Страница:
– Когда и где это случится?
– Ивэн Маккаскелл и агенты Секретной службы встретятся с Теннантом и доставят его на встречу с президентом, как только тот вернется из Китая. Теннант, кстати, доверяет Маккаскеллу.
– Когда президент возвращается?
– Через четыре дня.
– Теннанта ждут в Вашингтоне?
– Да.
– Прекрасно.
– Почему "прекрасно"?
Гели уже давно продумала вариант появления Теннанта в Вашингтоне.
– У нас появляется идеальное прикрытие. Начиная с этого момента, мы постараемся еще сильнее дискредитировать Теннанта. До сих пор мы говорили, что его нервное расстройство переросло в психоз; в результате он застрелил нашего сотрудника и похитил профессора Вайс.
– А дальше?
– Теперь он задумал убить президента.
Глаза Скоу хищно сузились.
– Но с Мэттьюсом он просто беседовал. Никаких угроз.
Гели закатила глаза.
– Теннант имитирует нормальность – только так он может добраться до человека, которого хочет прикончить. Если удастся выдать его за убийцу-психа, на нашей стороне будет вся вашингтонская полиция, каждый коп в подземке будет иметь его фотографию. Больше того, если Теннанта начнут воспринимать как нового Ли Харви Освальда, та же Секретная служба и близко не подпустит его к президенту!
– Изящная стратегия. А чем мы подкрепим наши слова?
– У нас есть сотни часов записи телефонных разговоров Теннанта. «Годин-четыре» еще не демонтирован?
– Не в курсе. А что?
– Если в этот компьютер загрузить соответствующие программы АНБ, «Годин-четыре» в два счета слепит из имеющегося аудиоматериала угрозы против президента. Фальшивка будет безупречного качества.
Скоу одобрительно усмехнулся.
– Хорошая мысль, Гели. Замечательная!
– Я не даром ем свой хлеб. Сейчас у нас только одна проблема: направится ли Теннант в Вашингтон прямо сейчас или будет где-то четыре дня пережидать?
– Согласно моему источнику, в Вашингтон он прямо сейчас не направится, – сказал Скоу. – У меня есть короткий список мест, где Теннант мог бы затаиться. Вашингтон в этом списке на последнем месте.
У Гели от ярости свело челюсти.
– Что за источник, черт побери? – процедила она. – Почему вы мне не доверяете?
– Не сердитесь, но выдать свой источник я не имею права.
– Значит, Теннант укроется в каком-то другом месте, а в Вашингтоне появится только в последний момент?
– Да. И это весьма разумно. Чего ради рисковать и четыре дня ошиваться в Вашингтоне, где плотность секретных агентов и полицейских на квадратную милю выше, чем где бы то ни было?
– Вы забываете, что именно в Вашингтоне у него масса знакомых на самом верху. Руководитель службы здравоохранения. Директор национальных институтов здравоохранения. Политики из его штата. Достаточно вспомнить, что его приятель сенатор Барретт Джексон возглавляет Комитет надзора за разведслужбами! И имеет прямую телефонную связь с Овальным кабинетом! Если Теннант сумеет убедить кого-нибудь на уровне Барретта Джексона, что слухи о его ненормальности сильно преувеличены…
– Понятно, понятно… Так или иначе, мы можем только гадать, куда он побежит. Но если запустить историю про то, что он намерен убить президента, мы получим возможность задействовать федеральные силы по всей стране.
– Замечательно. Вот и займитесь средствами массовой информации. Пошлите всем – всем! – вашингтонским знакомым Теннанта предупреждение, что он может выйти на контакт с ними, что он вооружен, психически лабилен и что у него на руках кровь невинного человека… ну и так далее. У предупреждения должен быть гриф "совершенно секретно". Сумеете сочинить изящный текст, без пережимов?
Тонкие губы Скоу растянулись в лукавой улыбке.
– Я не даром ем свой хлеб.
Гели кивнула; впервые за многие часы у нее стало спокойней на душе.
– Только сначала проверьте, работает ли «Годин-четыре». Если его уже эвакуировали, пусть привезут обратно и подключат.
Прежде Скоу никогда не прикасался к Гели, но теперь он вдруг положил руку ей на запястье.
– У вас четыре дня, чтобы уничтожить Теннанта и Вайс. Потом президент подключит Секретную службу, и все предельно осложнится. Секретная служба постарается заманить его в ловушку и взять живым. Что совершенно не в наших интересах.
– Именно поэтому мы должны подстраховаться и так заранее очернить его, чтоб ни одному его слову не было веры.
Скоу кивнул:
– Правильно.
– Будьте спокойны, – сказала Гели, – президент больше никогда не увидит Теннанта. В ближайшие сутки братья встретятся на небесах.
Глава 20
– Ивэн Маккаскелл и агенты Секретной службы встретятся с Теннантом и доставят его на встречу с президентом, как только тот вернется из Китая. Теннант, кстати, доверяет Маккаскеллу.
– Когда президент возвращается?
– Через четыре дня.
– Теннанта ждут в Вашингтоне?
– Да.
– Прекрасно.
– Почему "прекрасно"?
Гели уже давно продумала вариант появления Теннанта в Вашингтоне.
– У нас появляется идеальное прикрытие. Начиная с этого момента, мы постараемся еще сильнее дискредитировать Теннанта. До сих пор мы говорили, что его нервное расстройство переросло в психоз; в результате он застрелил нашего сотрудника и похитил профессора Вайс.
– А дальше?
– Теперь он задумал убить президента.
Глаза Скоу хищно сузились.
– Но с Мэттьюсом он просто беседовал. Никаких угроз.
Гели закатила глаза.
– Теннант имитирует нормальность – только так он может добраться до человека, которого хочет прикончить. Если удастся выдать его за убийцу-психа, на нашей стороне будет вся вашингтонская полиция, каждый коп в подземке будет иметь его фотографию. Больше того, если Теннанта начнут воспринимать как нового Ли Харви Освальда, та же Секретная служба и близко не подпустит его к президенту!
– Изящная стратегия. А чем мы подкрепим наши слова?
– У нас есть сотни часов записи телефонных разговоров Теннанта. «Годин-четыре» еще не демонтирован?
– Не в курсе. А что?
– Если в этот компьютер загрузить соответствующие программы АНБ, «Годин-четыре» в два счета слепит из имеющегося аудиоматериала угрозы против президента. Фальшивка будет безупречного качества.
Скоу одобрительно усмехнулся.
– Хорошая мысль, Гели. Замечательная!
