Страница:
– Приходилось.
– На войне?
– Да.
– А в условиях мирной жизни? Скажем, по службе?
– И тут приходилось.
– Вы могли бы и не отвечать, потому что ответы написаны у вас на лбу. У таких людей особая аура, она инстинктивно чувствуется потенциальными жертвами. У Роджера подобной ауры нет. Кстати, агент Кайсер, вы знаете... пожалуй, я не отказался бы написать ваш портрет.
– Вынужден отклонить ваше любезное предложение.
– Вам многое довелось повидать, не так ли?
– Вы правы, Фрэнк.
– Уверен, что доктор Ленц тоже не вчера родился, но вижу по его глазам, что личный опыт не оказал на него такого воздействия, как на вас. Позвольте высказать догадку, агент Кайсер... Вы нетерпимы к злу и насилию, как вы их понимаете. В вас чувствуется крепкий моральный стержень. Вы считаете себя вправе судить.
– По-моему, наша беседа вышла за рамки практической пользы, – произнес Кайсер, и я, склонившись над колонками в тесном фургончике, уловила в его голосе явные нотки раздражения. – Фотограф наш где-то ходит, уже давно должна была объявиться...
Бакстер молча ткнул пальцем в заднюю дверцу фургона.
Выбравшись наружу, я огляделась по сторонам, пересекла Эспланад-авеню и оказалась перед особняком Фрэнка Смита. Четыре окна, остроконечная крыша с мансардой и дверь заднего крыльца. На мой стук явился красивый смуглый мальчик лет восемнадцати. Хуан, надо полагать. Кого-то он мне напомнил...
– Да? – произнес он.
– Я из ФБР. Фотограф. Опоздала.
– Хорошо. Идите за мной.
Войдя в столовую, я оказалась в настоящем хранилище ценнейших предметов искусства и старинного антиквариата. Справа от меня располагался роскошный обеденный стол времен Регентства, над головой красовался огромный канделябр в стиле ампир, а слева я поймала собственное отражение во французском трельяже. Но самое интересное меня ждало на дальней стене комнаты – портрет обнаженного мужчины, полулежавшего в кресле-качалке, в натуральную величину. Мужчина был довольно крупным, но не атлетического сложения. В чертах лица сквозило благородство. Мне показалось знакомым это лицо. Манера художника живо напомнила лучшие образцы старой европейской живописи шестнадцатого века.
– Сеньора! – позвал меня Хуан. – Прошу вас.
Несколько ступенек вверх, поворот налево, и вот я на пороге гостиной, где Кайсер и Ленц наслаждались крепким кофе. Комната произвела на меня еще более сильное впечатление, чем столовая. Стены обиты панелями из светлого дерева в восточном стиле, на полу необъятный ковер. Фрэнк Смит поднял на меня глаза, едва я вошла. Слабая попытка отвлечься на камеру мне не удалась, и я поймала себя на том, что смотрю на художника не отрываясь. Его глаза цвета морской волны буквально притягивали к себе. Я никогда прежде не видела таких глаз. Даже на обложках дамских романов. Впалые щеки на загорелом лице, римский профиль, чувственные тонкие губы... Стоит ли говорить, что у него было телосложение как у легкоатлета – безупречные пропорции, крепкие мышцы, тонкий стан. Немудрено, что лишь спустя полминуты я вспомнила о том, ради чего здесь появилась.
– Прошу прощения за опоздание, – пробормотала я, обращаясь к Кайсеру. – Что снимать?
– Все работы, которые находятся в этой комнате и принадлежат кисти мистера Смита.
Фрэнк по-прежнему смотрел на меня. Мне стало неловко, а потом и страшно. У него был взгляд человека, видевшего меня прежде. Меня или сестру – все равно. В ушах родился нарастающий звон, меня бросило в пот.
– Там, в столовой, тоже есть моя картина, – сказал Смит.
Я растерянно кивнула и невпопад пролепетала:
– Да, да, я быстро...
– М-м... У меня такое впечатление, что я вас где-то уже видел.
Я вдруг подавилась слюной и зашлась в кашле, на глазах выступили слезы. Обернувшись к Кайсеру, я все ждала, когда он выхватит свой чертов пистолет.
– Н-не знаю... Не-не думаю... – сквозь кашель выдавила я.
– Может, в Сан-Франциско? Вы там бывали?
"Я живу там, черт бы тебя побрал... Господи, неужели..."
– Д-да, но...
Смит вдруг хлопнул себя по лбу.
– Боже милостивый, да вы никак Джордан Гласс!
Кайсер, Ленц и я уставились на него, как дети на слона.
– Клянусь мамой, вы Джордан Гласс! Невероятно! Вряд ли я узнал бы вас без камеры, но едва ее увидел, в голове у меня что-то щелкнуло! Как вы здесь оказались? Только не говорите, что перешли на службу в ФБР!
– Не перешла...
– Тогда я просто не понимаю...
– Моя сестра – одна из жертв маньяка, – не задумываясь отозвалась я.
У него отвисла челюсть.
– О Господи... Да, теперь все ясно... – Он бросился ко мне, будто желая обнять, но остановился в двух шагах. – Хотя погодите, погодите... Нет, я решительно ничего не понимаю!
Кайсер с упреком глянул на меня и вздохнул. Раз Смиту уже все известно, нет смысла ломать комедию дальше.
– Мы с ней близнецы, – объяснила я.
Смит еще несколько секунд смотрел на меня непонимающе, а потом вдруг глаза его расширились и он воскликнул:
– Так вы их приманка! С вашей помощью они пытаются заставить убийцу занервничать и выдать себя!
Я лишь опустила голову.
– Так-так... Ну, я в любом случае счастлив видеть вас у себя дома. Обожаю все ваши работы и слежу за вашим творчеством уже не первый год.
– Спасибо... – еле слышно отозвалась я.
– Как вы ее узнали? – вышел наконец из ступора доктор Ленц.
Смит даже не повернул головы и ответил, по-прежнему глядя на меня:
– Мне кто-то показал вас на одной из вечеринок в Сан-Франциско. Я полчаса переминался с ноги на ногу в метре от вас, но так и не решился подойти. Мне страшно хотелось познакомиться, но вы были заняты каким-то важным разговором...
И тут я вспомнила, где видела лицо человека, портрет которого висел в столовой Смита.
– А там... это ведь Оскар Уайльд?
Его лицо мгновенно осветилось улыбкой.
– Точно. Я писал его с разных фотографий. Уайльд – рыцарь моего сердца.
– У вас тут красиво, – сказала я, коснувшись его руки, – хотела проверить, вздрогнет ли он. Не вздрогнул... – У вас есть сад?
– А как же! – Он сам схватил меня за руку. – Идемте!
