Айлс Грег. Смерть как сон

   – Постараюсь.
   – Мистер Уитон, – подал голос Кайсер. – Искренне благодарен вам за помощь. Видимо, с вами еще захотят поговорить представители местной полиции. Разрешите совет: отнеситесь к этому и к возможным неудобствам, связанным со следственными действиями, с пониманием. Чем раньше они завершатся, тем быстрее вы вновь будете предоставлены самому себе.
   Уитон вздохнул, словно уже предчувствуя "возможные неудобства".
   – Мы также просим вас никому не рассказывать о нашем разговоре, – заметил Ленц. – Особенно аспирантам и студентам. Надеюсь, вы понимаете – таковы правила.
   Художник поднял на него грустный взгляд. Он понимал.
   – Всего хорошего, джентльмены, – сказал он, обращаясь к ним, а мне снова улыбнулся: – Всего хорошего, милый фотограф.
   Кайсер уже двинулся было к выходу, но Ленц вдруг задержался.
   – Чуть не забыл... У меня к вам еще один вопрос, мистер Уитон. Вот эта поляна – она реальна? Может, это вермонтский лес из вашего детства? Или вьетнамский?
   Уитон ответил не сразу, словно раздумывая, а стоит ли.
   – В моей жизни было несколько таких мест, – наконец отозвался он. – У них есть нечто общее. Сквозь призму этих полян на нас смотрит сама Природа. Какой бы плотной стеной ни стоял лес, меж стволов всегда видны просветы. Как бы стремительно ни несся ручей, это всего лишь ручей, а не наводнение.
   – В ваших устах все это выглядит весьма мирно, даже идиллически, – заметил Ленц. – Однако при взгляде на вашу картину возникает иное чувство.
   – Возможно, – сказал Уитон. – У меня разные картины. Природа не бывает злой или доброй, плохой или хорошей. У нее много лиц, но какой бы облик она ни приняла, ей всегда было и будет наплевать на человека.
   – Согласен. И еще вопрос, если не возражаете.
   Мне хотелось отвесить Ленцу пощечину.
   – Леон Гейнс рисует исключительно женщин. Когда обнаженных, когда нет. Фрэнк Смит рисует исключительно мужчин. Почти всегда обнаженных. Не знаете случайно, доводилось ли ему рисовать обнаженных женщин?
   Уитон не колеблясь покачал головой.
   – Фрэнк обожает женщин, но только если они одеты.
   Кайсер взял Ленца под локоть. Тот протянул было Уитону руку, но пожилой художник лишь вежливо кивнул ему и, повернувшись, направился к стремянке. Я мысленно аплодировала ему.
   Мы втроем уже были в дверях, когда Уитон произнес у нас за спиной:
   – Талия Лаво пишет женщин. Это важно?
   Кайсер и Ленц как по команде обернулись.
   – Но как мы слышали, она делает бытовые зарисовки, – удивленно проговорил Кайсер. – Вы имеете в виду, что она пишет картины с домохозяек?
   – Нет. Ее документальная серия хороша, ничего не скажешь. Но на аспирантский конкурс она заявляла другие работы.
   – Женщин? – тихо спросил Ленц.
   – Да, и исключительно обнаженных.
   – У вас есть эти картины?
   – Нет, но у нее наверняка есть. Вы ведь собираетесь нанести ей визит?
   Ленц и Кайсер переглянулись, как рыбаки, которые забросили сеть на карася, а выловили огромную жемчужину.

14

   – Залезайте! Живо!
   Из фургончика нам махал Бакстер. Кайсер и Ленц вышли из галереи слегка заторможенные, напряженно размышляя над последними словами Уитона, но в голосе Бакстера явно угадывалось нетерпение и они очнулись. Мы все влезли в тесный фургончик, из которого, казалось, выкачали весь воздух.
   – Десять минут назад, – сказал Бакстер, – фургон Леона Гейнса был конфискован.
   – Черт возьми! – выругался Кайсер. – Кем?
