Айлс Грег. Смерть как сон

   – И что же?
   – А теперь представьте себе реакцию убийцы, если он вас увидит.
   – Вполне возможно, что сегодня на пожаре он меня уже видел.
   Ленц покачал головой.
   – Я весьма далек от убеждения, что ваш сегодняшний преследователь и автор "Спящих женщин" – это один и тот же человек.
   – Хорошо, продолжайте.
   – За последние два десятилетия криминалистика – а я сейчас имею в виду саму науку и связанные с ней технологии – резко продвинулась вперед. Мы давно уже задействуем и рентгенографические исследования, и спектрографию, и инфракрасные датчики, и много еще чего полезного. На холстах вполне могут обнаружиться отпечатки пальцев. А если нет, то частицы кожи, отдельные волоски. Я полагаю, что как только мы получим доступ к картинам и проведем с ними все необходимые манипуляции, то сможем очертить круг из нескольких конкретных подозреваемых. Один только искусствоведческий анализ способен дать нам многое. А когда эти подозреваемые у нас появятся, мы обратимся за помощью к вам. Вы – наше главное оружие.
   Я видела, что Ленц не шутит. Я действительно им нужна. И они решили меня использовать не сейчас и не десять минут назад. Это было в их планах с самого начала.
   – Что вы на это скажете? – мягко поинтересовался Ленц. – Как относитесь к тому, чтобы принять участие в допросах подозреваемых? Вообразите, мы с Дэниелом разговариваем с человеком, тот абсолютно спокоен и уверен в себе. И вдруг открывается дверь и входите вы. Каково?
   – Что вы ее спрашиваете, доктор, она только и мечтает об этом, – буркнул Бакстер. – Вы уж мне поверьте.
   Ленц не спускал с меня внимательного взгляда.
   – Так как, мисс Гласс?
   – Разумеется, я согласна.
   – Кто бы сомневался, – опять проворчал Бакстер.
   – Но на одном условии, – добавила я.
   – Ну, начинается...
   – Я вас слушаю, – все так же мягко проговорил Ленц.
   – Я работаю в одной связке с вами. С этого момента и до тех пор, пока вы не возьмете убийцу. Мне нужен полный доступ ко всей информации.
   У Бакстера глаза полезли на лоб.
   – Да вы хоть понимаете, о чем просите?!
   – Я хочу знать все, что знаете вы. И новости получать одновременно с вами. Торжественно клянусь, что ни с кем не буду делиться этой информацией. Но оттирать себя от расследования, как было в прошлом году, я не позволю. Вы, Бакстер, не способны, видимо, понять, что я тогда пережила.
   Я ожидала от него новой вспышки возмущения, но он лишь молча барабанил пальцами по столу, а потом проворчал:
   – Хорошо, договорились. Где пленка?
   – Я опустила ее в почтовый ящик в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке.
   – Ящик почтовой службы США?
   – Да.
   – Где он установлен? Точное место.
   – Рядом с регистрационной стойкой "Американ эйрлайнз".
   – На чье имя отправили конверт?
   – На свое, разумеется. В Сан-Франциско. Я дам вам адрес. Конверт и марки я купила там же – в ближайшем ларьке.
   – Мы заберем этот конверт и сможем проявить пленки прямо здесь.
   – Кража чужой корреспонденции, выходит, для ФБР обычный прием, ребята?
   Бакстер еле удержался, чтобы не выругаться. Но вместо этого вынул сотовый.
   – И еще одно, – сказала я. – Прежде чем покинуть горящее здание, я успела сделать три снимка "спящей женщины" номер двадцать. Как вы понимаете, условия для съемки были не совсем подходящие, но я сделала все, что могла. Думаю, там можно будет кое-что рассмотреть.
   На сей раз Бакстеру с трудом удалось подавить возглас восхищения. Он быстро набрал чей-то номер, приказал срочно отыскать начальника почты в аэропорту Кеннеди и немедленно поднять его с постели. Когда он повесил трубку, я продолжила:
   – Я хочу, чтобы вы сняли цифровые копии с моих снимков и распечатали их для меня в вашей штаб-квартире в Новом Орлеане. Я заберу их завтра утром.
   – Вы отправляетесь в Новый Орлеан? – как будто удивился Ленц.
   – А как вы догадались?
   – Сейчас уже поздно, вам не удастся сесть на самолет.
