Страница:
В тридцать седьмом попал по навету под востро точеную косу, но чудом остался жить, не покаявшись смиренно и не признав за собой вины. Бывало, вспоминал об этом, но редко вполголоса, с глухой, потаенной грустью.
Хлебнул лиха на фронте. Пришел в сорок третьем контуженый и израненый, неизвестно как выживший в беспощадной мясорубке.
... Наверное, было лето. Позади длинная, изнурительная дорога, пот и усталость, ноющие раны, дикая тоска по семье и мирной жизни. Вот он, родной дом с вышкой, совсем недалече. Почему-то вспомнился вдруг фронт, миг перед тем, как разорвется рядом с его пулеметом немецкий снаряд... Яркий огонь... Водопад земли... Темнота и тишина кругом.
К черту! Прочь...
... Вот он, родной дом с вышкой. Уже и Зоя, кажется, выбежала на крыльцо. Приставила к глазам ладонь козырьком, всматриваясь в ковыляющего по улице солдата. Сзади босая пацанва. «Он ли, родименькой? Нет? Может, сосед? Он?! Изранен? Жив!»
А может, и не так все было? Может, не летом и совсем без слез?
Кто знает? Никого уж нет теперь, кто бы знал. А раньше не выспросил. Пожалел памяти своей, иль сердца? Постеснялся узнать всю правду, записать, запомнить до последней мелочи, до самой малюсенькой подробности. Сейчас рад бы, да не у кого спросить. Один остался. Все ушло, как будто и не было никогда...
– А говорил, будешь помнить!
Человек вдруг вздрогнул. Старик, чуть прищурившись, укоризненно и внимательно вглядывался в его лицо.
– Как живешь-то тут без меня?
Был он все такой же, невысокий и плотный. Клетчатый пиджак его с медалями был расстегнут, и блестящие кругляши, чуть покачиваясь, звонко стукались друг о дружку. Дед что-то медленно говорил ему, показывая рукой, поправлял пиджак, поглаживал седоватые волосы, а человек не слушал его, молча стоял в оцепенении и чувствовал, как медленно начинает стучать в сердце весенний дождь.
Все вдруг изменилось в городе. Жизнь забилась в новом ритме. Загремел гром, длинные, обжигающие струи обрушились с большого темного неба, освобождая пузатые тучи от тяжелого бремени.
Из-за просветлевших туч стали пробиваться первые лучики солнца, падая после долгого пути с легким усталым стоном на мокрые деревянные мостовые и блестящую дорогу.
Набежавшая хмурь стала таять в солнечном свете, медленно исчезать, вместе с ней начал уходить куда-то, рассыпаясь на мелкие сверкающие осколки, далекий, большой мир, всего только минуту назад встревоживший человеческую память.
Худой, высокий старик, чуть приподнявшись, угрожающе махнул в воздухе вожжами, и его экипаж – рыжий длинногий мерин и громыхающая телега – унес веселого седока вперед...
Картина эта, маленький кусочек ушедшего дня, вспомнилась ему вечером в гостинице, когда прекратилось шарканье чужих ног в коридоре, стих шум приезжего люда и растворился в комнатной темноте последний звук притихшего радио.
Нужно было спать, но из памяти не уходила картина прошедшего дня. А есть ли что-либо, кроме памяти, способное удержать время?
Жить по-прежнему было здорово. Все так же приезжали с чужой стороны многочисленные дочери и сыновья деда, и тогда выносили во двор пару столов, уставляли их разносолами и стеклянной посудой. Сидели хорошо, основательно, с разговорами и песнями, давая волюшку проснувшимся чувствам. Не держали в себе ничего, ни слезы, ни смеха. Говорили о прошлом: вспоминали родные пожни, сенокосы, рыбалку, заготовку упрямого ивняка...
– Бывало... – выпив пару рюмочек, дед начинал рассказывать о веселых случаях на рыбалках, о поповских галошах, о том, как «чего-то пригубив», заехал на лошади в магазин. Раскрасневшееся лицо его становилось молодым, чистым и счастливым.
Хотелось, чтобы этот праздник продолжался бесконечно, но незаметно становилось меньше гостей за столом, короче стали разговоры и уже вполне хватало для семейного обеда одного маленького стола. А потом и вовсе ничего, кроме воспоминаний, не осталось от того времени. Изменилось почти все: природа, город, люди... И только дед оставался прежним.
Не спалось. Медленно подступался к ночи новый день, все настойчивее вытесняя темноту за далекий горизонт.
Утром по улице рядом с гостиницей прошел оркестр. Было не понятно, то ли музыканты спешили на свадьбу, то ли кого-то предстояло хоронить в этом городе.
Больно заныло сердце, человек заскрипел зубами, вытянулся в постели и закрыл глаза, унося с собой в темноту звук паровозного гудка.
Сергей Белогуров
БЕЛОГУРОВСергей Борисович родился 31 октября 1961 года в Одессе в семье военнослужащего. В 1979-80 годах учился в ВОКУ имени Верховного Совета РСФСР. С сентября 1986 года по декабрь 1988 года проходил службу в Афганистане. В 1993–1998 годах неоднократно направлялся в служебные командировки в Республику Такжикистан. В марте – июле 1998 года – первая служебная командировка в Боснию и Герцоговину. В 1998 году защитил докторскую диссертацию. В марте – июле 1999 года вторая командировка в Боснию и Герцоговину. В ходе третьей командировки в июле – августе 2000 года Сергей Белогуров погиб при выполнении задач миротворческой операции.
Награжден орденом «За службу Родине» III степени, медалью «За боевые заслуги», медалями Республики Афганистана и НАТО.
В 2001 году в московском издательстве «Русский летописец» вышла книга рассказов и очерков Сергея Белогурова «На обочине войны».
БАЛКАНСКАЯ БАЛЛАДА
– Вольно! Товарищ майор Козырев! Команда «вольно» не значит, что можно сразу же начинать болтать в строю с соседом! Вы бы лучше своими людьми занимались. Что ни «чепэ», то в комендантской роте... Что, не все еще знают? Хорошо, докладываю. Два балбеса – рядовые Черняк и Воропаев – решили прошлой ночью покататься на купленной накануне машине... Естественно, пьяные вусмерть! Естественно, скорость – под сто пятьдесят! Естественно, на повороте вылетают в кукурузное поле! Морды – в кровь! Машина – всмятку, восстановлению не подлежит... Козырев, сегодня же притащить эту рухлядь сюда и поставить на эстакаду в автопарке. Для всеобщего обозрения... Черняка и Воропаева отправить первым же бортом в Россию! Идиоты – скопить на «Ауди» семь тысяч долларов, и в один момент всего лишиться... Просто идиоты...
