Страница:
В 1994 году один ученый из лабораторий компании «Белл» выдвинул и обосновал гипотезу, что на основе принципов квантовой физики можно построить компьютер, который будет способен взломать любой из современных электронных кодов, притом мгновенно. Про квантовую физику Гели только слышала, но достаточно было простой смекалки, чтобы понять, почему квантовый компьютер произведет революцию в мире. Современное цифровое шифрование базируется на математических операциях умопомрачительной сложности. Его используют и банки, и корпорации, и правительственные организации. «Заурядные» суперкомпьютеры – вроде тех, что сейчас использует АНБ, – взламывают шифры путем банального перебора вариантов: так подбирают ключ к замку из связки ключей, только тут речь о связке из запредельного количества ключей. Процесс взлома, невзирая на чудовищную быстроту суперкомпьютеров, занимает порой сотни часов. Но квантовый компьютер – в теории – мог пробовать все возможные ключи одновременно. Неправильные ключи разом аннулируют друг друга, оставляя только подходящий. На это нужны не часы, не минуты. Квантовый компьютер мог бы взламывать цифровые шифры мгновенно, по щелчку пальцев. Такая машина похоронит современные принципы шифрования, а страна, которая будет иметь это чудо, получит решающее стратегическое преимущество перед другими державами.
Ввиду потенциальной ценности квантового суперкомпьютера, АНБ вплотную занялось его созданием. Проект был наречен «Призрачным» (намек на определение, данное Альбертом Эйнштейном бесконтактному взаимовлиянию некоторых квантовых частиц). Руководителем назначили Джона Скоу. Однако название проекта оказалось пророческим. Спустя семь лет и спустив 600 миллионов долларов из тайного бюджета АНБ, команда Скоу не могла представить рабочий образец, который был бы способен конкурировать хотя бы с карманным компьютером.
Карьера Скоу на том бы и закончилась, но тут ему вдруг позвонил Питер Годин, который на протяжении многих лет успешно строил «стандартные» суперкомпьютеры по заказу АНБ. Годин предлагал сотворить машину, которая произведет в мире не меньший переворот, чем квантовый компьютер. У Година был манок, против которого правительство устоять не могло: его машину можно было построить, опираясь на уже существующие технологии! Надо, мол, их только немного улучшить. Больше того, после беседы с Эндрю Филдингом, звездой квантовой физики, который уже согласился работать над новым проектом, Годин утверждал, что его сверхсуперкомпьютер будет попутно иметь и квантовые способности универсальной отмычки ко всем современным шифровальным кодам!
Соблазнив президента сочными обещаниями, Годин сумел добиться практически всего, чего требовал. Ему уже ни в чем не было отказа. Своя территория и специальные помещения для создания новой машины – пожалуйста. Неограниченный доступ к тайным правительственным финансовым фондам – пожалуйста. Словом, по размаху дело быстро опередило "Манхэттенский проект", благодаря которому США в кратчайший срок получили атомную бомбу. К тому же Годин имел право нанимать и увольнять ученых по собственному усмотрению. Со стороны правительства за проектом надзирал Джон Скоу, с которым у Година были давние доверительные отношения (много лет назад он дал крупную взятку Скоу, чтобы тот предпочел проект его машины предложению Крэя и занялся именно годинским вариантом в своем Центре по разработке суперкомпьютеров). Президент выдвинул только одно условие: чтобы среди ученых был человек, который будет осуществлять этический контроль над происходящим. На эту роль был выбран Дэвид Теннант.
И поначалу Теннант казался только соринкой в глазу. Все шло как нельзя лучше.
Но вот прошло два года. Потрачен почти миллиард долларов, а показать правительству нечего. В секретных коридорах наисекретнейших служб Агентства национальной безопасности начинали поговаривать о новом призрачном проекте. Этот Джон Скоу – мастер запарывать масштабные задумки!.. Впрочем, фигура Питера Година пока что всех успокаивала. Даже его враги признавали, что свои обещания он имел привычку выполнять. Хотя уже перешептывались: а не откусил ли старик на этот раз больше, чем может прожевать? Челюсти уже не те – возраст! Искусственный интеллект, разумеется, куда меньшая химера, чем квантовый компьютер. Однако сколько компаний обанкротилось, обещая его по-быстрому создать!
Но все это никак не объясняло для Гели необходимость казни Филдинга. Совершенно очевидно, что вплоть до вчерашнего вечера Годин рассматривал блистательного физика из Великобритании в качестве ключевой фигуры проекта «Тринити», от которой зависит успех или неуспех дела. И вдруг такой поворот: ладно, мы и без Филдинга обойдемся! Что изменилось?
Повинуясь интуитивному импульсу, Гели набрала несколько команд на клавиатуре, и на экране появилась опись личных вещей Филдинга, которую она, по приказу Година, сделала после его смерти. Чего только не было в офисе Филдинга! Столько странных безделушек и памятных вещей! Больше похоже на профессорский кабинет в университете, чем на рабочее место физика-практика.
Конечно, книги. Экземпляр «Упанишад» на санскрите. Томик Йейтса. Три зачитанных романа Раймонда Чандлера. "Алиса в Зазеркалье". Всякие научные книги и трактаты. Далее вещи вполне несуразные. Четыре пары кубиков для игры в кости, одна из них – шулерская, с грузиком. Клык кобры. Медная печатная форма с обложкой «Пентхауса». Язычок саксофона. Тибетский молельный шар. Обтрепанный стенной календарь с рисунками Эшера. Такая же обтрепанная афишка ночного клуба в английском городе Ньюкасле, где Джимми Хендрикс играл в 1967 году, с автографом великого гитариста. Вставленное в рамку письмо Стивена Хокинга[5] – признание, что он проиграл какое-то пари насчет какой-то темной материи во Вселенной. Компакт-диски Ван Моррисона, Джона Колтрэйна, Майлса Дэвиса.
Список вещей на этом не заканчивался, но ничто в нем не вызывало подозрений. Гели лично пролистала каждую книгу, а техник проверил каждый компакт на подлинность – не хранится ли под видом музыки украденная информация. Помимо всякого барахла, в кабинете Филдинга был его бумажник, его одежда и драгоценности. Драгоценности – громко сказано. Золотое свадебное кольцо, позолоченные карманные часы на цепочке с хрустальным брелком.
