материализма". Это, разумеется, с современной точки зрения немалое преувеличение, если учесть тот факт, что в Германии того времени развертывалась философская деятельность Л.Фейербаха - но, с другой стороны, такая оценка очень неплохо характеризует то, что понимали тогда под материализмом и под философией вообще выдающиеся ученые. Кстати, Геккель состоял с Бюхнером в активной переписке.
   Как уже говорилось в разделе о позитивизме, естествознание XIX в. стало мощным (может быть, даже самым мощным) слоем культурной жизни. Достаточно перечислить, почти наугад, некоторые имена ученых этой эпохи, чтобы вышесказанное стало очевидным: П.Лавуазье, П.Лаплас, Ю.Майер, Л.Пастер, Ф.Велер, A.M. Бутлеров, И.М.Сеченов, Р.Вирхов, Г. Гельмгольц. За каждым из этих имен - революция в той или иной области естествознания. В самом деле, Лавуазье заложил основания всей современной химии, и к тому же был выдающимся физиологом; Майер - это один из тех, кто сформулировал закон сохранения энергии (кстати, он был еще и корабельным врачом); Лаплас предложил гипотезу возникновения Солнечной системы (между прочим, отвечая на вопрос императора Франции Наполеона, почему он в своей книге ни разу не упомянул имя Божие, Лаплас ответил, что "не нуждается в этой гипотезе"); вклад Пастера в микробиологию и медицину общеизвестен - вряд ли кто из читателей не знает, что такое "пастеризация"; Велер был первым химиком, синтезировавшим органическое вещество; Бутлеров создал теорию химического строения органических соединений; Сеченов предложил программу исследования сознания как системы нервных процессов на основе механизма условного рефлекса; Вирхов был основателем клеточной патологии, значение которой для медицины переоценить невозможно; одно из главных медицинских учреждений и исследовательских центров по глазным болезням в Москве не случайно носит имя Гельмгольца... Какие имена! Каждое из событий в истории науки, связанных с этими людьми, было эпохальным!
   И все же, как уже было сказано, наибольший общественный резонанс имели в то время открытия в области биологии (точнее, в ее специальной отрасли, физиологии), а также быстрый прогресс медицины - прежде всего потому, что здесь научное исследование сопровождалось самыми жесткими мировоззренческими коллизиями (ведь наука
   73
   все больше вторгалась в запретную для нее ранее область - жизнь, происхождение человека, даже сознание). К тому же здесь материалистически ориентированное научное исследование так или иначе выходило прямо на практические приложения, поскольку касалось, пожалуй, самой близкой каждому человеку "вещи" - его собственного тела. Широкое распространение профессии врача и то влияние, которое имел врач у своих постоянных пациентов, сделали медико-биологическую проблематику в высшей степени популярной - и, конечно же, куда более популярной, чем математика, физика, химия или космология отрасли, не только достаточно специальные и отвлеченные в глазах широкой публики, но к тому же достигшие к этому времени большой теоретической зрелости, что само по себе не способствует популярности в широких кругах и препятствует обсуждению подобных тем "на равных" и специалистами, и любознательными профанами [1]. Некоторые следы этого же явления нетрудно увидеть и в наши дни. Например, вряд ли непрофессионалу придет в голову давать советы физику, кибернетику или даже лингвисту. Но вот давать медицинские советы ближним своим - есть ли что-нибудь более распространенное? По радио или с телевизионного экрана медицинские советы дают все, кому не лень - астрологи, гадалки, колдуны в шестом поколении, экстрасенсы, заклинатели воды, избавители от "порчи" и специалисты по ее наведению. Они уже давно далеко отодвинули прежние бесхитростные программы по медицинскому ликбезу. Но забудем пока о нашем масс-медийном околомедицинском Средневековье и снова вернемся в век XIX.
   1 По той же причине сегодня на телевидении с большей готовностью предоставляют время охотникам за летающими тарелками и "ведьмам в седьмом поколении", чем ученым мирового класса. Физик Алферов удостоился чести потеснить всю эту публику на короткое время только потому, что получил Нобелевскую премию, что было больше, чем признанием его заслуг перед мировой наукой - это было политическим фактом.
   Развитие медицины на научных основаниях и ее растущая востребованность в массах стали базой для распространения и некоторого класса общекультурных, общемировоззренческих идей, разделявшихся широкими кругами европейских ученых вообще и медиков в особенности и поддерживаемых самыми широкими слоями населения. Компендиумом таких идей и стал естественно-научный материализм.
   "Патриархом" естественно-научного материализма в истории науки был Карл Фогт (5.VIII. 1817-5.V. 1895). По профессии он, так сказать, потомственный медик, поскольку его отец был профессором медицины в университете Гиссена. В политическом отношении семья Фогтов была настроена довольно радикально. Это привело к тому, что
   74
   в 1835 г. К. Фогт, молодой студент-медик, был вынужден покинуть Германию. С 1839 г. он живет в Берне (Швейцария), куда эмигрировал и его отец. Здесь он заканчивает медицинское образование и начинает профессиональную карьеру сотрудником ледниковой экспедиции в Альпах. Быть может, в какой-то мере это обстоятельство (наряду с радикальными политическими убеждениями) сделало его рьяным сторонником известной "теории катастроф" в эволюционной биологии, создателем которой был его старший современник Ж. Кювье. Однако Фогт трансформировал ее так, что из теории этой исчез ее религиозно-креационистский акцент, а упор соответственно революционному духу эпохи был сделан на тезис о неизбежности революционных "перерывов постепенности" и в биологическом развитии. Радикальные политические настроения определили также круг знакомств Фогта. Сначала это были Г.Келлер и Ч.Гервег, революционно настроенные немецкие интеллектуалы, а затем Герцен, Прудон и Бакунин (с ними Фогт познакомился во время двухлетнего пребывания во Франции в 1845-1847 гг.). Политические убеждения Фогта соединяются с его политической практикой: например, вместе с Гервегом и Бакуниным Фогт принял активное участие в восстании против князя Монако.
   Тем временем революционно-либеральные настроения в Германии приобретают такую силу, что в 1847 г. Фогт оказывается приглашенным на должность первого профессора зоологии в Гиссен. Читая здесь лекции по эволюционной зоологии, он не устает повторять высказанный им в 1846 г. в "Учебнике по геологии и минералогии" тезис о том, что действительный прогресс в любой области предполагает неизбежность революции, или, иначе, что революция является единственным средством действительного прогресса. Понятно, что такие взгляды, дополненные блестящими лекторскими способностями, обеспечивают тридцатилетнему профессору зоологии горячую симпатию анти-аристократически настроенного студенчества. Дело доходит прямо до курьезов - ношение бороды "под Фогта" превращается среди студентов в революционный символ. Вместе с друзьями из левого крыла мелкобуржуазных демократов Гиссена Фогт агитирует за отмену княжеской власти в Шлезвиг-Гольштейне; выступая в Национальном собрании земли, он требует отделения церкви от государства и школы от церкви, а также полной свободы пропаганды атеизма. Этот период, пожалуй, апогей политической эволюции Фогта, поскольку с началом действительно революционных событий в Германии Фогт изменил своим прежним принципам (а может быть, юношеским идеалам): теперь он выступает против применения силы, осуждает сентябрьское восстание 1848 г. во Франкфурте после объявления парламентских выборов. Правда, к концу года, когда революционное движение во мно