Страница:
Некоторое замедление марша объясняется необходимостью часто развертывать авангарды для уничтожения блуждающих по тылам фашистских разрозненных частей. Он сообщил, что передовые части армии как раз завершили разгром крупной группировки фашистов, пробивавшейся на запад. Командовавший этой группировкой генерал-лейтенант Винцент Мюллер взят в плен вместе с многими офицерами и солдатами.
Когда я доложил возвратившемуся от А. И. Еременко А. М. Василевскому о том, что мы не только готовим новую операцию, но и продолжаем наступать, он, взвесив все «за» и «против», одобрительно отнесся к решению не прекращать продвижение на запад частью сил армий Чистякова и Белобородова. Маршал информировал также о своих переговорах с И. В. Сталиным, которого он просил ускорить переход в наступление двух соседних фронтов, и сообщил, что осуществить это войска 2-го Прибалтийского смогут не раньше 10–11 июля, а 3-го Прибалтийского — к 16–17 июля. Представитель Ставки объявил, что отныне он постоянно будет находиться при штабе нашего фронта, где уже к тому времени развертывался специальный узел связи, который должен обеспечивать ему постоянные контакты с командующими 2-м Прибалтийским и 3-м Белорусским фронтами, а также с Москвой.
Поздно вечером позвонил А. П. Белобородов и доложил, что в штаб 1-го стрелкового корпуса прибыли представители литовского партизанского отряда имени Костаса Калинаускаса, которым командовал легендарный Бронюс Урбанавичюс, удостоенный впоследствии звания Героя Советского Союза. Они сообщили, что по дорогам, ведущим к линии фронта, идет интенсивный подвоз войск и техники, что партизаны предпринимают решительные меры для того, чтобы сорвать воинские перевозки.
С утра 9 июля в сражение были введены подошедшие остальные корпуса 6-й гвардейской и 43-й армий, и наступление обрело еще большую силу. Генерал Белобородов в конце дня с гордостью сообщил, что его корпуса пересекли железную дорогу, связывающую Даугавпилс с Вильнюсом. Он, конечно, мог гордиться успехами своей армии. Ведь свою задачу она выполнила досрочно.
Белобородов сказал, что он мог продвинуться еще дальше, если бы 1-й танковый корпус участвовал в наступлении. Когда я спросил о местонахождении танкистов, командарм не мог ответить. Только после настойчивых поисков штаб фронта обнаружил 1-й танковый корпус в районе белорусского городка Видзы, оставшегося уже в глубоком тылу наших войск.
Поэтому я потребовал от начальника штаба доложить, почему корпус задержался и не выполнил приказ о выходе к линии фронта. Генерал В. В. Курасов объяснил, что танкисты, совершая марш, неожиданно натолкнулась в Видзах на сопротивление довольно крупной группировки врага, прорывавшейся из окружения. Вместо того чтобы обойти ее, корпус ввязался в бой.
Я уважал храброго командира 1-го танкового корпуса, но его неоправданной задержкой в тылу был возмущен и попросил Курасова передать ему мой строжайший приказ — немедленно обойти Видзы и выполнять поставленную задачу. Иначе он строго будет наказан.
К сожалению, в этот день не смогла добиться решающего перелома в ходе наступления 6-я гвардейская армия. Узнав о незначительном ее продвижении, я связался с командармом и потребовал объяснений.
И. М. Чистяков ответил, что такого ожесточенного сопротивления его армия не встречала с самого начала наступления.
— Создается впечатление, — сказал oн, — что противник тоже решил наступать, ибо с каждым днем он активизирует контратаки. Сегодня наша разведка выявила две свежие пехотные дивизии — двести шестнадцатую и двести восемьдесят восьмую. Пленные показывают, что они еще совсем недавно находились перед фронтом наших соседей.
— Вот и хорошо, — успокоил я огорченного командарма. — Чем больше противник снимет войск перед нашими соседями, тем скорее они прорвут оборону и придут нам на помощь.
Для меня, в общем-то, не было неожиданным медленное продвижение армии Чистякова. То, чего я опасался, началось: враг пытался организовать удар во фланг главным силам нашего фронта, а для этого начал вводить новые войска в районе Даугавпилса, откуда так удобно идти на соединение с войсками группы армий «Центр».
Прибывший около полуночи из 39- й армии генерал Ф. Н. Бобков доложил, что она сосредоточилась в указанном районе южпее Подбродзо (Пабрадс) и завтра с утра начнет удар на Укмерге, то есть южнее армии Л. П. Белобородова.
Докладывая о задачах следующего дня, генерал В. В. Курасов сказал:
— Итак, с девятого июля на каунасеном направлении у нас будут наступать уже две армии. Можно счиать, что мы точно выполним директиву Ставки.
Ввод в сражение армии И. И. Людникова увеличил темп наступления. К исходу 10 июля генерал Белобородов сообщил, что его армия оседлала шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом. Людников тоже порадовал: 39-я успешно продвигалась на юго-запад.
Наш разведчик доложил, что в ходе ожесточенных боев 81-я силезская и 290-я гамбургская пехотные дивизии противника разгромлены наголову, но фашистское командование ввело в сражение еще три свежие дивизии — 225-ю и 263-ю пехотные и 6-ю охранную. Из допроса пленных офицеров было установлено, что вторжение войск 1-го Прибалтийского фронта в Прибалтику на южном крыле группы армий «Север» вынудило Гитлера, как это он обычно практиковал, снять генерал-полковника Линдемана с должности командующего группой армий «Север» и иазначить на его место генерал-полковника Фриснера. Это он, командуя группой «Нарва», сумел задержать войска Ленинградского фронта на реке Нарва. Был снят и командующий 16-й армией, действовавшей на рижском направлении. Генерала Ганзена сменил, более молодой и энергичный генерал Лукс.
Смена командующих ощущалась и нами. Группа армий «Север» с каждым днем активизировала свои действия, и я все больше опасался за правый фланг фронта. Было ясно, что генерал Фриснер сделает все, чтобы оправдать доверие фюрера, то есть закрыть брешь, которую 1-й Прибалтийский фронт создал своим наступлением на стыке групп армий «Север» и «Центр». Однако задача Фриснера осложнилась. Вечером 10 июля мне позвонил А. И. Еременко и, поинтересовавшись результатами действий наших войск, радостно сообщил:
— А у нас тоже праздник; сегодня начали… И весьма успешно.