– Я не даром ем свой хлеб. Сейчас у нас только одна проблема: направится ли Теннант в Вашингтон прямо сейчас или будет где-то четыре дня пережидать?
– Согласно моему источнику, в Вашингтон он прямо сейчас не направится, – сказал Скоу. – У меня есть короткий список мест, где Теннант мог бы затаиться. Вашингтон в этом списке на последнем месте.
У Гели от ярости свело челюсти.
– Что за источник, черт побери? – процедила она. – Почему вы мне не доверяете?
– Не сердитесь, но выдать свой источник я не имею права.
– Значит, Теннант укроется в каком-то другом месте, а в Вашингтоне появится только в последний момент?
– Да. И это весьма разумно. Чего ради рисковать и четыре дня ошиваться в Вашингтоне, где плотность секретных агентов и полицейских на квадратную милю выше, чем где бы то ни было?
– Вы забываете, что именно в Вашингтоне у него масса знакомых на самом верху. Руководитель службы здравоохранения. Директор национальных институтов здравоохранения. Политики из его штата. Достаточно вспомнить, что его приятель сенатор Барретт Джексон возглавляет Комитет надзора за разведслужбами! И имеет прямую телефонную связь с Овальным кабинетом! Если Теннант сумеет убедить кого-нибудь на уровне Барретта Джексона, что слухи о его ненормальности сильно преувеличены…
– Понятно, понятно… Так или иначе, мы можем только гадать, куда он побежит. Но если запустить историю про то, что он намерен убить президента, мы получим возможность задействовать федеральные силы по всей стране.
– Замечательно. Вот и займитесь средствами массовой информации. Пошлите всем – всем! – вашингтонским знакомым Теннанта предупреждение, что он может выйти на контакт с ними, что он вооружен, психически лабилен и что у него на руках кровь невинного человека… ну и так далее. У предупреждения должен быть гриф "совершенно секретно". Сумеете сочинить изящный текст, без пережимов?
Тонкие губы Скоу растянулись в лукавой улыбке.
– Я не даром ем свой хлеб.
Гели кивнула; впервые за многие часы у нее стало спокойней на душе.
– Только сначала проверьте, работает ли «Годин-четыре». Если его уже эвакуировали, пусть привезут обратно и подключат.
Прежде Скоу никогда не прикасался к Гели, но теперь он вдруг положил руку ей на запястье.
– У вас четыре дня, чтобы уничтожить Теннанта и Вайс. Потом президент подключит Секретную службу, и все предельно осложнится. Секретная служба постарается заманить его в ловушку и взять живым. Что совершенно не в наших интересах.
– Именно поэтому мы должны подстраховаться и так заранее очернить его, чтоб ни одному его слову не было веры.
Скоу кивнул:
– Правильно.
– Будьте спокойны, – сказала Гели, – президент больше никогда не увидит Теннанта. В ближайшие сутки братья встретятся на небесах.
Глава 20
К тому времени, когда мы доехали до Роли, уже стемнело. Шестьдесят четвертая автострада сменилась сороковой междуштаткой, и мы снова катили через Треугольник науки – на запад, в сторону Теннесси.
– Все выглядит совершенно обычным, – сказала Рейчел, провожая глазами огни знакомого города. – Когда вот так темно, мне совсем нетрудно представить себе, что вы сейчас высадите меня у моего дома в Дареме, и я как ни в чем не бывало зайду к себе и поставлю чайник на плиту…
– Теперь вы понимаете, что это несбыточная мечта.
Я чувствовал на себе ее печальный долгий взгляд. Потом она горестно вздохнула.
– Искренне сожалею, что втравил вас в эту жуть. События развивались так быстро и так плотно, что мне только сейчас пришло в голову попросить прощения. Извините еще и за то, что я запоздал со своими извинениями…
– Не кайтесь. Я сама влезла в эту историю.
– Нет. Я подставил вас уже тем, что выбрал вас своим психотерапевтом.
Усталое выражение на лице Рейчел напомнило мне, что иметь дело с комплексом вины других людей – часть ее повседневной работы.
– Не надо объяснять необъяснимые капризы судьбы, – сказала она. – Если бы где-то в Малайзии одна птичка не проглотила сто лет назад одну гусеницу, вы бы нашли другого психоаналитика, и я бы сейчас преспокойно пила чай у себя дома. Такова жизнь. Самые глубокие философствования ничего к этому не прибавят.
Прежде и я тешил себя подобными мыслями, однако в данном случае мне не верилось в капризы судьбы.
– Нет. Я сознательно выбрал вас, потому что вы лучший специалист в своей области. Психоаналитики школы Юнга – товар штучный, не то что психологи, которых пруд пруди. Я знаю, это звучит немного по-детски, но у меня чувство, что я вышел на вас неспроста – так было предназначено свыше.
Рейчел впилась в меня бесконечно проницательным взглядом, но за этим вполне профессиональным взглядом я угадывал скрытую боль. Сам того не желая, я задел какой-то оголенный нерв.
– Легко уговорить себя, что все происходящее с нами случается неспроста, – бесстрастным голосом промолвила Рейчел. – Это успокаивает. Дает ощущение, что мы – часть большого вселенского плана. Я воображала, что мы с мужем предназначены друг для друга. Чистейший вздор! Я придумала себе, что это судьба. А на самом деле это был просто неудачный выбор. Сентиментальная глупость – и больше ничего.
– Результатом этой "сентиментальной глупости" был ваш любимый сын.
– Который умер в страхе и боли пяти лет от роду.
Теперь в ее голосе был вызов. За годы врачебной практики довольно много детей умерло на моих глазах, и я знал, какую страшную травму это может нанести родителям. Даже больничный персонал не был застрахован от жестоких эмоциональных травм. В присутствии страдающего ребенка экзоскелет профессионализма легко рассыпается в прах. Для меня детские страдания – бессмысленные муки невинных существ – были важнейшим доводом против существования Бога.
– Вы и ваш сын подарили друг другу пять лет безоговорочной любви. Согласились бы вы, чтобы он вообще не рождался и вы оба не испытали боли конца?
Она вперила в меня возмущенный взгляд.
– Вы способны брякнуть что угодно, да? Вам плевать на любые границы, да?
– Да. Но это право переступать любые границы я заработал нелегким путем.
Я имел в виду потерю собственного ребенка, и Рейчел поняла.
Она отвернулась к окну.
– Давайте лучше прекратим разговор на эту тему.
