Страница:
1 Такова была, к примеру, задача, которую ставили перед собою эмпириокритики, стремившиеся "очистить опыт"...
2 Поэтому, к примеру, тот же Эйнштейн, который упрекал Маха - и совершенно справедливо - в недооценке конструктивного математического мышления, вряд ли адресовал бы подобный упрек "раннему" Гуссерлю, при всей близости его установок эмпириокрити-ческим.
347
Феноменологическая самокритика и критика психологизма. "Логические исследования"
В "Логических исследованиях" Гуссерль равно отказывается как от теоретико-познавательного психологизма, так и от наивного идеализма и пробует продолжить поиск очевидных оснований в ином направлении. Если в "Философии арифметики" исследование процесса образования понятия числа из материала, получаемого в результате непосредственного созерцания некоторых представителей мира чисел "как они есть сами по себе", нужно ему главным образом для того, чтобы успешно провести процесс редукции всей арифметики к идеальной онтологической первооснове, к числам "самим по себе", то в "Логических исследованиях" пределом редукции становится, как мы уже отметили выше, содержание понятия. Правда, различение "вещи" (предмета) и "понятия" здесь стало еще более размытым, чем это было в "Философии арифметики"; но если там Гуссерль стремился показать, чтс искусственные (то есть субъективные) образования сохраняют связь с объективной первоосновой знания - "числами самими по себе", то теперь вектор его интереса направлен в противоположную сторону: ведь существование "чисел самих по себе" отвергнуто, и собственное прежнее представление о мире чисел и природе арифметики он теперь расценивает как "наивный, почти детский" идеализм; "содержание" понятия отнюдь не обязано иметь объективного прообраза. Теперь Гуссерль считает, что "понятие" вообще отличается от "предмета" [1] лишь функционально той ролью, которую то и другое исполняют в сознании: предмет интереса и есть понятие предмета. Конечно, привкус объективно-идеалистической метафизики здесь почти исчез. Но зато в результате такого пересмотра, как жаловался Фреге, весьма внимательно следивший за публикациями Гуссерля, в "Логических исследованиях" "все становится субъективным, а субъективное принимает вид объективного". Сам Гуссерль, однако, вовсе не считал эту черту пороком [2]: напротив, тут если и не проведена вполне последовательно, то четко намечена его принципиальная установка на "очищение" исследования основ знания от всякого рода нея'вных предпосылок, особенно тех, которые носят "метафизический" характер. Собственный прежний наивный идеализм в понимании числа (и соответственно его "природы", того источника, из которого, в конечном счете, черпают свое со
348
держание понятия арифметики) теперь ему представляется рецидивом метафизики. Более того, все наличное в сознании Гуссерль теперь трактует как "просто содержание", то есть нечто нейтральное, нечто безразличное к ответу на вопрос, а что же стоит за этим содержанием "на самом деле". Такая дискриминация "основного вопроса философии" - базовый принцип зрелой феноменологической установки. И это важное изменение, поскольку, двигаясь в русле первоначальной формы отказа от метафизических предпосылок исследования и поисков бесспорного начала знания, в плане метода Гуссерль шел путем, близким к таковому Авенариуса. И потому даже философию он тоже определял как "описательную психологию", а психофеноменологическое обоснование логики считал возможным и даже неизбежным. Но в плане онтологии он все еще сохранял существенные моменты объективного идеализма, что делало его позицию, мягко говоря, не совсем последовательной. Применительно же к "Логическим исследованиям" было бы несправедливо утверждать ни первое, ни второе.
1 Конечно же этот предмет - трансцендентальный!
2 Как ни считали это пороком и Авенариус с Махом, последний, как известно, писал, что не знает ни физического, ни психического, а только третье.
Но теперь одним из ключевых "непроясненных" понятий (как плана философского, так и математического) предстает понятие "существование", или "бытие" (соответственно в отрицательном модусе "несуществование" или "небытие"). И не в малой степени потому, что именно оно (в том числе прежде и у него самого) было нагружено "метафизическими" смыслами. Теперь он проводит работу по "очищению" этого понятия. Рассуждения сначала идут примерно так же, как прежде при обсуждении проблемы нуля: всякое понятие имеет содержание - поэтому есть содержание и у понятия "несуществование"; оно может стать опредмеченным, если, к примеру, обратить внимание на "отсутствие" того, что только что было. Внимание же всегда связано с "интересом". Последний - не что иное, как "зародыш" еще одного фундаментального понятия феноменологии - интенционалъности, нацеленности сознания на предмет, и интенционального акта, в котором конституируются предметы. Теперь Гуссерль смог объяснить, - причем совершенно по другому, чем в "Философии арифметики", - откуда берутся предметы; точнее, как они образуются. В дальнейшем исследование этого процесса образования, конституирования предметов, стало главным делом феноменологов.
Согласно мнению Гуссерля, как мы уже отмечали, истоки познавательной активности следует искать в интенциональном акте, в нацеленности сознания на предмет. Нетрудно видеть, что это качество - сразу и свидетельство активности сознания, и признак его Оконечности": ведь если сознание "нацелено на то, а не на это", то оно ограничивает себя "тем" и не видит "этого"! Если бы сознание не бы
349
ло "интересующимся", то какие бы то ни было предметы были бы для него неразличимы; в силу того, что все для него безразлично, оно и само существует как "всё" - то есть сливается в сплошное тождество.
