Страница:
университета, ученый-эрудит, специалист по истории философии, теории
познания и метода. Автор работ "Учение Платона об идеях" (1903), "Логические
основы точных наук" (1910), "Война и мир" (1916), "Мировая миссия немцев"
(1918) и др.
задачи философии: философия представляет собой не что иное, как
методологические усилия науки, направленные на то, чтобы сделать саму себя
"прозрачной". В философии наука осознает собственные принципы, методы и
ценностные ориентации. Наторп называет это "указанием направления для
науки... не извне, а посредством разъяснения внутреннего закона ее пути,
пути, который наука описывала всегда и теперь тоже неустанно продолжает это
делать". Такое представление о философии обязывает ее переориентироваться на
цель, прямо противоположную той, которую она ставила перед собой изначально:
"Первоначально философия скрывала в своем чреве зародыши всех наук; но после
того, как она родила этих своих детей, по-матерински заботилась о них и они
под ее защитой выросли и повзрослели, она не без удовольствия видит, как они
уходят от нее в большой мир, чтобы его завоевать. Какое-то время она еще
смотрит с искренней тревогой им вслед, порой с ее губ срывается им вдогонку
едва слышное предостерегающее слово, но она не хочет, да и не может
ограничить уже обретенную ее детьми независимость. Потом она тихо уйдет на
покой, вернется на свой стариковский выдел, чтобы однажды исчезнуть из
нашего мира, и, похоже, кончина ее останется незамеченной, а память о ней
будет недолгой".
Виндельбанда [1], Риккерта и Когена [2] называли "неокантианцами"
потому, что они рекомендовали современным естествоиспытателям взять на
вооружение методологическую рефлексию Канта, да и в вопросе обоснования
этических норм опирались на идеи этого философа. Приверженцы неокантианства
пользовались большим влиянием до Первой мировой войны, при обсуждении
отдельных проблем проявляли острый ум и полемический запал, но в целом, так
сказать, держали оборону, сопротивляясь натиску превосходящей силы --
научного духа. То была философия, которая надеялась, что, пережив
собственную кончину, сможет продолжить существование в своих "детях", то
есть в конкретных науках. Однако, как признал Наторп, добровольное
растворение "философии в науках" -- по крайней мере, на
1 Вильгельм Виндельбанд (1848--1915) -- немецкий философ, представитель
фрайбургской (баденской) школы неокантианства; автор работ "История новой
философии" (1878--1880), "О системе категорий" (1900), "О свободе воли"
(1904) и др.
2 Герман Коген (1842--1918) -- немецкий философ и математик, основатель
марбургской школы неокантианства; автор работ "Кантовская теория опыта"
(1871), "Система философии" (1902--1912), "Принцип метода бесконечно малых"
(1883) и др.
первых порах -- не дало обнадеживающих результатов. И действительно,
оставалось еще немало никогда не подвергавшегося рефлексии
мировоззренческого балласта, протащенных контрабандой нелепых спекуляций,
красиво упакованных представителями эмпирических и точных наук, которые
хотели -- и умели -- придать некоторым своим детским, наивным убеждениям
видимость научности. Такого рода ученым был, например, зоолог Эрнст Геккель
[1]. Из дарвиновской биологии развития он "дистиллировал" монистическое
учение о мире и космосе, которое претендовало на то, что может решить все
"Мировые загадки" (так называлась книга Геккеля, опубликованная в 1899 году
и сразу ставшая бестселлером).
1 Эрнст Геккель (1834--1919) -- немецкий биолог, позитивист,
популяризатор эволюционного учения.
Неокантианцы желали быть совестью науки, причем в двояком смысле: в
методологическом и в этическом. Их второй специализацией -- помимо
методологии -- была проблема ценностей. Они задавались вопросом: как можно
осуществить научный анализ процесса, который -- в отличие от процессов,
изучаемых естественными науками, -- заключается не в том, что нечто
становится чем-то другим, а в том, что нечто обретает некую значимость? В
понимании неокантианцев культура есть сфера ценностей. Например,
материальную субстанцию какой-то статуи можно анализировать физическими,
химическими и другими методами, но все это не позволит понять, чем же,
собственно, эта статуя является -- а является она тем смыслом, который в нее
вкладывают. Этот смысл значим и осознается каждым, кто воспринимает данную
статую не как каменную глыбу, а именно как произведение искусства. Во всяком
культурном явлении, по словам Риккерта, "воплощена какая-нибудь признанная
человеком ценность". Природа и культура -- неразделенные сферы, но природа
становится предметом культуры в той мере, в какой она оказывается связанной
с ценностями. Например, сексуальность представляет собой нейтральное в
ценностном отношении биологическое явление, однако, будучи освоенной
культурой, становится событием с чрезвычайно высоким ценностным содержанием
-- любовью. Реальность, в которой живет человек, неотделима от процессов
формирования ценностей. В этом нет ничего таинственного, мир ценностей не
парит над нашими головами, просто все, с чем человек так или иначе имеет
дело, именно в силу этого взаимодействия приобретает некий ценностный
акцент. Из "отнесенности к вещам" немедленно возникает "отнесенность к
ценностям". "Отнесенность к вещам" поддается объяснению, "отнесенность к
ценностям" можно только понять. Человеческое общество в целом подобно царю
Мидасу: все, чего оно касается, что вовлекает в сферу своего воздействия,
хотя и не превращается в золото, но обретает ценность.
Стремление разработать философию ценностей было навязчивой идеей
неокантианства. Однако, углубившись в тайны "значимости", эти академические
философы каким-то образом проглядели то, что в нашей жизни имеет
преимущественную значимость: деньги. И получилось так, что не они, а
сторонний наблюдатель, Георг Зиммель [1], в начале нашего века предложил
гениальный образец философии ценностей: "Философию денег".
1 Георг Зиммель (1858--1918) -- немецкий философ и социолог, автор
работ по проблемам истории философии, истории и теории культуры, философии
морали и религии. Книга "Философия денег" вышла в свет в 1900 г.