   – Банком, которому тот не выплатил кредит. За фургоном приходили еще вчера, но Гейнс их выгнал. А сегодня служащий просто по-тихому открыл гараж, сел за руль и уехал, прежде чем наша доблестная полиция, следившая за домом, успела что-то сделать.
   – Где фургон сейчас?
   – Один из шерифов округа Джефферсон остановил его на бульваре Ветеранов. Сейчас фургон на шерифской стоянке и ждет наших экспертов. С банком мы уже договорились.
   – Гейнс в курсе того, что произошло? – спросил Ленц.
   – Да. В настоящий момент он, как водится, колотит свою подругу. Вопли разносятся по всей улице, а наша наружка любуется избиением через окно.
   Ленц пораженно покачал головой.
   – Он вооружен?
   – Точно не известно. Но это Луизиана, – отозвался Кайсер. – Здесь у всех есть стволы. Что мы знаем о его подружке?
   – Ее зовут Линда Напп. Двадцать девять лет. Официантка. Они вместе уже год. Время от времени разъезжаются, но потом съезжаются снова. Что будем делать? Пойдем к нему сейчас или обождем?
   – Сейчас! – сказал Кайсер. – В таком состоянии он быстро расколется, если есть в чем. Зайдем, угомоним его и запустим Джордан.
   Бакстер обернулся и дохнул на меня ароматом крепкого кофе.
   – Надеюсь, вы понимаете, что теперь вам предстоит совсем другая встреча? Гейнс был дважды судим и вообще... весьма неприятный тип.
   – Мне это известно. Кайсер вооружен, за домом установлено наблюдение. Я готова.
   – Уверены?
   – Абсолютно.
   – Ну и отлично.
   Бакстер стукнул кулаком в перегородку, давая шоферу знак двигаться. Взревел мотор. Мы сдали чуть назад и вырулили с университетской аллеи. В полумраке фургона я перехватила взгляд Кайсера. Он взял меня за руку и чуть сжал ее – благодарил за решимость.

* * *

   Леон Гейнс обитал в жалкой времянке на Фререт-стрит, почти у самой реки. В этом квартале жило много афроамериканцев. Здесь каждый сам за себя, а наличие судимости у соседа не повод для беспокойства. Старики просиживают дни напролет на покосившихся скамейках, время от времени прикладываясь к чему-то вонючему, запрятанному в бумажный молочный пакет. Судачат между собой о том о сем, провожают ленивыми взглядами каждую машину. Дошколята шляются по дворам и главной улице, не зная, чем себя занять, а их старшие братья и сестры прогуливают занятия и покуривают в подворотнях. Для начала наш шофер устроил нам небольшую экскурсию по микрорайону, а потом припарковался чуть в стороне от дома Гейнса.
   Бакстер распахнул заднюю дверцу фургончика.
   – Вперед! Запомни, Джон, другого такого шанса с Гейнсом у нас не будет.
   Кайсер молча кивнул и быстрым шагом двинулся вдоль тротуара. Доктор Ленц едва поспевал за ним. Через несколько секунд в колонках раздался голос Джона:
   – Что бы я ни говорил, что бы ни делал, принимай все как должное.
   – В каком смысле? – Это голос Ленца.
   – Там поймешь. Все будет хорошо. И напомни мне, пожалуйста, что его надо спросить про Марселя де Бека. Уитона мы не спросили.
   – Черт, ты прав.
   Бакстер обернулся ко мне.
   – Джордан, вы пропустили почти все утреннее совещание. Могу вас просветить. Нам удалось точно установить, что Марсель де Бек и Кристофер Вингейт находились последнее время в большой ссоре. Об этом говорят все, кто их знал. Когда Вингейт продал японцу картины, обещанные де Беку, последний пообещал отомстить и сдержал обещание – расстроил одну крупную сделку, в которую Вингейт вложил свои средства.
   – Какую сделку?
   – Подробностей мы пока не знаем.
   – Я отсюда слышу, как орет Гейнс, – донесся из колонок голос Ленца. Он явно нервничал.
   – Подходим, – спокойно сообщил нам с Бакстером Кайсер.
   Мы услышали, как их башмаки застучали по ступенькам крыльца. Затем хлопнула дощатая рамка с натянутой на нее противомоскитной сеткой и раздался тяжелый стук в дверь.
