Страница:
На участке действий нашей армии главная полоса сопротивления противника опиралась на ряд узлов, каждый из которых был крепким орешком и располагался на удобных для обороны естественных рубежах и в населенных пунктах.
Приказ гитлеровского командования требовал от личного состава частей, занимавших оборону, любой ценой удержать все рубежи. Как стало известно от пленных, с каждого солдата была взята подписка, что он ни при каких обстоятельствах не оставит своей позиции. Все это обусловило большую стойкость вражеской обороны.
В подготовительный период в состав нашей армии прибыли 326-я и 64-я стрелковые дивизии, 9-й танковый корпус и значительные артиллерийские средства. В ходе операции нам дополнительно были переданы еще пять стрелковых дивизий и управление 8-го гвардейского корпуса с двумя стрелковыми бригадами.
Казалось бы, усиление армии войсками было довольно щедрым. Однако основная масса резервов, выделяемых фронтом, поступала в армию в ходе уже начавшейся операции и со значительным опозданием, что не позволяло в нужный момент вводить их в сражение. Кроме того, эти резервы направлялись к нам недостаточно организованно. Многие части и соединения появлялись в полосе действия армии неожиданно, без предварительного уведомления. При этом они подчас нарушали маршевую дисциплину, создавали пробки и путаницу на дорогах, совершали движение в дневное время и этим раскрывали перед противником подготовку нашего наступления.
Обращение к командованию фронта с просьбой навести порядок в поступлении резервов в полосу действия армии практически результатов не дало.
Как в дальнейшем выяснилось из показаний пленных, фашистскому командованию уже 16 февраля стало известно о готовящемся нами наступлении, и к 20 февраля на участок предстоявшего прорыва оно выдвинуло из глубины и соседних участков фронта части 211-й и 321-й пехотных дивизий, значительное количество противотанковой артиллерии и до 100 танков и штурмовых орудий.
22 февраля, накануне четвертьвекового юбилея Красной Армии, гром артиллерийской подготовки, длившейся более двух часов, возвестил о начале нашего удара. Главная группировка армии перешла в наступление в полосе шириною 18 километров между поселками Запрудное и Высокая. Предстояло взломать мощную оборону противника, которую он укреплял больше полугода и, по существу, довел до совершенства, не пожалев ни труда своих саперов, ни самых разнообразных инженерных средств.
Если учесть, кроме того, что из-за недостатков в маскировке войск при их сосредоточении наше наступление не явилось для командования группы армий «Цептр» неожиданным и оно произвело дополнительное укрепление позиций и выдвижение резервов, то станет ясным, в насколько трудной обстановке предстояло нам действовать.
Тем но менее в первый день наступления поступили отрадные сведения; успех обозначился в центре ударной группировки, где сражались воины 11-й и 31-й гвардейских и 97-й стрелковых дивизий, которыми соответственно командовали генерал-майор И. Ф. Федюнькин, полковник И. К. Щербина и генерал-майор Я. С. Воробьев. Они взломали передний край обороны противника и овладели его сильно укрепленными опорными пунктами: Котовичами, высотой с отметкой 210,0, восточными кварталами поселков Широковка и Дмитриевка и другими.
Труднее развивалось наступление на флангах прорыва. В частности, справа, где наступали гвардейцы 18-й дивизии полковника М. Н. Завадовского, удалось овладеть железнодорожным разъездом Котовичи и железнодорожной линией восточнее, но дальнейшее продвижение из-за ожесточенных контратак врага было остановлено.
Существенной причиной неудачи было и то, что нам, к сожалению, не удалось добиться четкого взаимодействия с 10-й армией, и гвардейцы Завадовского не имели локтевой связи с соседней 385-й дивизией армии В. С. Попова. Это соединение вообще не имело в течение первого дня даже минимального успеха.
Наступавшая на левом фланге ударной группировки нашей армии 326-я стрелковая дивизия из-за мощного огневого сопротивления врага продвинулась вперед незначительно, овладев лишь второй линией траншей врага, расположенных на северных и северо-восточных скатах высот 206,1 и 201,6. По этой же причине не был взят и опорный пункт в поселке Высокое.
Второй и третий день нашего наступления характеризовались возросшей активностью врага на всем фронте прорыва. Дело в том, что погода стала лучше и предпринимаемые гитлеровцами контратаки всюду поддерживались не только танками, но и ударами авиации, прицельным огнем артиллерии. Спешно перебросив с соседних участков две полнокровные пехотные дивизии (321-ю и 211-ю), а также несколько танковых частей, вражеское командование с бешеным упрямством старалось вернуть утраченные позиции. При этом свирепствовали танки, отборные пехотные, как видно, эсэсовские батальоны устремлялись в психические атаки. Почти непрерывно группы в 20–30 пикирующих бомбардировщиков с диким завыванием сбрасывали на наших наступающих воинов свой смертоносный груз.
Невзирая на все это, части, наступавшие в центре участка прорыва, неуклонно шли вперед. К исходу 23 февраля — нашего солдатского праздника гвардейцы М. II. Завадовского полностью сокрушили опорный пункт гитлеровцев на высоте 223,5 и ворвались на западную окраину поселка Букань. Одновременно части И. Ф. Федюнькина вышибли врага с высот 290,3, а 97-я очистила северную часть Ливадии. В этих боях врагу был нанесен серьезный урон.
На следующий день и особенно в ночь на 25 февраля части противника вынуждены были покинуть последнюю позицию главной полосы сопротивления и отойти на тыловой оборонительный рубеж. Как докладывали разведчики, 208-я пехотная дивизия и один из полков 211-й дивизии понесли большие потери.
Это был момент, когда мы вводом своих резервов могли добиться перелома положения в свою пользу. Но их к этому времени у нас еще не было. Я использовал свой последний резерв — 247-ю стрелковую дивизию с 256-й танковой бригадой, но их сил для взлома обороны на всю ее тактическую глубину было явно недостаточно.
