Страница:
Блок 5
Блок 6
Эстетика мультфильмов с маркой «Сделано на ТуаТоу» умопомрачительна. От предельной строгости монохромного жёсткого рисунка – к многокрасочной феерии калейдоскопа, где лица с тяжким узором гнева превращаются в лики, одухотворённые изысканным румянцем нежности и страсти. Смаковать всю полноту туанской анимации от глубинных историко-психологических слоёв до шуток о нижнем белье могут лишь опытные и закоренелые ценители. Опять же важно точно понять название. Что за горбатый перевод – «Натуральные свиные шкварки»?! «Онуто Лauдa До-ма Олот» значит совсем другое – «Истинно обжаренная плоть священного животного», а в переносном смысле (ибо мясное жертвоприношение – архаизм) «Мольба, обращенная к небесам». Однако написание староцерковного звука «оон» в слове «онуто» как «он» превращает высокопарное слово в уличный жаргонизм, и получается нечто вроде «А фигу вам, святые небеса» (и это ещё мягко сказано). Фильм ОЛДО с его соблазнительными разночтениями – настоящее пиршество для гурманов. Над ним млеет уже третье поколение олдонов; существуют Энциклопедии ОЛДО, включающие биографии героев, все фасоны их одежд, все марки их оружия и автомобилей, тексты всех песен и антологии эпизодов, не вошедших в сериал при монтаже.
Сато был олдоном до мозга костей (или, как он выражался, «до костей мозгов»). Он даже паспорт сменил на почве фанатизма. Прежде он был Рутхардом Бобериком, но символически отыграл смерть и новое рождение, и двое олдонов постарше стали его приёмными отцом и матерью.
Он на самом деле верил, что фэл его не тронет. Прививка вере не помеха. Теперь же, когда число вновь заболевших резко пошло на убыль, а тяжелобольные стали поправляться, острота хождения по лезвию ножа слегка притупилась, и Сато позволил себе расслабиться. Он был убеждён, что действовал правильно – эффект налицо! Можно поставить в проектор любимую серию ОЛДО и насладиться зрелищем.
В объёмной глубине трёхмерного окна его кумир и тёзка с грацией опытной распутницы вошёл в зловещий притон. Полы кафтана приоткрылись, демонстрируя ворам и шлюхам тугой алый кушак на талии, шитые атласные панталоны и рукоять пистолета.
– Изящный паренёк, – хрипло пропела изъязвлённая дурной болезнью потаскуха. – Кого ты ищешь, милый мальчик?
– Не твоё дело, поганая стерва... – прошептал Сато.
– Не твоё дело, поганая стерва, – спесиво повторил его двойник.
И тут в комнате появился Дорифор.
– Радиограмма с «Сервитера».
Сделав гримасу, Сато мановением руки остановил проектор.
– Ну что там?! Неужели так срочно, что надо меня отрывать?!
– Ты сказал, что хочешь иметь всю информацию об этом рейсе. Разве не так?
– Да, сказал. Но ты сам мог бы сообразить, что мне нужно, а что нет. Уйди и ответь им что-нибудь. Напиши, что я молюсь за них.
– Не поймут, – Дорифор оставался строгим и мрачным. – У них масса неполадок. Они просят надбавки за риск.
– Им и так много уплачено.
– Но пообещать-то можно. Всё равно они надбавки не получат, так что... мы ничего не теряем.
– Нет. Я не намерен торговаться с ними и выслушивать их пререкания. Никаких премий. Может быть, позже, – снизошёл-таки Сато, – я буду ходатайствовать о выражении им благодарности в приказе транспортно-космического управления. И то вряд ли, – тут же пошёл он на попятную. – Благодарность выражают за образцовую и безупречную многолетнюю службу – а что они? Суток не прошло, а уже сплошные жалобы и наглые требования.
– Штурман – мирк, – напомнил Дорифор. – Надо как-то замаслить консульство Бохрока...
– Так и быть, – скрепя сердце согласился Сато, – благодарность и почётную грамоту. Мирки любят гражданские почести... Больше не дам. Из-за одного этого мне обеспечена переписка на две недели – кому, за что, на каком основании и всё такое прочее. Иди, Дори, иди! Утешь их как-нибудь, а я хочу отдохнуть.
Потусторонний Сато задвигался, развевая рукава кафтана, и запел: «Туманы реют над трущобами, я серый ястреб в стае попугаев. Как мне любовь найти, где успокоиться в объятиях?» Мазурики и проститутки подхватили сложным многоголосьем древнеимперской оперы: « Он! Его тень острей иглы, смерть от его руки – увы! увы! Воздвигнись! Потрясай! Лей кровь, о змей песков печальных и проклятых – на дне бокала, полного греха, лежит кольцо златое!» Сато вздохнул с изнеможением – какая прелесть! Образы теснятся и переплетаются, словно тела в самозабвении восторга.
– Дори, ты ещё здесь?!.. Я же послал тебя! – Пёстрый танец Сато и подонков замер с поднятыми ногами и разинутыми ртами.
– Капитан – контуанец, – Дорифор ещё не высказал всех своих соображений.
– Мы его уже обсуждали. Он – подделка во всех смыслах. И не человек, и с туа рядом не лежал. Контуанцы не наденут по нему траур. Да все они на «Сервитере» – космический сор, почти манхло, только с дипломами. Дори, мы отпишемся от всего! Ты чего-то испугался, дорогой мой?.. Фэл нам всё покроет. По числу покойников он уже перескочил в ту рубрику, где жертвы считают оптом, а не поштучно. Массовые потери, ты вникаешь? в толпе лиц не различают. И всё. Ступай!
Сато-солист затянул альтом, словно чудо-цветок раскрыл лепестки среди букета подголосков: «Нищие люди, голые люди, жизнь вам постыла, ждёт вас могила! Струись, небесная река, за облака!»
– Запрос с КонТуа будет вне зависимости, туа он или артон. Его вид на жительство пока ещё действует.