Зиммель описывает переход от грабежа к обмену как решающее событие во
всей истории цивилизации. Поэтому он называет цивилизованного человека
"животным, совершающим обмен". Обмен "абсорбирует" насилие, а деньги
универсализируют процесс обмена. Деньги, первоначально просто материальные
предметы, становятся реальным символом всех благ, ибо любые блага могут быть
получены в обмен на деньги. Как только появляются деньги, все, с чем они
входят в соприкосновение, подпадает под власть особых чар: все начинает
оцениваться по своей (денежной) стоимости, будь то жемчужное ожерелье,
надгробная речь или сексуальный контакт. Деньги -- реально существующая
трансцендентальная категория обобществления. Отношения эквивалентности,
порождаемые деньгами, образуют каркас современного общества. Деньги --
волшебное средство, которое превращает весь мир в "товар", подлежащий оценке
и реализуемый в соответствии со своей стоимостью.
Но каким образом та или иная вещь превращается в деньги, обретает
денежное выражение? Ответ прост (хотя вытекающие из него следствия
необозримы): потому что эта вещь становится чем-то, что имеет значимость. И
это нечто, имеющее значимость, можно использовать для того, чтобы отдать
кому-то другому -- в обмен на то, что хочешь от него получить. Меру обмена
всегда можно точно высчитать, но непонятно, как, собственно, устанавливается
эта мера. Од-
ни говорят, что она зависит от труда, вложенного в производство товара;
другие -- что она формируется на рынке; по мнению третьих, на нее влияет
степень желания приобрести ту или иную вещь; по мнению четвертых, чем меньше
каких-то вещей, тем выше они ценятся. Однако в любом случае значимость денег
обусловливается не их материальной природой, а скорее царящим в обществе
духом, который оборачивается материальной силой. Затем власть денег,
циркулирующих повсюду, одерживает верх над духом, о котором некогда было
сказано, что он веет, где хочет...
Что касается духа самого Зиммеля, то он, как и деньги, проникает во
все, даже самые потаенные поры общественной жизни. Зиммель умеет выявлять
связи буквально повсюду. Например, в том факте, что деньги становятся общим
мерилом стоимости для столь различных вещей, как Библия и бутылка водки,
этот философ усматривает связь с предложенным Николаем Кузанским [1]
определением Бога как coincidentia oppositorum ("совпадение
противоположностей"). "Вследствие того, что деньги все в большей мере
становятся абсолютно достаточным выражением и эквивалентом любых ценностей,
они поднимаются на абстрактную высоту над всем обширным многообразием
объектов, делаются центром, в котором самые противоположные, самые чуждые,
самые далекие вещи обретают общность и соприкасаются друг с другом; поэтому
и получается так, что деньги фактически позволяют возвыситься над единичным,
заставляют поверить в их всемогущество как в высший принцип".
1 Николай Кузанский (1401 --1464) -- немецкий философ, теолог,
математик, ближайший советник папы Пия II.
Как показывает пример Зиммеля, анализ власти "значимости" -- даже если
речь идет всего лишь о значимости денег -- имеет непосредственное отношение
к системе метафизических понятий.
Итак, в эпоху кануна Первой мировой войны, столь неблагоприятную для
развития метафизики, прибежищем для последних приверженцев этой дисциплины
стала сфера "значимостей" (в том числе и значимости денег). Возвращаясь к
тому, о чем мы говорили чуть раньше, отметим, что и Гуссерль, по сути дела,
защищал "значимость" -- значимость свободной от психологизма логики, этого
платоновского царства идей, -- от не видевших ничего дальше своего носа
поборников натуралистической психологии.
Молодой Мартин Хайдеггер оказался в сходном положении, тоже вынужден
был занять оборонительную позицию.
Подобно Гуссерлю (и Эмилю Ласку [1]), он полагал, что метафизика еще
может найти применение при исследовании тайны "значимости", в сфере чистой
логичности, противостоящей всем попыткам релятивизировать логику, подчинив
ее биологии или психологии. В этой сфере для него было особенно значимым
такое понятие, как "потусторонняя ценность жизни", однако характер связи
между логикой и душевной жизнью пока оставался неясным. В своей статье
"Новые исследования по логике" (1912 год) Хайдеггер называет психическое
"операционным базисом" для логического, но отмечает, что в этой сфере
остаются нерешенными "своеобразные проблемы, которые, может быть, никогда не
будут вполне прояснены".
1 Эмиль Ласк (1875--1915) -- немецкий философ, представитель
неокантианства, ученик Г. Риккерта; понимал философию как учение о
ценностях, считая, что в сфере идеального бытия все имеет интенциональный
характер и может быть сведено к понятию ценности.
Хайдеггер не сомневался, что с помощью логики ему удастся "ухватиться
за край" чего-то, имеющего сверхиндивидуальную значимость, а это было для
него очень важно, ибо он хотел верить в объективную реальность духа, не
желал видеть в нем всего лишь порождение человеческого мозга. Но вместе с
тем Хайдеггер признавал и самостоятельную реальность внешнего мира,
отказывался видеть в нем только химеру субъективного духа -- потому что
такое представление было бы гносеологическим проявлением неприемлемого для
него "безграничного автономизма "я"". Хайдеггер стремился избежать обеих
крайностей -- и низвержения в приземленный материализм, и обманчивой иллюзии
парения в горних высях, характерной для субъективного идеализма. Делая
первые самостоятельные шаги на поприще философии, он ориентировался на
"критический реализм", что практически означало для него следующее: "лишь
тот, кто верит, что реальная природа в принципе поддается определению,
способен прилагать усилия ради ее познания" (GA I, 15). И еще Хайдеггер
ориентировался на возможность существования объективного духа.
Объективный дух он находил в открытом для всех церковном "сокровище
истины", но как философу ему этого было недостаточно, отсюда его интерес ко
второму источнику истины -- логике с ее объективной значимостью.
Итак, в первые годы своего ученичества Мартин Хайдеггер искал такую
философию, которая помогала бы ему с уверенностью действовать на арене
современности, но вместе с тем (каким-то непостижимым образом) всегда
оставаться под небом родного Мескирха.