   – Я сяду на самолет, который подгоните мне вы, дорогие коллеги по расследованию. Не забывайте, что это вы меня сюда притащили. Я должна рассказать мужу Джейн о том, что со мной случилось. И не по телефону. Кстати, матери тоже. Пусть они узнают обо всем от меня, а не из газет.
   – Никаких газет не будет, – сказал Бакстер.
   – Откуда такая уверенность?
   – А что, собственно, произошло? Вы смутили своим появлением посетителей какой-то захудалой выставки, проходящей черт знает где. Ничего такого, что привлекло бы внимание газетчиков.
   – А как же пожар в Нью-Йорке? А как же убийство спецагента ФБР?
   – Про Вингейта давно болтали, что он связан с мафией. Поэтому никто не удивится, что за ним следило ФБР. Между прочим, один из репортеров уже высказал гипотезу, что Вингейт сам организовал поджог ради получения страховки и по досадной случайности угробил себя.
   – То есть вы хотите сказать, что будете вести расследование в обстановке полной секретности?
   – Мы приложим к этому все силы.
   – Но ведь вам потребуются сами картины для проведения экспертизы. Неужели думаете, что вам удастся заполучить их тихо?
   – Будем надеяться. Послушайте, Артур в любом случае собирался лететь в Новый Орлеан, чтобы проконсультироваться с местными агентами, торгующими живописью. Прямо с утра. Почему бы вам не составить ему компанию?
   – Честно говоря, я бы не отказался полететь и сегодня, – вмешался Ленц. – Особенно если мисс Гласс на этом так настаивает. В самом деле, Дэниел, ты можешь организовать нам самолет?
   Бакстер на несколько мгновений задумался.
   – Ну хорошо. Но, мисс Гласс, у меня к вам убедительная просьба: предупредите вашего родственника о полной конфиденциальности. А что касается вашей матушки... Может быть, вам не стоит торопиться обсуждать это с ней.
   – Это еще почему?
   – В течение последнего года мы время от времени обращались к ней. Видите ли, она сейчас не в лучшей форме.
   – Я не помню ее другой.
   – Ваша матушка злоупотребляет алкоголем. Она не вполне надежна. Я, конечно, прошу прощения...
   – Мистер Бакстер, вы что, не понимаете? Речь идет о ее дочери. Она вправе знать все.
   – А что вы ей расскажете? У вас есть какие-то обнадеживающие сведения? Повод для веселья? Я считаю, что сейчас ее не стоит посвящать в это дело.
   – Позвольте мне самой это решать.
   – Да сколько угодно, – устало бросил он. – Но в любом случае давайте договоримся: ваша матушка и муж вашей сестры – это все. Больше вы ни с кем о наших делах говорить не будете. Мне известно, что несколько лет назад вы работали в Новом Орлеане на местную "Таймс". У вас там, конечно, и сейчас полно приятелей. Так вот, если вы действительно хотите помочь следствию, не встречайтесь с ними. Никаких дружеских попоек и вечеринок. Желательно, чтобы вообще никто не знал о том, что лауреат Пулитцеровской премии вернулась домой. Я бы даже предложил вам пожить в отеле. Мы это организуем.
   – Я, честно говоря, думала остановиться у мужа сестры. Я давно не виделась со своими племяшками.
   – Хорошо, не буду настаивать. Но вы согласны немного пожить в изоляции? По крайней мере до тех пор, пока мы не определим круг подозреваемых и не возьмем их.
   – Я не встречаюсь со старыми друзьями и вообще стараюсь держаться в тени. Нет возражений. Но я хочу, чтобы уже в самолете доктор Ленц рассказал мне абсолютно все, что вы знаете. По рукам?
   Бакстер тяжко вздохнул и перекинулся взглядом с Ленцем.
   – Артур, пусть будет как она хочет.
   Доктор Ленц вскочил и размял онемевшие пальцы. Я снова поразилась, какой он высокий.
   – Может быть, по чашечке кофе с пончиками? – бодро предложил он. – На фэбээровском самолете стюардесс не держат.
   – Минутку, Артур, – поднял руку Бакстер и устремил на меня суровый взгляд. – Мисс Гласс, я хочу, чтобы вы со всем вниманием отнеслись к тому, что я сейчас скажу. Надеюсь, вы уже поняли, что мы имеем дело с невероятно сложным случаем. Предугадать действия злоумышленников практически невозможно. Наш подозреваемый из Нового Орлеана скорее всего не вписывается в карикатурный образ маньяка, который работает уборщиком на бензоколонке и коллекционирует у себя в подвале изуродованные куклы Барби. Мы имеем дело как минимум с одним весьма умным преступником. С человеком, который похитил и, возможно, убил двенадцать женщин и не оставил нам ни единой зацепки. Нельзя исключать, что и вы, мисс Гласс, находитесь в опасности. Будьте предельно осторожны. Не теряйте бдительности ни на минуту. Я не хочу, чтобы вы повторили судьбу своей сестры.