– Нам вообще не обязательно донимать друг друга разговорами. А вот без провианта нам не обойтись. Я заскочу в круглосуточный "Уол-март"[7] в Уинстон-Сейлеме или в Эшвилле. А вы можете несколько часов поспать.
– Я совершенно измотана, – призналась Рейчел.
– Пристраивайтесь ко мне.
– Что вы имеете в виду?
– Прилягте.
– На ваше плечо?
– Нет. Будьте смелее. Свернитесь в клубочек на сиденье, а голову положите мне на колени.
Она скептически покачала головой, но не отказалась. Я не спускал взгляда с дороги. Рейчел сняла туфли, поджала ноги на сиденье и положила голову на мое правое бедро. Я догадывался, что она лежит с открытыми глазами, однако нарочно не смотрел вниз. Сняв правую руку с руля, я поглаживал ее волосы у лба.
– Как в детстве, – сказала она.
– Я с вами не разговариваю. Ну-ка, закрывайте глаза!
Она подчинилась и через минуту-другую уже спала.
До Эшвилла мы добрались в половине одиннадцатого.
Ярко освещенный «Уол-март» был оазисом света в темноте, и я съехал с междуштатки. Голова Рейчел по-прежнему лежала у меня на коленях, и моя правая нога почти онемела. Был соблазн оставить Рейчел в машине – пусть отсыпается. Но если она проснется в одиночестве на автомобильной стоянке, ей это будет малоприятно. Не исключено также и то, что местная полиция уже получила описание украденного пикапа. Чтобы не влететь по-глупому в засаду, вернувшись из супермаркета, я разбудил Рейчел и велел стоять за стеклянными дверями «Уол-марта», откуда ей был бы виден каждый, кто проявит нежелательный интерес к нашему красно-коричневому "доджу".
Я направился прямиком в спортивный отдел и начал складывать все нужное мне на прилавок с кассовым аппаратом, за которым никого не было. Палатка на двоих. Спальные мешки. Рюкзаки. Фонарь и печка с запасом топлива. В другом ряду я выбрал для нас с Рейчел комбинезоны, шапки и высокие ботинки – все маскировочного цвета. Плюс утепленное нижнее белье. В следующем ряду я взял сложносоставной лук, восемь стрел и колчан. На верх образовавшейся горы положил компас, бинокль, охотничий нож, таблетки для очистки воды и две портативные рации на батарейках. После этого я пошел разыскивать продавца.
Найденная мной молоденькая мексиканка отнеслась к моим деньгам с большим подозрением. Пока она всеми возможными способами проверяла каждую сотенную, я смотался в секцию туалетных принадлежностей и взял зубную пасту, зубные щетки и мыло. Все вместе обошлось в 1429 долларов и 84 цента. Заплатив, я отвез тележку с покупками к выходу, оставил ее Рейчел, а сам направился в продуктовый отдел, набрал съестных припасов на две-три недели и прихватил несколько бутылей воды. Идя к кассе, я благодарил судьбу, что живу в такую удобную эпоху: среди ночи можно завернуть с шоссе в магазин и одним махом закупить все для долгосрочного выживания в дикой местности. Мой отец не поверил бы, что такое возможно!
Пока я расплачивался, Рейчел сделала мне знак пальцами: "Порядок!" У меня камень с души свалился. Охранник на выходе остановил меня, но только для того, чтобы бегло сверить чек с товарами в тележке. Десять секунд спустя мы толкали две тележки к "доджу".
Перед выездом на шоссе я свернул на пустынную автостоянку возле мотеля "Бест вестерн" и припарковался между двумя пикапами. Один из них был синий «додж-рэм» с трейлером для лошади. Я нашел в бардачке отвертку, снял номерной знак штата Техас с этого «доджа» и поставил его на наш, а наш номерной знак привинтил на машину из Техаса. Если повезет, владелец синего «доджа» обнаружит подмену не раньше утра. Совершив этот акт вынужденного хулиганства, я вырулил по пандусу на сороковую междуштатку и на предельной скорости рванул на запад, к границе штата Теннеси, которая проходила в лежащих перед нами Аппалачах.
Вскоре Рейчел тихо посапывала во сне в прежней позе – головой у меня на коленях. Под Дэвида Грея из радиоприемника я, машинально следя за дорогой, предался сентиментальным размышлениям. Мы направлялись в мое прошлое, в леса моей юности, мир причудливых контрастов и незабываемых впечатлений. Окриджская национальная лаборатория по атомной энергии принадлежала к самым передовым научным учреждениям в стране, но находилась среди почти девственных лесов. Там я сидел в классе рядом с детьми блистательных ученых из Чикаго и Нью-Йорка. И с детьми местных изнуренных трудяг, которые никогда в жизни не выезжали за пределы своего округа. Некоторые ученые только сетовали, что приходится прозябать в такой глухомани, другие отчаянно томились вдали от цивилизации, но для членов моей семьи лесистые горы вокруг Окриджа были сущий рай земной – ни о чем другом мы и не мечтали.
В районе Окриджа я знал немало мест, где можно надежно спрятаться; одно казалось мне просто идеальным убежищем. В прошлом году друг детства рассказал, что из-за бюджетных трудностей правительство закрыло национальный парк Фроузн-Хед. Этот парк я знал отлично: в свое время мы с братом исходили его вдоль и поперек. Сейчас в эти горные леса нет доступа туристическим группам, и там можно встретить разве что заядлых путешественников, которым плевать на запрет.
Уже к полуночи мы были по другую сторону Аппалачей, в Ноксвилле. Оттуда я покатил дальше на запад по шестьдесят второй автостраде. Не прошло и получаса, как мы въехали в Окридж, который во время Второй мировой войны был "засекреченным городом". Сегодня его физические лаборатории известны во всем мире, но тогда этого города на картах не существовало. За тридцать послевоенных лет – я уехал в Алабаму в 1975 году – Окридж мало-помалу приобрел черты заурядного американского города. Однако совершенно «нормальным» так никогда и не стал. В его атмосфере сохранилось некое напряжение энтузиазма, ощущение высокой миссии – и исключительности этого места. Все в Окридже жили с сознанием, что в случае ядерной войны от нас уже в первые минуты останется только пар.
Даже в темноте я не мог не заметить, как разросся город за те годы, что я здесь не был. Больше ресторанов, больше супермаркетов, но сердцем города остались все-таки научная лаборатория и ядерный реактор, привлекающий толпы туристов, которым любопытно посмотреть, где и как ковалась наша победа над японцами.