"Бдения на Масличной горе". Планирование будущей карьеры. Докторская
работа. Существует ли Ничто? "Уже грохочет". Просьбы к их преподобиям. По ту
сторону "философии жизни". Вторжение жизни в философию. "Переживание"
Дильтея и ницшеанское "изживание". Мощный поток Бергсона. Цветущий сад Макса
Шелера.
По первым философским статьям Хайдеггера -- "Проблема реальности в
современной философии" и "Новые исследования по логике" -- невозможно
догадаться, что они были написаны в переломное, кризисное для него время. А
между тем он писал эти работы, в которых защищал принцип познаваемости
реальности и метафизическую состоятельность логики, в тот самый момент,
когда его собственные жизненные планы оказались под угрозой провала. Это
было в 1911 году.
После трех семестров во Фрайбургском университете, посвященных изучению
теологии, у него снова начались сердечные приступы. Может быть, Хайдеггер
просто перетрудился, как он напишет в своей "Автобиографии" 1915 года, а
может, сам организм таким способом восставал против не приносившей
удовлетворения работы. По рекомендации университетского врача Мартина в
феврале 1911 года отпустили в Мескирх, чтобы он отдохнул несколько недель "в
полном покое". У его наставников между тем сложилось впечатление, что
нестабильность физического состояния этого одаренного студента-теолога может
сделать его непригодным для священнического служения.
Хайдеггер провел все лето у своих родителей, в Мескирхе. Он не знал,
что ему делать дальше. Настроение было мрачное, и он искал облегчения в
поэтических опытах. Мучившие его сомнения в правильности выбора профессии,
преобразившись под влиянием патетического чувства, превратились в "Бдения на
Масличной горе" -- так называлось стихотворение Хайдеггера, опубликованное в
"Альгемайне рундшау" в апреле 1911 года:
И в моей жизни случались бдения на Масличной горе:
нередко приход ночи заставал меня
в сумеречном свете
безысходных колебаний.
Но никогда не лил я напрасных слез, взывая о помощи.
Мое юное бытие
не решалось поверять свои усталые жалобы
никому, кроме ангела Благодати.
Это стихотворение разыскал Хуго Отт [1] -- и он же обнаружил письма
Эрнста Ласловски, студента, который в интересующее нас время изучал историю
католицизма на кафедре Генриха Финке во Фрайбургском университете.
Ласловски, уроженец Верхней Силезии, уже отучившийся во Фрайбурге несколько
семестров, стал преданным другом Мартина Хайдеггера и очень рано заметил его
выдающиеся способности. Ласловски писал: "Если бы только отец поддержал тебя
материально на протяжении 4--5 или 3--4 семестров, которые необходимы для
подготовки докторской работы и получения доцентуры, то потом у тебя
появились бы собственные средства к существованию". Но отец платить за
образование Мартина не мог. Как все сыновья небогатых родителей, Хайдеггер
был вынужден либо и дальше оставаться под опекой Церкви и получать от нее
стипендию, либо как-то иначе -- самостоятельно, тяжелым трудом -- пробивать
себе дорогу в жизни.
1 Автор книги "Мартин Хайдеггер. Путь к его биографии" (1988).
В переписке с Ласловски обсуждались разные варианты будущего. Должен ли
Мартин продолжать изучать теологию и, значит, потом стать священником?
Ласловски советовал ему именно это. В таком случае дальнейшее существование
Мартина в стенах университета было бы обеспечено, и ему осталось бы только
преодолеть сомнения своих наставников, которым состояние его здоровья
внушало серьезные опасения. Он смог бы без помех защитить диссертацию,
получить доцентуру. Вероятно, между двумя этими событиями ему пришлось бы
какое-то время поработать священником где-нибудь в сельской местности,
чтобы, так сказать, "дозреть" до преподавательской должности. Зато потом
его, как теолога, наверняка ждала бы блестящая карьера.
Такая перспектива льстила самолюбию Хайдеггера, но к тому времени он
уже успел понять, что в теологии его привлекала не столько сама теология,
сколько присутствующий в ней философский компонент. Вторая возможность
состояла в том, чтобы целиком сосредоточиться на философии, но при этом не
порывать с католической средой. Он ведь не собирается посягать на церковное
"сокровище истины". Более того, философию можно даже использовать для защиты
этого сокровища. Правда, вера как таковая не нуждается в
философском обосновании, но неплохо было бы дать философский отпор
нападкам на метафизику с позиций ложно понятой научности. Ученые, как
правило, даже не сознают, что прибегают к метафизике каждый раз, когда
говорят об "истинности" тех или иных своих положений. Если удастся доказать,
что "потусторонняя ценность жизни" находит выражение уже на уровне чистой
логики, то позиция Церкви, как хранительницы "сокровища истины", станет
гораздо менее проигрышной. Если Хайдеггер захочет заняться понимаемыми в
таком ключе католической философией и апологетикой, то, возможно, даже
сумеет обеспечить себе поддержку со стороны католических институтов и
периодических изданий, например, "Союза Альберта Великого" или "Общества
содействия науке имени Герреса" [1]. Ласловски советовал Мартину вступить в
контакт с католическим философом Клеменсом Боймкером, который преподавал в
Страсбургском университете. Боймкер был председателем Общества Герреса,
издателем "Философского ежегодника" и старался продвигать молодых
католических философов. Впрочем, католические философы в любом случае не
имели сколько-нибудь обнадеживающих видов на будущее. Прочие представители
философского мира относились к ним с недоверием, а кафедр, где они могли бы
работать, было мало.
1 Иоганн Йозеф фон Геррес (1776--1848) -- немецкий публицист, историк,
фольклорист; в 1814--1816 гг. издавал самую влиятельную тогда немецкую
газету "Рейнский Меркурий"; автор многих работ, в том числе книги "Европа и
революция" (1821) и полемических сочинений, направленных на защиту позиций
немецкого католицизма. В 1876 г., в связи с празднованием столетия со дня
его рождения, в Бонне было основано католическое "Общество содействия науке
имени Герреса", которое выпускало ряд периодических изданий и присуждало
премии ученым.