Понятно, что интересоваться чем-либо - значит, по сути, обращать на это особое внимание, выделять его из всего прочего, неинтересного; это "все прочее" превращается во что-то вроде серого фона, на котором рельефно выступает то, что интересно, предмет интереса. Это значит, что сознание сразу и создает предмет интереса, и ограничивает себя определенной предметной областью; другими словами, оно становится конечным. Но ведь осознать собственную конечность - значит, в определенном смысле, уже выйти за границу своего предметного мира! И это - выход в бесконечность, поскольку собственная предметная ограниченность, так сказать, "осталась за спиной". Следует иметь в виду, что осознание собственной конечности, а тем более контакт с бесконечным (то есть с "абсолютом") рефлектирующий субъект получает с помощью того же метода редукции: следуя ее "возвратным" путем, его сознание шаг за шагом устраняет предметные границы, одну за другой "заключает в скобки" все особенности любых предметов и тем самым преодолевает свою предметную ограниченность. Но делает он это ценой избавления от содержательности! Далее, поскольку предметы появились в результате интенционального акта, который совершает интересующееся сознание, то устранить предметное членение мира опыта можно только в том случае, если сознание перестает интересоваться, превращает себя в незаинтересованного наблюдателя [1]. Так, в самых общих чертах, выглядят предмет и метод феноменологии, как они сложились в период работы над "Логическими исследованиями".
1 Отсюда следует любопытный вывод: сознание освобождается от ограниченности и соприкасается с "абсолютным" только тогда, когда перестает интересоваться чем бы то ни было. Полезно вспомнить, что именно таким бьш ход рассуждений Шопенгауэра в его главной работе "Мир как воля и представление": Абсолютное обернулось страшным ликом Ничто... Было бы любопытно узнать, как отнеслись бы и Шопенгауэр, и Гуссерль к возможности сделать согласный с логикой их рассуждений вывод, что абсолютному "по определению" Божественному сознанию ничто не интересно; и значит, Богу нет никакого дела ни до наших страданий, ни до наших радостей, ни до самого нашего существования?! Или только человеческое сознание платит за выход к Абсолютному столь непомерную цену?
Как показывает само название, в фокусе внимания Гуссерля находится уже не арифметика, а логика. И эта смена предмета свидетельствовала как о расширении горизонта его интересов, так и о переменах в мировоззрении. Теперь гарантом ясности математического мышления становится ясность логическая, и обоснование математики как науки
350
поэтому предстает уже не как поиск и демонстрация "онтологической основы" знания, а как логическое обоснование его содержания. При этом, естественно, речь теперь идет уже не только о математике. Согласно Гуссерлю, неясностью оснований страдает отнюдь не одна только математика, передавая такое качество связанной с нею науке (саму эту связь можно было бы сначала принять как факт, не пробуя ее объяснять ни конкретно-исторически, ни как-либо еще). Такая же неясность свойственна в итоге всей сфере деятельности, которую прямо или косвенно определяет наука. Ведь теперь (это тоже факт!) везде функционирует техника, базирующаяся на естествознании, которое использует математику в роли техники собственных рассуждений. И та и другая техника, будучи весьма эффективной, остается, как считает Гуссерль, до сей поры "не проясненной". Ею пользуются в силу простого факта ее прошлой и настоящей эффективности, не пытаясь ее "понять", то есть выявить такие ее основания, которые могли бы дать уверенность в ее эффективности и впредь (или, напротив, судить о границах этой эффективности, которые можно было бы загодя предвидеть). Не потому ли, например, нередко говорят о чудесах техники, а не только о ее достижениях? Не значит ли это, что в принципе "обычный" рассудок не усматривает глубоких различий между технической деятельностью и колдовством? А колдовство, даже у самого "патентованного" колдуна, не всегда получается - особенно если, творя заклинание, он не обратил внимания на расположение звезд или даже на какую-то мелкую деталь, возможность влияния которой не подозревал... То же самое с техникой - вот и появляются, вослед английским, и российские заклинатели, портящие или ремонтирующие и часы, и стиральные машины, и электронное оборудование, и всякую прочую технику одним усилием мысли и на любом расстоянии (успех здесь, понятно, не всегда гарантирован).
Путь к "пониманию" техники и вместе с тем к ее "демистификации" несколько проясняется, если обратить внимание на тот факт, что обычно под техникой имеют в виду не только "железную" машинерию, но и то, что принято называть технологией - вторая половинка этого слова совсем неплохо акцентирует внимание на сути проблемы [1].
1 Применительно к нашим дням это самым очевидным образом демонстрируется в области компьютерной техники, где различают "hardware" и "software".
Но что такое тот "логос", на который намекает семантика слова "технология" и которым, видимо, как раз логика и занимается (во всяком случае, должна заниматься)? Прежняя, традиционная логика, как известно, имела метафизические (онтологические) основания, будь то
351
представление о творении мира по Слову Божию, гегелевская концепция всеобъемлющей духовной основы мира или, наконец, материалистическое учение об универсальных законах объективного мира ("логике вещей"), отображенных во вторичных по отношению к ним правилах, которые выработало в процессе практической деятельности людей их мышление ("логика идей"). Теория познания, на которую была возложена в конце XX столетия задача окончательно избавить мышление от метафизики, желая опираться на достижения "позитивной" науки о духе, психологии, сама стала столь же "описательной", как и ее опора. Но не значит ли это, что с такой точки зрения все мышление предстало как не более чем неявное эмпирическое описание (самое большее - эмпирическое обобщение) имеющих и имевших место в практике "ритмов" мыслительных процессов? А ведь отсюда следует, что любые всеобщие утверждения - как теоретической части естествознания, так и математики с логикой - предстают как неосновательные в строгом смысле слова: их всеобщность не более обеспечена, чем завтрашний день провинциального актера Шмаги из известной пьесы А.Н.Островского "Без вины виноватые"! Таким образом, ни о какой безусловной истинности ни научных утверждений, ни самих законов логики не может быть и речи. Подобные выводы для ученика Вейерштрасса были совершенно неприемлемы - отсюда сначала непоследовательность гуссерлева психологизма в "Философии арифметики" (там абсолютная истинность математических формулировок гарантируется объективным бытием математических сущностей); отсюда же его отказ от психологизма и критика последнего в "Логических исследованиях", когда собственный прежний идеализм ему уже представляется "детски наивным".