На выезде из Окриджа мы были единственной машиной на шестьдесят второй автостраде. Мы обогнули подножие горы Биг-Браши и поехали в сторону тюрьмы. В этом уединенном месте, где сходятся границы трех графств, существовал вечно подернутый туманом особый мир, населенный потомками шахтеров и самогонщиков. Люди цепляются за существование в каких-то развалюшках на склонах вдоль заброшенных карьеров, до сих пор уродующих горы.
Я свернул на узкое сто шестнадцатое шоссе, проехал сначала мимо деревушки Петрос, затем мимо тюрьмы штата, смотревшейся весьма зловеще в ярком ядовитом свете, который только подчеркивал колючую проволоку ограды. К северу от тюрьмы шоссе вилось вокруг горы, но я свернул с него влево, на неприметную дорогу, вообще не обозначенную на карте; я помнил ее с детства и знал, куда она ведет. Отсюда рукой подать до ворот национального парка Фроузн-Хед, которые сейчас, наверное, наглухо закрыты.
За полмили от ворот я сбросил скорость и стал искать просвет между деревьями. Найдя удобное место, свернул в лес, и уже через десять секунд мы исчезли за стеной зелени. Там, где деревья росли слишком плотно и склон горы был слишком крут, чтобы двигаться дальше, я затормозил и выключил двигатель.
Рейчел не разбудила даже тряска. Она проснулась, лишь когда я стал вытаскивать из-за сидений спальные мешки. Тут она резко вскочила и испуганно уставилась в почти непроглядную темноту.
– Что вы делаете? Где мы?
– Успокойтесь, – сказал я. – Все в порядке. Мы на месте.
– Где?
Рейчел пыталась разглядеть хоть что-нибудь вокруг машины, но при выключенных фарах даже стволы трудно было различать. Полное впечатление, что мы в пещере.
– Недалеко от Окриджа. Недавно закрытый национальный парк Фроузн-Хед.
– Фроузн-Хед? Никогда не слышала.
– А про что вы слышали, нью-йоркская штучка? – пошутил я. – Вы, кстати, спали как убитая.
Рейчел надменно тряхнула головой.
– Я не могу спать в автомобилях!
– Ладно, продолжайте так же сладко не спать. Я разбужу вас на рассвете.
Все еще немного ошалелая после сна, Рейчел проморгалась, поднесла руку ко рту и сказала с капризной гримаской:
– А зубные щетки вы купили?
– Да. Но с гигиеной можете подождать до утра.
– Мне нужно пи-пи.
– В вашем распоряжении целый лес.
– А насколько здесь опасно?
Я хотел предупредить насчет гремучих змей, но смолчал: есть вероятность, что тогда она из машины и шагу не сделает. Поэтому я ответил дипломатично:
– За последние двадцать четыре часа мы нигде не были в большей безопасности.
Я включил фары, чтобы ей было спокойнее. Рейчел вышла из машины, но дверь оставила открытой. Она не возвращалась целую вечность, я даже нервничать начал. По ветровому стеклу вдруг забарабанил дождь, и тут же донесся визг Рейчел. Она влетела в пикап – с незастегнутыми джинсами – и захлопнула дверь.
– Льет как из ведра! – воскликнула она, приводя в порядок «молнию». – Я моментально вымокла!
– Дождь для нас очень кстати. Скрывает звуки. Можем не бояться, что кто-нибудь нас услышит.
Рейчел влезла по грудь в спальный мешок.
– Не хочу вас обижать, но это полный маразм. Разве нельзя было остановиться в каком-нибудь дешевом мотеле?
– В данный момент никто в мире не знает, где мы находимся. Потому и найти нас невозможно. Именно к этому мы и стремились. Ложитесь спать.
Она покорно кивнула.
Я тоже влез в спальный мешок и какое-то время сидел, слушая музыку дождя и вспоминая наши предрассветные бдения с отцом и братом в ожидании уток или оленя. Я смертельно устал, однако проспать слишком долго не боялся: перед рассветом я непременно проснусь. Та первобытная часть моего мозга, которая бездействовала в городе, на природе пробуждалась, и мои внутренние часы безошибочно следовали за лесными ритмами. Внутренний голос подсказывал мне, когда наступит рассвет, когда грядет дождь, когда приближается дичь.
– Спокойной ночи, – сказал я Рейчел.
Ответом мне было только ее ровное дыхание.
– Пора в путь.
– Хорошо, – пробормотала она, хотя явно предпочла бы и дальше спать.
Я вышел, облегчил мочевой пузырь, потом принялся паковать рюкзаки. Самое тяжелое я поместил в свой рюкзак, чтобы Рейчел несла за плечами только спальный мешок, часть продуктов и бутылочки с топливом. Когда она закончила утренний туалет, я протянул ей весь камуфляжный наряд и толстые носки под ботинки.
Она скривилась, однако одежду взяла и пошла переодеваться за пикапом. А я тем временем закрепил на своем рюкзаке лук и колчан со стрелами, затем влез в комбинезон и натянул высокие непромокаемые ботинки. Когда я надевал рюкзак, стало заметно светлее – значит, солнце на востоке уже поднялось выше горы Виндрок.
Рейчел вышла из-за пикапа, чертовски напоминая бравую офицершу израильской армии с журнальной фотографии. Рюкзак она надела быстро, без охов и ахов и на его вес жаловаться не стала.
– Видели бы вас сейчас ваши университетские друзья! – сказал я, прикрепляя ей на пояс портативную рацию.
– Лопнули бы от смеха!
Я сунул нашу нормальную одежду ей в рюкзак.
– Смотрите под ноги. Ступайте туда, куда я ступал, и избегайте колючек. Если потеряетесь, пользуйтесь уоки-токи,[8] но говорите очень тихо.
– Хорошо.
– В пути без особой необходимости не разговаривайте. Если я поднимаю руку – застываете на месте. Если я, по-вашему, иду чересчур быстро, просто молча схватите меня за пояс. Мы никуда не торопимся. Здесь нам встретятся разные животные. Обходите змей, остальную живность просто игнорируйте.
Рейчел кивнула.
– А куда именно мы направляемся?
– В горах есть пещеры. Часть из них общеизвестна, но есть и такие, про которые никто не знает. Одну такую пещеру мы с отцом нашли, когда я был еще мальчишкой. Вот туда мы и двинем.
Рейчел улыбнулась:
– Что ж, поиграем в неандертальцев.
