Айлс Грег. По стопам Господа

   Я буду реагировать исключительно на информацию, которая исходит из Кризисного кабинета Белого дома или из оперативного штаба в Белых Песках. В протоколе Интернета мой адрес 105.674.234.64.

   – Он знает, что мы здесь, – сказал Рави, показывая на охранные видеокамеры.
   – Он не поэтому знает, – сказал Скоу. – В «Тринити» мозг Година. И Левин держит его в курсе всех текущих событий.
   – Смотрите, смотрите! – воскликнул Маккаскелл.
   Экран очистился полностью, и на нем вспыхнуло новое предложение.

   Питер Годин еще жив?

   – Кто будет говорить с этой хреновиной? – спросил генерал Бауэр.
   – Отвечайте ему, – сказал Маккаскелл.
   Генерал знаком велел одному из техников сесть за клавиатуру.
   – Капрал, – приказал генерал, – отвечайте "да".
   – Есть, сэр.
   Капрал застучал по клавишам. На экране тут же высветилось:

   Я желаю говорить с Годином.

   – Печатайте за мной, – сказал Маккаскелл капралу за клавиатурой.
   Тот вопросительно посмотрел на генерала. Бауэр кивком дал согласие.
   – С вами говорит Ивэн Маккаскелл, руководитель администрации президента Соединенных Штатов.
   На этот раз капрал стучал по клавишам дольше. Но ответ и на этот раз появился мгновенно.

   Я знаю, кто вы такой.

   – Но я не знаю, кто вы, – сказал Маккаскелл. – Назовитесь, пожалуйста.
   Огромный экран очистился и пару секунд оставался черным. Потом на нем ярко вспыхнули три слова:

   Я есть я.

   – О Боже! – пробормотал Рави.
   Маккаскелл сказал:
   – Ну-ка, напечатайте: ответ не понят. Пожалуйста, идентифицируйте себя. Вы – Питер Годин?

   Был им.

   – А теперь вы кто?

   Я ЕСТЬ Я.

   Мужчины за столом в растерянности молча переглянулись. На экране светились все те же буквы, словно машина понимала, что ее слова так с ходу постичь нельзя, и давала людям время вникнуть в их глубокий смысл.
   Рави в последнее время боялся только за свою шкуру и больше ни о чем не думал. Но теперь он испытал ужас неэгоистичный, беспредметный, необъяснимый. Тот же ужас стоял в глазах всех присутствующих. Лишь на морщинистом, изможденном лице Питера Година не было страха. Широко открытые синие глаза старика смотрели на экран, и у него было сосредоточенно-восторженное выражение ребенка, который смотрит на новую, невиданную игрушку.

