Авторов Коллектив. Здравствуй, племя младое, незнакомое!

   Сидоровича пригласили на плов к одному из здешних начальников, дали к плову ложку, поставили большую чарку. Хозяин, Сафаров, наливал коньяк пополам с рижским бальзамом. «Откуда здесь бальзам взялся?» – недоумевал капитан, но пить не отказывался.
   – Мы о тебе знаем, – после третьей чарки сказал Сафаров, толстый человек с ласковыми глазами. – Ты продаешь хорошую технику.
   – Я еще никому ничего не продавал, – рыгнул ему в лицо капитан. – Дарил, уважаемый.
   – А продать можешь? – огладил, как омыл, смолянистую бороду хозяин.
   – Могу.
   – Ты русский, который родился в Узбекистане? – вступил в разговор второй, похожий на муллу.
   – Если знаешь, зачем спрашиваешь?
   – Нам нужен командир, – сказал третий, в котором Сидорович безошибочно определил школьного учителя.
   – Кому – нам?
   – Узбекам, живущим здесь.
   Капитану Сидоровичу давно было ясно, с кем он имел дело. Сафаров – директор крупнейшего в этих местах завода. Мулла – он в любой одежде мулла, злой, тощий, неуступчивый. И директор школы, спайка между городом и деревней, между богатыми и бедными, между верующими и атеистами. А Сидор-хан – так он сразу себя окрестил – может стать человеком с ружьем, обеспечивающим порядок. Это его устраивало.
   – Но я не могу просто перейти к вам, – сказал он. – В плен, может.
   – Скоро здесь будет большой отряд из Афганистана, – сказал хозяин. – Он устроит тебе засаду. В плен один пойдешь?
   – В плен пойдут все, кто будет со мной. Потом обменяем или продадим. А ваши меня не шлепнут? По ошибке?
   – Живой будешь, – осклабился Сафаров. – Дом тебе дадим, жену, все, что захочешь. Командуй.
   Да, это был тот вариант, который рисовался Николаю бессонными ночами в казарме или в палатке. С оружием в руках он делает деньги, сотню-другую тысяч долларов, и уходит в Узбекистан. Все свои гражданские документы он сохранил. Из Ташкента правоверному мусульманину несложно будет уйти на священный хадж в Мекку. Или просто купить билет на самолет в Арабские Эмираты. Кроме Эмиратов и другие страны есть – Саудовская Аравия, Кувейт. О Южно-Африканской республике он много слышал.
   Но нужны деньги, доллары. И умный человек при оружии мог их сделать здесь за короткое время.
   И Сидорович ушел к новым хозяевам. Взвод, который он сдал моджахедам, был разгромлен. Уцелевших солдатиков моджахеды, руководствуясь советами Сидор-хана, обменяли на технику и вооружение. Лучше было бы на деньги, но откуда они у нынешней российской армии?
   Курган-тюбекские хозяева через своих людей в центре имели оперативную информацию о действиях президента.
   Сидор-хан от двух своих сослуживцев, спасенных им от гибели и введенных в курс дела, получал нужные сведения о делах в войсках. Петренко и Козлову тоже нужны были деньги.
   Коридор же, по которому наркотики из Афганистана переправлялись в Среднюю Азию и Казахстан, существовал здесь испокон веку. Сидор-хану вменялась в обязанность его охрана.
   Но не тот человек Сидорович, который берет лишь под козырек и щелкает каблуками.
   С первых дней он сформировал отдельную боевую единицу, полуроту, набрал в нее наиболее толковых и отчаянных и занялся собственными операциями. Одной из них и был захват гуманитарного транспорта. «КАМАЗы» и «мерседесы» они тогда все же перегнали из ущелья в надежное место.
   Хозяевам из Курган-Тюбе эти операции, конечно, не нравились, но и воспрепятствовать им они не могли. Да и Сидор-хан делился. Один из захваченных «мерседесов» он передал Сафарову. Второй ушел к друзьям в войска. Третий он приберег для наркоторговцев, но пока ездил на нем сам. И все три адресата получили личную просьбу Сидор-хана: добыть для него спутниковую антенну, действующую в полевых условиях. Первыми откликнулись бывшие сослуживцы, что растрогало Сидор-хана до слез.