Критика Гуссерлем психологизма перерастает, таким образом, и в критику современных ему "позитивных" теорий познания, которые опирались на психологию - в том числе и тогда, когда предметом их заботы была логика.
Представим теперь главные моменты гуссерлевской критики психологизма в логике. Поскольку психология - дисциплина описательная, которая просто рассказывает о "наличном" искусстве мышления [1], постольку подлинного понимания сути такого мышления, которое производило бы суждения, имеющие право претендовать на безусловную общезначимость, она не дает. Если стоять на позициях психологии в теории познания, то не может быть ни чистой математики, ни чистой (формальной) логики. Логика, трактуемая как набор приобретенных привычек мышления, навыков "мозговой работы" (это суть психоло
1 Такая трактовка психологии в конце XIX и в начале XX века была господствующей, что связано очевидным образом с позитивистской ("антиметафизической") переориентацией всех научных исследований, в том числе и исследований духовного начала.
352
гизма в логике!) конечно же не "чистая"; она с порога отвергает трактовку рациональности как системы правил, обладающих безусловной всеобщностью; она эмпирична и индуктивна не только с самого начала и до конца, но и по сути своей, заложенной в ее теоретико-познавательных предпосылках, каковые, если не грешить против принципов самой индуктивной логики, никак не безусловны. А это значит, что следует попытаться вновь обратиться к задаче построить чистую логику как теоретическую науку, начав с "заключения в скобки" теоретико-познавательной предпосылки, которая положена в основу психоло-гистской (эмпиристской) трактовки логики, как того и требует беспристрастный, освобожденный от предваряющих истолкований, то есть феноменологический, подход. А это значит, попытаться разрабатывать логику, не акцентируя внимания ни на каких конкретных приемах практики исследовательской работы, к сколь бы впечатляющим успехам эти приемы не приводили того или иного конкретного ученого. Реальная практика мыслительной деятельности должна быть оставлена "за скобками" примерно так же, как "оставляет за скобками" ученый-математик искусство работы с саженью или теодолитом, которое отличает опытного землемера от новичка (несмотря на общеизвестный факт, что работу новичка нужно проверять и часто даже переделывать, а на результат работы мастера можно положиться без тени сомнения). Логика, по Гуссерлю, имеет шанс стать "строгой" только в том случае, если ее с самого начала строить как "чистую", то есть теоретическую, науку. А основы такой науки конечно же должны быть самоочевидными.
Речь конечно же должна идти не о простой очевидности в расхожем смысле слова, поскольку последняя может быть и "психологической", то есть ее можно трактовать в точном соответствии с этимологией этого слова - "очевидно то, что видят очи". Самоочевидность оснований - это их самоданность сознанию. То, что "видит глаз", - еще не самоданность, поскольку зрительному восприятию объекта "онтологически" предшествует созерцаемое; следовательно, такое восприятие имеет основу, внешнюю ему самому, с которой оно может быть связано весьма причудливым способом.
Если удастся добраться до самоочевидного, то тем самым и "позитивные" науки о познании можно освободить от "темноты оснований", проистекающей из случайности и хаотичности эмпирического материала, с которым они работают, и избавиться от исходящей отсюда ненадежности их выводов [1]. Вот здесь-то и должен помочь метод
1 Поэтому, например, известное воспоминание великого французского математика А. Пуанкаре о том, что одна замечательная математическая идея пришла ему в голову, когда он выходил из кареты, для Гуссерля выглядело бы разве что иллюстрацией справедливости его, Гуссерля, мнения о невысоком качестве исследований мышления, коль скоро они используют подобный материал.
353
редукции. Шаг за шагом освобождая наличное содержание знания от того, что было добавлено к первоначалу в ходе исторического развития знания, мы можем придти к этим истокам в "чистом" виде. Но теперь это уже не объективные идеальные сущности, как раньше думал Гуссерль, а прежде всего "механизм" самого процесса движения мысли, то есть логическая связь оснований и следствий в рассуждении. Это и есть "самоданное", то есть наличествующее в самом сознании непосредственно и потому самоочевидное.
Самоочевидно, между прочим, также и то, что в ходе рассуждения основа предстает как основа лишь потому, что нечто обосновывает - и vice versa. Если иметь в виду столь же самоочевидный тезис, что основание должно обладать большей степенью ясности, чем обосновываемое, то логическую связь процесса обоснования можно было бы назвать тривиализацией неочевидного, которое всегда выглядит нетривиально.