Глава 38

   В нью-йоркском аэропорту Кеннеди мы пересели в корпоративный «Гольфстрим». Крошечный рядом с «Боингом-747», этот самолет решительно превосходил его по комфорту и роскоши оформления. Рейчел тут же легла спать на настоящей кровати в хвостовой части самолета. Меня, к сожалению, генерал Кински не отпускал, и я был вынужден и дальше отвечать на бесконечные вопросы израильских ученых. Отдохнуть тянуло ужасно, но сердить главу МОССАДа тоже не хотелось: он мог в любой момент приказать пилоту повернуть обратно.
   Где-то над Арканзасом Кински наконец решил, что вытащил из меня все, что мне было известно о проекте «Тринити». Забежав в туалет, я направился в хвостовую часть самолета к Рейчел. Она уже проснулась и любовалась из окна ковром кучевых облаков под нами.
   – Как себя чувствуешь? – спросил я. – Все в порядке?
   Хоть она немного отоспалась, вокруг глаз по-прежнему лежали нездоровые тени. Достается же ей, бедняжке, в последнее время!
   – Все нормально. Я уж думала, что они тебя никогда не отпустят.
   Я присел на край кровати. Горло пересохло от долгого разговора, а шея болела, словно я отсидел двухсерийный фильм в первом ряду кинотеатра.
   Рейчел взяла меня за руку и прильнула к моему плечу.
   – С тех пор как ты вышел из комы, мы с тобой еще ни разу по-человечески не поговорили.
   – Знаю. Извини.
   – Поговорим сейчас?
   – Давай, если хочешь. Только от того, что ты услышишь, в восторг прийти трудно.
   – У тебя были видения во время комы?
   – И да, и нет. Ничего общего с прежними снами. Раньше немного смахивало на кино, где я был зрителем или героем. А теперь ощущения ни с чем не сравнимы. Словно я всю жизнь был глухим, потом вдруг обрел слух – и первые услышанные звуки оказались ораторией Баха. Неописуемое откровение… И отныне… я многое знаю.
   – Похоже на галлюцинации после приема ЛСД. И что же ты теперь знаешь?
   Я задумался. Как это сформулировать словами?
   – Я знаю ответы на те вопросы, которые задает себе пятилетний ребенок. "Кто мы? Как и откуда мы появились? Существует ли Бог?"
   Рейчел отодвинулась от меня, села на кровати прямо и мгновенно превратились во врача. С ней произошла даже зрительная перемена: лицо стало строже, замкнутее.
   – Расскажи мне подробно.
   – Ладно. Только постарайся без предвзятости. Речь пойдет об откровении, наподобие того, что было Савлу по пути в Дамаск.
   Рейчел ласково рассмеялась. В ее глазах прыгали чертики. Нет, со мной она, слава Богу, не способна долго быть сухим профессионалом.
   – А ты думал, я ожидала чего-то иного?
   Тем не менее часть моего сознания упиралась и противилась полной откровенности. Пережитое вместе со мной увеличило готовность Рейчел верить мне. Однако открытия, совершенные мной во время комы, настолько выходили за рамки обычного, что вере Рейчел в меня предстояло нелегкое испытание. Безопаснее начать с более или менее знакомых вещей.
   – Ты помнишь мой самый первый нарколептический сон? Тот, который повторялся множество раз?
   – Целиком парализованный человек в непроглядно темной комнате, да?
   – Верно. Он ничего не видит и не слышит и не имеет воспоминаний. Помнишь, какие вопросы он себе непрестанно задавал?
   – "Кто я? Откуда я?"
   – Правильно. Ты сказала, что человек во сне – это я сам.
   Отбросив темную прядь со лба, Рейчел спросила:
   – А ты по-прежнему думаешь, что это был не ты?
   – Да.
   – И кто же был героем твоего тогдашнего сна?
   – Бог.
   Лицо ее застыло и напряглось.
   – М-м… Я должна была догадаться.
   Довольно двусмысленное замечание.
   – Не паникуй. Слово «Бог» я использую для простоты, чтобы как-то называть то, что я пережил в коме и чему в человеческом языке нет определения. Бог не таков, каким мы его себе воображаем. Он не мужчина и не женщина. Он даже не дух. И говоря «он», я делаю это опять-таки лишь ради упрощения рассказа.