   Несмотря на мелодраматическую концовку, речь Бакстера произвела на меня тяжелое впечатление. Я понимала, что попусту он слов тратить не будет.
   – Вы полагаете, что я нуждаюсь в охране?
   – Я склоняюсь к этому. Окончательное решение приму, пока вы с Ленцем будете в воздухе. А пока помните: секретность, максимальная секретность – залог вашей безопасности.
   – Я помню.
   Он поднялся и коротко кивнул мне.
   – Благодарю вас за согласие помочь.
   – Не стоит благодарности. Тем более что вы знаете, для меня это кровная месть.
   Бакстер в очередной раз полез в свою пухлую папку и кинул на стол фотографию молодого брюнета, улыбавшегося во весь рот, словно в момент съемки его принимали на первую работу.
   – Это спецагент Фред Коутс, – сказал Бакстер. Я на мгновение представила себе этого мальчика с перерезанным горлом и упавшим на колени, забрызганным кровью сотовым телефоном. – Так что для меня это тоже кровная месть, мисс Гласс.
   Он сказал это тихо, но я видела, какой огонь полыхает в его глазах. За свою долгую карьеру Дэниел Бакстер выследил и упек за решетку нескольких самых кровожадных злодеев за всю историю Америки. До сегодняшнего вечера "мой маньяк" был для него всего лишь очередной мишенью. Но несколько часов назад пролилась кровь агента ФБР, и примерный семьянин, отец троих малолетних детей Фред Коутс лежит теперь в морге. И с этой минуты Бакстер изменил свое отношение к похитителю женщин.

5

   Самолет ФБР поднялся в небо над Виргинией только в три часа ночи. Пока он проходил технический осмотр, пока заправлялся, пока до Квонтико добрался поднятый с постелей экипаж... Пожалуй, не стоило пороть горячку и с самого начала согласиться лететь утром. Но я просто не могла. Фотографу не надо объяснять, что такое долготерпение. Он владеет этим искусством лучше многих. Но похищение Джейн, долгие "мертвые" месяцы вялотекущего расследования и внезапно появившаяся ниточка совершенно выбили меня из колеи. Я больше не могла ждать и хотела действовать, ибо действие – лучшее лекарство от депрессии.
   Сейчас я наслаждалась казенным комфортом. За свою карьеру я много раз пользовалась дармовым транспортом, отелями и кормежкой. Одни проекты с глянцевыми журналами чего стоили! Кое-кто из коллег порой упрекал меня, даже пытался пристыдить, но я не обращала внимания. Все просто: текущие расходы им всегда приходится взваливать на себя, а в моем случае это, как правило, "оплачивается". Я выросла в откровенной бедности и не могу себе позволить быть снобом.
   Интерьер салона был максимально функционален. Два мягких кресла и между ними откидной рабочий стол. Доктор Ленц выбрал для нас именно эти места. Ему с его ростом было, пожалуй, немного тесновато, но он ничем этого не выказывал. Видимо, привык летать от одного места преступления до другого – точно так же как я с одной войны на другую...
   Ленцу на вид было никак не меньше шестидесяти. Под глазами у него нависли тяжелые мешки – следствие многолетнего напряжения и усталости. Я повидала немало таких мужчин, побитых жизнью и находящихся на грани душевного опустошения. Одним словом, Ленц производил впечатление человека, который сдался... Не мне судить его за это. Я на двадцать лет моложе, а уже близка к той же точке...
   – Мисс Гласс, – проговорил он, – у нас есть два часа. Предлагаю провести их с максимальной пользой.
   – Не возражаю.
   – Беседовать с вами, с учетом степени вашего родства, почти то же, что беседовать с вашей пропавшей сестрой. Это, как говорится, научный факт. Поэтому прошу отнестись к моим вопросам, а среди них будут и довольно личные, с пониманием.
   – Я отвечу на все вопросы, относящиеся к делу. Приступайте.
   Он моргнул медленно, как сова, и пожевал губами.
   – Я рассчитываю, что вы ответите на все мои вопросы. Не сообщив всего, вы, возможно, не позволите мне прийти к выводам, которые приблизят нас к разгадке и помогут быстрее поймать убийцу.