25 февраля мы продолжали развивать успех, отражая контратаки врага. 247-я стрелковая дивизия генерал-майора Г. Д. Мухина ворвалась на северо-западные окраины села Полики, уничтожая в уличных боях неприятельские очаги сопротивления. 97-я в ожесточенном бою, умело маневрируя, окончательно очистила Ливадию, а гвардейцы 31-й дивизии полковника И. К. Щербины при поддержке танков овладели Славинкой. Радовало нас и то обстоятельство, что две наши левофланговые дивизии (326-я и 324-я) также добились некоторого успеха, расширив на несколько километров полосу прорыва.
26 февраля гитлеровцы, не выдержав нашего натиска в центре полосы наступления, дрогнули и, прикрываясь мелкими группами пехоты, начали отходить, оставляя один опорный пункт за другим.
Наши части неотступно продвигались вперед, нанося врагу серьезный урон. На отдельных участках отход гитлеровцев превратился в бегство, ими были брошены полевые госпитали с ранеными, склады с боеприпасами и снаряжением, тяжелое оружие, а также пулеметы и минометы, десятки фашистов были взяты в плен.
Особенно успешно продвигались 97-я стрелковая, 11-я и 31-я гвардейские дивизии. Тесно взаимодействуя с танками, части этих соединений 26 февраля вышли к переднему краю тылового оборонительного рубежа противника, проходившего по реке Ясенок. Командир 31-й полковник Щербина умело использовал сложившуюся обстановку: его гвардейцы форсировали реку и после упорного боя во взаимодействии с частями генерала Федюнькина овладели населенными пунктами Крестьянская Гора и Боре — важнейшими опорными точками врага на тыловом оборонительном рубеже.
Из Крестьянской Горы и из оврага юго-восточнее этой деревни противник беспрестанно шел в контратаки и вел минометно-артиллерийский огонь, чем сдерживал продвижение 11-й гвардейской дивизии на юго-запад. Там к этому времени оборонялись части 5-й танковой дивизии гитлеровцев, только что прибывшей из-под Вязьмы и введенной в бой.
В эти дни, когда шли ожесточенные бои, мужество и героизм проявили многие воины наших частей. Хочу рассказать лишь о двух подвигах, которые совершили бойцы нашей армии.
При развитии наступления на опорный пункт Полики во 2-м батальоне 40-го полка 11-й гвардейской стрелковой дивизии особенно отличилась рота лейтенанта Николая Федоровича Омелечко.
Ночью Омелечко во главе группы бойцов по приказанию командира батальона капитана В. П. Шарапова зашел в тыл опорного пункта и организовал засаду, оседлав дорогу, подходившую к нему из тыла. На рассвете наблюдатели обнаружили приближение небольшой группы вражеских селдат во главе с офицером. Николай решил захватить их в плен. Когда гитлеровцы подошли совсем близко, он вдруг громко скомандовал: «Хенде хох!» Перепуганные фрицы подняли руки и сдались.
Через некоторое время с другой стороны к месту засады подошла еще одна группа гитлеровцев численностью около двадцати человек. Лейтенант приказал пленному немецкому офицеру выйти навстречу и объявить, что солдаты окружены и должны сдаться. Тот вынужден был выполнить это требование. Вражеские солдаты сложили оружие. Только двое из них бросились бежать, но один из беглецов упал, сраженный автоматной очередью.
Как только гитлеровцы обнаружили группу лейтенанта Н. Ф. Омелечко, они открыли по ней минометный огонь и перешли в атаку. Но она была отбита с большими потерями для фашистов. Омелечко был ранен, но остался в строю. Повторную атаку фашисты провели ротой пехоты при поддержке трех танков. Это совпало с началом штурма вражеского опорного пункта Полики, что еще более приподняло боевой дух бойцов, принявших неравный бой. Лейтенант тут же вызвал огонь артиллерии по противнику. Из этой жестокой схватки гвардейцы вышли победителями. В бою с исключительной самоотверженностью сражались лейтенант Николай Омелечко и пулеметчик его роты Федор Сисейкин. Оба они были удостоены высшей награды Родины — звания Героя Советского Союза.
Еще один замечательный подвиг совершили четыре стрелка из другой части. Наша артиллерия в ходе наступления подбила прямой наводкой несколько танков противника. Возле одного из них разыгрался драматический эпизод. Автоматчикам гвардии сержантам Серых и Кирилову, гвардии рядовым Гаврилову и Галактионову командир роты приказал охранять поврежденную машину. День клонился к вечеру, гвардейцы лежали на снегу, внимательно просматривая холмистую местность. Вдруг из-за пригорка показались немецкие солдаты, которые шли во весь рост к танку. Когда они были совсем близко, сержант Серых скомандовал «Огонь!» и сам полоснул по гитлеровцам из автомата. Было скошено немало солдат, но остальные залегли, а затем перебежками снова бросились вперед. Но четверка гвардейцев не спасовала и вновь хладнокровно разила врагов. Уцелевшие фашисты не выдержали, повернули назад и скрылись за холмом.
— Неужели гады еще полезут? — сказал Гаврилов.
Да, гитлеровцы пошли снова. Быстро перемахнув высотку, ведя огонь на ходу, они приблизились на 50 метров. И вновь четыре струи метких пуль встретили их. Гвардейцы били без промаха. Враг отступил, оставив на недступах к танку груду трупов. Гвардейцы проверили оружие, патроны были на исходе. Между тем послышался шум мотора, и перед нашими автоматчиками появился вражеский танк, за которым двигались пехотинцы. Гвардейцы открыли огонь по смотровым щелям, но машина, поливая снег свинцом, ползла прямо на них.
Вдруг с нашей стороны раздался выстрел. Немецкий танк вздрогнул и остановился. Это наши бронебойщики по приказу командира поспешили на выручку своим автоматчикам. Четверка храбрецов пустила в ход последние граниты. Оставшиеся в живых гитлеровцы бросились наутек.
На склоне холма валялось несколько десятков вражеских трупов.