– Значит, подготовь подробные и правдоподобные версии. Непредсказуемый мирк из тоталитарного мира, ихэнка-хулиганка с криминальной планеты и артон-ксенофоб. Они остервенели и передрались. Мирк затоптал ихэнку и оторвал голову артону, после чего раскаялся и выпил жидкий водород, дабы избежать общественного порицания. Корабль, потеряв управление... знаешь, что случается с такими кораблями?
Эш снилась родина, которая стала чужбиной. Солнце стояло низко, а она бежала, наступая на собственную тень. Земля была сухой, потрескавшейся; из-под ступней выбрасывалась пыль. Солнце преследовало её, жгло голую спину; земля разгоралась всё ярче, а тень укорачивалась и наливалась чернотой. Вскинув голову, Эш увидела, что и вперёд нет хода – на фоне сгоревших кустов колебалась, пульсировала объёмная тьма в форме яйца, в мерцающем ореоле ультрафиолета. Чёрная, она горела изнутри почти незримым, но яростным пламенем.
Тень Эш, вырезанная оранжевым огнём солнца на окаменевшей земле, была недвижима. Затем изогнулась, выставила руки для драки.
Кто ты? – шепнула Эш, потому что голос мог что-то нарушить в звенящем равновесии немоты.
Тьма издала звук лопнувшей струны, надолго повисший в раскалённом воздухе. Поверхность яйца дрожала, покрываясь муаровыми разводьями волн.
Эш бросилась вперёд, ударив ногой. Ступня утонула во тьме, и Эш с криком боли отдёрнулась – жидкая чернота обожгла её.
Яйцо тьмы осело почти до трещин земли. Яйцо – символ жизни, почему оно выглядит как смерть?.. Спёкшийся грунт под нижним полюсом яйца заалел, словно металл в горне. На расстоянии, кожей почувствовала Эш тяжесть обманчиво летучей тьмы; земля не выдержит такого веса и разломится.
Разорвалась ещё струна, ещё одна. В пересекающихся волнах звука возникали и глохли смутные, неясные голоса – странно знакомые, зовущие, молящие и гневные.
Нет, нет, Эш, нет! Не смей! – это кричит воспитательница-шнга. Эш подралась в школе.
Хочешь, мы будем дружить? – это Лха, новенькая.
Дай мне руку, – это в походе, когда переправлялись через ручей.
Я вырасту и буду сильной, – этой сво собственный голос; она клялась, стоя перед зеркалом.
Стук кубиков. Надо сложить фигуру... или слово, тогда скажут: «Умница!» Но вместо кубиков Эш увидела обломки камня. Приложить кусок к куску, они срастутся.
Унесите мёртвого! – жрец воздевает руки, закончив обряд. Уносят нянюшку Эш. Да, да, унесите скорей – она страшная. Она молчит, глаза и рот плотно закрыты. Что, если сейчас веки распахнутся, и мёртвый взгляд упадёт на тебя?
Унесите мёртвого! унесите, унесите!
Из жара удушающего дня Эш бросило в знобящий холод, в полумрак. Костюм похрустывает на сгибах, скрипит промороженной тканью. Яйцо – чёрное, волшебно светящееся изнутри – висит над опечатанным ящиком. Рядом – другой ящик, низкий и продолговатый. Кто там внутри? Кто?!
Это я, я, я, – лепечет Эш, стучась в дверь своего дома.
Ты пришла, дочка? – сзади глухой недобрый голос мёртвой нянюшки. Не оборачиваться!
Унесите мёртвого.
Собери кубики.
Дай мне руку.
Хочешь, мы будем дружить?
Я одна не справлюсь, – отвечает Эш
Ты сможешь. Забудь, что ты шнга! – ободряет инструктор. – Рычаг на себя. Отжать педаль.
Займись этим, – командует Форт.
Она наклоняется, берётся за рукоятки на боковинах ящика. «Модуль тип 80-2. Органические останки».
Топ-топ, – няня держит Эш, помогая делать первые шажки. Ящик тяжёл. Яйцо плывёт сзади, следит.
ЭТО ОШИБКА, – вмешивается новый, неизвестный голос. – НАЧНИ СНАЧАЛА.
Унесите мёртвого! Мы будем дружить! – вибрирует яйцо, разгораясь палящим светом.
Неподвижная тишь. Эш открывает глаза – ярко-синее небо безоблачно, каменная равнина во все стороны до горизонта. Глухая бетонная стена с железными воротами. ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ОХРАННОЕ АВТОМАТИЧЕСКОЕ СЛЕЖЕНИЕ.
Жёсткие сухие травинки в щелях меж плоских камней. Внезапно над стеной взрывается и повисает в воздухе тревожный, сжимающий душу вой сирены. И вновь безмолвие. Вой повторяется через равные промежутки времени.
Пригибаясь, с оглядкой, Эш подбегает к воротам. Железная дверь заперта изнутри.
Это я, я, я! – бьёт она костяшками пальцев по неприступному металлу. И оказывается внутри, словно просочившись сквозь сталь.
Во дворе за стеной почти пусто. Стоит вездеход, рядом ничком лежит труп в длинной тёмно-зелёной одежде. Кажется, это женщина.
По двору проносятся голоса – будто эхо мечется в стенах, не находя выхода.
Вы все должны уйти. Как можно скорее. И подальше.
Я останусь с вами, Учитель.
Нет, я запрещаю. Я один начал дело, один и закончу. Вспомни обеты, которые ты принёс. Ты обещал повиноваться?
Да, Учитель.
Тогда повинуйся.
А я ещё не произносила обетов. Учитель, вы не можете запретить мне. Если силы вас покинут, я продолжу за вас.
Ты приносишь себя в жертву. Осознаёшь ли ты это?
Простите, но я думаю – сейчас не время для высоких слов.
Пожалуй. Тогда помоги перенести больных в машину.
