Штенцель Альфред. История войн на море с древнейших времен до конца XIX века

   Оба флота простояли 6-7 дней друг против друга, выжидая благоприятного момента. Но дольше Кнемос не мог ждать, так как знал о приближении афинских подкреплений. Для того, чтобы все-таки сразиться в узком месте, он (вернее, Бразид) придумал следующий маневр. Спустив еще до рассвета свои суда на воду и посадив на них команду, он разделил все корабли на 4 колонны, по 19-20 кораблей в каждой, и поместил 20 быстроходных кораблей во главе. С рассветом он двинулся этим строем в пролив, достигавший в этом месте лишь одной мили в ширину, делая вид, что собирается напасть на Навпакт. Заметив это, Формион в заботе о городе (Навпакт был его единственной базой), быстро собрал свои корабли и повел их полным ходом туда же параллельным курсом с неприятелем на небольшом расстоянии от него и берега. Мессенцы следовали за его эскадрой берегом, готовые ее поддержать.
   Этого только и ожидал Бразид; по данному сигналу флот спартанцев сделал крутой поворот на 8 румбов влево и пошел на афинскую колонну, имевшую одинаковую длину с неприятельской, тесня ее к берегу. Но это удалось ему лишь отчасти с последними 9 кораблями. Передним 11 кораблям удалось выскользнуть. За ними погнались 20 быстроходных головных кораблей, предусмотрительно назначенных для погони, которую англичане называют «general chase», подразумевая под этим преследование на полном ходу, не считаясь с порядком в строю, – лишь бы настичь врага.
   В это время оставшиеся 7 спартанских трирем были заняты боем с 9 афинскими, притом поставив свои корабли в наиболее для них благоприятную обстановку – для абордажной схватки, в которой большее значение имела численность воинов. Одним из средств достижения такого результата являлась внезапность задуманного маневра – поворот к берегу, чтобы прижать к нему афинян. Одну из афинских трирем им удалось захватить раньше, чем она была посажена на мель. С остальных, выскочивших на полном ходу на берег, команда, считая суда погибшими, спасалась бегством на сушу. На некоторые из них спартанцы посадили свои команды и взяли их на буксир, чтобы увести подальше от берега; но на остальные подоспели вброд с берега мессенцы и забравшись на их высокие носы, начали их оборонять (движение мессенцев вдоль берега вместе с флотом имело целью парализовать попытку противника вступить в абордажный бой).
   Между тем Формион с 10 из 11 ушедших кораблей добрался до Навпакта (расстояние в 3 мили). Там он повернул и перестроился (в строй фронта), чтобы напасть на преследователей. Одиннадцатая трирема Формиона немного отстала и ее настигла передняя из 20 спартанских трирем, вырвавшаяся далеко вперед. Командир афинской триремы предпринял дерзкий маневр, воспользовавшись стоявшим на рейде на якоре торговым кораблем. Он обошел его кругом, причем рассчитал маневр таким образом, что, описав окружность, попал тараном в борт своего преследователя и одним ударом пустил его ко дну. Это так подействовало на остальные 19 спартанских кораблей, что передние из них остановились, некоторые сели на мель, тянувшуюся вдоль берега, весь порядок нарушился. Поэтому, когда Формион подал сигнал к наступлению и двинулся на них со своими кораблями, спартанцы обратились в бегство, во время которого потеряли 6 судов. Остальная часть спартанского флота, занятая сталкиванием судов с мели и нападением на приставшие к берегу афинские триремы, при известии о неожиданном исходе боя окончательно растерялась и не только не вступила в бой с приближавшимся правильным строем афинским флотом, но предпочла укрыться в Панорму, бросив захваченные афинские корабли.
   Таким образом, вторая встреча маленькой афинской эскадры с неприятелем, численностью превосходившим его вчетверо, оказалась для нее победоносной, что надо приписать правильному плану действий в бою. Афиняне потеряли лишь один корабль, спартанцы же лишились семи и были вынуждены вернуться на то место, с которого вышли. Понесенные спартанцами потери были настолько ощутимы, что составленный лишь весной и вперед продуманный план войны был пересмотрен. Потерпевший поражение флот направился в Коринф.