   – Зачем тебе спутник? – спросил его Расул, когда Сидор-хан показал ему подарок. – Москва смотреть?
   – Видишь рыжего мужика? – показал на экран телевизора Сидор-хан. – Мой брат.
   Расул подошел к телевизору вплотную, прислушался, о чем говорил рыжий.
   – Большой человек, – сказал он. – Зардак.
   – Кто?
   – Зардак, рыжий по-вашему. Ты и он братья. К нему поедешь?
   – Скорее, он ко мне.
   – Ты тоже большой человек.
   «А ведь при случае ты воткнешь мне нож в спину, – подумал Николай. – Не успею нажать на курок – воткнешь. А я-то думал – кого они Зардаком называют?...»
   Расул был хорошим исполнителем, и Сидор-хан предполагал с ним расстаться в числе последних.
   – Записываешь, что он говорит? – Расул перехватил поудобнее автомат, с которым не расставался и в постели. – Кино будет?
   – Кино, кино, – остановил запись Сидор-хан. – Он ко мне приедет, я ему и покажу кино. Память.
   Расул кивнул головой. По-русски он понимал и говорил лучше других, хотя часто при чужих прикидывался чуреком.
   Сидорович записывал на видео все выступления главного Зардака России. Нравился он ему. Умением держаться, говорить, ни в грош не ставить других и любоваться собой. Он был рыжим, прорвавшимся в хозяева, чем полностью завоевал сердце бывшего капитана. Рыжий черт правил балом там, рыжий шайтан намеревался овладеть этим искусством здесь. Он записывал царского регента именно потому, что хотел научиться.
   И вот прозвучал зуммер спутникового телефона.
   – Я корреспондент НТВ. Хочу с вами встретиться для интервью.
   – Когда сможете приехать? – спросил Сидор-хан.
   – Сегодня вечером.
   – Хорошо.
   Сидор-хан положил трубку – и скривился. Вчера один из пленных выбил ему передний зуб, и он еще не привык к присвистыванию.
   – Ну, сволочь! – выругался он.
   – Что, начальник? – показался в двери Расул.
   – Как пленные, сидят?
   – В сарае, командир.
   – И этот?
   – Живой.
   – Да ладно, хрен с ним. За мертвого денег не дадут. Зарежь барашка, вечером гостей жду.
   Расул скрылся.
   Пленных они взяли дуриком. Сидор-хан сопровождал большой транспорт с наркотиками, спрятанными в мешках с удобрениями. И вдруг между Айваджем и Шаартузом их остановили на блок-посту, которого здесь не было сроду. Солдатики распахнули брезент передней машины – и остолбенели при виде десятка бородатых моджахедов с автоматами. Лейтенант схватился за пистолет – его успокоили ударом по голове.
   – Откуда взялись? – вплотную подскочил к нему Сидор-хан. – Кто отдал приказ выставить блок-пост?
   – Сидорович? – вскинулся лейтенантик. – Ах, гад!..
   И с левой в морду. Если бы он ударил правой, Сидор-хан от удара ушел бы. А с левой не ожидал. Да и собственная фамилия, произнесенная лейтенантом, притупила бдительность.
   Упасть он не упал, сел на подножку грузовика. С кровью выплюнул зуб. Передернул затвор «Калашникова».
   – Стреляй, гнида! – геройствовал пацан.
   Но Сидор-хан на спусковой крючок не нажал. Пожалел сопляка.
   Он понял, что пришла пора отправляться на священный хадж. Если о нем уже знает каждый салага с погонами – время. Желанных двухсот тысяч долларов он не наскреб, всего сто семьдесят пять лежат в вещевой клетчатой сумке, такой, с какими челноки шастают по всем просторам СНГ, но это не самая большая беда. С этой сумкой и уйдет. Челнок, бредущий на хадж.
   – Ладно, – поставил он автомат на предохранитель, – в рабство продам. Слышь, Расул? Вот этого вот козла – в рабство.