Соответственно движение познания в другом направлении, направлении выведения нового знания из его оснований, - "прогресс неясности и темноты". Это должен иметь в виду каждый, кто хотел бы обойтись только конечным продуктом познания, будь то математический прием, вроде перенормировки, позволяющей избавиться от абсурдных бесконечностей при решении многих задач теоретической физики, или машинка для заточки карандашей, принципы работы которой потребителя совершенно не интересуют. Тот, кто хочет быть уверенным в надежности эффективного результата, должен попытаться сделать для себя понятным способ его получения - эту процедуру, собственно говоря, и называет Гуссерль "феноменологическим объяснением". Применительно к логике, если в ней хотят видеть строгую науку, а не рецептуру (более того, не просто набор конкретных, чаще всего встречающихся задач с готовыми решениями, что-то вроде шпаргалки, которую отобрали на экзамене у нерадивого студента), то здесь нельзя обойтись "эмпирической" техникой практического мышления, здесь нужно проникнуть к "самоочевидным основам" техники мышления. Это и есть предмет и задача "чистой логики". Так оказываются разведены друг с другом логика и психология познания: основа практического мышления - это психология познания; основа теоретического мышления - это чистая логика. Законы чистой логики самоочевидны, и потому в строгом смысле слова "априорны"; законы практического мышления - это и в самом деле "привычки". Поэтому, по Гуссерлю, базовые законы мышления - не "законы природы" (или особой части природы - реальных процессов мышления). И на тех же основаниях они конечно же не "причинные" законы.
354
Необходимыми условиями теоретического познания Гуссерль считает реальные (психологические) и идеальные (логические и "ноэтические"). Разумеется, теоретическое познание - это разновидность реально совершающегося психического процесса, так что с реальными условиями все ясно. Но не всякий психический процесс - теоретическое познание, рассуждение. Рассуждение, поскольку оно не редуцируемо (во всяком случае, нацело) к психической "материи" процесса мышления, - процесс идеальный. Непременный признак теоретического познания как идеального процесса - связь обоснования, которая необходимым образом соединяет посылки и следствия. Эту необходимую связь обоснования определяют логические законы. И они есть как нечто независимое от познающего субъекта - поэтому логические законы, то есть законы, управляющие идеальным процессом теоретического познания, люди открывают, а не придумывают.
Ноэтические условия сразу и идеальны, и связаны с познающим субъектом: они некоторым образом "присущи" самой идее познания, необходимым образом входят в содержание понятия "познание": как возможно говорить о познании, если при этом уже не подразумевается познающий субъект? Поэтому они тоже априорны: ведь познание по сути своей не "случайный факт", а необходимая идея, содержание которой составляет "существенная связь" познающего с познаваемым. Познающий, гносеологический субъект не просто способен познавать - он "по определению" должен познавать: он априори так устроен, иначе он не был бы познающим субъектом.
Таким образом, субъект в концепции Гуссерля - это "субъективность вообще", аналогичная "собственному понятию" числа в его "Философии арифметики". Но только пока вопрос касается чистого познания! Развитие же "технического" познания, конкретных познавательных приемов, по-видимому, происходит (должно происходить) с соблюдением закона экономии мышления, минимизирующего различия между последующим и предыдущим этапами.
Поскольку в чистом сознании нет "отличия от иного", сознания как такового от того, что является его содержанием, постольку "субъект вообще" тождествен объекту, а логически объективность оказывается "видом" субъективного. Исследование логического в его чистом виде поэтому представляет собой исследование субъективного, изучение сознания как такового. Но возможно такое исследование лишь в некотором "эмпирическом материале", в качестве которого во второй части "Логических исследований" предстает "выражение" в его связи с "обозначением" (они почти сливаются, но у второго чуть меньше очевидности).
355
Среди того, что "обозначает", среди знаков, особенно важна речь (слово). Слова, во-первых, функционируют подобно естественным знакам: тот, кто видит дым, ожидает огня; тот, кто слышит слово, знает, что это было подумано. Во-вторых, слова не только обозначают, но и выражают (чувства, желания говорящего). Это - психологическая сторона речи, связанная с содержанием сознания; и здесь речь связана с содержанием сознания непосредственно. Знаковая сторона речи, напротив, опосредована значением за исключением "монологической речи" ("жестикуляция" и "мимика" - только упражнения, они не имеют "значения", поскольку в них нет интенции - если ее нет, разумеется). Граница, однако, и здесь не слишком четкая: есть такие слова, которые выражают свой смысл непосредственно. Слова эти сами по себе неизбежно многозначны - но они тоже могут стать однозначными, причем особым, "случайным" (определенным контекстом употребления) способом. Таковы слова "я", "ты", "он", "это", "здесь", "вчера" и пр. При их применении содержание всех подобных слов обретает непосредственную очевидность. Самое важное из них, по Гуссерлю, это "я", поскольку значение его всегда дано вместе с предметом: это базовое "онтологическое" понятие.
Так в "корпусе" словаря раскрывается логическая структура сознания или, что то же самое, чистое сознание воплощается в словесной "материи" [1]. И разумеется, сразу же перестает быть "чистым" Даже "одинокая речь", которая не осуществляет коммуникативной функции, поскольку не обращена к другому, в которой отсутствует интенция и слова которой, собственно, и не слова даже, а "выражения", вряд ли может трактоваться как "чистое сознание", хотя и "соприкасается" с ним непосредственно. Более того, не являясь интенциональными, "выражения" - это та пограничная область, где сознанию грозит опасность перестать быть сознанием, исчезнуть, поскольку сознание всегда "сознание чего-то". Из этого положения, трагического для построения строгой концепции сознания, Гуссерль пытается найти выход, постулируя слитность выражения с обозначением, каковое конечно же интенционально. Тем самым сознание сразу и сохраняет свое отличие от "предметов", и живет: оно "заряжено" интенцией в каче
356
стве стремления "вовне", оно "ждет" иного. Но поэтому ему постоянно угрожает "неочевидность" (например, шар, который в данный момент непосредственно воспринимается как "красный", может оказаться "зеленым" с другой стороны, в настоящий момент невидимой). Отсюда следует вывод, что "впечатление" предмета не тождественно "качеству" предмета. Однако и теперь Гуссерлю трудно сохранить целостность своей концепции - ведь "внутренние" впечатления оказываются только знаками, "внешними" характеристикам объектов!