   – Вы все время говорите об "убийце". Вы что же, уверены, что все похищенные мертвы?
   В его лице ничто не изменилось.
   – Практически уверен. Дэниел еще лелеет слабые надежды, но я предпочитаю смотреть на вещи трезво. Вам это неприятно?
   – Нет. Больше того, я тоже не питаю особых иллюзий. Если допустить обратное – то где они, спрашивается, могут находиться столько времени? Все двенадцать? Мне сложно представить себе такое убежище, откуда за все эти месяцы ни одна не только не сбежала, но даже не сумела подать весточки о себе. Это просто немыслимо. И потом... на поздних картинах "модели" явно мертвы. А я понимаю, о чем говорю.
   – Вам ли не понимать, как должна выглядеть смерть.
   – Вы правы. Но в то же время у меня до сих пор сидит в душе заноза и не дает покоя. Вы слышали о телефонном звонке, который раздался у меня дома восемь месяцев назад?
   – Тот, что прозвучал среди ночи? И вы тогда еще предположили, что это могла звонить ваша пропавшая сестра?
   – Да. ФБР отследило его. Звонили с одного вокзала в Таиланде.
   Ленц изобразил виноватую улыбку.
   – Я в курсе, конечно. Мне кажется, что ваша догадка, к которой вы пришли на следующее утро, спокойно все обдумав, абсолютно верна. Это была не сестра. Скорее всего кто-то из родственников американских военнопленных, с которыми вы имели дело, когда занимались поисками отца.
   – Да, но... теперь, после того как я отыскала в Гонконге эти картины...
   – Вы намекаете на географическую близость Гонконга к Таиланду? Безусловно, мы снова проверим историю с тем звонком. Не беспокойтесь. А пока перейдем к более актуальным вещам, если не возражаете.
   – Я слушаю.
   – Насколько я понял, став взрослыми, вы с сестрой несколько отдалились друг от друга. Но к этому мы еще вернемся. А сейчас расскажите о вашем детстве. Меня интересуют события и душевные переживания, которые определили ваш характер. И характер Джейн.
   В такие минуты я всегда начинаю жалеть о том, что не курю.
   – Ладно, вы знаете, кем был наш отец, не так ли?
   – Джонатан Гласс, весьма известный военный фотокорреспондент.
   – Да. Первую Пулитцеровскую премию он ухитрился получить в Миссисипи. А там у нас была только одна война – за гражданские права. Увы, потом ему пришлось работать вдали от дома. Собственно, мы с Джейн его почти и не видели.
   – И как в семье мирились с этим?
   – Как ни странно, я воспринимала это легче, чем мать и сестра. Несмотря на свой юный возраст, я понимала, что его работа требует длительных отлучек. Даже романтизировала их. Разве можно было сравнить скучную жизнь в Миссисипи с разъездами по всему миру, где столько всего интересного?
   – Вы тоже мечтали путешествовать по войнам и зонам военных конфликтов?
   – Отец снимал не только боевые действия. Собственно, его военные фотографии мне и не показывали. Лишь повзрослев, я записалась в публичную библиотеку и однажды наткнулась там на один из старых номеров "Лук энд лайф"^[15]. А дома мама всегда прятала от нас эти снимки.
   – А о чем думала ваша мать, когда выходила замуж за человека, которому суждено было провести жизнь в бесконечных командировках?
   – Так она и не знала об этом, когда выходила замуж. Отец был молодым красивым южанином, которому все по плечу. Но это оказалось не совсем то, о чем мечтала мама. Отец умел выжить в джунглях с одним лишь перочинным ножиком в кармане. Но он не умел быть примерным семьянином, сидеть безвылазно в четырех стенах в Миссисипи, ходить на службу "с девяти до пяти". У него это не укладывалось в голове...
   ...Поначалу отец честно пытался сделать маму счастливой и даже перевез в Нью-Йорк, где начинал карьеру. Но ее хватило ненадолго. Когда она была на восьмом месяце, отца послали в Кению. А мама – с шестью долларами в кошельке – отправилась на вокзал "Гранд сентрал" и купила билет до Мемфиса. А оттуда добралась на автобусе до Оксфорда в Миссисипи. Вы знаете, если бы не беременность, отец, может, и не вернулся бы к ней после той выходки. А так... вернулся. И потом возвращался каждый раз. И для меня это было сказочное счастье. Как правило, он приезжал летом. С тех пор я обожаю это время года.