Развод затягивался. Впрочем, по понедельникам это дело обычное, – за прошедшие выходные «залетов» накопилось изрядно, и комбригу было о чем поведать подчиненным. И про очередной налет на американскую столовую в Тузле, когда бравые российские десантники умудрились загрузить целый «Урал» мороженым, соками и сухпайками. И про неустрашимого прапорщика Наливайко, который, в полном соответствии со своей фамилией, нажравшись водки, отправился через речку в американский лагерь снимать звездно-полосатый флаг. Снять-то снял, но на обратный путь сил не хватило, там его и повязал американский часовой. Небо с утра затянуло тучами, накрапывает мелкий дождик. Управление бригады – десятка три офицеров и несколько женщин тоскливо переминались с ноги на ногу под раскатами командирского гнева.
– На выходные также отличились наши доблестные разведчики. Товарищ капитан Пахомов, вы в состоянии в отсутствие командира командовать группой или нет? В состоянии? А почему вашего подчиненного сержанта Костикова вчера вечером патруль военной полиции ловит в стриптиз-баре?! Костикова отправить первым же... Что? Потом объясните? Хорошо, после развода зайдете в кабинет... Так, и последнее. Сегодня по случаю праздника Святой Троицы в храме состоится богослужение. Всех, кто не занят по службе, попрошу участвовать... Что? При чем тут свобода совести, товарищ Тарасов?! Никто на вашу свободу не посягает. Но поскольку на это мероприятие приглашены православные американцы и сербы, это – событие политическое, поэтому быть всем. Я понимаю, что вам интереснее по борделям шляться!.. Позор, на нас вся Европа смотрит!.. Всё, разойдись!
Стены командирского кабинета увешаны грамотами и дипломами на разных языках. За спиной комбрига – развернутое трехцветное знамя и большая икона Георгия Победоносца.
– Заходи, Пахомов. Так что ты там хотел мне сказать?
– Товарищ полковник, я по поводу сержанта Костикова. Я сам вчера разрешил ему поехать в стрипок...
– Что?!..
– Я сам разрешил... Девчонка там работает, Марина. Она с ним на Украине в одной школе училась. Он хочет потом вернуться и ее с собой в Россию забрать...
– Товарищ капитан! У тебя, я смотрю, в Боснии башню окончательно сорвало. Мало того, что боец – идиот в проститутку втюрился, так еще офицер его покрывает. Ты, может, еще ему там, в этом стрипке, жить разрешишь? Или, наоборот, ее в казарму поселишь? Давай, Пахомов, действуй! Заодно, кстати, и себе можешь там жену присмотреть...
– Товарищ полковник...
– Молчать, товарищ капитан! Теперь я понимаю, что ты за гусь! Теперь мне ясно, почему ты все еще капитан, когда все твои однокурсники в майорах и подполковниках ходят. Ты, кажется, рапорт на второй срок писал? Так вот, не будет тебе второго срока, Пахомов, не надейся. Через полтора месяца будешь ротирован, – я сам в Москву позвоню...
– Разрешите идти?
– Нет, останься, я тебе еще не все высказал... А вот, кстати, и полковник Егорычев... Заходи, Алексей Алексеевич, это как раз по твоей части. Вот, Пахомов, если ты моих слов не понимаешь, пусть тебе заместитель по воспитательной работе объяснит.
... Только спустя полчаса капитан Владимир Пахомов вышел из командирского кабинета. Закурил на крыльце штаба. Ну и ну! Мораль, нравственность! Даже православие к чему-то приплели! Хорошо им о нравственности говорить: комбриг жену сюда притащил, замы в открытую с машинистками и медсестрами живут. Сорок две бабы в бригаде – все поделены между начальниками, хотя у многих мужья в России. Это еще надо посмотреть, кто настоящие проститутки. Ладно, хоть сержанта отстоять удалось.
Когда четыре года назад бригаду вводили в Боснию, из Москвы на рекогносцировку примчалась большая и очень представительная комиссия. Целых две недели генералы и полковники добросовестно отрабатывали командировочные: шуршали картами, ездили на местность, делали замеры воды и воздуха. В результате для дислокации штаба был избран совершенно другой населенный пункт. Однако тут же нашелся шустрый серб Милош, в свое время по дешевке купивший участок земли с домиками, в которых жили строившие ТЭЦ рабочие. Он-то и предложил высокой комиссии эту территорию, пошелестев для пущей убедительности новенькими хрустящими марками. В итоге российские десантники уже четвертый год живут в этом, мягко говоря, экологически не очень чистом районе. Зато в скором времени российский гарнизон оброс множеством магазинчиков и «кафанов», в которых родственники и знакомые предприимчивого Милоша втридорога продают русским «братушкам» всякую всячину. Как говорится, дружба – дружбой... Впрочем, их можно понять, ведь каждому приходится ежемесячно платить дань командованию бригады. За амортизацию, так сказать...
– Здраво, Милош! Кафу со шлагом... Костиков, что ты там стоишь, иди сюда. Бэтээры к выезду готовы?
– Готовы, товарищ капитан.
– Вообщем, так, Алексей. Комбриг сначала хотел тебя отправить первым бортом. Потом, учитывая твои прежние заслуги... не смейся, и некомплект людей в группе, сказал, что подумает.
– Спасибо, товарищ капитан! Мне бы только эти полтора месяца до ротации досидеть... Маринке по контракту еще два месяца осталось... Мне бы только до ротации, а там я дембельнусь и сразу ее отсюда забираю...
– Костиков, так ты теперь что, собираешься целый месяц туда бегать?! Тебе сегодняшнего залета мало?
– Товарищ капитан, клянусь, что больше никто не узнает! Я же разведчик, вы сами меня учили. И сейчас бы не узнали... Мне командир взвода военной полиции майор Фомин сказал: «Давай, солдат, сто баксов и мотай отсюда». А у меня с собой денег не было, я все Маринке на подарок к свадьбе истратил...
– Как к свадьбе? К какой еще свадьбе?
– А мы с ней обвенчались! Это же вроде... как поженились по-церковному, да?
