Страница:
Царство небесное - гроза, а земля - гром; Царство небесное следует -
за, а земля следует - потом; Царство небесное - запах, а земля - ужас;
Царство небесное - завтрак, а земля - ужин; Царство небесное - завтра, а
земля - уже; Царство небесное - твердь, а земля - камней стая; Царство
небесное - смерть, а земля - осень золотая, искала его и не нашла его,
сорвалась с цепи.
и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла
его.
Наверное, земля и Царство небесное так расстаются со своей смертью, как
первые снеги расстаются со своей жизнью; и молодые побеги в грозу остаются,
как тучки где-то внизу; и солнечный луч, как жид по свету кружит; и в
Царстве небесном солнечный луч бежит, как Рождественская звезда; а по земле
солнечный луч бежит, как по Христу вода, который, как полночь, как снег, как
голый человек могуч; а злак кормовой, как знак над травой, как метонимия,
как гегемония, как имя Бога; а бездомие Бога в Царстве небесном, как
анатомия ветром сорванного листа;
В поле луковом бобры долго не живут, шкурки снежные с горы на бобров
плывут, гуси-лебеди в мехах на горе сидят и о горе в лопухах луковом галдят,
из бобровой головы вырастает лук, луг на кончиках травы тает с севера на юг
против течения реки.
Земля - отражение Царства небесного в реке, а река - отражение земли в
Царстве небесном; закоулок такой встречается за рекой, что река качается,
гулкие своды стоят в глухой реке на ноге сухой, как будто в Царстве небесном
- Бог хороший, на земле - Бог плохой; а река филином ухает, как сова,
высеменилась, высеменилась трава реке в рукава; дождик, дождик нитевидный
пальцами хрустит, столбик безобидный в лоб ему летит, влажные морщины тикают
на лбу, голые ручьины лезут по столбу; а ручьина молодой над ручьиною седой
правит длинною удой, скачут его голи, уд белее соли делается что ли, и
поднимается ветер:
"Не видали ли вы того, которого любит душа моя (?) " "кровяной поток и
дождевой встретились в душе моей одной, или рукотворная труба засосала
божьего раба (?) " "или на природе седина скоро созревает?" "или черепная
глубина с поля наплывает (?) " "или чаша полна, как луна, и всерьез "ча"
переходит "ша" посуху, как Иисус Христос через слово "душа" (?) Господь,
обезводь Свою плоть, душу Свою иссуши, чтобы поровну плоти было в Тебе и
души, как во мне.
Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя,
ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери
моей и во внутренние комнаты родительницы моей.
Кувшин скрипит резными стенками, в нем мытарь спит к стене коленками,
коленок две, они ровесницы, кувшин в траве у ног прелестницы, и чашек две,
они коленные, и в голове маршруты генные, кувшин скрипит, солдаты драпают, и
мытарь спит, и стены капают; а земля из Царства небесного - как дерево с
высоты птичьего полета, а Царство небесное с земли - как птица на дереве, а
когда она - одна, тогда и оно - одно, а когда она - стена, тогда и оно -
окно;
Калькой латинского слова "interfectio" является слово "междометие",
они, как две капли воды благоразумия; Царство небесное - средство Бога, а
земля - цель Бога; в Царстве небесном Бога мало, а на земле Бога много;
мама, обернулся твой сын девицей красной в опасной близости от Богоматери
прекрасной; и бросаются волны на скалы, на мороз выбегает дщерь, видно Бога
в метель увидала; и растут золотые горы, зеленеет заря, как просторы рек,
морей и глубоких полей; и кусается дщерь, а не зверь, он румяней ее и белей,
как Царь зверей - Соломон, как серна, как лань на воле.
На дерево смотрел цветок, как смотрит гвоздь на молоток, и с дерева
гнездо упало, и на земле цветок сломало, и зашумела под землей вода, как
птицы в поисках гнезда, и птичьи крылья над цветами, как пар над плотничьими
ртами, и птица, чье гнездо в траве, как плотник чешет в голове, и голова
закрывает глаза;
Сон последний от мгновения отличается, как дуновения ветра в березе и в
розе, в поле широком ночью темно, днем светло, такое давно повторяется при
прогнозе грозовом, и, наоборот, при ясной погоде который год голова, ты вся
поцелуй на морозе; а когда страшный сон прошел, прошел, тогда страх пробрал,
пробрал, ах, зачем, ах, зачем он голову к Богу, к желтому стогу на небо
забрал, а голова ни гу-гу, стоит на лугу, на лугу стоит она зеленая вся она
от страха на плечах Бога голова белая клювомаха, а тело Бога и душа Бога в
очах Бога, как в огне.
Молчок цепляется за камень у Бога и у рыбака, какие разные в Царстве
небесном люди, у рыбака молчок с наживкой, наживку объедают рыбы, пока
молчок цепляется за камень, и Бог бы мог свой наживить молчок, и птицы
горние наживку бы клевали, какие разные в Царстве небесном люди, у птицы
рыбий аппетит; о, обширную площадь всех звезд окутал Рождественский грех,
рощу от пруда он отделяет, оборотное "э" без отрыва от жизни проходит, как
небосвод и размерами впечатляет, воздыхания и мольбы не имеют в Царстве
небесном судьбы и, как "о" кислород выделяют; кто эта "о", восходящая от
пустыни, как бы столбы дыма и не имеющая судьбы в Царстве небесном, как
ночь, седеющая в миг рассвета (?)