   – Хорошенькое же ты знание получил! – криво улыбнулась Рейчел. – Ты хочешь убедить меня в том, что Бог – несчастный паралитик без памяти, одиноко сидящий в непроглядно темном беззвучном пространстве?
   – В начале было именно так.
   – Он что, правда такой бессильный… в начале?
   – Не то чтобы бессильный. Ему просто кажется, что он бессилен.
   – Не понимаю.
   – Чтобы понять начало, ты должна понять конец. Когда доберемся до конца, ты заодно и начало уразумеешь.
   Рейчел с сомнением хмыкнула.
   – Припомни все детали того сна, – сказал я. – Некто в темном пространстве настолько одержим своими мыслями, что постепенно все его бытие сводится к вопросам: "Кто я? Откуда я? Был ли я здесь всегда?" И после этого он начинает видеть перед собой парящий в пустоте черный шар, который виден только потому, что он чернее тьмы.
   Рейчел кивнула.
   – Теперь ты знаешь, что это за шар?
   – Да. Космологическая сингулярность. Точка с бесконечной плотностью, с немыслимой температурой и немыслимым давлением.
   – То есть черная дыра? Или нечто, что было перед Большим взрывом?
   – Правильно. Нечто, бывшее перед Большим взрывом. А ты знаешь, что существовало до этого?
   Рейчел пожала плечами:
   – Никто не знает.
   – Я знаю.
   – И что же?
   – Желание Бога знать!
   В глазах Рейчел светилось любопытство.
   – А что он хотел знать?
   – Кто он, и что он, и откуда.
   Рейчел взяла мою руку и стала машинально массировать мою ладонь.
   – Насколько я помню, – сказала она, – черный шар в твоем сне однажды взорвался. Ты сказал – словно ядерный взрыв прямо перед тобой.
   – Да. Свет пожирал тьму с фантастической скоростью, во всех направлениях. Но каким-то невероятным образом существо в моем сне постоянно находилось вне расширяющегося пространства взрыва.
   – И как ты интерпретируешь этот образ? Бог, наблюдающий рождение Вселенной?
   – Да, но это не интерпретация. Я просто видел это. Я видел то, что Бог тогда видел.
   Рука, массирующая мою руку, замерла. Рейчел не могла скрыть печаль в своих глазах.
   – Я знаю, что ты сейчас подумала, – сказал я.
   – Дэвид, ты не можешь читать мои мысли.
   – Я читаю твои глаза. Послушай, чтобы понять то, что я тебе рассказываю, хотя бы на двадцать минут забудь о своей профессии!
   Она глубоко вздохнула.
   – Я пытаюсь. Из кожи вон лезу. Ладно, излагай дальше.
   – Я тебе описал виденное уже много недель назад. Только тогда я не понимал, что именно разворачивалось перед моими глазами. Тот взрыв был, конечно, тем Большим взрывом, о котором говорят астрономы и физики. Рождение материи и энергии из космологической сингулярности. Рождение времени и пространства, то есть нашей Вселенной.
   – А что означали твои последующие сновидения? Теперь ты и в них разобрался?
   – Напомню, что я видел. После Большого взрыва расширяющаяся Вселенная начала оттеснять Бога в сторону. Выражение "оттеснять в сторону" довольно условно, потому что все происходило явно не в трех измерениях. Однако другое выражение трудно придумать. Впрочем, попробуем другой образ. Можно представить Бога как безграничный океан. Кстати, книга Бытия примерно так и описывает Творца. Итак, безграничный, абсолютно спокойный океан. Без волн, без движения.
   – И вдруг Большой взрыв!
   – Да, представим рождение Вселенной как внезапное появление крохотной сферы в центре Бога-океана. Эта сфера взрывоподобно расширяется, со скоростью света гоня воду во все стороны. Таким образом, можно сказать, что Бог оттеснен во все стороны. Или, проще, Бог находится вне Сферы-Вселенной.
   – Понятно.