   – Леон Гейнс! – громко позвал Кайсер. – Открывай! ФБР!
   Крики, доносившиеся через колонки и до нас с Бакстером, стихли. Наступила пауза. Потом кто-то приглушенно выругался. Бакстер прерывисто вздохнул и шепнул мне:
   – Парень явно на взводе...
   В колонках раздался треск. Мы поняли, что резко распахнули дверь. Затем неизвестный с явным нью-йоркским произношением рявкнул:
   – Какого черта? Вы кто такие? Банковские клерки? Если так, то я вам тут кое-чего припас!
   – Специальный агент Джон Кайсер, ФБР. Я для тебя тоже кое-чего припас, Леон. Ордер на обыск. Прочь с дороги!
   – ФБР?.. – Пауза. – Ордер?.. За что?!
   – Отойди от двери, Леон.
   – О чем вы, ребята? Это мой дом, я тут хозяин!
   Мы с Бакстером услышали приглушенный женский голос, донесшийся из недр дома, и тут же Гейнс заорал:
   – Заткнись, дура! Исчезни!
   – Я в последний раз прошу тебя отойти с дороги, – раздался спокойный голос Джона. – Либо ты отойдешь сам, либо я тебя отодвину.
   – Хорошо, хорошо, только сначала ордер покажи!
   В колонках что-то заскрипело, зафонило, затем Гейне охнул и сквозь зубы выругался.
   – Что это было? – испугалась я.
   – Он его отодвинул, – пробормотал Бакстер. – Как и обещал. С уголовниками иначе нельзя. Другого стиля общения они не понимают.
   – Итак, Леон, слушай меня внимательно, – вновь раздался в наушниках голос Кайсера. – Мы можем поболтать с тобой, а можем вывернуть всю твою халупу наизнанку. Для начала поболтаем. Если мне понравится то, что я от тебя услышу, мы, возможно, обойдемся без обыска. Если не понравится, произведем обыск, во время которого случайно... – ты меня понимаешь, совершенно случайно – можем наткнуться на припрятанные наркотики или ствол. После этого тебе будет одна дорога – обратно в «Синг-Синг».
   – О чем ты хочешь со мной поболтать?
   – Об искусстве.
   – Чего?!
   – Об искусстве, Леон. О твоих шедеврах.
   Пауза. Затем снова голос Кайсера:
   – За последние полтора года в Новом Орлеане были похищены одиннадцать женщин. Слышал об этом?
   – Ну.
   – Где слышал?
   – По телику говорили.
   – Мы обнаружили несколько живописных полотен, на которых изображены эти женщины. Обнаженные и спящие. Или мертвые. Закрытые глаза, бледная кожа и все такое. Понял?
   – Ну?
   – Ты мне не нукай, а отвечай вежливо, Леон, я тебя пока по-хорошему прошу. Последняя картина ушла с молотка за миллион с лишним.
   – Ни хрена себе! И ты хочешь сказать, что я похож на парня, который только что срубил миллион?
   – Твои картины дышат агрессией и насилием, – заметил Ленц.
   – А это еще что за хрыч?
   – Это доктор Артур Ленц, – пояснил Кайсер. – Будь с ним вежлив, иначе я тебе сделаю больно. А потом отправлю прямиком в "Синг-Синг" с чемоданом вазелина за пазухой. Там он тебе пригодится.
   Гейнс на это ничего не ответил.
   – Художник, создавший эти творения, забыл подписать их. Но на самих холстах мы кое-что обнаружили – собольи щетинки от кисточек, которыми он писал эти картины. Кисточки очень хорошие и очень редкие. Ну, понимаешь теперь, о чем я?
   Пауза.
   – Так это те кисти, которые Уитон заказывал для нас? – наконец отозвался Гейне.
   – Те самые, Леон, те самые.
   – Ты хочешь сказать, что эти щетинки привели вас прямиком ко мне?