Светла ветла, как скала, и над морем висит, как утес, без движения, а
отражение места роста Царства небесного на земле от числа звезд на небе не
валко бежит по океану и жалко иву, она под влиянием времени грустна в
семени, и без племени, и без рода в земле лежит; и когда склоняется этот
свет в худшую сторону - к западу, тогда склоняется тот свет в лучшую сторону
- к востоку;
Ивовых семейство под горой, как тень горы в траве сырой; как дети Бога,
которые выросли и оставили Бога, и пережили Бога в Царстве небесном, а Бог
пережил детей на земле; просто Богу просто в океане, жгутиковый весь, как
рыбу в океане свою глазную взвесь так поднимает взглядом с игольчатого дна
глазного, чтобы рядом душа была видна; вот, Бога жалея, вот, от него
спасаясь, вот тело его уходит, как рыба живая из рук золотых, а ног не
касаясь и вод;
Душа звенит, ухает ночная птица и пьянит рожденье языка, и только жизнь
иная, как смерть его тонка; от мамы осталась одна "эм", и над нею сосна
качается, как луна, тихая жизнь луча лунного горяча в скважине для ключа,
"эн" возвратился в семью, черный ворон, и на скамью положил он маму мою, и
не давит на лицо, как голубка на яйцо; а приток свежего воздуха в лес не
обеспечивает центробежный Бог, а обеспечивает центростремительный бес.
Отечества мертвого пар в Царство небесное поднимается с живых
человеческих пар, и в Царстве небесном маются души растений, как рыбы на
суше, и сжимаются, разжимаются колени в Царстве небесном, и ломаются тени в
Царстве небесном; и как Царство небесное на земле наполняется шипением
воздуха, ползущего из Царства небесного в реку, так земной шар в Царстве
небесном наполняется шипением воздуха, ползущего в Царство небесное из реки;
а уголки Царства небесного в череп земли душа земли, с хари кривой своей
угольки уголков, в череп вдувает ей, как будто сначала душа земли просеивает
звезды через Царство небесное, а потом душа земли в одну рыбу-луну склеивает
все звезды в овсе;
Огранщицы задастей изумруд, одежд прозрачныя лоскут самостоятельно по
ней сползает в стойбище камней, и леденеет ум ея, его безумные края царицу
Савскую по складу напоминают камнепаду; любо понырять жемчуга ловцу, как
поударять ножиком в пыльцу.
Теребильщица видна, день и ночь вручную занята уборкой льна у земли
вплотную, и разбойники стоймя на кресты ложатся, к ним, сандальями гремя,
можно приближаться, как царь Соломон, который из дерев Ливанских сделал себе
одр носильный;
Смилуйтесь, четыре черепахи, забирая под свое крыло Соломона, как
ночные страхи конника, которому везло в детстве с черепахами и счетом
устным, как умение прощать; лошадь, увлеченная полетом, успевает конника
стращать черепашьей скоростью прощенья, "дважды два четыре" из руки лошадь
забрала, как угощенье "дважды два четыре" из руки; и как Царство небесное в
день четвертый из земли плоть себе сделало, а земля в день четвертый из
Царства небесного душу себе сделала, так и царь Соломон из дерев Ливанских
носильный одр себе сделал;
столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из
пурпуровой ткани;
Душа моя в Царстве небесном - враг тела моего, тело мое на земле - враг
души моей, лгут уста души моей телу моему, уста тела моего лгут душе моей,
нет грехов тела моего на душе моей, нет грехов души моей на теле моем,
праздную труса, наг я и сир, как царь Соломон, который на пир пригласил
Иисуса Христа, пастухов и меня, и у огня я сел, ел и пил, полюбил неведомую
силу серебра, серебра из ребра света, свет был ал всю ночь в конце дня и
золото жить торопил; настала тишина, она нацело делится, как число, стекло
сквозь хрусталь вдаль глядит, гудит печь наяву в синеву, к Рождеству выходит
луна, как звезда, и тогда пастухов ремесло, когда вдруг рассвело, солнечный
круг обращает в испуг тела моего, испуг - в печаль души моей, обращает душу
мою - в мужчину, обращает тело мое - в женщину, и, как будто четыре ангела
разлетаются по четырем сторонам света, осень, зима, весна, лето разлетаются,
как будто четыре ангела разлетаются, у которых будут птенцы;
Первое время пыль овевает маму и папу, на них уповает сын по ночам
всегда, так луна нагревает беднягу, что он прибавляет шагу, и растет у него
борода, огонь перекинулся на ботинки, захрустели под ними льдинки, опустели
дворцы стыда; меньше всех на земле - земля под ногами Соломона, больше всех
на земле - земля над головой Соломона; шуршит дно земное, а облако облика
скоростное, в рот воды набрав, расщепляет атом дубрав, это на том свете; а
на этом свете Царство небесное на землю явилось, сердце в груди Соломона
забилось, как будто в Царстве небесном, и легко остановилось в ней, оно души
своей древней и радо случаю любому помереть, деля истому на туфельку и
хромосому; и было утро, и была леность.
которым увенчала его мать его в день бракосочетания его, в день,
радостный для сердца его.
Царствует цитата, а не дата рожденья ее на свет, точь в точь она дочь
не растенья, а злата; цельный гранит звенит, цветет плуг, а не луг в слове
"плуг" бесцельный, как крестик нательный; ночь в полночь поет, как кирза по
лесам, а гроза лицо не чернит, как глаза, и солнце встает в зенит; дщери
Сионские, на царя Соломона в венце посмотрите пойдите;
Улетучилось легкое уединение, не одно оно оканчивается на "ое" в слове
"трое"; утвердительная частица "не" родилась из стыда, вещая птица "да"
растаяла без следа; стучи иногда в свое "да", беда, лучи о беду точи, Звезда
стыда, пускай "ай" льет свет через край слова "дай" в 2007 году от Рождества
Христова, "у" в хлеву преклоняет главу, и моросит единение; а глина,
причина, кручина, храни их, частица "ни", Отца отверни от Сына, чтобы ни
начало дня, ни день, ни конец дня, ни женщина мало, ни мужчина много, ни
младенец не много, не мало Всего Отца любили ни больше, ни меньше Его Лица,
которым увенчала Его Мать Его в день бракосочетания Его, в день, радостный
для сердца Его, увенчала Его Мать которым.
глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз,
сходящих с горы Галаадской;
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна (!) глаза твои
голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы
Галаадской, навевают прохладу в отношениях между частями этого света и
путями того света в пруду и в саду, и в наскальной живописи, и в
настроениях, которые только и носятся в воздухе, и не столько в небесах,
сколько в голосах оттуда, и в гробах, и в горбах верблюда, и в евангельских
повторениях; царь Соломон - Христос, а ты - Иуда, царь Соломон -
воскресенье, а ты - суббота;
И как царю Соломону таинственным способом удается не искуситься
Царством небесным, так душе царя Соломона таинственным способом удается
колоситься душе, которая с неба льется, треснула ветка в лесу навесу, душу
туманит печаль, а не даль, и манит душа за моря, за мораль, как мама,
которая к сыну в сани на ходу садится, солнце сани тянет, как на дно водица,
под водой столкнулись утка и пингвин, сани развернулись, сын среди равнин из
саней наружу вышел и пропал, на Голгофе в лужу римлянин упал, как слеза;
И в крови, как дома сердце Мордехая, из него солома, как Эстер сухая,
протыкает ухо алое царя, а на ухе сухо, крови нет, и заря, заря, заря всю
разбрызгала, пока несла, воду, сладкая, и голову снесла, и сама болеет
лучевой, солнце, как броня над головой, форму повторяет головы, мочки ей
отлизывают львы в грозу;
Хронология событий, холод и жара вышли из укрытий, притяженья сила с
неба моросила; ясные очертания правил вычитания того света из ответа этого
света на вопрос о том, что сбылось потом, зубы твои - как стадо выстриженных
овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной
нет между ними; царь еврейский "кто ты", "где ты" терпит, как стрелу в
плече, чтобы в светлые жизни моменты о солнечном вспомнить луче, солнце по
египетской привычке освобожденье от "кто ты" царю на каменной табличке
рисует, как ландшафт субботы; царь на Голгофу удалился, мелькнул в снегах
царя мизинец, где нежный римлянин резвился, и славянин шипел в зверинец, и
заусенец грыз; и как Царство небесное солнце рисует царю земному не
слева-направо, а справа-налево, так царство земное солнце рисует Царице
небесной не снизу-вверх, а сверху-вниз;
Равно и многие другие, берега стоят нагие, как женщины в ночи; а
Господь, как младенец спит и во сне зубами скрипит; и в груди Господа мается
душа, и грудь Господа вздымается, не дыша; и темнота сплошная Господа не
будит; и только жизнь иная, которой у Него не будет, как смерть Его тонка;
Вначале была душа, и душа была у Бога, и душа была Бог; тесно связаны
между собой тени сомнения, так-то оно так, а жить одному - неизвестно как;
как лента алая губы Твои, Господи и уста Твои любезны, и руки, и ноги; а
терпимое отношение к тревоге на Тебя накатывает, как тоска;
Листок - восток, запах листка - запад; уснула Рождественская звезда,
ближние звезды проснулись, нижние, верхние, как вода, и с Духом Святым
столкнулись; пугает юг, который север, звезды говорили "ах", свесились, как
над младенцем в пещере волхвы, и окутал младенца страх; и от тела душа
отделяется, как звезда Рождественская, которая удаляется с глаз долой,
которыми тело спит; явь над душой, как солнце стоит, она в лучах его
согревается, и с глаз долой солнце скрывается, и младенец во сне головой
шевелит; Господи, шея Твоя - как столп Давидов, сооруженный для оружий,
тысяча щитов висит на нем - все щиты сильных; а сильных Господь, как
младенец, таит от своих двух родителей и, как Дух Святой, победителей смерти
любить не велит Своей душе;
Господний лик - Господний гроб, а в гробу, Господи, Ты;
Летчик искру высекает, голова его сверкает, дожидается полета жид
снаружи самолета и не сеет, и не пашет, и ресничками не машет, холод льется
из кабины в лапы бледного мужчины, между пальцами журчит и по темени стучит,
и кабина под замком, как петух перед броском, ни жива, ни мертва;
А в Царстве небесном и смерть - человек; и на мураве смерть, спя, не
ведает, что ни пяди под муравой тверди нет, ни женского рода тверди, которая
жизнь после смерти дает, ни мужского рода тверди, которая жизнь после смерти
берет; и воду пьет земля с лица Бога-нежильца в Царстве небесном; и живет
Господь кроткий в Царстве небесном, как на земле, жизнью короткой, которой
плоть Его живет; Господи, два сосца Твои - как двойни молодой серны,
пасущиеся между лилиями, собирающими росу.
Поразительно чист первый попавшийся воздух, как на землю упавший лист,
а всему итог - свисток в стог; а трава городская, как зеленые плиты, и на
траве дикие звери разбиты; жестоко притворяться простачком и в пыльном
воздухе городском волка ловить сачком; жестоко из пыльных бабочек, как из
волчьих осколков, мастерить волка; на траве городской много разных осколков,
необязательно, что разбили волка; когда старая женщина ищет своей красоты
осколки, необязательно, что разбили волка; когда старая женщина некрасивыми
руками хочет сделать красивым свое лицо, а молодая на ее руки смотрит в
упор, как будто старая - вор и с головы срывает платок; как будто молодая -
запад на земле, как будто старая - восток на небесах, как будто волосы в
волосах друг на друга похожи, как будто на этом свете восток похож на запад,
как будто на том свете запад похож на восток;
Женщинам не говорят о возрасте, женщинам говорят о возрасте их детей,
возрасте мальчиков и возрасте девочек, возрасте юношей и возрасте девушек,
возрасте мужчин и возрасте женщин; царь Соломон учится строить высокие дома,
а женщины царя Соломона не хотят учиться летать выше этих домов; когда
cтроится дом, женщины просто разлетаются в разные стороны от дома, так
женщины освобождают место для стройки, и всегда царь Соломон начинал строить
дом раньше, чем его женщины освобождали небо, и всегда царь Соломон начинал
валить лес раньше, чем его женщины прятались в траву; а когда дом горит,
тогда гвозди сыплются на землю, некому их собирать; а когда Царство небесное
горит, тогда женщины сыплются на землю, некому их собирать и в Царство
небесное забирать с собой;
Реки живут под мостами, как под рыбьими животами, ничего удивительного,
- ангелы живут на деревьях, между тропическими плодами, как реки между
берегами, ангела, как реку можно потрогать человеку, вот он и утопил в реке
ангела, теперь река живет и в ангеле, ничего удивительного, - ангела в реке
топить не менее дико, чем от ангела происходить и входить в Царство
небесное, от мала и до велика, входить в Царство небесное - и выходить из
Царства небесного - входить в Царство небесное - и выходить из Царства
небесного - входить в Царство небесное - и выходить из Царства небесного -
сначала Бог Дух Святой - затем Бог Отец - затем Бог Сын и семья Его вся;
У меня ни мамы, ни папы, а у Соломона ни матери, ни отца; я - дождь,
который сначала папу - затем маму закапывает, а Соломон - дождь, который
сначала закапывает мать - затем отца; я - дождь, который перестал - затем
накрапывает, а Соломон - дождь, которому сначала Господь дал плоть Своей
Матери - затем Господь дал душу Своего Отца; лечу и вижу спины летящих, на
спине у птицы лежит небо, я - небо, а ты - Соломон, возлюбленная мама моя;
плыву и вижу спины плывущих, на спине у рыбы лежит море, я - море, а ты -
Соломон, возлюбленная мама моя; вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна
нет на тебе, как Царства небесного на земле; я плачу, я похож на птицу,
слезы от тебя прячу, как птица птенцов, ты плачешь, ты похожа на охотника,
слезы от меня прячешь, как охотник лицо, только когда мы были детьми, друг
на друга мы были похожи своими слезами, сегодня следим друг за другом, как
охотник и птица, сухими глазами (!)
