Страница:
«Тоже мне муж и жена... Им хорошо».
Надолго ли?..
Ему нравилось, когда люди нежны друг с другом. Нравилось видеть, как едят с аппетитом. Он любил то, что напоминало о нормальной жизни с её радостями – воспоминания подпитывали в нём человеческую сущность, которая порой грозила раствориться в цифрах тактических расчётов.
– Не вижу смысла их высаживать, – изучив экран, промолвил выродок. – По курсу только мёртвые посёлки, а сворачивать я не хочу.
– Это обуза, – тихо ответил Муа. Ни в чём нельзя ставить льешей наравне с собой – даже лететь вместе. В порядочных автономиях и сеньориях, где чтят обычаи, ничтожные не ездят в одном транспорте с теми, кто сопричастен небесных сокровищ и чист кровью.
– Поймите, господин Фойт, – их арестуют, у вас будут неприятности. Разве вам надо привлекать к себе внимание?
– За что их арестовывать? Они не каторжники.
– Как – за что? а краснота?! У нас бы мигом...
– А у нас бы посмотрели мимо. С чего вы на красноверцев взъелись?
– Возможно, на КонТуа они не столь наглы, – уступил Муа, чтобы не раздражать выродка, – или к ним там снисходительно относятся. Но здесь державный мир, и они обязаны считаться с белой святостью. По крайней мере, не расхаживать открыто босиком и с красными отметинами.
– И в этом состоит их преступление?
Чем дальше, тем сильнее Форт убеждался в том, что федералы крупно заблуждаются, считая ТуаТоу раем вседозволенности, где все богаты, сыты, изнежены и утончённо порочны. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы составлять мнение об иной цивилизации по одним мультикам и фильмам о причудливой нечеловеческой любви! Но ведь смотрят, упиваются, мечтают: «Ах, ТуаТоу! ах, блаженство!» И негде им узнать, что федеральными свободами тут и не пахнет, что любезный им мир строжайше разделён на касты и покрыт язвами даже не бедности, а полной нищеты, в сравнении с которой манхло кажется зажиточным. А расскажи туаманам, что здесь свирепствует какая-то милиция, готовая тебя арестовать, если ты веруешь неправильно, что младенцев здесь перерабатывают на лекарства – обидятся за свои придуманные идеалы и обвинят в ксенофобии.
Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.
Форту было поразительно другое – как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей – поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри – мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.
Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.
«Да что граффити – они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»
– Красноверцы – секта нечестивцев, – по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. – Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.
– Льешская секта? – Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.
– О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, – Муа пальцем указал через плечо. – Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры – не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...
– Она больна? Ты уверен?
– Кажется, да.
– Это опасно?
– Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?
– Нет. Никаких задержек, – выродок начал подъём, поскольку приближались горы.
Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?
– Муа, кабина катера герметизируется?
– Нет, господин Фойт.
– Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?
– А зачем?
«Что значит – не пилот, – подумал Форт с досадой. – Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».
– Ты на высоте летал?
– О да. На большом лайнере.
«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй – не въедет».
– Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет – говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.
Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина – и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.
Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.
Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.
Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался – полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.
«Цивилизация! – с невольным уважением подумал Форт. – Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»
– Xamuc, – не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. – Великая Река.
– Очень большая?
– Самая большая, – Муа презрительно скосился на невежду. – Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.
– Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.
Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата – полная тишина.
Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни – и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...
– Птицы у вас есть?
– Летучие?
– Ну не ползучие же...
– Есть... их мало, они очень дорогие.
– Что так?
– При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, – солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.
Нечто вроде того, что нарисовано у Эну на ступнях. Туанцы, как заметил Форт, очень любили себя украшать – вот, даже у солдата на щеке метка жемчужная.
Предрассветная лесная тишь приятно размагничивала душу, но он вспомнил о времени. 13.34, до погони шесть часов. Ребята спали мало, однако ничего не поделаешь, придётся их разбудить – как бы не пришлось от катера идти пешком, а голодным отправляться в путь не следует.
– Поднимай команду, будем завтракать.
– Есть, господин Фойт! – бодро отозвался Муа, отойдя от двери, и его голос хлестнул по ушам:
– Вста-ать!!
Второго пинка детки ждать не стали, вскочили мигом – ни живы ни мертвы, ладони перед собой – словно защищаясь, охнули хором:
– Господин хозяин!
Таких замашек Форт терпеть не мог, пришлось вмешаться:
– Ц!
Солдат полуобернулся.
– Я же тебе сказал – поднять.
– Вот – поднял, господин Фойт.
– А по-другому не умеешь?
– Простите, как же их по-другому... – недопонял Муа.
– На первый раз прощаю, а ещё лягнешь – схлопочешь. Не у себя в участке. Эну, накрывай на стол, перекусим.
– На стол, отец? а как это – «накрыть»? чем? – Эну опустила руки.
– Садитесь есть.
Тогда они оттаяли – Шук заулыбался, мало-помалу вникая в новую расстановку сил, а Эну поспешила взяться за укладку:
– Отец, разрешите, я сейчас устрою...
Шук бочком-бочком, но уже с гордецой обошёл солдата и присоединился к Эну; вместе они управились проворно – постелили спальник, выставили стаканы и выложили кульки с едой. Форт подсел к ним по-турецки со своим пайком.
Однако солдат будто не слышал приглашения.
– Тебя два раза звать? Накладывай ему, Эну.
– Извольте кушать, господин хозяин, – хихикнув, Эну выставила на край мешка плоскую мисочку с подсохшими ломтиками.
– Спасибо, господин Фойт, – угрюмо кивнул солдат. Даже не пытаясь сесть в компанию, он забрал миску и устроился подальше, на порожке трапа. Как казалось Форту, Шук и Эну следили за ним с озорным лукавством.
– Да садись же.
– И здесь поем, с вашего позволения.
– Ладно, твоё дело. Хоть под дождём ешь.
Шук гоготнул, и солдат пересел ещё ниже, на ступени.
Так. Не нравится ему за одним столом с теми, при ком его осекли и обещали наказать. Ничего, привыкай, господин хозяин, не всегда власть твоя.
– Очень они благородные, чтобы с нами из одной кормушки лопать, – заметил Шук. – Они бамиэ, из земельных.
После завтрака Форт углубился в карту. Ближний малиновый квадрат был в полутора лигах, и, судя по ровно расчерченным участкам вокруг него, там обитали те самые бамиэ, фермеры. Земля вне городов с их сеткой улиц почти сплошь разлинована. Здесь почва, не искалеченная Бурей, была плодородна, и туанцы заботливо её возделывали. Помрачневший Муа нехотя показывал: это каналы, это дороги, а вот так изображаются плотины и водохранилища. Пролететь к городу без риска быть замеченным можно лишь ночью, над каким-нибудь притокам Хатис – то есть времени на перелёт осталось часа три, после чего даже с погашенными огнями катер будет слишком хорошо виден. Правда, воздушное движение над автономиями оживлённое, но вряд ли в сельской местности катера то и дело снуют по небу.
– Когда открывают магазины в деревнях?
– Рано, господин Фойт, обычно с рассветом.
– Для меня поздновато. А круглосуточной торговли нет?
– Есть, для проезжих. В любом посёлке покрупней найдётся лавка «стоп-дорога».
– И здесь тоже?
– Погодите... – Муа увеличил карту, нажал на квадрат, и рядом выскочила колонка строк. – Тысяча шестьсот тридцать жителей... конечно, «стоп-дорога» там имеется. Хотите что-нибудь приобрести?
– Да, пока не рассвело и не сбежались покупатели. Эну, ты пришла в себя?
– Ага, – она подавила зевок. – Я не сонная, не думайте. Сниму с руки наклейку, всё пройдёт.
– Сбегай в «стоп-дорогу» и возьми... – Форт поманил её, и она нерешительно приблизилась. – Ухо ко мне, ближе.
Вблизи отец Фойт пах чудно, словно стиральный порошок, но слабо-слабо, почти незаметно, и дышал неслышно. Но теперь его переводчик молчал; он говорил на великотуанском плохо, однако понятно.
– Олокта, накидка, три штук по пятьдесят тиот. Вот клик. Быстро, два час и быть тут. Азбука, букварь – бери.
– Отец, я не могу так идти, – отодвинулась Эну.
– Как – «так»?
– Я же босая. Краску я сотру, но босую меня выгонят. Это ведь товар для белодворцев.
– Ты не путай, говори яснее.
– И так ясно, отец! Я красноверка, а приду брать белодворские причиндалы; оплюют меня – и в шею... И идти немножко больно.
– С вашими верами чёрт свихнется. Шук, отдай ей свои тапки.
– А я их... – Шук потупился, разглядывая пальцы на ногах, – там, у колодца позабыл. Я ни фигища от нашлёпки не соображал.
– Дёрнуло тебя разуваться!
– А на КонТуа – там без разницы: по-белому, по-красному ли верить...
– Размечтался ты не вовремя... Муа, снимай ботинки.
– Я-а?! – неожиданно растерялся служивый.
– А кто же – я, по-твоему? у меня с ней ноги разные.
– Мне – раздеваться при них? – всё больше терялся солдат. – Господин Фойт, я честный белодворец!
– Разувайся. Ну?..
– Копошись, хозяин, – ободрил его Шук. – Три бана дашь – Эну тебе сандалики купит. Да, Энуну?
– Конечно, – плаксиво подпела Эну. – Вляпался, бедненький, как не помочь.
Бессильная злоба копилась в душе Муа Тумэнии. О, Судьба изменчива! Вчера эти двое за срамословие давились бы крысиным писком под его хлыстом – да что там! за меньшую дерзость визжали бы, взывая к милосердию. Стрекалом по щекам их, по щекам, и так каждый день до завтрака и после ужина; им вместо краски бы пошло... ооо! Если б сейчас хлыст! отсчитать им за всё – за приглашение жрать на полу по-льешски, за приказ постыдно разуваться...
Но теперь чёрный, с винтовой насечкой хлыст – у Фойта... льешский покровитель, чтоб ему издохнуть! Поворот гарды, и стрекало, щёлкнув, вытянулось в полную длину.
– Я жду, – Форт для пробы согнул хлыст в кольцо.
Сняв форменные сапожки, Муа швырнул их Эну, мысленно желая ей споткнуться на кочке и сломать ногу.
– Ничего не забудь, – напутствовал выродок свою умви.
Вприпрыжку по рыжему кочкарнику Эну побежала к посёлку – нарочно, чтобы до безобразия изгваздать сапожки в ручье и избежать лишних расспросов, почему обувь форменная.
– А вы, – Форт перевел кончик хлыста с Муа на Шука, – живите дружно и не разбегайтесь. Сторож у меня глазастый, – хлыст указал на нахохлившийся, притихший автомат. – Я пока осмотрюсь в округе.
Присутствие робота должно удержать их от необдуманных поступков, но покоя на душе не было, и как оказалось – не напрасно.
Деревья в лощине кое-где росли достаточно густо, чтобы замаскировать катер от наблюдения с воздуха. Сканер, конечно, разглядит его, но всю погоню сканерами не вооружат. Форт присмотрел удобное место под склоном и стал соображать, как загнать «молики» под шатёр ветвей, не сломав слишком много мохнатых гирлянд и не задевая стволы, как вдруг автомат просигналил ему: «Движение на охраняемом объекте! Угроза пульту управления!» Он спешно подключился к визорам паучины и увидел, как Муа дубасит Шука. Солдат бил всерьёз, умело, сильно; Шук уже валялся и, вопя, пробовал увернуться от ног Муа.
Автомат накинулся на солдата сзади и сковал его четырьмя лапами. Пока тот рычал и вырывался, Форт подоспел к катеру.
– Какого дьявола?!! вы что, взбесились?! Я же сказал...
– Он говорит: «Убью!» – стонал Шук, вытирая кровь, стекавшую из носа.
– Этот скот!.. – хрипел Муа, изворачиваясь в лапах автомата. – Это ничтожество! Он оскорбил мою касту!!! быдлосное отродье, сын перевёрнутых отца и матери!
– Врёт он, врёт! – Шук встал, всхлипывая от боли. – Сам перевёртыш! бамиэ червяг рожают! навозники!
– Ах, опять?!! – вскричал Муа, пытаясь освободиться. – Безродный, ты об этом пожалеешь! Только вернись на выселки! нет, тебя вернут – под конвоем! Я тебя встречу!
«До каст дошло. Похоже, я их не помирю», – устало подумал Форт и отдал автомату команду отпустить Муа, а затем догнать и вернуть Эну.
– Кончили драку. Ну-ка, в разные углы! Руки на стену!
Муа, как не слыша, вновь кинулся на Шука, но охнул и присел, когда Форт перехватил его за руку. Хватка у выродка была сильней, чем у его робота.
– Я сказал – оба прекратили. Мне надоели ваши кастовые, расовые и прочие воззрения. Я тебя высажу, – тряхнул он Муа, – подальше от жилья, и катись босиком куда угодно. Дойдёшь, не калека.
Пасмурное утро 4 бинна в Цементных выселках началось с загадочной суеты. Сперва помощник полиции прибежал к заводскому слесарю и срочно потребовал его в участок, с инструментом. Слесарь был человек многосемейный и начальством уважаемый, поэтому спешить не стал, а объяснил помощнику, что у него дома не склад, за инструментами надо сходить в мастерскую. Пока дошли туда, пока обратно, невнятная суматоха у участка стала заметна высельчанам; одни в любопытстве кружили близ полицейского дома, другие припустили вдоль по улице с новостями. К приходу слесаря участок стал всеобщим центром внимания, и помощники, взяв хлысты вместо дубинок, нервно орали на столпившихся зевак. Ну кое-что нельзя было скрыть криком – капоты вездеходов на стоянке кто-то раскромсал, будто лучом.
Слесарь сдержанно усмехнулся, увидев хозяина с первым солдатом запертыми в клетке. Они там метались, как дикие звери, а выглядели безобразно – Толстый весь в обрывках липкой ленты на мундире, у Канэ рукава распороты до плеч и руки голые торчат. Похоже, неумелые помощнички пытались выбить сломанный замок, но только хуже раскурочили его – и без толку.
– Скорее! Отпирай! Быстрей! – вопил Толстый; на лице его выступили гневные узоры цвета мяса.
– Не колотить надо было, а резать, – обстоятельно внушал слесарь старшему помощнику. – Что, у вас в гараже нет пилы по металлу?
– Она без электричества не пилит, а ток нам кто-то отрубил. Щит весь разворочен; хорошо, что не замкнуло.
– Так зовите электрика, пусть восстанавливает.
– Пили! Пили, кому говорю! – Толстый тряс решётку. – Не болтай, работай!!!
– Сию минуту, господин хозяин. Да-а, решёточка-то крепкая! Придётся повозиться... А кто замок-то заварил?..
– Дочь пропала! – голосила у дверей мать Эну. – Где она?! Господин хозяин обещал найти! Пустите, я заявление подам!
– Уйди, безграмотная! Заявление она напишет!.. А хлыста не хочешь?!
Так, в неразберихе и сумятице, текли минуты. Позвонили в райцентр и ждали оперотряд, но вместо него – причем куда раньше, чем можно было ожидать – в небе возник военный катер и, свистя сиреной, сел чуть не на толпу. Народ в испуге расплескался в стороны. Светло-синие армейские солдаты в момент оцепили участок, искрами отогнав ротозеев подальше от стен, а командир-двадцатник вошёл в приёмную со словами:
– Все вон. Происшествие расследует разведка войск Правителя.
Но самая неприятная неожиданность случилась через час, когда и полицейские оперативники явились, чтобы выслушать, где им стоять и кому подчиняться, и Толстого с Канэ вызволили из клетки. К воздушным машинам, собравшимся рядом с участком, присоединился лёгкий быстроходный аппарат, из которого вышел стройный золотоволосый человек в модном муарово-лиловом халате поверх длинного иссиня-чёрного платья, в тонкой снежной маске и полупрозрачных перчатках. В ладони он нёс холёную чистую крысу, пушисто-белую с жилеточным коричневым узором и жёлтым лакированным хвостом. Командир разведчиков отсалютовал великолепному человеку чётко и почтительно.
– Господин эксперт, сведения в целом собраны. Главное я вам доложил по радио.
– Спасибо, Ниу, – приезжий лишь взмахнул ресницами в ответ.
Завидев лучезарного приезжего с крысой, Толстый побледнел и похолодел, словно уже умер. Перед красавцем все так расступались, так вытягивались, что для сомнений не осталось места – это фигура из высокородных, человек, которому доверено решать судьбы. Почему-то оробевший взгляд участкового особенно притягивала крыса – в том, как она перебирала лапками и дёргала хвостом, чудилось нечто ужасное.
– Итак, – лаская крысу, золотоволосый даже не глядел на Толстого, – вы утверждаете, что на участок напал робот.
– Так точно! – Толстый ещё надеялся на что-то и старался выглядеть молодцом.
– И вам не известно, ни чей это робот, ни почему он напал.
– Никак нет!
– А ваш солдат, который полчаса тому назад вышел к дорожному посту в Таомоне, утверждает, что вы состояли в сговоре со звёздными ворами – и не поладили с ними, поэтому и случилось нападение. Вы заметно облегчите свою участь, если без запирательств назовёте воровскую семью, с которой общались, и человека, которого скрывали на своём участке.
Толстый поник. Муа, подлец, продал!.. Теперь он – жертва похищения, невинно пострадавший; спешит утопить в помоях и начальника, и старшего товарища. Зачем Фойт не убил его, зачем отпустил живым?!!
– Думайте быстрее, – поторопил золотоволосый. – Ваше содействие я отмечу в моём отчёте ОЭС как смягчающий факт.
– ОЭС?.. – безнадёжно поднял глаза Толстый.
– А кто ещё, по-вашему, должен заниматься ворами сверху и их пособниками? Выбирайте – или приличный лагерь в зоне 5, или лагерь строгого режима на Гнилом море, в зоне 17. Приговоры бывают разные.
– Они заставили меня. Мне угрожали...
– Да перестаньте, скучно слушать, – лицо и голос золотоволосого были одинаково холодны. – Посмотрите-ка, не знакомо ли вам это лицо? – усадив упитанную крысу на плечо, человек извлёк из-под лилового халата голографический портрет.
– Фойт, – кивнул Толстый. – Это он напал. Он принуждал меня к сотрудничеству, я отказывался...
– Фойт, – повторил человек с крысой. – Точнее, Форт, – легко перешёл он на р-говор. – А имя семьи?
– «Вела Акин».
– Чудесно. Но, знаете ли, к тому времени, когда ОЭС займётся вами вплотную, по-настоящему, вам надо подготовить логичную, стройную версию событий – почему вы не арестовали звёздного, почему предоставили ему схрон на участке, почему вели переговоры с ворами вместо того, чтобы доложить о них куда следует. Не думаю, что вам дадут возможность сговориться с тем солдатом о совпадении показаний, но уверен, что у вас впереди годы сосредоточенных размышлений о чести мундира. Почему-то я подозреваю, что при тщательном разбирательстве за вами сыщутся и другие проступки... Ниу, допросите его и сделайте копию для ОЭС. Они скоро прибудут.
Оставив убитых горем Толстого и Канэ осознавать близящуюся встречу с неумолимыми парнями из ОЭС, Акиа вышел из участка. Небо понемногу очищалось от тающих туч, и солнце простёрло свои лучи над территорией, осветив Цементные выселки. Крыса на плече зацокала, шершавым носом тычась в ухо эксперта-лазутчика и перетаптываясь всеми ножками; Акиа погладил ручную зверюшку, но мысли его были далеко – на северо-западе, в автономиях вдоль Хатис. Помножить скорость «молики» на те часы, что солдат брёл по бездорожью к трассе... Фортунат Кермак может оказаться на двести лиг в любую сторону от места расставания с солдатом. Акиа послал просьбу отследить беглый катер зональной полиции, где бы тот ни появился, но шансы на успех были невелики. Кермак умён, он умеет скрываться. В самом деле профессионал из воров или просто находчивый человек? Скорей второе. Воры не унижаются до пилотской работы.
Автономии Хатис. Огромное население, а среди него – чужак, похожий на неплода-выродка, и двое юных льешей. И законы! в мирное время воинские операции там запрещены – не влетишь с отрядом запросто, как в зону 7.
Задумчивая неподвижность Акиа длилась не больше минуты, после чего он направился к флаеру, чтобы связаться со своими подчинёнными и отдать кое-какие срочные распоряжения. Льешня в отдалении тихо ахала и тараторила между собой – столь восхитительного человека никогда на выселках не видели, и неизвестно, когда в следующий раз залетит сюда такая птица-небылица; надо досыта наглядеться, какой он пышный и величественный, и какие у него ботинки, и какие пуговицы, и какая крыса.
А дети, прятавшиеся за взрослыми, мечтали поймать в пустыне рыжую встопорщенную крысу-цокотуху и приручить её, чтобы сидела на плече.
Блок 9
Надолго ли?..
Ему нравилось, когда люди нежны друг с другом. Нравилось видеть, как едят с аппетитом. Он любил то, что напоминало о нормальной жизни с её радостями – воспоминания подпитывали в нём человеческую сущность, которая порой грозила раствориться в цифрах тактических расчётов.
– Не вижу смысла их высаживать, – изучив экран, промолвил выродок. – По курсу только мёртвые посёлки, а сворачивать я не хочу.
– Это обуза, – тихо ответил Муа. Ни в чём нельзя ставить льешей наравне с собой – даже лететь вместе. В порядочных автономиях и сеньориях, где чтят обычаи, ничтожные не ездят в одном транспорте с теми, кто сопричастен небесных сокровищ и чист кровью.
– Поймите, господин Фойт, – их арестуют, у вас будут неприятности. Разве вам надо привлекать к себе внимание?
– За что их арестовывать? Они не каторжники.
– Как – за что? а краснота?! У нас бы мигом...
– А у нас бы посмотрели мимо. С чего вы на красноверцев взъелись?
– Возможно, на КонТуа они не столь наглы, – уступил Муа, чтобы не раздражать выродка, – или к ним там снисходительно относятся. Но здесь державный мир, и они обязаны считаться с белой святостью. По крайней мере, не расхаживать открыто босиком и с красными отметинами.
– И в этом состоит их преступление?
Чем дальше, тем сильнее Форт убеждался в том, что федералы крупно заблуждаются, считая ТуаТоу раем вседозволенности, где все богаты, сыты, изнежены и утончённо порочны. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы составлять мнение об иной цивилизации по одним мультикам и фильмам о причудливой нечеловеческой любви! Но ведь смотрят, упиваются, мечтают: «Ах, ТуаТоу! ах, блаженство!» И негде им узнать, что федеральными свободами тут и не пахнет, что любезный им мир строжайше разделён на касты и покрыт язвами даже не бедности, а полной нищеты, в сравнении с которой манхло кажется зажиточным. А расскажи туаманам, что здесь свирепствует какая-то милиция, готовая тебя арестовать, если ты веруешь неправильно, что младенцев здесь перерабатывают на лекарства – обидятся за свои придуманные идеалы и обвинят в ксенофобии.
Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.
Форту было поразительно другое – как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей – поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри – мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.
Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.
«Да что граффити – они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»
– Красноверцы – секта нечестивцев, – по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. – Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.
– Льешская секта? – Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.
– О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, – Муа пальцем указал через плечо. – Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры – не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...
– Она больна? Ты уверен?
– Кажется, да.
– Это опасно?
– Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?
– Нет. Никаких задержек, – выродок начал подъём, поскольку приближались горы.
Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?
– Муа, кабина катера герметизируется?
– Нет, господин Фойт.
– Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?
– А зачем?
«Что значит – не пилот, – подумал Форт с досадой. – Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».
– Ты на высоте летал?
– О да. На большом лайнере.
«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй – не въедет».
– Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет – говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.
Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина – и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.
Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.
Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.
Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался – полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.
«Цивилизация! – с невольным уважением подумал Форт. – Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»
– Xamuc, – не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. – Великая Река.
– Очень большая?
– Самая большая, – Муа презрительно скосился на невежду. – Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.
– Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.
Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата – полная тишина.
Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни – и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...
– Птицы у вас есть?
– Летучие?
– Ну не ползучие же...
– Есть... их мало, они очень дорогие.
– Что так?
– При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, – солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.
Нечто вроде того, что нарисовано у Эну на ступнях. Туанцы, как заметил Форт, очень любили себя украшать – вот, даже у солдата на щеке метка жемчужная.
Предрассветная лесная тишь приятно размагничивала душу, но он вспомнил о времени. 13.34, до погони шесть часов. Ребята спали мало, однако ничего не поделаешь, придётся их разбудить – как бы не пришлось от катера идти пешком, а голодным отправляться в путь не следует.
– Поднимай команду, будем завтракать.
– Есть, господин Фойт! – бодро отозвался Муа, отойдя от двери, и его голос хлестнул по ушам:
– Вста-ать!!
Второго пинка детки ждать не стали, вскочили мигом – ни живы ни мертвы, ладони перед собой – словно защищаясь, охнули хором:
– Господин хозяин!
Таких замашек Форт терпеть не мог, пришлось вмешаться:
– Ц!
Солдат полуобернулся.
– Я же тебе сказал – поднять.
– Вот – поднял, господин Фойт.
– А по-другому не умеешь?
– Простите, как же их по-другому... – недопонял Муа.
– На первый раз прощаю, а ещё лягнешь – схлопочешь. Не у себя в участке. Эну, накрывай на стол, перекусим.
– На стол, отец? а как это – «накрыть»? чем? – Эну опустила руки.
– Садитесь есть.
Тогда они оттаяли – Шук заулыбался, мало-помалу вникая в новую расстановку сил, а Эну поспешила взяться за укладку:
– Отец, разрешите, я сейчас устрою...
Шук бочком-бочком, но уже с гордецой обошёл солдата и присоединился к Эну; вместе они управились проворно – постелили спальник, выставили стаканы и выложили кульки с едой. Форт подсел к ним по-турецки со своим пайком.
Однако солдат будто не слышал приглашения.
– Тебя два раза звать? Накладывай ему, Эну.
– Извольте кушать, господин хозяин, – хихикнув, Эну выставила на край мешка плоскую мисочку с подсохшими ломтиками.
– Спасибо, господин Фойт, – угрюмо кивнул солдат. Даже не пытаясь сесть в компанию, он забрал миску и устроился подальше, на порожке трапа. Как казалось Форту, Шук и Эну следили за ним с озорным лукавством.
– Да садись же.
– И здесь поем, с вашего позволения.
– Ладно, твоё дело. Хоть под дождём ешь.
Шук гоготнул, и солдат пересел ещё ниже, на ступени.
Так. Не нравится ему за одним столом с теми, при ком его осекли и обещали наказать. Ничего, привыкай, господин хозяин, не всегда власть твоя.
– Очень они благородные, чтобы с нами из одной кормушки лопать, – заметил Шук. – Они бамиэ, из земельных.
После завтрака Форт углубился в карту. Ближний малиновый квадрат был в полутора лигах, и, судя по ровно расчерченным участкам вокруг него, там обитали те самые бамиэ, фермеры. Земля вне городов с их сеткой улиц почти сплошь разлинована. Здесь почва, не искалеченная Бурей, была плодородна, и туанцы заботливо её возделывали. Помрачневший Муа нехотя показывал: это каналы, это дороги, а вот так изображаются плотины и водохранилища. Пролететь к городу без риска быть замеченным можно лишь ночью, над каким-нибудь притокам Хатис – то есть времени на перелёт осталось часа три, после чего даже с погашенными огнями катер будет слишком хорошо виден. Правда, воздушное движение над автономиями оживлённое, но вряд ли в сельской местности катера то и дело снуют по небу.
– Когда открывают магазины в деревнях?
– Рано, господин Фойт, обычно с рассветом.
– Для меня поздновато. А круглосуточной торговли нет?
– Есть, для проезжих. В любом посёлке покрупней найдётся лавка «стоп-дорога».
– И здесь тоже?
– Погодите... – Муа увеличил карту, нажал на квадрат, и рядом выскочила колонка строк. – Тысяча шестьсот тридцать жителей... конечно, «стоп-дорога» там имеется. Хотите что-нибудь приобрести?
– Да, пока не рассвело и не сбежались покупатели. Эну, ты пришла в себя?
– Ага, – она подавила зевок. – Я не сонная, не думайте. Сниму с руки наклейку, всё пройдёт.
– Сбегай в «стоп-дорогу» и возьми... – Форт поманил её, и она нерешительно приблизилась. – Ухо ко мне, ближе.
Вблизи отец Фойт пах чудно, словно стиральный порошок, но слабо-слабо, почти незаметно, и дышал неслышно. Но теперь его переводчик молчал; он говорил на великотуанском плохо, однако понятно.
– Олокта, накидка, три штук по пятьдесят тиот. Вот клик. Быстро, два час и быть тут. Азбука, букварь – бери.
– Отец, я не могу так идти, – отодвинулась Эну.
– Как – «так»?
– Я же босая. Краску я сотру, но босую меня выгонят. Это ведь товар для белодворцев.
– Ты не путай, говори яснее.
– И так ясно, отец! Я красноверка, а приду брать белодворские причиндалы; оплюют меня – и в шею... И идти немножко больно.
– С вашими верами чёрт свихнется. Шук, отдай ей свои тапки.
– А я их... – Шук потупился, разглядывая пальцы на ногах, – там, у колодца позабыл. Я ни фигища от нашлёпки не соображал.
– Дёрнуло тебя разуваться!
– А на КонТуа – там без разницы: по-белому, по-красному ли верить...
– Размечтался ты не вовремя... Муа, снимай ботинки.
– Я-а?! – неожиданно растерялся служивый.
– А кто же – я, по-твоему? у меня с ней ноги разные.
– Мне – раздеваться при них? – всё больше терялся солдат. – Господин Фойт, я честный белодворец!
– Разувайся. Ну?..
– Копошись, хозяин, – ободрил его Шук. – Три бана дашь – Эну тебе сандалики купит. Да, Энуну?
– Конечно, – плаксиво подпела Эну. – Вляпался, бедненький, как не помочь.
Бессильная злоба копилась в душе Муа Тумэнии. О, Судьба изменчива! Вчера эти двое за срамословие давились бы крысиным писком под его хлыстом – да что там! за меньшую дерзость визжали бы, взывая к милосердию. Стрекалом по щекам их, по щекам, и так каждый день до завтрака и после ужина; им вместо краски бы пошло... ооо! Если б сейчас хлыст! отсчитать им за всё – за приглашение жрать на полу по-льешски, за приказ постыдно разуваться...
Но теперь чёрный, с винтовой насечкой хлыст – у Фойта... льешский покровитель, чтоб ему издохнуть! Поворот гарды, и стрекало, щёлкнув, вытянулось в полную длину.
– Я жду, – Форт для пробы согнул хлыст в кольцо.
Сняв форменные сапожки, Муа швырнул их Эну, мысленно желая ей споткнуться на кочке и сломать ногу.
– Ничего не забудь, – напутствовал выродок свою умви.
Вприпрыжку по рыжему кочкарнику Эну побежала к посёлку – нарочно, чтобы до безобразия изгваздать сапожки в ручье и избежать лишних расспросов, почему обувь форменная.
– А вы, – Форт перевел кончик хлыста с Муа на Шука, – живите дружно и не разбегайтесь. Сторож у меня глазастый, – хлыст указал на нахохлившийся, притихший автомат. – Я пока осмотрюсь в округе.
Присутствие робота должно удержать их от необдуманных поступков, но покоя на душе не было, и как оказалось – не напрасно.
Деревья в лощине кое-где росли достаточно густо, чтобы замаскировать катер от наблюдения с воздуха. Сканер, конечно, разглядит его, но всю погоню сканерами не вооружат. Форт присмотрел удобное место под склоном и стал соображать, как загнать «молики» под шатёр ветвей, не сломав слишком много мохнатых гирлянд и не задевая стволы, как вдруг автомат просигналил ему: «Движение на охраняемом объекте! Угроза пульту управления!» Он спешно подключился к визорам паучины и увидел, как Муа дубасит Шука. Солдат бил всерьёз, умело, сильно; Шук уже валялся и, вопя, пробовал увернуться от ног Муа.
Автомат накинулся на солдата сзади и сковал его четырьмя лапами. Пока тот рычал и вырывался, Форт подоспел к катеру.
– Какого дьявола?!! вы что, взбесились?! Я же сказал...
– Он говорит: «Убью!» – стонал Шук, вытирая кровь, стекавшую из носа.
– Этот скот!.. – хрипел Муа, изворачиваясь в лапах автомата. – Это ничтожество! Он оскорбил мою касту!!! быдлосное отродье, сын перевёрнутых отца и матери!
– Врёт он, врёт! – Шук встал, всхлипывая от боли. – Сам перевёртыш! бамиэ червяг рожают! навозники!
– Ах, опять?!! – вскричал Муа, пытаясь освободиться. – Безродный, ты об этом пожалеешь! Только вернись на выселки! нет, тебя вернут – под конвоем! Я тебя встречу!
«До каст дошло. Похоже, я их не помирю», – устало подумал Форт и отдал автомату команду отпустить Муа, а затем догнать и вернуть Эну.
– Кончили драку. Ну-ка, в разные углы! Руки на стену!
Муа, как не слыша, вновь кинулся на Шука, но охнул и присел, когда Форт перехватил его за руку. Хватка у выродка была сильней, чем у его робота.
– Я сказал – оба прекратили. Мне надоели ваши кастовые, расовые и прочие воззрения. Я тебя высажу, – тряхнул он Муа, – подальше от жилья, и катись босиком куда угодно. Дойдёшь, не калека.
Пасмурное утро 4 бинна в Цементных выселках началось с загадочной суеты. Сперва помощник полиции прибежал к заводскому слесарю и срочно потребовал его в участок, с инструментом. Слесарь был человек многосемейный и начальством уважаемый, поэтому спешить не стал, а объяснил помощнику, что у него дома не склад, за инструментами надо сходить в мастерскую. Пока дошли туда, пока обратно, невнятная суматоха у участка стала заметна высельчанам; одни в любопытстве кружили близ полицейского дома, другие припустили вдоль по улице с новостями. К приходу слесаря участок стал всеобщим центром внимания, и помощники, взяв хлысты вместо дубинок, нервно орали на столпившихся зевак. Ну кое-что нельзя было скрыть криком – капоты вездеходов на стоянке кто-то раскромсал, будто лучом.
Слесарь сдержанно усмехнулся, увидев хозяина с первым солдатом запертыми в клетке. Они там метались, как дикие звери, а выглядели безобразно – Толстый весь в обрывках липкой ленты на мундире, у Канэ рукава распороты до плеч и руки голые торчат. Похоже, неумелые помощнички пытались выбить сломанный замок, но только хуже раскурочили его – и без толку.
– Скорее! Отпирай! Быстрей! – вопил Толстый; на лице его выступили гневные узоры цвета мяса.
– Не колотить надо было, а резать, – обстоятельно внушал слесарь старшему помощнику. – Что, у вас в гараже нет пилы по металлу?
– Она без электричества не пилит, а ток нам кто-то отрубил. Щит весь разворочен; хорошо, что не замкнуло.
– Так зовите электрика, пусть восстанавливает.
– Пили! Пили, кому говорю! – Толстый тряс решётку. – Не болтай, работай!!!
– Сию минуту, господин хозяин. Да-а, решёточка-то крепкая! Придётся повозиться... А кто замок-то заварил?..
– Дочь пропала! – голосила у дверей мать Эну. – Где она?! Господин хозяин обещал найти! Пустите, я заявление подам!
– Уйди, безграмотная! Заявление она напишет!.. А хлыста не хочешь?!
Так, в неразберихе и сумятице, текли минуты. Позвонили в райцентр и ждали оперотряд, но вместо него – причем куда раньше, чем можно было ожидать – в небе возник военный катер и, свистя сиреной, сел чуть не на толпу. Народ в испуге расплескался в стороны. Светло-синие армейские солдаты в момент оцепили участок, искрами отогнав ротозеев подальше от стен, а командир-двадцатник вошёл в приёмную со словами:
– Все вон. Происшествие расследует разведка войск Правителя.
Но самая неприятная неожиданность случилась через час, когда и полицейские оперативники явились, чтобы выслушать, где им стоять и кому подчиняться, и Толстого с Канэ вызволили из клетки. К воздушным машинам, собравшимся рядом с участком, присоединился лёгкий быстроходный аппарат, из которого вышел стройный золотоволосый человек в модном муарово-лиловом халате поверх длинного иссиня-чёрного платья, в тонкой снежной маске и полупрозрачных перчатках. В ладони он нёс холёную чистую крысу, пушисто-белую с жилеточным коричневым узором и жёлтым лакированным хвостом. Командир разведчиков отсалютовал великолепному человеку чётко и почтительно.
– Господин эксперт, сведения в целом собраны. Главное я вам доложил по радио.
– Спасибо, Ниу, – приезжий лишь взмахнул ресницами в ответ.
Завидев лучезарного приезжего с крысой, Толстый побледнел и похолодел, словно уже умер. Перед красавцем все так расступались, так вытягивались, что для сомнений не осталось места – это фигура из высокородных, человек, которому доверено решать судьбы. Почему-то оробевший взгляд участкового особенно притягивала крыса – в том, как она перебирала лапками и дёргала хвостом, чудилось нечто ужасное.
– Итак, – лаская крысу, золотоволосый даже не глядел на Толстого, – вы утверждаете, что на участок напал робот.
– Так точно! – Толстый ещё надеялся на что-то и старался выглядеть молодцом.
– И вам не известно, ни чей это робот, ни почему он напал.
– Никак нет!
– А ваш солдат, который полчаса тому назад вышел к дорожному посту в Таомоне, утверждает, что вы состояли в сговоре со звёздными ворами – и не поладили с ними, поэтому и случилось нападение. Вы заметно облегчите свою участь, если без запирательств назовёте воровскую семью, с которой общались, и человека, которого скрывали на своём участке.
Толстый поник. Муа, подлец, продал!.. Теперь он – жертва похищения, невинно пострадавший; спешит утопить в помоях и начальника, и старшего товарища. Зачем Фойт не убил его, зачем отпустил живым?!!
– Думайте быстрее, – поторопил золотоволосый. – Ваше содействие я отмечу в моём отчёте ОЭС как смягчающий факт.
– ОЭС?.. – безнадёжно поднял глаза Толстый.
– А кто ещё, по-вашему, должен заниматься ворами сверху и их пособниками? Выбирайте – или приличный лагерь в зоне 5, или лагерь строгого режима на Гнилом море, в зоне 17. Приговоры бывают разные.
– Они заставили меня. Мне угрожали...
– Да перестаньте, скучно слушать, – лицо и голос золотоволосого были одинаково холодны. – Посмотрите-ка, не знакомо ли вам это лицо? – усадив упитанную крысу на плечо, человек извлёк из-под лилового халата голографический портрет.
– Фойт, – кивнул Толстый. – Это он напал. Он принуждал меня к сотрудничеству, я отказывался...
– Фойт, – повторил человек с крысой. – Точнее, Форт, – легко перешёл он на р-говор. – А имя семьи?
– «Вела Акин».
– Чудесно. Но, знаете ли, к тому времени, когда ОЭС займётся вами вплотную, по-настоящему, вам надо подготовить логичную, стройную версию событий – почему вы не арестовали звёздного, почему предоставили ему схрон на участке, почему вели переговоры с ворами вместо того, чтобы доложить о них куда следует. Не думаю, что вам дадут возможность сговориться с тем солдатом о совпадении показаний, но уверен, что у вас впереди годы сосредоточенных размышлений о чести мундира. Почему-то я подозреваю, что при тщательном разбирательстве за вами сыщутся и другие проступки... Ниу, допросите его и сделайте копию для ОЭС. Они скоро прибудут.
Оставив убитых горем Толстого и Канэ осознавать близящуюся встречу с неумолимыми парнями из ОЭС, Акиа вышел из участка. Небо понемногу очищалось от тающих туч, и солнце простёрло свои лучи над территорией, осветив Цементные выселки. Крыса на плече зацокала, шершавым носом тычась в ухо эксперта-лазутчика и перетаптываясь всеми ножками; Акиа погладил ручную зверюшку, но мысли его были далеко – на северо-западе, в автономиях вдоль Хатис. Помножить скорость «молики» на те часы, что солдат брёл по бездорожью к трассе... Фортунат Кермак может оказаться на двести лиг в любую сторону от места расставания с солдатом. Акиа послал просьбу отследить беглый катер зональной полиции, где бы тот ни появился, но шансы на успех были невелики. Кермак умён, он умеет скрываться. В самом деле профессионал из воров или просто находчивый человек? Скорей второе. Воры не унижаются до пилотской работы.
Автономии Хатис. Огромное население, а среди него – чужак, похожий на неплода-выродка, и двое юных льешей. И законы! в мирное время воинские операции там запрещены – не влетишь с отрядом запросто, как в зону 7.
Задумчивая неподвижность Акиа длилась не больше минуты, после чего он направился к флаеру, чтобы связаться со своими подчинёнными и отдать кое-какие срочные распоряжения. Льешня в отдалении тихо ахала и тараторила между собой – столь восхитительного человека никогда на выселках не видели, и неизвестно, когда в следующий раз залетит сюда такая птица-небылица; надо досыта наглядеться, какой он пышный и величественный, и какие у него ботинки, и какие пуговицы, и какая крыса.
А дети, прятавшиеся за взрослыми, мечтали поймать в пустыне рыжую встопорщенную крысу-цокотуху и приручить её, чтобы сидела на плече.
Блок 9
Муа Тумэнии был во многом прав. Будь он поразговорчивее, а обстановка – более располагающей, он рассказал бы куда больше о тех чудесах и откровениях, которых Форт может сподобиться в компании двух льешей.
Пока автомат маскировал катер в лесочке, пока Форт зарывал автомат в ложбине ручья, пока беглецы пробирались по зарослям, ежеминутно ожидая свиста воздушного патруля над головой – всё вроде бы шло хорошо. О чём промолчал Муа, выяснилось позже, когда они вышли на обитаемый простор.
Пока автомат маскировал катер в лесочке, пока Форт зарывал автомат в ложбине ручья, пока беглецы пробирались по зарослям, ежеминутно ожидая свиста воздушного патруля над головой – всё вроде бы шло хорошо. О чём промолчал Муа, выяснилось позже, когда они вышли на обитаемый простор.