Страница:
– За безопасность второй лаборатории отвечает генерал Хорст Бауэр.
Кровь бросилась в лицо Гели. Работа в «Тринити» наполняла ее гордостью и сознанием, что она превзошла отца. И вот победа оказалась иллюзорной.
– Мой отец работает на Година?
– Да.
– Сукин сын! Какого дьявола он и тут перебегает мне дорогу?
Раскрывать всю правду Скоу решительно не хотелось, однако он чувствовал, что Гели не станет сотрудничать с ним, пока он не расколется окончательно.
– Все просто. С самого начала практически всем в проекте «Тринити» тайно заправлял Годин. Ваш отец был нужен ему как влиятельная фигура в военной разведке. Хорст Бауэр из тех, кто решает, какие типы компьютеров нужны армии в Пентагоне и прочих центрах управления – к примеру, в форте Уачука.
Форт Уачука в штате Аризона был командным центром американской военной разведки, а ее отец – его начальником.
– Генерал Бауэр уже давно содействует фирме "Годин суперкомпьютинг" в получении заказов от армии, – сказал Скоу. – Именно его поддержка помогала Питеру побивать конкурентов.
– Вы хотите сказать, что мой отец брал взятки?
– Да еще какие! Годин регулярно переводил деньги на его секретный банковский счет – такой же, как и у меня. Как вы понимаете, я веду широкий образ жизни не на те гроши, что получаю от АНБ.
– Значит, мой отец – лицемерный сукин сын. А я-то думала, что хотя бы интересы страны для него святы… Впрочем, пора мне знать: подлец во всем подлец, а не только в чем-то одном!
– Ваш отец нисколько не навредил отечеству тем, что протежировал Годину. Годинские суперкомпьютеры во многом лучше машин его конкурентов. Генерал делал хорошее дело и попутно набивал карманы. Бизнес есть бизнес.
Казалось, шрам на лице Гели пульсировал от ярости.
– Армия – это служение, а не бизнес!
Скоу хихикнул.
– Вот уж не думал, что ваша голова полна романтических бредней!
– Да пошли вы…
– Так или иначе, когда у Питера появилась нужда в тайной лаборатории, он вспомнил про вашего отца. Некоторая сумма денег перешла из рук в руки, и генерал подыскал нам укромное местечко, куда посторонним доступа нет.
– А зачем наняли меня?
– Питер искал на эту работу человека определенного типа. Ваш отец предложил вас.
Гели опять зашагала по проходу. Кровь стучала в ее ушах.
– Он ведь обо всем знает, да? И что Годин на грани смерти, и что проект висит на волоске?
– Да, он в курсе всего. И на нашей стороне. Он тоже может поплатиться карьерой, если не подсуетится.
– Мне плевать на его карьеру. И на вашу тоже. Чтоб вы оба в аду горели!
– Гели, вы бы лучше не ругались, а просто позвонили папе и поговорили по душам.
– Тайная лаборатория «Тринити» находится в форте Уачука?
– Нет.
Этому Гели в первый момент не поверила. Там, на отдаленной аризонской базе, тысячи акров испытательных полигонов. Можно спрятать хоть сотню лабораторий.
С другой стороны, ее отец был дока в вопросах служебного выживания. Он не мог не просчитать заранее вариант неудачи проекта «Тринити» и наверняка оставил себе возможность в любой момент дистанцироваться от Година. У него хватило бы ума не затевать нелегальные дела на подведомственной ему территории.
Гели надела наушники и, нажав нужную клавишу, приказала компьютеру: "Генерал-майор Хорст Бауэр. Форт Уачука, штат Аризона".
Скоу облегченно вздохнул.
К телефону подошел адъютант генерала.
– Генерала Бауэра! – не заботясь о вежливости, сказала Гели.
– Генерал в данный момент занят. Что передать?
– Капитан, доложите ему немедленно, что звонит дочь.
– Не кладите трубку, пожалуйста.
Скоу явно наслаждался происходящим. Гели повернула кресло так, чтобы не видеть рожу стареющего прощелыги с дипломом лучшего американского университета.
Она мысленно представила себе отца. Высокий импозантный мужчина с типичной немецкой внешностью. Враги Хорста Бауэра описывали его как белокурую версию сыгранного Бертом Ланкастером генерала Джеймса Маттуна Скотта из фильма "Семь дней в мае". Что ж, сравнение справедливое. Во всеобщем восприятии он был жестким и придирчивым начальником. Однако Гели знала его с другой стороны, куда более отвратительной стороны – как бабника, который изменял жене на каждом шагу и имел за границей кучу незаконных детей. Нетерпеливый воспитатель, грубый и жестокий по натуре, он воспитывал непокладистую дочь рукоприкладством. Трагическая ирония ее жизни заключалась в том, что она во всем следовала по стопам человека, которого люто ненавидела. Причина была проста. Она ненавидела отца за то, что он в детстве нанес ей неизлечимые психические травмы, однако пассивную, безвольную и покорную мать презирала и походить на нее не хотела.
– Привет, Гели, – раздался в наушнике басистый голос, от которого каждая мышца напряглась. – Похоже, у тебя неприятности. В другое время ты мне никогда не звонишь.
– Что ты знаешь о проекте по созданию искусственного интеллекта?
– Шутишь? Я на такие неопределенные вопросы не отвечаю.
– Ладно, давай говорить конкретно. Я отвечаю за безопасность в лаборатории проекта «Тринити» в Северной Каролине. И вот мне говорят, что есть некая секретная лаборатория, которая работает над тем же. Что тебе о ней известно?
Ответом было долгое молчание. Затем Бауэр сказал:
– Кое-что известно.
– И ты не счел нужным сообщить мне об этом?
Сухой смешок на другом конце связи.
– Я и не подозревал, что мы с тобой опять друзья-приятели.
– Ты рекомендовал меня Годину для этой работы?
– А как бы иначе он тебя нашел?.. Но про свое участие в «Тринити» я помалкивал не по своей воле. Обычная тактика Година: каждый знает только свой кусочек правды. Поэтому ты не сердись, в таких делах свои законы. Если уж на то пошло, ты меня тоже не балуешь информацией. После восемнадцати ты практически ничего про свою жизнь мне не рассказывала. Все, что я про тебя знаю, стало известно из сплетен, разговоров с лечившими тебя врачами и полицейских протоколов.
"Некоторые сражения никогда не заканчиваются", – подумалось Гели.