Не обращая никакого внимания на Кайсера и Ленца, словно начисто позабыв о них, он потащил меня в глубь дома и через балкон одной из комнат вывел в обнесенный высокой стеной цитрусовый сад, напоенный легким ароматом розовых клумб и глициний. Сад был явно ровесником дома. Стена обступала его с двух сторон, а с третьей вдаль уходило длинное крыло здания, в котором раньше, видимо, жила многочисленная прислуга. Но самое большое впечатление на меня произвел резной трехъярусный фонтан, наполнявший сад удивительной музыкой воды. Налюбовавшись на всю эту красоту, я машинально подняла голову и увидела, что солнечные лучи совершенно свободно проникают сквозь кроны деревьев. Стало быть, полное естественное освещение. Лучше и не бывает. В таком же примерно месте неизвестный писал "Спящих женщин"...
– Сказка... – вполголоса произнесла я, одновременно пытаясь представить Джейн, которая, возможно, лежала где-нибудь тут... нагая... и мертвая.
– Считайте, что на вас выписан вечный пропуск! Буду рад принять вас у себя в любое время! Прошу вас, позвоните мне!
Гейнс тоже приглашал меня, если это можно было назвать приглашением. И Уитон... Черт, я сегодня прямо-таки популярна...
– Хорошо, постараюсь...
Из дома наконец показались поотставшие Кайсер и Ленц.
– Мистер Смит, мы будем вам очень признательны, если вы сохраните инкогнито мисс Гласс. Никто в Новом Орлеане не должен знать о ее приезде.
– Я не собираюсь хвастаться знакомством с мисс Гласс на каждом углу, – сухо ответил Смит и снова мне улыбнулся.
– И еще. Не стоит предупреждать Талию Лаво о нашем визите.
Смит смерил Кайсера надменным взглядом.
– Я попрошу вас оставить этот приказной тон. В моем, между прочим, доме.
В саду повисла неловкая пауза, лишь по-прежнему весело журчал фонтан. А мне вдруг захотелось поскорее выбраться отсюда и расстаться с красивым человеком, который был, возможно, последним, кого моя сестра видела в своей жизни.
– Нам, пожалуй, пора, – тихо сказал Ленц.
– Не смею задерживать, – тут же отозвался Смит и, крутанувшись на каблуках, галантно предложил мне руку. В полном молчании мы прошли через весь дом и оказались на крыльце со стороны Эспланад-авеню. – Помните, вам всегда будут рады в этом доме.
Я молча кивнула. Не удостоив Кайсера и Ленца прощальным взглядом, Смит ушел за порог, оставив дверь незапертой. Видимо, это тоже входило в обязанности Хуана.
– Ну что ж, у кого какие соображения? – задумчиво проговорил Кайсер, пока мы шли к нашему фургончику. – Кстати, Джордан, что скажете о портрете Оскара Уайльда?
– Красивая работа, – ответил вместо меня Ленц, погруженный в какие-то свои мысли.
– Смит напомнил мне Дориана Грея, – сказала я. – Красив. Аморален. Над ним не властно время.
– Отчего же вдруг аморален? – удивился Кайсер. – Потому что гей?
– Не в этом дело. Я просто умею чувствовать это в мужчинах. Он похож этим на де Бека, хотя, конечно, каждый из них аморален по-своему. А что вы скажете, доктор?
Ленц как-то странно улыбнулся.
– Дориан Грей был замечателен не только своей красотой и аморальностью.
– Чем же еще?
– Он убил человека, а потом попросил кембриджского химика уничтожить труп. "Да так, чтобы и следа не осталось". И тот это сделал.
– Я помню эту сцену, но, убей меня Бог, неужели там действительно не осталось и следа?
– Не осталось. "В комнате стоял запах азотной кислоты, а мертвец исчез". Оскар Уайльд во многом опережал свое время. Преступный почерк Дориана Грея и сейчас сделал бы честь любому бандиту.
– А какой у него был почерк?
– Ни трупа, ни улик.
16
– На войне?
– Да.
– А в условиях мирной жизни? Скажем, по службе?
– И тут приходилось.
– Вы могли бы и не отвечать, потому что ответы написаны у вас на лбу. У таких людей особая аура, она инстинктивно чувствуется потенциальными жертвами. У Роджера подобной ауры нет. Кстати, агент Кайсер, вы знаете... пожалуй, я не отказался бы написать ваш портрет.
– Вынужден отклонить ваше любезное предложение.
– Вам многое довелось повидать, не так ли?
– Вы правы, Фрэнк.
– Уверен, что доктор Ленц тоже не вчера родился, но вижу по его глазам, что личный опыт не оказал на него такого воздействия, как на вас. Позвольте высказать догадку, агент Кайсер... Вы нетерпимы к злу и насилию, как вы их понимаете. В вас чувствуется крепкий моральный стержень. Вы считаете себя вправе судить.
– По-моему, наша беседа вышла за рамки практической пользы, – произнес Кайсер, и я, склонившись над колонками в тесном фургончике, уловила в его голосе явные нотки раздражения. – Фотограф наш где-то ходит, уже давно должна была объявиться...
Бакстер молча ткнул пальцем в заднюю дверцу фургона.
Выбравшись наружу, я огляделась по сторонам, пересекла Эспланад-авеню и оказалась перед особняком Фрэнка Смита. Четыре окна, остроконечная крыша с мансардой и дверь заднего крыльца. На мой стук явился красивый смуглый мальчик лет восемнадцати. Хуан, надо полагать. Кого-то он мне напомнил...
– Да? – произнес он.
– Я из ФБР. Фотограф. Опоздала.
– Хорошо. Идите за мной.
Войдя в столовую, я оказалась в настоящем хранилище ценнейших предметов искусства и старинного антиквариата. Справа от меня располагался роскошный обеденный стол времен Регентства, над головой красовался огромный канделябр в стиле ампир, а слева я поймала собственное отражение во французском трельяже. Но самое интересное меня ждало на дальней стене комнаты – портрет обнаженного мужчины, полулежавшего в кресле-качалке, в натуральную величину. Мужчина был довольно крупным, но не атлетического сложения. В чертах лица сквозило благородство. Мне показалось знакомым это лицо. Манера художника живо напомнила лучшие образцы старой европейской живописи шестнадцатого века.
– Сеньора! – позвал меня Хуан. – Прошу вас.
Несколько ступенек вверх, поворот налево, и вот я на пороге гостиной, где Кайсер и Ленц наслаждались крепким кофе. Комната произвела на меня еще более сильное впечатление, чем столовая. Стены обиты панелями из светлого дерева в восточном стиле, на полу необъятный ковер. Фрэнк Смит поднял на меня глаза, едва я вошла. Слабая попытка отвлечься на камеру мне не удалась, и я поймала себя на том, что смотрю на художника не отрываясь. Его глаза цвета морской волны буквально притягивали к себе. Я никогда прежде не видела таких глаз. Даже на обложках дамских романов. Впалые щеки на загорелом лице, римский профиль, чувственные тонкие губы... Стоит ли говорить, что у него было телосложение как у легкоатлета – безупречные пропорции, крепкие мышцы, тонкий стан. Немудрено, что лишь спустя полминуты я вспомнила о том, ради чего здесь появилась.