Проглядывая опись, Гели внезапно подумала: а на месте ли все эти вещи? Она лично заперла их в камере хранения. Однако ключ от этой комнаты имелся также и у Джона Скоу. Вдруг Филдинга велели убить, чтоб забрать нечто бывшее в его владении? Возможно, как раз поэтому хотели, чтобы он умер именно на работе. Дабы гарантированно получить нужное им «нечто». Если догадка правильна, это «нечто» он должен был носить при себе; в противном случае можно было просто украсть вещь из его кабинета.
Гели уже хотела идти для более тщательной проверки в камеру хранения, но тут в ее наушниках снова раздался условный писк.
– Похоже, у нас опять проблема, – сказал Корелли.
– Что такое?
– Все как в доме Теннанта. Они уже внутри и разговаривают, но я лишь иногда слышу невнятные голоса – как будто беседуют в соседней комнате за плотно закрытой дверью.
– Черт!
Гели сама подключилась к микрофонам в доме Филдинга. Вообще глухо. Никаких звуков.
– Тут что-то не так, – пробормотала она. Затем спросила Корелли: – Что у вас с собой?
– Есть параболический микрофон, но через стены или через оконное стекло он не берет. Мне нужен лазерный прибор.
– У меня есть. – Гели мысленно прикинула свои возможности. – Доставим вам через… двенадцать минут.
– Возможно, через двенадцать минут их и след простынет.
– А прибор ночного видения у вас с собой?
– Я не ожидал полномасштабной операции.
Что за незадача!
– Так, – сказала Гели. – Все нужное пришлем. А вы пока проверьте автомобиль Теннанта – нет ли там конверта "Федерал экспресс". Дайте мне точный адрес, где вы припаркованы.
Записав адрес, Гели нажала сигнал тревоги. Тут же, в глубине подвала, была комната с нарами. Ее использовали в ситуациях, когда всей команде приходилось работать круглосуточно. Там можно было поспать между сменами.
Через тридцать секунд из комнаты отдыха прибежал высокий блондин с заспанным лицом.
– В чем дело?
– Аврал. – Гели показала на кофейный автомат у стены. – Хлебни.
Немец Риттер Бок был единственным членом ее команды, которого наняла не она, а Питер Годин. Бывший десантник и бывший боец германской антитеррористической бригады, Риттер работал прежде в элитной частной службе безопасности, которая поставляла Годину телохранителей для путешествий по Европе и Дальнему Востоку. Годин взял Риттера на постоянную службу после того, как тот предотвратил попытку похищения миллиардера. Безжалостный и хладнокровный, с опытом, выходящим далеко за рамки борьбы с террором, этот двадцатидевятилетний парень был лучшим в команде Гели. А поскольку в детстве она каждое лето проводила в Германии, то они могли общаться и на немецком.
Риттер быстрыми глотками пил дымящийся кофе, поглядывая на Гели поверх кружки. Сероглазый, с колючим взглядом, он напоминал Гели мальчишку, в которого она была влюблена девочкой, когда гостила у отца, служившего в американских войсках, размещенных в Германии.
– Тебе нужно срочно доставить лазерную экипировку Корелли. Он у дома неподалеку от университетского городка. Вот адрес.
Она вырвала листок из блокнота и положила его на стол.
Риттер только фыркнул и кивнул. Быть посыльным ему не улыбалось, но в подобных случаях он не жаловался и работой для салаг не брезговал – в ожидании настоящих заданий, для которых он был рожден и обучен.
– Лазер в вещевой?
– Да. И прихвати четыре прибора ночного видения.
Допив кофе, Риттер взял записку с адресом и вышел, не сказав ни слова. Гели любила его молчаливую манеру. Американцы боятся пауз в разговоре, готовы любую глупость сказать, лишь бы не молчать, словно тишина – опасный враг. А Риттер был экономен на усилия – что в разговоре, что в деле. Поэтому ему цены нет. Временами они просто работали вместе, временами Гели с ним спала. До сих пор это не создавало проблем. В армии она вела себя точно так же: зачем отказываться от удовольствия, если подворачивается случай. Такой она была уже в швейцарской школе-интернате. Разумеется, риск есть всегда. Нужно уметь обращаться с агрессивными мужчинами – или женщинами. И ловко сглаживать последствия разрывов. С обеими задачами Гели пока что успешно справлялась.
– Корелли! – позвала она, подключившись к связи. – Что слышите теперь?
– По-прежнему ничего. Неразборчивые шумы.
– Я подняла по тревоге Риттера. Он уже в пути.
Тишина на том конце связи, только электростатический шорох. Гели улыбнулась. Риттера явно не любили – с ним чувствовали себя не в своей тарелке.
– Слышите меня, Корелли?
– Так точно. Я сейчас как раз в машине Теннанта.
– Что видите?
– Конверта "Федерал экспресс" не обнаружил. Должно быть, Теннант прихватил его с собой.
– Ладно.
– Что делать теперь?
– Возвращайтесь в свой автомобиль и ждите Риттера.
Гели отключила связь и вспомнила про Филдинга и про свое желание еще раз осмотреть его личные вещи. У нее было чувство, будто она что-то упустила – или какой-то вещи недостает. А инстинкт ее еще никогда не подводил. Однако сейчас не время бросать центр управления. Как только Риттер доберется до места, события начнут разворачиваться стремительно.
Глава 6
Ввиду потенциальной ценности квантового суперкомпьютера, АНБ вплотную занялось его созданием. Проект был наречен «Призрачным» (намек на определение, данное Альбертом Эйнштейном бесконтактному взаимовлиянию некоторых квантовых частиц). Руководителем назначили Джона Скоу. Однако название проекта оказалось пророческим. Спустя семь лет и спустив 600 миллионов долларов из тайного бюджета АНБ, команда Скоу не могла представить рабочий образец, который был бы способен конкурировать хотя бы с карманным компьютером.
Карьера Скоу на том бы и закончилась, но тут ему вдруг позвонил Питер Годин, который на протяжении многих лет успешно строил «стандартные» суперкомпьютеры по заказу АНБ. Годин предлагал сотворить машину, которая произведет в мире не меньший переворот, чем квантовый компьютер. У Година был манок, против которого правительство устоять не могло: его машину можно было построить, опираясь на уже существующие технологии! Надо, мол, их только немного улучшить. Больше того, после беседы с Эндрю Филдингом, звездой квантовой физики, который уже согласился работать над новым проектом, Годин утверждал, что его сверхсуперкомпьютер будет попутно иметь и квантовые способности универсальной отмычки ко всем современным шифровальным кодам!