   – Якши, командир. Мне продай.
   – Тебе?
   – Отец старый, больной. Козел будет работать, отец отдыхать. Хороший цепь сделаю, не сбежит.
   – Слышь, козел? В горах дури-то у тебя поубавится. На цепи посидишь, как собака. Там и полаешь.
   Сопляк задергался в руках моджахедов, из глаз брызнули слезы. Ишь, ярости сколько.
   Но если Сидор-хан и продаст лейтенантика в горный кишлак, зуб у него не вырастет. Зардаку из Кремля небось вмиг вставили бы. Да ему никто и не выбьет. А вот доллары, наверно, он собирает. Недаром коробку, вынесенную его людьми из Белого дома, по телевизору до сих пор вспоминают. Пятьсот тысяч зеленых. С их размахом – смешная сумма. Это Сидор-хан из-за каждой сотенной бумажки корячится.
   Корреспондентку НТВ с оператором привезли в восьмом часу вечера. Их сопровождали два человека. Сидорхан сразу определил – из спецподразделения. Рослые, уверенные, наглые.
   Сидор-хан принял телевизионщиков в гостевом доме. Одет он был в халат и чалму, на руке золотой перстень с рубином, под локтем Коран.
   Для мусульманина женщина в любом качестве женщина, и он остался сидеть, когда Елена вошла в комнату. Но и корреспондентка повидала всяких. Нисколько не смущаясь, пристроилась рядом, полистала свой блокнот, подняла черные глаза на командира:
   – Будем работать?
   – Якши, – свистнул Сидор-хан – и покраснел.
   – Зуб? – озабоченно присмотрелась Елена. – Старайтесь поменьше произносить шипящие и свистящие.
   – Ладно.
   – Где потеряли зуб?
   – Шайтанская пуля.
   – Это чья?
   – Врагов Аллаха.
   – Вы ведь русский?
   – Я принял ислам и скоро отправлюсь на священный хадж в Мекку. Каждый правоверный должен хотя бы раз побывать в Мекке.
   – Вы воюете с правительственными и российскими войсками?
   – Это они воюют с моим народом, я лишь его защищаю.
   Сидор-хан вспотел. Он не понимал, записывают его или пока лишь репетируют запись. Оператор включал камеру и выключал, заходил с той и этой стороны, был бесцеремонен как с самим Сидор-ханом, так и с Еленой.
   – Уважаемая, прошу вас к столу, – попытался он подняться – его усадили на место.
   Елена задавала вопросы, прыгая с одной темы на другую. Сидор-хан путался в словах и мыслях, не мог внятно выразить то, о чем надо было сказать в первую очередь – о своем исключительном бескорыстии и приверженности идеям ислама.
   Он следил за манипуляциями телевизионщиков – и ему все больше не нравилась крупная и мужиковатая корреспондентка. Ни в постели от такой толку, ни в жизни. Хотя... Интересно, сколько за нее дадут зеленых, если захватить в заложники? А уж какой визг поднимется в ящике! Но в этом случае может не быть и хаджа. На уши встанут все – таджики, узбеки, войска, моджахеды. Наркобароны – и те встанут. Нет, не доедет он до Мекки. Прославится на весь мир, но не доедет.
   – Вы у рыжего в Кремле интервью брали? – перебил корреспондентку Сидор-хан. – У вашего Зардака?
   – У рыжего?... – не поняла Елена. – А, да, приходилось. Но это к теме нашей беседы не относится. Что вас подвигло принять ислам?
   Сидор-хан опять косноязычно замычал об истинной вере, о защите угнетенных, о царстве справедливости, которое строят воины Аллаха.
   – Аллах акбар! – заключил он и поднял руку с перстнем вверх.
   Огонек кинокамеры погас. Елена улыбнулась Сидор-хану. И Николай вдруг ясно понял, что нынешней московской власти нужны такие, как он. Они занимались одним делом – Елена, Сидор-хан, рыжий в Кремле, афганские наркодельцы и прочие.