– Прошу прощения за опоздание, – пробормотала я, обращаясь к Кайсеру. – Что снимать?
– Все работы, которые находятся в этой комнате и принадлежат кисти мистера Смита.
Фрэнк по-прежнему смотрел на меня. Мне стало неловко, а потом и страшно. У него был взгляд человека, видевшего меня прежде. Меня или сестру – все равно. В ушах родился нарастающий звон, меня бросило в пот.
– Там, в столовой, тоже есть моя картина, – сказал Смит.
Я растерянно кивнула и невпопад пролепетала:
– Да, да, я быстро...
– М-м... У меня такое впечатление, что я вас где-то уже видел.
Я вдруг подавилась слюной и зашлась в кашле, на глазах выступили слезы. Обернувшись к Кайсеру, я все ждала, когда он выхватит свой чертов пистолет.
– Н-не знаю... Не-не думаю... – сквозь кашель выдавила я.
– Может, в Сан-Франциско? Вы там бывали?
"Я живу там, черт бы тебя побрал... Господи, неужели..."
– Д-да, но...
Смит вдруг хлопнул себя по лбу.
– Боже милостивый, да вы никак Джордан Гласс!
Кайсер, Ленц и я уставились на него, как дети на слона.
– Клянусь мамой, вы Джордан Гласс! Невероятно! Вряд ли я узнал бы вас без камеры, но едва ее увидел, в голове у меня что-то щелкнуло! Как вы здесь оказались? Только не говорите, что перешли на службу в ФБР!
– Не перешла...
– Тогда я просто не понимаю...
– Моя сестра – одна из жертв маньяка, – не задумываясь отозвалась я.
У него отвисла челюсть.
– О Господи... Да, теперь все ясно... – Он бросился ко мне, будто желая обнять, но остановился в двух шагах. – Хотя погодите, погодите... Нет, я решительно ничего не понимаю!
Кайсер с упреком глянул на меня и вздохнул. Раз Смиту уже все известно, нет смысла ломать комедию дальше.
– Мы с ней близнецы, – объяснила я.
Смит еще несколько секунд смотрел на меня непонимающе, а потом вдруг глаза его расширились и он воскликнул:
– Так вы их приманка! С вашей помощью они пытаются заставить убийцу занервничать и выдать себя!
Я лишь опустила голову.
– Так-так... Ну, я в любом случае счастлив видеть вас у себя дома. Обожаю все ваши работы и слежу за вашим творчеством уже не первый год.
– Спасибо... – еле слышно отозвалась я.
– Как вы ее узнали? – вышел наконец из ступора доктор Ленц.
Смит даже не повернул головы и ответил, по-прежнему глядя на меня:
– Мне кто-то показал вас на одной из вечеринок в Сан-Франциско. Я полчаса переминался с ноги на ногу в метре от вас, но так и не решился подойти. Мне страшно хотелось познакомиться, но вы были заняты каким-то важным разговором...
И тут я вспомнила, где видела лицо человека, портрет которого висел в столовой Смита.
– А там... это ведь Оскар Уайльд?
Его лицо мгновенно осветилось улыбкой.
– Точно. Я писал его с разных фотографий. Уайльд – рыцарь моего сердца.
– У вас тут красиво, – сказала я, коснувшись его руки, – хотела проверить, вздрогнет ли он. Не вздрогнул... – У вас есть сад?
– А как же! – Он сам схватил меня за руку. – Идемте!
Не обращая никакого внимания на Кайсера и Ленца, словно начисто позабыв о них, он потащил меня в глубь дома и через балкон одной из комнат вывел в обнесенный высокой стеной цитрусовый сад, напоенный легким ароматом розовых клумб и глициний. Сад был явно ровесником дома. Стена обступала его с двух сторон, а с третьей вдаль уходило длинное крыло здания, в котором раньше, видимо, жила многочисленная прислуга. Но самое большое впечатление на меня произвел резной трехъярусный фонтан, наполнявший сад удивительной музыкой воды. Налюбовавшись на всю эту красоту, я машинально подняла голову и увидела, что солнечные лучи совершенно свободно проникают сквозь кроны деревьев. Стало быть, полное естественное освещение. Лучше и не бывает. В таком же примерно месте неизвестный писал "Спящих женщин"...
– Сказка... – вполголоса произнесла я, одновременно пытаясь представить Джейн, которая, возможно, лежала где-нибудь тут... нагая... и мертвая.
– Считайте, что на вас выписан вечный пропуск! Буду рад принять вас у себя в любое время! Прошу вас, позвоните мне!
Гейнс тоже приглашал меня, если это можно было назвать приглашением. И Уитон... Черт, я сегодня прямо-таки популярна...
– Хорошо, постараюсь...
Из дома наконец показались поотставшие Кайсер и Ленц.
– Мистер Смит, мы будем вам очень признательны, если вы сохраните инкогнито мисс Гласс. Никто в Новом Орлеане не должен знать о ее приезде.
– Я не собираюсь хвастаться знакомством с мисс Гласс на каждом углу, – сухо ответил Смит и снова мне улыбнулся.
– И еще. Не стоит предупреждать Талию Лаво о нашем визите.
Смит смерил Кайсера надменным взглядом.
– Я попрошу вас оставить этот приказной тон. В моем, между прочим, доме.
В саду повисла неловкая пауза, лишь по-прежнему весело журчал фонтан. А мне вдруг захотелось поскорее выбраться отсюда и расстаться с красивым человеком, который был, возможно, последним, кого моя сестра видела в своей жизни.
– Нам, пожалуй, пора, – тихо сказал Ленц.
– Не смею задерживать, – тут же отозвался Смит и, крутанувшись на каблуках, галантно предложил мне руку. В полном молчании мы прошли через весь дом и оказались на крыльце со стороны Эспланад-авеню. – Помните, вам всегда будут рады в этом доме.
Я молча кивнула. Не удостоив Кайсера и Ленца прощальным взглядом, Смит ушел за порог, оставив дверь незапертой. Видимо, это тоже входило в обязанности Хуана.
– Ну что ж, у кого какие соображения? – задумчиво проговорил Кайсер, пока мы шли к нашему фургончику. – Кстати, Джордан, что скажете о портрете Оскара Уайльда?
– Красивая работа, – ответил вместо меня Ленц, погруженный в какие-то свои мысли.
– Смит напомнил мне Дориана Грея, – сказала я. – Красив. Аморален. Над ним не властно время.
– Отчего же вдруг аморален? – удивился Кайсер. – Потому что гей?
