Рейчел молча следила за проезжающими машинами, провожая их не просто глазами, а движением головы. И вдруг, словно ее осенило, она повернулась ко мне.
   – А вы сознаете, что у нас на календаре?
   – Нет. Что вы имеете в виду?
   – До Пасхи меньше недели!
   Я только растерянно моргал.
   – Ну и что?
   – Мы накануне смерти и воскресения Иисуса Христа! Таким образом, ваши галлюцинации как-то соотносятся с событиями реального мира.
   – Вы думаете, что мои сны привязаны к датам?
   – Похоже на то. Так или иначе, приближение Пасхи спровоцировало все это возбуждение, которое вы называете непокоем. Вы вроде тех людей, которые ждали конца света в последний день двадцатого века. Разве вам теперь не ясно? У вашего бреда есть определенная система!
   Я покачал головой и улыбнулся:
   – Вы не правы, называя это бредом. А вот относительно дат – наблюдение замечательное. Причем очень важное.
   Рейчел смотрела на меня, как на злого шутника, сложный розыгрыш которого наконец разгадан.
   – А как насчет встречи с президентом? – спросила она ядовито.
   – Вернемся – встретимся. Несколько дней ничего не изменят. Особенно если как раз поездка в Израиль спасет нам жизнь.
   Рейчел устало закрыла глаза и тихо промолвила:
   – А Эндрю Филдингу вы рассказывали про ваши галлюцинации?
   – Да. И довольно подробно.
   – И что он?
   – Просил меня и дальше с максимальным вниманием относиться к этим снам. Филдинг не раз повторял, что, пытаясь создать «Тринити», мы идем по стопам Господа. Если бы он знал, что прав почти буквально!
   – Чудесно. Два сапога пара!
   Рейчел положила руки на руль, словно хотела немедленно ехать. Но мотор заводить не стала. Не поворачиваясь в мою сторону, она с вызовом спросила:
   – Ну так что, вы действительно решили галлюцинировать дальше уже в Израиле?
   – Да, – сухо отозвался я.
   – Несмотря на то, что ваши галлюцинации, как вы и сами соглашаетесь, могут быть результатом повреждения мозга?
   – Когда я говорил о нарушениях работы мозга, я имел в виду не те проблемы, с какими вы имеете дело в своей врачебной работе. – Я вспомнил горящее энтузиазмом лицо Филдинга в момент, когда он развивал передо мной только что рожденную теорию работы человеческого сознания. – Я имел в виду нарушения работы мозга на квантовом уровне, то есть не повреждение рассудка в клиническом смысле, а неожиданные изменения каких-то его функций.
   Рейчел сжимала руль так, что суставы пальцев побелели.
   – Что бы вы сказали про человека, которому однажды приснилось, будто он некогда был фараоном и поэтому сел в самолет и рванул в Египет – обрести смысл собственной жизни, заявив права на египетский престол?
   – Что он чокнутый. Но ваш пример ничего не доказывает. Я знаю, мое желание попасть в Иерусалим кажется вам блажью. Однако штука в том, что выбор у нас невелик. Если вам будет так приятнее, то посмотрите на мое «сумасшедшее» предложение с практической стороны. Оно хорошо уже тем, что никакой суперкомпьютер вычислить его не может. Он для этого слишком разумен.
   – По-вашему, ему слабо угадать, что вы улетели в Израиль?
   – Слабо. Сны у меня начались после супертомографии. Таким образом, мой нейрослепок о них понятия не имеет. Я повторяю, тут никакой мистики. Нейрослепок будущего не читает. Он знает только то, что знал я на момент сканирования. Иерусалим ни разу не упомянут и в моей истории болезни, потому что я уже перестал ходить к вам, когда тема Иисуса стала ведущей в снах.
   Рейчел отпустила руль и задумчиво покусала губы.
   – Да будет вам известно, – сказала она, – Иерусалим – это вам не Париж. Израиль в постоянном состоянии войны. Я там была. В Израиле крепко следят за тем, кто к ним прилетает и кто улетает. Бдительность в их аэропортах чуть ли не на порядок выше, чем в Америке. А за нами охотится дружественное Израилю правительство. Закажите билеты на самолет – и вас будут ждать у терминала.
   – Совершенно верно. Именно поэтому нам нужны поддельные паспорта.
   Рейчел невесело рассмеялась и передразнила меня:
   – "Дорогая, по дороге домой нужно купить хлеба и молока и еще немного фальшивых паспортов".