2 Поэтому, к примеру, тот же Эйнштейн, который упрекал Маха - и совершенно справедливо - в недооценке конструктивного математического мышления, вряд ли адресовал бы подобный упрек "раннему" Гуссерлю, при всей близости его установок эмпириокрити-ческим.
347
Феноменологическая самокритика и критика психологизма. "Логические исследования"
В "Логических исследованиях" Гуссерль равно отказывается как от теоретико-познавательного психологизма, так и от наивного идеализма и пробует продолжить поиск очевидных оснований в ином направлении. Если в "Философии арифметики" исследование процесса образования понятия числа из материала, получаемого в результате непосредственного созерцания некоторых представителей мира чисел "как они есть сами по себе", нужно ему главным образом для того, чтобы успешно провести процесс редукции всей арифметики к идеальной онтологической первооснове, к числам "самим по себе", то в "Логических исследованиях" пределом редукции становится, как мы уже отметили выше, содержание понятия. Правда, различение "вещи" (предмета) и "понятия" здесь стало еще более размытым, чем это было в "Философии арифметики"; но если там Гуссерль стремился показать, чтс искусственные (то есть субъективные) образования сохраняют связь с объективной первоосновой знания - "числами самими по себе", то теперь вектор его интереса направлен в противоположную сторону: ведь существование "чисел самих по себе" отвергнуто, и собственное прежнее представление о мире чисел и природе арифметики он теперь расценивает как "наивный, почти детский" идеализм; "содержание" понятия отнюдь не обязано иметь объективного прообраза. Теперь Гуссерль считает, что "понятие" вообще отличается от "предмета" [1] лишь функционально той ролью, которую то и другое исполняют в сознании: предмет интереса и есть понятие предмета. Конечно, привкус объективно-идеалистической метафизики здесь почти исчез. Но зато в результате такого пересмотра, как жаловался Фреге, весьма внимательно следивший за публикациями Гуссерля, в "Логических исследованиях" "все становится субъективным, а субъективное принимает вид объективного". Сам Гуссерль, однако, вовсе не считал эту черту пороком [2]: напротив, тут если и не проведена вполне последовательно, то четко намечена его принципиальная установка на "очищение" исследования основ знания от всякого рода нея'вных предпосылок, особенно тех, которые носят "метафизический" характер. Собственный прежний наивный идеализм в понимании числа (и соответственно его "природы", того источника, из которого, в конечном счете, черпают свое со
348
держание понятия арифметики) теперь ему представляется рецидивом метафизики. Более того, все наличное в сознании Гуссерль теперь трактует как "просто содержание", то есть нечто нейтральное, нечто безразличное к ответу на вопрос, а что же стоит за этим содержанием "на самом деле". Такая дискриминация "основного вопроса философии" - базовый принцип зрелой феноменологической установки. И это важное изменение, поскольку, двигаясь в русле первоначальной формы отказа от метафизических предпосылок исследования и поисков бесспорного начала знания, в плане метода Гуссерль шел путем, близким к таковому Авенариуса. И потому даже философию он тоже определял как "описательную психологию", а психофеноменологическое обоснование логики считал возможным и даже неизбежным. Но в плане онтологии он все еще сохранял существенные моменты объективного идеализма, что делало его позицию, мягко говоря, не совсем последовательной. Применительно же к "Логическим исследованиям" было бы несправедливо утверждать ни первое, ни второе.
1 Конечно же этот предмет - трансцендентальный!
2 Как ни считали это пороком и Авенариус с Махом, последний, как известно, писал, что не знает ни физического, ни психического, а только третье.
Но теперь одним из ключевых "непроясненных" понятий (как плана философского, так и математического) предстает понятие "существование", или "бытие" (соответственно в отрицательном модусе "несуществование" или "небытие"). И не в малой степени потому, что именно оно (в том числе прежде и у него самого) было нагружено "метафизическими" смыслами. Теперь он проводит работу по "очищению" этого понятия. Рассуждения сначала идут примерно так же, как прежде при обсуждении проблемы нуля: всякое понятие имеет содержание - поэтому есть содержание и у понятия "несуществование"; оно может стать опредмеченным, если, к примеру, обратить внимание на "отсутствие" того, что только что было. Внимание же всегда связано с "интересом". Последний - не что иное, как "зародыш" еще одного фундаментального понятия феноменологии - интенционалъности, нацеленности сознания на предмет, и интенционального акта, в котором конституируются предметы. Теперь Гуссерль смог объяснить, - причем совершенно по другому, чем в "Философии арифметики", - откуда берутся предметы; точнее, как они образуются. В дальнейшем исследование этого процесса образования, конституирования предметов, стало главным делом феноменологов.
Согласно мнению Гуссерля, как мы уже отмечали, истоки познавательной активности следует искать в интенциональном акте, в нацеленности сознания на предмет. Нетрудно видеть, что это качество - сразу и свидетельство активности сознания, и признак его Оконечности": ведь если сознание "нацелено на то, а не на это", то оно ограничивает себя "тем" и не видит "этого"! Если бы сознание не бы
349
ло "интересующимся", то какие бы то ни было предметы были бы для него неразличимы; в силу того, что все для него безразлично, оно и само существует как "всё" - то есть сливается в сплошное тождество.