Ангелы живут среди людей, как среди дождей; а люди протянулись от неба
и до земли, каждый человек на высоту своего роста; как будто Соломон живет
дважды; сначала, сложно, на небе - затем, просто, на земле; а дождь на стане
полевом он обнимается со львом, около котла пустого дождь зверя лапает
густого, шерсть ему перебирает, пасть ключами запирает против стрелки
часовой; смерч стоит, как часовой, а грудь у него, как у Христа на кресте
колесом;
Я был с ним хорошо знаком, он муравьев убивал молотком, я ударил его
кулаком, он ударил меня молотком, он ударил, как муравья, как человека,
ударил я, я был с ним хорошо знаком, я лицо ему вытер платком, губ его
вытирая края, я случайно убил муравья, и он на меня посмотрел свысока, и
задрожала моя рука, и я уронил свой платок в грязь, где его молоток,
разошлись мы, как по свистку, я - к платку, он - к молотку, как мужчины (!)
пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее
твоей.
Солнце, дождь позолотив, за ниткой спряталось свинцовой, руки Соломон
скрестив, с горы бросается в обновы, плывущие с коров нерукотворных к ногам
пастушки молодой, в глазах ее огнеупорных царь Соломон, как под водой река,
и за рукав хватает пастушку сонную, как нить, корова красной головой мотает,
мычит и пробует скулить, нечистая сила;
А Троица Святая на земле, как грешница в разрезе, которая в неземных
мучениях познает Бога Сына в значениях Богу Отцу приятственных болей
бесприпятственных для ее томления, похоти, моления; а в Царстве небесном
грешница, как Троица Святая в разрезе, как нечистая сила (!)
о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше
всех ароматов!
Лес, как зеленая, зеленая вода, из которой выныривают города, за города
цепляются женщины-пастухи, над лесом взлетают пастухи-мужики, и после дождя
городские дворы блестят, как блестели склоны горы, и после дождя городские
дворы блестят, как блестели Святые Дары, и наступает вечное лето, как город,
который вынырнул где-то; а Храмовая Площадь в облаках, ветер воет люто, небо
приземляется в лугах возле детского приюта, Имя Бога вырезает осень на
листе, и Храмовая Площадь в ранку вползает с запада, как те волхвы, которые
на Храмовую Площадь из ранки выползают с востока;
Во мраке мрак, как улица во мраке; а свет на свете том - сначала свет
на свете том стоит, как дом царя Соломона, в конце улицы - затем свет на
свете том стоит, как дом царя Соломона, в начале улицы - паки, паки - это
она, улица Иерусалимская, только у нее ноги такие теплые после сна; утро,
как белая юбка, шуршит по ее ногам, только у нее ноги таки теплые, как
утренняя тишина; ночь, как черная юбка, шуршит по ее ногам, только у нее
ноги такие теплые, как тишина ночная; кто же она такая, эта улица
Иерусалимская, которая одна, как луна, спит, которая одна, как солнце,
просыпается (?) - о, улица Иерусалимская (!) ты - Христова невеста, моя
сестра, твои ласки любезны, Соломонова жено (!)
Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком
твоим,
Высоко в небе улыбается летчик, глубоко в море улыбается водолаз, их
улыбка защищена стеклом и металлом, Иисус улыбнется, если палец Ему
показать, летчику и водолазу этого мало, без стекла и металла для них и небо
- не палец, для них и море - не палец, летчику и водолазу подавай металл и
стекло - чтобы небо на улыбку не дуло - чтобы море на улыбку не текло; около
моря невкусного Его поцелуи такие вкусные, Его поцелуи такие разные, как
пузырьки дыхания водолазного, Иисус целовал меня, как дельфинов кормил с
руки, а дельфины не знают, что Его поцелуи такие вкусные, даже вкуснее, чем
рыбьи головы и плавники; мед и молоко под языком Его, каплет из уст Его мед
сотовый;
Христос целуется прилюдно, Христа ладонью накрывать - вольно Христу,
когда безлюдно, и ртом соленым целовать, а кто Христу неинтересен, тот не
колол ладонь Христом - один всегда и ловлей человеков интересен, когда
пластом перед Христом падет, язык Его поймает и в рот сует, и снова
вынимает, как рыбу из реки;
Чищеные плоды далеко отстоят друг от друга, сок высок, и его следы с
заливного луга приметнее, чем округа с невысокой горы; послы время кроят на
свое, чужое и в личное пользование дары отдают, и принимают комичное
за, а земля следует - потом; Царство небесное - запах, а земля - ужас;
Царство небесное - завтрак, а земля - ужин; Царство небесное - завтра, а
земля - уже; Царство небесное - твердь, а земля - камней стая; Царство
небесное - смерть, а земля - осень золотая, искала его и не нашла его,
сорвалась с цепи.