– Где?
– А мы втихаря, у сербов в Прибое. Там у них батюшка такой хороший – отец Стефан – не то, что наш алкоголик.
– Дурило ты, Костиков. И в Чечне ты со мной был, и в Абхазии, а ума – как у малолетнего. Ладно, иди, садись на бэтээр, сейчас кофе допью и выезжаем...
– Володя, привет! – в кафан вошел начальник разведки бригады подполковник Андрей Остапчук. – Милош, кофе, пожалуйста. Без сахара, да... Куда мне сахар, и так уже в камуфляж не влажу. Володя, ты вот что... Ты знаешь, из-за чего весь сыр-бор разгорелся?
– Да-а, Костиков мой...
– Володя, при чем тут Костиков?! У Васьки Козырева в роте сразу два слона залетели, и ничего. Ты знаешь, что на твое место уже месяц как человек запланирован?
– Понятия не имею.
– На должность заместителя командира разведгруппы запланирован выпускник Рязанского училища этого года лейтенант Максим Паськов. Да-да, тот самый... Плоть от плоти замкомандующего ВДВ...
– На разведгруппу – сопливого летёху?!
– Правильно, на самый ответственный участок. Как легендарный Маргелов, – Остапчук с усмешкой кивает головой на стенд, где изображен бравый генерал с папиросой в зубах, – послал своего сына первым в БМД десантироваться, так и эти. Только выпустился сынок из училища – сразу в Боснию, на передовые рубежи. А чего ему, собственно, не справиться при живом командире да двух прапорах? Сиди, да баксы считай. ВДВ – не шутка, дорогая!
– Ох, Андрюха, достала меня эта служба в ВДВ! Все, приеду домой, буду увольняться. В Афгане был, из Карабаха не вылазил, Чечня эта долбанная... Абхазия... раз в жизни в Европу попал – и на тебе! Пускай в такой армии служат лейтенанты Паськовы, а я больше не хочу. Жаль, конечно, что на квартиру не успел заработать, если бы еще полгодика здесь...
– Володя, меня знаешь – никого не бойся! Сделаем так: завтра в Тузлу приходит внеплановый «борт». Мотаешь в шведский батальон. Берешь коробку «Абсолюта» и отправляешь с этим «бортом», а я звоню в кадры ВДВ. Кстати, там сейчас Пашка Куликовский сидит...
– Кулик?! Я о нем после Афгана ничего не слышал.
– Правильно, он же как ты по Карабахам и Абхазиям не мотался. Женился на племяннице комдива – и в академию. После академии – в Германию. Потом – в штаб ВДВ. Жена, правда, сучка оказалась, погуливает, зато в Москве карьеру сделал. Кстати, а у Костикова твоего, что, действительно любовь с проституткой?
– Ты знаешь, Андрей, я иногда ему даже завидую... Ведь полюбил парень, и плевать ему, кто она и что про нее говорят. Я вот, не смог, когда со своей Татьяной разводился... Любить – любил, а пересудов людских испугался...
... БТРы с белыми надписями «KFOR» движутся по извилистой дороге, петляющей между невысокими, покрытыми лесом горами. Тут и там среди густой зелени мелькают белые домики под красными черепичными крышами. На лужайках пасутся пятнистые коровы. Сотни раз виденная Владимиром картина.
– Полсотни пятый, я полсотни третий! Сразу за развилкой – поворот направо. Идем на двадцать третий объект. Как меня понял? Прием...
– Я полсотни пятый, вас понял. Прием...
Интересно, а чего мы здесь, вообще, делаем? Говорим, что помогаем сербам, а у самих народ живет куда хуже. Что-то не видел я в сербских городах голодных стариков, которые просят милостыню. Стратегические интересы на Балканах? Какие, к черту, Балканы, когда у нас Кавказ – пороховая бочка?!
Американцы, те действительно тут работу ведут: деньги вкладывают, налаживают разные проекты. Правда, только для мусульман, ну так это их политика. А мы вошли четыре года назад, встали и до сих пор щеки надуваем: «Балканам – мир, России – слава!» А что дальше? Танки наши алюминиевые, давно в парках травой заросли. Солдатня без боевой подготовки дуреет потихоньку. Вся служба – только на постах наблюдения, да вот инспекции эти. Сербы, те уже давно смеются, дескать, повезло с союзничками: муслов богатые американцы опекают, хорватов – богатые немцы, а нас – нищие русские. А случись что, – мигом предадут, как уже предали болгары и другая славянская братва... Стоп, кажись, приехали...
– Добри дан, Гойко! Принимай гостей.
– Здраво, Володя! Опять приехал мои танки считать?
– Опять, опять... Давай скорее бумаги, у меня еще три объекта.
Для разговоров с Гойко переводчик не нужен, – майор Драгович перед самой войной окончил академию имени Фрунзе в Москве. Командует отдельным танковым батальоном, техника которого сейчас стоит в этих боксах. По штату – пятьдесят один танк. Пятьдесят – в боксах, пятьдесят первый стоит подбитый на вершине горы, в трех километрах отсюда. Гойко как-то со смехом рассказывал, что во время сербского наступления в 93-м году к ним пришли на переговоры мусульмане с просьбой продать один танк. За сто пятьдесят тысяч долларов... Потом этот танк сербы долго не могли сковырнуть с позиции. Странная это была война...
– Володя, слышал последний анекдот? Международный трибунал в Гааге осудил двух военных преступников: сербского четника и хорватского усташа. Обоим дали по десять лет и обязали каждый день кормить дерьмом: сербу, естественно – ведро, а хорвату – ложку. Исполнять приговор поручили русскому и немцу. Через десять лет они встречаются, хорват сербу говорит: «Это был кошмар, проклятый немец каждый день впихивал мне в рот целую ложку дерьма». Серб отвечает: «А я вообще ни разу не попробовал. У русского то ведра не было, то дерьма, то он сам где-то пьяный валялся». Здорово, правда!
– Здорово! Гойко, кстати, а не пересчитать ли нам заново твои «семьдесят двойки»? Что-то давно я в этих боксах не был... И трейлер какой-то странный у ворот появился, раньше его здесь не было.
– Володя, а может... ко мне... в кабинет? Ты совсем промок, ребята твои тоже... Может быть, кофе или ракии?
– Ладно, я пошутил. Все в порядке, как было пятьдесят машин, так и напишем. Ведь пятьдесят?