   И совершать хадж, то есть бежать, они тоже будут вместе – Сидор-хан и кремлевский рыжий.
   Значит, можно было не торопиться. У него еще было время добрать вторую, а то и третью сотню тысяч зеленых.
   – Прошу принять жест доброй воли, – с узбекским акцентом сказал Сидор-хан. – Дарю группа российский телевидение три российский военный, захваченный в плен.
   Елена радостно застрочила в блокноте.
   – Камера не надо. Вы и мы должны жить дружба. Якши подарок. Сейчас покушаем барашек, и я вам их отдам. Вези домой, получай премия. Аллах акбар!
   И он подмигнул корреспондентке и ее охранникам.
   – Можно один неформальный вопрос? – отложила блокнот Елена.
   – Можно.
   – Вы стали настоящим мусульманином?
   – Обрезанным? – по-своему понял вопрос Сидор-хан. – У меня все в порядке. Если хочешь – попробуем. Взгляд Елены стал отсутствующим. Она поднялась.
   – Бывай, капитан, – хлопнул Сидор-хана по плечу один из спецназовцев. – Какую, говоришь, тебе кликуху прилепили? Зардак? Привет тебе от наших.
   Сидор-хан, не отвечая, повернулся к окну, за которым зависла в черном небе зеленая ракета. Московским гостям подавали знак.
   Через три дня после интервью «мерседес», в котором по горной дороге ехал Сидор-хан, ушел в пропасть. Из головы Расула, сидевшего за рулем, в лицо Сидор-хану вдруг брызнули горячие ошметки мозгов. Машина вильнула.
   «Конец, – мелькнуло в голове Зардака, – вот и привет от своих...»
   И он еще долго падал в преисподнюю, моля Бога о скорейшей смерти.
   Хадж закончился.

Нина Алёшина

    АЛЕШИНАНина Викторовна родилась в Омской области в 1968 году. Окончила Омский педагогический институт (естественный факультет) и Московский институт телевидения и радиовещания (факультет журналистики). Работала на телевидении и в журналах. В настоящее время учится на ВЛК в Литературном институте им. А. М. Горького. Данная публикация – ее литературный дебют.

ШУТКА

   Самец медленно раскачивался, держась за ветку одной рукой. Маленькие глаза под тяжелым выпуклым лбом подернулись мутноватой пленкой. Другой рукой он лениво почесывал грудь. Ему было хорошо: вечернее солнце ласково поглаживало теплыми лучами сытый живот, ветерок ерошил шерсть на затылке и даже блохи, нещадно терзавшие его молодое, сильное тело, на время поутихли и не досаждали своими укусами. К тому же внизу, под соседней пальмой, скакала молоденькая шустрая самочка. Вот она отбежала чуть в сторону, присела, сделала лужицу и глянула на него. Он шумно и часто задышал, хотел спрыгнуть на землю, но тут возле самки появился вожак – стареющий, но все еще крепкий, с длинными, до земли, руками, красными глазками и задранным вверх хвостом.
 
   Самец замер. Вожак подобрался к ней сзади, рывком притянул к себе и заурчал, прижимаясь всем телом к ее спине. Молодой самец разжал пальцы, быстро, в два скачка, приблизился к потерявшему бдительность вожаку, и со страшным рыком бросился на него. Эхо разнесло по джунглям дикий, яростный крик...
   Толян вскочил с кровати и замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее остатки навязчивого кошмара.
   – Опять? – всхлипнула из темноты жена. – Толик... Может, к врачу, а? Толян недовольно скривился и передразнил:
   – К врачу, к врачу...
   Люся вылезла из-под одеяла, подошла, хотела обнять, но большой, выпирающий живот мешал ей прижаться к мужу. Толику стало стыдно.
   – Фу ты, блин... Приснится же...
   – Ты снова кричал.
   – Ну все-все... Проехали... – виновато забормотал он. – Иди ложись... Чего вскочила? Нельзя тебе...
   – Толик, у предков знакомый есть, – просительно затараторила Люся. – этот, как его, психоаналитик... Доктор наук, между прочим. Может, тебе...