Мы вернулись к дороге по следу, оставленному шинами нашего пикапа, и замаскировали сучьями просвет между деревьями, через который я въехал в лес. Затем перешли дорогу, и я стал искать приток Нью-Ривер – неглубокую речушку, которая течет в расселине глубиной метров пятнадцать. По этой расселине проще всего подниматься вверх по горе. Работники парка проложили специальную удобную тропу параллельно речке, но от тропы нам лучше держаться подальше, чтобы даже случайному путешественнику не попасться на глаза. Опасался я и встречи со здешними шустрилами, которые повадились выращивать в горах марихуану. Без туристов местному населению жилось хуже, и многие потомки самогонщиков нашли новый способ зарабатывать деньги. На посторонних они смотрели, конечно, косо. Вокруг подпольных плантаций стояли капканы. Могли, не разобравшись, и подстрелить.
Речку я нашел быстро. И когда окончательно рассвело, мы уже шлепали вверх по течению – вода была не выше щиколоток. Скрюченные древесные корни, словно громадные подагрические пальцы, торчали из скал справа и слева. Тут и там путь через ущелье преграждали валуны размером с автомобиль. Речка, мелкая и широкая, только в некоторых местах сужалась в быстрый и глубокий поток. На песке я заметил следы и помет оленей. А один неясный отпечаток напоминал след медведя. Это навело меня на тревожную мысль: не появился ли у моей пещеры постоянный хозяин? В кустах то и дело кто-то шуршал, оттуда время от времени выбегали спугнутые нами кролики или броненосцы. Каждые несколько минут я оглядывался на Рейчел. Она пару раз поскользнулась на мокрых камнях, но держалась молодцом; карабкаться в гору по гладким валунам – задача сложная для новичка любого пола.
Переступая через лежащее в воде поваленное дерево, я вдруг уловил запах дыма. Я остановился как вкопанный и принюхался, ожидая, что это дым походного костра, разожженного незаконным туристом. Ничего подобного. Это был аромат крепкого виргинского табака. Я поднял руку, но Рейчел уже сама замерла, отреагировав на мою внезапную остановку.
Я внимательно осмотрел скалы и деревья впереди. Никакого движения. Только речка журчит, да в лесу капли с листьев падают. Тогда я задрал голову и оглядел заросли по краям ущелья. Курить мог и браконьер, охотящийся на оленей. Однако любой хороший охотник знает, что запах табака сводит к нулю его шансы выследить оленя. Между деревьями и кустами наверху никого не было.
Я еще раз принюхался. Теперь запах пропал.
Рейчел тронула меня за пояс.
– В чем дело? – прошептала она.
Я повернулся и увидел испуг в ее лице.
– Тихо! Не шевелитесь.
Рейчел кивнула.
Тут ветер опять донес до меня запах табачного дыма, еще более явственный. Я медленно повернулся и, словно по наитию, резко поднял глаза. Метрах в пятнадцати от нас, на краю скалы, где только что никого не было, спиной к нам стоял мужчина в черном нейлоновом комбинезоне охранника. Чуть наклонившись над провалом, он щелчком послал докуренную сигарету вниз, в речку. Сердце мое сжалось, но я не шевелился. Бычок, покувыркавшись в воздухе белой полоской на зеленом фоне, шлепнулся в воду и поплыл в нашем направлении.
Мужчина стал поворачивать голову, провожая глазами бычок. Я был уверен, что теперь он уж точно нас заметит, но он вдруг посмотрел в другую сторону и что-то потянул с плеча. Я увидел черную штурмовую винтовку «Ml6». Он приставил винтовку к стволу дерева, расстегнул «молнию» и начал мочиться со скалы вниз. Дурачась, как мальчишка, норовил попасть струей в речку. У мальчишки бы получилось, однако на скале стоял мужчина лет тридцати. К тому же ему мешал пуленепробиваемый жилет, прикрывающий и пах.
Я молил Бога, чтобы Рейчел не запаниковала. Она могла не увидеть вооруженного парня высоко над нами, но длинную золотую дугу, которая искрилась на солнце, было трудно не заметить. Мужчина завершил процесс парой коротких струек, застегнул «молнию» и нагнулся за винтовкой. Выпрямившись и надевая ремень на плечо, он посмотрел вниз на речку – и прямо на нас.
У меня дыхание перехватило в ожидании момента, когда наши глаза встретятся.
Мужчина с винтовкой скользнул взглядом по нам – и стал рассматривать что-то вдалеке, гораздо ниже по течению речки. Как ни странно, бившее ему в глаза солнце, пелена дождя и наши камуфляжные комбинезоны на фоне густой зелени скрыли нас от него. Теперь мужчина странно подергивал головой – я не сразу сообразил, что он что-то тихо говорит в микрофон на воротнике. Затем я услышал металлический треск ответа, но не разобрал ни единого слова. Мужчина повернулся к лесу и зашагал прочь.
– Все выглядит совершенно обычным, – сказала Рейчел, провожая глазами огни знакомого города. – Когда вот так темно, мне совсем нетрудно представить себе, что вы сейчас высадите меня у моего дома в Дареме, и я как ни в чем не бывало зайду к себе и поставлю чайник на плиту…
– Теперь вы понимаете, что это несбыточная мечта.
Я чувствовал на себе ее печальный долгий взгляд. Потом она горестно вздохнула.
– Искренне сожалею, что втравил вас в эту жуть. События развивались так быстро и так плотно, что мне только сейчас пришло в голову попросить прощения. Извините еще и за то, что я запоздал со своими извинениями…
– Не кайтесь. Я сама влезла в эту историю.
– Нет. Я подставил вас уже тем, что выбрал вас своим психотерапевтом.
Усталое выражение на лице Рейчел напомнило мне, что иметь дело с комплексом вины других людей – часть ее повседневной работы.
– Не надо объяснять необъяснимые капризы судьбы, – сказала она. – Если бы где-то в Малайзии одна птичка не проглотила сто лет назад одну гусеницу, вы бы нашли другого психоаналитика, и я бы сейчас преспокойно пила чай у себя дома. Такова жизнь. Самые глубокие философствования ничего к этому не прибавят.
Прежде и я тешил себя подобными мыслями, однако в данном случае мне не верилось в капризы судьбы.
– Нет. Я сознательно выбрал вас, потому что вы лучший специалист в своей области. Психоаналитики школы Юнга – товар штучный, не то что психологи, которых пруд пруди. Я знаю, это звучит немного по-детски, но у меня чувство, что я вышел на вас неспроста – так было предназначено свыше.
Рейчел впилась в меня бесконечно проницательным взглядом, но за этим вполне профессиональным взглядом я угадывал скрытую боль. Сам того не желая, я задел какой-то оголенный нерв.