– Пятьдесят, пятьдесят... Подписывай...
... Вещевой рынок на окраине Биелины – едва ли не самое оживленное место в городе. Здесь российские десантники, пользуясь случаем, обычно закупают мыло, зубную пасту и другие бытовые мелочи, чтобы не переплачивать втридорога в магазинах на территории бригады.
– То-о-варищ гвардии капитан Па-а-хомов! Мы с вами раньше нигде случайно не встре-е-чались?
– Сашка?! Сашка Федоренко, здорово, черт! Ты что здесь делаешь? В гражданке...
– А я здесь, Во-о-лодя, четвертый год жи-и-ву, с тех пор как война закончилась. Же-е-нился вот недавно, ква-а-ртиру в городе купил...
– Так ты правда здесь воевал? А мне Андрюха Остапчук что-то говорил...
– А-а-ндрюха?! Он что, то-о-же здесь?
– Здесь, второй срок уже... А ты-то как сюда попал?
– Да как по-о-пал? Из Афгана – в го-о-спиталь, пи-и-сал рапорт, чтобы остаться в армии, попал в Гайжу-у-най, в учебный центр... А там какая бо-о-евая учеба – траву да заборы красить... Профа-а-нация... Поглядел я на все это дело, плю-ю-нул и уволился. Повоевал в При-и-днестровье, потом – сюда... Не могу я без войны... война, она, сам знаешь, как на-а-рко-тик... Сейчас вот хочу в Ко-о-сово поехать... Ты-то сам как? Я смотрю, все еще в ка-а-питанах.
– Да, так уж получилось... Несколько лет назад решили наши отцы-командиры во всех воздушно-десантных дивизиях разведбаты создать. Ну, отбирали, естественно, самых лучших. Я тогда уже капитаном ходил, с ротного шел на замкомбата. Должность в полку сдал, квартиру, приехал в штаб дивизии, а тут новый приказ – расформировать разведбаты. Назад не вернешься – там уже офицер назначен да и квартира занята. И остались самые лучшие без должностей и жилья. Многие тогда уволились, а я три года взводом прокомандовал.
– Да-а, и не поймешь, то ли сдуру та-а-кое делается, то ли нарочно. И что дальше ду-у-маешь делать?
– Буду увольняться. В гробу я видал такую армию: денег не платят, жилья не дают, о боевой подготовке вообще забыли... И на войне не лучше... Что в Афгане было, ты помнишь. Так вот то же самое и в Закавказье, и в Чечне – кругом одни подставы. Идешь в бой, а за спиной тебя твои начальники продают. Все скопом. Начиная с Верховного Главнокомандующего...
– Может, со мной в Ко-о-сово поедешь? Наши, кто здесь оста-а-лся, собираются.
– Да нет, Саша, не хочу... Навоевался... Сербы тебя также подставят и продадут, как и свои, да ты и сам это понимаешь... Потапов, ну что там, все закупили? Костиков, а ты чего рот раскрыл?! Может быть, ты еще в Косово собираешься?! Тебе сейчас, парень, совсем о другом думать надо. Залезай на броню, поехали...
Интересно, вот почему только эти самые «пендосы» строем не ходят, а порядка у них больше, чем у нас, – думал Владимир, сидя на лавочке у столовой и глядя на снующих взад и вперед американцев. Вот, к примеру, идет маленькая черномазая мартышка с нашивками рядового. Росту в ней – метр тридцать пять от силы, однако волочит на плече пулемет М-60. И никогда ей в голову не придет этот пулемет где-нибудь оставить, равно как и снять с себя каску, бронежилет и многочисленные подсумки. Приказ есть приказ! Получи она приказ вырыть танковый окоп – будет рыть всю ночь, пока не сделает. А наш рядовой всю ночь будет думать, как бы этот приказ похерить... Ага, вслед за мартышкой в столовую движется бригадный генерал, – один из заместителей командира дивизии «Север». Тоже в каске и бронежилете, со множеством подсумков, только вместо пулемета – пистолет под мышкой. Приказ не просто существует, он существует для всех: белых и черных, рядовых и генералов! И обедать американский генерал и черномазая мартышка сейчас будут в одной столовой, может быть, даже сидя за одним столом...
– Товарищ капитан! Там уже загрузку начинают, надо идти.
– Не спеши, Костиков, самолет большой, места для всех хватит...
– Как же, хватит! Вы, товарищ капитан, еще не видели сколько туда машин понаехало. Сейчас контейнер с «Витинкой» загружают...
– Точно, что ли?! Ну вот, опять воды в столовой не будет...
... Минеральную воду под названием «Витинка» российским десантникам стали бесплатно выдавать в столовой года два спустя после ввода бригады в Боснию. Бери сколько хочешь, ведь в кране водичка паршивая, почистишь ей зубы с полгодика – и хана зубам! А зачастую и краны пересыхают дня на два или на три, тут уж минералкой и умываешься, и даже обтирание после физзарядки делаешь. Вообщем, выручала минералка.
Год назад, как рассказал Владимиру заставший эту водяную эпопею Андрей Остапчук, выдача минералки в столовой сократилась до одной бутылки в руки. Зато ближайшим бортом в Москву ушел объемистый контейнер. Видимо, вода тамошним начальникам пришлась по вкусу, потому что с тех пор такие посылки приобрели регулярный характер, тогда как в бригаде наступили и вовсе безводные дни. «Говорят, теперь „Витинку“ даже в Москве в киосках у метро „Сокольники“ продают, – сообщил Владимиру всезнающий Остапчук.
Хлебнул лиха на фронте. Пришел в сорок третьем контуженый и израненый, неизвестно как выживший в беспощадной мясорубке.
... Наверное, было лето. Позади длинная, изнурительная дорога, пот и усталость, ноющие раны, дикая тоска по семье и мирной жизни. Вот он, родной дом с вышкой, совсем недалече. Почему-то вспомнился вдруг фронт, миг перед тем, как разорвется рядом с его пулеметом немецкий снаряд... Яркий огонь... Водопад земли... Темнота и тишина кругом.
К черту! Прочь...
... Вот он, родной дом с вышкой. Уже и Зоя, кажется, выбежала на крыльцо. Приставила к глазам ладонь козырьком, всматриваясь в ковыляющего по улице солдата. Сзади босая пацанва. «Он ли, родименькой? Нет? Может, сосед? Он?! Изранен? Жив!»