Соблазнив президента сочными обещаниями, Годин сумел добиться практически всего, чего требовал. Ему уже ни в чем не было отказа. Своя территория и специальные помещения для создания новой машины – пожалуйста. Неограниченный доступ к тайным правительственным финансовым фондам – пожалуйста. Словом, по размаху дело быстро опередило "Манхэттенский проект", благодаря которому США в кратчайший срок получили атомную бомбу. К тому же Годин имел право нанимать и увольнять ученых по собственному усмотрению. Со стороны правительства за проектом надзирал Джон Скоу, с которым у Година были давние доверительные отношения (много лет назад он дал крупную взятку Скоу, чтобы тот предпочел проект его машины предложению Крэя и занялся именно годинским вариантом в своем Центре по разработке суперкомпьютеров). Президент выдвинул только одно условие: чтобы среди ученых был человек, который будет осуществлять этический контроль над происходящим. На эту роль был выбран Дэвид Теннант.
И поначалу Теннант казался только соринкой в глазу. Все шло как нельзя лучше.
Но вот прошло два года. Потрачен почти миллиард долларов, а показать правительству нечего. В секретных коридорах наисекретнейших служб Агентства национальной безопасности начинали поговаривать о новом призрачном проекте. Этот Джон Скоу – мастер запарывать масштабные задумки!.. Впрочем, фигура Питера Година пока что всех успокаивала. Даже его враги признавали, что свои обещания он имел привычку выполнять. Хотя уже перешептывались: а не откусил ли старик на этот раз больше, чем может прожевать? Челюсти уже не те – возраст! Искусственный интеллект, разумеется, куда меньшая химера, чем квантовый компьютер. Однако сколько компаний обанкротилось, обещая его по-быстрому создать!
Но все это никак не объясняло для Гели необходимость казни Филдинга. Совершенно очевидно, что вплоть до вчерашнего вечера Годин рассматривал блистательного физика из Великобритании в качестве ключевой фигуры проекта «Тринити», от которой зависит успех или неуспех дела. И вдруг такой поворот: ладно, мы и без Филдинга обойдемся! Что изменилось?
Повинуясь интуитивному импульсу, Гели набрала несколько команд на клавиатуре, и на экране появилась опись личных вещей Филдинга, которую она, по приказу Година, сделала после его смерти. Чего только не было в офисе Филдинга! Столько странных безделушек и памятных вещей! Больше похоже на профессорский кабинет в университете, чем на рабочее место физика-практика.
Конечно, книги. Экземпляр «Упанишад» на санскрите. Томик Йейтса. Три зачитанных романа Раймонда Чандлера. "Алиса в Зазеркалье". Всякие научные книги и трактаты. Далее вещи вполне несуразные. Четыре пары кубиков для игры в кости, одна из них – шулерская, с грузиком. Клык кобры. Медная печатная форма с обложкой «Пентхауса». Язычок саксофона. Тибетский молельный шар. Обтрепанный стенной календарь с рисунками Эшера. Такая же обтрепанная афишка ночного клуба в английском городе Ньюкасле, где Джимми Хендрикс играл в 1967 году, с автографом великого гитариста. Вставленное в рамку письмо Стивена Хокинга[5] – признание, что он проиграл какое-то пари насчет какой-то темной материи во Вселенной. Компакт-диски Ван Моррисона, Джона Колтрэйна, Майлса Дэвиса.
Список вещей на этом не заканчивался, но ничто в нем не вызывало подозрений. Гели лично пролистала каждую книгу, а техник проверил каждый компакт на подлинность – не хранится ли под видом музыки украденная информация. Помимо всякого барахла, в кабинете Филдинга был его бумажник, его одежда и драгоценности. Драгоценности – громко сказано. Золотое свадебное кольцо, позолоченные карманные часы на цепочке с хрустальным брелком.
Проглядывая опись, Гели внезапно подумала: а на месте ли все эти вещи? Она лично заперла их в камере хранения. Однако ключ от этой комнаты имелся также и у Джона Скоу. Вдруг Филдинга велели убить, чтоб забрать нечто бывшее в его владении? Возможно, как раз поэтому хотели, чтобы он умер именно на работе. Дабы гарантированно получить нужное им «нечто». Если догадка правильна, это «нечто» он должен был носить при себе; в противном случае можно было просто украсть вещь из его кабинета.
Гели уже хотела идти для более тщательной проверки в камеру хранения, но тут в ее наушниках снова раздался условный писк.
– Похоже, у нас опять проблема, – сказал Корелли.
– Что такое?
– Все как в доме Теннанта. Они уже внутри и разговаривают, но я лишь иногда слышу невнятные голоса – как будто беседуют в соседней комнате за плотно закрытой дверью.
– Черт!
Гели сама подключилась к микрофонам в доме Филдинга. Вообще глухо. Никаких звуков.
– Тут что-то не так, – пробормотала она. Затем спросила Корелли: – Что у вас с собой?
– Есть параболический микрофон, но через стены или через оконное стекло он не берет. Мне нужен лазерный прибор.
– У меня есть. – Гели мысленно прикинула свои возможности. – Доставим вам через… двенадцать минут.
– Возможно, через двенадцать минут их и след простынет.
– А прибор ночного видения у вас с собой?
– Я не ожидал полномасштабной операции.
Что за незадача!
– Так, – сказала Гели. – Все нужное пришлем. А вы пока проверьте автомобиль Теннанта – нет ли там конверта "Федерал экспресс". Дайте мне точный адрес, где вы припаркованы.
Записав адрес, Гели нажала сигнал тревоги. Тут же, в глубине подвала, была комната с нарами. Ее использовали в ситуациях, когда всей команде приходилось работать круглосуточно. Там можно было поспать между сменами.
Через тридцать секунд из комнаты отдыха прибежал высокий блондин с заспанным лицом.
– В чем дело?
– Аврал. – Гели показала на кофейный автомат у стены. – Хлебни.