   Рассматривая эти два боя с точки зрения тактики можно прийти к следующим выводам:
   Боевые силы: Что касается их, то можно принять корабли обеих сторон равноценными в отношении их тактических свойств, так как коринфяне славились как лучшие кораблестроители; трирема, выделившаяся во втором бою своей скоростью, была из Левкадии. Оружие можно также признать равным. Разница была в личном составе и в ведении боя.
   Афинские триремы имели команды, хорошо знавшие свое дело и привыкшие к нему. Они уже побывали и на море и в боях, поэтому последние их не пугали, и они могли оставаться более хладнокровными. Между командами и начальниками имелась тесная связь; команды вполне доверяли триерархам,зная, что они умеют обращаться с судами, и понимая, что каждое их приказание необходимо и всякое действие целесообразно, а не пропадает даром. Поэтому команды повиновались, как один человек, и напрягали, в случае надобности, все свои силы.
   С таким же полным доверием относились и командиры судов к начальнику эскадры. Они знали его намерения, ни один из его сигналов не был для них неожиданным, они знали, что требуемые от них действия не будут бесцельными, и сознавали, что все сделанное эскадрой будет содействовать славе и могуществу их родины. Поэтому они всегда немедленно исполняли его приказания, но исполняли не слепо, сознавая, что ответственность за непосредственные действия их корабля лежит на них. В то же время они понимали, что исполнение приказаний флотоводца обеспечивает совместное действие всех сил, ведущее к победе. Весь личный состав, команда и офицеры, был преисполнен истинным воинским духом, не знающим опасностей, и был посвящен во все тонкости своего искусства.
   Этих качеств нельзя было ожидать от новичка, они могли лишь выработаться у старого служаки с большой выучкой, а полностью развиться лишь у людей, закаленных в боях. Поэтому вообще был бы желателен продолжительный срок военной службы у всех воюющих народов. Для флота это имеет особенно важное значение по причине разнообразия условий службы. Продолжительность службы орудийной, башенной и т. п. прислуги, исполняющей очень важные функции на корабле, является необходимой, так как она обеспечивает хорошее выполнение этих функций.
   Таков был личный состав у Формиона. С такими судами Формион мог действовать, как действует фигурами маэстро шахматной игры на доске. Он все время был уверен, что его командиры и команды сделают все, на что они только способны, даже в том случае, если бой примет непредвиденный оборот.
   Но такое полное подчинение себе команды доступно лишь человеку с выдающимся характером и большим обаянием, – без последнего даже из самого гениального офицера никогда не выйдет хорошего полководца.
   Неясным остается, почему Формион, выбирая место для боя, избегал узких мест, а стремился встречаться с неприятелем в открытом море. Это является как бы прямой противоположностью Фемистоклу при Саламине, хотя следует признать, что в данном случае условия были совсем иными.
   Наиболее узкое место Риумского пролива было в одну морскую милю шириной (1852 м), что вполне достаточно, чтобы спартанцы могли при наступлении выстроить все 47 кораблей строем фронта или как-либо иначе. В Саламине же нападать могла сразу лишь часть персидских сил, против которых греки могли выставить относительное или абсолютное большинство. Этим обстоятельством руководствовался Фемистокл при выборе места для боя. Кроме того, при Саламине греческие гоплиты превосходили персов в абордажном бою, а здесь имело место обратное, и следовало избегать схваток.
   Формион не отрицает тактики Фемистокла, он лишь временно применяет противоположную, и то лишь из желания использовать преимущества своих судов, заключавшееся в большой поворотливости и умении маневрировать, чем можно было вполне воспользоваться лишь в открытом море. Ему очень удачно удалось применить свою тактику в новых условиях, совсем отличных от саламинских.