Наконец, оставалась третья, самая скромная возможность: глубже изучить
какой-либо из школьных предметов, сдать государственный экзамен и стать
учителем. Хайдеггер обдумывал такой путь со всей серьезностью, так как его
привлекала перспектива иметь профессию и гарантированное жалованье. Он
думал, что мог бы преподавать естественно-научные дисциплины.
К концу тяжелого лета в Мескирхе решение наконец было принято.
Хайдеггер прервал изучение теологии. Перед зимним семестром 1911/12 года он
записался на естественный факультет Фрайбургского университета, чтобы
изучать математику, физику и химию, но одновременно с этими науками
продолжал с неослабевающим рвением заниматься философией. Он связался с
Клеменсом Боймкером, кото-
рый опубликовал статью Хайдеггера "Проблема реальности в современной
философии" в "Философском ежегоднике Общества Герреса" за 1912 год, и с
Йозефом Зауэром [1], профессором истории искусства и христианской археологии
во Фрайбургском университете, издателем католического "Литературного
обозрения", где в том же году в нескольких выпусках вышла работа Хайдеггера
"Новые исследования по логике".
1 Йозеф Зауэр (1872--1949) -- папский прелат, профессор, потом ректор
(1932--1933) Фрайбургского университета.
В письме Зауэру от 17 марта 1912 года Хайдеггер изложил программу своих
будущих исследований. Зауэр, убежденный приверженец клерикализма, явно был
удивлен темой, которую выбрал этот студент, утверждавший, что он собирается
внести свой посильный вклад в "религиозно-культурное развитие нашей Церкви":
"Если все это не выльется в бесплодное критиканство и начетническое
выявление противоречий, то в результате проблема времени и пространства (с
ориентацией на математическую физику) должна будет, по меньшей мере,
приблизиться к своему предварительному решению".
Йозеф Зауэр, мало сведущий в философии, не вполне понимал, какую именно
пользу может принести Церкви рассмотрение проблемы времени, да еще "с
ориентацией" на современную физику. Тем не менее он был доволен Хайдеггером,
чья работа по логике вызвала в католических кругах немалый интерес. Сам
Хайдеггер узнал о своем успехе от Ласловски, который писал ему 20 января
1913 года: "Мой дорогой, у меня такое предчувствие, что очень скоро ты
дорастешь до уровня великих ученых, и разные университеты будут бороться за
право числить тебя среди своих профессоров. Иначе и быть не может". Правда,
по словам все того же Ласловски, "католицизм никак не вписывается в
современную философскую систему", и Хайдеггер не должен допускать, чтобы его
однозначно причисляли к католикам. Ему следует публиковаться также и в
неконфессиональных журналах.
Трудности этой щекотливой ситуации -- когда Хайдеггеру нужно было
сохранить хорошую репутацию в католической среде и в то же время не прослыть
философом-конфессионалистом -- друзья подробно обсуждали в переписке.
Ласловски: "Ты ведь должен начать как католик. А это, черт возьми,
действительно запутанный вопрос" [2]. Ласловски считал, что Мартину лучше
всего какое-то время держаться в тени. Тем более что такая стратегия будет
иметь дополнительный положительный эффект: "Оставайся подольше окутанным
таинственной пеленой тьмы, и тем самым ты возбудишь любопытство "публики".
После этого все у тебя пойдет легче".
2 Цит. по: Мотрошилова Н. В. Драма жизни, идей и грехопадения Мартина
Хайдеггера. -- В: Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 9.
Предприимчивый Ласловски, который, возможно, был немного влюблен в
Мартина Хайдеггера, наводил справки о вакантных местах на католических
кафедрах философии. При посещении Тевтонского пантеона в Мюнхене он
познакомился с приват-доцентом Энгельбердтом Кребсом, священником и теологом
из Фрайбурга, и наговорил ему много лестных слов о своем друге. Кребс,
который был всего на восемь лет старше Хайдеггера, поначалу мало чем мог ему
помочь, потому что сам пока делал лишь первые шаги в своей карьере.
Хайдеггер познакомился с ним в 1914 году, как только Кребс вернулся во
Фрайбург после поездки в Рим. Между ними завязались дружеские отношения,
которые продолжались несколько лет и закончились, когда Хайдеггер порвал с
"системой католицизма".
Ласловски помогал Мартину и в поисках денег. Через свою католическую
студенческую корпорацию в Бреслау он нашел некоего пожилого господина и
уговорил его дать денежную ссуду Хайдеггеру, охарактеризовав последнего как
будущее философское светило, надежду немецких католиков. Этих денег,
крошечной стипендии, которую выдавал ему Фрайбургский университет, и
заработков от репетиторства Хайдеггеру хватило, чтобы проучиться еще год
(после того, как он ушел с факультета теологии). Летом 1913-го он получил
степень доктора философских наук, защитив работу по теме "Учение о суждении
в психологизме".
В этой работе Хайдеггер проявил себя как прилежный и способный ученик
Гуссерля, чьи "Логические исследования" оказали на него сильнейшее влияние.
Идя по стопам Гуссерля, он полемизирует с поборниками психологизма,
выступает против попыток вывести логические феномены из особенностей
человеческой психики. Этот самонадеянный молодой человек критикует идеи
таких пользующихся всеобщим уважением философов, как Теодор Липпс [1] и
Вильгельм Вундт [2]. Стараясь отыскать новые доводы против психологизма, он
впервые задумывается над проблемой, которая позже займет центральное место в
главном труде его жизни: проблемой времени.
1 Теодор Липпс (1851--1914) -- немецкий философ, психолог, эстетик;
видел в психологии основу всех философских наук.
2 Вильгельм Вундт (1832--1920) -- немецкий психолог и философ, в 1879
г. основал первую лабораторию экспериментальной психологии, автор
многотомного сочинения "Психология народов" (1900--1920).
Мышление как психический акт происходит во времени, требует времени.
Но, как утверждает Хайдеггер вслед за Гуссерлем, логическое содержание
мышления сохраняет свое значение независимо от времени. Логическое есть
""статичный" феномен, пребывающий по ту сторону любого развития и изменения,
который, следовательно, не происходит, не возникает, а просто имеет некую
значимость; это есть нечто, что, пожалуй, может быть "постигнуто" выносящим
познания и метода. Автор работ "Учение Платона об идеях" (1903), "Логические
основы точных наук" (1910), "Война и мир" (1916), "Мировая миссия немцев"
(1918) и др.