   – Ага, щас, – кивнул Толян. – В психи не терпится меня записать? Ну спасибо. Жена называется, елы-палы...
   Утром он чувствовал себя на редкость паршиво. Ладно бы с бодуна, а то... И чего в голову лезет всякая чушь?
   – Уау! – донесся с кухни радостный вопль жены.
   Толян поднялся, встретился в зеркале взглядом с мрачным, небритым типом и, почесывая на ходу заросшее рыжеватой шерстью «пивное» брюшко, поплелся завтракать.
   Люся стояла у распахнутого окна с закрытыми глазами и медленно водила руками по огромному животу.
   – До сих пор не могу привыкнуть, – сказала она, услышав шаги мужа. – Дай руку. Вот... Чувствуешь? Пяточка...
   – Угу, – хрипло подтвердил Толян. – Тебе чего в последний раз сказали?
   – Кто?
   – Ну, эти. Рожать когда?
   – Со дня на день, – Люся наконец открыла глаза, принюхалась и бросилась к плите.
   – За такие бабки могли бы и поточней выражаться, – ухмыльнулся Толян. – Тоже мне, елы-палы...
   – Поточней сегодня скажут, – ответила Люся, задумчиво разглядывая содержимое сковородки. – Кстати, ты обещал меня отвезти. А предкам я все-таки позвонила. Молчи, – выставила она вперед ладошку. – Забросишь меня к врачу, а сам поедешь к психологу. Вон адрес, на холодильнике...
   Новенький «вольвешник» Толяна стоял во дворе, недалеко от подъезда. Люся вперевалочку, по-утиному, спустилась с крыльца и, держась за локоть мужа, направилась к машине.
   В салоне было душно. Толян включил кондиционер и сразу же почувствовал, что его бьет колотун. Дрожь начиналась где-то под ребрами, в самом низу, и, поднимаясь выше, сжимала сердце, сводила мелкой противной судорогой губы. Опасаясь, что жена заведет свою обычную болтовню и ему придется говорить что-то в ответ, он врубил погромче радио и вцепился потными руками в руль.
   До центра добрались за считанные минуты. На Садовом была пробка. Зажатый спереди, сзади и с обоих боков собратьями по несчастью, Толян начал психовать. Он слишком поздно сообразил, что надо было свернуть вправо и двинуть в объезд. Торчи тут теперь... Из стоявшей впереди машины высунулся водитель, посмотрел вперед и, безнадежно махнув рукой, уселся на место.
    О-безъ-яна встала утром ра-ано, О-безъ-яна съела два бана-ана, –издевательски-бодро орал приемник.
   – Хочу банан! – вдруг громко заявила Люся.
   Во время беременности это случалось с ней часто. Навязчивое желание съесть что-нибудь накатывало внезапно, как приступ, и обычно – в самый неподходящий момент.
   – Где ж я тебе возьму? – прокричал в ответ Толян.
   Люся молча указала глазами на обочину дороги, где шла бойкая торговля всякой всячиной.
   – Что, прям щас? – обреченно спросил Толян.
   – Ну То-олик...
   Он открыл дверцу, убедился, что пробка все еще не рассосалась, и, лавируя между машинами, побежал к тротуару. Через минуту Толян вернулся.
   – Вот, держи, – протянул он жене два больших апельсина. – Нет бананов. Разобрали.
   Машины медленно, рывками, стали продвигаться вперед.
   – А я хочу-у... – принялась по-детски канючить Люся.
   Толян завел мотор.
   – Ну потерпи, вот елы-палы, заладила.
   – Не могу терпеть, организм требует...
   – Увижу магазин, остановлюсь, – повысил голос Толян. «За поворотом должен быть „супермаркет“, – припомнил он. Перечить жене ему было лень, да и не хотелось, может, ей и вправду невтерпеж...
   Миновав с черепашьей скоростью перекресток, он стал подыскивать место для парковки.
   В овощном отделе собралась толпа.
   – За чем стоим? – поинтересовался Толян в «хвосте» очереди.
   – Бананы завезли, – ответила старушка и строго добавила: – Сказали, не занимать.