– Легко уговорить себя, что все происходящее с нами случается неспроста, – бесстрастным голосом промолвила Рейчел. – Это успокаивает. Дает ощущение, что мы – часть большого вселенского плана. Я воображала, что мы с мужем предназначены друг для друга. Чистейший вздор! Я придумала себе, что это судьба. А на самом деле это был просто неудачный выбор. Сентиментальная глупость – и больше ничего.
– Результатом этой "сентиментальной глупости" был ваш любимый сын.
– Который умер в страхе и боли пяти лет от роду.
Теперь в ее голосе был вызов. За годы врачебной практики довольно много детей умерло на моих глазах, и я знал, какую страшную травму это может нанести родителям. Даже больничный персонал не был застрахован от жестоких эмоциональных травм. В присутствии страдающего ребенка экзоскелет профессионализма легко рассыпается в прах. Для меня детские страдания – бессмысленные муки невинных существ – были важнейшим доводом против существования Бога.
– Вы и ваш сын подарили друг другу пять лет безоговорочной любви. Согласились бы вы, чтобы он вообще не рождался и вы оба не испытали боли конца?
Она вперила в меня возмущенный взгляд.
– Вы способны брякнуть что угодно, да? Вам плевать на любые границы, да?
– Да. Но это право переступать любые границы я заработал нелегким путем.
Я имел в виду потерю собственного ребенка, и Рейчел поняла.
Она отвернулась к окну.
– Давайте лучше прекратим разговор на эту тему.
– Нам вообще не обязательно донимать друг друга разговорами. А вот без провианта нам не обойтись. Я заскочу в круглосуточный "Уол-март"[7] в Уинстон-Сейлеме или в Эшвилле. А вы можете несколько часов поспать.
– Я совершенно измотана, – призналась Рейчел.
– Пристраивайтесь ко мне.
– Что вы имеете в виду?
– Прилягте.
– На ваше плечо?
– Нет. Будьте смелее. Свернитесь в клубочек на сиденье, а голову положите мне на колени.
Она скептически покачала головой, но не отказалась. Я не спускал взгляда с дороги. Рейчел сняла туфли, поджала ноги на сиденье и положила голову на мое правое бедро. Я догадывался, что она лежит с открытыми глазами, однако нарочно не смотрел вниз. Сняв правую руку с руля, я поглаживал ее волосы у лба.
– Как в детстве, – сказала она.
– Я с вами не разговариваю. Ну-ка, закрывайте глаза!
Она подчинилась и через минуту-другую уже спала.
До Эшвилла мы добрались в половине одиннадцатого.
Ярко освещенный «Уол-март» был оазисом света в темноте, и я съехал с междуштатки. Голова Рейчел по-прежнему лежала у меня на коленях, и моя правая нога почти онемела. Был соблазн оставить Рейчел в машине – пусть отсыпается. Но если она проснется в одиночестве на автомобильной стоянке, ей это будет малоприятно. Не исключено также и то, что местная полиция уже получила описание украденного пикапа. Чтобы не влететь по-глупому в засаду, вернувшись из супермаркета, я разбудил Рейчел и велел стоять за стеклянными дверями «Уол-марта», откуда ей был бы виден каждый, кто проявит нежелательный интерес к нашему красно-коричневому "доджу".
Я направился прямиком в спортивный отдел и начал складывать все нужное мне на прилавок с кассовым аппаратом, за которым никого не было. Палатка на двоих. Спальные мешки. Рюкзаки. Фонарь и печка с запасом топлива. В другом ряду я выбрал для нас с Рейчел комбинезоны, шапки и высокие ботинки – все маскировочного цвета. Плюс утепленное нижнее белье. В следующем ряду я взял сложносоставной лук, восемь стрел и колчан. На верх образовавшейся горы положил компас, бинокль, охотничий нож, таблетки для очистки воды и две портативные рации на батарейках. После этого я пошел разыскивать продавца.
Найденная мной молоденькая мексиканка отнеслась к моим деньгам с большим подозрением. Пока она всеми возможными способами проверяла каждую сотенную, я смотался в секцию туалетных принадлежностей и взял зубную пасту, зубные щетки и мыло. Все вместе обошлось в 1429 долларов и 84 цента. Заплатив, я отвез тележку с покупками к выходу, оставил ее Рейчел, а сам направился в продуктовый отдел, набрал съестных припасов на две-три недели и прихватил несколько бутылей воды. Идя к кассе, я благодарил судьбу, что живу в такую удобную эпоху: среди ночи можно завернуть с шоссе в магазин и одним махом закупить все для долгосрочного выживания в дикой местности. Мой отец не поверил бы, что такое возможно!
Пока я расплачивался, Рейчел сделала мне знак пальцами: "Порядок!" У меня камень с души свалился. Охранник на выходе остановил меня, но только для того, чтобы бегло сверить чек с товарами в тележке. Десять секунд спустя мы толкали две тележки к "доджу".
Перед выездом на шоссе я свернул на пустынную автостоянку возле мотеля "Бест вестерн" и припарковался между двумя пикапами. Один из них был синий «додж-рэм» с трейлером для лошади. Я нашел в бардачке отвертку, снял номерной знак штата Техас с этого «доджа» и поставил его на наш, а наш номерной знак привинтил на машину из Техаса. Если повезет, владелец синего «доджа» обнаружит подмену не раньше утра. Совершив этот акт вынужденного хулиганства, я вырулил по пандусу на сороковую междуштатку и на предельной скорости рванул на запад, к границе штата Теннеси, которая проходила в лежащих перед нами Аппалачах.
Вскоре Рейчел тихо посапывала во сне в прежней позе – головой у меня на коленях. Под Дэвида Грея из радиоприемника я, машинально следя за дорогой, предался сентиментальным размышлениям. Мы направлялись в мое прошлое, в леса моей юности, мир причудливых контрастов и незабываемых впечатлений. Окриджская национальная лаборатория по атомной энергии принадлежала к самым передовым научным учреждениям в стране, но находилась среди почти девственных лесов. Там я сидел в классе рядом с детьми блистательных ученых из Чикаго и Нью-Йорка. И с детьми местных изнуренных трудяг, которые никогда в жизни не выезжали за пределы своего округа. Некоторые ученые только сетовали, что приходится прозябать в такой глухомани, другие отчаянно томились вдали от цивилизации, но для членов моей семьи лесистые горы вокруг Окриджа были сущий рай земной – ни о чем другом мы и не мечтали.