Наш правый сосед тоже перешел в наступление, в теперь угроза нашему флангу будет с каждым дном уменьшаться, ибо Фриснеру придется отказаться от наступления на юг.
Так в действительности и случилось. Из воспоминаний гитлеровских генералов нам теперь известно, что еще предшественник Фриснера просил Гитлера разрешить войскам группы армий «Север» отойти за Западную Двину, то есть оставить большую часть Прибалтики. Однако, как и следовало ожидать от Гитлера, отвод войск он запретил, а Линдемана сместил. Вначале Фриснер был настроен оптимистично, решительно и стремился, как мы и ожидали, во что бы то ни стало восстановить связь с группой армий «Центр» путем наступления на юг. Однако настойчивые атаки 6-й гвардейской и переход в наступление войск А. И. Еременко заставили Фриснера отказаться от наступления.
Именно в эти дни он вынужден был сочинить следующее свое обращение к Гитлеру: «Мой фюрер! Когда 3 июля 1944 года Вы поручили мне командование группой армий «Север», обстановка на фронте группы армий «Центр» уже позволяла говорить о серьезной угрозе южному крылу группы армий «Север»… Когда я прибыл сюда, войска северного крыла группы армий «Центр», отведенные назад в связи с угрозой охвата, находились в 15 километрах и северо-востоку от Глубокого. Таким образом, для нанесения контрудара во фланг наступающему 1-му Прибалтийскому фронту на Шарковщину нет условий, так как этот фронт намертво сковал войска в районе Друя, Дрисса, Миоры, которые могли нанести контрудар». [104]
Судя по этому письму, Фриснер уже к середине июля окончательно убедился, что надежды на соединение с войсками группы армий «Центр» у него нет. Однако Гитлер запретил отвод войск из Прибалтики и продолжал настойчиво требовать закрытия бреши, пробитой 1-м Прибалтийским фронтом. И Фриснер предпринимал решительные меры для выполнения воли фюрера. Он продолжал перебрасывать к району разрыва все новые и новые соединения, ослабляя тем самым свою оборону перед 2-м и 3-м Прибалтийскими фронтами, а западнее Даугавпилса начал спешно формировать сильную группировку под командованием генерала Клеффеля для обеспечения стыка с группой армий «Центр». 14 июля войска Клеффеля должны были начать удар во фланг наступавшим войскам нашего фронта.
Таким образом, это был удивительный случай, когда наш Генеральный штаб и командование фронта несколько по-разиому оценивали замыслы фашистского руководства, причем обе оценки имели под собой достаточно веские основания: наш Генштаб предугадал логичное намерение командования группы армий «Север», а мы — волевое решение Гитлера. Тогда об истинных намерениях врага мы могли лишь догадываться. Но во всяком случае, я все больше убеждался в отсутствии признаков отхода гитлеровцев из Прибалтики и приходил к выводу о необходимости изменения направления главного удара 1-го Прибалтийского с каунасского на рижское. Замедлявшееся продвижение нашей правофланговой армии, появление все новых и новых соединений врага, растущая ожесточенность боев под Даугавпилсом окончательно убедили меня в том, что именно отсюда следует ожидать контрудар войск группы армий «Север».
Вот почему на отражение контрудара из-под Даугавпилса мы настойчиво нацеливали генерала И. М. Чистякова при каждом удобном случае. Я был рад, что именно эта армия во главе со своим опытным и решительным командующим оказалась на самом опасном участке. Поэтому, встречаясь с Иваном Михайловичем в эти дни и видя его удрученное состояние в связи с медленным продвижением армии, я старался приободрить его, подчеркивая решающую роль 6-й гвардейской в сковывании войск группы армий «Север». Не видя иной возможности помочь генералу Чистякову, я приказал Афанасию Павлантьевичу Белобородову, как только он сообщил, что его передовые части в районе Утена оседлали шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом, повернуть один стрелковый корпус фронтом на север и совместно с 1-м танковым корпусом нанести удар на Даугавпилс вдоль шоссе. Выполняя этот приказ, войска 43-й встретили ожесточенное сопротивление противника, получившего подкрепление — свежую 58-ю пехотную дивизию.
Опасность обстановки под Даугавпилсом требовала создания сильного фронтового резерва, а все наши войска были введены в сражение. Пришлось просить А. М. Василевского о помощи. Он, понимая возросшую роль фронта, стал добиваться в Ставке передачи нам ряда соединений с 3-го Белорусского фронта, который к этому времени уже покончил с вильнюсской группировкой врага, а войск имел больше, чем мы. Вскоре из Генштаба поступило радостное сообщение о решении Ставки передать нам 16-ю Литовскую стрелковую дивизию и ускорить переброску 19-го танкового корпуса. Но радость наша была прежде-времевной. Эти соединения пришли к нам не скоро по причинам, о которых скажу позже.
К этому времени А. М. Василевский, убедившись, что группа армий «Север» не только упорно держится за Прибалтику, но и пытается соединиться с соседом, предпринял первую попытку убедить И. В. Сталина в необходимости главным силам нашего фронта наступать не на Каунас, а на Шяуляй и частью сил на Даугавпилс. В связи с этим он предложил ввести в сражение подходившие к линии фронта 2-ю гвардейскую и 51-ю армии в общем направлении на Шяуляй, 39-ю армию передать Черняховскому, а от него перебросить к нам 5-ю гвардейскую танковую армию. Это предложение маршала я горячо поддержал. Но видимо, кому-то в Москве оно показалось несвоевременным. Во всяком случае, Верховный не согласился с нами. Он разрешил передать лишь 3-й гвардейский мехкорпус. Когда А. М. Василевский сообщал мне об этом, я распорядился вызвать в штаб фронта генерал-лейтенанта Виктора Тимофеевича Обухова, командира этого корпуса, чтобы выяснить, когда можно рассчитывать на его ввод в сражение.