   – У меня осталось восемнадцать тысяч долларов. Думаю, с такими деньгами можно найти соответствующего специалиста.
   – Не будьте наивны. Фальшивка в Израиле не пройдет. Тамошние службы имеют дело с террористами каждый день.
   – Лучше угодить в израильскую тюрьму, чем в американскую могилу.
   Рейчел откинулась в кресле и вздохнула:
   – Ладно, ваша взяла…
   – Я еду в Нью-Йорк. Там, я уверен, за большие деньги что угодно нарисуют.
   – А как же я?
   – Можете ехать со мной. Или не ехать. Выбирайте.
   Она деловито кивнула, словно готовилась к такому повороту событий.
   – Понятно. А что случится со мной, если я за вами не последую?
   Я вспомнил стальные глаза Гели Бауэр и сказал:
   – Вам правду или что-нибудь приятное?
   Рейчел завела мотор, и пикап, стремительно набирая скорость, выехал на шоссе, ведущее на север.
   – Ну, решили со мной, в Нью-Йорк?
   – Нет.
   – Тогда куда?
   Тут она покосилась на меня, и впервые за все время нашего знакомства маска сдержанности совершенно спала с ее лица.
   – А вы, собственно, хотите, чтобы я с вами поехала, или нет?
   Конечно, я хотел. Больше того, я чувствовал, что ей предназначено следовать за мной.
   – Я хочу, чтобы вы были со мной, Рейчел. По ряду причин.
   Она сухо рассмеялась.
   – Удачный ответ. Без меня у вас ничего не получится. Хотя бы потому, что тот, кто отключается в самых неподходящих местах, добром не кончит. Если бы не я, мы могли выехать на встречную полосу и теперь были бы покойником.
   – Знаю. Спасибо. Стало быть, вы со мной?
   Рейчел обогнала бензовоз и вернулась в правый ряд.
   – Если хотите в Израиль, – сказала она, – то нам прежде придется заехать в Вашингтон.
   Я весь напрягся. Опять на меня накатили мерзкие сомнения.
   – Это зачем же в Вашингтон?
   – Потому что я знаю человека в столице, который в силах нам помочь.
   – Кого именно?
   Мне хотелось заглянуть ей в глаза, проверить, лжет она или нет. Но Рейчел не отрывала взгляд от дороги.
   – Когда я была практикующим врачом в Нью-Йорке, моими пациентами были главным образом женщины.
   – Ну и что?
   – Некоторые из них имели серьезные проблемы с мужьями.
   – Ну?
   – Иногда судьи, не разобравшись, разрешают видеться с детьми бывшим мужьям, склонным к насилию во всех формах. Некоторые жены так боялись за физическое и психическое здоровье своих детей, что единственный выход видели в бегстве.
   Я чувствовал неприятное покалывание в ладонях.
   – Вы говорите о кризисных ситуациях после развода. Похищение собственных детей, да?
   Она кивнула.
   – В одиночку скрываться от полиции относительно нетрудно, если ты не совершил впечатляющего преступления и тебя не ищет вся страна. Но с детьми – практически невозможно. Детям положено учиться, им часто нужен врач и так далее. – Рейчел, уже с обычным бесстрастным выражением лица, покосилась на меня и решительно закончила: – Короче, таким женщинам помогают. Есть что-то вроде подпольного общества поддержки таких несчастных. Нужны деньги и связи.
   – Чтобы начать жизнь под новым именем…
   – Совершенно верно. Ребенку достаточно нового свидетельства о рождении, взрослому нужны карта социального обеспечения и паспорт. Деталей я, собственно, не знаю. Но в курсе, что у этих женщин есть помощники в Вашингтоне.
   – Эти женщины покупают себе в Вашингтоне поддельные паспорта?
   Рейчел помотала головой:
   – Паспорта не фальшивые. Самые что ни на есть настоящие.
   – Настоящие? Каким образом?
   Она пару секунд прятала глаза, не решаясь открыться до конца. Потом все же сказала:
   – Есть женщина в одном вашингтонском ведомстве, которое выдает паспорта. У нее у самой были большие проблемы с мужем – много лет назад. Поэтому она и сочувствует делу. Я не знаю ни имени, ни адреса, однако могу спросить у одной знакомой. Она моя бывшая пациентка.
   – А вы уверены, что они не свернули свою опасную работу? Или их накрыла полиция…
   – Нет, они свое дело продолжают. Не так давно я направила к ним одну женщину из Чапел-Хилла. Кстати, ее бывший муж врач и в глазах посторонних – безупречный во всех отношениях человек.