– Не будем ворошить прошлое, – сказала она. – Что касается проекта «Тринити», теперь я в курсе того, что мне положено было знать уже давно.
– Ты понимаешь ситуацию? Понимаешь, что необходимо делать?
– Меня подробно просветили.
– Скоу трусоват, но ему не откажешь в таланте правильно действовать в кризисной ситуации.
– Ладно, прощай, – сказала Гели, но связь не отключила.
Она сдернула наушники и впилась взглядом в Скоу.
– Ну, – ухмыльнулся аэнбэшник, – похоже, теперь все мы в одной лодке?
– Похоже.
– Это не совсем тот ответ, которого я ожидаю.
– Меня тошнит от одной мысли, что такой человек, как Годин, будет вывалян посмертно в грязи – чтобы гады вроде вас и моего отца вышли сухими из воды. Рядом с Питером Годином вы сморчок никчемный.
Скоу впервые за весь разговор покраснел.
– Так вы согласны насчет Теннанта и Вайс? Оставляем их в живых и извиняемся перед ними: мол, простите, недоразумение вышло?
– Не спешите хоронить Година.
– И то верно.
– Мы, кстати, понятия не имеем, где сейчас наши беглецы. Хоть на телевидение иди и объявляй на всю страну: ребята, возвращайтесь, вас передумали убивать.
– Стало быть, не будем торопить события.
– Тем не менее я и сейчас не вполне уверена, нужен ли нам Теннант, который неизбежно начнет трепаться и рассказывать в высоких кабинетах свою версию происшедшего. Как ни крути, а связи у него большие. Неизвестно, что и кому он в уши надует. И чья правда верх возьмет.
Скоу глубокомысленно кивнул.
– Знаете что? Проблему Теннанта и Вайс я оставляю на ваше усмотрение. Действуйте по обстоятельствам. В случае чего постараемся обыграть факт их гибели так, как нам нужно.
– А вот это правильное решение, – кивнула Гели. – Я с ними сама разберусь.
Скоу встал и направился к двери.
– Есть еще вопросы? – спросил он напоследок.
– Только один. Почему Филдинг саботировал проект?
Скоу улыбнулся:
– Считал, что ученые не должны создавать вещи, которых они не понимают.
– Тогда зачем же он согласился участвовать в проекте?
– Очевидно, полагал, что впереди десятилетия работы. А на деле за два года была пройдена чуть ли не половина пути! Филдинг надеялся, что в процессе работы над проектом «Тринити» мы получим новые знания о мозге – задолго до создания работающего суперкомпьютера.
– Ну и как? Получили новые знания?
– Куда там! Если «Тринити» вдруг заработает именно так, как планировалось, у нас не будет ни малейшей возможности его контролировать!
Глава 25
Кровь бросилась в лицо Гели. Работа в «Тринити» наполняла ее гордостью и сознанием, что она превзошла отца. И вот победа оказалась иллюзорной.
– Мой отец работает на Година?
– Да.
– Сукин сын! Какого дьявола он и тут перебегает мне дорогу?
Раскрывать всю правду Скоу решительно не хотелось, однако он чувствовал, что Гели не станет сотрудничать с ним, пока он не расколется окончательно.
– Все просто. С самого начала практически всем в проекте «Тринити» тайно заправлял Годин. Ваш отец был нужен ему как влиятельная фигура в военной разведке. Хорст Бауэр из тех, кто решает, какие типы компьютеров нужны армии в Пентагоне и прочих центрах управления – к примеру, в форте Уачука.
Форт Уачука в штате Аризона был командным центром американской военной разведки, а ее отец – его начальником.
– Генерал Бауэр уже давно содействует фирме "Годин суперкомпьютинг" в получении заказов от армии, – сказал Скоу. – Именно его поддержка помогала Питеру побивать конкурентов.
– Вы хотите сказать, что мой отец брал взятки?
– Да еще какие! Годин регулярно переводил деньги на его секретный банковский счет – такой же, как и у меня. Как вы понимаете, я веду широкий образ жизни не на те гроши, что получаю от АНБ.
– Значит, мой отец – лицемерный сукин сын. А я-то думала, что хотя бы интересы страны для него святы… Впрочем, пора мне знать: подлец во всем подлец, а не только в чем-то одном!
– Ваш отец нисколько не навредил отечеству тем, что протежировал Годину. Годинские суперкомпьютеры во многом лучше машин его конкурентов. Генерал делал хорошее дело и попутно набивал карманы. Бизнес есть бизнес.
Казалось, шрам на лице Гели пульсировал от ярости.
– Армия – это служение, а не бизнес!
Скоу хихикнул.
– Вот уж не думал, что ваша голова полна романтических бредней!
– Да пошли вы…
– Так или иначе, когда у Питера появилась нужда в тайной лаборатории, он вспомнил про вашего отца. Некоторая сумма денег перешла из рук в руки, и генерал подыскал нам укромное местечко, куда посторонним доступа нет.
– А зачем наняли меня?
– Питер искал на эту работу человека определенного типа. Ваш отец предложил вас.
Гели опять зашагала по проходу. Кровь стучала в ее ушах.
– Он ведь обо всем знает, да? И что Годин на грани смерти, и что проект висит на волоске?
– Да, он в курсе всего. И на нашей стороне. Он тоже может поплатиться карьерой, если не подсуетится.
– Мне плевать на его карьеру. И на вашу тоже. Чтоб вы оба в аду горели!
– Гели, вы бы лучше не ругались, а просто позвонили папе и поговорили по душам.
– Тайная лаборатория «Тринити» находится в форте Уачука?
– Нет.
Этому Гели в первый момент не поверила. Там, на отдаленной аризонской базе, тысячи акров испытательных полигонов. Можно спрятать хоть сотню лабораторий.
С другой стороны, ее отец был дока в вопросах служебного выживания. Он не мог не просчитать заранее вариант неудачи проекта «Тринити» и наверняка оставил себе возможность в любой момент дистанцироваться от Година. У него хватило бы ума не затевать нелегальные дела на подведомственной ему территории.
Гели надела наушники и, нажав нужную клавишу, приказала компьютеру: "Генерал-майор Хорст Бауэр. Форт Уачука, штат Аризона".
Скоу облегченно вздохнул.
К телефону подошел адъютант генерала.
– Генерала Бауэра! – не заботясь о вежливости, сказала Гели.
– Генерал в данный момент занят. Что передать?