Понятно, что интересоваться чем-либо - значит, по сути, обращать на это особое внимание, выделять его из всего прочего, неинтересного; это "все прочее" превращается во что-то вроде серого фона, на котором рельефно выступает то, что интересно, предмет интереса. Это значит, что сознание сразу и создает предмет интереса, и ограничивает себя определенной предметной областью; другими словами, оно становится конечным. Но ведь осознать собственную конечность - значит, в определенном смысле, уже выйти за границу своего предметного мира! И это - выход в бесконечность, поскольку собственная предметная ограниченность, так сказать, "осталась за спиной". Следует иметь в виду, что осознание собственной конечности, а тем более контакт с бесконечным (то есть с "абсолютом") рефлектирующий субъект получает с помощью того же метода редукции: следуя ее "возвратным" путем, его сознание шаг за шагом устраняет предметные границы, одну за другой "заключает в скобки" все особенности любых предметов и тем самым преодолевает свою предметную ограниченность. Но делает он это ценой избавления от содержательности! Далее, поскольку предметы появились в результате интенционального акта, который совершает интересующееся сознание, то устранить предметное членение мира опыта можно только в том случае, если сознание перестает интересоваться, превращает себя в незаинтересованного наблюдателя [1]. Так, в самых общих чертах, выглядят предмет и метод феноменологии, как они сложились в период работы над "Логическими исследованиями".
1 Отсюда следует любопытный вывод: сознание освобождается от ограниченности и соприкасается с "абсолютным" только тогда, когда перестает интересоваться чем бы то ни было. Полезно вспомнить, что именно таким бьш ход рассуждений Шопенгауэра в его главной работе "Мир как воля и представление": Абсолютное обернулось страшным ликом Ничто... Было бы любопытно узнать, как отнеслись бы и Шопенгауэр, и Гуссерль к возможности сделать согласный с логикой их рассуждений вывод, что абсолютному "по определению" Божественному сознанию ничто не интересно; и значит, Богу нет никакого дела ни до наших страданий, ни до наших радостей, ни до самого нашего существования?! Или только человеческое сознание платит за выход к Абсолютному столь непомерную цену?
Как показывает само название, в фокусе внимания Гуссерля находится уже не арифметика, а логика. И эта смена предмета свидетельствовала как о расширении горизонта его интересов, так и о переменах в мировоззрении. Теперь гарантом ясности математического мышления становится ясность логическая, и обоснование математики как науки
350
поэтому предстает уже не как поиск и демонстрация "онтологической основы" знания, а как логическое обоснование его содержания. При этом, естественно, речь теперь идет уже не только о математике. Согласно Гуссерлю, неясностью оснований страдает отнюдь не одна только математика, передавая такое качество связанной с нею науке (саму эту связь можно было бы сначала принять как факт, не пробуя ее объяснять ни конкретно-исторически, ни как-либо еще). Такая же неясность свойственна в итоге всей сфере деятельности, которую прямо или косвенно определяет наука. Ведь теперь (это тоже факт!) везде функционирует техника, базирующаяся на естествознании, которое использует математику в роли техники собственных рассуждений. И та и другая техника, будучи весьма эффективной, остается, как считает Гуссерль, до сей поры "не проясненной". Ею пользуются в силу простого факта ее прошлой и настоящей эффективности, не пытаясь ее "понять", то есть выявить такие ее основания, которые могли бы дать уверенность в ее эффективности и впредь (или, напротив, судить о границах этой эффективности, которые можно было бы загодя предвидеть). Не потому ли, например, нередко говорят о чудесах техники, а не только о ее достижениях? Не значит ли это, что в принципе "обычный" рассудок не усматривает глубоких различий между технической деятельностью и колдовством? А колдовство, даже у самого "патентованного" колдуна, не всегда получается - особенно если, творя заклинание, он не обратил внимания на расположение звезд или даже на какую-то мелкую деталь, возможность влияния которой не подозревал... То же самое с техникой - вот и появляются, вослед английским, и российские заклинатели, портящие или ремонтирующие и часы, и стиральные машины, и электронное оборудование, и всякую прочую технику одним усилием мысли и на любом расстоянии (успех здесь, понятно, не всегда гарантирован).
Путь к "пониманию" техники и вместе с тем к ее "демистификации" несколько проясняется, если обратить внимание на тот факт, что обычно под техникой имеют в виду не только "железную" машинерию, но и то, что принято называть технологией - вторая половинка этого слова совсем неплохо акцентирует внимание на сути проблемы [1].
1 Применительно к нашим дням это самым очевидным образом демонстрируется в области компьютерной техники, где различают "hardware" и "software".
Но что такое тот "логос", на который намекает семантика слова "технология" и которым, видимо, как раз логика и занимается (во всяком случае, должна заниматься)? Прежняя, традиционная логика, как известно, имела метафизические (онтологические) основания, будь то
351
представление о творении мира по Слову Божию, гегелевская концепция всеобъемлющей духовной основы мира или, наконец, материалистическое учение об универсальных законах объективного мира ("логике вещей"), отображенных во вторичных по отношению к ним правилах, которые выработало в процессе практической деятельности людей их мышление ("логика идей"). Теория познания, на которую была возложена в конце XX столетия задача окончательно избавить мышление от метафизики, желая опираться на достижения "позитивной" науки о духе, психологии, сама стала столь же "описательной", как и ее опора. Но не значит ли это, что с такой точки зрения все мышление предстало как не более чем неявное эмпирическое описание (самое большее - эмпирическое обобщение) имеющих и имевших место в практике "ритмов" мыслительных процессов? А ведь отсюда следует, что любые всеобщие утверждения - как теоретической части естествознания, так и математики с логикой - предстают как неосновательные в строгом смысле слова: их всеобщность не более обеспечена, чем завтрашний день провинциального актера Шмаги из известной пьесы А.Н.Островского "Без вины виноватые"! Таким образом, ни о какой безусловной истинности ни научных утверждений, ни самих законов логики не может быть и речи. Подобные выводы для ученика Вейерштрасса были совершенно неприемлемы - отсюда сначала непоследовательность гуссерлева психологизма в "Философии арифметики" (там абсолютная истинность математических формулировок гарантируется объективным бытием математических сущностей); отсюда же его отказ от психологизма и критика последнего в "Логических исследованиях", когда собственный прежний идеализм ему уже представляется "детски наивным".