11 июля в соответствии с указаниями А. М. Василевского мы уточнили войскам фронта их задачи. 6-й гвардейской армии было приказано, сковывая противника на правом фланге и в центре, главный удар наносить войсками своего левого фланга во взаимодействии с 4-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта в обход Даугавпилса с юга с целью окружения засевшей там группировки, а затем развивать наступление на северо-запад, на Рокишкис, лежащий в восьми километрах западнее Даугавпилса. 43-я армия нацеливалась главными силами строго на северо-запад, на Паневежис, а частью сил по-прежнему должна была содействовать И. М. Чистякову в юго-запада. 39-й армии надлежало наступать на Укмерге, а после овладения им нанести удар главными силами тоже на северо-запад, на Кедайняй, и лишь частью сил содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в овладении Каунасом. Считая, что вести наступление на 250-километровом фронте без крупного подвижного резерва рискованно, мы решили вывести наш 1-й танковый корпус из боя и сосредоточить его в районе Утена.
Таким образом, представитель Ставки принял на себя ответственность за перенос направления главного удара нашего фронта с юго-запада (как это предписывалось директивой Ставки от 4 июля) на северо-запад. Насколько это решение соответствовало обстановке, покажет дальнейший ход событий. А сейчас давайте рассмотрим, что же произошло в середине июля под Даугавпилсом в на реке Швянтойи, где, согласно донесению литовских пар-тизан, фашисты спешно готовили новый оборонительный рубеж, перед которым они рассчитывали остановить войска 1-го Прибалтийского фронта.
12 и 13 июля все три наши армии, закрепившись на достигнутом рубеже, проводили подготовку к выполнению уточненных задач: осуществляли необходимые перегруппировки и подвозили боеприпасы. Однако на ряде участков фронта бои продолжались с прежним ожесточением. Генерал Чистяков доложил, что вынужден отдать приказ временно закрепиться на рубеже Друа, Салакас, поскольку противник предпринимает непрерывные атаки и ему удалось глубоко вклиниться между 22-м гвардейским и 103-м стрелковыми корпусами. Такое развитие событий лишь подтверждало, что геверал-полковник Фриснер еще не отказался от попытки соединиться с войсками группы армий «Центр».
Положение 6-й гвардейской было по-прежнему трудным. 4-я ударная соседнего фронта сильно отстала, и поэтому И. М. Чистякову пришлось растянуть своя корпуса почти на 150-километровом рубеже. А поскольку нужно было наступать, между соединениями образовались значительные разрывы, в которые противник пытался вклиниться. Особенна опасным оказался прорыв сильной группировки гитлеровцев в стыке между 22-м гвардейским и 103-м стрелковым корпусами. Большая опасность нависла над их тыловыми частями и учреждениями. Генерал Чистяков решил немедленно разгромить прорвавшуюся группировку ударом во фланг силами вторых эшелонов этих двух корпусов. Однако начать немедленную атаку могла лишь одна дивизия 22-го гвардейского, а 29-я дивизия 103-го стрелкового находилась далеко от участка прорыва, и поэтому ввести ее в бой можно было лишь на следующий день. Что же делать? Ждать, пока подоспеет вторая дивизия? Но ведь под ударом тылы. И Чистяков решил атаковать врага немедленно силами одной дивизии. Атака эта сковала вклинившуюся группировку противника, а вступившая на следующий день в бой 29-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. К. Макарьева помогла окончательно разгромить ее.
Я не случайно рассказал об этом небольшом боевом эпизоде. Именно на такие примеры ссылаются некоторые историки, обвиняя генерала И. М. Чистякова в распылении своих сил вследствие неодновременного ввода резервов. Но посудите сами, можно ли было поступить иначе в подобных критических ситуациях? Как бы там ни было, Чистяков не только сумел отразить все попытки противника нанести поражение его войскам, но и постепенно теснил его на запад.
Я отнюдь не хочу сказать, что командармы и командиры соединений не допускали ошибок. Нет, не все шло гладко. Увлекаясь преследованием фашистов, они забывали порой о разведке и в результате встречались в ходе наступления с неожиданными сюрпризами: то внезапная контратака, то неразведанный узел сопротивления вставал на пути, то упирались в непроходимые топи. В спешке забывали частенько и о скрытности перегруппировок своих войск, вследствие чего противник заранее узнавал о направлениях нашего главного удара и именно туда стягивал свои силы. И нам не раз приходилось указывать на эти недочеты. Но упомянутые выше обвинения в адрес командующего 6-й гвардейской армии явно необоснованны.
Вскоре генерал А. П. Белобородов сообщил об освобождении городов Зарасай, Даугайляй и Утена. В первом из них родилась и выросла героическая дочь литовского народа прославленная партизанка Марите Мельникайте, Одновременно был освобожден и Дукштас — город, в котором героиня была казнена фашистами. На подступах в этому населенному пункту гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Но когда бойцы и командиры узнали, что именно здесь немцы варварски расправились с героической партизанкой, они с такой яростью атаковали, словно перед ними были именно то самые палачи, которые казнили Марите.
У генерала И. И. Людникова наступление развивалось довольно успешно, если не считать тех сюрпризов, которые преподносила наступавшим войскам лесисто-болотистая местность, особенности которой противник, надо признать, использовал весьма умело. И все же войска 39-й армии каждые сутки преодолевали с боями по 15–20 километров. Людников доложил, что к исходу 12 июля его войска вели бои на юго-восточных подступах к городу Алунта и освободили город Гиедрайчай. Не знаю, из каких источников получал наш Генштаб сведения, но как только я прибыл на новый фронтовой КП в 15 километрах южнее Видзы, начальник связи фронта доложил, что из Москвы уже дважды звонил генерал Антонов, разыскивая меня. Я приказал немедленно соединить меня с ним. Даже не поздоровавшись, Алексей Иннокентьевич ошеломил меня неожиданным сообщением:
— Группа армий «Север» уходит из Прибалтики. Надо обязательно преградить ей путь, а потому сосредоточьте главные силы вашего фронта на направлениях, указанных в директиве от четвертого июля.
Поскольку мы уже отдали одобренные А. М. Василевским указания о серьезных изменениях задач наших армий, я спросил Антонова:
— Это официальный приказ Ставки?
— Нет, Иван Христофорович, это пока мнение Генштаба.
Тогда я поинтересовался, откуда такие сведения. Оказалось, что штаб 2-го Прибалтийского, приняв частный отход фашистских войск под Опочкой за общее отступление, немедленво сообщил об этом и доложил, что войска фронта начали преследование.
Высказав твердое убеждение в необоснованности такого вывода, я доложил Антонову, что А. М. Василевский, хотя и настойчиво требует ускорить продвижение наших армий, однако не в прежних направлениях, а с переносом главных усилий на запад и северо-запад. Антонов, прощаясь, обещал проверить полученное донесение и сообщить решение Верховного.