Немец Риттер Бок был единственным членом ее команды, которого наняла не она, а Питер Годин. Бывший десантник и бывший боец германской антитеррористической бригады, Риттер работал прежде в элитной частной службе безопасности, которая поставляла Годину телохранителей для путешествий по Европе и Дальнему Востоку. Годин взял Риттера на постоянную службу после того, как тот предотвратил попытку похищения миллиардера. Безжалостный и хладнокровный, с опытом, выходящим далеко за рамки борьбы с террором, этот двадцатидевятилетний парень был лучшим в команде Гели. А поскольку в детстве она каждое лето проводила в Германии, то они могли общаться и на немецком.
Риттер быстрыми глотками пил дымящийся кофе, поглядывая на Гели поверх кружки. Сероглазый, с колючим взглядом, он напоминал Гели мальчишку, в которого она была влюблена девочкой, когда гостила у отца, служившего в американских войсках, размещенных в Германии.
– Тебе нужно срочно доставить лазерную экипировку Корелли. Он у дома неподалеку от университетского городка. Вот адрес.
Она вырвала листок из блокнота и положила его на стол.
Риттер только фыркнул и кивнул. Быть посыльным ему не улыбалось, но в подобных случаях он не жаловался и работой для салаг не брезговал – в ожидании настоящих заданий, для которых он был рожден и обучен.
– Лазер в вещевой?
– Да. И прихвати четыре прибора ночного видения.
Допив кофе, Риттер взял записку с адресом и вышел, не сказав ни слова. Гели любила его молчаливую манеру. Американцы боятся пауз в разговоре, готовы любую глупость сказать, лишь бы не молчать, словно тишина – опасный враг. А Риттер был экономен на усилия – что в разговоре, что в деле. Поэтому ему цены нет. Временами они просто работали вместе, временами Гели с ним спала. До сих пор это не создавало проблем. В армии она вела себя точно так же: зачем отказываться от удовольствия, если подворачивается случай. Такой она была уже в швейцарской школе-интернате. Разумеется, риск есть всегда. Нужно уметь обращаться с агрессивными мужчинами – или женщинами. И ловко сглаживать последствия разрывов. С обеими задачами Гели пока что успешно справлялась.
– Корелли! – позвала она, подключившись к связи. – Что слышите теперь?
– По-прежнему ничего. Неразборчивые шумы.
– Я подняла по тревоге Риттера. Он уже в пути.
Тишина на том конце связи, только электростатический шорох. Гели улыбнулась. Риттера явно не любили – с ним чувствовали себя не в своей тарелке.
– Слышите меня, Корелли?
– Так точно. Я сейчас как раз в машине Теннанта.
– Что видите?
– Конверта "Федерал экспресс" не обнаружил. Должно быть, Теннант прихватил его с собой.
– Ладно.
– Что делать теперь?
– Возвращайтесь в свой автомобиль и ждите Риттера.
Гели отключила связь и вспомнила про Филдинга и про свое желание еще раз осмотреть его личные вещи. У нее было чувство, будто она что-то упустила – или какой-то вещи недостает. А инстинкт ее еще никогда не подводил. Однако сейчас не время бросать центр управления. Как только Риттер доберется до места, события начнут разворачиваться стремительно.
Глава 6
Я быстро затащил Рейчел в холл филдингского дома. Дверь за нами мгновенно закрылась. Мы стояли перед миниатюрной азиаткой. Лу Ли Филдинг прожила большую часть своих сорока лет в коммунистическом Китае, но английский понимала вполне хорошо, хотя говорила на нем довольно скверно.
– Кто этот женщина? – спросила она, указывая на Рейчел. – Ведь вы не иметь жена – так, профессор Дэвид?
– Это Рейчел Вайс. Мой хороший друг. Кстати, тоже врач.
Лу Ли подозрительно прищурилась.
– Она работать на компания?
– Вы имеете в виду "Аргус оптикал"?
– "Т'инити", – сказала она, не выговаривая "р".
"О! – подумал я про себя. – Первый сюрприз".
– Нет-нет! Она профессор в медицинском колледже университета Дьюка.
Лу Ли несколько долгих секунд разглядывала Рейчел. Потом слабо улыбнулась, вежливо поклонилась и сказала:
– Хорошо, проходить, пожалуйста. Спешить, пожалуйста.
Лу Ли провела нас в гостиную. С печальной улыбкой я вспомнил времена, когда Филдинг жил в этом доме один: в его холостяцком логове всегда было так, словно только что смерч прошел. Книги, газеты и бумаги лежали где попало и как попало, десятки грязных кофейных чашек, пивные бутылки, переполненные пепельницы оказывались в самых экзотических местах и на всех плоских поверхностях. С появлением Лу Ли дом чудесным образом преобразился в образцовое гнездышко чистоты и порядка – в духе учения дзэн. Больше не было вони сигарет и стоялого пива; пахло воском и лимоном.
– Садиться, пожалуйста, – сказала Лу Ли.
Мы с Рейчел сели на диван со множеством подушек. Лу Ли устроилась на краешке стула напротив нас. Она пристально разглядывала Рейчел, которая с любопытством вертела головой по сторонам, пока ее взгляд не остановился на грамоте в рамке.
– Это и есть Нобелевская премия? – с уважительным придыханием спросила Рейчел.
Лу Ли не без гордости кивнула.
– Энди получать Нобель девяносто восьмой год. Я тогда жить Китай, но мы знать его работа. Все физики поражаться его работа.
– Ваш муж действительно был великим человеком, – сказала Рейчел спокойно, хотя по глазам было заметно, что она взволнована. – А как вы познакомились?
Пока Лу Ли отвечала на своем ломаном английском, я в который раз с удивлением размышлял о союзе этой женщины и моего покойного друга. Филдинг познакомился с Лу Ли, когда читал лекции в Пекине в рамках китайско-британской дипломатической инициативы. Она преподавала физику в Пекинском университете и сидела в первом ряду на всех девяти лекциях Филдинга. Партийные бонзы устроили несколько приемов в честь лауреата Нобелевской премии, и Лу Ли не пропустила ни один. Они с Филдингом быстро стали неразлучной парочкой – и ко времени его отъезда из Китая были влюблены друг в друга по уши. Затем последовали два с половиной года разлуки – Филдингу пришлось отчаянно биться, чтобы получить для нее выездную визу в Америку. Хотя его усилия якобы поддерживали самые большие шишки из АНБ и переговоры вроде бы происходили на высочайшем уровне, китайские власти уперлись намертво. Филдинг дошел до того, что стал всерьез думать о нелегальной переправке Лу Ли в Штаты – через подпольных деляг, тайно вывозящих людей из Китая. К счастью, я убедил его, что это слишком опасно: его невеста может погибнуть в пути или оказаться в тюрьме.