В районе Окриджа я знал немало мест, где можно надежно спрятаться; одно казалось мне просто идеальным убежищем. В прошлом году друг детства рассказал, что из-за бюджетных трудностей правительство закрыло национальный парк Фроузн-Хед. Этот парк я знал отлично: в свое время мы с братом исходили его вдоль и поперек. Сейчас в эти горные леса нет доступа туристическим группам, и там можно встретить разве что заядлых путешественников, которым плевать на запрет.
Уже к полуночи мы были по другую сторону Аппалачей, в Ноксвилле. Оттуда я покатил дальше на запад по шестьдесят второй автостраде. Не прошло и получаса, как мы въехали в Окридж, который во время Второй мировой войны был "засекреченным городом". Сегодня его физические лаборатории известны во всем мире, но тогда этого города на картах не существовало. За тридцать послевоенных лет – я уехал в Алабаму в 1975 году – Окридж мало-помалу приобрел черты заурядного американского города. Однако совершенно «нормальным» так никогда и не стал. В его атмосфере сохранилось некое напряжение энтузиазма, ощущение высокой миссии – и исключительности этого места. Все в Окридже жили с сознанием, что в случае ядерной войны от нас уже в первые минуты останется только пар.
Даже в темноте я не мог не заметить, как разросся город за те годы, что я здесь не был. Больше ресторанов, больше супермаркетов, но сердцем города остались все-таки научная лаборатория и ядерный реактор, привлекающий толпы туристов, которым любопытно посмотреть, где и как ковалась наша победа над японцами.
На выезде из Окриджа мы были единственной машиной на шестьдесят второй автостраде. Мы обогнули подножие горы Биг-Браши и поехали в сторону тюрьмы. В этом уединенном месте, где сходятся границы трех графств, существовал вечно подернутый туманом особый мир, населенный потомками шахтеров и самогонщиков. Люди цепляются за существование в каких-то развалюшках на склонах вдоль заброшенных карьеров, до сих пор уродующих горы.
Я свернул на узкое сто шестнадцатое шоссе, проехал сначала мимо деревушки Петрос, затем мимо тюрьмы штата, смотревшейся весьма зловеще в ярком ядовитом свете, который только подчеркивал колючую проволоку ограды. К северу от тюрьмы шоссе вилось вокруг горы, но я свернул с него влево, на неприметную дорогу, вообще не обозначенную на карте; я помнил ее с детства и знал, куда она ведет. Отсюда рукой подать до ворот национального парка Фроузн-Хед, которые сейчас, наверное, наглухо закрыты.
За полмили от ворот я сбросил скорость и стал искать просвет между деревьями. Найдя удобное место, свернул в лес, и уже через десять секунд мы исчезли за стеной зелени. Там, где деревья росли слишком плотно и склон горы был слишком крут, чтобы двигаться дальше, я затормозил и выключил двигатель.
Рейчел не разбудила даже тряска. Она проснулась, лишь когда я стал вытаскивать из-за сидений спальные мешки. Тут она резко вскочила и испуганно уставилась в почти непроглядную темноту.
– Что вы делаете? Где мы?
– Успокойтесь, – сказал я. – Все в порядке. Мы на месте.
– Где?
Рейчел пыталась разглядеть хоть что-нибудь вокруг машины, но при выключенных фарах даже стволы трудно было различать. Полное впечатление, что мы в пещере.
– Недалеко от Окриджа. Недавно закрытый национальный парк Фроузн-Хед.
– Фроузн-Хед? Никогда не слышала.
– А про что вы слышали, нью-йоркская штучка? – пошутил я. – Вы, кстати, спали как убитая.
Рейчел надменно тряхнула головой.
– Я не могу спать в автомобилях!
– Ладно, продолжайте так же сладко не спать. Я разбужу вас на рассвете.
Все еще немного ошалелая после сна, Рейчел проморгалась, поднесла руку ко рту и сказала с капризной гримаской:
– А зубные щетки вы купили?
– Да. Но с гигиеной можете подождать до утра.
– Мне нужно пи-пи.
– В вашем распоряжении целый лес.
– А насколько здесь опасно?
Я хотел предупредить насчет гремучих змей, но смолчал: есть вероятность, что тогда она из машины и шагу не сделает. Поэтому я ответил дипломатично:
– За последние двадцать четыре часа мы нигде не были в большей безопасности.
Я включил фары, чтобы ей было спокойнее. Рейчел вышла из машины, но дверь оставила открытой. Она не возвращалась целую вечность, я даже нервничать начал. По ветровому стеклу вдруг забарабанил дождь, и тут же донесся визг Рейчел. Она влетела в пикап – с незастегнутыми джинсами – и захлопнула дверь.
– Льет как из ведра! – воскликнула она, приводя в порядок «молнию». – Я моментально вымокла!
– Дождь для нас очень кстати. Скрывает звуки. Можем не бояться, что кто-нибудь нас услышит.
Рейчел влезла по грудь в спальный мешок.
– Не хочу вас обижать, но это полный маразм. Разве нельзя было остановиться в каком-нибудь дешевом мотеле?
– В данный момент никто в мире не знает, где мы находимся. Потому и найти нас невозможно. Именно к этому мы и стремились. Ложитесь спать.
Она покорно кивнула.
Я тоже влез в спальный мешок и какое-то время сидел, слушая музыку дождя и вспоминая наши предрассветные бдения с отцом и братом в ожидании уток или оленя. Я смертельно устал, однако проспать слишком долго не боялся: перед рассветом я непременно проснусь. Та первобытная часть моего мозга, которая бездействовала в городе, на природе пробуждалась, и мои внутренние часы безошибочно следовали за лесными ритмами. Внутренний голос подсказывал мне, когда наступит рассвет, когда грядет дождь, когда приближается дичь.
– Спокойной ночи, – сказал я Рейчел.
Ответом мне было только ее ровное дыхание.
* * *
Я действительно проснулся с первым лучом солнца. Помигал, обвел глазами лес вокруг, ничего особенного не заметил и осторожно разбудил Рейчел. Она опять дернулась всем телом и вскочила, но все же не так испуганно, как ночью.– Пора в путь.
– Хорошо, – пробормотала она, хотя явно предпочла бы и дальше спать.
Я вышел, облегчил мочевой пузырь, потом принялся паковать рюкзаки. Самое тяжелое я поместил в свой рюкзак, чтобы Рейчел несла за плечами только спальный мешок, часть продуктов и бутылочки с топливом. Когда она закончила утренний туалет, я протянул ей весь камуфляжный наряд и толстые носки под ботинки.