задачи философии: философия представляет собой не что иное, как
методологические усилия науки, направленные на то, чтобы сделать саму себя
"прозрачной". В философии наука осознает собственные принципы, методы и
ценностные ориентации. Наторп называет это "указанием направления для
науки... не извне, а посредством разъяснения внутреннего закона ее пути,
пути, который наука описывала всегда и теперь тоже неустанно продолжает это
делать". Такое представление о философии обязывает ее переориентироваться на
цель, прямо противоположную той, которую она ставила перед собой изначально:
"Первоначально философия скрывала в своем чреве зародыши всех наук; но после
того, как она родила этих своих детей, по-матерински заботилась о них и они
под ее защитой выросли и повзрослели, она не без удовольствия видит, как они
уходят от нее в большой мир, чтобы его завоевать. Какое-то время она еще
смотрит с искренней тревогой им вслед, порой с ее губ срывается им вдогонку
едва слышное предостерегающее слово, но она не хочет, да и не может
ограничить уже обретенную ее детьми независимость. Потом она тихо уйдет на
покой, вернется на свой стариковский выдел, чтобы однажды исчезнуть из
нашего мира, и, похоже, кончина ее останется незамеченной, а память о ней
будет недолгой".
Виндельбанда [1], Риккерта и Когена [2] называли "неокантианцами"
потому, что они рекомендовали современным естествоиспытателям взять на
вооружение методологическую рефлексию Канта, да и в вопросе обоснования
этических норм опирались на идеи этого философа. Приверженцы неокантианства
пользовались большим влиянием до Первой мировой войны, при обсуждении
отдельных проблем проявляли острый ум и полемический запал, но в целом, так
сказать, держали оборону, сопротивляясь натиску превосходящей силы --
научного духа. То была философия, которая надеялась, что, пережив
собственную кончину, сможет продолжить существование в своих "детях", то
есть в конкретных науках. Однако, как признал Наторп, добровольное
растворение "философии в науках" -- по крайней мере, на
1 Вильгельм Виндельбанд (1848--1915) -- немецкий философ, представитель
фрайбургской (баденской) школы неокантианства; автор работ "История новой
философии" (1878--1880), "О системе категорий" (1900), "О свободе воли"
(1904) и др.
2 Герман Коген (1842--1918) -- немецкий философ и математик, основатель
марбургской школы неокантианства; автор работ "Кантовская теория опыта"
(1871), "Система философии" (1902--1912), "Принцип метода бесконечно малых"
(1883) и др.
первых порах -- не дало обнадеживающих результатов. И действительно,
оставалось еще немало никогда не подвергавшегося рефлексии
мировоззренческого балласта, протащенных контрабандой нелепых спекуляций,
красиво упакованных представителями эмпирических и точных наук, которые
хотели -- и умели -- придать некоторым своим детским, наивным убеждениям
видимость научности. Такого рода ученым был, например, зоолог Эрнст Геккель
[1]. Из дарвиновской биологии развития он "дистиллировал" монистическое
учение о мире и космосе, которое претендовало на то, что может решить все
"Мировые загадки" (так называлась книга Геккеля, опубликованная в 1899 году
и сразу ставшая бестселлером).
1 Эрнст Геккель (1834--1919) -- немецкий биолог, позитивист,
популяризатор эволюционного учения.
Неокантианцы желали быть совестью науки, причем в двояком смысле: в
методологическом и в этическом. Их второй специализацией -- помимо
методологии -- была проблема ценностей. Они задавались вопросом: как можно
осуществить научный анализ процесса, который -- в отличие от процессов,
изучаемых естественными науками, -- заключается не в том, что нечто
становится чем-то другим, а в том, что нечто обретает некую значимость? В
понимании неокантианцев культура есть сфера ценностей. Например,
материальную субстанцию какой-то статуи можно анализировать физическими,
химическими и другими методами, но все это не позволит понять, чем же,
собственно, эта статуя является -- а является она тем смыслом, который в нее
вкладывают. Этот смысл значим и осознается каждым, кто воспринимает данную
статую не как каменную глыбу, а именно как произведение искусства. Во всяком
культурном явлении, по словам Риккерта, "воплощена какая-нибудь признанная
человеком ценность". Природа и культура -- неразделенные сферы, но природа
становится предметом культуры в той мере, в какой она оказывается связанной
с ценностями. Например, сексуальность представляет собой нейтральное в
ценностном отношении биологическое явление, однако, будучи освоенной
культурой, становится событием с чрезвычайно высоким ценностным содержанием
-- любовью. Реальность, в которой живет человек, неотделима от процессов
формирования ценностей. В этом нет ничего таинственного, мир ценностей не
парит над нашими головами, просто все, с чем человек так или иначе имеет
дело, именно в силу этого взаимодействия приобретает некий ценностный
акцент. Из "отнесенности к вещам" немедленно возникает "отнесенность к
ценностям". "Отнесенность к вещам" поддается объяснению, "отнесенность к
ценностям" можно только понять. Человеческое общество в целом подобно царю
Мидасу: все, чего оно касается, что вовлекает в сферу своего воздействия,
хотя и не превращается в золото, но обретает ценность.
Стремление разработать философию ценностей было навязчивой идеей
неокантианства. Однако, углубившись в тайны "значимости", эти академические
философы каким-то образом проглядели то, что в нашей жизни имеет
преимущественную значимость: деньги. И получилось так, что не они, а
сторонний наблюдатель, Георг Зиммель [1], в начале нашего века предложил
гениальный образец философии ценностей: "Философию денег".
1 Георг Зиммель (1858--1918) -- немецкий философ и социолог, автор
работ по проблемам истории философии, истории и теории культуры, философии
морали и религии. Книга "Философия денег" вышла в свет в 1900 г.