Маршал А. М. Василевский немедленно вылетел к Еременко, а мы тем временем продолжали упорные атаки против даугавпилсской группировки противника и форсировали продвижений главных сил на шяуляйском направлении.
13 июля наступление возобновилось на всем фронте. В 14 часов следующего дня возвратился к нам представитель Ставки А. М. Василевский. Он сообщил, что поспешное донесение штаба 2-го Прибалтийского не подтвердилось. Враг ожесточенно сражается за каждый рубеж. Следовательно, дело за нашим фронтом. Мы должны поскорее перерезать все сухопутные коммуникации группы армий «Север». Но я вынужден был доложить маршалу, что темп продвижения армий заметно снижается, в связи с постепенным расширением полосы наступления и растущим сопротивлением специально созданных для закрытия бреши групп войск «Клеффель» и «Ривальд». А мы, к сожалению, все еще не располагаем резервами, которые можно было бы ввести в сражение. На ввод 2-й гвардейской и 51-и армий можно рассчитывать не раньше 18–20 июля. А 3-й гвардейский мехкорпус пока еще небоеспособен, ибо имеет большой некомплект в танках. Александр Михайлович обещал в скором времени выделить на укомплектование корпуса 90 танков, которые Ставка направила в его распоряжение.
Таким образом, в ближайшие дни мы получали возможность ускорить ход наступления. Стремясь сосредоточить все наше внимание на развитии успеха на шяуляйском направлении, представитель Ставки получил согласие Сталина на то, чтобы с вводом в сражение 51-й и 2-й гвардейской армий передать 39-ю армию, наступавшую на каунасском направлении, 3-му Белорусскому фронту. Так логика развития событий в полосе наступления нашего фронта постепенно привела к отказу от нанесения главного удара на каунасском направлении.
Медленное продвижение войск 1-го Прибалтийского объяснялось не только отсутствием достаточных сил и растянутостью фронта наступления, но и острым недостатком боеприпасов и горючего. Войска удалились от железных дорог кое-где на 300 километров. Поэтому подвозить боеприпасы и горючее можно было только по шоссейным и грунтовым дорогам. А мы располагали для этой цели всего одной автомобильной бригадой, которая могла обеспечить потребности наступавших войск в боеприпасах и горючем только на треть. В этих условиях невольно возникла мысль: а не прекратить ли наступление на несколько дней, чтобы перегруппировать силы, пополниться боеприпасами, горючим и с выходом на линию фронта двух свежих армий с новой силой возобновить продвижение вперед?
Ho, внимательно — оценив обстановку и посоветовавшись с представителем Ставки, мы пришли к убеждению, что останавливаться и на этот раз ни в коем случае нельзя. Ведь тогда противник получит возможность создать прочную оборону и нам придется организовывать ее прорыв, а это вызовет огромный расход боеприпасов и неоправданные потери в людях.
Итак, решено хотя бы и медленно, но непрерывно идти вперед. И мы с согласия А. М. Василевского отдали соответствующие указания командармам.
К 19 июля 6-я гвардейская продвинулась лишь на несколько километров, а 43-я, серьезно потрепав главные силы 2-го армейского корпуса группы армий «Север» и 9-го армейского корпуса группы армий «Центр», вышла к реке Швянтойи, где у противника имелся подготовленный оборонительный рубеж. Генерал А. П. Белобородов, проявив большую изобретательность и настойчивость, с ходу сумел захватить плацдарм на этой реке в районе Сведасай, что весьма облегчало нам преодоление этого рубежа обороны. К этому времени 39-я армия, перешедшая в состав 3-го Белорусского, значительно продвинулась на запад и вела бои за овладение важным узлом дорог Укмерге, а главная группировка войск этого фронта продолжала развивать наступление на запад от Вильнюса.
Все возраставшая угроза выхода войск 1-го Прибалтийского фронта в глубокий тыл группы армий «Север» и заметное ослабление обороны ее войск в полосах наступления 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили гитлеровское командование сузить фронт обороны главных сил группы путем их отвода на новый рубеж. Неудивительно, что на 2-м Прибалтийском фронте и в Генеральном штабе этот маневр противника был расценен как его общее отступление. Генерал Антонов, сообщив мне об оставлении войсками группы армий «Север» первого оборонительного рубежа «Пантера», с нескрываемым удовлетворением сказал:
— Ну, кто был прав, Иван Христофорович? Уходит ведь противник из Прибалтики! Теперь от вашего фронта зависит, успеет он ускользнуть в Восточную Пруссию или нет.
Тон моего старого товарища был настолько уверенным, что я невольно засомневался: неужели Гитлер решил наконец исправить ошибку и пытается спасти свои войска в Прибалтике.
И все-таки, поколебавшись мгновение, я убежденно заявил:
— Нет, Алексей Иннокентьевич, не уйдет противник из Латвии. Еременко и Масленникову немало придется потрудиться, чтобы преодолеть его сопротивление на новом оборонительном рубеже.
— Ну смотри, Иван Христофорович! Не простит тебе Верховный, если упустишь противника.
Я был уверен, что этого не произойдет еще и потому, что у нас были средства, чтобы воспрепятствовать уходу врага. Две свежие армии — не шутка! Как выяснилось впоследствии, вопрос о выводе группы армий «Север» из Прибалтики в стане противника не снимался с обсуждения. Теперь нам известно, что именно 18 июля генерал Фриснер снова обратился в ставку Гитлера с мольбой о разрешении отступить в Восточную Пруссию. И снова фюрер, приказав выделить Фриснеру подкрепления, потребовал от него во что бы то ни стало удержать Прибалтику.
Таким образом, к 19 июля войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вступили в пределы Латвии на всем протяжении ее восточной границы. В числе первых на родную землю вступили воины 30-го Латышского стрелкового корпуса под командованием старого, испытанного бойца генерал-майора Д. К. Бранткална.
А мы тем временем готовились к вводу в сражение армий генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе.
В этих армиях я провел 19 и 20 июля, знакомясь с ходом подготовки соединений к предстоящему вводу в сражение. Когда я приехал в штаб 2-й гвардейской, развернувшейся к северо-востоку от литовского города Укмерге, все командиры корпусов собрались там, как мы и условились с командармом. Начальник оперативного отдела привел меня к большой палатке. Пригнувшись, я нырнул под приподнятый сопровождавшим меня офицером брезент и оказался в просторном помещении, в котором, несмотря на яркий июльский день, светились электролампочки.