А может, и не так все было? Может, не летом и совсем без слез?
Кто знает? Никого уж нет теперь, кто бы знал. А раньше не выспросил. Пожалел памяти своей, иль сердца? Постеснялся узнать всю правду, записать, запомнить до последней мелочи, до самой малюсенькой подробности. Сейчас рад бы, да не у кого спросить. Один остался. Все ушло, как будто и не было никогда...
– А говорил, будешь помнить!
Человек вдруг вздрогнул. Старик, чуть прищурившись, укоризненно и внимательно вглядывался в его лицо.
– Как живешь-то тут без меня?
Был он все такой же, невысокий и плотный. Клетчатый пиджак его с медалями был расстегнут, и блестящие кругляши, чуть покачиваясь, звонко стукались друг о дружку. Дед что-то медленно говорил ему, показывая рукой, поправлял пиджак, поглаживал седоватые волосы, а человек не слушал его, молча стоял в оцепенении и чувствовал, как медленно начинает стучать в сердце весенний дождь.
Все вдруг изменилось в городе. Жизнь забилась в новом ритме. Загремел гром, длинные, обжигающие струи обрушились с большого темного неба, освобождая пузатые тучи от тяжелого бремени.
Из-за просветлевших туч стали пробиваться первые лучики солнца, падая после долгого пути с легким усталым стоном на мокрые деревянные мостовые и блестящую дорогу.
Набежавшая хмурь стала таять в солнечном свете, медленно исчезать, вместе с ней начал уходить куда-то, рассыпаясь на мелкие сверкающие осколки, далекий, большой мир, всего только минуту назад встревоживший человеческую память.
Из-за угла вначале раздался нестройный голос, а вслед за ним на центральную улицу выкатилась телега...
Ахи, ахи, ахоньки,
Пошли девчонки махоньки!
А мне нравятся таки,
Которы ростом высоки.
Худой, высокий старик, чуть приподнявшись, угрожающе махнул в воздухе вожжами, и его экипаж – рыжий длинногий мерин и громыхающая телега – унес веселого седока вперед...
Время было еще теплое, но старик был в зимней шапке с загнутыми вверх, но не завязанными углами, и они болтались в воздухе от резвой езды, словно крылья дивного махолета.
Меня хаяли без славушки,
Топили без воды...
Картина эта, маленький кусочек ушедшего дня, вспомнилась ему вечером в гостинице, когда прекратилось шарканье чужих ног в коридоре, стих шум приезжего люда и растворился в комнатной темноте последний звук притихшего радио.
Нужно было спать, но из памяти не уходила картина прошедшего дня. А есть ли что-либо, кроме памяти, способное удержать время?
Жить по-прежнему было здорово. Все так же приезжали с чужой стороны многочисленные дочери и сыновья деда, и тогда выносили во двор пару столов, уставляли их разносолами и стеклянной посудой. Сидели хорошо, основательно, с разговорами и песнями, давая волюшку проснувшимся чувствам. Не держали в себе ничего, ни слезы, ни смеха. Говорили о прошлом: вспоминали родные пожни, сенокосы, рыбалку, заготовку упрямого ивняка...
– Бывало... – выпив пару рюмочек, дед начинал рассказывать о веселых случаях на рыбалках, о поповских галошах, о том, как «чего-то пригубив», заехал на лошади в магазин. Раскрасневшееся лицо его становилось молодым, чистым и счастливым.
Хотелось, чтобы этот праздник продолжался бесконечно, но незаметно становилось меньше гостей за столом, короче стали разговоры и уже вполне хватало для семейного обеда одного маленького стола. А потом и вовсе ничего, кроме воспоминаний, не осталось от того времени. Изменилось почти все: природа, город, люди... И только дед оставался прежним.
Не спалось. Медленно подступался к ночи новый день, все настойчивее вытесняя темноту за далекий горизонт.
Утром по улице рядом с гостиницей прошел оркестр. Было не понятно, то ли музыканты спешили на свадьбу, то ли кого-то предстояло хоронить в этом городе.
Больно заныло сердце, человек заскрипел зубами, вытянулся в постели и закрыл глаза, унося с собой в темноту звук паровозного гудка.
Сергей Белогуров
Награжден орденом «За службу Родине» III степени, медалью «За боевые заслуги», медалями Республики Афганистана и НАТО.
В 2001 году в московском издательстве «Русский летописец» вышла книга рассказов и очерков Сергея Белогурова «На обочине войны».
БАЛКАНСКАЯ БАЛЛАДА
К. Б.
1
– Заканчивай курить, становись! Равняйсь, смирно! Равнение на средину! Товарищ гвардии полковник! Управление бригады и командиры подразделений для развода построены. Заместитель командира бригады полковник Ивановский.– Вольно! Товарищ майор Козырев! Команда «вольно» не значит, что можно сразу же начинать болтать в строю с соседом! Вы бы лучше своими людьми занимались. Что ни «чепэ», то в комендантской роте... Что, не все еще знают? Хорошо, докладываю. Два балбеса – рядовые Черняк и Воропаев – решили прошлой ночью покататься на купленной накануне машине... Естественно, пьяные вусмерть! Естественно, скорость – под сто пятьдесят! Естественно, на повороте вылетают в кукурузное поле! Морды – в кровь! Машина – всмятку, восстановлению не подлежит... Козырев, сегодня же притащить эту рухлядь сюда и поставить на эстакаду в автопарке. Для всеобщего обозрения... Черняка и Воропаева отправить первым же бортом в Россию! Идиоты – скопить на «Ауди» семь тысяч долларов, и в один момент всего лишиться... Просто идиоты...
Развод затягивался. Впрочем, по понедельникам это дело обычное, – за прошедшие выходные «залетов» накопилось изрядно, и комбригу было о чем поведать подчиненным. И про очередной налет на американскую столовую в Тузле, когда бравые российские десантники умудрились загрузить целый «Урал» мороженым, соками и сухпайками. И про неустрашимого прапорщика Наливайко, который, в полном соответствии со своей фамилией, нажравшись водки, отправился через речку в американский лагерь снимать звездно-полосатый флаг. Снять-то снял, но на обратный путь сил не хватило, там его и повязал американский часовой. Небо с утра затянуло тучами, накрапывает мелкий дождик. Управление бригады – десятка три офицеров и несколько женщин тоскливо переминались с ноги на ногу под раскатами командирского гнева.