Зиммель описывает переход от грабежа к обмену как решающее событие во
всей истории цивилизации. Поэтому он называет цивилизованного человека
"животным, совершающим обмен". Обмен "абсорбирует" насилие, а деньги
универсализируют процесс обмена. Деньги, первоначально просто материальные
предметы, становятся реальным символом всех благ, ибо любые блага могут быть
получены в обмен на деньги. Как только появляются деньги, все, с чем они
входят в соприкосновение, подпадает под власть особых чар: все начинает
оцениваться по своей (денежной) стоимости, будь то жемчужное ожерелье,
надгробная речь или сексуальный контакт. Деньги -- реально существующая
трансцендентальная категория обобществления. Отношения эквивалентности,
порождаемые деньгами, образуют каркас современного общества. Деньги --
волшебное средство, которое превращает весь мир в "товар", подлежащий оценке
и реализуемый в соответствии со своей стоимостью.
Но каким образом та или иная вещь превращается в деньги, обретает
денежное выражение? Ответ прост (хотя вытекающие из него следствия
необозримы): потому что эта вещь становится чем-то, что имеет значимость. И
это нечто, имеющее значимость, можно использовать для того, чтобы отдать
кому-то другому -- в обмен на то, что хочешь от него получить. Меру обмена
всегда можно точно высчитать, но непонятно, как, собственно, устанавливается
эта мера. Од-
ни говорят, что она зависит от труда, вложенного в производство товара;
другие -- что она формируется на рынке; по мнению третьих, на нее влияет
степень желания приобрести ту или иную вещь; по мнению четвертых, чем меньше
каких-то вещей, тем выше они ценятся. Однако в любом случае значимость денег
обусловливается не их материальной природой, а скорее царящим в обществе
духом, который оборачивается материальной силой. Затем власть денег,
циркулирующих повсюду, одерживает верх над духом, о котором некогда было
сказано, что он веет, где хочет...
Что касается духа самого Зиммеля, то он, как и деньги, проникает во
все, даже самые потаенные поры общественной жизни. Зиммель умеет выявлять
связи буквально повсюду. Например, в том факте, что деньги становятся общим
мерилом стоимости для столь различных вещей, как Библия и бутылка водки,
этот философ усматривает связь с предложенным Николаем Кузанским [1]
определением Бога как coincidentia oppositorum ("совпадение
противоположностей"). "Вследствие того, что деньги все в большей мере
становятся абсолютно достаточным выражением и эквивалентом любых ценностей,
они поднимаются на абстрактную высоту над всем обширным многообразием
объектов, делаются центром, в котором самые противоположные, самые чуждые,
самые далекие вещи обретают общность и соприкасаются друг с другом; поэтому
и получается так, что деньги фактически позволяют возвыситься над единичным,
заставляют поверить в их всемогущество как в высший принцип".
1 Николай Кузанский (1401 --1464) -- немецкий философ, теолог,
математик, ближайший советник папы Пия II.
Как показывает пример Зиммеля, анализ власти "значимости" -- даже если
речь идет всего лишь о значимости денег -- имеет непосредственное отношение
к системе метафизических понятий.
Итак, в эпоху кануна Первой мировой войны, столь неблагоприятную для
развития метафизики, прибежищем для последних приверженцев этой дисциплины
стала сфера "значимостей" (в том числе и значимости денег). Возвращаясь к
тому, о чем мы говорили чуть раньше, отметим, что и Гуссерль, по сути дела,
защищал "значимость" -- значимость свободной от психологизма логики, этого
платоновского царства идей, -- от не видевших ничего дальше своего носа
поборников натуралистической психологии.
Молодой Мартин Хайдеггер оказался в сходном положении, тоже вынужден
был занять оборонительную позицию.
Подобно Гуссерлю (и Эмилю Ласку [1]), он полагал, что метафизика еще
может найти применение при исследовании тайны "значимости", в сфере чистой
логичности, противостоящей всем попыткам релятивизировать логику, подчинив
ее биологии или психологии. В этой сфере для него было особенно значимым
такое понятие, как "потусторонняя ценность жизни", однако характер связи
между логикой и душевной жизнью пока оставался неясным. В своей статье
"Новые исследования по логике" (1912 год) Хайдеггер называет психическое
"операционным базисом" для логического, но отмечает, что в этой сфере
остаются нерешенными "своеобразные проблемы, которые, может быть, никогда не
будут вполне прояснены".
1 Эмиль Ласк (1875--1915) -- немецкий философ, представитель
неокантианства, ученик Г. Риккерта; понимал философию как учение о
ценностях, считая, что в сфере идеального бытия все имеет интенциональный
характер и может быть сведено к понятию ценности.
Хайдеггер не сомневался, что с помощью логики ему удастся "ухватиться
за край" чего-то, имеющего сверхиндивидуальную значимость, а это было для
него очень важно, ибо он хотел верить в объективную реальность духа, не
желал видеть в нем всего лишь порождение человеческого мозга. Но вместе с
тем Хайдеггер признавал и самостоятельную реальность внешнего мира,
отказывался видеть в нем только химеру субъективного духа -- потому что
такое представление было бы гносеологическим проявлением неприемлемого для
него "безграничного автономизма "я"". Хайдеггер стремился избежать обеих
крайностей -- и низвержения в приземленный материализм, и обманчивой иллюзии
парения в горних высях, характерной для субъективного идеализма. Делая
первые самостоятельные шаги на поприще философии, он ориентировался на
"критический реализм", что практически означало для него следующее: "лишь
тот, кто верит, что реальная природа в принципе поддается определению,
способен прилагать усилия ради ее познания" (GA I, 15). И еще Хайдеггер
ориентировался на возможность существования объективного духа.
Объективный дух он находил в открытом для всех церковном "сокровище
истины", но как философу ему этого было недостаточно, отсюда его интерес ко
второму источнику истины -- логике с ее объективной значимостью.
Итак, в первые годы своего ученичества Мартин Хайдеггер искал такую
философию, которая помогала бы ему с уверенностью действовать на арене
современности, но вместе с тем (каким-то непостижимым образом) всегда
оставаться под небом родного Мескирха.