Этому подвигу поэт Лев Ошанин, находившийся в нашей армии, посвятил следующие строки: [51]
Для жиздринской группировки, врага 27 февраля, сложилась кризисная ситуация, так как за время ожесточенных пятидневных боев соединения нашей армии нанесли ей серьезные потери в живой силе и технике. К тому же немецко-фашистскому командованию не удалось подтянуть на участок прорыва достаточное количество оперативных резервов для отражения нашего наступления. В этот момент нам следовало безотлагательно ввести в сражение 9-й танковый корпус. С его помощью мы смогли бы завершить разгром врага под Жиздрой. Однако командование фронта не дало вам санкции на ввод в действие этого корпуса.
Фактически же, мы к исходу 27 февраля смогли дополнительно использовать лишь одну нашу 217-ю стрелковую дивизию, да и то не полностью. По моей настойчивой просьбе командующий фронтом генерал И. С. Конев разрешил снять с пассивного участка дивизии два ее стрелковых полка. Командиру этого соединения полковнику Ефиму Васильевичу Рыжикову была поставлена задача 28 февраля форсировать реку Ясенок, во взаимодействии с частями 97-й дивизии Я. С. Воробьева овладеть поселком Ясенок и выйти на рубеж Островский, Дубищи. Но к сожалению, сил у Рыжикова для этого было слишком мало.
Вскоре вражеское командование подкрепило свои потрепанные 208-ю и 211-ю пехотные дивизии свежими полнокровными 239-й, 321-й пехотными, 5-й и 9-й танковыми дивизиями, переброшенными из района Ржева и Вязьмы. На 1 марта на фронте прорыва соотношение сил сложилось так, что против шести дивизий противника, из коих две были танковыми, мы располагали восемью стрелковыми дивизиями. Наше общее превосходство было мизерным, а по танкам враг превосходил нас в 3 раза. Преимущество же в огневых средствах уравновесилось прочностью укреплений и использованием врагом естественных выгод местности для усиления обороны.
7 марта войска армии, получив из резерва четыре танковые бригады, имевшие в своем составе 110 танков, прорвали тыловой оборонительный рубеж на участке Полики, озеро Ясенок и в итоге тяжелых боев с танками и пехотой противника продвинулись в центре до 5 километров, освободив при этом Ашково Нижнее, Ашково Верхнее, восточную часть села Полики, восточную и центральную часть Верхней Акимовки и Крестьянскую Гору с прилегающими с запада и юга тактически выгодными высотами. Таким образом, здесь был создан неплохой трамплин для удара в направлении Жиздра, Брянск. Но в этот благоприятный для нас период командование фронта вновь не дало разрешения на ввод в прорыв 9-го танкового корпуса.
Стремясь ликвидировать созданную нами угрозу, враг начал спешную подготовку контрмероприятий. Вначале он активизировал огневое воздействие на всем фронте, где нам удалось прорвать его оборону. Особенно свирепо била его артиллерия по участкам, на которых войска не успели еще зарыться в землю. Затем в спешном порядке стали подходить крупные резервы противника.
Соотношение сил постепенно стало изменяться не в нашу пользу. Кроме переброшенных ранее в район Жиздры танковых и пехотных дивизий сюда подошли еще три соединения - 110, 134 и 296-я пехотные дивизии.
Учитывая это обстоятельство и обстановку, сложившуюся на участках наступления Брянского и Центрального фронтов, вновь назначенный командующий Западным фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский принял решение дальнейшее наступление нашей армии прекратить и перейти к обороне.
Так окончилась Жиздринская операция. Несмотря на проявленные в боях героизм и настойчивость, войска армии не выполнили в полном объеме поставленных перед ними задач. Однако итог боев был явно не в пользу врага.
Должен признаться, что уже в то время я видел, что причина невыполнения армией поставленной задачи сводилась не только к нашим упущениям.
Почти все наступательные действия на западном направлении весной 1943 года носили отпечаток торопливости, спешки. Тогда у всех нас были еще свежи достигнутые под Сталинградом блестящие победы Красной Армии, положившие начало массовому изгнанию фашистских оккупантов с советской земли. В той обстановке многим казалось, что моральный дух врага надломлен и если не дать ему опомниться, непрерывно наносить удары на все новых и новых направлениях, то он вскоре будет окончательно сокрушен. К сожалению, даже у некоторых командующих войсками фронтов появилось такое ошибочное убеждение и настойчивое желание поскорее добиться успехов, подобных сталинградскому триумфу.
Не случайно в своем приказе № 95 от 23 февраля 1943 года Верховный Главнокомандующий отмечал, что, хотя наши победы очень велики, «из этого не следует, что с гитлеровской армией покончено и Красной Армии остается лишь преследовать ее до западных границ страны…
Думать так — значит переоценивать свои силы, недооценить силы противника и впасть в авантюризм. Враг потерпел поражение, но он еще не побежден. Немецко-фашистская армия переживает кризис ввиду полученных от Красной Армии ударов, но это еще не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецко-фашистскими захватчиками еще не кончена, она только развертывается и разгорается. Глупо было бы полагать, что немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли». [52]
Активные действия советских войск в феврале в районе Жиздры, юго-западнее Орла и Севска вынудили немецкое командование спешно усиливать свою орловскую группировку. Свободных резервов у него не было. Тогда оно приняло окончательное решение о полном выводе своих войск из ржевско-вяземского плацдарма. Таким образом, если наше наступление не повлекло за собой больших результатов, то оно внесло определенный вклад в ликвидацию этого плацдарма, который Гитлер и его ближайшие военные советники долгое время не без основания считали трамплином для броска на Москву. Именно с этого момента захватчикам пришлось навсегда расстаться с мечтой об овладении советской столицей. Ликвидация ржевско-вяземского плацдарма улучшила положение Красной Армии на важнейшем стратегическом направлении, так как враг отошел на 130–160 километров, а линия фронта сократилась на 300 километров. Ставка вывела в резерв две армии и танковый корпус. Для наших войск открылась дорога на Смоленск и далее на запад.