Все мгновенно переменилось, как только Филдинг заподозрил, что мы все страдаем от побочных эффектов наших исследований, и принялся вставлять палки в колеса проекту «Тринити». Как будто по волшебству китайские бюрократы вдруг устыдились своего бессердечия – и через считанные дни Лу Ли уже летела в Вашингтон. Филдинг прекрасно понимал, что его невесту спешно доставили в Америку лишь для того, чтобы ублажить его и отвлечь. Но плевать на причины, главное – результат. К тому же прибытие Лу Ли нисколько его не угомонило. Англичанин продолжал кропотливо расследовать каждое настораживающее происшествие в лаборатории «Тринити». И другие ученые постепенно возненавидели его как возмутителя спокойствия.
Когда в разговоре Лу Ли и Рейчел наступила пауза, я сказал:
– Лу Ли, прежде всего позвольте мне выразить глубокую скорбь в связи с кончиной Эндрю…
Китаянка замотала головой:
– Нет, соболезновать не есть причина, почему я звать вас сюда. Я хочу знать о сегодня утром. Что действительно случаться с моим Энди?
Но как я мог говорить искренне в этом доме, где у стен такие чуткие уши!
Лу Ли заметила растерянность на моем лице, вскочила со стула, прошла к камину, вытащила из дымохода закопченную картонную коробку и поставила ее передо мной на кофейный столик. Эту коробку я уже видел. Филдинг держал в ней самодельное электронное оборудование для выявления «жучков». Лу Ли открыла крышку и вынула предмет, напоминавший устройство, считывающее штрих-коды в супермаркетах.
– Сегодня утро перед работа Энди проходиться по весь дом с волшебной палкой, – сказала Лу Ли. – Все микрофоны прочь. Можно говорить теперь.
Я покосился на Рейчел. Подтекст сказанного был яснее ясного. Лу Ли знала не только то, что компания "Аргус оптикал" – всего лишь прикрытие проекта «Тринити», но и была в курсе грубых аэнбэшных методов слежки. Отлучись Лу Ли хоть на какое-то время – в химчистку или в бакалею, Гели Бауэр, вероятно, весь дом Филдинга перевернула бы вверх дном. Я даже удивлялся, как у нее хватало терпения столько часов удерживаться от тотального обыска.
– Сегодня вы за весь день хоть раз выходили из дома? – спросил я.
– Нет, – ответила Лу Ли. – Они не говорить Лу Ли, в какой больница увозить Энди.
Мне не верилось, что Филдинга увезли в морг одной из местных больниц. Вероятнее всего, труп доставили самолетом прямо в штаб-квартиру АНБ в форте Джордж-Мид, штат Мэриленд. Там у них своя бригада патологоанатомов… или что похуже. Разумеется, англичане позже могут устроить скандал: где тело нашего нобелевского лауреата? – но в этом случае отдуваться будет госдеп, а АНБ останется в стороне. Впрочем, Великобритания и Штаты связаны общим договором об охране государственных тайн – и англичане всегда в конечном счете проявляют покладистость, когда американцы начинают с помпой вещать об интересах национальной безопасности.
– И все-таки нам лучше говорить шепотом, – сказал я тихонько, показывая пальцем на стену. – А уходя, я прихвачу коробку с собой. Боюсь, что АН… – тут я осекся и поправился: – …сотрудники службы безопасности нашей компании обыщут ваш дом при первой же возможности, как только вы куда-нибудь отлучитесь. Будет очень нехорошо, если они найдут вот эту "волшебную палку".
Лу Ли выросла в коммунистической стране с безжалостной тайной полицией и знала, на что способны секретные службы.
– Они убивали моего Энди? – прошептала она.
– Надеюсь, нет. Учитывая состояние здоровья Эндрю, его возраст и привычку выкуривать по пачке сигарет в день, инсульт исключить нельзя. Однако… в общем, говоря по совести, я не думаю, что это был удар. А вы… на каком основании вы предполагаете, что его убили?
Лу Ли закрыла глаза – по ее щекам потекли слезы.
– Энди знать, что такое могло случаться с ним. Он мне говорить.
– Он высказывал опасения за свою жизнь только однажды? Или много раз?
– Много раз. Последние две недели – много, много раз.
Я сделал долгий вдох, чтобы успокоиться.
– Лу Ли, вы знаете, для чего Эндрю приглашал меня в Нэгс-Хед?
– Он хотеть разговаривать с вами. Это все, что Лу Ли знает. Энди был очень испуганный о работе. Испуганный о «Тринити». Испуганный о…
– Чего еще он боялся?
– Годин. Он боялся Годин.
В глубине души я давно подозревал, что все упрется именно в Година. Ненавидеть Джона Скоу было проще простого – высокомерный технократ без моральных тормозов. Но особенного страха он не внушал. Годин, с другой стороны, был само обаяние – любить его было легко: гений, патриот в лучшем смысле слова, человек твердых взглядов. Однако, поработав с ним некоторое время, вы ощущали некую его неутолимую фаустианскую жажду знаний любой ценой – вопреки препонам и моральным границам. Каждый чувствовал подкоркой: кто будет стоять между Годином и его целью, тот долго там не простоит!
Поначалу отношения Година и Филдинга складывались хорошо. Они были примерно одного поколения; к тому же Годин обладал даром Роберта Оппенгеймера – умел заинтересовать талантливых ученых, сочетая более или менее тонкую лесть с обещанием великих открытий. Но медовый месяц их отношений длился не долго. Для Година «Тринити» была данной свыше миссией – и он рвался к цели исступленно, слепо. Филдинг был человек другого склада. Англичанин не поддерживал мысль, что если нечто теоретически возможно, то реализовать это следует непременно. И еще меньше он верил в то, что цель оправдывает любые средства.
– Энди предполагал показать мне какие-либо бумаги? – спросил я с надеждой.