   – Что случается в самой сфере, я наблюдал в своих более поздних видениях. Рождения галактики звезд, формирование планет и так далее. Я имел возможность в чудовищно ускоренном темпе просмотреть всю историю нашей Вселенной. Ты пришла к выводу, что я насмотрелся снимков, сделанных из космоса телескопом "Хаббл".
   – Помню.
   – В конце концов мои видения сосредоточились на Земле. Метеоры врезались в первозданную атмосферу планеты. Формирование аминокислот. От первых органических соединений к одноклеточным. От одноклеточных к многоклеточным. И пошел бурный процесс эволюции, организмы становились все сложнее и сложнее. Рыбы, амфибии, рептилии, птицы, млекопитающие, приматы…
   – И венец всего – человек, – закончила Рейчел.
   – Да. До появления первой органической жизни прошло десять миллиардов лет. Затем последовали новые миллиарды лет всяческих мутаций, в результате которых появился человек. Но для Бога это не представляло особого интереса.
   Рейчел удивленно вскинула брови.
   – Почему? Разве не Бог сотворил жизнь, разве в его планы не входила реализация заповеди "плодитесь и размножайтесь"?
   – Нет. Бог к творению не имеет ни малейшего отношения. Для Бога происходящее во Вселенной было сюрпризом.
   – Просто заинтересованный, посторонний наблюдатель эволюции?
   – Как бы поточнее выразиться… Первоначальное любопытство быстро сменилось скукой. Эволюция шла бурно, но ничего по-настоящему нового не создавала. Происходило бесконечное улучшение одного и того же.
   Рейчел повернулась в кресле и смотрела на меня, изумленно округлив глаза.
   – Стало быть, даже само возникновение жизни не произвело на Бога большого впечатления?
   – Да, на смену кратковременному любопытству пришло глубокое разочарование. И только много-много позже, когда в кишении разнообразной жизни вдруг появился человек, Бог испытал потрясение, равное тому, что он пережил во время вспышки Большого взрыва.
   – Что же его поразило?
   – Появление сознания. Человеческого разума. Где-то в Африке уже владеющий орудиями труда гоминид с относительно большим мозгом вдруг осознал собственную смертность. Впервые живое существо обрело способность представлять будущее, в котором его не будет. Поняв, что смерть есть ожидающее всех пресечение бытия, гоминид стал не просто существом, наделенным самосознанием, но также имеющим представление о времени. Это был упоительный момент для Бога.
   – Почему?
   – Потому что после Большого взрыва происходили только всякие занимательные изменения материи и энергии. А в человеческом сознании Бог признал нечто конгениальное себе, близкое и понятное. И впервые ощутил трепет радости.
   – Значит, Бог – это понимание, разум?
   – Думаю, да. Понимание в чистом виде, не привязанное к материи и энергии. Информация как таковая, без материального носителя.
   Я замолчал.
   Рейчел несколько секунд молча размышляла. Что в ней происходило, я по глазам понять не мог.
   – Ладно, – наконец сказала она, – и куда нас ведет подобный взгляд на Бога и Вселенную?
   – К весьма дерзким выводам. Но пока что продолжим анализ моих давних снов. Итак, человек стремительно развивается. Начинает возделывать поля, строить города, записывать свою историю. И к Богу приходит нечто вроде надежды.
   – Надежды на что?
   – Что он наконец-то сумеет познать природу самого себя.
   – Бог получил ответы на свои вопросы… наблюдая за человечеством?
   – Надеялся получить. И все-таки не получил. Ибо, начиная с некоторого момента, эволюция стала топтаться на месте. Остановилось развитие не биологическое, а психологическое. Люди разрушали общества с той же стремительностью, что и создавали. Человек грабил города, истощал и губил почву, убивал братьев, насиловал сестер, эксплуатировал детей и издевался над самим собой. Люди, имея неограниченный потенциал развития, только тем и занимались, что истребляли себе подобных. Человек оказался в ловушке повторяющихся циклов расцвета и гибели цивилизаций – без надежды перестать быть зверем, ориентированным на насилие. Нравственная эволюция человека застопорилась.