Однако всем, кому довелось в составе 16-й армии Западного фронта и главных сил Брянского и Центрального фронтов сражаться против орловского плацдарма врага, пришлось убедиться, что их героическая борьба с врагом не полиостью достигла цели. Тем не менее самоотверженность воинов армии была высоко оценена Верховным Главнокомандующим — 16-я была вскоре преобразована в гвардейскую.
В то время когда мы пытались ликвидировать орловский плацдарм врага, у гитлеровского командования, как выяснилось в дальнейшем, созрел план срезать Курский выступ наших войск, и поэтому по обе его стороны, то есть в район Орла и в район Белгорода, оно стягивало все новые и новые силы.
Глава четвертая. Крах «Цитадели»
Приказ гитлеровского командования требовал от личного состава частей, занимавших оборону, любой ценой удержать все рубежи. Как стало известно от пленных, с каждого солдата была взята подписка, что он ни при каких обстоятельствах не оставит своей позиции. Все это обусловило большую стойкость вражеской обороны.
В подготовительный период в состав нашей армии прибыли 326-я и 64-я стрелковые дивизии, 9-й танковый корпус и значительные артиллерийские средства. В ходе операции нам дополнительно были переданы еще пять стрелковых дивизий и управление 8-го гвардейского корпуса с двумя стрелковыми бригадами.
Казалось бы, усиление армии войсками было довольно щедрым. Однако основная масса резервов, выделяемых фронтом, поступала в армию в ходе уже начавшейся операции и со значительным опозданием, что не позволяло в нужный момент вводить их в сражение. Кроме того, эти резервы направлялись к нам недостаточно организованно. Многие части и соединения появлялись в полосе действия армии неожиданно, без предварительного уведомления. При этом они подчас нарушали маршевую дисциплину, создавали пробки и путаницу на дорогах, совершали движение в дневное время и этим раскрывали перед противником подготовку нашего наступления.
Обращение к командованию фронта с просьбой навести порядок в поступлении резервов в полосу действия армии практически результатов не дало.
Как в дальнейшем выяснилось из показаний пленных, фашистскому командованию уже 16 февраля стало известно о готовящемся нами наступлении, и к 20 февраля на участок предстоявшего прорыва оно выдвинуло из глубины и соседних участков фронта части 211-й и 321-й пехотных дивизий, значительное количество противотанковой артиллерии и до 100 танков и штурмовых орудий.
22 февраля, накануне четвертьвекового юбилея Красной Армии, гром артиллерийской подготовки, длившейся более двух часов, возвестил о начале нашего удара. Главная группировка армии перешла в наступление в полосе шириною 18 километров между поселками Запрудное и Высокая. Предстояло взломать мощную оборону противника, которую он укреплял больше полугода и, по существу, довел до совершенства, не пожалев ни труда своих саперов, ни самых разнообразных инженерных средств.
Если учесть, кроме того, что из-за недостатков в маскировке войск при их сосредоточении наше наступление не явилось для командования группы армий «Цептр» неожиданным и оно произвело дополнительное укрепление позиций и выдвижение резервов, то станет ясным, в насколько трудной обстановке предстояло нам действовать.
Тем но менее в первый день наступления поступили отрадные сведения; успех обозначился в центре ударной группировки, где сражались воины 11-й и 31-й гвардейских и 97-й стрелковых дивизий, которыми соответственно командовали генерал-майор И. Ф. Федюнькин, полковник И. К. Щербина и генерал-майор Я. С. Воробьев. Они взломали передний край обороны противника и овладели его сильно укрепленными опорными пунктами: Котовичами, высотой с отметкой 210,0, восточными кварталами поселков Широковка и Дмитриевка и другими.
Труднее развивалось наступление на флангах прорыва. В частности, справа, где наступали гвардейцы 18-й дивизии полковника М. Н. Завадовского, удалось овладеть железнодорожным разъездом Котовичи и железнодорожной линией восточнее, но дальнейшее продвижение из-за ожесточенных контратак врага было остановлено.
Существенной причиной неудачи было и то, что нам, к сожалению, не удалось добиться четкого взаимодействия с 10-й армией, и гвардейцы Завадовского не имели локтевой связи с соседней 385-й дивизией армии В. С. Попова. Это соединение вообще не имело в течение первого дня даже минимального успеха.
Наступавшая на левом фланге ударной группировки нашей армии 326-я стрелковая дивизия из-за мощного огневого сопротивления врага продвинулась вперед незначительно, овладев лишь второй линией траншей врага, расположенных на северных и северо-восточных скатах высот 206,1 и 201,6. По этой же причине не был взят и опорный пункт в поселке Высокое.
Второй и третий день нашего наступления характеризовались возросшей активностью врага на всем фронте прорыва. Дело в том, что погода стала лучше и предпринимаемые гитлеровцами контратаки всюду поддерживались не только танками, но и ударами авиации, прицельным огнем артиллерии. Спешно перебросив с соседних участков две полнокровные пехотные дивизии (321-ю и 211-ю), а также несколько танковых частей, вражеское командование с бешеным упрямством старалось вернуть утраченные позиции. При этом свирепствовали танки, отборные пехотные, как видно, эсэсовские батальоны устремлялись в психические атаки. Почти непрерывно группы в 20–30 пикирующих бомбардировщиков с диким завыванием сбрасывали на наших наступающих воинов свой смертоносный груз.
Невзирая на все это, части, наступавшие в центре участка прорыва, неуклонно шли вперед. К исходу 23 февраля — нашего солдатского праздника гвардейцы М. II. Завадовского полностью сокрушили опорный пункт гитлеровцев на высоте 223,5 и ворвались на западную окраину поселка Букань. Одновременно части И. Ф. Федюнькина вышибли врага с высот 290,3, а 97-я очистила северную часть Ливадии. В этих боях врагу был нанесен серьезный урон.
На следующий день и особенно в ночь на 25 февраля части противника вынуждены были покинуть последнюю позицию главной полосы сопротивления и отойти на тыловой оборонительный рубеж. Как докладывали разведчики, 208-я пехотная дивизия и один из полков 211-й дивизии понесли большие потери.