   – А что Джейн?
   – Джейн – другое дело. Да, мы двойняшки, но смотрели на мир по-разному. С самого детства. Иногда, правда, виной тому были объективные обстоятельства.
   – Например?
   – Однажды на Джейн напала чужая собака. Ей было всего четыре года. Эта тварь едва не откусила ей руку... – Я на несколько мгновений прикрыла глаза, и перед мысленным взором предстала та картина – настолько явственно, словно это случилось вчера. Ведь я была свидетельницей происшедшего – находилась всего в двух десятках метров от Джейн. Мать, конечно, отогнала пса, но было уже поздно. – Джейн долго лечили, делали уколы... То происшествие наложило свой отпечаток на всю ее последующую жизнь.
   – Мать одевала вас одинаково?
   – Пыталась. А отец, когда бывал дома, всегда возражал. И я возражала. Отец видел в каждой из нас самостоятельную личность. Во всяком случае, хотел нас так воспитать. Вы знаете, журналисты – и фотографы тут не исключение – всегда единоличники в хорошем смысле этого слова. Думать своей головой – высший закон для них. Отец учил меня этому с младых ногтей. Этому и еще много чему другому.
   – Фотографии?
   – Как раз нет. Он брал меня с собой на охоту, рыбалку. Рассказывал о звездах, разных растениях – учил отличать полезные и съедобные от вредных и ядовитых. А еще он много рассказывал о дальних странах, обо всех тех местах, где ему довелось побывать. Об их природе, местных обычаях... О том, чего никогда не прочтешь в "Нэшнл джиогрэфик"^[16].
   – А Джейн он все это рассказывал?
   – Пытался поначалу, но сестре было неинтересно. Она пошла в мать. Едва отец заикался о других странах, как они сразу вспоминали, что его вечно не бывает дома, что скоро опять настанет утро, когда они проснутся, а его и след простыл...
   – Выходит, вы были его любимицей.
   – Да, можно и так сказать. А Джейн была любимицей нашей мамы. Только ума не приложу, какая ей от этого польза. Отец был прирожденным лидером, на которого следовало равняться. Это чувствовалось даже в те дни, когда он отсутствовал. А мать, правду сказать, лишь плелась у него в хвосте. И то без особенного успеха.
   – Джейн относилась к отцовским отлучкам так же негативно, как и мать? И чем дальше – тем хуже, не так ли?
   – Точно. Мне даже казалось, что она возненавидела отца еще до его исчезновения. Из-за того, что он сделал несчастной нашу мать. И еще из-за нашей бедности.
   – Разве ваш отец мало зарабатывал?
   – Не знаю. Но мне известно, что некоторые наши лучшие фотографы во Вьетнаме пахали буквально за гроши. И еще я помню, что отец не баловал нас крупными денежными переводами. Зато любил дарить роскошные подарки. Только не подумайте, что я его оправдываю. Я вовсе не хочу сказать, что мой отец был идеальным родителем. Просто он всегда был мне ближе, чем мама.
   – Ваша мать работала?
   – Одно время. Была официанткой, потом подрабатывала в прачечной, ну и так далее в том же роде. А когда начала пить, то и этого не стало.
   – А зачем ваш отец женился на вашей матери?
   – Честно говоря, я думаю, это было условие, которое она поставила, когда он захотел с ней близости.
   Ленц улыбнулся:
   – Как же, как же, хорошо помню те времена. Ваша матушка была красива?
   – Очень. И это испортило всю их последующую жизнь. Мама была очень красивой женщиной и производила впечатление таинственной принцессы. Но в действительности таковой не являлась. Это все ее эльзасская кровь... Снаружи – воплощение неземной тайны, а внутри – приземленность и сугубая практичность. Такой была моя мама. Верный муж, удобный дом и тихие семейные ужины каждый вечер – вот все, чего она ждала от жизни.
   – И Джейн росла такой же?
   – Один в один. Сужу на примере ее собственной жизни. Только в отличие от матери, которой "не повезло" с нашим отцом, Джейн более чем повезло с мужем. Он именно такой, каким всегда хотела видеть мама нашего отца.
   Ленц некоторое время молчал, а потом поднял вверх указательный палец.
   – Минуту назад вы упомянули, что ваш отец "исчез". А как же быть с бытующим мнением, что он погиб во Вьетнаме?