– Не в этом дело. Я просто умею чувствовать это в мужчинах. Он похож этим на де Бека, хотя, конечно, каждый из них аморален по-своему. А что вы скажете, доктор?
Ленц как-то странно улыбнулся.
– Дориан Грей был замечателен не только своей красотой и аморальностью.
– Чем же еще?
– Он убил человека, а потом попросил кембриджского химика уничтожить труп. "Да так, чтобы и следа не осталось". И тот это сделал.
– Я помню эту сцену, но, убей меня Бог, неужели там действительно не осталось и следа?
– Не осталось. "В комнате стоял запах азотной кислоты, а мертвец исчез". Оскар Уайльд во многом опережал свое время. Преступный почерк Дориана Грея и сейчас сделал бы честь любому бандиту.
– А какой у него был почерк?
– Ни трупа, ни улик.
16
Талия Лаво жила на втором этаже викторианского особнячка, расположенного неподалеку от основных корпусов Туланского университета. Дом, разбитый на крохотные квартиры, давал кров еще девяти женщинам и двум мужчинам. Это серьезно осложняло задачу группе наружного наблюдения, которая должна была отслеживать каждый шаг подозреваемой. Семь дверей, двадцать одно окно только на первом этаже и два пожарных выхода в противоположных концах здания. Мы приткнулись в переулке и молча наблюдали за домом через тонированное окошко фургона, словно бравые бойцы времен Эдгара Гувера, охотившиеся за коммунистическими агитаторами.
– В допросе Лаво первую скрипку будет играть Джон, – объявил Бакстер, обращаясь прежде всего к Ленцу. – Если у кого-то имеются возражения или замечания, выкладывайте.
Кайсер и Ленц переглянулись, но промолчали.
– У меня есть возражение, – вдруг сказала я.
Все трое посмотрели на меня так, словно видели впервые.
– Не понял... – буркнул Бакстер.
– Я хочу пойти туда с самого начала. И одна.
– Что?! – вскричали одновременно Бакстер и Кайсер.
– Она женщина, пусть даже и лесбиянка. А женщины между собой быстрее найдут общий язык. Гарантировать ничего не буду, но мне кажется, что я вытяну из нее в два раза больше информации, чем Кайсер с Ленцем, вместе взятые.
– Наша задача не в том, чтобы разговорить ее, – напомнил мне Бакстер. – А заставить раскрыться, выдать себя, если, конечно, она замешана в этом деле. Ваша встреча с Уитоном и Гейнсом результатов не дала. Смит узнал вас, но и не стал этого скрывать. С учетом всего этого встреча с Лаво может оказаться для нас самой главной.
Я спокойно выдержала его суровый взгляд.
– Неужели вы всерьез допускаете, что за всеми этими похищениями может стоять женщина? Или что она по крайней мере замешана?
– Пусть идет, – вдруг подал голос Ленц. – Она права. Лаво меньше всего годится в убийцы из всей нашей четверки. К тому же ее ранние картины, а мы их так или иначе раздобудем, скажут нам больше, чем сказала бы она сама. Но если Джордан и впрямь наладит с ней контакт, возможно, ей удастся выудить полезные для нас сведения.
– Мне кажется, что я сумела бы наладить контакт и со Смитом. И с Уитоном. Если бы пришла к ним одна, – посмотрела я Бакстеру в глаза.
– Смит просто давно мечтал познакомиться со знаменитым фотокором, – возразил Кайсер. Ему явно не нравилась моя идея.
– Если вы пойдете одна, что вы ей скажете? – проигнорировав Джона, спросил Бакстер.
– Еще не знаю. Буду импровизировать в зависимости от того, как она меня встретит. Я всегда так работаю – без черновиков.
– Не знаю, Джордан, не знаю... – поморщился Бакстер.
– Подумайте сами, что тут такого? Я просто постучусь к ней в двери, она меня увидит и либо впустит, либо не впустит.
– А если она увидит вас и психанет? – спросил Кайсер. – Или, того хуже, бросится на вас? Если предположить, что она замешана в нашем деле, то мы обязаны допускать подобный поворот событий.
– Ну... Если вы меня сейчас вооружите, я не стану возражать.
Бакстер покачал головой:
– Мы не можем дать вам оружие. Это противозаконно.
– Хотя бы газовый баллончик!
– Откуда у сотрудников ФБР взяться газовым баллончикам?
– Не нравится мне вся эта затея... – пробормотал Кайсер.
– Повторяю, будет больше пользы, если туда пойду я, а не вы с Ленцем. Видела она меня раньше или не видела – это станет ясно в ту же секунду, как она откроет дверь. И я сразу скажу, что вы поблизости. Я расскажу ей правду. Что я сестра одной из жертв, что я пытаюсь разыскать Джейн, а ФБР любезно согласилось меня охранять.
– Да пусть идет! – опять воскликнул Ленц. – Пусть Лаво расскажет, что ей известно. Нам это пригодится. Нам она действительно может не рассказать. Джон, подумай здраво – это хороший вариант!
Кайсер вскинул было на него раздраженный взгляд, но спорить не стал.
– Джордан придется спрятать у себя под одеждой микрофон. Я буду стоять перед домом в наушниках. – Он глянул на меня. – Если почуете неладное, сразу зовите на помощь! Сразу!
– Что ж, на том и порешим, – хлопнул себя ладонями по коленям Бакстер. – Так, ну пошевеливайтесь, а то Лаво ведь не станет нас долго ждать! Если она захочет сходить в парикмахерскую или за покупками, весь наш красивый план полетит к чертям собачьим.
– Снимай, – обратился Кайсер к Ленцу.
Тот, пригнувшись, поднялся, снял пиджак и стал расстегивать рубашку, невольно пихая локтями то Бакстера, то Кайсера. Бакстер принялся сноровисто отклеивать с груди Ленца микрофон подслушивающего устройства. Тот морщился. Ему было щекотно.
– Она заметит передатчик, если закрепить его под блузкой, – проговорила я, проведя рукой по тонкой ткани.
– Вам придется закрепить его под юбкой, – сказал Ленц, протягивая мне микрофон, антенну, передатчик и провода.
– А новый пластырь?
Бакстер покопался на алюминиевом столике и протянул мне ленту. Все трое невольно отвели глаза.
– Сейчас не время строить из себя застенчивых подростков, – фыркнула я. – Не бойтесь, я сегодня надела белье.
– И весьма симпатичное... – пробормотал Ленц, увидев краешек моего бикини.
– Клейте, мне самой неудобно! – Я протянула ленту доктору.
– Я?.. – растерялся Ленц.
– Дайте сюда! – сварливо буркнул Бакстер.
Он весьма умело, словно проделывал эту процедуру много раз в жизни, закрепил передатчик и антенну у меня на ляжке. Несмотря на браваду, мне было неловко. Покончив с передатчиком, Бакстер вручил мне микрофон, соединенный с ним тонким проводом.