   Толян чертыхнулся, пожал плечами, еще раз обвел глазами очередь и понуро поплелся в машину. Стал накрапывать дождь.
   Жена сидела, обиженно оттопырив губки.
   – Бред какой-то, – фыркнул он и зло рванул с места.
   Проезжая мимо Елисеевского, Толян притормозил, но тут же, прошипев что-то себе под нос, надавил на газ. В одной из витрин красовался огромный плакат с крупной надписью: «Бананов нет».
   Толян резко, так, что машину едва не занесло на мокром асфальте, свернул в переулок и чуть не сшиб пешехода, торопливо перебегавшего через дорогу. Затрапезного вида мужичонка в последнюю секунду отскочил в сторону, выронил из рук мятый бумажный сверток и замер, испуганно моргая глазами.
   – Ты ч-че, елы-палы! – высунувшись из окна, заревел Толян. – Жить надоело?
   Пешеход растерянно застыл посреди дороги, как памятник безвинным жертвам дорожных происшествий.
   Толян выскочил из машины:
   – Брателло! Ты?!
   – Толя? – пропищал пешеход, приходя в себя.
   – Привет, брателло! Сколько лет, сколько зим! Это ж надо...
   – Здравствуй, Толя...
   – Ну, очнись, елы-палы... – Толян сжал мужичонку в объятиях. – Вот так встреча! Пойдем, с женой познакомлю.
   Подобрав с земли бумажный пакет и обхватив пешехода за щуплые плечи, Толян потащил его к машине.
   – Люсь, эт Юрик. Друг детства, можно сказать. В одном классе учились. Ну, залазь в машину, чего как неродной?
   – Очень приятно, – хмуро кивнула Люся и глянула на часы. Толян подрулил к обочине, заглушил мотор.
   – Ну, рассказывай, где ты, что?
   – Да так... – смущенно улыбнулся друг детства. – Ты-то как поживаешь?
   – Ничего, вот новую тачку недавно купил. Бизнесменю маленько, в общем, все пучком. На хлеб с икрой хватает. Да-а... А ты изменился. Он у нас, Люсь, самый умный был в классе. Девчонку у меня увел, – нарочито суровым голосом припомнил Толян. – Не забыл еще?
   – Как же... – мужичонка усмехнулся и потер переносицу с заметной горбинкой. – На всю жизнь память осталась. Оба рассмеялись.
   – Ладно, не обижайся, ты тоже хорош, – примирительно сказал Толян.
   Дело было в десятом классе. Толян уже тогда понял, что ни к чему ему все эти логарифмы, теоремы и прочие тычинки с пестиками. Какой в них толк? Да и не до уроков ему было. Влюбился по самое «не могу». Ленка с последней парты, глазастая, тоненькая, в юбке, едва прикрывающей ягодицы, не давала ему покоя ни днем ни, особенно, ночью. И настолько влезла она ему в душу, что даже подойти боялся. Так, смотрел, иногда записки дурацкие сочинял, портфель на переменке прятал...
   И вот вызывают его однажды к доске. Урок биологии. Училка, противная такая, Галина Гавриловна, прозванная за вредность Горилловной, говорит: «Ну, Кузнецов, изложи-ка нам теорию эволюции...» А Толян, понятное дело, ни сном ни духом, впервые об этом слышит. Нет, он, конечно, был в курсе, от кого люди произошли, но как это их угораздило, когда конкретно и при каких обстоятельствах... И вдруг слышит, Юрка Тюлюкин, его дружбан, шепчет, сложив тетрадку рупором:
   – Выживание более сильных особей...
   Толян повторил и замолчал, старательно делая вид, что собирается с мыслями.
   – Приспособленных... к условиям среды, – уже уверенней продолжил он после паузы. – и гибель слабых... неприспособленных... называется... Называется... – он замер с открытым ртом, как большая рыбина, лишенная кислорода, но тут снова послышался спасительный шепот друга, и Толян громко и уверенно закончил: – Неестественный отбор!
   – Что-что? – ехидно уточнила Горилловна.