   – Ничего себе!
   – Есть только одно серьезное «но», – сказала Рейчел.
   – А именно?
   – Вы мужчина. Боюсь, что они не пожелают вам помочь.

Глава 24

   Когда дверь центра безопасности вновь загудела, Гели сразу угадала, что это опять Скоу. И с дурными новостями. Последнее время он был так подавлен происходящим, что предпочитал общаться с ней по телефону. Раз он заставил себя выбраться из постели, это не к добру.
   Гели повернулась вместе с креслом ему навстречу и про себя тихо ахнула: впервые за все время она видела Скоу не в дорогом безупречном костюме от "Брукс бразерс", а в штанах цвета хаки и трикотажной рубашке. Под глазами у него были темные мешки. Но даже в таком наряде и с хищно-серьезным усталым лицом он больше походил на университетского декана, чем на эксперта по информационной войне.
   – Выглядите препогано, – сказала Гели, смягчая грубость приветливой усмешкой.
   – А чувствую себя и того хуже.
   – Как я понимаю, с хорошими вестями вы бы сюда не потащились, так?
   – Правильно понимаете. После нашего с вами телефонного разговора мне позвонил Рави Нара. – Скоу тяжело опустился в кресло рядом с Гели. – Угостите сигареткой.
   – Вы же не курите.
   – Ах, Гели, Гели, не все вы обо мне знаете, не все…
   Гели выщелкнула сигарету из пачки «Голуаз», зажгла ее и протянула Скоу.
   Скоу, не закашлявшись, глубоко затянулся.
   – Крепкая, хорошо пробирает…
   – Откуда Нара звонил?
   Скоу покачал головой.
   – Скажу со временем. А пока слушайте, с чем я пришел.
   Гели закинула ногу на ногу и терпеливо ждала.
   – Мы с вами всегда грызлись. Но теперь не время ссориться или старое поминать. Давайте дружить – насколько сможем.
   – Я слушаю, слушаю.
   – Годин всегда разбивал информацию по «Тринити» на части – что знаете вы, того не знаю я, и наоборот. Думаю, вы в курсе, что мы тут создаем искусственный интеллект, однако деталей, конечно, не знаете, да?
   – Вот вы меня и просветите.
   – Мы используем очень продвинутую технологию магнитно-резонансной терапии для того, чтобы просматривать мозг на молекулярном уровне. Затем полученные трехмерные картинки – нейрослепок – мы пробуем загрузить в суперкомпьютер, но не простой, а совершенно нового типа.
   – Продолжайте.
   – Наша цель состоит не в том, чтобы создать искусственный интеллект, который будет имитировать мозг, что ученые тщетно пытаются сделать уже не первый десяток лет. Мы хотим скопировать живой мозг и в цифровой форме вогнать его в компьютер. Если удастся, получим не компьютер, который работает как человеческий мозг, а компьютер, который с любой практической точки зрения является мозгом определенного человека. Улавливаете разницу?
   Про суперсканирование мозга Гели знала, только ей и в голову не приходило, что на этой базе хотят строить электронную машину.
   – В вашем объяснении все довольно просто.
   Скоу глухо рассмеялся.
   – В теории – да, проще простого. И это будет осуществлено, рано или поздно. Но так получается, что разница между «рано» или «поздно» имеет чрезвычайно важное значение лично для меня и лично для вас.
   – Почему?
   – Потому что Питер Годин умирает.
   Это сообщение ее мало удивило. Достаточно было вспомнить, каким Годин стал в последнее время: опухшее лицо, отвисающая нижняя челюсть, неверная походка.
   – Умирает от чего?
   – Опухоль мозга. Рави Нара обнаружил ее шесть месяцев назад при просмотре снимков суперсканера. Именно поэтому вы уже который день не можете войти в контакт с Годином. Когда он не работает над «Тринити», он занят лечением. Когда нет процедур – работает. Ни одной свободной секунды.
   Гели внимательно слушала.
   – И сколько еще он проживет?
   – Теперь это уже вопрос часов. От силы сутки. Опухоль была неоперабельна даже в той ранней стадии болезни, когда Рави обнаружил ее. Питер страшно боялся, что правительство срежет финансирование проекта, если станет известно, что Годин, душа всего дела, обречен умереть в самом скором времени. Поэтому они с Рави заключили сделку. Рави помалкивал об опухоли и накачивал Питера обезболивающими, чтобы дать ему возможность работать до последнего и завершить работу над «Тринити». Не хочу даже гадать, что попросил Рави в обмен на свое молчание.