и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла
его.
Наверное, земля и Царство небесное так расстаются со своей смертью, как
первые снеги расстаются со своей жизнью; и молодые побеги в грозу остаются,
как тучки где-то внизу; и солнечный луч, как жид по свету кружит; и в
Царстве небесном солнечный луч бежит, как Рождественская звезда; а по земле
солнечный луч бежит, как по Христу вода, который, как полночь, как снег, как
голый человек могуч; а злак кормовой, как знак над травой, как метонимия,
как гегемония, как имя Бога; а бездомие Бога в Царстве небесном, как
анатомия ветром сорванного листа;
В поле луковом бобры долго не живут, шкурки снежные с горы на бобров
плывут, гуси-лебеди в мехах на горе сидят и о горе в лопухах луковом галдят,
из бобровой головы вырастает лук, луг на кончиках травы тает с севера на юг
против течения реки.
Земля - отражение Царства небесного в реке, а река - отражение земли в
Царстве небесном; закоулок такой встречается за рекой, что река качается,
гулкие своды стоят в глухой реке на ноге сухой, как будто в Царстве небесном
- Бог хороший, на земле - Бог плохой; а река филином ухает, как сова,
высеменилась, высеменилась трава реке в рукава; дождик, дождик нитевидный
пальцами хрустит, столбик безобидный в лоб ему летит, влажные морщины тикают
на лбу, голые ручьины лезут по столбу; а ручьина молодой над ручьиною седой
правит длинною удой, скачут его голи, уд белее соли делается что ли, и
поднимается ветер:
"Не видали ли вы того, которого любит душа моя (?) " "кровяной поток и
дождевой встретились в душе моей одной, или рукотворная труба засосала
божьего раба (?) " "или на природе седина скоро созревает?" "или черепная
глубина с поля наплывает (?) " "или чаша полна, как луна, и всерьез "ча"
переходит "ша" посуху, как Иисус Христос через слово "душа" (?) Господь,
обезводь Свою плоть, душу Свою иссуши, чтобы поровну плоти было в Тебе и
души, как во мне.
Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя,
ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери
моей и во внутренние комнаты родительницы моей.
Кувшин скрипит резными стенками, в нем мытарь спит к стене коленками,
коленок две, они ровесницы, кувшин в траве у ног прелестницы, и чашек две,
они коленные, и в голове маршруты генные, кувшин скрипит, солдаты драпают, и
мытарь спит, и стены капают; а земля из Царства небесного - как дерево с
высоты птичьего полета, а Царство небесное с земли - как птица на дереве, а
когда она - одна, тогда и оно - одно, а когда она - стена, тогда и оно -
окно;
Калькой латинского слова "interfectio" является слово "междометие",
они, как две капли воды благоразумия; Царство небесное - средство Бога, а
земля - цель Бога; в Царстве небесном Бога мало, а на земле Бога много;
мама, обернулся твой сын девицей красной в опасной близости от Богоматери
прекрасной; и бросаются волны на скалы, на мороз выбегает дщерь, видно Бога
в метель увидала; и растут золотые горы, зеленеет заря, как просторы рек,
морей и глубоких полей; и кусается дщерь, а не зверь, он румяней ее и белей,
как Царь зверей - Соломон, как серна, как лань на воле.
На дерево смотрел цветок, как смотрит гвоздь на молоток, и с дерева
гнездо упало, и на земле цветок сломало, и зашумела под землей вода, как
птицы в поисках гнезда, и птичьи крылья над цветами, как пар над плотничьими
ртами, и птица, чье гнездо в траве, как плотник чешет в голове, и голова
закрывает глаза;
Сон последний от мгновения отличается, как дуновения ветра в березе и в
розе, в поле широком ночью темно, днем светло, такое давно повторяется при
прогнозе грозовом, и, наоборот, при ясной погоде который год голова, ты вся
поцелуй на морозе; а когда страшный сон прошел, прошел, тогда страх пробрал,
пробрал, ах, зачем, ах, зачем он голову к Богу, к желтому стогу на небо
забрал, а голова ни гу-гу, стоит на лугу, на лугу стоит она зеленая вся она
от страха на плечах Бога голова белая клювомаха, а тело Бога и душа Бога в
очах Бога, как в огне.
Молчок цепляется за камень у Бога и у рыбака, какие разные в Царстве
небесном люди, у рыбака молчок с наживкой, наживку объедают рыбы, пока
молчок цепляется за камень, и Бог бы мог свой наживить молчок, и птицы
горние наживку бы клевали, какие разные в Царстве небесном люди, у птицы
рыбий аппетит; о, обширную площадь всех звезд окутал Рождественский грех,
рощу от пруда он отделяет, оборотное "э" без отрыва от жизни проходит, как
небосвод и размерами впечатляет, воздыхания и мольбы не имеют в Царстве
небесном судьбы и, как "о" кислород выделяют; кто эта "о", восходящая от
пустыни, как бы столбы дыма и не имеющая судьбы в Царстве небесном, как
ночь, седеющая в миг рассвета (?)