   Нападение в битве при Риуме всего лишь с 20 кораблями на эскадру в 47 кораблей и в открытом море, где невозможно использовать условия местности, то есть в совершенно одинаковом с противником положении, можно считать или безумной отвагой или необдуманным риском. Но не было безумием: действия Формиона основывались на упомянутом выше превосходстве афинских команд, а, следовательно, и кораблей над неприятельскими. Успех предприятия вполне подтверждает правильность его действий. И при Саламине, и в Коринфском заливе, Фемистокл и Формион одинаково стремились к применению все тех же принципов сосредоточения сил и взаимной поддержки, и к лишению противника возможности использовать эти принципы. Но средства, которыми они пользовались для достижения этой цели, и формы, в которые выливается использование этих средств, самые различные и зависят от обстановки. Для достижения этой цели Фемистокл использовал при Саламине элемент местности (узость позиции, близкий и удобный берег сзади для спасения людей с разбитых судов), а Формион при Риуме – элемент времени (в определенный час поднимающийся бриз). Чтобы заставить противника идти на эти выгодные условия, Фемистокл не остановился даже перед сношением с Ксерксом, дав ему, по-существу, не ложное, а верное известие о настроении греков, среди которых многие были склонны к отступлению. Этим путем он заставил и греков сражаться в выгодных для них местных условиях, дававших возможность применения принципа сосредоточения сил. Формион для этой же цели использовал страх противника перед тактическим искусством афинян в таранной атаке. Формы же получились совершенно различные: выжидательное расположение на месте – в узком проливе у Фемистокла; выход из узкого пролива и смелое нападение у Формиона; в первом случае – неподвижный строй фронта, в другом – движущийся, обволакивающий более многочисленного противника, строй кильватера.
   Спартанцы и их союзники были не менее храбрыми и опытными войнами, но им недоставало опыта в морском деле и морских боях. Особенно страдал этим начальник эскадры. Имя его неизвестно, но, без сомнения, он был спартанцем, которому чужды были и море и морские войны. На судне он себя чувствовал не в своей обстановке, и поэтому его действия были неуверенны.
   С самого начала он предположил, что афиняне не вступят в бой с настолько превосходящим их неприятелем – предположение само по себе очень правдоподобное, но свидетельствующее о неправильной оценке неприятеля – грубая для полководца ошибка. Он убедился в правильности своего предположения, пройдя Навпакт и Риум, не встретив противника, и подумал, что тот бежал. Поэтому внезапное наступление Формиона показалось ему еще неожиданнее. Его уверенность исчезла и, несмотря на превосходство своих сил, он отказался от нападения и ограничился пассивной защитой. К этому его, впрочем, побуждали и транспортные суда. Одним словом, он выстроил корабли, как сказано выше, по окружности, имея транспорты и пять быстрых трирем внутри круга.
   Все выдает сухопутного офицера, не могущего защитить от подвижного врага свой обоз иначе, чем сделав укрепление из составляющих его возов. Для морского боя этот прием – грубейшая ошибка.
   Этим приемом он предоставил слабому противнику выбор времени и места для нападения в любом порядке при использовании принципа внезапности и особых условий, как например, в данном случае, ветра.
   При этом он лишил защищавшихся возможности передвижения, главнейшего жизненного условия тактики, особенно на море, где таран был решающим оружием, то есть заставил свои силы, стоя неподвижно, ожидать натиска противника. Он также лишил храбрости свою команду, показав этим маневром, что, несмотря на свою большую численность, он боится неприятеля.