Критика Гуссерлем психологизма перерастает, таким образом, и в критику современных ему "позитивных" теорий познания, которые опирались на психологию - в том числе и тогда, когда предметом их заботы была логика.
Представим теперь главные моменты гуссерлевской критики психологизма в логике. Поскольку психология - дисциплина описательная, которая просто рассказывает о "наличном" искусстве мышления [1], постольку подлинного понимания сути такого мышления, которое производило бы суждения, имеющие право претендовать на безусловную общезначимость, она не дает. Если стоять на позициях психологии в теории познания, то не может быть ни чистой математики, ни чистой (формальной) логики. Логика, трактуемая как набор приобретенных привычек мышления, навыков "мозговой работы" (это суть психоло
1 Такая трактовка психологии в конце XIX и в начале XX века была господствующей, что связано очевидным образом с позитивистской ("антиметафизической") переориентацией всех научных исследований, в том числе и исследований духовного начала.
352
гизма в логике!) конечно же не "чистая"; она с порога отвергает трактовку рациональности как системы правил, обладающих безусловной всеобщностью; она эмпирична и индуктивна не только с самого начала и до конца, но и по сути своей, заложенной в ее теоретико-познавательных предпосылках, каковые, если не грешить против принципов самой индуктивной логики, никак не безусловны. А это значит, что следует попытаться вновь обратиться к задаче построить чистую логику как теоретическую науку, начав с "заключения в скобки" теоретико-познавательной предпосылки, которая положена в основу психоло-гистской (эмпиристской) трактовки логики, как того и требует беспристрастный, освобожденный от предваряющих истолкований, то есть феноменологический, подход. А это значит, попытаться разрабатывать логику, не акцентируя внимания ни на каких конкретных приемах практики исследовательской работы, к сколь бы впечатляющим успехам эти приемы не приводили того или иного конкретного ученого. Реальная практика мыслительной деятельности должна быть оставлена "за скобками" примерно так же, как "оставляет за скобками" ученый-математик искусство работы с саженью или теодолитом, которое отличает опытного землемера от новичка (несмотря на общеизвестный факт, что работу новичка нужно проверять и часто даже переделывать, а на результат работы мастера можно положиться без тени сомнения). Логика, по Гуссерлю, имеет шанс стать "строгой" только в том случае, если ее с самого начала строить как "чистую", то есть теоретическую, науку. А основы такой науки конечно же должны быть самоочевидными.
Речь конечно же должна идти не о простой очевидности в расхожем смысле слова, поскольку последняя может быть и "психологической", то есть ее можно трактовать в точном соответствии с этимологией этого слова - "очевидно то, что видят очи". Самоочевидность оснований - это их самоданность сознанию. То, что "видит глаз", - еще не самоданность, поскольку зрительному восприятию объекта "онтологически" предшествует созерцаемое; следовательно, такое восприятие имеет основу, внешнюю ему самому, с которой оно может быть связано весьма причудливым способом.
Если удастся добраться до самоочевидного, то тем самым и "позитивные" науки о познании можно освободить от "темноты оснований", проистекающей из случайности и хаотичности эмпирического материала, с которым они работают, и избавиться от исходящей отсюда ненадежности их выводов [1]. Вот здесь-то и должен помочь метод
1 Поэтому, например, известное воспоминание великого французского математика А. Пуанкаре о том, что одна замечательная математическая идея пришла ему в голову, когда он выходил из кареты, для Гуссерля выглядело бы разве что иллюстрацией справедливости его, Гуссерля, мнения о невысоком качестве исследований мышления, коль скоро они используют подобный материал.
353
редукции. Шаг за шагом освобождая наличное содержание знания от того, что было добавлено к первоначалу в ходе исторического развития знания, мы можем придти к этим истокам в "чистом" виде. Но теперь это уже не объективные идеальные сущности, как раньше думал Гуссерль, а прежде всего "механизм" самого процесса движения мысли, то есть логическая связь оснований и следствий в рассуждении. Это и есть "самоданное", то есть наличествующее в самом сознании непосредственно и потому самоочевидное.
Самоочевидно, между прочим, также и то, что в ходе рассуждения основа предстает как основа лишь потому, что нечто обосновывает - и vice versa. Если иметь в виду столь же самоочевидный тезис, что основание должно обладать большей степенью ясности, чем обосновываемое, то логическую связь процесса обоснования можно было бы назвать тривиализацией неочевидного, которое всегда выглядит нетривиально.
Соответственно движение познания в другом направлении, направлении выведения нового знания из его оснований, - "прогресс неясности и темноты". Это должен иметь в виду каждый, кто хотел бы обойтись только конечным продуктом познания, будь то математический прием, вроде перенормировки, позволяющей избавиться от абсурдных бесконечностей при решении многих задач теоретической физики, или машинка для заточки карандашей, принципы работы которой потребителя совершенно не интересуют. Тот, кто хочет быть уверенным в надежности эффективного результата, должен попытаться сделать для себя понятным способ его получения - эту процедуру, собственно говоря, и называет Гуссерль "феноменологическим объяснением". Применительно к логике, если в ней хотят видеть строгую науку, а не рецептуру (более того, не просто набор конкретных, чаще всего встречающихся задач с готовыми решениями, что-то вроде шпаргалки, которую отобрали на экзамене у нерадивого студента), то здесь нельзя обойтись "эмпирической" техникой практического мышления, здесь нужно проникнуть к "самоочевидным основам" техники мышления. Это и есть предмет и задача "чистой логики". Так оказываются разведены друг с другом логика и психология познания: основа практического мышления - это психология познания; основа теоретического мышления - это чистая логика. Законы чистой логики самоочевидны, и потому в строгом смысле слова "априорны"; законы практического мышления - это и в самом деле "привычки". Поэтому, по Гуссерлю, базовые законы мышления - не "законы природы" (или особой части природы - реальных процессов мышления). И на тех же основаниях они конечно же не "причинные" законы.