Светла ветла, как скала, и над морем висит, как утес, без движения, а
отражение места роста Царства небесного на земле от числа звезд на небе не
валко бежит по океану и жалко иву, она под влиянием времени грустна в
семени, и без племени, и без рода в земле лежит; и когда склоняется этот
свет в худшую сторону - к западу, тогда склоняется тот свет в лучшую сторону
- к востоку;
Ивовых семейство под горой, как тень горы в траве сырой; как дети Бога,
которые выросли и оставили Бога, и пережили Бога в Царстве небесном, а Бог
пережил детей на земле; просто Богу просто в океане, жгутиковый весь, как
рыбу в океане свою глазную взвесь так поднимает взглядом с игольчатого дна
глазного, чтобы рядом душа была видна; вот, Бога жалея, вот, от него
спасаясь, вот тело его уходит, как рыба живая из рук золотых, а ног не
касаясь и вод;
Душа звенит, ухает ночная птица и пьянит рожденье языка, и только жизнь
иная, как смерть его тонка; от мамы осталась одна "эм", и над нею сосна
качается, как луна, тихая жизнь луча лунного горяча в скважине для ключа,
"эн" возвратился в семью, черный ворон, и на скамью положил он маму мою, и
не давит на лицо, как голубка на яйцо; а приток свежего воздуха в лес не
обеспечивает центробежный Бог, а обеспечивает центростремительный бес.
Отечества мертвого пар в Царство небесное поднимается с живых
человеческих пар, и в Царстве небесном маются души растений, как рыбы на
суше, и сжимаются, разжимаются колени в Царстве небесном, и ломаются тени в
Царстве небесном; и как Царство небесное на земле наполняется шипением
воздуха, ползущего из Царства небесного в реку, так земной шар в Царстве
небесном наполняется шипением воздуха, ползущего в Царство небесное из реки;
а уголки Царства небесного в череп земли душа земли, с хари кривой своей
угольки уголков, в череп вдувает ей, как будто сначала душа земли просеивает
звезды через Царство небесное, а потом душа земли в одну рыбу-луну склеивает
все звезды в овсе;
Огранщицы задастей изумруд, одежд прозрачныя лоскут самостоятельно по
ней сползает в стойбище камней, и леденеет ум ея, его безумные края царицу
Савскую по складу напоминают камнепаду; любо понырять жемчуга ловцу, как
поударять ножиком в пыльцу.
Теребильщица видна, день и ночь вручную занята уборкой льна у земли
вплотную, и разбойники стоймя на кресты ложатся, к ним, сандальями гремя,
можно приближаться, как царь Соломон, который из дерев Ливанских сделал себе
одр носильный;
Смилуйтесь, четыре черепахи, забирая под свое крыло Соломона, как
ночные страхи конника, которому везло в детстве с черепахами и счетом
устным, как умение прощать; лошадь, увлеченная полетом, успевает конника
стращать черепашьей скоростью прощенья, "дважды два четыре" из руки лошадь
забрала, как угощенье "дважды два четыре" из руки; и как Царство небесное в
день четвертый из земли плоть себе сделало, а земля в день четвертый из
Царства небесного душу себе сделала, так и царь Соломон из дерев Ливанских
носильный одр себе сделал;
столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из
пурпуровой ткани;
Душа моя в Царстве небесном - враг тела моего, тело мое на земле - враг
души моей, лгут уста души моей телу моему, уста тела моего лгут душе моей,
нет грехов тела моего на душе моей, нет грехов души моей на теле моем,
праздную труса, наг я и сир, как царь Соломон, который на пир пригласил
Иисуса Христа, пастухов и меня, и у огня я сел, ел и пил, полюбил неведомую
силу серебра, серебра из ребра света, свет был ал всю ночь в конце дня и
золото жить торопил; настала тишина, она нацело делится, как число, стекло
сквозь хрусталь вдаль глядит, гудит печь наяву в синеву, к Рождеству выходит
луна, как звезда, и тогда пастухов ремесло, когда вдруг рассвело, солнечный
круг обращает в испуг тела моего, испуг - в печаль души моей, обращает душу
мою - в мужчину, обращает тело мое - в женщину, и, как будто четыре ангела
разлетаются по четырем сторонам света, осень, зима, весна, лето разлетаются,
как будто четыре ангела разлетаются, у которых будут птенцы;
Первое время пыль овевает маму и папу, на них уповает сын по ночам
всегда, так луна нагревает беднягу, что он прибавляет шагу, и растет у него
борода, огонь перекинулся на ботинки, захрустели под ними льдинки, опустели
дворцы стыда; меньше всех на земле - земля под ногами Соломона, больше всех
на земле - земля над головой Соломона; шуршит дно земное, а облако облика
скоростное, в рот воды набрав, расщепляет атом дубрав, это на том свете; а
на этом свете Царство небесное на землю явилось, сердце в груди Соломона
забилось, как будто в Царстве небесном, и легко остановилось в ней, оно души
своей древней и радо случаю любому помереть, деля истому на туфельку и
хромосому; и было утро, и была леность.
которым увенчала его мать его в день бракосочетания его, в день,
радостный для сердца его.
Царствует цитата, а не дата рожденья ее на свет, точь в точь она дочь
не растенья, а злата; цельный гранит звенит, цветет плуг, а не луг в слове
"плуг" бесцельный, как крестик нательный; ночь в полночь поет, как кирза по
лесам, а гроза лицо не чернит, как глаза, и солнце встает в зенит; дщери
Сионские, на царя Соломона в венце посмотрите пойдите;
Улетучилось легкое уединение, не одно оно оканчивается на "ое" в слове
"трое"; утвердительная частица "не" родилась из стыда, вещая птица "да"
растаяла без следа; стучи иногда в свое "да", беда, лучи о беду точи, Звезда
стыда, пускай "ай" льет свет через край слова "дай" в 2007 году от Рождества
Христова, "у" в хлеву преклоняет главу, и моросит единение; а глина,
причина, кручина, храни их, частица "ни", Отца отверни от Сына, чтобы ни
начало дня, ни день, ни конец дня, ни женщина мало, ни мужчина много, ни
младенец не много, не мало Всего Отца любили ни больше, ни меньше Его Лица,
которым увенчала Его Мать Его в день бракосочетания Его, в день, радостный
для сердца Его, увенчала Его Мать которым.
глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз,
сходящих с горы Галаадской;
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна (!) глаза твои
голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы
Галаадской, навевают прохладу в отношениях между частями этого света и
путями того света в пруду и в саду, и в наскальной живописи, и в
настроениях, которые только и носятся в воздухе, и не столько в небесах,
сколько в голосах оттуда, и в гробах, и в горбах верблюда, и в евангельских
повторениях; царь Соломон - Христос, а ты - Иуда, царь Соломон -
воскресенье, а ты - суббота;
И как царю Соломону таинственным способом удается не искуситься
Царством небесным, так душе царя Соломона таинственным способом удается
колоситься душе, которая с неба льется, треснула ветка в лесу навесу, душу
туманит печаль, а не даль, и манит душа за моря, за мораль, как мама,
которая к сыну в сани на ходу садится, солнце сани тянет, как на дно водица,
под водой столкнулись утка и пингвин, сани развернулись, сын среди равнин из
саней наружу вышел и пропал, на Голгофе в лужу римлянин упал, как слеза;
И в крови, как дома сердце Мордехая, из него солома, как Эстер сухая,
протыкает ухо алое царя, а на ухе сухо, крови нет, и заря, заря, заря всю
разбрызгала, пока несла, воду, сладкая, и голову снесла, и сама болеет
лучевой, солнце, как броня над головой, форму повторяет головы, мочки ей
отлизывают львы в грозу;
Хронология событий, холод и жара вышли из укрытий, притяженья сила с
неба моросила; ясные очертания правил вычитания того света из ответа этого
света на вопрос о том, что сбылось потом, зубы твои - как стадо выстриженных
овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной
нет между ними; царь еврейский "кто ты", "где ты" терпит, как стрелу в
плече, чтобы в светлые жизни моменты о солнечном вспомнить луче, солнце по
египетской привычке освобожденье от "кто ты" царю на каменной табличке
рисует, как ландшафт субботы; царь на Голгофу удалился, мелькнул в снегах
царя мизинец, где нежный римлянин резвился, и славянин шипел в зверинец, и
заусенец грыз; и как Царство небесное солнце рисует царю земному не
слева-направо, а справа-налево, так царство земное солнце рисует Царице
небесной не снизу-вверх, а сверху-вниз;
Равно и многие другие, берега стоят нагие, как женщины в ночи; а
Господь, как младенец спит и во сне зубами скрипит; и в груди Господа мается
душа, и грудь Господа вздымается, не дыша; и темнота сплошная Господа не
будит; и только жизнь иная, которой у Него не будет, как смерть Его тонка;
Вначале была душа, и душа была у Бога, и душа была Бог; тесно связаны
между собой тени сомнения, так-то оно так, а жить одному - неизвестно как;
как лента алая губы Твои, Господи и уста Твои любезны, и руки, и ноги; а
терпимое отношение к тревоге на Тебя накатывает, как тоска;
Листок - восток, запах листка - запад; уснула Рождественская звезда,
ближние звезды проснулись, нижние, верхние, как вода, и с Духом Святым
столкнулись; пугает юг, который север, звезды говорили "ах", свесились, как
над младенцем в пещере волхвы, и окутал младенца страх; и от тела душа
отделяется, как звезда Рождественская, которая удаляется с глаз долой,
которыми тело спит; явь над душой, как солнце стоит, она в лучах его
согревается, и с глаз долой солнце скрывается, и младенец во сне головой
шевелит; Господи, шея Твоя - как столп Давидов, сооруженный для оружий,
тысяча щитов висит на нем - все щиты сильных; а сильных Господь, как
младенец, таит от своих двух родителей и, как Дух Святой, победителей смерти
любить не велит Своей душе;
Господний лик - Господний гроб, а в гробу, Господи, Ты;
Летчик искру высекает, голова его сверкает, дожидается полета жид
снаружи самолета и не сеет, и не пашет, и ресничками не машет, холод льется
из кабины в лапы бледного мужчины, между пальцами журчит и по темени стучит,
и кабина под замком, как петух перед броском, ни жива, ни мертва;
А в Царстве небесном и смерть - человек; и на мураве смерть, спя, не
ведает, что ни пяди под муравой тверди нет, ни женского рода тверди, которая
жизнь после смерти дает, ни мужского рода тверди, которая жизнь после смерти
берет; и воду пьет земля с лица Бога-нежильца в Царстве небесном; и живет
Господь кроткий в Царстве небесном, как на земле, жизнью короткой, которой
плоть Его живет; Господи, два сосца Твои - как двойни молодой серны,
пасущиеся между лилиями, собирающими росу.
Поразительно чист первый попавшийся воздух, как на землю упавший лист,
а всему итог - свисток в стог; а трава городская, как зеленые плиты, и на
траве дикие звери разбиты; жестоко притворяться простачком и в пыльном
воздухе городском волка ловить сачком; жестоко из пыльных бабочек, как из
волчьих осколков, мастерить волка; на траве городской много разных осколков,
необязательно, что разбили волка; когда старая женщина ищет своей красоты
осколки, необязательно, что разбили волка; когда старая женщина некрасивыми
руками хочет сделать красивым свое лицо, а молодая на ее руки смотрит в
упор, как будто старая - вор и с головы срывает платок; как будто молодая -
запад на земле, как будто старая - восток на небесах, как будто волосы в
волосах друг на друга похожи, как будто на этом свете восток похож на запад,
как будто на том свете запад похож на восток;
Женщинам не говорят о возрасте, женщинам говорят о возрасте их детей,
возрасте мальчиков и возрасте девочек, возрасте юношей и возрасте девушек,
возрасте мужчин и возрасте женщин; царь Соломон учится строить высокие дома,
а женщины царя Соломона не хотят учиться летать выше этих домов; когда
cтроится дом, женщины просто разлетаются в разные стороны от дома, так
женщины освобождают место для стройки, и всегда царь Соломон начинал строить
дом раньше, чем его женщины освобождали небо, и всегда царь Соломон начинал
валить лес раньше, чем его женщины прятались в траву; а когда дом горит,
тогда гвозди сыплются на землю, некому их собирать; а когда Царство небесное
горит, тогда женщины сыплются на землю, некому их собирать и в Царство
небесное забирать с собой;
Реки живут под мостами, как под рыбьими животами, ничего удивительного,
- ангелы живут на деревьях, между тропическими плодами, как реки между
берегами, ангела, как реку можно потрогать человеку, вот он и утопил в реке
ангела, теперь река живет и в ангеле, ничего удивительного, - ангела в реке
топить не менее дико, чем от ангела происходить и входить в Царство
небесное, от мала и до велика, входить в Царство небесное - и выходить из
Царства небесного - входить в Царство небесное - и выходить из Царства
небесного - входить в Царство небесное - и выходить из Царства небесного -
сначала Бог Дух Святой - затем Бог Отец - затем Бог Сын и семья Его вся;
У меня ни мамы, ни папы, а у Соломона ни матери, ни отца; я - дождь,
который сначала папу - затем маму закапывает, а Соломон - дождь, который
сначала закапывает мать - затем отца; я - дождь, который перестал - затем
накрапывает, а Соломон - дождь, которому сначала Господь дал плоть Своей
Матери - затем Господь дал душу Своего Отца; лечу и вижу спины летящих, на
спине у птицы лежит небо, я - небо, а ты - Соломон, возлюбленная мама моя;
плыву и вижу спины плывущих, на спине у рыбы лежит море, я - море, а ты -
Соломон, возлюбленная мама моя; вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна
нет на тебе, как Царства небесного на земле; я плачу, я похож на птицу,
слезы от тебя прячу, как птица птенцов, ты плачешь, ты похожа на охотника,
слезы от меня прячешь, как охотник лицо, только когда мы были детьми, друг
на друга мы были похожи своими слезами, сегодня следим друг за другом, как
охотник и птица, сухими глазами (!)