   Стоит обратить внимание на то, что быстроходные корабли были поставлены во втором ряду, но это не был резерв. Раз спартанцы решились на оборону – и в этом была их грубая ошибка – им было необходимо уменьшить длину своего фронта, и вместе с тем принять наилучшие меры для противодействия прорыву этого фронта. Эта задача и была возложена на быстроходные суда, которые должны были иметь возможность внутри круга быстро продвинуться к той его части, на которую нападет Формион, которому спартанцы ошибочно передали инициативу. Таким образом, спартанцы передали инициативу более слабому численно противнику, дав ему возможность применить принципы сосредоточения сил (на любую часть их фронта) и внезапности (в любое время). Но раз эта ошибка уже была совершена, единственной возможностью смягчить эту ошибку было обеспечить возможность быстрой поддержки атакованной части окружности изнутри круга. Это они и сделали, но искусный выбор Формионом времени для осуществления его внезапного и сосредоточенного нападения (бриз, который нарушил правильность сложного расположения спартанцев и сбил в кучу их корабли) лишил спартанцев и этого средства для осуществления взаимной поддержки.
   Здесь мы наталкиваемся еще на одно различие между сухопутной и морской войной. В морском бою не следует оставлять неиспользованных сил. На море не случается, как на суше, что в линии, способной выдержать напор врага, одна часть ослабевает, так что требуется резерв для ее подкрепления, безразлично наступление это или оборона. На море все силы сразу находятся в действии, дабы как можно скорее повлиять на исход боя, находясь все время в движении.
   Оставление одной части флота в качестве резерва только облегчает неприятелю успешное выполнение одной из важнейших задач всякой тактики: уничтожить одну часть боевых сил противника прежде, чем другая часть подоспеет на помощь.
   Выше было описано, что Формион своевременно заметил неправильность построения спартанцев и сумел им воспользоваться с отчаянной, на первый взгляд, отвагой, пройдя почти перед самым носом противника, симулируя намерение его таранить и так далее, и, наконец, собрав свои силы и воспользовавшись ветром, то есть случайностью (возможно конечно, что и учтенной заранее), он нанес один сконцентрированный удар, являющийся наилучшим способом нападения при всех обстоятельствах.
   Результатом была полная победа над более чем вдвое сильным неприятелем, который потерял при этом более четверти своих сил (28 %), тогда как у нападавших не было совсем потерь и даже сколько-нибудь значительных повреждений кораблей. Это почти единственный случай в истории войн.
   Перед второй битвой спартанцы получили подкрепление, так что численно они почти вчетверо превосходили афинскую эскадру. Но гораздо важнее усиления флота на 43 корабля для них было назначение командиром Бразида.
   Бразид вполне верно оценил положение вещей и наметил совершенно иной план.
   1) Он не был намерен ограничиться пассивной защитой, а думал вести наступление.
   2) Он учитывал, однако, что имеет в своем распоряжении команду, недостаточно привыкшую к морю и не имевшую боевого опыта, к тому же находящуюся под впечатлением последней неудачи. Это заставило его быть осторожным и избегать сложных построений, а ограничиваться простейшими маневрами.
   3) Он хотел не дать неприятелю возможности выбрать место для боя в открытом море, а намеревался сам принудить его сразиться в узком месте у берега, где афиняне не могли использовать своего умения искусно маневрировать, а спартанцы, наоборот, чувствовали себя гораздо увереннее. Для этой цели он прибег к хитрости, о которой уже упоминалось выше: разделив флот на четыре отряда, он двинулся через Риумский пролив к Навпакту. Выбор времени нападения – раннее утро – обеспечивал его неожиданность.
   Это была очень обдуманная тактика молодого флота, не имевшего к тому же боевого опыта.
   Формион, несмотря на усиление неприятеля, непоколебимо остался на своем посту и встал на защиту пролива так же отважно, как Леонид при Фермопилах, с той только разницей, что вместе того, чтобы погибнуть, как Леонид, он, исключительно благодаря умению пользоваться своими силами, победил вчетверо сильнейшего врага.
   Как и раньше, он хотел встретиться с врагом, подошедшим уже к Панорме, в открытом море, но тщетно побуждал его к этому. Он стал на якорь против врага на расстоянии 2,5-3 мили от него и выжидал целую неделю, пока тот двинется, что, конечно, не способствовало увеличению уважения афинян к спартанцам. Во всяком случае, это служило к ослаблению внимания обеих сторон.