– Капитан, доложите ему немедленно, что звонит дочь.
– Не кладите трубку, пожалуйста.
Скоу явно наслаждался происходящим. Гели повернула кресло так, чтобы не видеть рожу стареющего прощелыги с дипломом лучшего американского университета.
Она мысленно представила себе отца. Высокий импозантный мужчина с типичной немецкой внешностью. Враги Хорста Бауэра описывали его как белокурую версию сыгранного Бертом Ланкастером генерала Джеймса Маттуна Скотта из фильма "Семь дней в мае". Что ж, сравнение справедливое. Во всеобщем восприятии он был жестким и придирчивым начальником. Однако Гели знала его с другой стороны, куда более отвратительной стороны – как бабника, который изменял жене на каждом шагу и имел за границей кучу незаконных детей. Нетерпеливый воспитатель, грубый и жестокий по натуре, он воспитывал непокладистую дочь рукоприкладством. Трагическая ирония ее жизни заключалась в том, что она во всем следовала по стопам человека, которого люто ненавидела. Причина была проста. Она ненавидела отца за то, что он в детстве нанес ей неизлечимые психические травмы, однако пассивную, безвольную и покорную мать презирала и походить на нее не хотела.
– Привет, Гели, – раздался в наушнике басистый голос, от которого каждая мышца напряглась. – Похоже, у тебя неприятности. В другое время ты мне никогда не звонишь.
– Что ты знаешь о проекте по созданию искусственного интеллекта?
– Шутишь? Я на такие неопределенные вопросы не отвечаю.
– Ладно, давай говорить конкретно. Я отвечаю за безопасность в лаборатории проекта «Тринити» в Северной Каролине. И вот мне говорят, что есть некая секретная лаборатория, которая работает над тем же. Что тебе о ней известно?
Ответом было долгое молчание. Затем Бауэр сказал:
– Кое-что известно.
– И ты не счел нужным сообщить мне об этом?
Сухой смешок на другом конце связи.
– Я и не подозревал, что мы с тобой опять друзья-приятели.
– Ты рекомендовал меня Годину для этой работы?
– А как бы иначе он тебя нашел?.. Но про свое участие в «Тринити» я помалкивал не по своей воле. Обычная тактика Година: каждый знает только свой кусочек правды. Поэтому ты не сердись, в таких делах свои законы. Если уж на то пошло, ты меня тоже не балуешь информацией. После восемнадцати ты практически ничего про свою жизнь мне не рассказывала. Все, что я про тебя знаю, стало известно из сплетен, разговоров с лечившими тебя врачами и полицейских протоколов.
"Некоторые сражения никогда не заканчиваются", – подумалось Гели.
– Не будем ворошить прошлое, – сказала она. – Что касается проекта «Тринити», теперь я в курсе того, что мне положено было знать уже давно.
– Ты понимаешь ситуацию? Понимаешь, что необходимо делать?
– Меня подробно просветили.
– Скоу трусоват, но ему не откажешь в таланте правильно действовать в кризисной ситуации.
– Ладно, прощай, – сказала Гели, но связь не отключила.
Она сдернула наушники и впилась взглядом в Скоу.
– Ну, – ухмыльнулся аэнбэшник, – похоже, теперь все мы в одной лодке?
– Похоже.
– Это не совсем тот ответ, которого я ожидаю.
– Меня тошнит от одной мысли, что такой человек, как Годин, будет вывалян посмертно в грязи – чтобы гады вроде вас и моего отца вышли сухими из воды. Рядом с Питером Годином вы сморчок никчемный.
Скоу впервые за весь разговор покраснел.
– Так вы согласны насчет Теннанта и Вайс? Оставляем их в живых и извиняемся перед ними: мол, простите, недоразумение вышло?
– Не спешите хоронить Година.
– И то верно.
– Мы, кстати, понятия не имеем, где сейчас наши беглецы. Хоть на телевидение иди и объявляй на всю страну: ребята, возвращайтесь, вас передумали убивать.
– Стало быть, не будем торопить события.
– Тем не менее я и сейчас не вполне уверена, нужен ли нам Теннант, который неизбежно начнет трепаться и рассказывать в высоких кабинетах свою версию происшедшего. Как ни крути, а связи у него большие. Неизвестно, что и кому он в уши надует. И чья правда верх возьмет.
Скоу глубокомысленно кивнул.
– Знаете что? Проблему Теннанта и Вайс я оставляю на ваше усмотрение. Действуйте по обстоятельствам. В случае чего постараемся обыграть факт их гибели так, как нам нужно.
– А вот это правильное решение, – кивнула Гели. – Я с ними сама разберусь.
Скоу встал и направился к двери.
– Есть еще вопросы? – спросил он напоследок.
– Только один. Почему Филдинг саботировал проект?
Скоу улыбнулся:
– Считал, что ученые не должны создавать вещи, которых они не понимают.
– Тогда зачем же он согласился участвовать в проекте?
– Очевидно, полагал, что впереди десятилетия работы. А на деле за два года была пройдена чуть ли не половина пути! Филдинг надеялся, что в процессе работы над проектом «Тринити» мы получим новые знания о мозге – задолго до создания работающего суперкомпьютера.
– Ну и как? Получили новые знания?
– Куда там! Если «Тринити» вдруг заработает именно так, как планировалось, у нас не будет ни малейшей возможности его контролировать!
Глава 25
Мы выбрали дешевый мотель в Арлингтоне – напротив Вашингтона, на другом берегу Потомака. Мотель из тех, где не поднимают удивленно брови, если гость предпочитает платить не карточкой, а наличными. Одна комната, две двуспальных кровати, ванная, телевизор и телефон. Рейчел тут же сбросила с себя ненавистный камуфляжный наряд и пошла под душ. Я проводил ее любопытным взглядом до двери ванной. Рейчел в джинсах была для меня огромным сюрпризом – после того как я неделями видел ее только в строгой юбке и блузке. Теперь она – без всяких комплексов – разделась при мне до нижнего белья. Все это решительно изменило мое уже сложившееся мнение о ней. Кожа упругая, мускулы крепкие – в тридцать пять лет так выглядит только тот, кто хоть немного занимается спортом. Это не очень согласовывалось с образом университетского врача, одержимого работой. Очевидно, тут сыграл положительную роль ее почти болезненный аккуратизм – свое тело она пыталась содержать в таком же порядке, как и вещи в своей комнате.