– Я так не думать, – сказала Лу Ли. – Каждый вечер он делать записки, но каждый вечер перед идти спать он записки сжигать. – Тут она указала на камин. – Энди быть очень секретный. Всегда хотеть защитить Лу Ли. Всегда защищать Лу Ли!
"Для меня он делал то же самое", – подумал я. Внезапно мне вспомнилась одна фраза из письма Филдинга, и я спросил:
– Сегодня утром, идя на работу, Эндрю взял с собой карманные часы?
Лу Ли ответила без промедления:
– Он брать они на работа каждый день. Вы не видели они сегодня?
– Нет. Но я уверен, что часы вам непременно вернут вместе с его личными вещами.
Нижняя губа Лу Ли опять начала дрожать – похоже, снова будет плакать… нет, справилась с собой. Наблюдая такой стоицизм китаянки, я вдруг ощутил свою печаль с новой силой – и несколько иначе. Конечно, острота моей скорби по Филдингу несравнима с тем ужасом, который я пережил после потери жены и дочери. Однако день его смерти и для меня черный день. К тому же я начинал видеть и другой, более высокий смысл этой утраты: Эндрю Филдинг принадлежал к когорте сынов двадцатого столетия, которые нашли ответы на некоторые капитальные вопросы человеческого существования и устройства мира. Сознание того, что вот теперь этот великий ум больше не действует, рождало во мне чувство новой зияющей бреши в цивилизованном обществе – умер не просто мой друг, род человеческий сократился на единицу, потеря которой нанесла ему колоссальный и непоправимый ущерб.
– Что теперь будет с Лу Ли? – тихо спросила вдова Филдинга. – Меня посылать обратно Китай?
"Вот уж что исключено, так исключено!" – подумал я. Одной из причин, почему проект «Тринити» держался в такой тайне, было подозрение на самом верху, что и другие страны работают над чем-то похожим. У коммунистического Китая богатая история воровства военных наступательных технологий. Агентство национальной безопасности ни при каких обстоятельствах не позволит китайскому физику, который был близок к самому сердцу проекта, вернуться на родину. Больше того, сама жизнь вдовы Филдинга теперь под вопросом. Но до тех пор, пока я не переговорил с президентом, для защиты Лу Ли я не мог сделать практически ничего.
– Вас ни в коем случае не вышлют, – заверил я ее. – Относительно этого даже не волнуйтесь.
– Энди был говорить, правительство делать что хотеть.
Тут фары автомобиля осветили гостиную – какая-то машина медленно проехала мимо дома. Выдержав напряженную паузу, я промолвил тише прежнего:
– Нет, Лу Ли, правительство не вольно делать что захочет… Мне неприятно это говорить, но в данной ситуации вам лучше сотрудничать с Агентством национальной безопасности и оставаться тише воды, ниже травы. Чем меньше неприятностей и неудобств вы им причините, тем меньше они будут ощущать вас как угрозу. Вы понимаете?
Лицо китаянки напряглось.
– Значит, я должна позволить им убивать моего Энди и не говорить ничто? И не делать ничто?
– Мы не уверены, что Энди был убит. И вы сейчас, при всем желании, ничего в одиночку сделать не сможете. Только будете зря рисковать жизнью. Предоставьте действовать мне. Я позвонил президенту и жду ответного звонка. Президент как раз в Китае – такое вот забавное совпадение. В Пекине.
– Я видеть на телевидении. Энди был говорить мне, вы знать этот президент.
– Да, я встречался с ним. Он был другом моего брата – и именно он назначил меня на работу в проект «Тринити». Обещаю вам во что бы то ни стало узнать всю правду о смерти Эндрю. Это моя прямая обязанность по отношению к покойному. Я большой его должник.
Лу Ли внезапно улыбнулась сквозь слезы.
– Энди быть хороший человек. Добрый, веселый. И очень толковый.
– Да, умней его долго искать, – согласился я.
Впрочем, что значат слова «толковый» или «умный» в применении к гению типа Эндрю Филдинга? Все равно что про слона говорить «большой». Нос у меня «большой». И слон «большой». Филдинг принадлежал к самому крохотному братству на планете – узкому кружку людей, которые действительно понимают тайны квантовой физики – научной области, в которой – согласно шутке кембриджских студентов Филдинга – работают только те, кто слишком умен, чтобы стать профессором.
Рейчел удивленно взвизгнула, потому что в комнату вдруг вкатился белый меховой шар и запрыгнул на колени к Лу Ли. Китаянка улыбнулась и стала ласково гладить болонку, полунапевая на своем кантонском: "Майя, Майя".
Болонку присутствие чужих смущало, но она не лаяла, только кареглазо таращилась на меня.
– Вы ведь знать моя Майя, профессор Дэвид?
– Да. Имел честь познакомиться.
– Энди был покупать для Лу Ли. Назад шесть недель. Майя был мой ребенок. Мой ребенок до момент, когда Бог благословлять Энди и меня настоящий…
– Кто этот женщина? – спросила она, указывая на Рейчел. – Ведь вы не иметь жена – так, профессор Дэвид?
– Это Рейчел Вайс. Мой хороший друг. Кстати, тоже врач.
Лу Ли подозрительно прищурилась.
– Она работать на компания?
– Вы имеете в виду "Аргус оптикал"?
– "Т'инити", – сказала она, не выговаривая "р".
"О! – подумал я про себя. – Первый сюрприз".
– Нет-нет! Она профессор в медицинском колледже университета Дьюка.
Лу Ли несколько долгих секунд разглядывала Рейчел. Потом слабо улыбнулась, вежливо поклонилась и сказала:
– Хорошо, проходить, пожалуйста. Спешить, пожалуйста.
Лу Ли провела нас в гостиную. С печальной улыбкой я вспомнил времена, когда Филдинг жил в этом доме один: в его холостяцком логове всегда было так, словно только что смерч прошел. Книги, газеты и бумаги лежали где попало и как попало, десятки грязных кофейных чашек, пивные бутылки, переполненные пепельницы оказывались в самых экзотических местах и на всех плоских поверхностях. С появлением Лу Ли дом чудесным образом преобразился в образцовое гнездышко чистоты и порядка – в духе учения дзэн. Больше не было вони сигарет и стоялого пива; пахло воском и лимоном.
– Садиться, пожалуйста, – сказала Лу Ли.
Мы с Рейчел сели на диван со множеством подушек. Лу Ли устроилась на краешке стула напротив нас. Она пристально разглядывала Рейчел, которая с любопытством вертела головой по сторонам, пока ее взгляд не остановился на грамоте в рамке.
– Это и есть Нобелевская премия? – с уважительным придыханием спросила Рейчел.
Лу Ли не без гордости кивнула.
– Энди получать Нобель девяносто восьмой год. Я тогда жить Китай, но мы знать его работа. Все физики поражаться его работа.
– Ваш муж действительно был великим человеком, – сказала Рейчел спокойно, хотя по глазам было заметно, что она взволнована. – А как вы познакомились?
Пока Лу Ли отвечала на своем ломаном английском, я в который раз с удивлением размышлял о союзе этой женщины и моего покойного друга. Филдинг познакомился с Лу Ли, когда читал лекции в Пекине в рамках китайско-британской дипломатической инициативы. Она преподавала физику в Пекинском университете и сидела в первом ряду на всех девяти лекциях Филдинга. Партийные бонзы устроили несколько приемов в честь лауреата Нобелевской премии, и Лу Ли не пропустила ни один. Они с Филдингом быстро стали неразлучной парочкой – и ко времени его отъезда из Китая были влюблены друг в друга по уши. Затем последовали два с половиной года разлуки – Филдингу пришлось отчаянно биться, чтобы получить для нее выездную визу в Америку. Хотя его усилия якобы поддерживали самые большие шишки из АНБ и переговоры вроде бы происходили на высочайшем уровне, китайские власти уперлись намертво. Филдинг дошел до того, что стал всерьез думать о нелегальной переправке Лу Ли в Штаты – через подпольных деляг, тайно вывозящих людей из Китая. К счастью, я убедил его, что это слишком опасно: его невеста может погибнуть в пути или оказаться в тюрьме.
Все мгновенно переменилось, как только Филдинг заподозрил, что мы все страдаем от побочных эффектов наших исследований, и принялся вставлять палки в колеса проекту «Тринити». Как будто по волшебству китайские бюрократы вдруг устыдились своего бессердечия – и через считанные дни Лу Ли уже летела в Вашингтон. Филдинг прекрасно понимал, что его невесту спешно доставили в Америку лишь для того, чтобы ублажить его и отвлечь. Но плевать на причины, главное – результат. К тому же прибытие Лу Ли нисколько его не угомонило. Англичанин продолжал кропотливо расследовать каждое настораживающее происшествие в лаборатории «Тринити». И другие ученые постепенно возненавидели его как возмутителя спокойствия.
Когда в разговоре Лу Ли и Рейчел наступила пауза, я сказал:
– Лу Ли, прежде всего позвольте мне выразить глубокую скорбь в связи с кончиной Эндрю…
Китаянка замотала головой:
– Нет, соболезновать не есть причина, почему я звать вас сюда. Я хочу знать о сегодня утром. Что действительно случаться с моим Энди?
Но как я мог говорить искренне в этом доме, где у стен такие чуткие уши!
Лу Ли заметила растерянность на моем лице, вскочила со стула, прошла к камину, вытащила из дымохода закопченную картонную коробку и поставила ее передо мной на кофейный столик. Эту коробку я уже видел. Филдинг держал в ней самодельное электронное оборудование для выявления «жучков». Лу Ли открыла крышку и вынула предмет, напоминавший устройство, считывающее штрих-коды в супермаркетах.
– Сегодня утро перед работа Энди проходиться по весь дом с волшебной палкой, – сказала Лу Ли. – Все микрофоны прочь. Можно говорить теперь.
Я покосился на Рейчел. Подтекст сказанного был яснее ясного. Лу Ли знала не только то, что компания "Аргус оптикал" – всего лишь прикрытие проекта «Тринити», но и была в курсе грубых аэнбэшных методов слежки. Отлучись Лу Ли хоть на какое-то время – в химчистку или в бакалею, Гели Бауэр, вероятно, весь дом Филдинга перевернула бы вверх дном. Я даже удивлялся, как у нее хватало терпения столько часов удерживаться от тотального обыска.
– Сегодня вы за весь день хоть раз выходили из дома? – спросил я.
– Нет, – ответила Лу Ли. – Они не говорить Лу Ли, в какой больница увозить Энди.
Мне не верилось, что Филдинга увезли в морг одной из местных больниц. Вероятнее всего, труп доставили самолетом прямо в штаб-квартиру АНБ в форте Джордж-Мид, штат Мэриленд. Там у них своя бригада патологоанатомов… или что похуже. Разумеется, англичане позже могут устроить скандал: где тело нашего нобелевского лауреата? – но в этом случае отдуваться будет госдеп, а АНБ останется в стороне. Впрочем, Великобритания и Штаты связаны общим договором об охране государственных тайн – и англичане всегда в конечном счете проявляют покладистость, когда американцы начинают с помпой вещать об интересах национальной безопасности.
– И все-таки нам лучше говорить шепотом, – сказал я тихонько, показывая пальцем на стену. – А уходя, я прихвачу коробку с собой. Боюсь, что АН… – тут я осекся и поправился: – …сотрудники службы безопасности нашей компании обыщут ваш дом при первой же возможности, как только вы куда-нибудь отлучитесь. Будет очень нехорошо, если они найдут вот эту "волшебную палку".
Лу Ли выросла в коммунистической стране с безжалостной тайной полицией и знала, на что способны секретные службы.
– Они убивали моего Энди? – прошептала она.
– Надеюсь, нет. Учитывая состояние здоровья Эндрю, его возраст и привычку выкуривать по пачке сигарет в день, инсульт исключить нельзя. Однако… в общем, говоря по совести, я не думаю, что это был удар. А вы… на каком основании вы предполагаете, что его убили?
Лу Ли закрыла глаза – по ее щекам потекли слезы.
– Энди знать, что такое могло случаться с ним. Он мне говорить.
– Он высказывал опасения за свою жизнь только однажды? Или много раз?
– Много раз. Последние две недели – много, много раз.
Я сделал долгий вдох, чтобы успокоиться.
– Лу Ли, вы знаете, для чего Эндрю приглашал меня в Нэгс-Хед?
– Он хотеть разговаривать с вами. Это все, что Лу Ли знает. Энди был очень испуганный о работе. Испуганный о «Тринити». Испуганный о…
– Чего еще он боялся?