   Как бы то ни было, хорошо обдуманный план Бразида при своей простоте был правильно выполнен и почти вполне удался. Лишь немного запоздал сигнал поворота всех судов на 8 румбов влево, вследствие чего ускользнуло, благодаря своей скорости, большее число афинских кораблей, чем предполагалось. Спартанцы оттеснили меньшую половину неприятельской эскадры к берегу и почти захватили ее. Во всяком случае, они с большим успехом выполнили этот маневр. Такого мнения был начальник их эскадры, бросившийся преследовать убегавших афинян, не заботясь о порядке; такого же мнения были и остальные спартанские командиры; в противном случае, они не оставили бы 57 кораблей для овладения посаженными на мель девятью афинскими триремами. Но они не знали своего противника. Формион, потеряв почти половину своей небольшой эскадры, отважился продолжать бой с 11-ю кораблями против 77, то есть при отношении сил 1:7 (кто бы подумал при таких условиях о продолжении боя). Но Формион, обладавший великим свойством полководцев: «mens aequa in arduis», сохранил в этом труднейшем положении полное душевное равновесие и проявил свою гениальность. Беглым взглядом он сразу заметил ошибку беспорядочного преследования, которую мог сделать лишь деморализовавшийся противник. Воспользовавшись тем, что силы неприятеля растянулись, он поворачивает и, построившись во фронт, переходит в наступление.
   То же самое проделал и командир отставшей триремы. Вдумайтесь в положение: половина эскадры захвачена, другая спасается бегством, преследуемая многочисленным противником; один из кораблей отстает и враг его настигает; о чем бы, казалось, думать всякому среднему офицеру, как не о спасении. Но этот триерарх думал о том, как бы при первой возможности перейти в наступление, что ему и удалось после искусного и рискованного маневра, выполненного у торгового корабля, послужившего прикрытием.
   Можно себе представить, как ободряюще подействовал этот маневр на афинян, и как он ошеломил преследовавших.
   Интересно проследить душевное состояние опьяненных победой спартанцев в тот момент, когда они увидели, что на них наступают в полном порядке те, которых они считали уничтоженными. Благодаря этому наступлению, Формиону удалось освободить или, вернее, отбить, девять своих потерянных кораблей, за исключением одного, уже отведенного в безопасное место. Эта победа греков над греками же единственная и не имеет себе равных.
   Оба этих боя не имели влияния на исход всей войны, хотя и восстановили афинское морское могущество в западных водах; но их главное значение в том, что они показали, как высоко стояло развитие морского дела у афинян. При таких условиях можно считать правильными как настойчивость, так и тактику Формиона, примененную им в таком неравном бою. Успех подтвердил правильность тактики. Формион был серьезным, строгим и несловоохотливым человеком, образцом умеренности и добронравия. Едва ли нужно еще что-то писать о его качествах флотоводца, разве что об отчаянности его тактики. Конечно, ее нельзя рекомендовать как образец для подражания, так как она требует гениального флотоводца и достойных его офицеров и команды.
   Чем же был вознагражден этот несравненный начальник, который, успешно завершив в 429 г. до н. э. операцию в Акарнании, остался до весны на своем посту, а весной 428 года вернулся в Афины. Какова была его судьба?
   В истории трудно найти подходящий пример действий, подобных действиям Формиона при Риуме, с ним может сравниться только защита Аруэ генералом фон Вердером в 1871 году. Когда фон Вердер отбил атаку Бурбаки, у которого силы были почти вдвое больше, покойный император Вильгельм оказал ему высшие почести. И это было так же справедливо, как и разумно; справедливая оценка заслуг перед отечеством есть главнейшая добродетель, которая является залогом безопасности государства. Награждение командира имеет глубокое моральное значение прежде всего для его подчиненных, чувствующих себя тоже награжденными, а затем и для всех боевых сил государства, получающих основание гордиться своим талантливым начальником и храбрыми товарищами.