   – Хитрый сукин сын.
   – Согласен. Вся прелесть в том, что такое развитие событий было как бы предусмотрено с самого начала. Годин замыслил проект «Тринити» с тайной целью спасти в итоге собственную жизнь. Просто смерть оказалась ближе, чем он предполагал.
   – Что вы имеете в виду?
   – Если компьютер «Тринити» заработает, то в него загрузят нейрослепок мозга Питера. Тело Питера Година умрет, но мозг его продолжит существование внутри компьютера.
   Гели недоверчиво заморгала.
   – На такую ерунду я не куплюсь! Что невозможно – то невозможно.
   Скоу хохотнул.
   – Это невозможное не только возможно, но и случится неизбежно.
   – Если вы не сказки рассказываете, то что мешает загрузить нейрослепок Година после его смерти – через месяц, или через год, или через десять лет? Ведь и без Година, как я понимаю, «Тринити» будет создан, да? Как вы сказали, "рано или поздно".
   – Разумеется. Но в том сценарии Питер умирает без малейшей уверенности, что все случится, как он задумал. Ему пришлось бы отбросить коньки банальным и миллиарды раз проверенным способом – и уповать на то, что мы выполним свое обещание и воскресим его в компьютере.
   – Теперь понятно.
   Гели пыталась осознать все далеко идущие последствия неизбежной и скорой смерти Година.
   – А ко мне вы зачем пришли? – спросила она с предельной прямотой.
   Скоу еще раз затянулся и посмотрел Гели прямо в глаза. Было ясно, что сейчас ему не до игры в большого начальника.
   – Я пришел спасти вашу задницу. А заодно и свою.
   – Я и не знала, что моя задница в опасности, – ухмыльнулась Гели.
   – Ну так знайте. Проект «Тринити» вот-вот гавкнется.
   Теперь до нее окончательно дошел смысл происходящего разговора. Корабль тонет, крысы ищут спасательные шлюпки.
   – Но вы только что говорили про неизбежность успеха.
   – В конечном итоге. А в данный момент все застопорится. Годин при смерти и уже точно не успеет создать действующий компьютер. Без него двигать проект некому. Филдинга нет в живых. Рави сделал все, что мог, и на большее не способен. Нет того могучего ума, который необходим на завершающем, самом трудном этапе. И если мы не сумеем представить правительству хотя бы какой-то работающий образец, потратив почти миллиард долларов…
   – Миллиард?
   Скоу раздраженно махнул рукой.
   – Гели, на самом деле это не деньги для проекта такого масштаба! При создании опытного образца мы не просто использовали новые технологии; мы их создавали с нуля. Одна успешная разработка голографической памяти чего стоит! А мы добились и иных результатов. Можно сказать, что гигантская работа проделана за гроши.
   – Ладно, ладно, поняла.
   Мозг Гели работал так же напряженно, как во время боевой операции, когда речь шла о выживании.
   – Вы сказали, что Годин между процедурами работает над «Тринити». А где именно? В Маунтин-Вью?
   Скоу отрицательно помотал головой.
   – Существует второй исследовательский центр «Тринити». Где он находится, я скажу лишь в том случае, если мы с вами придем к определенному соглашению. Дублирующий исследовательский центр был создан еще два года назад – сразу после того, как мы узнали, что президент приставит Теннанта для этического надзора за проектом. Годин уже тогда понимал: наступит день, когда потребуется делать то, о чем Теннанту и правительству знать не нужно. И заранее позаботился о запасном варианте.
   С каждой новой фразой Скоу Гели приходилось менять оценку ситуации.
   – Вы мне скажете четко, на каком этапе создание «Тринити»? По сути, ни хрена не получилось?
   – Нет, дело не так уж плохо. В данный момент у нас есть работающий опытный образец. Кстати, именно он предсказал, что Теннант попробует спрятаться в национальном парке Фроузн-Хед. Нейрослепок Теннанта, загруженный в компьютер, выдал нам, где его искать. Вот вам загадочный информатор, про которого вы так стремились узнать. Теннанта выдала его собственная память, к которой у нас свободный доступ.
   Гели ушам своим не верила.
   – Это при вас произошло?
   – Нет, я там не присутствовал, хотя сам опытный образец видел и знаю, как он работает. Это и впрямь за пределами воображения.
   – Стало быть, профессор Вайс все-таки ни при чем? И про Фроузн-Хед вы узнали от машины?
   – Именно.