Я достал из пикапа нашу нормальную одежду, купил в автомате на автостоянке "Вашингтон пост" и две бутылки «Дасани» и вернулся в комнату. Из щели под дверью ванной валил густой пар. Я переоделся, сел на кровать, прислонившись к спинке, и включил Си-эн-эн. Никаких беглецов в федеральном розыске не упомянули, поэтому я начал просматривать криминальный раздел в "Вашингтон пост".
К поездке в Израиль мы начали готовиться уже во время восьмичасового путешествия в Теннеси. Прежде всего нужно было раздобыть новые паспорта. На берегу Роанка мы остановились, и Рейчел из телефона-автомата позвонила своей бывшей пациентке. Та дала ей номер контактного телефона в Вашингтоне и велела переждать один час. В течение того часа кто-нибудь позвонит туда и поручится за Рейчел.
Набрав полученный номер, Рейчел выслушала инструкции: быть завтра в одиннадцать утра в кафе на вокзале Юнион-стейшн; иметь наготове фотографии для паспортов и карточку с полными именами и датами рождения. Все это она должна отдать тому, кто придет на встречу. На вопрос о сроках ей ответили: обычно достаточно сорока восьми часов.
Между Лексингтоном и шестьдесят шестой федеральной автострадой мы вдруг сообразили, что у нас возникнет проблема с кредитными карточками. Покупка дорогих авиабилетов в Израиль за наличные возбудит нездоровый интерес в аэропорту. Плюс странноватый факт, что у нас не забронированы места в гостинице. Кто-либо из друзей или родственников должен был зарезервировать на наши новые имена комнату в иерусалимской гостинице, используя законные кредитные карточки.
У меня не было живых родственников, а все друзья и приятели, вне сомнения, находились под колпаком у АНБ. Обращаться к родителям Рейчел, к ее бывшему мужу или ее друзьям было опасно по той же причине. В конце концов Рейчел вспомнила профессора, за которого она чуть не выскочила замуж, когда училась в Колумбийском университете. Еврей, он часто посещал Израиль и был лично предан Рейчел. Я усомнился, согласится ли он заказать авиабилеты и забронировать места в гостинице на какие-то чужие имена. Но Рейчел уверила меня, что он выполнит все, о чем она ни попросит, даром что они уже несколько лет не общались. По пути в Вашингтон она трижды пыталась дозвониться ему. Его секретарша наотрез отказалась дать номер его сотового, а Рейчел, по понятным причинам, не могла оставить номер своего.
Из ванной, напуская в комнату клубы пара, появилась Рейчел, завернутая в два полотенца: большое вокруг тела, маленькое вокруг головы.
– Забирайтесь и вы под душ! Такой кайф! Снова чувствую себя человеком.
– Вначале надо еще раз попробовать дозвониться до вашего друга. Я принес вашу старую одежду. Мятая и несвежая, но другой нет.
Рейчел устало улыбнулась.
– Полцарства за фланелевую пижаму!
– Завтра купим одежду. Если очень не терпится, то прямо сегодня вечером. Дозвонитесь в Вашингтон – и пойдем на поиски.
У Рейчел был огорченный вид.
– А нельзя нам сперва немного поспать?
– Забронировать места в гостинице нужно побыстрее. Только тот не привлекает к себе внимания, кто резервирует отель за несколько недель до приезда. Мы и так выбиваемся из образа обычных туристов.
– Стало быть, одеваться?
Я кивнул.
Рейчел села на край кровати и принялась сушить волосы феном.
– Если вас не смутит мое предложение, то во время путешествия нам лучше всего выдавать себя за супружескую пару.
Она повернулась и лукаво посмотрела на меня.
– Похожа я на женщину, которую может смутить подобное предложение?
– Ну и замечательно. Гора с плеч. Тогда выберем себе общую фамилию. Лучше еврейскую, да?
– Глупости. Любой израильтянин в две секунды разоблачит вас как самозванца. Лучше вариант положительной еврейской девушки, которую угораздило в порыве чувств выскочить замуж за гоя. Разговоры на эту тему предоставьте мне.
Прихватив с покрывала свою рубашку, Рейчел отправилась обратно в ванную комнату. Я слышал, как она вешала влажное полотенце. Вернулась она в рубашке, которая хоть и доходила до середины бедра, но, благо под ней ничего больше не было, оставляла воображению мало работы.
– Я должна хоть ненадолго прилечь. Будете готовы – разбудите.
Я посмотрел на часы – без четверти шесть. Позволить Рейчел заснуть было бы опрометчиво. С другой стороны, на улицу до темноты лучше не выходить. Впрочем, я тоже нуждался в отдыхе. После двух почти бессонных суток я чувствовал какую-то одурелость, да и мышцы, которые я не напрягал как следует уже много лет, мучительно ныли.
Юркнув под одеяло на своей кровати, Рейчел легла на живот и повернула лицо в мою сторону. Глаза были затуманены усталостью, но на губах играла слабая улыбка.
– Соображаю с трудом, – сказала она. – А вы?
– Тоже как пришибленный.
– Знаете, почему я здесь, с вами?
– Потому что боитесь смерти?
– Нет. Потому что не жить я боюсь больше, чем умереть. Звучит по-идиотски, да?
– Не совсем. Но я понимаю.
Рейчел перевернулась на спину, натянула простыню до подбородка и задумчиво уставилась в потолок.
– Ни черта вы не понимаете. Мой сын умер. Семейная жизнь развалилась. Что мне, собственно, терять?
Рейчел всегда удивляла меня, однако она впервые говорила как слегка тронутая.
– Наверняка вас бесконечно уважают и ценят пациенты…
– А-а, бросьте. Умри я завтра, мои пациенты найдут себе другого врача и не заметят разницы. Да и большая ли это радость: сидеть днями в своем кабинете и выслушивать несчастных людей? У одного депрессия, у другого фобия, третий просто зол на весь мир, а четвертый – законченный параноик. Слушаю рассказы страдальцев и пробую разобраться в их проблемах. А потом заполняю истории болезни. Не живу, а только в чужих жизнях копаюсь…
Она странно улыбнулась.
– Сегодня все иначе. Сегодня человек, который, согласно моему диагнозу, страдает галлюцинациями, втянул меня в одну из них. Я – Алиса, шагнувшая в Зазеркалье. За мной гоняются и пытаются убить, но я все еще жива. И теперь вот собираюсь лететь в Израиль. Потому что мой пациент родил бредовую идею податься в Иерусалим. Потому что человек, которого я, в сущности, бесконечно уважаю, внезапно возомнил, что он – Иисус Христос.