– На выходные также отличились наши доблестные разведчики. Товарищ капитан Пахомов, вы в состоянии в отсутствие командира командовать группой или нет? В состоянии? А почему вашего подчиненного сержанта Костикова вчера вечером патруль военной полиции ловит в стриптиз-баре?! Костикова отправить первым же... Что? Потом объясните? Хорошо, после развода зайдете в кабинет... Так, и последнее. Сегодня по случаю праздника Святой Троицы в храме состоится богослужение. Всех, кто не занят по службе, попрошу участвовать... Что? При чем тут свобода совести, товарищ Тарасов?! Никто на вашу свободу не посягает. Но поскольку на это мероприятие приглашены православные американцы и сербы, это – событие политическое, поэтому быть всем. Я понимаю, что вам интереснее по борделям шляться!.. Позор, на нас вся Европа смотрит!.. Всё, разойдись!
Стены командирского кабинета увешаны грамотами и дипломами на разных языках. За спиной комбрига – развернутое трехцветное знамя и большая икона Георгия Победоносца.
– Заходи, Пахомов. Так что ты там хотел мне сказать?
– Товарищ полковник, я по поводу сержанта Костикова. Я сам вчера разрешил ему поехать в стрипок...
– Что?!..
– Я сам разрешил... Девчонка там работает, Марина. Она с ним на Украине в одной школе училась. Он хочет потом вернуться и ее с собой в Россию забрать...
– Товарищ капитан! У тебя, я смотрю, в Боснии башню окончательно сорвало. Мало того, что боец – идиот в проститутку втюрился, так еще офицер его покрывает. Ты, может, еще ему там, в этом стрипке, жить разрешишь? Или, наоборот, ее в казарму поселишь? Давай, Пахомов, действуй! Заодно, кстати, и себе можешь там жену присмотреть...
– Товарищ полковник...
– Молчать, товарищ капитан! Теперь я понимаю, что ты за гусь! Теперь мне ясно, почему ты все еще капитан, когда все твои однокурсники в майорах и подполковниках ходят. Ты, кажется, рапорт на второй срок писал? Так вот, не будет тебе второго срока, Пахомов, не надейся. Через полтора месяца будешь ротирован, – я сам в Москву позвоню...
– Разрешите идти?
– Нет, останься, я тебе еще не все высказал... А вот, кстати, и полковник Егорычев... Заходи, Алексей Алексеевич, это как раз по твоей части. Вот, Пахомов, если ты моих слов не понимаешь, пусть тебе заместитель по воспитательной работе объяснит.
... Только спустя полчаса капитан Владимир Пахомов вышел из командирского кабинета. Закурил на крыльце штаба. Ну и ну! Мораль, нравственность! Даже православие к чему-то приплели! Хорошо им о нравственности говорить: комбриг жену сюда притащил, замы в открытую с машинистками и медсестрами живут. Сорок две бабы в бригаде – все поделены между начальниками, хотя у многих мужья в России. Это еще надо посмотреть, кто настоящие проститутки. Ладно, хоть сержанта отстоять удалось.
2
Десяток белых домиков по склону горы, деревянная церковь да колоколенка на берегу маленькой речки Янья – вот, собственно, и весь базовый район «Углевик», где располагается штаб российской миротворческой бригады в Боснии и Герцеговине. Рядом высится громада ТЭЦ, труба которой даже летом не перестает изрыгать клубы вонючего бурого дыма.Когда четыре года назад бригаду вводили в Боснию, из Москвы на рекогносцировку примчалась большая и очень представительная комиссия. Целых две недели генералы и полковники добросовестно отрабатывали командировочные: шуршали картами, ездили на местность, делали замеры воды и воздуха. В результате для дислокации штаба был избран совершенно другой населенный пункт. Однако тут же нашелся шустрый серб Милош, в свое время по дешевке купивший участок земли с домиками, в которых жили строившие ТЭЦ рабочие. Он-то и предложил высокой комиссии эту территорию, пошелестев для пущей убедительности новенькими хрустящими марками. В итоге российские десантники уже четвертый год живут в этом, мягко говоря, экологически не очень чистом районе. Зато в скором времени российский гарнизон оброс множеством магазинчиков и «кафанов», в которых родственники и знакомые предприимчивого Милоша втридорога продают русским «братушкам» всякую всячину. Как говорится, дружба – дружбой... Впрочем, их можно понять, ведь каждому приходится ежемесячно платить дань командованию бригады. За амортизацию, так сказать...
– Здраво, Милош! Кафу со шлагом... Костиков, что ты там стоишь, иди сюда. Бэтээры к выезду готовы?
– Готовы, товарищ капитан.
– Вообщем, так, Алексей. Комбриг сначала хотел тебя отправить первым бортом. Потом, учитывая твои прежние заслуги... не смейся, и некомплект людей в группе, сказал, что подумает.
– Спасибо, товарищ капитан! Мне бы только эти полтора месяца до ротации досидеть... Маринке по контракту еще два месяца осталось... Мне бы только до ротации, а там я дембельнусь и сразу ее отсюда забираю...
– Костиков, так ты теперь что, собираешься целый месяц туда бегать?! Тебе сегодняшнего залета мало?
– Товарищ капитан, клянусь, что больше никто не узнает! Я же разведчик, вы сами меня учили. И сейчас бы не узнали... Мне командир взвода военной полиции майор Фомин сказал: «Давай, солдат, сто баксов и мотай отсюда». А у меня с собой денег не было, я все Маринке на подарок к свадьбе истратил...
– Как к свадьбе? К какой еще свадьбе?
– А мы с ней обвенчались! Это же вроде... как поженились по-церковному, да?
– Где?
– А мы втихаря, у сербов в Прибое. Там у них батюшка такой хороший – отец Стефан – не то, что наш алкоголик.
– Дурило ты, Костиков. И в Чечне ты со мной был, и в Абхазии, а ума – как у малолетнего. Ладно, иди, садись на бэтээр, сейчас кофе допью и выезжаем...
– Володя, привет! – в кафан вошел начальник разведки бригады подполковник Андрей Остапчук. – Милош, кофе, пожалуйста. Без сахара, да... Куда мне сахар, и так уже в камуфляж не влажу. Володя, ты вот что... Ты знаешь, из-за чего весь сыр-бор разгорелся?
– Да-а, Костиков мой...