Когда я доложил возвратившемуся от А. И. Еременко А. М. Василевскому о том, что мы не только готовим новую операцию, но и продолжаем наступать, он, взвесив все «за» и «против», одобрительно отнесся к решению не прекращать продвижение на запад частью сил армий Чистякова и Белобородова. Маршал информировал также о своих переговорах с И. В. Сталиным, которого он просил ускорить переход в наступление двух соседних фронтов, и сообщил, что осуществить это войска 2-го Прибалтийского смогут не раньше 10–11 июля, а 3-го Прибалтийского — к 16–17 июля. Представитель Ставки объявил, что отныне он постоянно будет находиться при штабе нашего фронта, где уже к тому времени развертывался специальный узел связи, который должен обеспечивать ему постоянные контакты с командующими 2-м Прибалтийским и 3-м Белорусским фронтами, а также с Москвой.
Поздно вечером позвонил А. П. Белобородов и доложил, что в штаб 1-го стрелкового корпуса прибыли представители литовского партизанского отряда имени Костаса Калинаускаса, которым командовал легендарный Бронюс Урбанавичюс, удостоенный впоследствии звания Героя Советского Союза. Они сообщили, что по дорогам, ведущим к линии фронта, идет интенсивный подвоз войск и техники, что партизаны предпринимают решительные меры для того, чтобы сорвать воинские перевозки.
С утра 9 июля в сражение были введены подошедшие остальные корпуса 6-й гвардейской и 43-й армий, и наступление обрело еще большую силу. Генерал Белобородов в конце дня с гордостью сообщил, что его корпуса пересекли железную дорогу, связывающую Даугавпилс с Вильнюсом. Он, конечно, мог гордиться успехами своей армии. Ведь свою задачу она выполнила досрочно.
Белобородов сказал, что он мог продвинуться еще дальше, если бы 1-й танковый корпус участвовал в наступлении. Когда я спросил о местонахождении танкистов, командарм не мог ответить. Только после настойчивых поисков штаб фронта обнаружил 1-й танковый корпус в районе белорусского городка Видзы, оставшегося уже в глубоком тылу наших войск.
Поэтому я потребовал от начальника штаба доложить, почему корпус задержался и не выполнил приказ о выходе к линии фронта. Генерал В. В. Курасов объяснил, что танкисты, совершая марш, неожиданно натолкнулась в Видзах на сопротивление довольно крупной группировки врага, прорывавшейся из окружения. Вместо того чтобы обойти ее, корпус ввязался в бой.
Я уважал храброго командира 1-го танкового корпуса, но его неоправданной задержкой в тылу был возмущен и попросил Курасова передать ему мой строжайший приказ — немедленно обойти Видзы и выполнять поставленную задачу. Иначе он строго будет наказан.
К сожалению, в этот день не смогла добиться решающего перелома в ходе наступления 6-я гвардейская армия. Узнав о незначительном ее продвижении, я связался с командармом и потребовал объяснений.
И. М. Чистяков ответил, что такого ожесточенного сопротивления его армия не встречала с самого начала наступления.
— Создается впечатление, — сказал oн, — что противник тоже решил наступать, ибо с каждым днем он активизирует контратаки. Сегодня наша разведка выявила две свежие пехотные дивизии — двести шестнадцатую и двести восемьдесят восьмую. Пленные показывают, что они еще совсем недавно находились перед фронтом наших соседей.
— Вот и хорошо, — успокоил я огорченного командарма. — Чем больше противник снимет войск перед нашими соседями, тем скорее они прорвут оборону и придут нам на помощь.
Для меня, в общем-то, не было неожиданным медленное продвижение армии Чистякова. То, чего я опасался, началось: враг пытался организовать удар во фланг главным силам нашего фронта, а для этого начал вводить новые войска в районе Даугавпилса, откуда так удобно идти на соединение с войсками группы армий «Центр».
Прибывший около полуночи из 39- й армии генерал Ф. Н. Бобков доложил, что она сосредоточилась в указанном районе южпее Подбродзо (Пабрадс) и завтра с утра начнет удар на Укмерге, то есть южнее армии Л. П. Белобородова.
Докладывая о задачах следующего дня, генерал В. В. Курасов сказал:
— Итак, с девятого июля на каунасеном направлении у нас будут наступать уже две армии. Можно счиать, что мы точно выполним директиву Ставки.
Ввод в сражение армии И. И. Людникова увеличил темп наступления. К исходу 10 июля генерал Белобородов сообщил, что его армия оседлала шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом. Людников тоже порадовал: 39-я успешно продвигалась на юго-запад.
Наш разведчик доложил, что в ходе ожесточенных боев 81-я силезская и 290-я гамбургская пехотные дивизии противника разгромлены наголову, но фашистское командование ввело в сражение еще три свежие дивизии — 225-ю и 263-ю пехотные и 6-ю охранную. Из допроса пленных офицеров было установлено, что вторжение войск 1-го Прибалтийского фронта в Прибалтику на южном крыле группы армий «Север» вынудило Гитлера, как это он обычно практиковал, снять генерал-полковника Линдемана с должности командующего группой армий «Север» и иазначить на его место генерал-полковника Фриснера. Это он, командуя группой «Нарва», сумел задержать войска Ленинградского фронта на реке Нарва. Был снят и командующий 16-й армией, действовавшей на рижском направлении. Генерала Ганзена сменил, более молодой и энергичный генерал Лукс.
Смена командующих ощущалась и нами. Группа армий «Север» с каждым днем активизировала свои действия, и я все больше опасался за правый фланг фронта. Было ясно, что генерал Фриснер сделает все, чтобы оправдать доверие фюрера, то есть закрыть брешь, которую 1-й Прибалтийский фронт создал своим наступлением на стыке групп армий «Север» и «Центр». Однако задача Фриснера осложнилась. Вечером 10 июля мне позвонил А. И. Еременко и, поинтересовавшись результатами действий наших войск, радостно сообщил:
— А у нас тоже праздник; сегодня начали… И весьма успешно.
Наш правый сосед тоже перешел в наступление, в теперь угроза нашему флангу будет с каждым дном уменьшаться, ибо Фриснеру придется отказаться от наступления на юг.