   – И Бог был бессилен что-либо изменить?
   – Да. Потому что Бог был только сторонним наблюдателем того, что происходило в замкнутой и недоступной для него Сфере-Вселенной. Она жила по своим законам, Бог не имел возможности что-либо в ней менять. В мире материи и энергии он попросту не существовал. По крайней мере в качестве всемогущего Бога. Мало-помалу Бог стал одержим человеком в той же степени, как он некогда был одержим вопросами самопознания. Впрочем, новая одержимость являлась продолжением старой, ее новым этапом. Теперь Бога мучил вопрос: почему, ну почему же человеку не удается выйти из порочного круга насилия и тщеты?! Бог весь сосредоточился на Вселенной, лихорадочно ища способ проникнуть в нее и как-то помочь человеку.
   – И он этот способ нашел?
   – Да! Он понял, что единственная возможность оказаться в сфере, увидеть ее изнутри и попытаться что-то изменить – это войти в тело человека. Ощутить упругую мягкость человеческой кожи, обонять земные запахи, смотреть из колыбели в лицо матери. Своей матери.
   Рейчел притихла и больше не иронизировала.
   – Ты сейчас говоришь об Иисусе, да? Ты хочешь сказать, что Бог вошел в Иисуса из Назарета?
   Я кивнул.
   – Ты говоришь практически то же, что и христиане… Только в твоем варианте это событие выглядит какой-то случайностью.
   – А оно и было в какой-то степени случайностью. Бог сосредоточил свое внимание на земном человеческом мире, и Иисус стал для Бога дверью в этот мир. Почему именно Иисус? Почему не другой? На этот вопрос нет ответа.
   – По-твоему, в Иисуса Бог вошел весь – целиком?
   – Нет. Представь себе горящую свечу. Когда ты затепливаешь одну свечу от другой, что происходит? Новая свеча загорается, но пламя первой свечи никуда не пропадает. Что-то вроде этого произошло в случае с Иисусом. Некоторая часть Бога вошла в Иисуса, остальная, нисколько не уменьшившись, осталась вне сферы. То есть вне нашей Вселенной.
   – Но ведь Иисус обладал всемогуществом Бога?
   – Ничего подобного. Когда он находится внутри сферы, Бог подчинен законам нашей Вселенной.
   – А чудеса? А хождение по воде? А воскрешение мертвых?
   – Иисус был целителем, а не фокусником. Байки про чудеса были полезны для тех, кто строил религию вокруг него.
   Рейчел потрясла головой, словно она у нее кружилась.
   – Не знаю, что и сказать.
   – А ты вдумайся хорошенько. Ничтожно мало известно о ранних годах Иисуса. Есть легенда о его рождении. Существуют какие-то рассказы о его детстве, в большинстве своем апокрифичные, то есть сомнительные. Затем он внезапно появляется уже совершенно сформированным тридцатилетним мужчиной. Я и раньше недоумевал, почему люди так мало интересуются юностью и молодостью Иисуса. Был ли он послушным мальчиком или сорванцом? Любил ли женщин? Были ли у него дети? Грешил ли он подобно всем мужчинам? Куда подевался такой огромный отрезок его жизни? Или, точнее, почему мы знаем подробно лишь о трех годах из жизни этого человека, погибшего в тридцать три года?
   – Предполагаю, у тебя есть ответ?
   – Мне кажется, да. Бог пришел на Землю, чтобы разобраться, почему человечество топчется на месте, почему прекратилась психическая эволюция человека. Для этого ему нужен был опыт жизни в человеческом теле. От рождения до смерти. И по мере взросления в человеческом теле Бог получал все больше ответов на мучившие его вопросы. Оказалось, что боль и тщета человеческой жизни умерялись чудесным счастьем бытия как такового. Красота, смех, любовь… или хотя бы бесхитростные радости трапезы, умиление при виде счастливого младенца – сколько дивного в жизни! Через Иисуса Бог имел возможность прочувствовать все замечательные подробности бытия. И одновременно понять, что человек, как вид, обречен на гибель.