– Обмотайте вокруг талии и выведите под бюстгальтером, – приказал он.
– Так, ребята, а теперь зажмурились!
Они беспрекословно подчинились. Я обернула длинный провод вокруг талии, пропустила его под блузкой и закрепила крошечный микрофон между чашечками бюстгальтера.
– Готово, – сказала я. – Ну что? Вперед?
Кайсер распахнул передо мной дверцы фургона.
– Запомните! – бросил мне в спину Бакстер. – Одно неловкое движение с ее стороны, включайте сирену – и Джон будет там через секунду!
– Все будет хорошо, не волнуйтесь.
Многоквартирный дом, в котором проживала Лаво, давно не ремонтировался. Как минимум лет тридцать сюда не заглядывали ни кровельщики, ни маляры. И, судя по всему, еще лет тридцать не заглянут. Лестница, ведущая на второй этаж, содрогалась под каждым моим шагом и выглядела на редкость ненадежной. Вцепившись в шаткие перила, я поднялась наверх до двери, которая смотрелась так, словно совсем недавно выдержала вражескую осаду. Звонка нигде не было видно. Я громко постучала и стала ждать. Через минуту услышала за дверью шаги.
– Кто там?
– Меня зовут Джордан Гласс, я бы хотела поговорить с вами о ваших картинах.
Молчание. Затем:
– Я вас не знаю. Как вы меня нашли?
– Роджер Уитон рассказал.
Я услышана лязг замка, и дверь приоткрылась на цепочку. Из полумрака прихожей на меня глянули пронзительные глаза.
– Роджер Уитон?..
"Ага... попробуй тут угадай, узнала она меня или нет".
– Мисс Лаво, вы слышали, конечно, о женщинах, которых похищают из Нового Орлеана на протяжении вот уже полутора лет? Две из них пропали с территории Туланского университета.
– Слышала ли я об этом? Да я три месяца уже не выхожу из дому без оружия! А почему вы спрашиваете?
– Одна из жертв – моя сестра.
Она часто заморгала.
– Ой... я вам сочувствую... Но почему вы пришли с этим ко мне?
– Я случайно наткнулась на картины – живописные полотна, – на которых были изображены Джейн и другие жертвы похищений. В Гонконге. А люди из ФБР отыскали на этих холстах щетинки от собольих кисточек. А потом выяснилось, что точно такими же пользуются Роджер Уитон и его подопечные.
Она на несколько секунд прикрыла рот рукой.
– Боже, какой ужас! На картинах были изображены те женщины?!
– Да. Обнаженные и в довольно странных позах. То ли они спали, то ли... сами понимаете. Мисс Лаво, я пытаюсь выяснить судьбу своей сестры, и ФБР помогает мне в этом. Точнее, это я им помогаю.
– Странно... И они вот так просто взяли вас в свою команду?
Разговаривать через порог было неприятно и неловко, но я не раз в своей карьере сталкивалась с ситуациями, когда необходимо было преодолеть чужое недоверие. А еще я свято верила в справедливость неписаного правила: в каком бы положении ты ни оказалась, извлекай из этого максимальную пользу.
– Дело в том, что мы с Джейн – так звали мою сестру – близняшки и похожи друг на друга как две капли воды. ФБР устраивает мне очные ставки с подозреваемыми, надеясь, что кто-то из них – убийца и будет шокирован моим появлением, а значит, выдаст себя.
– Это что, я подозреваемая?! – вскричала Лаво на всю лестничную площадку. – Вы это хотите сказать? ФБР устроило вам очную ставку со мной?! Извините, но это же глупо, подозревать учащуюся в совершении серийных убийств только на том основании, что она пользуется какими-то там кистями!
– На самом деле никто вас ни в чем не подозревает, но это формальность, от которой ФБР не может отмахнуться. Чтобы выдвинуть лучшую версию, необходимо предварительно проверить и отбросить все остальные.
– Вы хотите войти?
– Если вы не откажетесь поговорить со мной, я буду вам за это очень благодарна.
– А если я откажусь поговорить с вами, мне придется говорить с ФБР, так?
– Боюсь, что так.
Она тяжело вздохнула, и на мгновение ее лицо исчезло. Зазвенела снимаемая цепочка, и дверь передо мной распахнулась. Боясь, что она вот-вот может передумать, я сразу же переступила порог и прикрыла за собой дверь.
Я наконец получила возможность как следует рассмотреть эту женщину и поняла, насколько обманчивы были фотографии. Другая прическа – а сейчас ее роскошные волосы спадали на грудь – совершенно меняла ее облик. Несмотря на то что в ее роду были черные, кожа отливала такой же белизной, как моя собственная. Но зато глаза чернели как угли. На ней было цветастое карибское платье почти до пят. Она была красива, безусловно; красива той особенной экзотической красотой, которая часто встречается у мулатов и метисов. Такие красавицы, вероятно, очень ценились в гаремах каких-нибудь индейских вождей или жрецов майя.
– Пойдемте в комнату, – позвала она и жестом предложила мне следовать за ней. Мы прошли в крошечную гостиную. – У меня тут, правда, тесновато, но все лучше, чем топтаться в темной прихожей.
Мягкий грудной голос, совершенно лишенный произношения, характерного для людей ее племени. Я слышала, что выучить чужой язык может каждый, но избавляются от акцента лишь единицы. И только тяжким многолетним трудом. Лаво это удалось.
Я огляделась, ожидая почему-то увидеть повсюду свечи, тяжелые портьеры и ароматические курительницы. Ничего этого не было. Гостиная оказалась светлой и почти без мебели. Лаво усадила меня на небольшой изящный диванчик, а сама опустилась напротив в легкое кресло. Едва она села, как из-под кресла тут же выглянул кот, подозрительно зыркнул на меня и перебрался на колени к своей хозяйке. Лаво положила узкую ладонь ему на спину и принялась почесывать за ушами. В позе и в лице ее не чувствовалось напряжения. Казалось, она готова часами сидеть вот так и ждать, когда я заговорю.
Позади нее на стене я обнаружила картину, изображавшую собор Святого Луки на Джексон-сквер. Меня это удивило и несколько смутило. Собор этот рисуют все, он изображен на открытках, почтовых марках и майках, которые бойкие торговцы всучивают на улицах туристам. В какое бы время суток ты ни появился вблизи собора, обязательно наткнешься на десяток-другой начинающих художников, с важным видом создающих свои банальные шедевры. Довольно странно было видеть один из них в квартире действительно одаренного человека, каким, без сомнения, была Талия Лаво, раз она прошла тяжелейший конкурс и попала к Уитону.
– Это вы писали? – не удержалась я от вопроса.
– Это Фрэнк, – хмыкнула Лаво. – Ради шутки.
– Ради шутки?
– Я как-то сказала ему, что все художники Нового Орлеана начинают свою карьеру с этого собора. Если ты его никогда не рисовал, не можешь считать себя художником в этом городе. Он выслушал меня, взял мольберт, отправился на Джексон-сквер и провел там четыре часа. Это был спектакль. Вокруг него собралась целая толпа. Студенты, которым посчастливилось там быть, еще долго будут вспоминать тот день.
– Да, это на него похоже.
– Вы с ним знакомы?
– Теперь знакома. Я приходила к нему по тому же поводу, что и к вам.
Я вдруг испытала мгновенный приступ неловкости и машинально оправила юбку, опасаясь, что Лаво в любой момент может заметить передатчик или краешек антенны.
– А еще к кому приходили?
– К Роджеру Уитону и Леону Гейнсу.
– Стало быть, меня оставили на десерт? Это хорошо или плохо?
– Хорошо. ФБР подозревает вас в наименьшей степени.
Она улыбнулась, обнажив два ряда ровных белых зубов.
– Ну слава Богу! И как – ваш план сработал? Кто-нибудь выдал себя в вашем присутствии?
– Трудно сказать определенно.
Лаво кивнула, давая понять, что не настаивает на том, чтобы я выложила ей всю информацию.
– Скажите, а вы были близки со своей сестрой?
Вопрос застал меня врасплох; впрочем, врать не было смысла.
– Не особенно. Принято считать, что близнецы жить друг без друга не могут. Мы являлись скорее исключением из правил. Но все же я ее любила.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Джордан. Джордан Гласс.
– Близняшки Джордан и Джейн... – медленно проговорила она, словно пробуя слова на вкус. – Звучит красиво.
– Несмотря на все, что было между нами, на все наши ссоры и размолвки, я очень хочу отыскать ее. Или по крайней мере выяснить, какая участь ее постигла.
– Понимаю. Как вы думаете, она жива?
– Не знаю. Вы мне поможете ее найти?
– Я?! Каким образом?
– Просто ответьте на вопросы, которые я задам.
Она поджала губы и вздохнула.
– Я должна буду рассказать о тех, с кем вы уже встречались? Они мои друзья, и как-то не принято...
– Леон Гейнс тоже ваш друг?
Она поморщилась и покачала головой.
– Можно я буду звать вас просто по имени?
– Конечно.
– Я не хочу врать вам, Талия. После моего ухода сюда все равно придет полиция. Следователи спросят вас, где вы были в те дни, когда в городе случались похищения. Как думаете, вы сможете предоставить им твердые алиби?
– Не знаю. Я очень часто бываю одна.
– А три дня назад? После открытия музея?
Она вскинула на меня глаза.
– В газетах писали, что та женщина... ну, которую нашли в сточной канаве... что это преступление никак не связано с остальными похищениями.
– Да, в газетах так писали. Потому что их попросило об этом ФБР.
– Вот как?! Значит, похищения не прекратились? И вы думаете... и вы полагаете, что...
– Я не строю никаких версий, Талия. Я просто задала вопрос в надежде услышать ответ, который удовлетворит полицию.
– Понимаю... После открытия музея я вернулась домой и занялась йогой. Был выходной, но я неважно себя чувствовала и не хотела никуда выбираться.
– Кто-нибудь видел, как вы вернулись домой? Может, кто-то звонил вам сюда? Поймите, нужен свидетель, который подтвердит, что вы здесь были.
Она опять вздохнула.
– Не помню... Кажется, никто не видел. И уж точно не звонил. Я ведь говорю, что часто бываю совсем одна.
Я замолчала, не зная, о чем спрашивать дальше.
– А вы? – неожиданно поинтересовалась Талия.
Мне вдруг захотелось побыстрее переменить тему, но я замешкалась. Только сейчас, сидя на уютном диванчике и глядя на эту женщину, я поняла, что с момента своего возвращения из Гонконга нахожусь исключительно в мужском обществе. Венди я не считала – она на пятнадцать лет моложе меня, о чем с ней говорить? Талия – другое дело. Примерно моего возраста и с жизненным опытом за плечами. Мне вдруг стало уютно в ее кампании. Спокойно и комфортно. И не надо думать над каждым словом, готовым сорваться с языка.
– В допросе Лаво первую скрипку будет играть Джон, – объявил Бакстер, обращаясь прежде всего к Ленцу. – Если у кого-то имеются возражения или замечания, выкладывайте.
Кайсер и Ленц переглянулись, но промолчали.
– У меня есть возражение, – вдруг сказала я.
Все трое посмотрели на меня так, словно видели впервые.
– Не понял... – буркнул Бакстер.
– Я хочу пойти туда с самого начала. И одна.
– Что?! – вскричали одновременно Бакстер и Кайсер.
– Она женщина, пусть даже и лесбиянка. А женщины между собой быстрее найдут общий язык. Гарантировать ничего не буду, но мне кажется, что я вытяну из нее в два раза больше информации, чем Кайсер с Ленцем, вместе взятые.
– Наша задача не в том, чтобы разговорить ее, – напомнил мне Бакстер. – А заставить раскрыться, выдать себя, если, конечно, она замешана в этом деле. Ваша встреча с Уитоном и Гейнсом результатов не дала. Смит узнал вас, но и не стал этого скрывать. С учетом всего этого встреча с Лаво может оказаться для нас самой главной.
Я спокойно выдержала его суровый взгляд.
– Неужели вы всерьез допускаете, что за всеми этими похищениями может стоять женщина? Или что она по крайней мере замешана?
– Пусть идет, – вдруг подал голос Ленц. – Она права. Лаво меньше всего годится в убийцы из всей нашей четверки. К тому же ее ранние картины, а мы их так или иначе раздобудем, скажут нам больше, чем сказала бы она сама. Но если Джордан и впрямь наладит с ней контакт, возможно, ей удастся выудить полезные для нас сведения.
– Мне кажется, что я сумела бы наладить контакт и со Смитом. И с Уитоном. Если бы пришла к ним одна, – посмотрела я Бакстеру в глаза.
– Смит просто давно мечтал познакомиться со знаменитым фотокором, – возразил Кайсер. Ему явно не нравилась моя идея.
– Если вы пойдете одна, что вы ей скажете? – проигнорировав Джона, спросил Бакстер.
– Еще не знаю. Буду импровизировать в зависимости от того, как она меня встретит. Я всегда так работаю – без черновиков.
– Не знаю, Джордан, не знаю... – поморщился Бакстер.
– Подумайте сами, что тут такого? Я просто постучусь к ней в двери, она меня увидит и либо впустит, либо не впустит.
– А если она увидит вас и психанет? – спросил Кайсер. – Или, того хуже, бросится на вас? Если предположить, что она замешана в нашем деле, то мы обязаны допускать подобный поворот событий.
– Ну... Если вы меня сейчас вооружите, я не стану возражать.
Бакстер покачал головой:
– Мы не можем дать вам оружие. Это противозаконно.
– Хотя бы газовый баллончик!
– Откуда у сотрудников ФБР взяться газовым баллончикам?
– Не нравится мне вся эта затея... – пробормотал Кайсер.
– Повторяю, будет больше пользы, если туда пойду я, а не вы с Ленцем. Видела она меня раньше или не видела – это станет ясно в ту же секунду, как она откроет дверь. И я сразу скажу, что вы поблизости. Я расскажу ей правду. Что я сестра одной из жертв, что я пытаюсь разыскать Джейн, а ФБР любезно согласилось меня охранять.
– Да пусть идет! – опять воскликнул Ленц. – Пусть Лаво расскажет, что ей известно. Нам это пригодится. Нам она действительно может не рассказать. Джон, подумай здраво – это хороший вариант!
Кайсер вскинул было на него раздраженный взгляд, но спорить не стал.
– Джордан придется спрятать у себя под одеждой микрофон. Я буду стоять перед домом в наушниках. – Он глянул на меня. – Если почуете неладное, сразу зовите на помощь! Сразу!
– Что ж, на том и порешим, – хлопнул себя ладонями по коленям Бакстер. – Так, ну пошевеливайтесь, а то Лаво ведь не станет нас долго ждать! Если она захочет сходить в парикмахерскую или за покупками, весь наш красивый план полетит к чертям собачьим.
– Снимай, – обратился Кайсер к Ленцу.
Тот, пригнувшись, поднялся, снял пиджак и стал расстегивать рубашку, невольно пихая локтями то Бакстера, то Кайсера. Бакстер принялся сноровисто отклеивать с груди Ленца микрофон подслушивающего устройства. Тот морщился. Ему было щекотно.
– Она заметит передатчик, если закрепить его под блузкой, – проговорила я, проведя рукой по тонкой ткани.
– Вам придется закрепить его под юбкой, – сказал Ленц, протягивая мне микрофон, антенну, передатчик и провода.
– А новый пластырь?
Бакстер покопался на алюминиевом столике и протянул мне ленту. Все трое невольно отвели глаза.
– Сейчас не время строить из себя застенчивых подростков, – фыркнула я. – Не бойтесь, я сегодня надела белье.
– И весьма симпатичное... – пробормотал Ленц, увидев краешек моего бикини.
– Клейте, мне самой неудобно! – Я протянула ленту доктору.
– Я?.. – растерялся Ленц.
– Дайте сюда! – сварливо буркнул Бакстер.
Он весьма умело, словно проделывал эту процедуру много раз в жизни, закрепил передатчик и антенну у меня на ляжке. Несмотря на браваду, мне было неловко. Покончив с передатчиком, Бакстер вручил мне микрофон, соединенный с ним тонким проводом.
– Обмотайте вокруг талии и выведите под бюстгальтером, – приказал он.
– Так, ребята, а теперь зажмурились!
Они беспрекословно подчинились. Я обернула длинный провод вокруг талии, пропустила его под блузкой и закрепила крошечный микрофон между чашечками бюстгальтера.
– Готово, – сказала я. – Ну что? Вперед?
Кайсер распахнул передо мной дверцы фургона.
– Запомните! – бросил мне в спину Бакстер. – Одно неловкое движение с ее стороны, включайте сирену – и Джон будет там через секунду!
– Все будет хорошо, не волнуйтесь.
Многоквартирный дом, в котором проживала Лаво, давно не ремонтировался. Как минимум лет тридцать сюда не заглядывали ни кровельщики, ни маляры. И, судя по всему, еще лет тридцать не заглянут. Лестница, ведущая на второй этаж, содрогалась под каждым моим шагом и выглядела на редкость ненадежной. Вцепившись в шаткие перила, я поднялась наверх до двери, которая смотрелась так, словно совсем недавно выдержала вражескую осаду. Звонка нигде не было видно. Я громко постучала и стала ждать. Через минуту услышала за дверью шаги.
– Кто там?
– Меня зовут Джордан Гласс, я бы хотела поговорить с вами о ваших картинах.
Молчание. Затем:
– Я вас не знаю. Как вы меня нашли?
– Роджер Уитон рассказал.
Я услышана лязг замка, и дверь приоткрылась на цепочку. Из полумрака прихожей на меня глянули пронзительные глаза.
– Роджер Уитон?..
"Ага... попробуй тут угадай, узнала она меня или нет".
– Мисс Лаво, вы слышали, конечно, о женщинах, которых похищают из Нового Орлеана на протяжении вот уже полутора лет? Две из них пропали с территории Туланского университета.
– Слышала ли я об этом? Да я три месяца уже не выхожу из дому без оружия! А почему вы спрашиваете?
– Одна из жертв – моя сестра.
Она часто заморгала.
– Ой... я вам сочувствую... Но почему вы пришли с этим ко мне?
– Я случайно наткнулась на картины – живописные полотна, – на которых были изображены Джейн и другие жертвы похищений. В Гонконге. А люди из ФБР отыскали на этих холстах щетинки от собольих кисточек. А потом выяснилось, что точно такими же пользуются Роджер Уитон и его подопечные.
Она на несколько секунд прикрыла рот рукой.
– Боже, какой ужас! На картинах были изображены те женщины?!
– Да. Обнаженные и в довольно странных позах. То ли они спали, то ли... сами понимаете. Мисс Лаво, я пытаюсь выяснить судьбу своей сестры, и ФБР помогает мне в этом. Точнее, это я им помогаю.
– Странно... И они вот так просто взяли вас в свою команду?
Разговаривать через порог было неприятно и неловко, но я не раз в своей карьере сталкивалась с ситуациями, когда необходимо было преодолеть чужое недоверие. А еще я свято верила в справедливость неписаного правила: в каком бы положении ты ни оказалась, извлекай из этого максимальную пользу.
– Дело в том, что мы с Джейн – так звали мою сестру – близняшки и похожи друг на друга как две капли воды. ФБР устраивает мне очные ставки с подозреваемыми, надеясь, что кто-то из них – убийца и будет шокирован моим появлением, а значит, выдаст себя.
– Это что, я подозреваемая?! – вскричала Лаво на всю лестничную площадку. – Вы это хотите сказать? ФБР устроило вам очную ставку со мной?! Извините, но это же глупо, подозревать учащуюся в совершении серийных убийств только на том основании, что она пользуется какими-то там кистями!
– На самом деле никто вас ни в чем не подозревает, но это формальность, от которой ФБР не может отмахнуться. Чтобы выдвинуть лучшую версию, необходимо предварительно проверить и отбросить все остальные.
– Вы хотите войти?
– Если вы не откажетесь поговорить со мной, я буду вам за это очень благодарна.
– А если я откажусь поговорить с вами, мне придется говорить с ФБР, так?
– Боюсь, что так.
Она тяжело вздохнула, и на мгновение ее лицо исчезло. Зазвенела снимаемая цепочка, и дверь передо мной распахнулась. Боясь, что она вот-вот может передумать, я сразу же переступила порог и прикрыла за собой дверь.
Я наконец получила возможность как следует рассмотреть эту женщину и поняла, насколько обманчивы были фотографии. Другая прическа – а сейчас ее роскошные волосы спадали на грудь – совершенно меняла ее облик. Несмотря на то что в ее роду были черные, кожа отливала такой же белизной, как моя собственная. Но зато глаза чернели как угли. На ней было цветастое карибское платье почти до пят. Она была красива, безусловно; красива той особенной экзотической красотой, которая часто встречается у мулатов и метисов. Такие красавицы, вероятно, очень ценились в гаремах каких-нибудь индейских вождей или жрецов майя.
– Пойдемте в комнату, – позвала она и жестом предложила мне следовать за ней. Мы прошли в крошечную гостиную. – У меня тут, правда, тесновато, но все лучше, чем топтаться в темной прихожей.
Мягкий грудной голос, совершенно лишенный произношения, характерного для людей ее племени. Я слышала, что выучить чужой язык может каждый, но избавляются от акцента лишь единицы. И только тяжким многолетним трудом. Лаво это удалось.
Я огляделась, ожидая почему-то увидеть повсюду свечи, тяжелые портьеры и ароматические курительницы. Ничего этого не было. Гостиная оказалась светлой и почти без мебели. Лаво усадила меня на небольшой изящный диванчик, а сама опустилась напротив в легкое кресло. Едва она села, как из-под кресла тут же выглянул кот, подозрительно зыркнул на меня и перебрался на колени к своей хозяйке. Лаво положила узкую ладонь ему на спину и принялась почесывать за ушами. В позе и в лице ее не чувствовалось напряжения. Казалось, она готова часами сидеть вот так и ждать, когда я заговорю.
Позади нее на стене я обнаружила картину, изображавшую собор Святого Луки на Джексон-сквер. Меня это удивило и несколько смутило. Собор этот рисуют все, он изображен на открытках, почтовых марках и майках, которые бойкие торговцы всучивают на улицах туристам. В какое бы время суток ты ни появился вблизи собора, обязательно наткнешься на десяток-другой начинающих художников, с важным видом создающих свои банальные шедевры. Довольно странно было видеть один из них в квартире действительно одаренного человека, каким, без сомнения, была Талия Лаво, раз она прошла тяжелейший конкурс и попала к Уитону.
– Это вы писали? – не удержалась я от вопроса.
– Это Фрэнк, – хмыкнула Лаво. – Ради шутки.
– Ради шутки?
– Я как-то сказала ему, что все художники Нового Орлеана начинают свою карьеру с этого собора. Если ты его никогда не рисовал, не можешь считать себя художником в этом городе. Он выслушал меня, взял мольберт, отправился на Джексон-сквер и провел там четыре часа. Это был спектакль. Вокруг него собралась целая толпа. Студенты, которым посчастливилось там быть, еще долго будут вспоминать тот день.
– Да, это на него похоже.
– Вы с ним знакомы?
– Теперь знакома. Я приходила к нему по тому же поводу, что и к вам.
Я вдруг испытала мгновенный приступ неловкости и машинально оправила юбку, опасаясь, что Лаво в любой момент может заметить передатчик или краешек антенны.
– А еще к кому приходили?
– К Роджеру Уитону и Леону Гейнсу.
– Стало быть, меня оставили на десерт? Это хорошо или плохо?
– Хорошо. ФБР подозревает вас в наименьшей степени.
Она улыбнулась, обнажив два ряда ровных белых зубов.
– Ну слава Богу! И как – ваш план сработал? Кто-нибудь выдал себя в вашем присутствии?
– Трудно сказать определенно.
Лаво кивнула, давая понять, что не настаивает на том, чтобы я выложила ей всю информацию.
– Скажите, а вы были близки со своей сестрой?
Вопрос застал меня врасплох; впрочем, врать не было смысла.
– Не особенно. Принято считать, что близнецы жить друг без друга не могут. Мы являлись скорее исключением из правил. Но все же я ее любила.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Джордан. Джордан Гласс.
– Близняшки Джордан и Джейн... – медленно проговорила она, словно пробуя слова на вкус. – Звучит красиво.
– Несмотря на все, что было между нами, на все наши ссоры и размолвки, я очень хочу отыскать ее. Или по крайней мере выяснить, какая участь ее постигла.
– Понимаю. Как вы думаете, она жива?
– Не знаю. Вы мне поможете ее найти?
– Я?! Каким образом?
– Просто ответьте на вопросы, которые я задам.
Она поджала губы и вздохнула.
– Я должна буду рассказать о тех, с кем вы уже встречались? Они мои друзья, и как-то не принято...
– Леон Гейнс тоже ваш друг?
Она поморщилась и покачала головой.
– Можно я буду звать вас просто по имени?
– Конечно.
– Я не хочу врать вам, Талия. После моего ухода сюда все равно придет полиция. Следователи спросят вас, где вы были в те дни, когда в городе случались похищения. Как думаете, вы сможете предоставить им твердые алиби?
– Не знаю. Я очень часто бываю одна.
– А три дня назад? После открытия музея?
Она вскинула на меня глаза.
– В газетах писали, что та женщина... ну, которую нашли в сточной канаве... что это преступление никак не связано с остальными похищениями.
– Да, в газетах так писали. Потому что их попросило об этом ФБР.
– Вот как?! Значит, похищения не прекратились? И вы думаете... и вы полагаете, что...
– Я не строю никаких версий, Талия. Я просто задала вопрос в надежде услышать ответ, который удовлетворит полицию.
– Понимаю... После открытия музея я вернулась домой и занялась йогой. Был выходной, но я неважно себя чувствовала и не хотела никуда выбираться.
– Кто-нибудь видел, как вы вернулись домой? Может, кто-то звонил вам сюда? Поймите, нужен свидетель, который подтвердит, что вы здесь были.
Она опять вздохнула.
– Не помню... Кажется, никто не видел. И уж точно не звонил. Я ведь говорю, что часто бываю совсем одна.
Я замолчала, не зная, о чем спрашивать дальше.
– А вы? – неожиданно поинтересовалась Талия.
Мне вдруг захотелось побыстрее переменить тему, но я замешкалась. Только сейчас, сидя на уютном диванчике и глядя на эту женщину, я поняла, что с момента своего возвращения из Гонконга нахожусь исключительно в мужском обществе. Венди я не считала – она на пятнадцать лет моложе меня, о чем с ней говорить? Талия – другое дело. Примерно моего возраста и с жизненным опытом за плечами. Мне вдруг стало уютно в ее кампании. Спокойно и комфортно. И не надо думать над каждым словом, готовым сорваться с языка.