   Класс разразился хохотом. Толян стоял, пригнув голову, и боялся взглянуть назад, туда, где сидела глазастая Ленка. Да это было и не нужно, от ее смеха, громкого, звенящего, казалось, вот-вот лопнут оконные стекла. Не смеялся только Юрка. Успел небось сообразить, что даром ему эта шуточка не пройдет...
   – Да, вмазал ты мне тогда от души, – захихикал мужичонка, но тут же спохватился и, глянув на Люсю, снова сконфузился. – Это вам, – он протянул ей мятый бумажный пакет. – Угощайтесь... Бананы. С шести утра в очереди стоял...
   В конце коридора, перед дубовой дверью, Толян резко затормозил. Ну войдет он, и что дальше? Сидит там какой-нибудь умник с бородкой, в очечках и подозрительно так интересуется: «Сумасшедших в роду не было?» Толян почувствовал себя лабораторной крысой, над которой нависла угроза научного опыта. Только крысам легче, они ничего не знают, а он в здравом уме сюда явился, да еще добровольно. И очереди никакой. Может, смыться? АЛюське сказать, что был, все хоккей, нет поводов для...
   – Вы ко мне? – раздался над ухом приветливый голос.
   – Я? – Толян встрепенулся и уставился на странного, невесть откуда появившегося мужика.
   Тот улыбнулся, отворил дверь и сделал приглашающий жест. Не успев подыскать достойного предлога для бегства, Толян послушно вошел.
   Комната была просторная, с бледно-желтыми в полосочку обоями и приспущенными белыми жалюзи. Противоположную от входа стену занимал большой книжный шкаф, справа стоял письменный стол с компьютером, рядом – два больших кожаных кресла. Никаких кушеток Толян не заметил.
   «Пока все нормально, – успокоил он себя. – неужели этот чудик и есть...»
   – Профессор Мошкин. Николай Николаич, – представился чудик.
   Толян кивнул. На вид чудику было не меньше «полтинника». Плешь в обрамлении куцых седых пучков, огромные несуразные очки, делавшие его похожим на черепаху Тортиллу, сменившую пол на старости лет.
   – Присаживайтесь, – пригласил Николай Николаич и, застегнув наперекосяк пиджак, который был ему явно велик, сел за стол.
   «Еще вопрос, кто из нас „того“, – оптимистично подытожил Толян.
   – Я вас внимательно слушаю, – улыбнулся ему профессор по-приятельски.
   Толян напрягся, пытаясь вспомнить заранее придуманную первую фразу, но от нее остались лишь жалкие словесные обрывки, которые метались в голове, упорно не желая выстраиваться в связное предложение.
   – Ну... это... сны мне, короче, снятся... – выдавил он наконец.
   – Сны? Оч-чень интересно, продолжайте.
   – Да ничего интересного! – неожиданно для себя истерично взвизгнул Толян.
   – И все же? Что вам снилось сегодня? – доброжелательно, словно ничего не произошло, уточнил чудик. – Вспомните хорошенько и расскажите подробно, насколько это возможно.
   Толян молчал.
   – Это один и тот же сон? – задал наводящий вопрос профессор.
   «Ну ты, тормоз, что ли, в натуре?» – ругнул себя Толян.
   – В том-то и дело, – произнес он вслух. – Достал он меня – во как, – Толян чиркнул ногтем большого пальца по горлу. – Каждую ночь снится. Вот твари-то...
   – Что за твари?
   – Да макаки, елы-палы, гориллы всякие.
   – Та-ак... – ободряюще кивнул чудик.
   – Ну вот... Джунгли, короче... Гиббоны эти самые по лесу шастают, бананы жрут, все как положено... И есть у них вожак, здоровый, падла, как... Простите...
   – Ничего, продолжайте.
   Толян покачал головой и продолжил сквозь зубы:
   – Ненавидит он меня. Я ему недели две назад морду так расквасил – места живого не осталось. Думал, больше не сунется. А сегодня ночью, смотрю, он опять к ней лапы тянет. Да нагло так...
   – Постойте, к кому это «к ней»?