– Годин. Он боялся Годин.
В глубине души я давно подозревал, что все упрется именно в Година. Ненавидеть Джона Скоу было проще простого – высокомерный технократ без моральных тормозов. Но особенного страха он не внушал. Годин, с другой стороны, был само обаяние – любить его было легко: гений, патриот в лучшем смысле слова, человек твердых взглядов. Однако, поработав с ним некоторое время, вы ощущали некую его неутолимую фаустианскую жажду знаний любой ценой – вопреки препонам и моральным границам. Каждый чувствовал подкоркой: кто будет стоять между Годином и его целью, тот долго там не простоит!
Поначалу отношения Година и Филдинга складывались хорошо. Они были примерно одного поколения; к тому же Годин обладал даром Роберта Оппенгеймера – умел заинтересовать талантливых ученых, сочетая более или менее тонкую лесть с обещанием великих открытий. Но медовый месяц их отношений длился не долго. Для Година «Тринити» была данной свыше миссией – и он рвался к цели исступленно, слепо. Филдинг был человек другого склада. Англичанин не поддерживал мысль, что если нечто теоретически возможно, то реализовать это следует непременно. И еще меньше он верил в то, что цель оправдывает любые средства.
– Энди предполагал показать мне какие-либо бумаги? – спросил я с надеждой.
– Я так не думать, – сказала Лу Ли. – Каждый вечер он делать записки, но каждый вечер перед идти спать он записки сжигать. – Тут она указала на камин. – Энди быть очень секретный. Всегда хотеть защитить Лу Ли. Всегда защищать Лу Ли!
"Для меня он делал то же самое", – подумал я. Внезапно мне вспомнилась одна фраза из письма Филдинга, и я спросил:
– Сегодня утром, идя на работу, Эндрю взял с собой карманные часы?
Лу Ли ответила без промедления:
– Он брать они на работа каждый день. Вы не видели они сегодня?
– Нет. Но я уверен, что часы вам непременно вернут вместе с его личными вещами.
Нижняя губа Лу Ли опять начала дрожать – похоже, снова будет плакать… нет, справилась с собой. Наблюдая такой стоицизм китаянки, я вдруг ощутил свою печаль с новой силой – и несколько иначе. Конечно, острота моей скорби по Филдингу несравнима с тем ужасом, который я пережил после потери жены и дочери. Однако день его смерти и для меня черный день. К тому же я начинал видеть и другой, более высокий смысл этой утраты: Эндрю Филдинг принадлежал к когорте сынов двадцатого столетия, которые нашли ответы на некоторые капитальные вопросы человеческого существования и устройства мира. Сознание того, что вот теперь этот великий ум больше не действует, рождало во мне чувство новой зияющей бреши в цивилизованном обществе – умер не просто мой друг, род человеческий сократился на единицу, потеря которой нанесла ему колоссальный и непоправимый ущерб.
– Что теперь будет с Лу Ли? – тихо спросила вдова Филдинга. – Меня посылать обратно Китай?
"Вот уж что исключено, так исключено!" – подумал я. Одной из причин, почему проект «Тринити» держался в такой тайне, было подозрение на самом верху, что и другие страны работают над чем-то похожим. У коммунистического Китая богатая история воровства военных наступательных технологий. Агентство национальной безопасности ни при каких обстоятельствах не позволит китайскому физику, который был близок к самому сердцу проекта, вернуться на родину. Больше того, сама жизнь вдовы Филдинга теперь под вопросом. Но до тех пор, пока я не переговорил с президентом, для защиты Лу Ли я не мог сделать практически ничего.
– Вас ни в коем случае не вышлют, – заверил я ее. – Относительно этого даже не волнуйтесь.
– Энди был говорить, правительство делать что хотеть.
Тут фары автомобиля осветили гостиную – какая-то машина медленно проехала мимо дома. Выдержав напряженную паузу, я промолвил тише прежнего:
– Нет, Лу Ли, правительство не вольно делать что захочет… Мне неприятно это говорить, но в данной ситуации вам лучше сотрудничать с Агентством национальной безопасности и оставаться тише воды, ниже травы. Чем меньше неприятностей и неудобств вы им причините, тем меньше они будут ощущать вас как угрозу. Вы понимаете?
Лицо китаянки напряглось.
– Значит, я должна позволить им убивать моего Энди и не говорить ничто? И не делать ничто?
– Мы не уверены, что Энди был убит. И вы сейчас, при всем желании, ничего в одиночку сделать не сможете. Только будете зря рисковать жизнью. Предоставьте действовать мне. Я позвонил президенту и жду ответного звонка. Президент как раз в Китае – такое вот забавное совпадение. В Пекине.
– Я видеть на телевидении. Энди был говорить мне, вы знать этот президент.
– Да, я встречался с ним. Он был другом моего брата – и именно он назначил меня на работу в проект «Тринити». Обещаю вам во что бы то ни стало узнать всю правду о смерти Эндрю. Это моя прямая обязанность по отношению к покойному. Я большой его должник.
Лу Ли внезапно улыбнулась сквозь слезы.
– Энди быть хороший человек. Добрый, веселый. И очень толковый.
– Да, умней его долго искать, – согласился я.
Впрочем, что значат слова «толковый» или «умный» в применении к гению типа Эндрю Филдинга? Все равно что про слона говорить «большой». Нос у меня «большой». И слон «большой». Филдинг принадлежал к самому крохотному братству на планете – узкому кружку людей, которые действительно понимают тайны квантовой физики – научной области, в которой – согласно шутке кембриджских студентов Филдинга – работают только те, кто слишком умен, чтобы стать профессором.
Рейчел удивленно взвизгнула, потому что в комнату вдруг вкатился белый меховой шар и запрыгнул на колени к Лу Ли. Китаянка улыбнулась и стала ласково гладить болонку, полунапевая на своем кантонском: "Майя, Майя".
Болонку присутствие чужих смущало, но она не лаяла, только кареглазо таращилась на меня.
– Вы ведь знать моя Майя, профессор Дэвид?
– Да. Имел честь познакомиться.
– Энди был покупать для Лу Ли. Назад шесть недель. Майя был мой ребенок. Мой ребенок до момент, когда Бог благословлять Энди и меня настоящий…