Она скривилась, однако одежду взяла и пошла переодеваться за пикапом. А я тем временем закрепил на своем рюкзаке лук и колчан со стрелами, затем влез в комбинезон и натянул высокие непромокаемые ботинки. Когда я надевал рюкзак, стало заметно светлее – значит, солнце на востоке уже поднялось выше горы Виндрок.
Рейчел вышла из-за пикапа, чертовски напоминая бравую офицершу израильской армии с журнальной фотографии. Рюкзак она надела быстро, без охов и ахов и на его вес жаловаться не стала.
– Видели бы вас сейчас ваши университетские друзья! – сказал я, прикрепляя ей на пояс портативную рацию.
– Лопнули бы от смеха!
Я сунул нашу нормальную одежду ей в рюкзак.
– Смотрите под ноги. Ступайте туда, куда я ступал, и избегайте колючек. Если потеряетесь, пользуйтесь уоки-токи,[8] но говорите очень тихо.
– Хорошо.
– В пути без особой необходимости не разговаривайте. Если я поднимаю руку – застываете на месте. Если я, по-вашему, иду чересчур быстро, просто молча схватите меня за пояс. Мы никуда не торопимся. Здесь нам встретятся разные животные. Обходите змей, остальную живность просто игнорируйте.
Рейчел кивнула.
– А куда именно мы направляемся?
– В горах есть пещеры. Часть из них общеизвестна, но есть и такие, про которые никто не знает. Одну такую пещеру мы с отцом нашли, когда я был еще мальчишкой. Вот туда мы и двинем.
Рейчел улыбнулась:
– Что ж, поиграем в неандертальцев.
Мы вернулись к дороге по следу, оставленному шинами нашего пикапа, и замаскировали сучьями просвет между деревьями, через который я въехал в лес. Затем перешли дорогу, и я стал искать приток Нью-Ривер – неглубокую речушку, которая течет в расселине глубиной метров пятнадцать. По этой расселине проще всего подниматься вверх по горе. Работники парка проложили специальную удобную тропу параллельно речке, но от тропы нам лучше держаться подальше, чтобы даже случайному путешественнику не попасться на глаза. Опасался я и встречи со здешними шустрилами, которые повадились выращивать в горах марихуану. Без туристов местному населению жилось хуже, и многие потомки самогонщиков нашли новый способ зарабатывать деньги. На посторонних они смотрели, конечно, косо. Вокруг подпольных плантаций стояли капканы. Могли, не разобравшись, и подстрелить.
Речку я нашел быстро. И когда окончательно рассвело, мы уже шлепали вверх по течению – вода была не выше щиколоток. Скрюченные древесные корни, словно громадные подагрические пальцы, торчали из скал справа и слева. Тут и там путь через ущелье преграждали валуны размером с автомобиль. Речка, мелкая и широкая, только в некоторых местах сужалась в быстрый и глубокий поток. На песке я заметил следы и помет оленей. А один неясный отпечаток напоминал след медведя. Это навело меня на тревожную мысль: не появился ли у моей пещеры постоянный хозяин? В кустах то и дело кто-то шуршал, оттуда время от времени выбегали спугнутые нами кролики или броненосцы. Каждые несколько минут я оглядывался на Рейчел. Она пару раз поскользнулась на мокрых камнях, но держалась молодцом; карабкаться в гору по гладким валунам – задача сложная для новичка любого пола.
Переступая через лежащее в воде поваленное дерево, я вдруг уловил запах дыма. Я остановился как вкопанный и принюхался, ожидая, что это дым походного костра, разожженного незаконным туристом. Ничего подобного. Это был аромат крепкого виргинского табака. Я поднял руку, но Рейчел уже сама замерла, отреагировав на мою внезапную остановку.
Я внимательно осмотрел скалы и деревья впереди. Никакого движения. Только речка журчит, да в лесу капли с листьев падают. Тогда я задрал голову и оглядел заросли по краям ущелья. Курить мог и браконьер, охотящийся на оленей. Однако любой хороший охотник знает, что запах табака сводит к нулю его шансы выследить оленя. Между деревьями и кустами наверху никого не было.
Я еще раз принюхался. Теперь запах пропал.
Рейчел тронула меня за пояс.
– В чем дело? – прошептала она.
Я повернулся и увидел испуг в ее лице.
– Тихо! Не шевелитесь.
Рейчел кивнула.
Тут ветер опять донес до меня запах табачного дыма, еще более явственный. Я медленно повернулся и, словно по наитию, резко поднял глаза. Метрах в пятнадцати от нас, на краю скалы, где только что никого не было, спиной к нам стоял мужчина в черном нейлоновом комбинезоне охранника. Чуть наклонившись над провалом, он щелчком послал докуренную сигарету вниз, в речку. Сердце мое сжалось, но я не шевелился. Бычок, покувыркавшись в воздухе белой полоской на зеленом фоне, шлепнулся в воду и поплыл в нашем направлении.
Мужчина стал поворачивать голову, провожая глазами бычок. Я был уверен, что теперь он уж точно нас заметит, но он вдруг посмотрел в другую сторону и что-то потянул с плеча. Я увидел черную штурмовую винтовку «Ml6». Он приставил винтовку к стволу дерева, расстегнул «молнию» и начал мочиться со скалы вниз. Дурачась, как мальчишка, норовил попасть струей в речку. У мальчишки бы получилось, однако на скале стоял мужчина лет тридцати. К тому же ему мешал пуленепробиваемый жилет, прикрывающий и пах.
Я молил Бога, чтобы Рейчел не запаниковала. Она могла не увидеть вооруженного парня высоко над нами, но длинную золотую дугу, которая искрилась на солнце, было трудно не заметить. Мужчина завершил процесс парой коротких струек, застегнул «молнию» и нагнулся за винтовкой. Выпрямившись и надевая ремень на плечо, он посмотрел вниз на речку – и прямо на нас.
У меня дыхание перехватило в ожидании момента, когда наши глаза встретятся.
Мужчина с винтовкой скользнул взглядом по нам – и стал рассматривать что-то вдалеке, гораздо ниже по течению речки. Как ни странно, бившее ему в глаза солнце, пелена дождя и наши камуфляжные комбинезоны на фоне густой зелени скрыли нас от него. Теперь мужчина странно подергивал головой – я не сразу сообразил, что он что-то тихо говорит в микрофон на воротнике. Затем я услышал металлический треск ответа, но не разобрал ни единого слова. Мужчина повернулся к лесу и зашагал прочь.