Ангелы живут среди людей, как среди дождей; а люди протянулись от неба
и до земли, каждый человек на высоту своего роста; как будто Соломон живет
дважды; сначала, сложно, на небе - затем, просто, на земле; а дождь на стане
полевом он обнимается со львом, около котла пустого дождь зверя лапает
густого, шерсть ему перебирает, пасть ключами запирает против стрелки
часовой; смерч стоит, как часовой, а грудь у него, как у Христа на кресте
колесом;
Я был с ним хорошо знаком, он муравьев убивал молотком, я ударил его
кулаком, он ударил меня молотком, он ударил, как муравья, как человека,
ударил я, я был с ним хорошо знаком, я лицо ему вытер платком, губ его
вытирая края, я случайно убил муравья, и он на меня посмотрел свысока, и
задрожала моя рука, и я уронил свой платок в грязь, где его молоток,
разошлись мы, как по свистку, я - к платку, он - к молотку, как мужчины (!)
пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее
твоей.
Солнце, дождь позолотив, за ниткой спряталось свинцовой, руки Соломон
скрестив, с горы бросается в обновы, плывущие с коров нерукотворных к ногам
пастушки молодой, в глазах ее огнеупорных царь Соломон, как под водой река,
и за рукав хватает пастушку сонную, как нить, корова красной головой мотает,
мычит и пробует скулить, нечистая сила;
А Троица Святая на земле, как грешница в разрезе, которая в неземных
мучениях познает Бога Сына в значениях Богу Отцу приятственных болей
бесприпятственных для ее томления, похоти, моления; а в Царстве небесном
грешница, как Троица Святая в разрезе, как нечистая сила (!)
о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше
всех ароматов!
Лес, как зеленая, зеленая вода, из которой выныривают города, за города
цепляются женщины-пастухи, над лесом взлетают пастухи-мужики, и после дождя
городские дворы блестят, как блестели склоны горы, и после дождя городские
дворы блестят, как блестели Святые Дары, и наступает вечное лето, как город,
который вынырнул где-то; а Храмовая Площадь в облаках, ветер воет люто, небо
приземляется в лугах возле детского приюта, Имя Бога вырезает осень на
листе, и Храмовая Площадь в ранку вползает с запада, как те волхвы, которые
на Храмовую Площадь из ранки выползают с востока;
Во мраке мрак, как улица во мраке; а свет на свете том - сначала свет
на свете том стоит, как дом царя Соломона, в конце улицы - затем свет на
свете том стоит, как дом царя Соломона, в начале улицы - паки, паки - это
она, улица Иерусалимская, только у нее ноги такие теплые после сна; утро,
как белая юбка, шуршит по ее ногам, только у нее ноги таки теплые, как
утренняя тишина; ночь, как черная юбка, шуршит по ее ногам, только у нее
ноги такие теплые, как тишина ночная; кто же она такая, эта улица
Иерусалимская, которая одна, как луна, спит, которая одна, как солнце,
просыпается (?) - о, улица Иерусалимская (!) ты - Христова невеста, моя
сестра, твои ласки любезны, Соломонова жено (!)
Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком
твоим,
Высоко в небе улыбается летчик, глубоко в море улыбается водолаз, их
улыбка защищена стеклом и металлом, Иисус улыбнется, если палец Ему
показать, летчику и водолазу этого мало, без стекла и металла для них и небо
- не палец, для них и море - не палец, летчику и водолазу подавай металл и
стекло - чтобы небо на улыбку не дуло - чтобы море на улыбку не текло; около
моря невкусного Его поцелуи такие вкусные, Его поцелуи такие разные, как
пузырьки дыхания водолазного, Иисус целовал меня, как дельфинов кормил с
руки, а дельфины не знают, что Его поцелуи такие вкусные, даже вкуснее, чем
рыбьи головы и плавники; мед и молоко под языком Его, каплет из уст Его мед
сотовый;
Христос целуется прилюдно, Христа ладонью накрывать - вольно Христу,
когда безлюдно, и ртом соленым целовать, а кто Христу неинтересен, тот не
колол ладонь Христом - один всегда и ловлей человеков интересен, когда
пластом перед Христом падет, язык Его поймает и в рот сует, и снова
вынимает, как рыбу из реки;
Чищеные плоды далеко отстоят друг от друга, сок высок, и его следы с
заливного луга приметнее, чем округа с невысокой горы; послы время кроят на
свое, чужое и в личное пользование дары отдают, и принимают комичное