   – Именно это я и говорю, Леон. Если нам понадобится, один-единственный волосок, взятый с лобка портовой шлюхи, приведет нас прямиком к твоему члену. Ты не сомневайся в наших возможностях, Леон, не надо. Сейчас я задам тебе несколько вопросов. Время на размышления по каждому – пять секунд. Не уложишься, пеняй на себя.
   Гейнс молчал.
   – Где ты был три дня назад после открытия музея?
   – Здесь.
   – Кто это может подтвердить?
   – Линда! – заорал Гейне, да так, что микрофон у Ленца зафонил и мы с Бакстером невольно поморщились.
   Затем послышались шаркающие шаги и голос Кайсера:
   – Мисс Напп?
   – Вы кто? – раздался хриплый женский голос.
   – Я из ФБР. Постарайтесь припомнить, где...
   – Скажи этим двум, что мы после открытия музея сразу завалились сюда! – перебил его прошедший большую тюремную школу Гейнс. – Они мне не верят!
   – Черт, вот сволочь... – тихо выругался Бакстер.
   – Так и было! – громко заявила женщина. – Мы вернулись домой. Я там еле высидела, в этом музее. Все эти восторги насчет их художественной мазни не по мне. Мы пришли сюда и были тут всю ночь.
   – Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил Кайсер.
   – Она уже подтвердила, чего тебе еще надо! – крикнул Гейнс. – Мы трахались всю ночь как кролики и свидетелей не звали!
   – М-да... – проговорил Кайсер.
   Ему было нечем крыть.
   – Умница! Давай вали отсюда, – похвалил Гейнс свою подружку за играючи состряпанное алиби.
   – Думаешь, ты провел меня, Леон?
   – Не понимаю, о чем ты.
   – Хорошо, пока это оставим. Расскажи мне о Роджере Уитоне.
   – А что тебя интересует?
   – Как тебя занесло к нему в аспиранты?
   – Роджер – настоящий мужик!
   – Не понял.
   – Он делает свое дело, и ему плевать, что об этом думают другие. Это его девиз по жизни. Он всегда таким был. Поэтому у него теперь до хрена денег и славы.
   – Тебе тоже хочется денег и славы, Леон?
   – А что, нельзя?
   – Тебе нравится Уитон?
   – Он не баба, чтобы нравиться. Пашет как лошадь. Уважаю.
   – Уважаешь, говоришь?
   – Да, уважаю! – с вызовом ответил Гейне. – Он медленно подыхает от своей болячки, но уперся рогом, пашет и не ноет! Ты видел эту его последнюю вещь? Во весь зал?
   – Видел.
   – Над такой работой здоровый мужик загнется, а он зубами скрипит, но дело делает. А ты знаешь, что ему уже трудно шевелить ластами? У него там проблема с суставами или еще хрен знает с чем... как это, черт, называется-то...
   – Мы поняли, – успокоил его Ленц.
   – Ну и отлично. Он лезет на эту свою стремянку каждый божий день! И торчит на ней часами! Неподвижно! Это сдохнуть можно, я тебя уверяю! Куда там Сикстинской капелле! У Микеланджело были нормальные строительные леса, он лежал себе на спине и поплевывал в потолок. А у Уитона стремянка! И пальцы-светофоры! Сначала бледнеют, потом синеют, а потом вообще чернеют! Кровь до них не доходит или что там еще... И когда это происходит, он не может ими пошевелить, вообще ни хрена не может. Сидит себе, как сова на ветке, и пережидает, а потом снова за работу. Вот такой мужик!
   – Полагаю, заслужить твое уважение не очень-то легко, – заметил Ленц.
   – Тут ты прав, старик. Я слышал, что Роджер много всякого дерьма повидал за свою жизнь. Особенно во Вьетнаме. Он извлек уроки и может передать это все другим. На своем личном примере.
   – А Фрэнк Смит? – вдруг спросил Ленц.
   Мы с Бакстером переглянулись, услышав в колонках странный звук, и в конце концов пришли к единому мнению: Гейнс смачно сплюнул.
   – Я так понимаю, что Смит тебе не по душе.
   – Фрэнки богатенький ухоженный мальчик. У него такая походка, это надо видеть, клянусь! Как будто в заднице слоновий член! И когда он открывает рот, я затыкаю уши!