   В Афинах, находившихся под властью демагогов, случилось обратное. Формион был обвинен за свое командование, которое затемняло все бывшие до тех пор победы, и был присужден к штрафу в 10 000 драхм. Он не обладал состоянием, хотя имел полную возможность обогатиться в бытность свою командующим на войне. Но, будучи строго нравственным, он презирал маммону и остался таким же бедным, каким был до командования. Вследствие того, что он не смог уплатить вышеупомянутой суммы, его лишили прав гражданина; это на него так подействовало, что он вскоре умер. Он оставил по себе в Акарнании настолько хорошую память, что вскоре в Афины прибыло оттуда посольство, приглашавшее его сына в предводители.
   Как должна была подействовать такая злостная несправедливость на всех порядочных людей и, главным образом, на флот? Несомненно, в высшей степени деморализующе: лучшие чувства, бывшие основанием воинского духа, ведущего к победе, были втоптаны в грязь. Меньше чем за 15 лет афинский флот, бывший в эпоху Формиона в расцвете своих сил, пришел в упадок. Хорошие суда продолжали строить и вооружать, но хороший дух среди команд, без которого не имеет никакой ценности и самый лучший в материальном отношении флот, был уничтожен демагогией, с презрением относившейся ко всему хорошему и благородному.

Упадок морского могущества Афин

   К концу жизни Перикла, когда он уже начал стареть и терять то личное обаяние, которое, наряду с его способностями, так воздействовало на афинян, сильное влияние на народ приобрели отдельные демагоги. Последнее неоднократно возводили различные обвинения на Перикла и в одном случае даже добились его обвинения; так выразилась благодарность страны, управлению которой он отдал свои силы. Лишь начавшаяся большая война снова поставила на прежнее место этого человека, не имевшего себе равных в Афинах. Но после смерти Перикла (429 г. до н. э.) влияние демагогов, более никем не ограничиваемое, начало усиливаться все больше. Первой их жертвой стал Формион.
   В полном соответствии с упадком политическим находился упадок религиозный и нравственный, причем последний и послужил причиной первого. Все возраставшая роскошь, явившаяся результатом необычайно быстрого расцвета Афин после создания делосского морского союза, вытеснила прежнюю простоту жизни, заменившуюся чисто восточной пышностью и изнеженностью; ареопаг, этот блюститель религии и добрых нравов, был лишен своих прав афинянами, не терпевшими больше никакого надзора за собой; свободомыслие и нравственная испорченность, ничем не сдерживаемые, имели следствием противоестественные пороки, в особенности же педерастию. Все эти факторы, усилившиеся с началом войны, сосредоточившей в городе около полумиллиона людей, привели к тому, что общественная совесть и разум во всех классах Афинских граждан сильно поколебались; личный произвол и своекорыстие открыто выступили вперед. Словом, идеалы, сложившиеся в среде народа, были разрушены, и вместе с этим исчезла и бескорыстная любовь к государству. Следствием всего этого явился упадок афинского государства и афинского флота.
   Всякое важное решение исходило по-прежнему от общего собрания афинян, однако сами собрания происходили уже не под руководством уважаемых граждан из старых фамилий или же лиц, обладавших выдающимися в способностями, удовлетворявших этим путем лишь свое честолюбие и действовавших всегда в интересах государства. Влиянием начали пользоваться отдельные лица низших сословий с узким кругозором и не совсем чистыми намерениями, рабы страстей, имевшие лишь талант народных ораторов – наглядным представителем этих людей может служить Клеон. Справедливость была утеряна, и место ее заняли злоба и жестокость.
   Планомерное ведение войны прекратилось, денежная наличность оказалась растраченной, и для получения средств было усилено давление на членов союза, носивших это название лишь номинально, что вызвало среди последних сильнейшее ожесточение. В несколько лет годовой членский взнос, достигавший в начале войны 600 талантов, был увеличен более чем вдвое.