   – Почему?
   – В мире насилия человек чувствовал себя как рыба в воде, ибо был наделен набором примитивных инстинктов, помогающих выжить. Отдельные люди страдали, но человечество в целом было вполне удовлетворено шаблоном своего существования и менять его не собиралось. Чтобы развиться во что-то другое и вырваться из порочного круга насилия и саморазрушения, человеку требовалось преодолеть в себе зверя. Однако тут эволюция была бессильна. Произвести на свет высокоморальное существо никогда не было ее целью! Наоборот, весь смысл эволюции в том, что выживает сильнейший – тот, кто сожрал своих конкурентов, порой в прямом смысле слова.
   Рейчел задумчиво хмурила брови.
   – Кажется, я догадываюсь, к чему ты ведешь.
   – Ну-ка скажи!
   – Посредством Иисуса Бог пытался уговорить человека отказаться от своей примитивной природы, перестать быть агрессивным животным.
   – Верно! Что Иисус говорил и делал? Забудь про то, что ему приписали корыстные последователи. Вспомни его слова и дела. "Возлюби ближнего своего, как самого себя". "Ударившему тебя по щеке подставь и другую". Все его учение направлено на подавление зверя в человеке. Отриньте те дикие темные инстинкты, которыми вооружила вас эволюция. С помощью разума можно прожить и без них! "Бросьте все, что имеете, и следуйте за мной". И бросить в первую очередь следовало прежнюю нравственность – точнее, прежнюю безнравственность! Иисус сделал из своей жизни пример, и люди вдохновенно следовали за ним.
   – Но его же за это и убили!
   – Да, и это было неизбежно.
   Рейчел прикусила нижнюю губу, задумчиво глядя через синий квадрат иллюминатора.
   – А распятие? – взволнованно спросила она. – Что случилось на кресте?
   – Он умер. Пламя, бывшее в нем, вернулось к своему источнику. Оно покинуло мир материи и энергии.
   – Стало быть, воскресение только легенда?
   – Для его тела воскресения не было.
   Рейчел тяжело вздохнула, затем повернулась ко мне с тревожно-вопросительным выражением лица, словно боялась услышать то, что я скажу.
   – И что Бог делал потом, после смерти Христа?
   – Пришел в страшное отчаяние. В человеческом теле он сделал все возможное и невозможное, чтобы обратить человечество на новый путь. Его идеи и пример подействовали на многих. Однако его учение было тут же приукрашено, искажено и очень быстро превратилось в золотую жилу для служителей церкви и орудие закабаления духа для светских властей. На протяжении двух тысяч лет человечество, похоже, занималось преимущественно поиском более эффективного способа уничтожать себе подобных. От пороха до атомной бомбы. От пушки до ковровых бомбардировок. Это безобразие длилось и длилось. И только совсем недавно произошло нечто, заставившее Бога встрепенуться.
   – Что ты имеешь в виду?
   – То, что случилось несколько месяцев назад.
   – Ты имеешь в виду проект "Тринити"?
   Я кивнул.
   – "Тринити" – проблеск спасения и для человека, и для Бога. Если человеческое сознание освободится от смертного тела, возможно, одновременно оно избавится и от тех примитивных звериных инстинктов, которые так долго и так страшно вредили человечеству.
   – И как же поступил Бог в этой ситуации?
   – Он опять сосредоточился на человеческом мире. Но теперь в его фокусе оказалась небольшая группа людей, шесть человек. Годин, Филдинг, Нара, Скоу, Клейн… и твой покорный слуга.
   – Дэвид… Я правильно угадываю, что ты хочешь сказать? Бог опять захотел в Сферу-Вселенную. С какой стати?
   – Ему стало очевидно, что тот человек, который первым шагнет на новую ступень эволюции, то есть достигнет состояния «Тринити», может уничтожить человечество с той же степенью вероятности, что и спасти его.