   – Боже мой! Если эта ваша штуковина способна на такие вещи, с какой стати вы оцениваете вашу работу как неудачу?
   Скоу нервно рубанул воздух рукой.
   – Это частичный успех «Тринити» и против обещанного – ничтожный. Но даже этот прорыв произошел лишь двадцать часов назад. Объяснять сложности доведения машины до ума сейчас не время. Скажу коротко: от доступа к воспоминаниям до полноценно работающего в компьютере мозга человека путь не просто длинный, а чудовищно длинный!
   – Это был кристалл, да? – вдруг сказала Гели. – У часов Филдинга был странный такой брелок. Он-то вам и нужен был, чтобы образец заработал!
   – Умница! Совершенно верно. Кристалл – что-то вроде заурядного компьютерного компакт-диска, только в миллион раз вместительнее. Хоть Филдинг и саботировал проект, но аккуратно записывал на кристалл себе для памяти, каким образом он вредил и какие собственные достижения утаивал. Из идеалиста хорошего саботажника не получится. Даже ради цели, которую он полагал высокой, Филдинг не был способен безвозвратно загубить научное достижение. Словом, как только кристалл оказался у нас, мы узнали, что нас задерживало, что не давало получить добротный промежуточный результат. И это уже хорошо, однако нас ожидал приятнейший сюрприз: Филдинг тайно самостоятельно прорабатывал наши грядущие, самые сложные проблемы. Не мог отказать себе в удовольствии. С одной стороны, тормозил все наши усилия, а с другой – прилежно трудился в том же направлении. И сделал невероятно много. Благодаря его разработкам создание «Тринити» больше не кажется делом грядущего поколения ученых.
   – Если ваша машина уже сейчас хотя бы частично работает, почему бы правительству не нанять других крупных ученых, чтобы довести дело до победного конца?
   – Правительство так бы и сделало – знай оно о том, что происходит. Но они же не в курсе! Все работы после приостановки проекта велись нелегально и противозаконно.
   – Надо просто перевезти опытный образец в это здание. И тогда его можно показать кому угодно.
   – Питер не позволяет! Ведь и он должен переместиться вместе с «Тринити». А в нынешнем состоянии он не переживет переезда.
   – Вы сами сказали, что он вот-вот отдаст Богу душу.
   – Да, но напоследок он может здорово нам навредить, – с тоской в глазах сказал Скоу. – Если бы мы создали по-настоящему работающий компьютер «Тринити», никого в американском и в британском правительстве не волновал бы вопрос цены – финансовой или человеческой. Сейчас же, обнаружив после смерти Година, что мы еще бесконечно далеки от цели, начнут задавать всякие неприятные вопросы.
   – Куда вы гнете?
   – При всяком провале нужны козлы отпущения.
   – Извините, к строительству вашего компьютера я не имею никакого отношения!
   – Не имеете. Да только смерть Филдинга могут объявить причиной провала всего проекта. А кто Филдинга убил?
   Теперь ей стало очевидно, куда клонит Скоу.
   – Вы хотите меня сдать, – сказала она мрачно.
   Аэнбэшник примиряюще поднял ладони.
   – Я только описываю один из возможных сценариев. Все свалить на вас очень легко. Хорошо известно, что в некоторых случаях вы проявляете излишек старания…
   – Вам что, жить надоело?
   Скоу лукаво улыбнулся.
   – Не кипятитесь. Я просто показываю вам, какова ставка в этой игре. Чтобы вы не думали простодушно, будто вашей заднице ничего не грозит. Теннант и Вайс все еще резвятся на свободе, а Лу Ли Филдинг как в воду канула.
   – С этими тремя я разберусь!
   – Уже сомневаюсь.
   Гели прожгла его полным ненависти взглядом.
   – Да что вы беситесь! – сказал Скоу. – Мы просто беседуем, прикидываем, как нам быть. Мне, кстати, теперь мертвый Теннант ни к чему. Чего ради трупы громоздить один на другой? Это только усугубит наше и без того скверное положение. Нас и за первого покойника по головке не погладят.
   Гели поняла: сейчас прозвучит то главное, ради чего затеян весь этот разговор.
   – Ладно. Если козлом отпущения буду не я, то кто?
   – Питер Годин.
   – Вы шутите?
   Скоу не спеша затянулся и выпустил облачко дыма изо рта.
   – А вы не торопитесь, Гели, подумайте. После смерти Питера даже врать сильно не придется, достаточно немного преувеличить правду. Годин медленно умирал от опухоли мозга, о чем, разумеется, никто не подозревал. Питер был, конечно, гений, большой человек и так далее, но опухоль, к сожалению, затронула его рассудок. Он стал одержим идеей обрести бессмертие внутри компьютера. И в «Тринити» видел только способ личного выживания. Когда Филдинг и Теннант приостановили проект, Годин запаниковал и, несчастный безумец, приказал их убить.
   Гели только бровями повела. Что ж, логика безупречная. Маленькая Большая Ложь, которая все черное делает белым.
   – Если мы пойдем этим путем, – продолжал Скоу, – Теннант волен говорить что угодно. Мы ни в чем не виноваты, нас попутал сумасшедший. Мне кажется, это куда более изящное решение, чем убийство Теннанта, Вайс и Лу Ли!
   – Тут не все так просто, – возразила Гели. – Если мы оставим Теннанта в живых, он расскажет, что именно я пыталась убить его.
   – А при чем тут вы? – улыбнулся Скоу, насмешливо покачав головой. – Кто вломился в дом Теннанта с пистолетом? Кого Теннант и Вайс видели?
   – Риттера.
   – Точно. А Риттер был нанят в "Годин суперкомпьютинг" еще до начала работы над «Тринити» и до вашего появления. Он не ваш человек, ведь так?
   Похоже, Скоу все заранее продумал.
   – Строго говоря, он мог действовать и автономно, – задумчиво произнесла Гели.
   – Кто-нибудь знает, что это вы приказали Риттеру убить Теннанта?
   – Я никогда и никому не отдавала подобный приказ!
   Скоу усмехнулся:
   – Конечно. Немыслимо и вообразить, что вы способны отдать подобный приказ. Питер Годин без вашего ведома лично велел своему телохранителю Риттеру уничтожить Теннанта. А тому необычайно повезло – защищаясь, он сумел убить киллера. Вы, Гели, в этом деле белее снега. Если вам когда и случалось делать не совсем правильные вещи, то исключительно по приказу Година.
   – А ваше алиби?
   – К тому времени, когда я понял, что смерть Филдинга вызвана не естественными причинами, Риттер был уже мертв, а Теннант в бегах. Как только у меня открылись глаза, я кинулся исправлять ситуацию, восстанавливать попранный порядок и непредвзято расследовать происшедшее.
   Гели попробовала проверить версию на прочность.
   – Нас с вами спросят: а отчего вы так поспешно кремировали тело Филдинга?
   – Как только стало очевидно, что он был убит, мы заподозрили, что против него был применен неизвестный вирус, который мог быть высокозаразным. По совету Рави Нара мы без промедления сожгли не только труп, но и все взятые образцы крови. Это единственный эффективный способ уберечь от инфекции других сотрудников проекта "Тринити".
   – Нара подтвердит эту историю?
   – Поверьте мне, он сделает что угодно для спасения своей репутации. Ведь он не доложил наверх о том, что Годин умирает. Поэтому он в наших руках.
   Гели вскочила и стала нервно прохаживаться взад-вперед по проходу между мониторами. Скоу чуть развернулся в кресле и следил за ней глазами.
   – А если Годин все-таки добьется своего? – спросила она. – Что, если «Тринити» заработает еще при его жизни – именно так, как и было обещано?
   – По словам Рави, не дни, а часы Питера сочтены. Он не успеет.
   Ирония ситуации угнетала Гели.
   – Вы знаете, я люблю Питера Година, – сказала она. – И очень его уважаю. А вас, как вы сами догадываетесь, терпеть не могу. До того, как вы пришли с этим предложением, я вас к тому же и не уважала. Но ваш план может сработать, может…
   – Если вы готовы мне подыграть, план сработает без осечки.
   Гели не видела иного пути, кроме сотрудничества со Скоу.
   – Скажите, где находится вторая, нелегальная лаборатория «Тринити», – и по рукам.
   У Скоу вытянулось лицо.
   – Увы, я не вправе.
   – Почему же?
   – Сейчас поймете. Я сообщу вам имя человека, который отвечает за безопасность той лаборатории. Со всеми вопросами к нему.
   Гели остановилась и сердито уставилась на Скоу.
   – Что за игры?
   – Он велел все вопросы переадресовывать ему. И нарушать его волю у меня нет резона – иметь врагом такого человека мне не улыбается.
   – Кто он, черт возьми?
   Скоу покачал головой.
   – Я дам вам номер его телефона.
   – Я не звоню людям, имени которых я не знаю!
   Скоу сделал последнюю затяжку. В его глазах появилось что-то вроде жалости.