– Володя, при чем тут Костиков?! У Васьки Козырева в роте сразу два слона залетели, и ничего. Ты знаешь, что на твое место уже месяц как человек запланирован?
– Понятия не имею.
– На должность заместителя командира разведгруппы запланирован выпускник Рязанского училища этого года лейтенант Максим Паськов. Да-да, тот самый... Плоть от плоти замкомандующего ВДВ...
– На разведгруппу – сопливого летёху?!
– Правильно, на самый ответственный участок. Как легендарный Маргелов, – Остапчук с усмешкой кивает головой на стенд, где изображен бравый генерал с папиросой в зубах, – послал своего сына первым в БМД десантироваться, так и эти. Только выпустился сынок из училища – сразу в Боснию, на передовые рубежи. А чего ему, собственно, не справиться при живом командире да двух прапорах? Сиди, да баксы считай. ВДВ – не шутка, дорогая!
– Ох, Андрюха, достала меня эта служба в ВДВ! Все, приеду домой, буду увольняться. В Афгане был, из Карабаха не вылазил, Чечня эта долбанная... Абхазия... раз в жизни в Европу попал – и на тебе! Пускай в такой армии служат лейтенанты Паськовы, а я больше не хочу. Жаль, конечно, что на квартиру не успел заработать, если бы еще полгодика здесь...
– Володя, меня знаешь – никого не бойся! Сделаем так: завтра в Тузлу приходит внеплановый «борт». Мотаешь в шведский батальон. Берешь коробку «Абсолюта» и отправляешь с этим «бортом», а я звоню в кадры ВДВ. Кстати, там сейчас Пашка Куликовский сидит...
– Кулик?! Я о нем после Афгана ничего не слышал.
– Правильно, он же как ты по Карабахам и Абхазиям не мотался. Женился на племяннице комдива – и в академию. После академии – в Германию. Потом – в штаб ВДВ. Жена, правда, сучка оказалась, погуливает, зато в Москве карьеру сделал. Кстати, а у Костикова твоего, что, действительно любовь с проституткой?
– Ты знаешь, Андрей, я иногда ему даже завидую... Ведь полюбил парень, и плевать ему, кто она и что про нее говорят. Я вот, не смог, когда со своей Татьяной разводился... Любить – любил, а пересудов людских испугался...
3
Гражданская война 1992–1993 годов разделила Боснию и Герцеговину на две части: Мусульмано-Хорватскую федерацию и Республику Сербскую. Чтобы не допустить возобновления конфликта, в стране находятся многонациональные силы по поддержанию мира – KFOR. Восточная часть Республики Сербской, где стоит российская бригада – своеобразный заповедник, где, вдали от глаз международных наблюдательных организаций, пользуясь попустительством русских, потихоньку накапливает силы сербская армия, активизируют работу сербские националистические партии.... БТРы с белыми надписями «KFOR» движутся по извилистой дороге, петляющей между невысокими, покрытыми лесом горами. Тут и там среди густой зелени мелькают белые домики под красными черепичными крышами. На лужайках пасутся пятнистые коровы. Сотни раз виденная Владимиром картина.
– Полсотни пятый, я полсотни третий! Сразу за развилкой – поворот направо. Идем на двадцать третий объект. Как меня понял? Прием...
– Я полсотни пятый, вас понял. Прием...
Интересно, а чего мы здесь, вообще, делаем? Говорим, что помогаем сербам, а у самих народ живет куда хуже. Что-то не видел я в сербских городах голодных стариков, которые просят милостыню. Стратегические интересы на Балканах? Какие, к черту, Балканы, когда у нас Кавказ – пороховая бочка?!
Американцы, те действительно тут работу ведут: деньги вкладывают, налаживают разные проекты. Правда, только для мусульман, ну так это их политика. А мы вошли четыре года назад, встали и до сих пор щеки надуваем: «Балканам – мир, России – слава!» А что дальше? Танки наши алюминиевые, давно в парках травой заросли. Солдатня без боевой подготовки дуреет потихоньку. Вся служба – только на постах наблюдения, да вот инспекции эти. Сербы, те уже давно смеются, дескать, повезло с союзничками: муслов богатые американцы опекают, хорватов – богатые немцы, а нас – нищие русские. А случись что, – мигом предадут, как уже предали болгары и другая славянская братва... Стоп, кажись, приехали...
– Добри дан, Гойко! Принимай гостей.
– Здраво, Володя! Опять приехал мои танки считать?
– Опять, опять... Давай скорее бумаги, у меня еще три объекта.
Для разговоров с Гойко переводчик не нужен, – майор Драгович перед самой войной окончил академию имени Фрунзе в Москве. Командует отдельным танковым батальоном, техника которого сейчас стоит в этих боксах. По штату – пятьдесят один танк. Пятьдесят – в боксах, пятьдесят первый стоит подбитый на вершине горы, в трех километрах отсюда. Гойко как-то со смехом рассказывал, что во время сербского наступления в 93-м году к ним пришли на переговоры мусульмане с просьбой продать один танк. За сто пятьдесят тысяч долларов... Потом этот танк сербы долго не могли сковырнуть с позиции. Странная это была война...
– Володя, слышал последний анекдот? Международный трибунал в Гааге осудил двух военных преступников: сербского четника и хорватского усташа. Обоим дали по десять лет и обязали каждый день кормить дерьмом: сербу, естественно – ведро, а хорвату – ложку. Исполнять приговор поручили русскому и немцу. Через десять лет они встречаются, хорват сербу говорит: «Это был кошмар, проклятый немец каждый день впихивал мне в рот целую ложку дерьма». Серб отвечает: «А я вообще ни разу не попробовал. У русского то ведра не было, то дерьма, то он сам где-то пьяный валялся». Здорово, правда!
– Здорово! Гойко, кстати, а не пересчитать ли нам заново твои «семьдесят двойки»? Что-то давно я в этих боксах не был... И трейлер какой-то странный у ворот появился, раньше его здесь не было.
– Володя, а может... ко мне... в кабинет? Ты совсем промок, ребята твои тоже... Может быть, кофе или ракии?
– Ладно, я пошутил. Все в порядке, как было пятьдесят машин, так и напишем. Ведь пятьдесят?
– Пятьдесят, пятьдесят... Подписывай...
... Вещевой рынок на окраине Биелины – едва ли не самое оживленное место в городе. Здесь российские десантники, пользуясь случаем, обычно закупают мыло, зубную пасту и другие бытовые мелочи, чтобы не переплачивать втридорога в магазинах на территории бригады.