   – Ты имеешь в виду Питера Година?
   – Да.
   Сосредоточенно глядя себе на колени, она спросила:
   – Ты хочешь сказать, что Бог выбрал тебя, чтобы остановить Питера Година и не дать ему войти в компьютер "Тринити"?
   – Да.
   Рейчел деловито кивнула, словно самой себе молча подтверждая свой диагноз. Затем наконец посмотрела мне в глаза. Работая в больнице, я сам имел привычку поощрять себя машинальным одобрительным кивком, когда мой диагноз оказывался правильным.
   – Дэвид, ты мне еще в Теннеси сказал, что чувствуешь себя избранником Божьим. А сейчас ты отчетливо ощущаешь присутствие Господа в тебе?
   – Да.
   – Он в тебе так же, как некогда в Иисусе?
   – Да, часть исходного пламени сейчас во мне. Именно поэтому у меня были иерусалимские видения. Я ощущал их как воспоминания, потому что они и были воспоминаниями.
   – О, Дэвид… О нет!
   Она в отчаянии откинула голову и пыталась смигнуть слезы.
   – Тебе не обязательно верить мне. Скоро ты во всем убедишься собственными глазами.
   – В чем именно? Что ты замышляешь?
   – Я остановлю Година.
   Тут Рейчел вытерла слезы и решительно посмотрела мне в глаза.
   – А теперь я выскажу все, что по этому поводу думаю. Я вынуждена говорить прямо, потому что самолет вот-вот приземлится, и по твоей настоятельной просьбе генерал Кински доставит нас прямо в самый ад. Ты намеренно влезаешь в опасную авантюру. Вооруженный только верой в то, что ты избранник Божий…
   – Рейчел!
   – Имею я право высказать свои мысли или нет?
   – Да, но сперва дай закончить мне. Я же говорил тебе: чтобы понять начало, надо прежде понять конец.
   Она закрыла глаза. Было очевидно, что терпение ее на пределе. Я вздохнул, признавая поражение.
   – Ладно, говори что хотела.
   Мрачно и сосредоточенно глядя на меня, Рейчел произнесла:
   – Дэвид, тот парализованный человек в темной комнате без звука и движения отнюдь не Бог. Это ты сам. Ты так и не оправился от того, что случилось с Карен и Зуи.
   Я остолбенел. Рехнуться можно! Она сделала полный круг и вернулась к своему первоначальному диагнозу.
   – Все, что я тебе сегодня сказал, для тебя не более чем колебание воздуха?
   – Давай кратко резюмируем твои слова. У тебя миссия от Бога. Он поручил тебе спасти человечество. Согласен?
   – В общем и целом именно это я имел в виду.
   – Ну, разве ты сам не видишь? Твой мозг изобрел красивую фантастическую историю, чтобы отвлечь тебя от ужасной боли после потери семьи.
   – Каким образом?
   – В рамках этого изощренного ложного построения нелепая и случайная гибель Карен и Зуи обретает смысл. Их гибель пресекла твою врачебную практику, но в итоге привела к тому, что ты написал свою знаменитую книгу. Именно благодаря этой книге тебя назначили контролировать проект «Тринити». Если ты веришь, что не президент, а Бог направил тебя туда, дабы предотвратить Армагеддон, то смерть жены и дочери из бессмысленной трагедии превращается в Божий промысел.
   Я в отчаянии, до боли в пальцах, сжал подлокотники. Во мне поднималась злоба. Ну как же можно так не понимать…
   – Дэвид, – неумолимо продолжала Рейчел, – у тебя диплом физика-теоретика. Значит, твой мозг способен на сложнейшие построения. И всю эту связную фантазию тебе ничего не стоило сочинить практически бессознательно, занимаясь, к примеру, проверкой своих расходов за последний месяц!
   – Карен и Зуи умерли пять лет назад, – сказал я. – Нет, погоди. Забудь этот аргумент. Давай иначе. Помнишь, что мой отец говорил о религии?
   – Что именно?
   – "Через человечество Вселенная осознает саму себя".
   – Теперь вспомнила.
   – Он даже не подозревал, до какой степени прав! И нечто в том, как он меня воспитал, сделало меня проницаемым для Бога.
   – Ты же никогда не верил в Бога!