Это был момент, когда мы вводом своих резервов могли добиться перелома положения в свою пользу. Но их к этому времени у нас еще не было. Я использовал свой последний резерв — 247-ю стрелковую дивизию с 256-й танковой бригадой, но их сил для взлома обороны на всю ее тактическую глубину было явно недостаточно.
25 февраля мы продолжали развивать успех, отражая контратаки врага. 247-я стрелковая дивизия генерал-майора Г. Д. Мухина ворвалась на северо-западные окраины села Полики, уничтожая в уличных боях неприятельские очаги сопротивления. 97-я в ожесточенном бою, умело маневрируя, окончательно очистила Ливадию, а гвардейцы 31-й дивизии полковника И. К. Щербины при поддержке танков овладели Славинкой. Радовало нас и то обстоятельство, что две наши левофланговые дивизии (326-я и 324-я) также добились некоторого успеха, расширив на несколько километров полосу прорыва.
26 февраля гитлеровцы, не выдержав нашего натиска в центре полосы наступления, дрогнули и, прикрываясь мелкими группами пехоты, начали отходить, оставляя один опорный пункт за другим.
Наши части неотступно продвигались вперед, нанося врагу серьезный урон. На отдельных участках отход гитлеровцев превратился в бегство, ими были брошены полевые госпитали с ранеными, склады с боеприпасами и снаряжением, тяжелое оружие, а также пулеметы и минометы, десятки фашистов были взяты в плен.
Особенно успешно продвигались 97-я стрелковая, 11-я и 31-я гвардейские дивизии. Тесно взаимодействуя с танками, части этих соединений 26 февраля вышли к переднему краю тылового оборонительного рубежа противника, проходившего по реке Ясенок. Командир 31-й полковник Щербина умело использовал сложившуюся обстановку: его гвардейцы форсировали реку и после упорного боя во взаимодействии с частями генерала Федюнькина овладели населенными пунктами Крестьянская Гора и Боре — важнейшими опорными точками врага на тыловом оборонительном рубеже.
Из Крестьянской Горы и из оврага юго-восточнее этой деревни противник беспрестанно шел в контратаки и вел минометно-артиллерийский огонь, чем сдерживал продвижение 11-й гвардейской дивизии на юго-запад. Там к этому времени оборонялись части 5-й танковой дивизии гитлеровцев, только что прибывшей из-под Вязьмы и введенной в бой.
В эти дни, когда шли ожесточенные бои, мужество и героизм проявили многие воины наших частей. Хочу рассказать лишь о двух подвигах, которые совершили бойцы нашей армии.
При развитии наступления на опорный пункт Полики во 2-м батальоне 40-го полка 11-й гвардейской стрелковой дивизии особенно отличилась рота лейтенанта Николая Федоровича Омелечко.
Ночью Омелечко во главе группы бойцов по приказанию командира батальона капитана В. П. Шарапова зашел в тыл опорного пункта и организовал засаду, оседлав дорогу, подходившую к нему из тыла. На рассвете наблюдатели обнаружили приближение небольшой группы вражеских селдат во главе с офицером. Николай решил захватить их в плен. Когда гитлеровцы подошли совсем близко, он вдруг громко скомандовал: «Хенде хох!» Перепуганные фрицы подняли руки и сдались.
Через некоторое время с другой стороны к месту засады подошла еще одна группа гитлеровцев численностью около двадцати человек. Лейтенант приказал пленному немецкому офицеру выйти навстречу и объявить, что солдаты окружены и должны сдаться. Тот вынужден был выполнить это требование. Вражеские солдаты сложили оружие. Только двое из них бросились бежать, но один из беглецов упал, сраженный автоматной очередью.
Как только гитлеровцы обнаружили группу лейтенанта Н. Ф. Омелечко, они открыли по ней минометный огонь и перешли в атаку. Но она была отбита с большими потерями для фашистов. Омелечко был ранен, но остался в строю. Повторную атаку фашисты провели ротой пехоты при поддержке трех танков. Это совпало с началом штурма вражеского опорного пункта Полики, что еще более приподняло боевой дух бойцов, принявших неравный бой. Лейтенант тут же вызвал огонь артиллерии по противнику. Из этой жестокой схватки гвардейцы вышли победителями. В бою с исключительной самоотверженностью сражались лейтенант Николай Омелечко и пулеметчик его роты Федор Сисейкин. Оба они были удостоены высшей награды Родины — звания Героя Советского Союза.
Еще один замечательный подвиг совершили четыре стрелка из другой части. Наша артиллерия в ходе наступления подбила прямой наводкой несколько танков противника. Возле одного из них разыгрался драматический эпизод. Автоматчикам гвардии сержантам Серых и Кирилову, гвардии рядовым Гаврилову и Галактионову командир роты приказал охранять поврежденную машину. День клонился к вечеру, гвардейцы лежали на снегу, внимательно просматривая холмистую местность. Вдруг из-за пригорка показались немецкие солдаты, которые шли во весь рост к танку. Когда они были совсем близко, сержант Серых скомандовал «Огонь!» и сам полоснул по гитлеровцам из автомата. Было скошено немало солдат, но остальные залегли, а затем перебежками снова бросились вперед. Но четверка гвардейцев не спасовала и вновь хладнокровно разила врагов. Уцелевшие фашисты не выдержали, повернули назад и скрылись за холмом.
— Неужели гады еще полезут? — сказал Гаврилов.
Да, гитлеровцы пошли снова. Быстро перемахнув высотку, ведя огонь на ходу, они приблизились на 50 метров. И вновь четыре струи метких пуль встретили их. Гвардейцы били без промаха. Враг отступил, оставив на недступах к танку груду трупов. Гвардейцы проверили оружие, патроны были на исходе. Между тем послышался шум мотора, и перед нашими автоматчиками появился вражеский танк, за которым двигались пехотинцы. Гвардейцы открыли огонь по смотровым щелям, но машина, поливая снег свинцом, ползла прямо на них.
Вдруг с нашей стороны раздался выстрел. Немецкий танк вздрогнул и остановился. Это наши бронебойщики по приказу командира поспешили на выручку своим автоматчикам. Четверка храбрецов пустила в ход последние граниты. Оставшиеся в живых гитлеровцы бросились наутек.