– Вы лучше поспите…
– Сон не изменит мои чувства.
Эта фраза показалась мне тогда непонятной. Я лег на бок и, подперев подбородок ладонью, уставился на Рейчел. Мы смотрели друг на друга через проход между кроватями.
– Послушайте, вы, собственно, о чем? – спросил я.
Глаза Рейчел, как когда-то в ее кабинете, смотрели мне прямо в душу, с легкостью проникая сквозь стену, возведенную мной после гибели семьи. Она загадочно улыбалась.
– Честно говоря, я и сама не знаю, что имею в виду… А вы разве не хотите принять душ?
Ее взгляд был откровеннее слов. Я вскочил и пошел в ванную, по пути срывая с себя грязную одежду. После двух дней жизни зайца, убегающего от охотника, горячий душ ублажал не только тело, но и душу. Поначалу неприятно пощипывало шею и руки, исцарапанные колючками, однако мускулы мало-помалу сладостно расслабились под струями воды. Открывая крошечный гостиничный флакончик с шампунем, я вспомнил разметавшиеся по подушке темные волосы Рейчел и решил поторапливаться. Рейчел измотана не меньше моего и не сможет долго бороться со сном. Я вытерся, завернулся в сухое полотенце и мигом был в проходе между кроватями.
Рейчел по-прежнему лежала на спине, но теперь с закрытыми глазами, дыша глубоко и ровно. Я мысленно чертыхнулся. Нет, она не виновата, что сон ее таки сморил. За эти два дня она столько натерпелась, столько перенесла – и неожиданно для себя оказалась черт знает где! Я снял полотенце с бедер, присел на край своей кровати и начал вытирать волосы. Буквально через несколько секунд меня так потянуло в сон, что полотенце замерло у меня на макушке и я готов был заснуть прямо так, сидя.
Но тут смуглая стройная рука потянулась через проход между кроватями и коснулась моего колена. Затем ладонь Рейчел несколько раз открылась и закрылась, словно что-то искала. Когда я вложил свою ладонь в ее ладонь, пальцы Рейчел сомкнулись – и она с неожиданной силой потянула меня к себе на кровать. Я лег рядом с ней, она повернулась ко мне, наконец открыла глаза, и наши взгляды встретились.
– Вообразил, что я заснула? – кокетливо спросила Рейчел, глядя на меня широко распахнутыми бездонными черными глазами.
– Ты действительно заснула.
– А сейчас я вижу сладкий сон?
Я улыбнулся:
– Возможно, это галлюцинация.
– Ура! Значит, можно делать все, что хочется!
– Совершенно верно.
Она придвинулась ко мне еще ближе и поцеловала меня. По тому, как были напряжены ее налитые кровью губы и с каким самозабвенным исступлением она длила и длила этот поцелуй, я понял, что она мечтала о нем уже давно. Я чуть отодвинулся, расстегнул пуговицы ее рубашки и опять привлек ее к себе.
Она тихо рассмеялась.
– Ты думал об этом во время наших сеансов? – спросила она.
– Никогда.
– Врунишка!
– Ну, может, раз или два.
Она поцеловала меня снова, и по тому, как скользили ее руки, я угадал, что мы избежим неловкой суматохи первого раза. Это были прикосновения знающей и уверенной в себе женщины. Она была вся сосредоточена на мне. И мне подумалось: нет ничего чудеснее говорливой интеллектуалки, когда она решает, что слова могут подождать.
Теперь я смотрел на нее совсем другими глазами. После трех месяцев сохранения профессиональной дистанции она отдалась мне полностью и самозабвенно. То, что мы делали с ней перед тем, как заснуть, казалось мне в сто раз большей галлюцинацией, чем все мои нарколептические сны. Но это было, и было в реальности, и было прекрасно.
Хотя Рейчел крайне нуждалась во сне, мне все же пришлось ее разбудить. Я сел на кровати, сделал несколько долгих глотков минеральной воды из бутылки и легко потеребил Рейчел за плечо. Я боялся, что она проснется такой же перепуганной, как в пикапе. Однако на этот раз она сначала поворочалась, потом на ощупь нашла мою руку и сжала ее.
– Привет, – сказал я. – Как себя чувствуешь?
Она наконец открыла глаза, но ничего не ответила. Вместо этого сделала глубокий вдох, привстала на постели и обняла меня. Я тоже обнял ее, с горьковатой мыслью: отчего все это не произошло раньше – в другом месте и в более удачный момент моей жизни?
– Нам очень нужно дозвониться до твоего друга. Придется вставать.
– Разве нельзя позвонить прямо из комнаты?
– Нет. Ты дружила с этим парнем, когда училась в медицинском колледже. А значит, вполне вероятно, что АНБ это известно и они прослушивают его телефон. В принципе можно за считанные секунды определить, откуда поступил звонок. Если дозвонимся, нам следует пронаблюдать за телефоном-автоматом, которым мы воспользовались. Если телефон твоего друга прослушивают, непременно кто-нибудь прикатит.
– Ладно, – сказала Рейчел и озорно чмокнула меня в губы. – Раз надо – значит, надо.
Я видел, как она набрала номер – и почти тут же заулыбалась и округлила пальцы в значок "о'кей". Разговор затягивался, поэтому я решил, что все хорошо. И действительно Рейчел начала зачитывать с бумажки наши вымышленные фамилии. Мистер и миссис Джон Дэвид Стивенс. В качестве своей девичьей фамилии Рейчел выбрала фамилию Горовиц, и в ее паспорте будет стоять Ханна Горовиц Стивенс. Пока она беседовала со своим давним воздыхателем, я подумал, что этот врач, похоже, очень любил ее, если готов оказать такую странную услугу после пятнадцати лет разлуки.
Наконец Рейчел повесила трубку и вернулась в пикап.
– Все в порядке? – спросил я.
– Без проблем. Он забронирует и авиабилеты, и гостиницу, и даже пару экскурсионных туров.
– Вылет, как и договаривались, из Нью-Йорка?
Чтобы поменьше рисковать, нам не следовало задерживаться в Вашингтоне дольше необходимого.
– Да, из аэропорта Кеннеди.
– А кто этот наш благодетель?
– Адам Штерн. Акушер-гинеколог из Манхэттена. У самого уже четверо детей.
– Видно, он тебя крепко любил когда-то.