Два голоса – суровый мужской и звонкий женский – читают попеременно что-то вроде молитвы; слова понятны, но общий смысл неуловим. Чем громче и твёрже голоса, тем плотнее сгущается воздух; наконец, слитные голоса поднимаются почти до крика, но выговор чёток и ясен. Женский голос слабеет, прерывается, однако упрямо вторит мужскому; последние слова они произносят звук в звук, как бы оглашая приговор – следом раздаётся треск расколотого камня, на который обрушился молот.
Мне душно, – хрипит женщина. – Учитель, позвольте мне выйти на воздух.
Иди. Садись в вездеход. Я погружу это, и мы уедем. Держись, не поддавайся! Он уже не так страшен.
Да... наверное...
Мягкий, грузный удар падающего тела. Вздох, похожий на стон, за которым – множество невысказанных горьких слов, раскаяние и... некая жуткая решимость, превосходящая любые человеческие силы.
Лязг ворот. Шум мотора и шорох огромных колёс вездехода. Все покинули обезлюдевшую крепость в каменной пустыне, а Эш осталась.
Эй, куда вы?! Возьмите меня! Я поеду с вами!!!
ТЫ УЖЕ ЕДЕШЬ СО МНОЙ, – негромко отвечает голос за спиной. Эш быстро оборачивается и видит...
...чёрное яйцо лопается с невыносимым для слуха грохотом – и грохот длится, длится!..
Сон оборвался звуком сирены; Эш вскочила с койки, машинально натянула брюки и щёлкнула пряжкой пояса. Босая, голая по пояс, она вылетела из каюты и посторонилась, едва не столкнувшись с Далан – и хвала Господу, не то Далан снесла бы её с пути, как лавина.
– Что-то плохо! – рявкнула штурманесса, балетным прыжком покрыв половину расстояния до входа в рубку; Эш бросилась следом.
На всех экранах горело одно:
ВНИМАНИЕ! АВАРИЯ 3 СТЕПЕНИ СЛОЖНОСТИ. ОТСУТСТВУЮТ – 1) КОНТРОЛЬ ДВИГАТЕЛЕЙ, 2) СВЯЗЬ С МАШИННЫМ ОТДЕЛЕНИЕМ. АВРАЛ.
– Надеюсь, вы выспались, – не оборачиваясь, бросил Форт. – Кое-что я выяснил. Движки работают в прежнем режиме, просто мы не можем ими управлять.
Дальше он объяснять не стал. Экипаж не из детворы, сами должны соображать. Если ничего не изменится, корабль выйдет из скачка не раньше, чем выработает всю энергию – причём плавно (и на борту выживут одни бактерии) и неизвестно где (но это экипажу будет параллельно). Правильный выход, то есть торможение, возможен только при исправных плазменных движках.
– Вопросы есть?
– Опять взрыв? – Эш нервно облизнулась.
– В том-то и дело, что нет. Просто обрыв всех связей с кормой и линейными стержнями. Без каких-либо причин.
– Командуйте, капитан, – рыкнула Далан, и Эш устыдилась внезапно нахлынувшего малодушия, которое едва не вырвалось из глаз бессильными слезами.
– Я готова. Вот только оденусь.
– Работать будем в скафандрах. Лучше обезопаситься от всех сюрпризов.
Сато был олдоном до мозга костей (или, как он выражался, «до костей мозгов»). Он даже паспорт сменил на почве фанатизма. Прежде он был Рутхардом Бобериком, но символически отыграл смерть и новое рождение, и двое олдонов постарше стали его приёмными отцом и матерью.
Он на самом деле верил, что фэл его не тронет. Прививка вере не помеха. Теперь же, когда число вновь заболевших резко пошло на убыль, а тяжелобольные стали поправляться, острота хождения по лезвию ножа слегка притупилась, и Сато позволил себе расслабиться. Он был убеждён, что действовал правильно – эффект налицо! Можно поставить в проектор любимую серию ОЛДО и насладиться зрелищем.
В объёмной глубине трёхмерного окна его кумир и тёзка с грацией опытной распутницы вошёл в зловещий притон. Полы кафтана приоткрылись, демонстрируя ворам и шлюхам тугой алый кушак на талии, шитые атласные панталоны и рукоять пистолета.
– Изящный паренёк, – хрипло пропела изъязвлённая дурной болезнью потаскуха. – Кого ты ищешь, милый мальчик?
– Не твоё дело, поганая стерва... – прошептал Сато.
– Не твоё дело, поганая стерва, – спесиво повторил его двойник.
И тут в комнате появился Дорифор.
– Радиограмма с «Сервитера».
Сделав гримасу, Сато мановением руки остановил проектор.
– Ну что там?! Неужели так срочно, что надо меня отрывать?!
– Ты сказал, что хочешь иметь всю информацию об этом рейсе. Разве не так?
– Да, сказал. Но ты сам мог бы сообразить, что мне нужно, а что нет. Уйди и ответь им что-нибудь. Напиши, что я молюсь за них.
– Не поймут, – Дорифор оставался строгим и мрачным. – У них масса неполадок. Они просят надбавки за риск.
– Им и так много уплачено.
– Но пообещать-то можно. Всё равно они надбавки не получат, так что... мы ничего не теряем.
– Нет. Я не намерен торговаться с ними и выслушивать их пререкания. Никаких премий. Может быть, позже, – снизошёл-таки Сато, – я буду ходатайствовать о выражении им благодарности в приказе транспортно-космического управления. И то вряд ли, – тут же пошёл он на попятную. – Благодарность выражают за образцовую и безупречную многолетнюю службу – а что они? Суток не прошло, а уже сплошные жалобы и наглые требования.
– Штурман – мирк, – напомнил Дорифор. – Надо как-то замаслить консульство Бохрока...
– Так и быть, – скрепя сердце согласился Сато, – благодарность и почётную грамоту. Мирки любят гражданские почести... Больше не дам. Из-за одного этого мне обеспечена переписка на две недели – кому, за что, на каком основании и всё такое прочее. Иди, Дори, иди! Утешь их как-нибудь, а я хочу отдохнуть.