На склоне холма валялось несколько десятков вражеских трупов.
Этому подвигу поэт Лев Ошанин, находившийся в нашей армии, посвятил следующие строки: [51]
Четыре советских солдата
С сознанием долга в груди,
Четыре простых автомата
И рота врагов впереди.
Казалось-на жизнь не надейся,
А смерть безнадежно близка.
Но пламенно сердце гвардейца,
Спокойна гвардейца рука.
Итак, в результате успешных боев 26 и 27 февраля части центра ударной группировки продвинулись вперед на 5–6 километров, преодолев густую сеть оборонительных заграждений. За первую неделю наступательных боев они взломали главную полосу сопротивления противника на участке Дмитриевка, Высокая и овладели рядом опорных пунктов, на его тыловом оборонительном рубеже.
Был короток бой и неистов.
Все живы на горе врагу,
А добрая сотня фашистов
Валяется рядом в, снегу,
Для жиздринской группировки, врага 27 февраля, сложилась кризисная ситуация, так как за время ожесточенных пятидневных боев соединения нашей армии нанесли ей серьезные потери в живой силе и технике. К тому же немецко-фашистскому командованию не удалось подтянуть на участок прорыва достаточное количество оперативных резервов для отражения нашего наступления. В этот момент нам следовало безотлагательно ввести в сражение 9-й танковый корпус. С его помощью мы смогли бы завершить разгром врага под Жиздрой. Однако командование фронта не дало вам санкции на ввод в действие этого корпуса.
Фактически же, мы к исходу 27 февраля смогли дополнительно использовать лишь одну нашу 217-ю стрелковую дивизию, да и то не полностью. По моей настойчивой просьбе командующий фронтом генерал И. С. Конев разрешил снять с пассивного участка дивизии два ее стрелковых полка. Командиру этого соединения полковнику Ефиму Васильевичу Рыжикову была поставлена задача 28 февраля форсировать реку Ясенок, во взаимодействии с частями 97-й дивизии Я. С. Воробьева овладеть поселком Ясенок и выйти на рубеж Островский, Дубищи. Но к сожалению, сил у Рыжикова для этого было слишком мало.
Вскоре вражеское командование подкрепило свои потрепанные 208-ю и 211-ю пехотные дивизии свежими полнокровными 239-й, 321-й пехотными, 5-й и 9-й танковыми дивизиями, переброшенными из района Ржева и Вязьмы. На 1 марта на фронте прорыва соотношение сил сложилось так, что против шести дивизий противника, из коих две были танковыми, мы располагали восемью стрелковыми дивизиями. Наше общее превосходство было мизерным, а по танкам враг превосходил нас в 3 раза. Преимущество же в огневых средствах уравновесилось прочностью укреплений и использованием врагом естественных выгод местности для усиления обороны.
7 марта войска армии, получив из резерва четыре танковые бригады, имевшие в своем составе 110 танков, прорвали тыловой оборонительный рубеж на участке Полики, озеро Ясенок и в итоге тяжелых боев с танками и пехотой противника продвинулись в центре до 5 километров, освободив при этом Ашково Нижнее, Ашково Верхнее, восточную часть села Полики, восточную и центральную часть Верхней Акимовки и Крестьянскую Гору с прилегающими с запада и юга тактически выгодными высотами. Таким образом, здесь был создан неплохой трамплин для удара в направлении Жиздра, Брянск. Но в этот благоприятный для нас период командование фронта вновь не дало разрешения на ввод в прорыв 9-го танкового корпуса.
Стремясь ликвидировать созданную нами угрозу, враг начал спешную подготовку контрмероприятий. Вначале он активизировал огневое воздействие на всем фронте, где нам удалось прорвать его оборону. Особенно свирепо била его артиллерия по участкам, на которых войска не успели еще зарыться в землю. Затем в спешном порядке стали подходить крупные резервы противника.
Соотношение сил постепенно стало изменяться не в нашу пользу. Кроме переброшенных ранее в район Жиздры танковых и пехотных дивизий сюда подошли еще три соединения - 110, 134 и 296-я пехотные дивизии.
Учитывая это обстоятельство и обстановку, сложившуюся на участках наступления Брянского и Центрального фронтов, вновь назначенный командующий Западным фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский принял решение дальнейшее наступление нашей армии прекратить и перейти к обороне.
Так окончилась Жиздринская операция. Несмотря на проявленные в боях героизм и настойчивость, войска армии не выполнили в полном объеме поставленных перед ними задач. Однако итог боев был явно не в пользу врага.
Должен признаться, что уже в то время я видел, что причина невыполнения армией поставленной задачи сводилась не только к нашим упущениям.
Почти все наступательные действия на западном направлении весной 1943 года носили отпечаток торопливости, спешки. Тогда у всех нас были еще свежи достигнутые под Сталинградом блестящие победы Красной Армии, положившие начало массовому изгнанию фашистских оккупантов с советской земли. В той обстановке многим казалось, что моральный дух врага надломлен и если не дать ему опомниться, непрерывно наносить удары на все новых и новых направлениях, то он вскоре будет окончательно сокрушен. К сожалению, даже у некоторых командующих войсками фронтов появилось такое ошибочное убеждение и настойчивое желание поскорее добиться успехов, подобных сталинградскому триумфу.