Рейчел отозвалась с кокетливой улыбкой:
– Кто меня раз полюбил, тот уже никогда не выбросит из головы!
Я остановил машину метрах в двухстах от бензоколонки и оставил мотор включенным. Отсюда мне был виден телефон-автомат, с которого звонила Рейчел.
– Адам говорит, что в эту неделю самый большой наплыв туристов, – сказала она. – Пасха в Иерусалиме примерно то же самое, что Марди Гра[12] в Новом Орлеане. Море людей.
– Нам это только на руку.
– Зато могут быть трудности с билетами. Если не получится с израильской авиакомпанией «Эль-Аль», Адам обещал перепробовать другие варианты.
– Да нам безразлично, каким самолетом. Лишь бы долететь.
Мы довольно долго сидели молча, слушая шум вхолостую работающего двигателя. У телефона-автомата не наблюдалось никакой суеты. Сколько надо ждать и через какое время АНБ может отреагировать, я, говоря по совести, не знал. Я положил свою руку на руку Рейчел.
– Все в порядке?
Рейчел кивнула, но глаз на меня не подняла.
– Впервые за долгое время я после секса не раскаиваюсь в содеянном…
Я ласково сжал ее руку. И тут она наконец посмотрела мне в глаза. Несмотря на шутливый тон последней фразы, в ее глазах стояли слезы. Я понял, что она говорит правду, – она давно жила без настоящей близости. Возможно, так же долго, как и я.
– Я счастлив, что ты здесь, со мной. И счастлив, что ты летишь со мной в Израиль. Без тебя у меня ничего бы не получилось.
Она высвободила свою руку из моей, чтобы вытереть слезы.
Я еще раз посмотрел на телефон. Возле него никого не было. Конечно, разумнее подождать хотя бы час, но мне не хотелось мучить Рейчел.
– Думаю, порядок, можно уезжать, – сказал я. – Теперь отоспимся до упора?
– Нет, сперва по чизбургеру. А уж потом спать, спать, спать…
Недалеко от Капитолийского холма мы нашли фотоателье и через двадцать минут получили фотографии для паспортов, которые нам предстояло отдать связной в кафе на вашингтонском вокзале Юнион-стейшн. По мере приближения к всегда оживленным кварталам вокруг вокзала количество пешеходов увеличивалось, а я начал нервничать. Вашингтон – первый город в списке лакомых целей для террористов, поэтому в столице полным-полно камер наблюдения: у каждого важного общественного здания и крупного торгового центра. Камеры по большей части надежно закамуфлированы, но они существуют и работают круглые сутки. И я знал, что АНБ имеет техническую возможность распознавать лица на видеопленке. Поэтому я сделал крюк, только бы не проезжать мимо главного входа, и припарковал машину к востоку от Юнион-стейшн.
Я достал из пикапа нашу нормальную одежду, купил в автомате на автостоянке "Вашингтон пост" и две бутылки «Дасани» и вернулся в комнату. Из щели под дверью ванной валил густой пар. Я переоделся, сел на кровать, прислонившись к спинке, и включил Си-эн-эн. Никаких беглецов в федеральном розыске не упомянули, поэтому я начал просматривать криминальный раздел в "Вашингтон пост".
К поездке в Израиль мы начали готовиться уже во время восьмичасового путешествия в Теннеси. Прежде всего нужно было раздобыть новые паспорта. На берегу Роанка мы остановились, и Рейчел из телефона-автомата позвонила своей бывшей пациентке. Та дала ей номер контактного телефона в Вашингтоне и велела переждать один час. В течение того часа кто-нибудь позвонит туда и поручится за Рейчел.
Набрав полученный номер, Рейчел выслушала инструкции: быть завтра в одиннадцать утра в кафе на вокзале Юнион-стейшн; иметь наготове фотографии для паспортов и карточку с полными именами и датами рождения. Все это она должна отдать тому, кто придет на встречу. На вопрос о сроках ей ответили: обычно достаточно сорока восьми часов.
Между Лексингтоном и шестьдесят шестой федеральной автострадой мы вдруг сообразили, что у нас возникнет проблема с кредитными карточками. Покупка дорогих авиабилетов в Израиль за наличные возбудит нездоровый интерес в аэропорту. Плюс странноватый факт, что у нас не забронированы места в гостинице. Кто-либо из друзей или родственников должен был зарезервировать на наши новые имена комнату в иерусалимской гостинице, используя законные кредитные карточки.
У меня не было живых родственников, а все друзья и приятели, вне сомнения, находились под колпаком у АНБ. Обращаться к родителям Рейчел, к ее бывшему мужу или ее друзьям было опасно по той же причине. В конце концов Рейчел вспомнила профессора, за которого она чуть не выскочила замуж, когда училась в Колумбийском университете. Еврей, он часто посещал Израиль и был лично предан Рейчел. Я усомнился, согласится ли он заказать авиабилеты и забронировать места в гостинице на какие-то чужие имена. Но Рейчел уверила меня, что он выполнит все, о чем она ни попросит, даром что они уже несколько лет не общались. По пути в Вашингтон она трижды пыталась дозвониться ему. Его секретарша наотрез отказалась дать номер его сотового, а Рейчел, по понятным причинам, не могла оставить номер своего.
Из ванной, напуская в комнату клубы пара, появилась Рейчел, завернутая в два полотенца: большое вокруг тела, маленькое вокруг головы.
– Забирайтесь и вы под душ! Такой кайф! Снова чувствую себя человеком.
– Вначале надо еще раз попробовать дозвониться до вашего друга. Я принес вашу старую одежду. Мятая и несвежая, но другой нет.
Рейчел устало улыбнулась.
– Полцарства за фланелевую пижаму!
– Завтра купим одежду. Если очень не терпится, то прямо сегодня вечером. Дозвонитесь в Вашингтон – и пойдем на поиски.
У Рейчел был огорченный вид.
– А нельзя нам сперва немного поспать?
– Забронировать места в гостинице нужно побыстрее. Только тот не привлекает к себе внимания, кто резервирует отель за несколько недель до приезда. Мы и так выбиваемся из образа обычных туристов.
– Стало быть, одеваться?
Я кивнул.
Рейчел села на край кровати и принялась сушить волосы феном.
– Если вас не смутит мое предложение, то во время путешествия нам лучше всего выдавать себя за супружескую пару.
Она повернулась и лукаво посмотрела на меня.
– Похожа я на женщину, которую может смутить подобное предложение?
– Ну и замечательно. Гора с плеч. Тогда выберем себе общую фамилию. Лучше еврейскую, да?
– Глупости. Любой израильтянин в две секунды разоблачит вас как самозванца. Лучше вариант положительной еврейской девушки, которую угораздило в порыве чувств выскочить замуж за гоя. Разговоры на эту тему предоставьте мне.
Прихватив с покрывала свою рубашку, Рейчел отправилась обратно в ванную комнату. Я слышал, как она вешала влажное полотенце. Вернулась она в рубашке, которая хоть и доходила до середины бедра, но, благо под ней ничего больше не было, оставляла воображению мало работы.
– Я должна хоть ненадолго прилечь. Будете готовы – разбудите.
Я посмотрел на часы – без четверти шесть. Позволить Рейчел заснуть было бы опрометчиво. С другой стороны, на улицу до темноты лучше не выходить. Впрочем, я тоже нуждался в отдыхе. После двух почти бессонных суток я чувствовал какую-то одурелость, да и мышцы, которые я не напрягал как следует уже много лет, мучительно ныли.
Юркнув под одеяло на своей кровати, Рейчел легла на живот и повернула лицо в мою сторону. Глаза были затуманены усталостью, но на губах играла слабая улыбка.
– Соображаю с трудом, – сказала она. – А вы?
– Тоже как пришибленный.
– Знаете, почему я здесь, с вами?
– Потому что боитесь смерти?
– Нет. Потому что не жить я боюсь больше, чем умереть. Звучит по-идиотски, да?
– Не совсем. Но я понимаю.
Рейчел перевернулась на спину, натянула простыню до подбородка и задумчиво уставилась в потолок.
– Ни черта вы не понимаете. Мой сын умер. Семейная жизнь развалилась. Что мне, собственно, терять?
Рейчел всегда удивляла меня, однако она впервые говорила как слегка тронутая.
– Наверняка вас бесконечно уважают и ценят пациенты…
– А-а, бросьте. Умри я завтра, мои пациенты найдут себе другого врача и не заметят разницы. Да и большая ли это радость: сидеть днями в своем кабинете и выслушивать несчастных людей? У одного депрессия, у другого фобия, третий просто зол на весь мир, а четвертый – законченный параноик. Слушаю рассказы страдальцев и пробую разобраться в их проблемах. А потом заполняю истории болезни. Не живу, а только в чужих жизнях копаюсь…
Она странно улыбнулась.
– Сегодня все иначе. Сегодня человек, который, согласно моему диагнозу, страдает галлюцинациями, втянул меня в одну из них. Я – Алиса, шагнувшая в Зазеркалье. За мной гоняются и пытаются убить, но я все еще жива. И теперь вот собираюсь лететь в Израиль. Потому что мой пациент родил бредовую идею податься в Иерусалим. Потому что человек, которого я, в сущности, бесконечно уважаю, внезапно возомнил, что он – Иисус Христос.
– Вы лучше поспите…
– Сон не изменит мои чувства.
Эта фраза показалась мне тогда непонятной. Я лег на бок и, подперев подбородок ладонью, уставился на Рейчел. Мы смотрели друг на друга через проход между кроватями.
– Послушайте, вы, собственно, о чем? – спросил я.
Глаза Рейчел, как когда-то в ее кабинете, смотрели мне прямо в душу, с легкостью проникая сквозь стену, возведенную мной после гибели семьи. Она загадочно улыбалась.
– Честно говоря, я и сама не знаю, что имею в виду… А вы разве не хотите принять душ?
Ее взгляд был откровеннее слов. Я вскочил и пошел в ванную, по пути срывая с себя грязную одежду. После двух дней жизни зайца, убегающего от охотника, горячий душ ублажал не только тело, но и душу. Поначалу неприятно пощипывало шею и руки, исцарапанные колючками, однако мускулы мало-помалу сладостно расслабились под струями воды. Открывая крошечный гостиничный флакончик с шампунем, я вспомнил разметавшиеся по подушке темные волосы Рейчел и решил поторапливаться. Рейчел измотана не меньше моего и не сможет долго бороться со сном. Я вытерся, завернулся в сухое полотенце и мигом был в проходе между кроватями.
Рейчел по-прежнему лежала на спине, но теперь с закрытыми глазами, дыша глубоко и ровно. Я мысленно чертыхнулся. Нет, она не виновата, что сон ее таки сморил. За эти два дня она столько натерпелась, столько перенесла – и неожиданно для себя оказалась черт знает где! Я снял полотенце с бедер, присел на край своей кровати и начал вытирать волосы. Буквально через несколько секунд меня так потянуло в сон, что полотенце замерло у меня на макушке и я готов был заснуть прямо так, сидя.
Но тут смуглая стройная рука потянулась через проход между кроватями и коснулась моего колена. Затем ладонь Рейчел несколько раз открылась и закрылась, словно что-то искала. Когда я вложил свою ладонь в ее ладонь, пальцы Рейчел сомкнулись – и она с неожиданной силой потянула меня к себе на кровать. Я лег рядом с ней, она повернулась ко мне, наконец открыла глаза, и наши взгляды встретились.
– Вообразил, что я заснула? – кокетливо спросила Рейчел, глядя на меня широко распахнутыми бездонными черными глазами.
– Ты действительно заснула.
– А сейчас я вижу сладкий сон?
Я улыбнулся:
– Возможно, это галлюцинация.
– Ура! Значит, можно делать все, что хочется!
– Совершенно верно.
Она придвинулась ко мне еще ближе и поцеловала меня. По тому, как были напряжены ее налитые кровью губы и с каким самозабвенным исступлением она длила и длила этот поцелуй, я понял, что она мечтала о нем уже давно. Я чуть отодвинулся, расстегнул пуговицы ее рубашки и опять привлек ее к себе.
Она тихо рассмеялась.
– Ты думал об этом во время наших сеансов? – спросила она.
– Никогда.
– Врунишка!
– Ну, может, раз или два.
Она поцеловала меня снова, и по тому, как скользили ее руки, я угадал, что мы избежим неловкой суматохи первого раза. Это были прикосновения знающей и уверенной в себе женщины. Она была вся сосредоточена на мне. И мне подумалось: нет ничего чудеснее говорливой интеллектуалки, когда она решает, что слова могут подождать.
* * *
Я проснулся в панической уверенности, что мы проспали слишком долго и звонить уже поздно. Комнату освещал невыключенный и что-то бормочущий телевизор. Часы на прикроватной тумбочке высвечивали "23:30". Рейчел лежала на спине; одна рука на груди, другая – на моем бедре.Теперь я смотрел на нее совсем другими глазами. После трех месяцев сохранения профессиональной дистанции она отдалась мне полностью и самозабвенно. То, что мы делали с ней перед тем, как заснуть, казалось мне в сто раз большей галлюцинацией, чем все мои нарколептические сны. Но это было, и было в реальности, и было прекрасно.
Хотя Рейчел крайне нуждалась во сне, мне все же пришлось ее разбудить. Я сел на кровати, сделал несколько долгих глотков минеральной воды из бутылки и легко потеребил Рейчел за плечо. Я боялся, что она проснется такой же перепуганной, как в пикапе. Однако на этот раз она сначала поворочалась, потом на ощупь нашла мою руку и сжала ее.
– Привет, – сказал я. – Как себя чувствуешь?
Она наконец открыла глаза, но ничего не ответила. Вместо этого сделала глубокий вдох, привстала на постели и обняла меня. Я тоже обнял ее, с горьковатой мыслью: отчего все это не произошло раньше – в другом месте и в более удачный момент моей жизни?
– Нам очень нужно дозвониться до твоего друга. Придется вставать.
– Разве нельзя позвонить прямо из комнаты?
– Нет. Ты дружила с этим парнем, когда училась в медицинском колледже. А значит, вполне вероятно, что АНБ это известно и они прослушивают его телефон. В принципе можно за считанные секунды определить, откуда поступил звонок. Если дозвонимся, нам следует пронаблюдать за телефоном-автоматом, которым мы воспользовались. Если телефон твоего друга прослушивают, непременно кто-нибудь прикатит.
– Ладно, – сказала Рейчел и озорно чмокнула меня в губы. – Раз надо – значит, надо.
* * *
Я помнил, что на достаточно уединенной бензоколонке в пяти милях к западу от мотеля я видел телефон-автомат. Туда мы и направились. Припарковав машину так, чтобы было хорошо видно шоссе в обоих направлениях, я послал Рейчел звонить, вручив телефонную карту, купленную в киоске около мотеля.Я видел, как она набрала номер – и почти тут же заулыбалась и округлила пальцы в значок "о'кей". Разговор затягивался, поэтому я решил, что все хорошо. И действительно Рейчел начала зачитывать с бумажки наши вымышленные фамилии. Мистер и миссис Джон Дэвид Стивенс. В качестве своей девичьей фамилии Рейчел выбрала фамилию Горовиц, и в ее паспорте будет стоять Ханна Горовиц Стивенс. Пока она беседовала со своим давним воздыхателем, я подумал, что этот врач, похоже, очень любил ее, если готов оказать такую странную услугу после пятнадцати лет разлуки.
Наконец Рейчел повесила трубку и вернулась в пикап.
– Все в порядке? – спросил я.
– Без проблем. Он забронирует и авиабилеты, и гостиницу, и даже пару экскурсионных туров.
– Вылет, как и договаривались, из Нью-Йорка?
Чтобы поменьше рисковать, нам не следовало задерживаться в Вашингтоне дольше необходимого.
– Да, из аэропорта Кеннеди.
– А кто этот наш благодетель?
– Адам Штерн. Акушер-гинеколог из Манхэттена. У самого уже четверо детей.
– Видно, он тебя крепко любил когда-то.
Рейчел отозвалась с кокетливой улыбкой:
– Кто меня раз полюбил, тот уже никогда не выбросит из головы!
Я остановил машину метрах в двухстах от бензоколонки и оставил мотор включенным. Отсюда мне был виден телефон-автомат, с которого звонила Рейчел.
– Адам говорит, что в эту неделю самый большой наплыв туристов, – сказала она. – Пасха в Иерусалиме примерно то же самое, что Марди Гра[12] в Новом Орлеане. Море людей.
– Нам это только на руку.
– Зато могут быть трудности с билетами. Если не получится с израильской авиакомпанией «Эль-Аль», Адам обещал перепробовать другие варианты.
– Да нам безразлично, каким самолетом. Лишь бы долететь.
Мы довольно долго сидели молча, слушая шум вхолостую работающего двигателя. У телефона-автомата не наблюдалось никакой суеты. Сколько надо ждать и через какое время АНБ может отреагировать, я, говоря по совести, не знал. Я положил свою руку на руку Рейчел.
– Все в порядке?
Рейчел кивнула, но глаз на меня не подняла.
– Впервые за долгое время я после секса не раскаиваюсь в содеянном…
Я ласково сжал ее руку. И тут она наконец посмотрела мне в глаза. Несмотря на шутливый тон последней фразы, в ее глазах стояли слезы. Я понял, что она говорит правду, – она давно жила без настоящей близости. Возможно, так же долго, как и я.
– Я счастлив, что ты здесь, со мной. И счастлив, что ты летишь со мной в Израиль. Без тебя у меня ничего бы не получилось.
Она высвободила свою руку из моей, чтобы вытереть слезы.
Я еще раз посмотрел на телефон. Возле него никого не было. Конечно, разумнее подождать хотя бы час, но мне не хотелось мучить Рейчел.
– Думаю, порядок, можно уезжать, – сказал я. – Теперь отоспимся до упора?
– Нет, сперва по чизбургеру. А уж потом спать, спать, спать…
* * *
Отоспаться по-настоящему не удалось. Уже в девять тридцать утра мы переехали Мемориал-Бридж и катили в сторону мемориала Линкольна. Последний раз я был в Вашингтоне, когда снимался документальный сериал по моей книге.Недалеко от Капитолийского холма мы нашли фотоателье и через двадцать минут получили фотографии для паспортов, которые нам предстояло отдать связной в кафе на вашингтонском вокзале Юнион-стейшн. По мере приближения к всегда оживленным кварталам вокруг вокзала количество пешеходов увеличивалось, а я начал нервничать. Вашингтон – первый город в списке лакомых целей для террористов, поэтому в столице полным-полно камер наблюдения: у каждого важного общественного здания и крупного торгового центра. Камеры по большей части надежно закамуфлированы, но они существуют и работают круглые сутки. И я знал, что АНБ имеет техническую возможность распознавать лица на видеопленке. Поэтому я сделал крюк, только бы не проезжать мимо главного входа, и припарковал машину к востоку от Юнион-стейшн.