354
Необходимыми условиями теоретического познания Гуссерль считает реальные (психологические) и идеальные (логические и "ноэтические"). Разумеется, теоретическое познание - это разновидность реально совершающегося психического процесса, так что с реальными условиями все ясно. Но не всякий психический процесс - теоретическое познание, рассуждение. Рассуждение, поскольку оно не редуцируемо (во всяком случае, нацело) к психической "материи" процесса мышления, - процесс идеальный. Непременный признак теоретического познания как идеального процесса - связь обоснования, которая необходимым образом соединяет посылки и следствия. Эту необходимую связь обоснования определяют логические законы. И они есть как нечто независимое от познающего субъекта - поэтому логические законы, то есть законы, управляющие идеальным процессом теоретического познания, люди открывают, а не придумывают.
Ноэтические условия сразу и идеальны, и связаны с познающим субъектом: они некоторым образом "присущи" самой идее познания, необходимым образом входят в содержание понятия "познание": как возможно говорить о познании, если при этом уже не подразумевается познающий субъект? Поэтому они тоже априорны: ведь познание по сути своей не "случайный факт", а необходимая идея, содержание которой составляет "существенная связь" познающего с познаваемым. Познающий, гносеологический субъект не просто способен познавать - он "по определению" должен познавать: он априори так устроен, иначе он не был бы познающим субъектом.
Таким образом, субъект в концепции Гуссерля - это "субъективность вообще", аналогичная "собственному понятию" числа в его "Философии арифметики". Но только пока вопрос касается чистого познания! Развитие же "технического" познания, конкретных познавательных приемов, по-видимому, происходит (должно происходить) с соблюдением закона экономии мышления, минимизирующего различия между последующим и предыдущим этапами.
Поскольку в чистом сознании нет "отличия от иного", сознания как такового от того, что является его содержанием, постольку "субъект вообще" тождествен объекту, а логически объективность оказывается "видом" субъективного. Исследование логического в его чистом виде поэтому представляет собой исследование субъективного, изучение сознания как такового. Но возможно такое исследование лишь в некотором "эмпирическом материале", в качестве которого во второй части "Логических исследований" предстает "выражение" в его связи с "обозначением" (они почти сливаются, но у второго чуть меньше очевидности).
355
Среди того, что "обозначает", среди знаков, особенно важна речь (слово). Слова, во-первых, функционируют подобно естественным знакам: тот, кто видит дым, ожидает огня; тот, кто слышит слово, знает, что это было подумано. Во-вторых, слова не только обозначают, но и выражают (чувства, желания говорящего). Это - психологическая сторона речи, связанная с содержанием сознания; и здесь речь связана с содержанием сознания непосредственно. Знаковая сторона речи, напротив, опосредована значением за исключением "монологической речи" ("жестикуляция" и "мимика" - только упражнения, они не имеют "значения", поскольку в них нет интенции - если ее нет, разумеется). Граница, однако, и здесь не слишком четкая: есть такие слова, которые выражают свой смысл непосредственно. Слова эти сами по себе неизбежно многозначны - но они тоже могут стать однозначными, причем особым, "случайным" (определенным контекстом употребления) способом. Таковы слова "я", "ты", "он", "это", "здесь", "вчера" и пр. При их применении содержание всех подобных слов обретает непосредственную очевидность. Самое важное из них, по Гуссерлю, это "я", поскольку значение его всегда дано вместе с предметом: это базовое "онтологическое" понятие.
Так в "корпусе" словаря раскрывается логическая структура сознания или, что то же самое, чистое сознание воплощается в словесной "материи" [1]. И разумеется, сразу же перестает быть "чистым" Даже "одинокая речь", которая не осуществляет коммуникативной функции, поскольку не обращена к другому, в которой отсутствует интенция и слова которой, собственно, и не слова даже, а "выражения", вряд ли может трактоваться как "чистое сознание", хотя и "соприкасается" с ним непосредственно. Более того, не являясь интенциональными, "выражения" - это та пограничная область, где сознанию грозит опасность перестать быть сознанием, исчезнуть, поскольку сознание всегда "сознание чего-то". Из этого положения, трагического для построения строгой концепции сознания, Гуссерль пытается найти выход, постулируя слитность выражения с обозначением, каковое конечно же интенционально. Тем самым сознание сразу и сохраняет свое отличие от "предметов", и живет: оно "заряжено" интенцией в каче
356
стве стремления "вовне", оно "ждет" иного. Но поэтому ему постоянно угрожает "неочевидность" (например, шар, который в данный момент непосредственно воспринимается как "красный", может оказаться "зеленым" с другой стороны, в настоящий момент невидимой). Отсюда следует вывод, что "впечатление" предмета не тождественно "качеству" предмета. Однако и теперь Гуссерлю трудно сохранить целостность своей концепции - ведь "внутренние" впечатления оказываются только знаками, "внешними" характеристикам объектов!