Не случайно в своем приказе № 95 от 23 февраля 1943 года Верховный Главнокомандующий отмечал, что, хотя наши победы очень велики, «из этого не следует, что с гитлеровской армией покончено и Красной Армии остается лишь преследовать ее до западных границ страны…
Думать так — значит переоценивать свои силы, недооценить силы противника и впасть в авантюризм. Враг потерпел поражение, но он еще не побежден. Немецко-фашистская армия переживает кризис ввиду полученных от Красной Армии ударов, но это еще не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецко-фашистскими захватчиками еще не кончена, она только развертывается и разгорается. Глупо было бы полагать, что немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли». [52]
Активные действия советских войск в феврале в районе Жиздры, юго-западнее Орла и Севска вынудили немецкое командование спешно усиливать свою орловскую группировку. Свободных резервов у него не было. Тогда оно приняло окончательное решение о полном выводе своих войск из ржевско-вяземского плацдарма. Таким образом, если наше наступление не повлекло за собой больших результатов, то оно внесло определенный вклад в ликвидацию этого плацдарма, который Гитлер и его ближайшие военные советники долгое время не без основания считали трамплином для броска на Москву. Именно с этого момента захватчикам пришлось навсегда расстаться с мечтой об овладении советской столицей. Ликвидация ржевско-вяземского плацдарма улучшила положение Красной Армии на важнейшем стратегическом направлении, так как враг отошел на 130–160 километров, а линия фронта сократилась на 300 километров. Ставка вывела в резерв две армии и танковый корпус. Для наших войск открылась дорога на Смоленск и далее на запад.
Однако всем, кому довелось в составе 16-й армии Западного фронта и главных сил Брянского и Центрального фронтов сражаться против орловского плацдарма врага, пришлось убедиться, что их героическая борьба с врагом не полиостью достигла цели. Тем не менее самоотверженность воинов армии была высоко оценена Верховным Главнокомандующим — 16-я была вскоре преобразована в гвардейскую.
В то время когда мы пытались ликвидировать орловский плацдарм врага, у гитлеровского командования, как выяснилось в дальнейшем, созрел план срезать Курский выступ наших войск, и поэтому по обе его стороны, то есть в район Орла и в район Белгорода, оно стягивало все новые и новые силы.
Глава четвертая. Крах «Цитадели»
В мае 1974 года мне довелось принять участие в дискуссии, организованной французским телевидением. Из разных стран съехались в Париж военные деятели, историки, в том числе и представители немецкой стороны — бывший командир полка 78-й штурмовой дивизии вермахта полковник Холлендер и известный западногерманский историк Клинк, автор объемистой и весьма тенденциозной монографии об операции «Цитадель». Тема дискуссии-Курская битва.
Более трех десятилетий отделяет нас от событий второй мировой войны, но интерес к ним не убывает. Дискуссия привлекла внимание широчайших кругов общественности Европы. Учитывая это, многотысячный коллектив французского телевидения даже прервал на время забастовку, чтобы провести передачи из зала, в котором мы заседали. Дискуссия развернулась острая. Ведь на Западе до сих пор в ходу всякие домыслы о Курской битве, причем больше других изощряются западногерманские историки и мемуаристы. Поэтому нашей делегации не раз тогда приходилось неопровержимыми фактами разоблачать и открытые, и тщательно замаскированные попытки фальсифицировать историю.
В послевоенные годы я, как, пожалуй, и все мои товарищи, скрупулезво изучал операции Великой Отечественной войны, особенно, конечно, те, в которых довелось самому участвовать. Ознакомление со множеством документов — и наших, и немецких, — с трудами советских и зарубежных историков открыло многие важные подробности, о которых мы в ходе боев не знали, да и не могли знать. В своих воспоминаниях я считаю необходимым воспользоваться этими сведениями, иначе мои записки были бы неполными, однобокими. Ведь мемуарист, как мне кажется, должен рассказывать не столько о себе, сколько о времени, в котором жил.
Мне хорошо запомнилась весна 1943 года. Выдалась она ранней, за несколько дней дороги стали непролазными из-за распутицы. Казалось, именно она послужила причиной наступившего затишья. И не только у нас, на Западном фронте. Из оперативных сводок мы знали, что такая же необычная для войны тишина (относительная, конечно: на фронте всегда стреляют) воцарилась везде — от Заполярья до Новороссийска.
Это было тем более неожиданным, что всю минувшую зиму бои не затухали. Наши войска нанесли сокрушительный удар врагу под Сталинградом, разгромили и пленили трехсоттридцатитысячную немецкую группировку, а в оборонительный период, кроме того, враг потерял до 700 тысяч солдат и офицеров. А дальше успехи на Северном Кавказе, на Верхнем Дону, прорыв блокады Ленинграда, ликвидация вражеского плацдарма в районе Демянска, западнее Москвы. Наши войска вошли в Донбасс и на юго-восток Украины. Короче говоря, началось массовое изгнание оккупантов с советской земли. Немецко-фашистское командование, ошеломленное катастрофой под Сталинградом, лихорадочно собирало силы, чтобы сдержать натиск Красной Армии, и предприняло контрнаступление против Юго-Западного и Воронежского фронтов. Однако превратить этот оперативный успех в стратегический, прорваться в район Курска гитлеровцы не смогли.
И вот теперь все стихло. Немецкие газеты писали, что виной всему весенняя распутица. Фашисты уже наловчились объяснять свои провалы погодой, суровым русским климатом. Так было и во время боев под Москвой, у Сталинграда. Но мы понимали, что истинная причина затишья иная. Тишина на фронте — мы уже хорошо это знали — предвещает бурю. На этот раз она казалась особенно зловещей. Было ясно, что враг притих неспроста, что он собирает силы для нового удара.
Где он будет нанесен, этот удар?
Пожалуй, той весной все — от маршала до красноармейца — с тревожной пытливостью вглядывались в карту. Линия фронта рассекала ее причудливо изогнутой чертой. Начинаясь от Баренцева моря западнее Мурманска, она почти вертикально опускалась на юг к Великим Лукам, там под углом в 45 градусов поворачивала иа юго-восток к Новосилю и огибала занятый фашистами Орел. Потом эта змейка тянулась на запад, чтобы восточное Севска отвесно спуститься на юг к Сумам и снова устремиться на восток, а обогнув Белгород, опять преломиться под прямым углом и возле Чугуева повернуть на юго-восток. Таким образом, линия фронта образовала глубокие выступы в обе стороны. Логика подсказывала: именно здесь, на этих выступах, должны начаться основные события приближающейся летней кампании. И не только потому, что выступы и зигзаги в линии фронта облегчали удары с флангов. Эти крупные изгибы охватывали районы, очень важные в стратегическом отношении, где была наиболее развитая сеть дорог, где сосредоточивались самые крупные и боеспособные группировки войск обеих сторон. Успех на этих участках для победителя открывал широчайшие перспективы.