Так в действительности и случилось. Из воспоминаний гитлеровских генералов нам теперь известно, что еще предшественник Фриснера просил Гитлера разрешить войскам группы армий «Север» отойти за Западную Двину, то есть оставить большую часть Прибалтики. Однако, как и следовало ожидать от Гитлера, отвод войск он запретил, а Линдемана сместил. Вначале Фриснер был настроен оптимистично, решительно и стремился, как мы и ожидали, во что бы то ни стало восстановить связь с группой армий «Центр» путем наступления на юг. Однако настойчивые атаки 6-й гвардейской и переход в наступление войск А. И. Еременко заставили Фриснера отказаться от наступления.
Именно в эти дни он вынужден был сочинить следующее свое обращение к Гитлеру: «Мой фюрер! Когда 3 июля 1944 года Вы поручили мне командование группой армий «Север», обстановка на фронте группы армий «Центр» уже позволяла говорить о серьезной угрозе южному крылу группы армий «Север»… Когда я прибыл сюда, войска северного крыла группы армий «Центр», отведенные назад в связи с угрозой охвата, находились в 15 километрах и северо-востоку от Глубокого. Таким образом, для нанесения контрудара во фланг наступающему 1-му Прибалтийскому фронту на Шарковщину нет условий, так как этот фронт намертво сковал войска в районе Друя, Дрисса, Миоры, которые могли нанести контрудар». [104]
Судя по этому письму, Фриснер уже к середине июля окончательно убедился, что надежды на соединение с войсками группы армий «Центр» у него нет. Однако Гитлер запретил отвод войск из Прибалтики и продолжал настойчиво требовать закрытия бреши, пробитой 1-м Прибалтийским фронтом. И Фриснер предпринимал решительные меры для выполнения воли фюрера. Он продолжал перебрасывать к району разрыва все новые и новые соединения, ослабляя тем самым свою оборону перед 2-м и 3-м Прибалтийскими фронтами, а западнее Даугавпилса начал спешно формировать сильную группировку под командованием генерала Клеффеля для обеспечения стыка с группой армий «Центр». 14 июля войска Клеффеля должны были начать удар во фланг наступавшим войскам нашего фронта.
Таким образом, это был удивительный случай, когда наш Генеральный штаб и командование фронта несколько по-разиому оценивали замыслы фашистского руководства, причем обе оценки имели под собой достаточно веские основания: наш Генштаб предугадал логичное намерение командования группы армий «Север», а мы — волевое решение Гитлера. Тогда об истинных намерениях врага мы могли лишь догадываться. Но во всяком случае, я все больше убеждался в отсутствии признаков отхода гитлеровцев из Прибалтики и приходил к выводу о необходимости изменения направления главного удара 1-го Прибалтийского с каунасского на рижское. Замедлявшееся продвижение нашей правофланговой армии, появление все новых и новых соединений врага, растущая ожесточенность боев под Даугавпилсом окончательно убедили меня в том, что именно отсюда следует ожидать контрудар войск группы армий «Север».
Вот почему на отражение контрудара из-под Даугавпилса мы настойчиво нацеливали генерала И. М. Чистякова при каждом удобном случае. Я был рад, что именно эта армия во главе со своим опытным и решительным командующим оказалась на самом опасном участке. Поэтому, встречаясь с Иваном Михайловичем в эти дни и видя его удрученное состояние в связи с медленным продвижением армии, я старался приободрить его, подчеркивая решающую роль 6-й гвардейской в сковывании войск группы армий «Север». Не видя иной возможности помочь генералу Чистякову, я приказал Афанасию Павлантьевичу Белобородову, как только он сообщил, что его передовые части в районе Утена оседлали шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом, повернуть один стрелковый корпус фронтом на север и совместно с 1-м танковым корпусом нанести удар на Даугавпилс вдоль шоссе. Выполняя этот приказ, войска 43-й встретили ожесточенное сопротивление противника, получившего подкрепление — свежую 58-ю пехотную дивизию.
Опасность обстановки под Даугавпилсом требовала создания сильного фронтового резерва, а все наши войска были введены в сражение. Пришлось просить А. М. Василевского о помощи. Он, понимая возросшую роль фронта, стал добиваться в Ставке передачи нам ряда соединений с 3-го Белорусского фронта, который к этому времени уже покончил с вильнюсской группировкой врага, а войск имел больше, чем мы. Вскоре из Генштаба поступило радостное сообщение о решении Ставки передать нам 16-ю Литовскую стрелковую дивизию и ускорить переброску 19-го танкового корпуса. Но радость наша была прежде-времевной. Эти соединения пришли к нам не скоро по причинам, о которых скажу позже.
К этому времени А. М. Василевский, убедившись, что группа армий «Север» не только упорно держится за Прибалтику, но и пытается соединиться с соседом, предпринял первую попытку убедить И. В. Сталина в необходимости главным силам нашего фронта наступать не на Каунас, а на Шяуляй и частью сил на Даугавпилс. В связи с этим он предложил ввести в сражение подходившие к линии фронта 2-ю гвардейскую и 51-ю армии в общем направлении на Шяуляй, 39-ю армию передать Черняховскому, а от него перебросить к нам 5-ю гвардейскую танковую армию. Это предложение маршала я горячо поддержал. Но видимо, кому-то в Москве оно показалось несвоевременным. Во всяком случае, Верховный не согласился с нами. Он разрешил передать лишь 3-й гвардейский мехкорпус. Когда А. М. Василевский сообщал мне об этом, я распорядился вызвать в штаб фронта генерал-лейтенанта Виктора Тимофеевича Обухова, командира этого корпуса, чтобы выяснить, когда можно рассчитывать на его ввод в сражение.
11 июля в соответствии с указаниями А. М. Василевского мы уточнили войскам фронта их задачи. 6-й гвардейской армии было приказано, сковывая противника на правом фланге и в центре, главный удар наносить войсками своего левого фланга во взаимодействии с 4-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта в обход Даугавпилса с юга с целью окружения засевшей там группировки, а затем развивать наступление на северо-запад, на Рокишкис, лежащий в восьми километрах западнее Даугавпилса. 43-я армия нацеливалась главными силами строго на северо-запад, на Паневежис, а частью сил по-прежнему должна была содействовать И. М. Чистякову в юго-запада. 39-й армии надлежало наступать на Укмерге, а после овладения им нанести удар главными силами тоже на северо-запад, на Кедайняй, и лишь частью сил содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в овладении Каунасом. Считая, что вести наступление на 250-километровом фронте без крупного подвижного резерва рискованно, мы решили вывести наш 1-й танковый корпус из боя и сосредоточить его в районе Утена.
Таким образом, представитель Ставки принял на себя ответственность за перенос направления главного удара нашего фронта с юго-запада (как это предписывалось директивой Ставки от 4 июля) на северо-запад. Насколько это решение соответствовало обстановке, покажет дальнейший ход событий. А сейчас давайте рассмотрим, что же произошло в середине июля под Даугавпилсом в на реке Швянтойи, где, согласно донесению литовских пар-тизан, фашисты спешно готовили новый оборонительный рубеж, перед которым они рассчитывали остановить войска 1-го Прибалтийского фронта.
12 и 13 июля все три наши армии, закрепившись на достигнутом рубеже, проводили подготовку к выполнению уточненных задач: осуществляли необходимые перегруппировки и подвозили боеприпасы. Однако на ряде участков фронта бои продолжались с прежним ожесточением. Генерал Чистяков доложил, что вынужден отдать приказ временно закрепиться на рубеже Друа, Салакас, поскольку противник предпринимает непрерывные атаки и ему удалось глубоко вклиниться между 22-м гвардейским и 103-м стрелковыми корпусами. Такое развитие событий лишь подтверждало, что геверал-полковник Фриснер еще не отказался от попытки соединиться с войсками группы армий «Центр».
Положение 6-й гвардейской было по-прежнему трудным. 4-я ударная соседнего фронта сильно отстала, и поэтому И. М. Чистякову пришлось растянуть своя корпуса почти на 150-километровом рубеже. А поскольку нужно было наступать, между соединениями образовались значительные разрывы, в которые противник пытался вклиниться. Особенна опасным оказался прорыв сильной группировки гитлеровцев в стыке между 22-м гвардейским и 103-м стрелковым корпусами. Большая опасность нависла над их тыловыми частями и учреждениями. Генерал Чистяков решил немедленно разгромить прорвавшуюся группировку ударом во фланг силами вторых эшелонов этих двух корпусов. Однако начать немедленную атаку могла лишь одна дивизия 22-го гвардейского, а 29-я дивизия 103-го стрелкового находилась далеко от участка прорыва, и поэтому ввести ее в бой можно было лишь на следующий день. Что же делать? Ждать, пока подоспеет вторая дивизия? Но ведь под ударом тылы. И Чистяков решил атаковать врага немедленно силами одной дивизии. Атака эта сковала вклинившуюся группировку противника, а вступившая на следующий день в бой 29-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. К. Макарьева помогла окончательно разгромить ее.
Я не случайно рассказал об этом небольшом боевом эпизоде. Именно на такие примеры ссылаются некоторые историки, обвиняя генерала И. М. Чистякова в распылении своих сил вследствие неодновременного ввода резервов. Но посудите сами, можно ли было поступить иначе в подобных критических ситуациях? Как бы там ни было, Чистяков не только сумел отразить все попытки противника нанести поражение его войскам, но и постепенно теснил его на запад.
Я отнюдь не хочу сказать, что командармы и командиры соединений не допускали ошибок. Нет, не все шло гладко. Увлекаясь преследованием фашистов, они забывали порой о разведке и в результате встречались в ходе наступления с неожиданными сюрпризами: то внезапная контратака, то неразведанный узел сопротивления вставал на пути, то упирались в непроходимые топи. В спешке забывали частенько и о скрытности перегруппировок своих войск, вследствие чего противник заранее узнавал о направлениях нашего главного удара и именно туда стягивал свои силы. И нам не раз приходилось указывать на эти недочеты. Но упомянутые выше обвинения в адрес командующего 6-й гвардейской армии явно необоснованны.
Вскоре генерал А. П. Белобородов сообщил об освобождении городов Зарасай, Даугайляй и Утена. В первом из них родилась и выросла героическая дочь литовского народа прославленная партизанка Марите Мельникайте, Одновременно был освобожден и Дукштас — город, в котором героиня была казнена фашистами. На подступах в этому населенному пункту гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Но когда бойцы и командиры узнали, что именно здесь немцы варварски расправились с героической партизанкой, они с такой яростью атаковали, словно перед ними были именно то самые палачи, которые казнили Марите.
У генерала И. И. Людникова наступление развивалось довольно успешно, если не считать тех сюрпризов, которые преподносила наступавшим войскам лесисто-болотистая местность, особенности которой противник, надо признать, использовал весьма умело. И все же войска 39-й армии каждые сутки преодолевали с боями по 15–20 километров. Людников доложил, что к исходу 12 июля его войска вели бои на юго-восточных подступах к городу Алунта и освободили город Гиедрайчай. Не знаю, из каких источников получал наш Генштаб сведения, но как только я прибыл на новый фронтовой КП в 15 километрах южнее Видзы, начальник связи фронта доложил, что из Москвы уже дважды звонил генерал Антонов, разыскивая меня. Я приказал немедленно соединить меня с ним. Даже не поздоровавшись, Алексей Иннокентьевич ошеломил меня неожиданным сообщением:
— Группа армий «Север» уходит из Прибалтики. Надо обязательно преградить ей путь, а потому сосредоточьте главные силы вашего фронта на направлениях, указанных в директиве от четвертого июля.
Поскольку мы уже отдали одобренные А. М. Василевским указания о серьезных изменениях задач наших армий, я спросил Антонова:
— Это официальный приказ Ставки?
— Нет, Иван Христофорович, это пока мнение Генштаба.
Тогда я поинтересовался, откуда такие сведения. Оказалось, что штаб 2-го Прибалтийского, приняв частный отход фашистских войск под Опочкой за общее отступление, немедленво сообщил об этом и доложил, что войска фронта начали преследование.
Высказав твердое убеждение в необоснованности такого вывода, я доложил Антонову, что А. М. Василевский, хотя и настойчиво требует ускорить продвижение наших армий, однако не в прежних направлениях, а с переносом главных усилий на запад и северо-запад. Антонов, прощаясь, обещал проверить полученное донесение и сообщить решение Верховного.
Маршал А. М. Василевский немедленно вылетел к Еременко, а мы тем временем продолжали упорные атаки против даугавпилсской группировки противника и форсировали продвижений главных сил на шяуляйском направлении.
13 июля наступление возобновилось на всем фронте. В 14 часов следующего дня возвратился к нам представитель Ставки А. М. Василевский. Он сообщил, что поспешное донесение штаба 2-го Прибалтийского не подтвердилось. Враг ожесточенно сражается за каждый рубеж. Следовательно, дело за нашим фронтом. Мы должны поскорее перерезать все сухопутные коммуникации группы армий «Север». Но я вынужден был доложить маршалу, что темп продвижения армий заметно снижается, в связи с постепенным расширением полосы наступления и растущим сопротивлением специально созданных для закрытия бреши групп войск «Клеффель» и «Ривальд». А мы, к сожалению, все еще не располагаем резервами, которые можно было бы ввести в сражение. На ввод 2-й гвардейской и 51-и армий можно рассчитывать не раньше 18–20 июля. А 3-й гвардейский мехкорпус пока еще небоеспособен, ибо имеет большой некомплект в танках. Александр Михайлович обещал в скором времени выделить на укомплектование корпуса 90 танков, которые Ставка направила в его распоряжение.
Таким образом, в ближайшие дни мы получали возможность ускорить ход наступления. Стремясь сосредоточить все наше внимание на развитии успеха на шяуляйском направлении, представитель Ставки получил согласие Сталина на то, чтобы с вводом в сражение 51-й и 2-й гвардейской армий передать 39-ю армию, наступавшую на каунасском направлении, 3-му Белорусскому фронту. Так логика развития событий в полосе наступления нашего фронта постепенно привела к отказу от нанесения главного удара на каунасском направлении.
Медленное продвижение войск 1-го Прибалтийского объяснялось не только отсутствием достаточных сил и растянутостью фронта наступления, но и острым недостатком боеприпасов и горючего. Войска удалились от железных дорог кое-где на 300 километров. Поэтому подвозить боеприпасы и горючее можно было только по шоссейным и грунтовым дорогам. А мы располагали для этой цели всего одной автомобильной бригадой, которая могла обеспечить потребности наступавших войск в боеприпасах и горючем только на треть. В этих условиях невольно возникла мысль: а не прекратить ли наступление на несколько дней, чтобы перегруппировать силы, пополниться боеприпасами, горючим и с выходом на линию фронта двух свежих армий с новой силой возобновить продвижение вперед?
Ho, внимательно — оценив обстановку и посоветовавшись с представителем Ставки, мы пришли к убеждению, что останавливаться и на этот раз ни в коем случае нельзя. Ведь тогда противник получит возможность создать прочную оборону и нам придется организовывать ее прорыв, а это вызовет огромный расход боеприпасов и неоправданные потери в людях.
Итак, решено хотя бы и медленно, но непрерывно идти вперед. И мы с согласия А. М. Василевского отдали соответствующие указания командармам.
К 19 июля 6-я гвардейская продвинулась лишь на несколько километров, а 43-я, серьезно потрепав главные силы 2-го армейского корпуса группы армий «Север» и 9-го армейского корпуса группы армий «Центр», вышла к реке Швянтойи, где у противника имелся подготовленный оборонительный рубеж. Генерал А. П. Белобородов, проявив большую изобретательность и настойчивость, с ходу сумел захватить плацдарм на этой реке в районе Сведасай, что весьма облегчало нам преодоление этого рубежа обороны. К этому времени 39-я армия, перешедшая в состав 3-го Белорусского, значительно продвинулась на запад и вела бои за овладение важным узлом дорог Укмерге, а главная группировка войск этого фронта продолжала развивать наступление на запад от Вильнюса.
Все возраставшая угроза выхода войск 1-го Прибалтийского фронта в глубокий тыл группы армий «Север» и заметное ослабление обороны ее войск в полосах наступления 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили гитлеровское командование сузить фронт обороны главных сил группы путем их отвода на новый рубеж. Неудивительно, что на 2-м Прибалтийском фронте и в Генеральном штабе этот маневр противника был расценен как его общее отступление. Генерал Антонов, сообщив мне об оставлении войсками группы армий «Север» первого оборонительного рубежа «Пантера», с нескрываемым удовлетворением сказал:
— Ну, кто был прав, Иван Христофорович? Уходит ведь противник из Прибалтики! Теперь от вашего фронта зависит, успеет он ускользнуть в Восточную Пруссию или нет.
Тон моего старого товарища был настолько уверенным, что я невольно засомневался: неужели Гитлер решил наконец исправить ошибку и пытается спасти свои войска в Прибалтике.
И все-таки, поколебавшись мгновение, я убежденно заявил:
— Нет, Алексей Иннокентьевич, не уйдет противник из Латвии. Еременко и Масленникову немало придется потрудиться, чтобы преодолеть его сопротивление на новом оборонительном рубеже.
— Ну смотри, Иван Христофорович! Не простит тебе Верховный, если упустишь противника.
Я был уверен, что этого не произойдет еще и потому, что у нас были средства, чтобы воспрепятствовать уходу врага. Две свежие армии — не шутка! Как выяснилось впоследствии, вопрос о выводе группы армий «Север» из Прибалтики в стане противника не снимался с обсуждения. Теперь нам известно, что именно 18 июля генерал Фриснер снова обратился в ставку Гитлера с мольбой о разрешении отступить в Восточную Пруссию. И снова фюрер, приказав выделить Фриснеру подкрепления, потребовал от него во что бы то ни стало удержать Прибалтику.
Таким образом, к 19 июля войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вступили в пределы Латвии на всем протяжении ее восточной границы. В числе первых на родную землю вступили воины 30-го Латышского стрелкового корпуса под командованием старого, испытанного бойца генерал-майора Д. К. Бранткална.
А мы тем временем готовились к вводу в сражение армий генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе.
В этих армиях я провел 19 и 20 июля, знакомясь с ходом подготовки соединений к предстоящему вводу в сражение. Когда я приехал в штаб 2-й гвардейской, развернувшейся к северо-востоку от литовского города Укмерге, все командиры корпусов собрались там, как мы и условились с командармом. Начальник оперативного отдела привел меня к большой палатке. Пригнувшись, я нырнул под приподнятый сопровождавшим меня офицером брезент и оказался в просторном помещении, в котором, несмотря на яркий июльский день, светились электролампочки.