   – В Камбодже, если точнее. Ну что сказать? Я это мнение никогда не разделяла и ни разу за все прошедшие годы не почувствовала сердцем, что отца больше нет. К тому же, если верить слухам, некоторые бывшие коллеги видели отца в разных местах уже после его официального исчезновения. Я и сама его искала, вбухала в это кучу денег.
   – Хорошо, но что же тогда с ним случилось, по-вашему? Если предположить, что ему удалось выжить, выходит, он просто решил не возвращаться в Штаты. А значит, бросил вас всех.
   – Я этого не исключаю.
   – Вы полагаете, он был способен на такое?
   Я провела рукой по волосам, незаметно надавив пальцами на затылок.
   – Мне сложно гадать... Повзрослев, я много думала над тем, мог ли он там завести другую женщину. И приходила к выводу, что да, мог. Кто знает, возможно, во Вьетнаме или где-нибудь еще у него уже давно есть новая семья. Мы ведь с вами знаем, что многие американские солдаты так поступали. А чем фотографы хуже?
   Я уловила блеск в серых глазах Ленца.
   – И вы могли бы простить ему это, если бы оказались правы в своих предположениях?
   «Главный вопрос всей моей жизни».
   – Я много лет занималась тем же, что и отец, – разъезжала по миру и увековечивала на пленку военные действия. И я знаю, что платить за это приходится одиночеством, которое подчас становится невыносимым. Представьте себе: вы отрезаны от всего мира, у вас нет не то что дружеского окружения, а порой вообще никого на много миль вокруг, кто бы говорил с вами на одном языке. Каждый день вы просыпаетесь и засыпаете в таких условиях, что и врагу не пожелаешь. Это даже не одиночество, это грань отчаяния.
   – Но во Вьетнаме ведь все было по-другому. Куда ни плюнь, везде американцы.
   – Отец работал не только и не столько во Вьетнаме. И вообще, знаете, я сейчас не собираюсь гадать, можно или нельзя его прощать. Когда я узнаю, что он выжил, тогда и буду думать над этим.
   – Вы сказали, что ни разу за все эти годы не почувствовали сердцем, что он погиб. А как было с Джейн? Что вы ощущали в отношении ее?
   – Меня посетило предчувствие ее гибели за двенадцать часов до того, как я узнала о похищении.
   – Значит, правду говорят про близнецов, что между ними на протяжении всей жизни существует некая незримая связь?
   – Несмотря на все наши различия – да, такая связь была. И довольно сильная.
   – Верю. Вы весьма откровенны со мной, Джордан, я это высоко ценю. Полагаю, мы с вами сэкономим время, если вы сами расскажете мне, как, при каких обстоятельствах и почему вы в итоге пошли по жизни разными дорогами.
   – Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к делу.
   Внешне мягкая и приветливая улыбка Ленца оказалась не более чем ширмой. Я осознала это только сейчас, поймав мгновенный холодный и внимательный взгляд. Как у инквизитора. Я ничего не имела против Ленца. Такая у него работа...
   – Как бы вам это сказать, Джордан... Вы не на приеме у модного психотерапевта. У нас нет времени неспешно и с комфортом докапываться до правды, незаметно для пациента снимая его внутренние барьеры. Подумайте хорошенько. Вспомните. И расскажите.
   Я молчала.
   – Ну хорошо, попробую вам помочь. Я навел о вас справки и выяснил, что вы так и не окончили школу. А Джейн между тем окончила ее с отличием и была весьма активна во всем, что касалось внеклассных и факультативных проектов. Входила в группу поддержки на спортивных соревнованиях, ездила в летние лагеря. У вас же в деле я ничего подобного не нашел.
   – А вы даже дело на меня завели?
   – В то же время, – проигнорировал мою реплику Ленц, – я обнаружил, что вы были первая в своем классе по успеваемости. – Он почти театрально всплеснул руками и удивленно приподнял брови: – Как же так вышло, Джордан, что вы все бросили?
   Мне вдруг стало тесно в кресле.
   – Послушайте, доктор, я действительно не понимаю, каким образом рассказ о моей юности поможет вам лучше понять Джейн.
   – Происходящее с одним близнецом обычно случается и с другим. Это же очевидно. Вспоминайте. Вот вам стукнуло по двенадцать лет. Ваш отец погиб. Ну хорошо – исчез. Мать запила. Денег в доме нет. Ситуация общая для вас обеих. При этом вы – двойняшки. Учитесь в одной школе. Вас окружает одна и та же обстановка. Но вот почему-то – я и хочу понять почему – вы вырастаете в двух совершенно разных людей. Каким образом это могло случиться?