Потусторонний Сато задвигался, развевая рукава кафтана, и запел: «Туманы реют над трущобами, я серый ястреб в стае попугаев. Как мне любовь найти, где успокоиться в объятиях?» Мазурики и проститутки подхватили сложным многоголосьем древнеимперской оперы: « Он! Его тень острей иглы, смерть от его руки – увы! увы! Воздвигнись! Потрясай! Лей кровь, о змей песков печальных и проклятых – на дне бокала, полного греха, лежит кольцо златое!» Сато вздохнул с изнеможением – какая прелесть! Образы теснятся и переплетаются, словно тела в самозабвении восторга.
– Дори, ты ещё здесь?!.. Я же послал тебя! – Пёстрый танец Сато и подонков замер с поднятыми ногами и разинутыми ртами.
– Капитан – контуанец, – Дорифор ещё не высказал всех своих соображений.
– Мы его уже обсуждали. Он – подделка во всех смыслах. И не человек, и с туа рядом не лежал. Контуанцы не наденут по нему траур. Да все они на «Сервитере» – космический сор, почти манхло, только с дипломами. Дори, мы отпишемся от всего! Ты чего-то испугался, дорогой мой?.. Фэл нам всё покроет. По числу покойников он уже перескочил в ту рубрику, где жертвы считают оптом, а не поштучно. Массовые потери, ты вникаешь? в толпе лиц не различают. И всё. Ступай!
Сато-солист затянул альтом, словно чудо-цветок раскрыл лепестки среди букета подголосков: «Нищие люди, голые люди, жизнь вам постыла, ждёт вас могила! Струись, небесная река, за облака!»
– Запрос с КонТуа будет вне зависимости, туа он или артон. Его вид на жительство пока ещё действует.
– Значит, подготовь подробные и правдоподобные версии. Непредсказуемый мирк из тоталитарного мира, ихэнка-хулиганка с криминальной планеты и артон-ксенофоб. Они остервенели и передрались. Мирк затоптал ихэнку и оторвал голову артону, после чего раскаялся и выпил жидкий водород, дабы избежать общественного порицания. Корабль, потеряв управление... знаешь, что случается с такими кораблями?
Эш снилась родина, которая стала чужбиной. Солнце стояло низко, а она бежала, наступая на собственную тень. Земля была сухой, потрескавшейся; из-под ступней выбрасывалась пыль. Солнце преследовало её, жгло голую спину; земля разгоралась всё ярче, а тень укорачивалась и наливалась чернотой. Вскинув голову, Эш увидела, что и вперёд нет хода – на фоне сгоревших кустов колебалась, пульсировала объёмная тьма в форме яйца, в мерцающем ореоле ультрафиолета. Чёрная, она горела изнутри почти незримым, но яростным пламенем.
Тень Эш, вырезанная оранжевым огнём солнца на окаменевшей земле, была недвижима. Затем изогнулась, выставила руки для драки.
Кто ты? – шепнула Эш, потому что голос мог что-то нарушить в звенящем равновесии немоты.
Тьма издала звук лопнувшей струны, надолго повисший в раскалённом воздухе. Поверхность яйца дрожала, покрываясь муаровыми разводьями волн.
Эш бросилась вперёд, ударив ногой. Ступня утонула во тьме, и Эш с криком боли отдёрнулась – жидкая чернота обожгла её.
Яйцо тьмы осело почти до трещин земли. Яйцо – символ жизни, почему оно выглядит как смерть?.. Спёкшийся грунт под нижним полюсом яйца заалел, словно металл в горне. На расстоянии, кожей почувствовала Эш тяжесть обманчиво летучей тьмы; земля не выдержит такого веса и разломится.
Разорвалась ещё струна, ещё одна. В пересекающихся волнах звука возникали и глохли смутные, неясные голоса – странно знакомые, зовущие, молящие и гневные.
Нет, нет, Эш, нет! Не смей! – это кричит воспитательница-шнга. Эш подралась в школе.
Хочешь, мы будем дружить? – это Лха, новенькая.
Дай мне руку, – это в походе, когда переправлялись через ручей.
Я вырасту и буду сильной, – этой сво собственный голос; она клялась, стоя перед зеркалом.
Стук кубиков. Надо сложить фигуру... или слово, тогда скажут: «Умница!» Но вместо кубиков Эш увидела обломки камня. Приложить кусок к куску, они срастутся.
Унесите мёртвого! – жрец воздевает руки, закончив обряд. Уносят нянюшку Эш. Да, да, унесите скорей – она страшная. Она молчит, глаза и рот плотно закрыты. Что, если сейчас веки распахнутся, и мёртвый взгляд упадёт на тебя?
Унесите мёртвого! унесите, унесите!
Из жара удушающего дня Эш бросило в знобящий холод, в полумрак. Костюм похрустывает на сгибах, скрипит промороженной тканью. Яйцо – чёрное, волшебно светящееся изнутри – висит над опечатанным ящиком. Рядом – другой ящик, низкий и продолговатый. Кто там внутри? Кто?!
Это я, я, я, – лепечет Эш, стучась в дверь своего дома.
Ты пришла, дочка? – сзади глухой недобрый голос мёртвой нянюшки. Не оборачиваться!
Унесите мёртвого.
Собери кубики.
Дай мне руку.
Хочешь, мы будем дружить?
Я одна не справлюсь, – отвечает Эш
Ты сможешь. Забудь, что ты шнга! – ободряет инструктор. – Рычаг на себя. Отжать педаль.
Займись этим, – командует Форт.
Она наклоняется, берётся за рукоятки на боковинах ящика. «Модуль тип 80-2. Органические останки».
Топ-топ, – няня держит Эш, помогая делать первые шажки. Ящик тяжёл. Яйцо плывёт сзади, следит.
ЭТО ОШИБКА, – вмешивается новый, неизвестный голос. – НАЧНИ СНАЧАЛА.
Унесите мёртвого! Мы будем дружить! – вибрирует яйцо, разгораясь палящим светом.
Неподвижная тишь. Эш открывает глаза – ярко-синее небо безоблачно, каменная равнина во все стороны до горизонта. Глухая бетонная стена с железными воротами. ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ОХРАННОЕ АВТОМАТИЧЕСКОЕ СЛЕЖЕНИЕ.
Жёсткие сухие травинки в щелях меж плоских камней. Внезапно над стеной взрывается и повисает в воздухе тревожный, сжимающий душу вой сирены. И вновь безмолвие. Вой повторяется через равные промежутки времени.
Пригибаясь, с оглядкой, Эш подбегает к воротам. Железная дверь заперта изнутри.
Это я, я, я! – бьёт она костяшками пальцев по неприступному металлу. И оказывается внутри, словно просочившись сквозь сталь.
Во дворе за стеной почти пусто. Стоит вездеход, рядом ничком лежит труп в длинной тёмно-зелёной одежде. Кажется, это женщина.
По двору проносятся голоса – будто эхо мечется в стенах, не находя выхода.
Вы все должны уйти. Как можно скорее. И подальше.
Я останусь с вами, Учитель.
Нет, я запрещаю. Я один начал дело, один и закончу. Вспомни обеты, которые ты принёс. Ты обещал повиноваться?
Да, Учитель.
Тогда повинуйся.
А я ещё не произносила обетов. Учитель, вы не можете запретить мне. Если силы вас покинут, я продолжу за вас.
Ты приносишь себя в жертву. Осознаёшь ли ты это?
Простите, но я думаю – сейчас не время для высоких слов.
Пожалуй. Тогда помоги перенести больных в машину.
Два голоса – суровый мужской и звонкий женский – читают попеременно что-то вроде молитвы; слова понятны, но общий смысл неуловим. Чем громче и твёрже голоса, тем плотнее сгущается воздух; наконец, слитные голоса поднимаются почти до крика, но выговор чёток и ясен. Женский голос слабеет, прерывается, однако упрямо вторит мужскому; последние слова они произносят звук в звук, как бы оглашая приговор – следом раздаётся треск расколотого камня, на который обрушился молот.
Мне душно, – хрипит женщина. – Учитель, позвольте мне выйти на воздух.
Иди. Садись в вездеход. Я погружу это, и мы уедем. Держись, не поддавайся! Он уже не так страшен.
Да... наверное...
Мягкий, грузный удар падающего тела. Вздох, похожий на стон, за которым – множество невысказанных горьких слов, раскаяние и... некая жуткая решимость, превосходящая любые человеческие силы.
Лязг ворот. Шум мотора и шорох огромных колёс вездехода. Все покинули обезлюдевшую крепость в каменной пустыне, а Эш осталась.
Эй, куда вы?! Возьмите меня! Я поеду с вами!!!
ТЫ УЖЕ ЕДЕШЬ СО МНОЙ, – негромко отвечает голос за спиной. Эш быстро оборачивается и видит...
...чёрное яйцо лопается с невыносимым для слуха грохотом – и грохот длится, длится!..
Сон оборвался звуком сирены; Эш вскочила с койки, машинально натянула брюки и щёлкнула пряжкой пояса. Босая, голая по пояс, она вылетела из каюты и посторонилась, едва не столкнувшись с Далан – и хвала Господу, не то Далан снесла бы её с пути, как лавина.
– Что-то плохо! – рявкнула штурманесса, балетным прыжком покрыв половину расстояния до входа в рубку; Эш бросилась следом.
На всех экранах горело одно:
ВНИМАНИЕ! АВАРИЯ 3 СТЕПЕНИ СЛОЖНОСТИ. ОТСУТСТВУЮТ – 1) КОНТРОЛЬ ДВИГАТЕЛЕЙ, 2) СВЯЗЬ С МАШИННЫМ ОТДЕЛЕНИЕМ. АВРАЛ.
– Надеюсь, вы выспались, – не оборачиваясь, бросил Форт. – Кое-что я выяснил. Движки работают в прежнем режиме, просто мы не можем ими управлять.
Дальше он объяснять не стал. Экипаж не из детворы, сами должны соображать. Если ничего не изменится, корабль выйдет из скачка не раньше, чем выработает всю энергию – причём плавно (и на борту выживут одни бактерии) и неизвестно где (но это экипажу будет параллельно). Правильный выход, то есть торможение, возможен только при исправных плазменных движках.
– Вопросы есть?
– Опять взрыв? – Эш нервно облизнулась.
– В том-то и дело, что нет. Просто обрыв всех связей с кормой и линейными стержнями. Без каких-либо причин.
– Командуйте, капитан, – рыкнула Далан, и Эш устыдилась внезапно нахлынувшего малодушия, которое едва не вырвалось из глаз бессильными слезами.
– Я готова. Вот только оденусь.
– Работать будем в скафандрах. Лучше обезопаситься от всех сюрпризов.
Блок 6
У входа в центральный ствол Эш обратила внимание на то, что к поясу Форта пристёгнута кобура с лайтинтом. Зачем? Он что-то нашёл, пока она спала? почему молчит об этом?.. В голове зашевелились зябкие мысли – на «Скайленде» в корабль пробралась команда захватчиков, чтобы завладеть «Сервитером» в полёте. Старый испытанный трюк для трасс с интенсивным движением и густо населённых станций-транзиток. Скажем, орэ, нечувствительные к фэл... но орэ она на станции не замечала. Вара? Нет, эти, из высшего мира, побрезгуют грязным пиратством – велика ли корысть угнать дряхлый негодный корабль? Остаются свои, ихэны. Много их разбросало по космосу после оккупации Аркадии. Эти не смутятся украсть лихтер-развалюху. Рейса три «Сервитер» ещё вытерпит, заправка его недорога, а сколько на нём можно перегнать контрабанды!.. Вот так тысяча-другая отщепенцев позорит весь народ, побратавшись с межвидовым сообществом преступников. Стыд и срам на них!
Когда Дверь ЦС открылась, Эш поняла – три рейса «Сервитеру» не осилить. Один бы закончил – и то хвала Господу.
Ствол был чёрен, как вход в мир покойников. Погасли даже линии контрольных ламп. Порой между скруглёнными стенами простреливали ветвистые бело-голубые разряды, мгновенными вспышками выхватывая сегменты уходящей в никуда трубы.
Съём данных с авторемонтников ничего не давал. Движения в ЦС они не отследили, просто отметили таймерами момент разрыва связи с кормой. Стоя на коленях рядом с жуком-пауком, Эш напрасно гоняла записи слежения по экранчику, соединённому с автоматом через гнездо на боку его «тела». Механические колебания? пет. Электромагнитные? нет. Движение воздуха в ЦС? в режиме простой вентиляции. Изменение освещённости? вот – погасли лампы, вот – появились вспышки. В невидимой части спектра?
Автомат эйджинский. Невидимыми он считает инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, но разумные виды различаются по возможностям зрения. Туанцы и ньягонцы хорошо видят в темноте, орэ видят тепло и радиацию, пара – ультрафиолет... Эш пристально и тщательно просматривала запись, отмечая пиковые засветки молний. Если оно – то, что мелькнуло по стволу при возвращении из ДО4 – появлялось вместе с разрядами, надежды никакой.
Она замерла, перестала видеть экран. Да, нечто, скользнувшее над полом. Как яйцо во сне. Оно говорило с ней чужими голосами, словно пыталось склонить к чему-то, уговорить что-то сделать. Далан тогда слышала шаги, но не смогла их опознать. Звук волочения – как она сказала?.. как шар по земле. Скребущий, шаркающий шаг. Не топот. Мирки слышат превосходно, лучше всех; Далан угадала бы вес идущего по топоту.
Нет, лишние на борту – не ихэны. Пустая мысль! Ихэны бегают резво; разве что при перегрузке они скребли бы отяжелевшими ногами.
Чужие, заимствованные голоса. А что, если и шаги были чужими? Ведь и Далан зачем-то воспроизводит «и-го-го» и «гав-гав», пробует своё горло (или чем там мирки говорят?) на всю широту возможностей.
– Есть что-нибудь? – спросил Форт.
– Сейчас. Я еще не закончила проверку.
Звуки? отметить разряды – исключить из поиска. И опять – звуки?
Есть! Усилить. Эш задержала дыхание – шаги, вернее, подобие волочащихся шагов. Идентификация. Количество конечностей. НЕ МЕНЬШЕ ДВУХ. Тупая, деревянная машина! жук без мозгов! Главное – время появления звука по таймеру. Совместить с визуальным слежением. Инфракрасное – нет, ультрафиолетовое...
– Вот оно, – выдохнула Эш. – Смотрите, капитан.
Форт склонился к экрану. Тягуче проползла вспышка разряда, угасла – и в черноте паузы забрезжил эллипс неясного свечения, плывущий поперёк ствола.
– Размеры и расстояние, – отрывисто потребовал он.
– Высота – метр двадцать. Поперечник – ноль семьдесят два. От входа в ствол – двести семнадцать метров, – называя числа, Эш внутренне ликовала. Враг увиден! Уже то, что это не бесплотное ничто, а объект, который могут отмечать приборы, вселяло надежду.
– Лихоманка в образе яйца, – констатировал Форт. – Кто-нибудь раньше видел подобное?
Сам он тем временем стремительно перебирал архивы памяти. Другая часть его мозга занималась недоумением – каким образом штуковина величиной со здоровенный чемодан обманула детекторы движения?.. Она не могла проскочить незамеченной, факт. Разве что не имеет массы, как голограмма.
Далан, оттеснив Эш, упёрлась в экран лобастым шлемом.
– Это невидаль.
– Эш?
– Не имею представления, что это такое.
– И я тоже. Подведём итоги – вещь не похожа ни на какую из разумных форм жизни. Все согласны? Принято. Сдаётся мне, что она как-то действует на наше оборудование и создаёт нам кучу проблем.
Куча вмиг представилась бортинженеру обесточенным кораблём; Эш поёжилась.
– Вывод, – Форт проговаривал мысли вслух и как можно разборчивее, чтобы речь отложилась в самописце. – Мы вправе атаковать вещь и разрушить её. Это наш шанс восстановить работу всех систем.
– Я брошу в неё чем-нибудь тяжёлым, – предложила Далан. – Наберу в карман увесистых предметов... Я хорошо кидаю, метко! Если оно живое – убью. Но не похоже на живое. Нет никаких ножек. Летает, как аэростат.
– И стены ему не мешают, – Форт ещё раз проследил движение яйцеобразного предмета на экране. – Эш, автоматы его видели, но не подняли тревогу. Они исправны?
– Вполне. По крайней мере, нет никаких заметных неисправностей. Видимо, дело в том, что они не восприняли его как предмет. Скорее как изображение. Автоматы суммируют данные – масса, отражающая способность, температура поверхности, электростатические колебания. При неполном наборе данных они не среагируют.
С сомнением Форт потрогал рукоять лайтинга. Луч либо не заденет яйцо, либо будет поглощён. Оружие показалось ему бесполезным грузом.
– Все предлагаем, что на ум придёт.
Молчание. Слышно лишь потрескивание разрядов. В торнаках, тороидальных накопителях, сквозь которые шёл ствол, содержалась уйма энергии, но высвободить и направить её на врага было нечем. Форту припомнилось, что ненормальные явления такого рода чувствительны к оружию наподобие EMS, «электромагнитного меча», но сугубо мирный «Сервитер» был безоружен. Можно снять кое-где оболочки со стержней, и центральный ствол станет коридором гибели, разрезанным в десятке мест убийственными потоками, но эта работа займёт неделю (трое монтажников, два автомата!), а яйцо будет пакостить в самых неожиданных местах, парализуя то одно, то другое. «Скажем, вырубит БЭМ», – шепнул Форту дьявол.
«Заткнись! – велел чёрту капитан. – Тогда нам точно крышка».
– Предложений нет. Тогда надо восстановить связь с двигателями. Мы должны управлять этой посудиной, а не наоборот.
«У нас есть челнок! – вскричала маленькая трусиха Эш в голове шнги. – Перейти в него, отстыковаться – и выйти из скачка на челноке!»
«Ну да, – словно поймал Форт мысль бортинженера, – и лишиться всех денег за рейс. И платить неустойку. И – не забудь! – отвечать в ситуационной комиссии за брошенный без управления корабль на ходу».
«Кажется, речь идёт уже не о деньгах, а о наших жизнях», – послышался озабоченный голос разума.
– Мы должны попытаться, – с нажимом проговорил Форт вслух. – Пусть никто не говорит, что мы не исчерпали всех возможностей.
Далан заухала, кивая шлемом. Бороться! Отступают одни мелкие зверюшки, но не люди. Призрачное яйцо выглядело загадочно, и если оно виновато во всех неполадках, опасность его велика. Самое меньшее, что надо сделать – уточнить вредное явление и предостеречь о нём других косменов. Удрать ещё не поздно.
– Хотел бы я знать, что вылупится из этого яичка, – пробормотал Форт. – И когда.
«А я бы не хотела», – содрогнулась Эш, но в ней смешивались противоречивые желания.
Ихэнский Господь свёл Форта с представителями яйцекладущих видов, и его слова были близки и понятны им в социокультурном смысле. Из кожистого яйца, высиженного шнгой, появлялся страшненький, но милый ихэнчик; из роговой оболочки яйца мирков – многолапая личинка, мало похожая на Далан. Госпожа штурман испытывала к яйцу в стволе хмурое недоверие – не тот цвет, потом свечение... Эш ощущала иное. В её природе была заложена нежность к яйцу, забота о будущем ребёнке. Шнги – наседки и няньки – на прародине ихэнов, Артаране, котировались ниже мужчин и женщин, но их роль в судьбе потомства была уважаема обществом, и семья без шнги считалась неполной, в брак вступали трое – жена, муж и шнга. Кроме чадолюбия, было у наседок и другое достоинство – верность. Старая ихэнская пословица гласила: «Лучше сразиться с восемью воинами, чем с середняшкой, защищающей яйцо». Шнги пережёвывали пищу для детей, и их челюсти даже мирку могли раздробить запястье. Враг, позволивший шнге вцепиться себе в шею, кричал недолго.
От чёрного эллипса в ореоле ультрафиолета исходило тяжкое, дурманящее очарование. Эш вспомнила наплывающее волнами слов притяжение, сковывающее мысли. Она испытала мучительный стыд за свою вину – она посмела ударить яйцо!.. когда? совсем недавно, словно вчера... Слова возвращались быстрым шёпотом, ускоряясь и сливаясь в хороводе звука – СОБЕРИ КУБИКИ ДАЙ МНЕ РУКУ ХОЧЕШЬ МЫ БУДЕМ ДРУЖИТЬ...
– Эш! – окрик вывел её из столбняка.
– Да, капитан?
– У тебя план главных коммуникаций. Выведи на обзор.
Экипаж плотно собрался к экрану Эш. Ствол посверкивал молниями, придавая группе вид новых исследователей преисподней, обсуждающих маршрут у врат, ведущих в безвременье.
– Я бы разбила ЦС на семь участков по числу грузовых сегментов. Замеры произведём в конце каждого участка. Разрыв следует искать там, откуда контрольный сигнал не поступит к началу ствола. Доступы к коммуникациям стандартные, то есть надо снять один блок обшивки и экран. Автоматы выполнят это за пятьдесят – пятьдесят пять минут, одновременно устанавливая тестеры на кабели. Если получится, то через час мы будем знать, где чинить. Прибавить минут двадцать на снаряжение автоматов. Максимум полтора часа.
– Приступаем.
Далан вынимала из ячеек колодки тестеров; Эш располагала их на платформе-«спине» автомата; Форт с пульта проверял, как жук-паук будет захватывать и приставлять устройство к кабелю. Ни у кого и на секунду не возникала мысль отправиться в ствол лично; почему-то куда безопаснее казалось оставаться вместе. Для верности подключили к дисплеям шлемных забрал видеосистемы автоматов – мало ли, вдруг придётся управлять роботами дистанционно.
Выставив вперёд лучи фар, жуки-пауки слаженно затопали по коридору тьмы, изредка освещаемому молниями.
– Первый участок. Семьдесят метров от входа в ствол, – отметила Эш. Лучи повернулись каждый к своей стене, замелькали манипуляторы – автоматы ни в чём не сомневались и ничего не боялись; в их конструкции не было предусмотрено узла, где бы гнездились страх и нерешительность.
– Сигнал проходит, – Далан приникла к портативному пульту.
– Второй участок. Сто сорок метров...
Минуты тянулись неспешной, упругой резиной. Лучи фар вдали вздрагивали, лапы автоматов казались тонкими, как волосы.
– Третий участок. Двести десять...
– Есть сигнал. Идёт стойко.
– Четвёртый участок, двести восемьдеся...
– Отказ правого автомата, – скрипнул Форт. – Беру на ДУ.
Замершие манипуляторы нарисовались перед ним; луч неподвижно упирался в обшивку, инструмент завис на середине движения – его головка вращалась впустую.
– Давай, хороший, давай... – уговаривал сквозь зубы Форт, понукая робота. – Работай, стервец...
Манипулятор дёрнулся, неловко ткнув инструментом в обшивку – полетели весёлые яично-жёлтые стружки.
– Они должны быть устойчивы к разрядам, – заклинала себя Эш, подключившись к автомату, двигавшемуся по левой стороне.