Бывая в частях и соединениях, я слышал, какие жаркие споры разгорались у карты, истыканной флажками. Все рвались в бой, а каждый наш солдат думал, откуда лучше и вернее наступать. Ну а уж если стратеги ротного и батальонного масштаба так много размышляют о Курском и белгородском выступах, можно не сомневаться: в генеральных штабах — и у нас, и у противника — тоже глаз не сводят с этих соблазнительных извилин.
Во второй половине апреля меня вызвали в штаб нашего Западного фронта. Командующий фронтом генерал Василий Данилович Соколовский зачитал приказ Верховного Главнокомандующего от 16 апреля 1943 года: за доблесть и боевое мастерство воинов наша 16-я преобразована в 11-ю гвардейскую. Меня горячо поздравили все присутствовавшие, а командующий фронтом, кроме того, предупредил:
Более трех десятилетий отделяет нас от событий второй мировой войны, но интерес к ним не убывает. Дискуссия привлекла внимание широчайших кругов общественности Европы. Учитывая это, многотысячный коллектив французского телевидения даже прервал на время забастовку, чтобы провести передачи из зала, в котором мы заседали. Дискуссия развернулась острая. Ведь на Западе до сих пор в ходу всякие домыслы о Курской битве, причем больше других изощряются западногерманские историки и мемуаристы. Поэтому нашей делегации не раз тогда приходилось неопровержимыми фактами разоблачать и открытые, и тщательно замаскированные попытки фальсифицировать историю.
В послевоенные годы я, как, пожалуй, и все мои товарищи, скрупулезво изучал операции Великой Отечественной войны, особенно, конечно, те, в которых довелось самому участвовать. Ознакомление со множеством документов — и наших, и немецких, — с трудами советских и зарубежных историков открыло многие важные подробности, о которых мы в ходе боев не знали, да и не могли знать. В своих воспоминаниях я считаю необходимым воспользоваться этими сведениями, иначе мои записки были бы неполными, однобокими. Ведь мемуарист, как мне кажется, должен рассказывать не столько о себе, сколько о времени, в котором жил.
Мне хорошо запомнилась весна 1943 года. Выдалась она ранней, за несколько дней дороги стали непролазными из-за распутицы. Казалось, именно она послужила причиной наступившего затишья. И не только у нас, на Западном фронте. Из оперативных сводок мы знали, что такая же необычная для войны тишина (относительная, конечно: на фронте всегда стреляют) воцарилась везде — от Заполярья до Новороссийска.
Это было тем более неожиданным, что всю минувшую зиму бои не затухали. Наши войска нанесли сокрушительный удар врагу под Сталинградом, разгромили и пленили трехсоттридцатитысячную немецкую группировку, а в оборонительный период, кроме того, враг потерял до 700 тысяч солдат и офицеров. А дальше успехи на Северном Кавказе, на Верхнем Дону, прорыв блокады Ленинграда, ликвидация вражеского плацдарма в районе Демянска, западнее Москвы. Наши войска вошли в Донбасс и на юго-восток Украины. Короче говоря, началось массовое изгнание оккупантов с советской земли. Немецко-фашистское командование, ошеломленное катастрофой под Сталинградом, лихорадочно собирало силы, чтобы сдержать натиск Красной Армии, и предприняло контрнаступление против Юго-Западного и Воронежского фронтов. Однако превратить этот оперативный успех в стратегический, прорваться в район Курска гитлеровцы не смогли.
И вот теперь все стихло. Немецкие газеты писали, что виной всему весенняя распутица. Фашисты уже наловчились объяснять свои провалы погодой, суровым русским климатом. Так было и во время боев под Москвой, у Сталинграда. Но мы понимали, что истинная причина затишья иная. Тишина на фронте — мы уже хорошо это знали — предвещает бурю. На этот раз она казалась особенно зловещей. Было ясно, что враг притих неспроста, что он собирает силы для нового удара.
Где он будет нанесен, этот удар?
Пожалуй, той весной все — от маршала до красноармейца — с тревожной пытливостью вглядывались в карту. Линия фронта рассекала ее причудливо изогнутой чертой. Начинаясь от Баренцева моря западнее Мурманска, она почти вертикально опускалась на юг к Великим Лукам, там под углом в 45 градусов поворачивала иа юго-восток к Новосилю и огибала занятый фашистами Орел. Потом эта змейка тянулась на запад, чтобы восточное Севска отвесно спуститься на юг к Сумам и снова устремиться на восток, а обогнув Белгород, опять преломиться под прямым углом и возле Чугуева повернуть на юго-восток. Таким образом, линия фронта образовала глубокие выступы в обе стороны. Логика подсказывала: именно здесь, на этих выступах, должны начаться основные события приближающейся летней кампании. И не только потому, что выступы и зигзаги в линии фронта облегчали удары с флангов. Эти крупные изгибы охватывали районы, очень важные в стратегическом отношении, где была наиболее развитая сеть дорог, где сосредоточивались самые крупные и боеспособные группировки войск обеих сторон. Успех на этих участках для победителя открывал широчайшие перспективы.
Бывая в частях и соединениях, я слышал, какие жаркие споры разгорались у карты, истыканной флажками. Все рвались в бой, а каждый наш солдат думал, откуда лучше и вернее наступать. Ну а уж если стратеги ротного и батальонного масштаба так много размышляют о Курском и белгородском выступах, можно не сомневаться: в генеральных штабах — и у нас, и у противника — тоже глаз не сводят с этих соблазнительных извилин.
Во второй половине апреля меня вызвали в штаб нашего Западного фронта. Командующий фронтом генерал Василий Данилович Соколовский зачитал приказ Верховного Главнокомандующего от 16 апреля 1943 года: за доблесть и боевое мастерство воинов наша 16-я преобразована в 11-ю гвардейскую. Меня горячо поздравили все присутствовавшие, а командующий фронтом, кроме того, предупредил: