Страница:
– Кто шевельнётся в машине – сожгу!!
Воцарилась тишина. То, что осталось от стражника, лежало кучей у подножки трапа.
– Выходите – все, кто есть!!!
Тишина. Оружие звёздного было нацелено на дверь в борту аппарата. Прожекторы держали на прицеле оцепеневшую толпу.
Он не ждал, что стражник выстрелит; оружие, похожее на пенал, появилось у того в руке внезапно, и Форт ответил с промедлением. Но рефлекс самозащиты сработал безупречно. Всё превосходно, если не считать покойника.
Под шорох ног проворно разбегавшихся туанцев Форт понял, что убил человека. Рука с лайтингом опустилась.
«Он хотел убить меня, – тупо стукнуло в уме. – Он в меня стрелял...»
Цепенящее чувство не отпускало. Зрение сканера механически ощупывало «шляпу», слух внимательно отмечал звуки, но рассудок в этом не участвовал – его кружило в водовороте безвыходной мысли: «Я убил его». Даже ноги отказывались сделать шаг, прикованные к земле сознанием вины.
Стоило бежать из семьи Дагласов, сменить ровную жизнь военного кибер-пилота на судьбу мечущегося изгоя, всё затем, чтобы никогда не участвовать в убийствах – и за какой-то миг так влипнуть!
«Я защищался. Это была самооборона», – отыскивал он доводы, но совесть их не слушала, а если она заладит своё, её не переспоришь. Чтобы иметь в себе такого безжалостного обвинителя, надо с ним родиться и питать его всяким умным чтением, а потом принять напрасную смерть и тщательно обдумать её со всех сторон. Но отвечать на нападение совесть не запрещает – это смягчило жгучий яд стыда.
Судя по всему, на «шляпе» больше никого не было; летучий аппарат стоял безмолвно и открыто. Форт осмотрел повреждённый скафандр – горелая дыра до тела и в теле. Первым выстрелом – в живот, довольно мило. Однако на поминки по скафандру времени не оставалось. Туанцы попрятались в тёмных халупах, но кого-то вытащить придётся – предпочтительнее знакомого.
– Собирайся, – с порога обрадовал Форт врача. – Полетишь со мной.
– Эта машина в космос не взлетит! – забился врач в угол.
– И не надо. Мне – в любое место, где есть связь с орбитой. Ты объяснишь, как управлять аппаратом, куда лететь и так далее. Собирайся, я сказал!.. Ты врач или нет?
– Врач. По внутренним болезням и родовспоможению.
– По-моему, по части родовспоможения ты отдыхал. Да я не о том... Сообрази сам – чем в посёлке пропадать, устроишься в городе.
– О, я не устроюсь! На мне запрет. Если меня поймают с вами, я пропал.
– Ладно, высажу тебя где-нибудь.
– Это разумно, – врач вылез из угла, оправляя на себе лохмотья. – На такое условие я согласен. Но прошу вас, сделайте вид, что увозите меня насильно.
– Будь по-твоему. Скоро ли хватятся этого... стражника?
– Часа через три, когда он не ответит на запрос.
– Ты можешь водить эту машину?
– Не умею, – врач протянул раскрытые ладони.
– А что к чему в ней, расскажешь?
– Попытаюсь.
Багаж у врача оказался куда легче, чем у Форта: матрас-скатка, одеяло и коробок медикаментов, что-то из еды. Для вида пришлось вести его к «шляпе» волоком, покрикивая и понукая.
Внутри «шляпа» состояла из пилотской кабины и тёмного отсека за стеной-решеткой; сбоку лаз вёл к глухо закрытому движку. Врач осматривал пульт управления, как впервые. Форт был вчерне знаком с пилотируемыми аппаратами иных миров, но не настолько, чтобы сразу сесть и полететь на любом из них.
Кресло одно, удобное, но узковатое. Прямых иллюминаторов нет; значит, или экраны, или корпус переменной прозрачности... главное – не пробовать вслепую, тыкаться опаснее всего.
– Здесь... – осторожно указал врач мизинцем, – средство связи, оно отключено. Здесь – измерение высоты и скорости... Здесь...
Споря, они вместе распутывали спасительную головоломку; попутно выяснилось, на что способна «шляпа» – по всем статьям равняется с обычным флаером. Перевести в метры-километры то, что лингвоук называл «стадием» и «лигой», не удалось, но Форт знал, что туанский час равен примерно сорока пяти федеральным минутам, и это помогло в расчётах. Наконец, сделали опыт – Форт тронул сенсоры, и вогнутая стена перед креслом просветлилась, открывая обзор вымершего посёлка. Другой сенсор – гаснут прожекторы. Потянуть на себя и слегка утопить рукоять – посёлок, качнувшись, плывёт вниз.
Автомат залёг в проходе, облапив багаж.
– Вы не ранены? – озаботился врач. – Вы, наверное, терпите сильную боль? Позволите ли вас перевязать?
– Сам справлюсь, – удалившись в зарешёченный отсек, дабы не смущать попутчика, Форт осмотрел живот. Кожа почернела, растянулась в стороны от раны; подкожный слой спёкся, но уже подтекал слизью; дно блестело иссиня-чёрными фартанговыми пластинами. Человека луч пронзил бы насквозь. Боли, как всегда, не было; зудящее чувство останется, пока не сомкнутся края раны. Форт скобками стянул края поближе, наложил пластырь и заклеил всю конструкцию лентой.
Компаньона он застал за употреблением шипучего напитка; воду он, надо полагать, позаимствовал из канистры.
– Угостил бы.
– Это может быть вредно для вас.
– Ты наркоман или больной?
Гримаса врача напомнила улыбку.
– Нет, нет. Это... успокаивающее средство. У нас все им пользуются.
– Немудрено.
Форт вёл машину малой скоростью низко над морем, вдали от берега; в кабине нарастало молчание, типичное в подобном положении – они летели на одной «шляпе», но в разные места. Все дружеские услуги взаимно оказаны, пришла пора разобраться, кто и чего ждёт от жизни завтра. Автомат тихонько следил на тот случай, если врач вздумает обнять пилота сзади с целью задушить. Ну, сказал он, что не может пилотировать – так мог и соврать, чтобы его «похищение» выглядело более правдоподобно.
– Так, – спросил Форт, – тебе куда надо?
Врач помудрил над пультом и вывел на экран контурную карту, где по синему полю ползла зелёная звёздочка.
– Это мы сейчас, а это берег континента. Мне бы хотелось попасть вот сюда, – он провёл пальцем к самому краю карты, где берег изворачивался глубоким заливом.
– Правительская стража там есть?
– Нет, только агентство оэс, – лингвоук истолковал последнее сочетание звуков как традиционное «бу-бу», но Форт хотел подробностей.
– Яснее, по слогам.
– О-ЭС. Всепланетная Его Величества следственная служба.
– Они такие же честные, как тот, в посёлке? Сразу в живот стреляют?
– Нет! Они... изучают подробности. Дознаватели.
– Надеюсь, их дознание достанет до посёлка. Мне бы не помешало сотни три свидетельств о том, что не я стрелял первым.
Форт с досадой подумал, что иногда быстрота вредна. Едва ли хотя бы четверть свидетелей успела заметить его заминку. Естественно будет, если они хором заявят, что чужак пальнул раньше. А скачивать для доказательства свою высокоточную память никак не хотелось.
– Могу подтвердить я, – вызвался врач. – Мои показания выслушают внимательно, уверяю вас. Я образованный человек, я знаю Пятикнижие; это непременно примут во внимание. Но сначала мне надо найти надёжное убежище в Хинко.
– Стоп. Хинко – район, куда ты показал?
– Совершенно верно. Там другие власти.
– А, выходит, правительские люди не везде?
– Везде. ТуаТоу – союзная держава. Вы, наверное, из далёкой, забытой колонии, где люди выродились?
– Почему ты так считаешь?
– Вы о державном мире ничего не знаете и говорите не священным языком, а на каком-то необычном диалекте. И друг ваш не был человеком, а вы так переживали за него, что я удивился. Должно быть, вы очень к нему привязались...
До Форта понемногу доходило превратное мнение, которое сложилось на его счет в голове врача. И не только врача, похоже! Врач искренне полагал, что имеет дело со своим, выходцем с дальней планеты и мутантом, а Мариана он обследовал и убедился, что тот – не туанец.
«А почему он считает туанцем меня?.. – смутно догадываясь, Форт потёр подбородок. – Кожа?.. Щетина не растёт; я гладкий, как они».
– Вот и стражника вы по неведению спровоцировали, – продолжал врач. – Надо же было вам сказать ему такую оскорбительную дерзость! Он, конечно, погорячился, но ваши слова...
– Какие ещё слова?! Я говорил с ним вежливо, а он ни с того ни с сего...
– Я не решаюсь повторить, как вы его обидели. Язык не повинуется, – на щеках врача заполыхали ржаво-красные тени, складки у носа залило охристой краской.
– Да что я такого сказал?!! – В голову Форта полезли жуткие подозрения: «Не лингвоук ли меня подставил?.. »
– О... не настаивайте! я стыжусь произнести.
– Ну нет! Начал – продолжай.
– Вы... я заранее прошу прощения... вы заявили, что являетесь криминальным авторитетом и... не собираетесь вступать со стражем в интимные отношения. Речь выглядела крайне вызывающе!
– Ничего подобного! Точно помню, как это звучало: «Я капитан и раздеваться перед вами не обязан».
– Да-да, буквально так: «Я есть главарь, не оголюсь перед тобой». Прилюдно названный глагол не произносят. Он уместен лишь наедине или в доме постыдных услуг.
Форт едва не застонал, с ненавистью скосившись на лингвоук. Дерьмо, а не прибор! Хлам паршивый! «Узнаю, кто эту программу выпустил – в суд на них подам. Портачи! я убил из-за их ошибки в переводе!»
Надо следить за речью. «Только недвусмысленные слова! А то, куда ни войдёшь, сразу недоразумения, и стрельба начнётся. Хватит с меня того, что весь посёлок повторит, как я вслух опустил стражника... »
– Так, это мы проехали. Тьфу! То есть – тема исчерпана...
«Как он это перевёл? „Вычерпана"?»
– ...в смысле – больше мы об этом говорить не будем. Меня интересует КонТуа, ваш орбитальный пояс, и как найти на нём определённую фирму. Ещё лучше – её офис на планете, хотя бы в том же Хинко.
Врач присел на корточки, обнял руками колени.
– В Хинко не найдёте. Разве они вас не предупредили, что их на земную твердь не допускают?
– Их – кого?
– Звёздных жителей. Здесь им нельзя содержать фирму. Могут въезжать только частные лица оттуда.
– А какой же бизнес?.. Ну, предпринимательство, торговля и всё прочее?
– Через посредников.
Легко вообразить, как эти промежуточные фирмы наживаются. Но где отыскать тех местных, кто работает с «Вела Акин»?.. нет, легче связываться напрямую.
– Вопрос прежний – я должен говорить с фирмой на КонТуа.
– Есть публичные станции эфирной связи. Прийти на любую и заплатить за сеанс, вот и всё. Номер для соединения подскажут, у операторов есть адресные списки. Можно со своего номера, с карманного аппарата – по-всякому. Но я боюсь, скоро вас начнут искать... Узнают, куда мы летим, и объявят там розыск.
– Вот именно. Придумай, как мне сделать это незаметно.
– Вернуться назад.
– Спасибо, не надо.
– Я не договорил. Не в посёлок, а в другое место, северней. Найти там... людей в тёмной коричневой форме и попросить их. Это не стража, а зональная полиция. Все подозревают, что они общаются со звёздными ради наживы... За деньги они всё тайком устроят.
«Коррупция, – со смешанным чувством неприязни и надежды подумал Форт, – давно с ней не виделись...»
– А попробовать в Хинко? – показал он на карту, в залив.
– Нет, здесь люди нравственные, сила у белодворцев, а в полиции много лъеш.
Чем хороши ино-Ц, так это путаной неразберихой для чужих; кажется, слово за словом раскручиваешь моток, но на деле вязнешь всё глубже без надежды понять, где кончается верёвка. От путаницы сильно помогает адаптация, но Форту с Марианом адаптироваться не пришлось. Сели, загрузились и взлетели; всего-то и успели, что купить разговорные программы для лингвоуков, а те оказались дефектными.
– Они – льеш, белодворцы – так не любят звёздных?
– Причина не в этом. На службу берут людей моральных, стойких...
– А в зональную полицию, выходит, аморальных?
– Они там сами разлагаются от денег и от власти.
– Но и те, и другие – правительские, так?
– Да, верно.
– И одни принципиально ловят звёздных, а другие нет?..
– О, бывают исключения!..
– ...и потому не ловят, что нет белодворцев и лъеш в полиции?
– Нет, не поэтому. Вы не понимаете...
– Так сделай, чтобы я понял.
– Постараюсь, – врач пересел на свою скатку. – Мы вылетели с территории особого режима. Скажем так, посёлок, где я находился – тюремный. Это не место жительства, а место наказания.
«О-па! – осенило Форта. – А кого же я везу?..»
Факты и наблюдения, до того витавшие порознь, вмиг сложились цельной картинкой. Трафареты у всех на одежде, похожей на мешки из-под сахара. Жилища из одинаковых щитов то ли картона, то ли жести. Одни взрослые, нет молодого поколения. Боязнь даже прикоснуться к оружию. Построение перед чёрно-красным стражем, нагрянувшим с неба.
– Парень, – душевно обратился Форт к врачу, – а ты сам случайно не каторжник?
– Каторжник, – подтвердил тот, – в чине лагврача. Не в рыбацкой бригаде состоял, заметьте; занимался лишь лечением.
Теперь ясно, отчего врач такой катастрофически худенький – видимо, кормили его столько, сколько он мог лечить своей убогой аптечкой. Форт прибавил к списку совершённых преступлений ещё пунктик – содействие побегу закоренелого преступника.
– Я, – продолжал пассажир, – жертва политических репрессий, меня осудили несправедливо. Мне нужно убежище у белодворцев.
– Тебе не кажется, что я с тобой куда-то влип?
– Мне кажется, что напротив – это я влип с вами. И я признателен вам за предложение бежать вместе. За вас мне прибавили бы срок; повод такой, что и придумать трудно.
– За меня? отчего?
– За оказание помощи звёздным. По закону нелегально въехавших нельзя лечить, пока они не зарегистрируются у властей.
– Я не заметил охраны. Почему ты раньше не сбежал на лодке?
– За мной следили.
– Свои?
– Да, свои. Посёлки заключённых на территории не охраняются, за побег всем увеличивают срок. Но вы похитили меня – значит, не накажут никого.
– А зачем стражник прилетел?
– Иногда они проверяют, все ли налицо; прилетают неожиданно.
«Шляпа» неслась прежним курсом, чуть поддав ходу. Режим на каменистом берегу нарисовался Форту без дальнейших разъяснений – обширная территория без дорог, редкая россыпь каторжных поселений и два хозяина – полиция и стража, минимум наполовину купленные «звёздными». Вот раздолье криминалу и контрабандистам! приземляйся, разгружайся, отдыхай в тюрьме как дома, кадры пополняй!..
– Как нам разлучиться? К белодворцам твоим я не полечу.
– Не знаю, – полушёпотом ответил врач. – На одном берегу залива хинкоская полиция, на другом зональная. Нас заметят: залив узкий, а по берегам системы наблюдения.
– Днем, ночью – одинаково?
– Да.
– Скверно. А скажем, если пару лиг не долететь... дам тебе пояс, вплавь доберешься?
– Что вы говорите?! – Врач встрепенулся. – Много морских хищников!
– Тогда ищи другое место.
– Туда надо лететь над сушей, а вас скоро станут искать. И рассвет близко.
Звезда на карте неуклонно двигалась к заливу, тиски сжимались, и у Форта складывалось невыгодное, но единственное решение. Вкратце высказав свой лихой план, он добавил:
– Погляди, что ценного в багажнике.
– Почти ничего... – Врач разгрёб рухлядь за решеткой. – Одежда... ценное не здесь.
– Зачем он возил с собой тряпки?
– На продажу. Кто попадает в зону, сдаёт одежду страже. Я выберу что-нибудь для себя, вы не возражаете? А то моя роба...
– Бери хоть всё.
Ценности оказались у Форта под ногами, в выдвижном ящике; на взгляд он оценил побрякушки невысоко, но врачу было видней. Выбрав десятка полтора чего-то вроде литых стеклянных пробок, он поочередно воткнул их торцом в гнездо на пульте – каждый раз в окошке у гнезда светились разные знаки, – потом разложил пробки на две кучки.
– Вам понадобятся оты. Пожалуйста. Семь кликов, отов в них достаточно.
Слово от понимают все разумные; ТуаТоу сумела навязать сообществу одиннадцати видов не только имперское Единое Время, но и свою денежную единицу как эталон. Но клик Форт увидел впервые – эти прозрачные пробки, по словам врача, служили туанцам кошельками.
Уже светало. Форт вышел на крутую дугу, направляя «шляпу» в залив, и не удержался:
– Может, мы всё-таки познакомимся?
– Да, конечно! – Врач встал, отряхнулся. – Меня зовут Уле Эмэнии, а какое ваше уважаемое имя?
– Форт. Не ошибиться бы берегом.
– Мой – слева.
Изготовились к десанту. Уле со скаткой и аптечкой сгруппировался у двери. Осторожно, поскольку впервые, Форт прижимал «шляпу» к обрывистому склону; прошёл мимо промоин-каньонов, поднялся – да есть тут где сесть-то? а, вот площадочка! Умная «шляпа» сама распрямила ноги, касание, стоп.
В предутреннем полумраке, за туманной дымкой впереди громоздился город или завод – прямоугольные и ступенчатые громады.
Опустился трап.
– Очень вам благодарен, господин Фольт! – Уле мялся в дверях. – Желаю вам счастья и удачи!
– Ну, будь здоров. Вываливайся, время дорого.
По расчётам, стражника уже хватились, новая «шляпа» побывала в тюремном посёлке и объявила аврал с изложением примет. Всё это началось, или вот-вот начнётся, с минуты на минуту. И электронные стукачи сигналят, что подозрительная «шляпа» со стороны моря села на левый берег.
«Лъеш, белодворцы... что за народ здесь обитает?» Самую малость Форт уделил любознательности, вглядываясь в город на горизонте, и поэтому сразу отследил в небе чёрное пятнышко.
«Шляпа» хинкоской полиции.
Он сорвался с берега вниз и понёсся в мареве над самой водой. Залив шириной километров сорок, значит, времени на сборы и подготовку совсем ничего. Когда оно истекло, автомат обнял хозяина всеми лапами; Форт подтянул кобуру лайтинга, взял багаж, вышиб дверь и прыгнул. Отмерив расстояние до волн, он повернул пусковой регулятор носимого гравитора на максимум. Увесистый плоский блок в ранцевой части скафандра взвыл, и подушка искусственного тяготения смягчила вход в иоду.
«Шляпа» с шорохом отмерила последнюю стометровку и врезалась в скалы правого берега; Форт этого не видел, но знал наверняка.
«Теперь ищите меня в обломках. Пока хватит батареи, проплыву против течения над дном, а выдохнется – выберусь, и в зону».
– Господин четырёхсотник, берег и дно обследованы на лигу от места падения катера стражи. Тело не обнаружено.
Офицер направил взгляд на запад, где едва заметной полосой виделся высокий берег Хинко. Жаль, в мирное время права армии туда не простираются – там автономия. Вернуть лагврача на территорию нетрудно... если бы не законы! Теперь веди переговоры, добивайся...
– Может быть, тело унесло течением? – предположил двадцатник отделения полевой разведки.
– Расширьте район поиска на юг, – приказал четырёхсотым. – Досадно – мы опоздали всего на час!
– Если бы не перехват переговоров стражи, задержка могла стать больше, – двадцатник гордился своими людьми.
– Да, – обернулся офицер, – не слишком акцентируйте внимание на теле. Цель – самописец. Его форма и размеры вам известны. Обшарьте каждый фут, но отыщите этот шар.
Блок 3
Воцарилась тишина. То, что осталось от стражника, лежало кучей у подножки трапа.
– Выходите – все, кто есть!!!
Тишина. Оружие звёздного было нацелено на дверь в борту аппарата. Прожекторы держали на прицеле оцепеневшую толпу.
Он не ждал, что стражник выстрелит; оружие, похожее на пенал, появилось у того в руке внезапно, и Форт ответил с промедлением. Но рефлекс самозащиты сработал безупречно. Всё превосходно, если не считать покойника.
Под шорох ног проворно разбегавшихся туанцев Форт понял, что убил человека. Рука с лайтингом опустилась.
«Он хотел убить меня, – тупо стукнуло в уме. – Он в меня стрелял...»
Цепенящее чувство не отпускало. Зрение сканера механически ощупывало «шляпу», слух внимательно отмечал звуки, но рассудок в этом не участвовал – его кружило в водовороте безвыходной мысли: «Я убил его». Даже ноги отказывались сделать шаг, прикованные к земле сознанием вины.
Стоило бежать из семьи Дагласов, сменить ровную жизнь военного кибер-пилота на судьбу мечущегося изгоя, всё затем, чтобы никогда не участвовать в убийствах – и за какой-то миг так влипнуть!
«Я защищался. Это была самооборона», – отыскивал он доводы, но совесть их не слушала, а если она заладит своё, её не переспоришь. Чтобы иметь в себе такого безжалостного обвинителя, надо с ним родиться и питать его всяким умным чтением, а потом принять напрасную смерть и тщательно обдумать её со всех сторон. Но отвечать на нападение совесть не запрещает – это смягчило жгучий яд стыда.
Судя по всему, на «шляпе» больше никого не было; летучий аппарат стоял безмолвно и открыто. Форт осмотрел повреждённый скафандр – горелая дыра до тела и в теле. Первым выстрелом – в живот, довольно мило. Однако на поминки по скафандру времени не оставалось. Туанцы попрятались в тёмных халупах, но кого-то вытащить придётся – предпочтительнее знакомого.
– Собирайся, – с порога обрадовал Форт врача. – Полетишь со мной.
– Эта машина в космос не взлетит! – забился врач в угол.
– И не надо. Мне – в любое место, где есть связь с орбитой. Ты объяснишь, как управлять аппаратом, куда лететь и так далее. Собирайся, я сказал!.. Ты врач или нет?
– Врач. По внутренним болезням и родовспоможению.
– По-моему, по части родовспоможения ты отдыхал. Да я не о том... Сообрази сам – чем в посёлке пропадать, устроишься в городе.
– О, я не устроюсь! На мне запрет. Если меня поймают с вами, я пропал.
– Ладно, высажу тебя где-нибудь.
– Это разумно, – врач вылез из угла, оправляя на себе лохмотья. – На такое условие я согласен. Но прошу вас, сделайте вид, что увозите меня насильно.
– Будь по-твоему. Скоро ли хватятся этого... стражника?
– Часа через три, когда он не ответит на запрос.
– Ты можешь водить эту машину?
– Не умею, – врач протянул раскрытые ладони.
– А что к чему в ней, расскажешь?
– Попытаюсь.
Багаж у врача оказался куда легче, чем у Форта: матрас-скатка, одеяло и коробок медикаментов, что-то из еды. Для вида пришлось вести его к «шляпе» волоком, покрикивая и понукая.
Внутри «шляпа» состояла из пилотской кабины и тёмного отсека за стеной-решеткой; сбоку лаз вёл к глухо закрытому движку. Врач осматривал пульт управления, как впервые. Форт был вчерне знаком с пилотируемыми аппаратами иных миров, но не настолько, чтобы сразу сесть и полететь на любом из них.
Кресло одно, удобное, но узковатое. Прямых иллюминаторов нет; значит, или экраны, или корпус переменной прозрачности... главное – не пробовать вслепую, тыкаться опаснее всего.
– Здесь... – осторожно указал врач мизинцем, – средство связи, оно отключено. Здесь – измерение высоты и скорости... Здесь...
Споря, они вместе распутывали спасительную головоломку; попутно выяснилось, на что способна «шляпа» – по всем статьям равняется с обычным флаером. Перевести в метры-километры то, что лингвоук называл «стадием» и «лигой», не удалось, но Форт знал, что туанский час равен примерно сорока пяти федеральным минутам, и это помогло в расчётах. Наконец, сделали опыт – Форт тронул сенсоры, и вогнутая стена перед креслом просветлилась, открывая обзор вымершего посёлка. Другой сенсор – гаснут прожекторы. Потянуть на себя и слегка утопить рукоять – посёлок, качнувшись, плывёт вниз.
Автомат залёг в проходе, облапив багаж.
– Вы не ранены? – озаботился врач. – Вы, наверное, терпите сильную боль? Позволите ли вас перевязать?
– Сам справлюсь, – удалившись в зарешёченный отсек, дабы не смущать попутчика, Форт осмотрел живот. Кожа почернела, растянулась в стороны от раны; подкожный слой спёкся, но уже подтекал слизью; дно блестело иссиня-чёрными фартанговыми пластинами. Человека луч пронзил бы насквозь. Боли, как всегда, не было; зудящее чувство останется, пока не сомкнутся края раны. Форт скобками стянул края поближе, наложил пластырь и заклеил всю конструкцию лентой.
Компаньона он застал за употреблением шипучего напитка; воду он, надо полагать, позаимствовал из канистры.
– Угостил бы.
– Это может быть вредно для вас.
– Ты наркоман или больной?
Гримаса врача напомнила улыбку.
– Нет, нет. Это... успокаивающее средство. У нас все им пользуются.
– Немудрено.
Форт вёл машину малой скоростью низко над морем, вдали от берега; в кабине нарастало молчание, типичное в подобном положении – они летели на одной «шляпе», но в разные места. Все дружеские услуги взаимно оказаны, пришла пора разобраться, кто и чего ждёт от жизни завтра. Автомат тихонько следил на тот случай, если врач вздумает обнять пилота сзади с целью задушить. Ну, сказал он, что не может пилотировать – так мог и соврать, чтобы его «похищение» выглядело более правдоподобно.
– Так, – спросил Форт, – тебе куда надо?
Врач помудрил над пультом и вывел на экран контурную карту, где по синему полю ползла зелёная звёздочка.
– Это мы сейчас, а это берег континента. Мне бы хотелось попасть вот сюда, – он провёл пальцем к самому краю карты, где берег изворачивался глубоким заливом.
– Правительская стража там есть?
– Нет, только агентство оэс, – лингвоук истолковал последнее сочетание звуков как традиционное «бу-бу», но Форт хотел подробностей.
– Яснее, по слогам.
– О-ЭС. Всепланетная Его Величества следственная служба.
– Они такие же честные, как тот, в посёлке? Сразу в живот стреляют?
– Нет! Они... изучают подробности. Дознаватели.
– Надеюсь, их дознание достанет до посёлка. Мне бы не помешало сотни три свидетельств о том, что не я стрелял первым.
Форт с досадой подумал, что иногда быстрота вредна. Едва ли хотя бы четверть свидетелей успела заметить его заминку. Естественно будет, если они хором заявят, что чужак пальнул раньше. А скачивать для доказательства свою высокоточную память никак не хотелось.
– Могу подтвердить я, – вызвался врач. – Мои показания выслушают внимательно, уверяю вас. Я образованный человек, я знаю Пятикнижие; это непременно примут во внимание. Но сначала мне надо найти надёжное убежище в Хинко.
– Стоп. Хинко – район, куда ты показал?
– Совершенно верно. Там другие власти.
– А, выходит, правительские люди не везде?
– Везде. ТуаТоу – союзная держава. Вы, наверное, из далёкой, забытой колонии, где люди выродились?
– Почему ты так считаешь?
– Вы о державном мире ничего не знаете и говорите не священным языком, а на каком-то необычном диалекте. И друг ваш не был человеком, а вы так переживали за него, что я удивился. Должно быть, вы очень к нему привязались...
До Форта понемногу доходило превратное мнение, которое сложилось на его счет в голове врача. И не только врача, похоже! Врач искренне полагал, что имеет дело со своим, выходцем с дальней планеты и мутантом, а Мариана он обследовал и убедился, что тот – не туанец.
«А почему он считает туанцем меня?.. – смутно догадываясь, Форт потёр подбородок. – Кожа?.. Щетина не растёт; я гладкий, как они».
– Вот и стражника вы по неведению спровоцировали, – продолжал врач. – Надо же было вам сказать ему такую оскорбительную дерзость! Он, конечно, погорячился, но ваши слова...
– Какие ещё слова?! Я говорил с ним вежливо, а он ни с того ни с сего...
– Я не решаюсь повторить, как вы его обидели. Язык не повинуется, – на щеках врача заполыхали ржаво-красные тени, складки у носа залило охристой краской.
– Да что я такого сказал?!! – В голову Форта полезли жуткие подозрения: «Не лингвоук ли меня подставил?.. »
– О... не настаивайте! я стыжусь произнести.
– Ну нет! Начал – продолжай.
– Вы... я заранее прошу прощения... вы заявили, что являетесь криминальным авторитетом и... не собираетесь вступать со стражем в интимные отношения. Речь выглядела крайне вызывающе!
– Ничего подобного! Точно помню, как это звучало: «Я капитан и раздеваться перед вами не обязан».
– Да-да, буквально так: «Я есть главарь, не оголюсь перед тобой». Прилюдно названный глагол не произносят. Он уместен лишь наедине или в доме постыдных услуг.
Форт едва не застонал, с ненавистью скосившись на лингвоук. Дерьмо, а не прибор! Хлам паршивый! «Узнаю, кто эту программу выпустил – в суд на них подам. Портачи! я убил из-за их ошибки в переводе!»
Надо следить за речью. «Только недвусмысленные слова! А то, куда ни войдёшь, сразу недоразумения, и стрельба начнётся. Хватит с меня того, что весь посёлок повторит, как я вслух опустил стражника... »
– Так, это мы проехали. Тьфу! То есть – тема исчерпана...
«Как он это перевёл? „Вычерпана"?»
– ...в смысле – больше мы об этом говорить не будем. Меня интересует КонТуа, ваш орбитальный пояс, и как найти на нём определённую фирму. Ещё лучше – её офис на планете, хотя бы в том же Хинко.
Врач присел на корточки, обнял руками колени.
– В Хинко не найдёте. Разве они вас не предупредили, что их на земную твердь не допускают?
– Их – кого?
– Звёздных жителей. Здесь им нельзя содержать фирму. Могут въезжать только частные лица оттуда.
– А какой же бизнес?.. Ну, предпринимательство, торговля и всё прочее?
– Через посредников.
Легко вообразить, как эти промежуточные фирмы наживаются. Но где отыскать тех местных, кто работает с «Вела Акин»?.. нет, легче связываться напрямую.
– Вопрос прежний – я должен говорить с фирмой на КонТуа.
– Есть публичные станции эфирной связи. Прийти на любую и заплатить за сеанс, вот и всё. Номер для соединения подскажут, у операторов есть адресные списки. Можно со своего номера, с карманного аппарата – по-всякому. Но я боюсь, скоро вас начнут искать... Узнают, куда мы летим, и объявят там розыск.
– Вот именно. Придумай, как мне сделать это незаметно.
– Вернуться назад.
– Спасибо, не надо.
– Я не договорил. Не в посёлок, а в другое место, северней. Найти там... людей в тёмной коричневой форме и попросить их. Это не стража, а зональная полиция. Все подозревают, что они общаются со звёздными ради наживы... За деньги они всё тайком устроят.
«Коррупция, – со смешанным чувством неприязни и надежды подумал Форт, – давно с ней не виделись...»
– А попробовать в Хинко? – показал он на карту, в залив.
– Нет, здесь люди нравственные, сила у белодворцев, а в полиции много лъеш.
Чем хороши ино-Ц, так это путаной неразберихой для чужих; кажется, слово за словом раскручиваешь моток, но на деле вязнешь всё глубже без надежды понять, где кончается верёвка. От путаницы сильно помогает адаптация, но Форту с Марианом адаптироваться не пришлось. Сели, загрузились и взлетели; всего-то и успели, что купить разговорные программы для лингвоуков, а те оказались дефектными.
– Они – льеш, белодворцы – так не любят звёздных?
– Причина не в этом. На службу берут людей моральных, стойких...
– А в зональную полицию, выходит, аморальных?
– Они там сами разлагаются от денег и от власти.
– Но и те, и другие – правительские, так?
– Да, верно.
– И одни принципиально ловят звёздных, а другие нет?..
– О, бывают исключения!..
– ...и потому не ловят, что нет белодворцев и лъеш в полиции?
– Нет, не поэтому. Вы не понимаете...
– Так сделай, чтобы я понял.
– Постараюсь, – врач пересел на свою скатку. – Мы вылетели с территории особого режима. Скажем так, посёлок, где я находился – тюремный. Это не место жительства, а место наказания.
«О-па! – осенило Форта. – А кого же я везу?..»
Факты и наблюдения, до того витавшие порознь, вмиг сложились цельной картинкой. Трафареты у всех на одежде, похожей на мешки из-под сахара. Жилища из одинаковых щитов то ли картона, то ли жести. Одни взрослые, нет молодого поколения. Боязнь даже прикоснуться к оружию. Построение перед чёрно-красным стражем, нагрянувшим с неба.
– Парень, – душевно обратился Форт к врачу, – а ты сам случайно не каторжник?
– Каторжник, – подтвердил тот, – в чине лагврача. Не в рыбацкой бригаде состоял, заметьте; занимался лишь лечением.
Теперь ясно, отчего врач такой катастрофически худенький – видимо, кормили его столько, сколько он мог лечить своей убогой аптечкой. Форт прибавил к списку совершённых преступлений ещё пунктик – содействие побегу закоренелого преступника.
– Я, – продолжал пассажир, – жертва политических репрессий, меня осудили несправедливо. Мне нужно убежище у белодворцев.
– Тебе не кажется, что я с тобой куда-то влип?
– Мне кажется, что напротив – это я влип с вами. И я признателен вам за предложение бежать вместе. За вас мне прибавили бы срок; повод такой, что и придумать трудно.
– За меня? отчего?
– За оказание помощи звёздным. По закону нелегально въехавших нельзя лечить, пока они не зарегистрируются у властей.
– Я не заметил охраны. Почему ты раньше не сбежал на лодке?
– За мной следили.
– Свои?
– Да, свои. Посёлки заключённых на территории не охраняются, за побег всем увеличивают срок. Но вы похитили меня – значит, не накажут никого.
– А зачем стражник прилетел?
– Иногда они проверяют, все ли налицо; прилетают неожиданно.
«Шляпа» неслась прежним курсом, чуть поддав ходу. Режим на каменистом берегу нарисовался Форту без дальнейших разъяснений – обширная территория без дорог, редкая россыпь каторжных поселений и два хозяина – полиция и стража, минимум наполовину купленные «звёздными». Вот раздолье криминалу и контрабандистам! приземляйся, разгружайся, отдыхай в тюрьме как дома, кадры пополняй!..
– Как нам разлучиться? К белодворцам твоим я не полечу.
– Не знаю, – полушёпотом ответил врач. – На одном берегу залива хинкоская полиция, на другом зональная. Нас заметят: залив узкий, а по берегам системы наблюдения.
– Днем, ночью – одинаково?
– Да.
– Скверно. А скажем, если пару лиг не долететь... дам тебе пояс, вплавь доберешься?
– Что вы говорите?! – Врач встрепенулся. – Много морских хищников!
– Тогда ищи другое место.
– Туда надо лететь над сушей, а вас скоро станут искать. И рассвет близко.
Звезда на карте неуклонно двигалась к заливу, тиски сжимались, и у Форта складывалось невыгодное, но единственное решение. Вкратце высказав свой лихой план, он добавил:
– Погляди, что ценного в багажнике.
– Почти ничего... – Врач разгрёб рухлядь за решеткой. – Одежда... ценное не здесь.
– Зачем он возил с собой тряпки?
– На продажу. Кто попадает в зону, сдаёт одежду страже. Я выберу что-нибудь для себя, вы не возражаете? А то моя роба...
– Бери хоть всё.
Ценности оказались у Форта под ногами, в выдвижном ящике; на взгляд он оценил побрякушки невысоко, но врачу было видней. Выбрав десятка полтора чего-то вроде литых стеклянных пробок, он поочередно воткнул их торцом в гнездо на пульте – каждый раз в окошке у гнезда светились разные знаки, – потом разложил пробки на две кучки.
– Вам понадобятся оты. Пожалуйста. Семь кликов, отов в них достаточно.
Слово от понимают все разумные; ТуаТоу сумела навязать сообществу одиннадцати видов не только имперское Единое Время, но и свою денежную единицу как эталон. Но клик Форт увидел впервые – эти прозрачные пробки, по словам врача, служили туанцам кошельками.
Уже светало. Форт вышел на крутую дугу, направляя «шляпу» в залив, и не удержался:
– Может, мы всё-таки познакомимся?
– Да, конечно! – Врач встал, отряхнулся. – Меня зовут Уле Эмэнии, а какое ваше уважаемое имя?
– Форт. Не ошибиться бы берегом.
– Мой – слева.
Изготовились к десанту. Уле со скаткой и аптечкой сгруппировался у двери. Осторожно, поскольку впервые, Форт прижимал «шляпу» к обрывистому склону; прошёл мимо промоин-каньонов, поднялся – да есть тут где сесть-то? а, вот площадочка! Умная «шляпа» сама распрямила ноги, касание, стоп.
В предутреннем полумраке, за туманной дымкой впереди громоздился город или завод – прямоугольные и ступенчатые громады.
Опустился трап.
– Очень вам благодарен, господин Фольт! – Уле мялся в дверях. – Желаю вам счастья и удачи!
– Ну, будь здоров. Вываливайся, время дорого.
По расчётам, стражника уже хватились, новая «шляпа» побывала в тюремном посёлке и объявила аврал с изложением примет. Всё это началось, или вот-вот начнётся, с минуты на минуту. И электронные стукачи сигналят, что подозрительная «шляпа» со стороны моря села на левый берег.
«Лъеш, белодворцы... что за народ здесь обитает?» Самую малость Форт уделил любознательности, вглядываясь в город на горизонте, и поэтому сразу отследил в небе чёрное пятнышко.
«Шляпа» хинкоской полиции.
Он сорвался с берега вниз и понёсся в мареве над самой водой. Залив шириной километров сорок, значит, времени на сборы и подготовку совсем ничего. Когда оно истекло, автомат обнял хозяина всеми лапами; Форт подтянул кобуру лайтинга, взял багаж, вышиб дверь и прыгнул. Отмерив расстояние до волн, он повернул пусковой регулятор носимого гравитора на максимум. Увесистый плоский блок в ранцевой части скафандра взвыл, и подушка искусственного тяготения смягчила вход в иоду.
«Шляпа» с шорохом отмерила последнюю стометровку и врезалась в скалы правого берега; Форт этого не видел, но знал наверняка.
«Теперь ищите меня в обломках. Пока хватит батареи, проплыву против течения над дном, а выдохнется – выберусь, и в зону».
– Господин четырёхсотник, берег и дно обследованы на лигу от места падения катера стражи. Тело не обнаружено.
Офицер направил взгляд на запад, где едва заметной полосой виделся высокий берег Хинко. Жаль, в мирное время права армии туда не простираются – там автономия. Вернуть лагврача на территорию нетрудно... если бы не законы! Теперь веди переговоры, добивайся...
– Может быть, тело унесло течением? – предположил двадцатник отделения полевой разведки.
– Расширьте район поиска на юг, – приказал четырёхсотым. – Досадно – мы опоздали всего на час!
– Если бы не перехват переговоров стражи, задержка могла стать больше, – двадцатник гордился своими людьми.
– Да, – обернулся офицер, – не слишком акцентируйте внимание на теле. Цель – самописец. Его форма и размеры вам известны. Обшарьте каждый фут, но отыщите этот шар.
Блок 3
2670 лет тому назад этот мир назывался иначе – Ниданг. Здесь, где ныне вихрятся песчаные смерчи, воют мёртвые ветры, где муссонные ливни размывают пепельную почву и разливается, напившись дождями, Гнилое море, чтобы зимой отступить в котловину, оставив просторы солёной грязи ссыхаться глинистой коростой – здесь цвела цивилизация, подчинившая себе народы мира и посылавшая корабли в далёкий космос.
Полагают, что конец Нидангу положили опыты с высокими энергиями или попытки освоить ноль-транспортировку. Современные туанские учёные сходятся во мнении, что в магнитосфере возник сверхмощный выброс плазмы, накрывший и лабораторный центр, и все прилежащие земли саваном солнечной температуры. Примерно полмиллиарда жителей было сожжено за несколько мгновений; гаснущие потоки пламени кое-где перехлестнули горы и кремировали всё, до чего дотянулись. В истории это осталось как Огненная Буря. Впрочем, в тот день история мира кончилась, и лишь спустя сотни тёмных лет голода, хаоса и одичания туанцы смогли восстановить цивилизацию – хотя не любили вспоминать, как им помогали в этом звёздные колонисты Ниданга, пережившие ничуть не лучшие века на ветшающих орбитальных станциях, среди выходящей из строя техники.
Край, куда сошёл огонь с небес, целую эпоху был необитаем; долгое время у подножия гор Аха не селились люди, и в умах, отупевших за многие поколения нищеты и страха, земля за горами стала царством погибели, откуда ветер несёт скрипящую на зубах пыль. Из уст в уста, из рода в род переходила, всё сильнее искажаясь в кривом зеркале фантазий и молвы, память о реках палящего жара, хлынувших из-за гор. «Небо покарало Ниданг, превознёсшийся выше, чем дозволено смертным», – так верили все. Наконец слова «по ту сторону гор» стали означать место, где души мучаются после смерти и царит павший со звёзд владыка зла с пламенным бичом. Это поверье живо и поныне.
С точки зрения правительского канцелерата территория Буолиа – Сгоревшая Страна – это площадь в семьсот тысяч квадратных лиг (чуть меньше половины Австралии на Старой Земле), разбитая на девятнадцать зон равнина, в средней части разделённая плоскогорьем и полумесяцем Гнилого моря на Север и Юг. Ссылать сюда начали давно, в пору первых льешских мятежей. Запрет на выезд для отбывших срок – позднее отменённый – привёл к тому, что на территории появилось постоянное население, о котором лучше всего сказал какой-то нотариус, попавший в Буолиа на два года за пасквиль о Бана Этуна, предыдущем Правителе ТуаТоу. В переводе на язык эйджи стих поэта-каторжника звучит так:
Втайне мамаша, понятно, надеялась, что у Эну родится что-то путное и в лечебнице ей не скажут на пятый день: «Ваш ребёнок нежизнеспособен». За здоровое дитё семье подкинули бы пищевых банов, а подрастёт – работник будет. Мечты неудержимо неслись дальше – глядишь, по разнарядке белодворцев ребятёнок получит место в городе, где платят отами и всё такое прочее. Разве пожелаешь своему отродью несчастья, раз уж оно завелось? У всякого на уме – может, детям придётся лучше, достанется больше; все забывают о разнарядке Неба и Судьбы, по которой каждому своё.
И будущий папаша – хорош! Ей, видите ли, с ним нравится и ничего не страшно! с пугачом за поясом он сам себе Правитель – но до поры, до поры! Пока не занялись им господа хозяева – а с удальцов особый спрос, и суд им недолгий.
Для пробы мать с дочерью однажды обменялись угрозами:
– Я его хозяевам выдам!
– Я тогда отравлюсь!
Эну его любила, очень любила; так сильно, что даже решила глотать пилюли, чтобы всегда-всегда быть ему желанной, и он следом за мужские взялся.
– Умви! умви! – кричала мамаша.
Хозяин – ожиревший участковый – и тот заметил, что Эну постоянно в форме и ароматная; забросил удочку – мол, быть умви тяжко, зато от всех почёт и уважение, но Эну на него окрысилась: «Не для вас!» Обошлось, не обозлился господин хозяин, а ведь мог со свету сжить.
– Кого ради мучаешься? – долбила её мамаша. – Кому угождаешь?
А то давай уговаривать:
– Передохни, ну ненадолго, Энуну, ведь так сгоришь!
Из райцентра Эну вернулась одна, без ребёнка; бледная, пряча глаза, сидела она в доме под мамашины причитания и один за другим грызла «зонтики». Он, уже зная всё от дружков, появился на другое утро.
– Свистит! – мамаша в сердцах плюнула. – Зовёт, слышишь? Ну, иди!
Эну выметнулась вон, не удержав слёзы. Он обнял её, огляделся – нет, если вместе, то не здесь.
– Айда к Развалине.
Она молча кивнула. По задворкам прошли быстро, за кустами пошли не спеша.
Шук, милый, ласковый, ясноглазый, единственный в жизни у Эну. Она ему всё рассказала, всё разделила с ним, что пережила за пять дней ожидания, пока её мотали, как неживую, от врача к врачу и холодно, привычно, без слов ушивали разрывы после тяжёлых родов. А маленького даже увидеть не дали, его – в мясорубку.
– Врут, – твёрдо сказал Шук. – Нет никакой мясорубки, не верь.
– Шукук, мне так плохо!
– Я с тобой, крыска, не плачь, я здесь.
Шук вдруг замер, вытянулся, поводя головой. Эну тоже подняла глаза, но в слезах всё кругом размывалось, плыло – долина, гнутые ветви кустов, тёмная Развалина.
Цементным выселкам здорово повезло, что сбитая ОЭС яхта, полная контрабанды звёздных, грохнулась на тридцать стадиев в сторону, а то бы шмак Цементным. Вдруг всё подпрыгнуло, уши заложило, а дробилка на заводе набок завалилась, троих насмерть придавила. Потом, известно, с яхты растащили, что сумели отломать. Питатель движка увезли ОЭС, он был сильно плохой – с таким рядом побудешь, потом весь шишками пойдёшь и сдохнешь. Теперь там то бродяги ночевали, то молодые костёр жгли – очень это участковому не нравилось.
Полагают, что конец Нидангу положили опыты с высокими энергиями или попытки освоить ноль-транспортировку. Современные туанские учёные сходятся во мнении, что в магнитосфере возник сверхмощный выброс плазмы, накрывший и лабораторный центр, и все прилежащие земли саваном солнечной температуры. Примерно полмиллиарда жителей было сожжено за несколько мгновений; гаснущие потоки пламени кое-где перехлестнули горы и кремировали всё, до чего дотянулись. В истории это осталось как Огненная Буря. Впрочем, в тот день история мира кончилась, и лишь спустя сотни тёмных лет голода, хаоса и одичания туанцы смогли восстановить цивилизацию – хотя не любили вспоминать, как им помогали в этом звёздные колонисты Ниданга, пережившие ничуть не лучшие века на ветшающих орбитальных станциях, среди выходящей из строя техники.
Край, куда сошёл огонь с небес, целую эпоху был необитаем; долгое время у подножия гор Аха не селились люди, и в умах, отупевших за многие поколения нищеты и страха, земля за горами стала царством погибели, откуда ветер несёт скрипящую на зубах пыль. Из уст в уста, из рода в род переходила, всё сильнее искажаясь в кривом зеркале фантазий и молвы, память о реках палящего жара, хлынувших из-за гор. «Небо покарало Ниданг, превознёсшийся выше, чем дозволено смертным», – так верили все. Наконец слова «по ту сторону гор» стали означать место, где души мучаются после смерти и царит павший со звёзд владыка зла с пламенным бичом. Это поверье живо и поныне.
С точки зрения правительского канцелерата территория Буолиа – Сгоревшая Страна – это площадь в семьсот тысяч квадратных лиг (чуть меньше половины Австралии на Старой Земле), разбитая на девятнадцать зон равнина, в средней части разделённая плоскогорьем и полумесяцем Гнилого моря на Север и Юг. Ссылать сюда начали давно, в пору первых льешских мятежей. Запрет на выезд для отбывших срок – позднее отменённый – привёл к тому, что на территории появилось постоянное население, о котором лучше всего сказал какой-то нотариус, попавший в Буолиа на два года за пасквиль о Бана Этуна, предыдущем Правителе ТуаТоу. В переводе на язык эйджи стих поэта-каторжника звучит так:
От великих событий великая тень
На века затмевает нас.
Череда поколений в могилу сойдёт,
Пока солнце коснётся глаз.
Сожаленья достоин, кто видел закат...
Что же скажет узревший восход
О рождённых в ночи и умерших в ночи,
Тех, чья жизнь во мраке пройдёт?..
* * *
– Умви! шлюха бесстыжая! – разорялась мамаша, когда Эну ходила с брюхом. – С кем спуталась! с бандюгой! шатуном порченым! Рожай, рожай ублюдков, мало их спустили в мясорубку, и твоего туда же! Тварь!Втайне мамаша, понятно, надеялась, что у Эну родится что-то путное и в лечебнице ей не скажут на пятый день: «Ваш ребёнок нежизнеспособен». За здоровое дитё семье подкинули бы пищевых банов, а подрастёт – работник будет. Мечты неудержимо неслись дальше – глядишь, по разнарядке белодворцев ребятёнок получит место в городе, где платят отами и всё такое прочее. Разве пожелаешь своему отродью несчастья, раз уж оно завелось? У всякого на уме – может, детям придётся лучше, достанется больше; все забывают о разнарядке Неба и Судьбы, по которой каждому своё.
И будущий папаша – хорош! Ей, видите ли, с ним нравится и ничего не страшно! с пугачом за поясом он сам себе Правитель – но до поры, до поры! Пока не занялись им господа хозяева – а с удальцов особый спрос, и суд им недолгий.
Для пробы мать с дочерью однажды обменялись угрозами:
– Я его хозяевам выдам!
– Я тогда отравлюсь!
Эну его любила, очень любила; так сильно, что даже решила глотать пилюли, чтобы всегда-всегда быть ему желанной, и он следом за мужские взялся.
– Умви! умви! – кричала мамаша.
Хозяин – ожиревший участковый – и тот заметил, что Эну постоянно в форме и ароматная; забросил удочку – мол, быть умви тяжко, зато от всех почёт и уважение, но Эну на него окрысилась: «Не для вас!» Обошлось, не обозлился господин хозяин, а ведь мог со свету сжить.
– Кого ради мучаешься? – долбила её мамаша. – Кому угождаешь?
А то давай уговаривать:
– Передохни, ну ненадолго, Энуну, ведь так сгоришь!
Из райцентра Эну вернулась одна, без ребёнка; бледная, пряча глаза, сидела она в доме под мамашины причитания и один за другим грызла «зонтики». Он, уже зная всё от дружков, появился на другое утро.
– Свистит! – мамаша в сердцах плюнула. – Зовёт, слышишь? Ну, иди!
Эну выметнулась вон, не удержав слёзы. Он обнял её, огляделся – нет, если вместе, то не здесь.
– Айда к Развалине.
Она молча кивнула. По задворкам прошли быстро, за кустами пошли не спеша.
Шук, милый, ласковый, ясноглазый, единственный в жизни у Эну. Она ему всё рассказала, всё разделила с ним, что пережила за пять дней ожидания, пока её мотали, как неживую, от врача к врачу и холодно, привычно, без слов ушивали разрывы после тяжёлых родов. А маленького даже увидеть не дали, его – в мясорубку.
– Врут, – твёрдо сказал Шук. – Нет никакой мясорубки, не верь.
– Шукук, мне так плохо!
– Я с тобой, крыска, не плачь, я здесь.
Шук вдруг замер, вытянулся, поводя головой. Эну тоже подняла глаза, но в слезах всё кругом размывалось, плыло – долина, гнутые ветви кустов, тёмная Развалина.
Цементным выселкам здорово повезло, что сбитая ОЭС яхта, полная контрабанды звёздных, грохнулась на тридцать стадиев в сторону, а то бы шмак Цементным. Вдруг всё подпрыгнуло, уши заложило, а дробилка на заводе набок завалилась, троих насмерть придавила. Потом, известно, с яхты растащили, что сумели отломать. Питатель движка увезли ОЭС, он был сильно плохой – с таким рядом побудешь, потом весь шишками пойдёшь и сдохнешь. Теперь там то бродяги ночевали, то молодые костёр жгли – очень это участковому не нравилось.