   – А его картины?
   Гейне презрительно загоготал.
   – Эти голозадые пидоры? Ну, кому как! Я лично смотреть на них не могу, блевать охота. Ты-то сам видел хоть одну его картину? Он копирует старых голландцев, чтобы это не выглядело такой уж откровенной порнухой, а потом впаривает за большие бабки богатым пидорам из Нью-Йорка, я-то знаю! Неплохо устроился! Я бы тоже так пожил, но у меня просто рука не поднимется писать такое дерьмо. Я вообще не понимаю этих ребят, которые ловят кайф от того, что им в задницу забивают кол. Хотя, старичок, может, я не прав, а?
   – А что ты скажешь о Талии Лаво? – терпеливо продолжал Ленц.
   Снова пауза, словно Гейнс собирался с мыслями.
   – Аппетитная сучка, – наконец выдал он, – но на любителя. Если тебе нравятся черные, подойдет в самый раз. Мне, кстати, нравятся. Причем, обрати внимание, она сама на черную не похожа, но я тебе клянусь – в ее жилах течет негритянская кровь! Впрочем, я лично не возражаю. Чем темнее ягода, тем слаще сок, правильно говорю?
   – А ее картины?
   – Да тоже не пойми что, если честно. Рисует всякую шелупонь. Кто это захочет покупать, ты мне скажи? Так... разве что всякие либеральные извращенцы. Лучше бы она опять сиськами трясла у стойки, все больше дохода.
   – Она сама говорила тебе, что подрабатывала стриптизершей? – уточнил Ленц.
   – Не, одна студентка сказала. Они с Талией время от времени трахаются. Только не говорите мне, ребята, что это вам неизвестно.
   – Ты знаешь Марселя де Бека? – спросил Ленц.
   – Что за дурацкое имя? Впервые слышу.
   – Нам потребуется тут кое-что заснять для истории, – равнодушно заметил Кайсер. – Фотограф куда-то задевался. Обещала быть еще десять минут назад, ну да ладно, подождем. Мы ведь с тобой, Леон, найдем о чем еще поболтать, как думаешь?
   Бакстер пихнул меня в коленку.
   – Вперед! А если что, сразу на пол лицом вниз. Джон разберется.
   Он распахнул передо мной дверцу фургона, и я выбралась наружу. К времянке Гейнса – а здесь весь квартал был застроен такими – тянулась унылая бетонированная дорожка, старая и вся потрескавшаяся. Я приветливо кивнула старикам, сидевшим на лавке. Те проводили меня глазами. Камера на шее выдавала во мне репортера, который выбрался в неблагополучный райончик, чтобы подснять что-нибудь "жареное" – вроде полицейской облавы или убитого в пьяной драке. К таким журналистам здесь привыкли.
   Жилище Гейнса производило удручающее впечатление. Зеленая краска со стен облупилась, а противомоскитная сетка перед входной дверью проржавела насквозь. Взявшись за дверную ручку, я испытала секундный приступ страха, но тут же его подавила. В конце концов, там Кайсер и он вооружен. Глубоко вздохнув, я повернула ручку и переступила порог. В нос сразу же ударила тяжелая вонь. К запаху масляной краски, который в галерее Уитона казался приятным, здесь примешивались и другие – плесени, выдохшегося пива, гниющих пищевых отходов, дешевого табака и марихуаны.
   Кайсер, Ленц и Гейнс находились в крошечной гостиной – длинной и узкой – и занимали почти все свободное пространство. Я живо припомнила точно такие же лачуги, в которых мне неоднократно доводилось бывать как фотокору местной "Таймс".
   – А это еще кто? – буркнул Гейне.
   Кайсер ответил не сразу. Как и во время предыдущего допроса, они с Ленцем были слишком поглощены реакцией на мое появление. Я изо всех сил старалась не поднимать на хозяина дома глаза, деловито доставая из кофров оборудование для съемки и бережно складывая его на продавленный и прожженный окурками диван, перед которым на полу был постелен почти голый от старости и весь в пятнах масляной краски коврик. На одной из стен красовался образчик уличного граффити – лицо Элвиса Пресли. А над диваном висела небольшая картина, написанная в абстракционистской манере. Весьма изящная. В углу комнаты стоял огромный мольберт с наброшенной на него грязной тряпкой.
   – Это наш фотограф, – наконец отозвался Кайсер. Он проследил за моим взглядом и ткнул пальцем в мольберт: – Твое?
   – А чье? – буркнул Гейне.
   Я по-прежнему суетилась, опустив голову, и не знала, смотрит он на меня или нет. Наконец, собравшись с духом, подняла на него глаза, с ходу пытаясь определить – узнал? Мы встретились взглядами. У него были темные глаза, выпученные, словно у пациента, которому окулист закапал лекарство для расширения зрачков, и темные мешки под ними. На лоб свисала сальная прядь волос, а дряблые щеки покрывала жесткая щетина. Кожа отливала мертвенной белизной, как брюхо у змеи. Мне почему-то живо представилось, как в детстве он казнил несчастного котенка с помощью газонокосилки.
   – Убери эту тряпку, чтобы она могла сфотографировать картину, – потребовал Кайсер.
   – А может, я не хочу открывать картину, пока не закончил!
   – А может, мне плевать, хочешь ты или нет!
   Кайсер подошел к мольберту и самолично сдернул грязное покрывало.
   Я не ждала от Гейнса шедевра. Может, именно поэтому картина произвела на меня неожиданно сильное впечатление. Изможденная женщина с длинными нечесаными волосами и тяжелым, грубоватым лицом сидела за кухонным столом под единственной голой лампочкой. На столе в беспорядке грудились грязные тарелки и пакеты из-под китайского фастфуда. Расстегнутая до пупа рубаха обнажала тощие обвисшие груди. Глаза глубоко запали... Это были глаза зверька, который попался в силки и теперь обреченно смотрел на того, кто их расставил. Картина была потрясающе реалистична. Не укладывалось в голове, как такое мог написать этот банальный громила, обдававший меня кислым перегаром. Впрочем... талант – дар Божий и не дается за заслуги...
   Я установила на камеру вспышку и начала съемку, старательно отводя глаза от Гейнса и чувствуя его неотрывный плотоядный взгляд. Покончив с мольбертом, я перешла к абстрактному рисунку, висевшему над диваном. Он явно был создан другой рукой. Может, это подарок какой-нибудь глупенькой студенточки, которую ему однажды удалось затащить в свою грязную койку?
   – Кто это нарисовал? – спросила я машинально.
   – Роджер, – буркнул Гейнс.
   – Роджер Уитон? – уточнил Ленц.
   – Он самый... – Гейнс приблизился ко мне почти вплотную. – А моя картина тебе понравилась, цыпочка? Хочешь, загляни как-нибудь, я и тебя нарисую.
   Я рассмеялась бы ему в лицо, если бы могла.
   – Не смей, гад! – вдруг взвизгнули у меня за спиной.
   Я резко обернулась и обнаружила на пороге комнаты ту самую блондинку, которая затравленно смотрела на меня с пыльного мольберта. Пол-лица ее заливал нездоровый румянец, и я точно знала, что через несколько часов на этом месте появится синяк.
   – Ты чего приперлась?! – рявкнул на нее Гейнс, сжав огромные кулаки.
   Кайсер мгновенно оказался между хозяином дома и его незадачливой подругой, на которой была только мятая ночная сорочка.
   – Этот человек уже поднимал на вас руку, мисс, не так ли? – спокойно осведомился Кайсер.
   – Он поднимал на меня не только руку! Он меня всю вывернул наизнанку! И он врет, все время врет! Он обещал мне, что я стану моделью!
   – Вы позировали ему? Без одежды?
   – Да, да, да! Он вообще не разрешает мне ходить одетой! Но если бы только позировать, так нет же – ему трахаться нужно! С утра до ночи! Трахаться и накачиваться травкой до потери пульса! А когда он под кайфом, то даже трахаться как следует не может!
   – Пошла вон, дура! – взревел Гейнс.
   Девушка оглянулась на меня, в глазах ее полыхал лихорадочный блеск.