"Бдения на Масличной горе". Планирование будущей карьеры. Докторская
работа. Существует ли Ничто? "Уже грохочет". Просьбы к их преподобиям. По ту
сторону "философии жизни". Вторжение жизни в философию. "Переживание"
Дильтея и ницшеанское "изживание". Мощный поток Бергсона. Цветущий сад Макса
Шелера.
По первым философским статьям Хайдеггера -- "Проблема реальности в
современной философии" и "Новые исследования по логике" -- невозможно
догадаться, что они были написаны в переломное, кризисное для него время. А
между тем он писал эти работы, в которых защищал принцип познаваемости
реальности и метафизическую состоятельность логики, в тот самый момент,
когда его собственные жизненные планы оказались под угрозой провала. Это
было в 1911 году.
После трех семестров во Фрайбургском университете, посвященных изучению
теологии, у него снова начались сердечные приступы. Может быть, Хайдеггер
просто перетрудился, как он напишет в своей "Автобиографии" 1915 года, а
может, сам организм таким способом восставал против не приносившей
удовлетворения работы. По рекомендации университетского врача Мартина в
феврале 1911 года отпустили в Мескирх, чтобы он отдохнул несколько недель "в
полном покое". У его наставников между тем сложилось впечатление, что
нестабильность физического состояния этого одаренного студента-теолога может
сделать его непригодным для священнического служения.
Хайдеггер провел все лето у своих родителей, в Мескирхе. Он не знал,
что ему делать дальше. Настроение было мрачное, и он искал облегчения в
поэтических опытах. Мучившие его сомнения в правильности выбора профессии,
преобразившись под влиянием патетического чувства, превратились в "Бдения на
Масличной горе" -- так называлось стихотворение Хайдеггера, опубликованное в
"Альгемайне рундшау" в апреле 1911 года:
И в моей жизни случались бдения на Масличной горе:
нередко приход ночи заставал меня
в сумеречном свете
безысходных колебаний.
Но никогда не лил я напрасных слез, взывая о помощи.
Мое юное бытие
не решалось поверять свои усталые жалобы
никому, кроме ангела Благодати.
Это стихотворение разыскал Хуго Отт [1] -- и он же обнаружил письма
Эрнста Ласловски, студента, который в интересующее нас время изучал историю
католицизма на кафедре Генриха Финке во Фрайбургском университете.
Ласловски, уроженец Верхней Силезии, уже отучившийся во Фрайбурге несколько
семестров, стал преданным другом Мартина Хайдеггера и очень рано заметил его
выдающиеся способности. Ласловски писал: "Если бы только отец поддержал тебя
материально на протяжении 4--5 или 3--4 семестров, которые необходимы для
подготовки докторской работы и получения доцентуры, то потом у тебя
появились бы собственные средства к существованию". Но отец платить за
образование Мартина не мог. Как все сыновья небогатых родителей, Хайдеггер
был вынужден либо и дальше оставаться под опекой Церкви и получать от нее
стипендию, либо как-то иначе -- самостоятельно, тяжелым трудом -- пробивать
себе дорогу в жизни.
1 Автор книги "Мартин Хайдеггер. Путь к его биографии" (1988).
В переписке с Ласловски обсуждались разные варианты будущего. Должен ли
Мартин продолжать изучать теологию и, значит, потом стать священником?
Ласловски советовал ему именно это. В таком случае дальнейшее существование
Мартина в стенах университета было бы обеспечено, и ему осталось бы только
преодолеть сомнения своих наставников, которым состояние его здоровья
внушало серьезные опасения. Он смог бы без помех защитить диссертацию,
получить доцентуру. Вероятно, между двумя этими событиями ему пришлось бы
какое-то время поработать священником где-нибудь в сельской местности,
чтобы, так сказать, "дозреть" до преподавательской должности. Зато потом
его, как теолога, наверняка ждала бы блестящая карьера.
Такая перспектива льстила самолюбию Хайдеггера, но к тому времени он
уже успел понять, что в теологии его привлекала не столько сама теология,
сколько присутствующий в ней философский компонент. Вторая возможность
состояла в том, чтобы целиком сосредоточиться на философии, но при этом не
порывать с католической средой. Он ведь не собирается посягать на церковное
"сокровище истины". Более того, философию можно даже использовать для защиты
этого сокровища. Правда, вера как таковая не нуждается в
философском обосновании, но неплохо было бы дать философский отпор
нападкам на метафизику с позиций ложно понятой научности. Ученые, как
правило, даже не сознают, что прибегают к метафизике каждый раз, когда
говорят об "истинности" тех или иных своих положений. Если удастся доказать,
что "потусторонняя ценность жизни" находит выражение уже на уровне чистой
логики, то позиция Церкви, как хранительницы "сокровища истины", станет
гораздо менее проигрышной. Если Хайдеггер захочет заняться понимаемыми в
таком ключе католической философией и апологетикой, то, возможно, даже
сумеет обеспечить себе поддержку со стороны католических институтов и
периодических изданий, например, "Союза Альберта Великого" или "Общества
содействия науке имени Герреса" [1]. Ласловски советовал Мартину вступить в
контакт с католическим философом Клеменсом Боймкером, который преподавал в
Страсбургском университете. Боймкер был председателем Общества Герреса,
издателем "Философского ежегодника" и старался продвигать молодых
католических философов. Впрочем, католические философы в любом случае не
имели сколько-нибудь обнадеживающих видов на будущее. Прочие представители
философского мира относились к ним с недоверием, а кафедр, где они могли бы
работать, было мало.
1 Иоганн Йозеф фон Геррес (1776--1848) -- немецкий публицист, историк,
фольклорист; в 1814--1816 гг. издавал самую влиятельную тогда немецкую
газету "Рейнский Меркурий"; автор многих работ, в том числе книги "Европа и
революция" (1821) и полемических сочинений, направленных на защиту позиций
немецкого католицизма. В 1876 г., в связи с празднованием столетия со дня
его рождения, в Бонне было основано католическое "Общество содействия науке
имени Герреса", которое выпускало ряд периодических изданий и присуждало
премии ученым.
Наконец, оставалась третья, самая скромная возможность: глубже изучить
какой-либо из школьных предметов, сдать государственный экзамен и стать
учителем. Хайдеггер обдумывал такой путь со всей серьезностью, так как его
привлекала перспектива иметь профессию и гарантированное жалованье. Он
думал, что мог бы преподавать естественно-научные дисциплины.
К концу тяжелого лета в Мескирхе решение наконец было принято.
Хайдеггер прервал изучение теологии. Перед зимним семестром 1911/12 года он
записался на естественный факультет Фрайбургского университета, чтобы
изучать математику, физику и химию, но одновременно с этими науками
продолжал с неослабевающим рвением заниматься философией. Он связался с
Клеменсом Боймкером, кото-
рый опубликовал статью Хайдеггера "Проблема реальности в современной
философии" в "Философском ежегоднике Общества Герреса" за 1912 год, и с
Йозефом Зауэром [1], профессором истории искусства и христианской археологии
во Фрайбургском университете, издателем католического "Литературного
обозрения", где в том же году в нескольких выпусках вышла работа Хайдеггера
"Новые исследования по логике".
1 Йозеф Зауэр (1872--1949) -- папский прелат, профессор, потом ректор
(1932--1933) Фрайбургского университета.
В письме Зауэру от 17 марта 1912 года Хайдеггер изложил программу своих
будущих исследований. Зауэр, убежденный приверженец клерикализма, явно был
удивлен темой, которую выбрал этот студент, утверждавший, что он собирается
внести свой посильный вклад в "религиозно-культурное развитие нашей Церкви":
"Если все это не выльется в бесплодное критиканство и начетническое
выявление противоречий, то в результате проблема времени и пространства (с
ориентацией на математическую физику) должна будет, по меньшей мере,
приблизиться к своему предварительному решению".
Йозеф Зауэр, мало сведущий в философии, не вполне понимал, какую именно
пользу может принести Церкви рассмотрение проблемы времени, да еще "с
ориентацией" на современную физику. Тем не менее он был доволен Хайдеггером,
чья работа по логике вызвала в католических кругах немалый интерес. Сам
Хайдеггер узнал о своем успехе от Ласловски, который писал ему 20 января
1913 года: "Мой дорогой, у меня такое предчувствие, что очень скоро ты
дорастешь до уровня великих ученых, и разные университеты будут бороться за
право числить тебя среди своих профессоров. Иначе и быть не может". Правда,
по словам все того же Ласловски, "католицизм никак не вписывается в
современную философскую систему", и Хайдеггер не должен допускать, чтобы его
однозначно причисляли к католикам. Ему следует публиковаться также и в
неконфессиональных журналах.
Трудности этой щекотливой ситуации -- когда Хайдеггеру нужно было
сохранить хорошую репутацию в католической среде и в то же время не прослыть
философом-конфессионалистом -- друзья подробно обсуждали в переписке.
Ласловски: "Ты ведь должен начать как католик. А это, черт возьми,
действительно запутанный вопрос" [2]. Ласловски считал, что Мартину лучше
всего какое-то время держаться в тени. Тем более что такая стратегия будет
иметь дополнительный положительный эффект: "Оставайся подольше окутанным
таинственной пеленой тьмы, и тем самым ты возбудишь любопытство "публики".
После этого все у тебя пойдет легче".
2 Цит. по: Мотрошилова Н. В. Драма жизни, идей и грехопадения Мартина
Хайдеггера. -- В: Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 9.
Предприимчивый Ласловски, который, возможно, был немного влюблен в
Мартина Хайдеггера, наводил справки о вакантных местах на католических
кафедрах философии. При посещении Тевтонского пантеона в Мюнхене он
познакомился с приват-доцентом Энгельбердтом Кребсом, священником и теологом
из Фрайбурга, и наговорил ему много лестных слов о своем друге. Кребс,
который был всего на восемь лет старше Хайдеггера, поначалу мало чем мог ему
помочь, потому что сам пока делал лишь первые шаги в своей карьере.
Хайдеггер познакомился с ним в 1914 году, как только Кребс вернулся во
Фрайбург после поездки в Рим. Между ними завязались дружеские отношения,
которые продолжались несколько лет и закончились, когда Хайдеггер порвал с
"системой католицизма".
Ласловски помогал Мартину и в поисках денег. Через свою католическую
студенческую корпорацию в Бреслау он нашел некоего пожилого господина и
уговорил его дать денежную ссуду Хайдеггеру, охарактеризовав последнего как
будущее философское светило, надежду немецких католиков. Этих денег,
крошечной стипендии, которую выдавал ему Фрайбургский университет, и
заработков от репетиторства Хайдеггеру хватило, чтобы проучиться еще год
(после того, как он ушел с факультета теологии). Летом 1913-го он получил
степень доктора философских наук, защитив работу по теме "Учение о суждении
в психологизме".
В этой работе Хайдеггер проявил себя как прилежный и способный ученик
Гуссерля, чьи "Логические исследования" оказали на него сильнейшее влияние.
Идя по стопам Гуссерля, он полемизирует с поборниками психологизма,
выступает против попыток вывести логические феномены из особенностей
человеческой психики. Этот самонадеянный молодой человек критикует идеи
таких пользующихся всеобщим уважением философов, как Теодор Липпс [1] и
Вильгельм Вундт [2]. Стараясь отыскать новые доводы против психологизма, он
впервые задумывается над проблемой, которая позже займет центральное место в
главном труде его жизни: проблемой времени.
1 Теодор Липпс (1851--1914) -- немецкий философ, психолог, эстетик;
видел в психологии основу всех философских наук.
2 Вильгельм Вундт (1832--1920) -- немецкий психолог и философ, в 1879
г. основал первую лабораторию экспериментальной психологии, автор
многотомного сочинения "Психология народов" (1900--1920).
Мышление как психический акт происходит во времени, требует времени.
Но, как утверждает Хайдеггер вслед за Гуссерлем, логическое содержание
мышления сохраняет свое значение независимо от времени. Логическое есть
""статичный" феномен, пребывающий по ту сторону любого развития и изменения,
который, следовательно, не происходит, не возникает, а просто имеет некую
значимость; это есть нечто, что, пожалуй, может быть "постигнуто" выносящим