– То-о-варищ гвардии капитан Па-а-хомов! Мы с вами раньше нигде случайно не встре-е-чались?
– Сашка?! Сашка Федоренко, здорово, черт! Ты что здесь делаешь? В гражданке...
– А я здесь, Во-о-лодя, четвертый год жи-и-ву, с тех пор как война закончилась. Же-е-нился вот недавно, ква-а-ртиру в городе купил...
– Так ты правда здесь воевал? А мне Андрюха Остапчук что-то говорил...
– А-а-ндрюха?! Он что, то-о-же здесь?
– Здесь, второй срок уже... А ты-то как сюда попал?
– Да как по-о-пал? Из Афгана – в го-о-спиталь, пи-и-сал рапорт, чтобы остаться в армии, попал в Гайжу-у-най, в учебный центр... А там какая бо-о-евая учеба – траву да заборы красить... Профа-а-нация... Поглядел я на все это дело, плю-ю-нул и уволился. Повоевал в При-и-днестровье, потом – сюда... Не могу я без войны... война, она, сам знаешь, как на-а-рко-тик... Сейчас вот хочу в Ко-о-сово поехать... Ты-то сам как? Я смотрю, все еще в ка-а-питанах.
– Да, так уж получилось... Несколько лет назад решили наши отцы-командиры во всех воздушно-десантных дивизиях разведбаты создать. Ну, отбирали, естественно, самых лучших. Я тогда уже капитаном ходил, с ротного шел на замкомбата. Должность в полку сдал, квартиру, приехал в штаб дивизии, а тут новый приказ – расформировать разведбаты. Назад не вернешься – там уже офицер назначен да и квартира занята. И остались самые лучшие без должностей и жилья. Многие тогда уволились, а я три года взводом прокомандовал.
– Да-а, и не поймешь, то ли сдуру та-а-кое делается, то ли нарочно. И что дальше ду-у-маешь делать?
– Буду увольняться. В гробу я видал такую армию: денег не платят, жилья не дают, о боевой подготовке вообще забыли... И на войне не лучше... Что в Афгане было, ты помнишь. Так вот то же самое и в Закавказье, и в Чечне – кругом одни подставы. Идешь в бой, а за спиной тебя твои начальники продают. Все скопом. Начиная с Верховного Главнокомандующего...
– Может, со мной в Ко-о-сово поедешь? Наши, кто здесь оста-а-лся, собираются.
– Да нет, Саша, не хочу... Навоевался... Сербы тебя также подставят и продадут, как и свои, да ты и сам это понимаешь... Потапов, ну что там, все закупили? Костиков, а ты чего рот раскрыл?! Может быть, ты еще в Косово собираешься?! Тебе сейчас, парень, совсем о другом думать надо. Залезай на броню, поехали...
4
На взгляд российского военного, любая американская база скорее похожа на «Луна-парк», чем на нормальный воинский гарнизон. И дело даже не в разноцветных указателях и щитах с гербами и девизами отдельных подразделений и служб. Прежде всего поражает хаотическое перемещение по территории базы множества людей: офицеров, солдат, гражданского персонала, – то, что по святому убеждению российских командиров, в армии просто невозможно. Особенно, если наряду с людьми в форме по дорожками в разное время дня бегают люди в спортивных костюмах, а некоторые даже ездят на велосипедах. Бардак, да и только! Солдат по территории гарнизона может перемещаться только в строю. Строем – на зарядку. Строем – на прием пищи, причем обязательно с песней. Строем – на занятия, и так вплоть до вечерней поверки. Строй – это и семья военнослужащего, и его подразделение, в котором он живет, воюет, а если понадобится, и умирает. Это – одна из основ воспитания воинской дисциплины, и поэтому американские порядки вызывают презрительные усмешки у большинства российских офицеров. «Пендосы», – высокомерно называют они своих американских коллег.Интересно, вот почему только эти самые «пендосы» строем не ходят, а порядка у них больше, чем у нас, – думал Владимир, сидя на лавочке у столовой и глядя на снующих взад и вперед американцев. Вот, к примеру, идет маленькая черномазая мартышка с нашивками рядового. Росту в ней – метр тридцать пять от силы, однако волочит на плече пулемет М-60. И никогда ей в голову не придет этот пулемет где-нибудь оставить, равно как и снять с себя каску, бронежилет и многочисленные подсумки. Приказ есть приказ! Получи она приказ вырыть танковый окоп – будет рыть всю ночь, пока не сделает. А наш рядовой всю ночь будет думать, как бы этот приказ похерить... Ага, вслед за мартышкой в столовую движется бригадный генерал, – один из заместителей командира дивизии «Север». Тоже в каске и бронежилете, со множеством подсумков, только вместо пулемета – пистолет под мышкой. Приказ не просто существует, он существует для всех: белых и черных, рядовых и генералов! И обедать американский генерал и черномазая мартышка сейчас будут в одной столовой, может быть, даже сидя за одним столом...
– Товарищ капитан! Там уже загрузку начинают, надо идти.
– Не спеши, Костиков, самолет большой, места для всех хватит...
– Как же, хватит! Вы, товарищ капитан, еще не видели сколько туда машин понаехало. Сейчас контейнер с «Витинкой» загружают...
– Точно, что ли?! Ну вот, опять воды в столовой не будет...
... Минеральную воду под названием «Витинка» российским десантникам стали бесплатно выдавать в столовой года два спустя после ввода бригады в Боснию. Бери сколько хочешь, ведь в кране водичка паршивая, почистишь ей зубы с полгодика – и хана зубам! А зачастую и краны пересыхают дня на два или на три, тут уж минералкой и умываешься, и даже обтирание после физзарядки делаешь. Вообщем, выручала минералка.
Год назад, как рассказал Владимиру заставший эту водяную эпопею Андрей Остапчук, выдача минералки в столовой сократилась до одной бутылки в руки. Зато ближайшим бортом в Москву ушел объемистый контейнер. Видимо, вода тамошним начальникам пришлась по вкусу, потому что с тех пор такие посылки приобрели регулярный характер, тогда как в бригаде наступили и вовсе безводные дни. «Говорят, теперь „Витинку“ даже в Москве в киосках у метро „Сокольники“ продают, – сообщил Владимиру всезнающий Остапчук.