   – Не слушай его, он всегда врет! Он шушера уголовная, он и тебя обманет!
   – Да ты просто ревнуешь меня, потому что ты грязная подстилка, а она леди! – захохотал Гейнс.
   – Ты прав! Именно поэтому она никогда не ляжет с таким куском дерьма, как ты!
   – Убью!
   Окончательно потерявший над собой контроль Гейнс бросился на подружку, но неожиданно наткнулся на Кайсера и в следующее мгновение уже катался по полу, воя и держась обеими руками за колено. Блондинка истерично захохотала и подскочила к корчившемуся приятелю.
   – Ну что, подонок, получил? И это только начало!
   – Советую вам, мисс, покинуть этот дом вместе с нами, – предложил ей невозмутимый Кайсер.
   – Куда бы я ни сунулась, эта сволочь везде меня достанет!
   – Мы можем подыскать вам местечко, где он вас никогда не найдет.
   – Правда?
   – Только попробуй, сука! – прошипел с пола Гейнс.
   Кайсер глянул на Ленца.
   – У вас еще есть к нему вопросы, доктор?
   Тот, пораженный происходящим, покачал головой.
   – Я пойду с вами, – вдруг объявила подружка Гейнса.
   – Тогда собирайтесь.
   Она метнулась из комнаты. Мы услышали стук открываемых шкафов, шуршание одежды, а через три минуты Линда вернулась с потертым чемоданчиком и большим продуктовым пакетом, из которого выглядывали чулки.
   – Можете забыть, что я вам говорила раньше! – воскликнула она. – Понятия не имею, где он был три дня назад! Я не ходила в этот чертов музей, а он должен был вернуться сюда сразу после открытия и хрен вернулся!
   Гейнс, все еще лежавший на полу, поднял на нее нехороший взгляд. Очень нехороший.
   – Сдается мне, дружище, – весело проговорил Кайсер, обращаясь к нему, – что ты крепко влип. А посему никуда не уходи и дождись полиции. Ребята уже в пути.
   – Погоди! – крикнула Линда. Она подскочила к журнальному столику у дивана, схватила стакан с какой-то мутно-желтой жидкостью – очевидно, это было выдохшееся пиво, – вернулась к Гейнсу, смерила его яростным взглядом и плеснула пивом... нет, не в лицо ему, а на картину в углу комнаты. – Это тебе за все, грязная сволочь!
   Гейнс взревел и забился на полу, пытаясь подняться. Ему помешал Кайсер. Линда с визгом бросилась к входной двери. За ней последовали Ленц и я. Мне хотелось как можно скорее выбраться из этой жуткой лачуги на свежий воздух.
   – Не забудь о моем предложении, цыпа! – крикнул мне вдогонку Гейнс. – Когда приспичит, ты знаешь, где меня найти!
   Я обернулась и увидела, как Кайсер опустился рядом с Гейнсом на корточки, загородив его своей спиной. В первую минуту мне показалось, что он что-то шепчет ему на ухо, но Гейне вдруг завизжал, как поросенок под ножом мясника, а с крыльца донесся хохот его подружки. Я повернулась к двери и увидела на пороге комнаты Ленца. Он стоял, взявшись руками за голову, и не отрываясь смотрел на Кайсера. А тот поднялся, легонько хлопнул воющего Гейнса по плечу и прогулочным шагом прошел мимо нас к выходу.
   – Что это было? Что ты с ним сделал? – догнал его Ленц.
   – Не важно. Всякому терпению приходит конец, – бросил Кайсер.
   Мы вышли на крыльцо, где нас уже поджидала Линда Напп. Кайсер огляделся по сторонам и махнул кому-то рукой. От дерева на противоположной стороне улицы тут же отделился мужчина в штатском и резво помчался к нам, придерживая рукой спрятанную под пиджаком кобуру. После короткого совещания с Кайсером он взял подружку Гейнса под руку и увел. А мы направились к своему фургону. Дверцы его были распахнуты, и из кузова на нас напряженно смотрел Бакстер.
   – Что скажете?
   – Это не он, – пожевав губами, веско изрек Ленц.