– Правый вышел из строя. Совсем. Нет картинки с его визоров.
– Мы его потеряли, – заметила Далан глубокомысленно. – Работа продлится дольше.
– Как твой левый?
– Занялся съёмом обшивки. Исправен.
– Подними визор и осмотрись.
Картина перед глазами повернулась, словно у Эш закружилась голова.
– Весь диапазон.
– Я знаю... Капитан!!! оно здесь!!!
Форт сдублировал картинку на себя, зажёг в глазах сеть трёхмерных координат, совместил её со зрением жука-паука и выхватил лайтинг. Чернота, сгустившаяся в зыбкое яйцо, висела почти над «спиной» автомата.
Когда Дверь ЦС открылась, Эш поняла – три рейса «Сервитеру» не осилить. Один бы закончил – и то хвала Господу.
Ствол был чёрен, как вход в мир покойников. Погасли даже линии контрольных ламп. Порой между скруглёнными стенами простреливали ветвистые бело-голубые разряды, мгновенными вспышками выхватывая сегменты уходящей в никуда трубы.
Съём данных с авторемонтников ничего не давал. Движения в ЦС они не отследили, просто отметили таймерами момент разрыва связи с кормой. Стоя на коленях рядом с жуком-пауком, Эш напрасно гоняла записи слежения по экранчику, соединённому с автоматом через гнездо на боку его «тела». Механические колебания? пет. Электромагнитные? нет. Движение воздуха в ЦС? в режиме простой вентиляции. Изменение освещённости? вот – погасли лампы, вот – появились вспышки. В невидимой части спектра?
Автомат эйджинский. Невидимыми он считает инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, но разумные виды различаются по возможностям зрения. Туанцы и ньягонцы хорошо видят в темноте, орэ видят тепло и радиацию, пара – ультрафиолет... Эш пристально и тщательно просматривала запись, отмечая пиковые засветки молний. Если оно – то, что мелькнуло по стволу при возвращении из ДО4 – появлялось вместе с разрядами, надежды никакой.
Она замерла, перестала видеть экран. Да, нечто, скользнувшее над полом. Как яйцо во сне. Оно говорило с ней чужими голосами, словно пыталось склонить к чему-то, уговорить что-то сделать. Далан тогда слышала шаги, но не смогла их опознать. Звук волочения – как она сказала?.. как шар по земле. Скребущий, шаркающий шаг. Не топот. Мирки слышат превосходно, лучше всех; Далан угадала бы вес идущего по топоту.
Нет, лишние на борту – не ихэны. Пустая мысль! Ихэны бегают резво; разве что при перегрузке они скребли бы отяжелевшими ногами.
Чужие, заимствованные голоса. А что, если и шаги были чужими? Ведь и Далан зачем-то воспроизводит «и-го-го» и «гав-гав», пробует своё горло (или чем там мирки говорят?) на всю широту возможностей.
– Есть что-нибудь? – спросил Форт.
– Сейчас. Я еще не закончила проверку.
Звуки? отметить разряды – исключить из поиска. И опять – звуки?
Есть! Усилить. Эш задержала дыхание – шаги, вернее, подобие волочащихся шагов. Идентификация. Количество конечностей. НЕ МЕНЬШЕ ДВУХ. Тупая, деревянная машина! жук без мозгов! Главное – время появления звука по таймеру. Совместить с визуальным слежением. Инфракрасное – нет, ультрафиолетовое...
– Вот оно, – выдохнула Эш. – Смотрите, капитан.
Форт склонился к экрану. Тягуче проползла вспышка разряда, угасла – и в черноте паузы забрезжил эллипс неясного свечения, плывущий поперёк ствола.
– Размеры и расстояние, – отрывисто потребовал он.
– Высота – метр двадцать. Поперечник – ноль семьдесят два. От входа в ствол – двести семнадцать метров, – называя числа, Эш внутренне ликовала. Враг увиден! Уже то, что это не бесплотное ничто, а объект, который могут отмечать приборы, вселяло надежду.
– Лихоманка в образе яйца, – констатировал Форт. – Кто-нибудь раньше видел подобное?
Сам он тем временем стремительно перебирал архивы памяти. Другая часть его мозга занималась недоумением – каким образом штуковина величиной со здоровенный чемодан обманула детекторы движения?.. Она не могла проскочить незамеченной, факт. Разве что не имеет массы, как голограмма.
Далан, оттеснив Эш, упёрлась в экран лобастым шлемом.
– Это невидаль.
– Эш?
– Не имею представления, что это такое.
– И я тоже. Подведём итоги – вещь не похожа ни на какую из разумных форм жизни. Все согласны? Принято. Сдаётся мне, что она как-то действует на наше оборудование и создаёт нам кучу проблем.
Куча вмиг представилась бортинженеру обесточенным кораблём; Эш поёжилась.
– Вывод, – Форт проговаривал мысли вслух и как можно разборчивее, чтобы речь отложилась в самописце. – Мы вправе атаковать вещь и разрушить её. Это наш шанс восстановить работу всех систем.
– Я брошу в неё чем-нибудь тяжёлым, – предложила Далан. – Наберу в карман увесистых предметов... Я хорошо кидаю, метко! Если оно живое – убью. Но не похоже на живое. Нет никаких ножек. Летает, как аэростат.
– И стены ему не мешают, – Форт ещё раз проследил движение яйцеобразного предмета на экране. – Эш, автоматы его видели, но не подняли тревогу. Они исправны?
– Вполне. По крайней мере, нет никаких заметных неисправностей. Видимо, дело в том, что они не восприняли его как предмет. Скорее как изображение. Автоматы суммируют данные – масса, отражающая способность, температура поверхности, электростатические колебания. При неполном наборе данных они не среагируют.
С сомнением Форт потрогал рукоять лайтинга. Луч либо не заденет яйцо, либо будет поглощён. Оружие показалось ему бесполезным грузом.
– Все предлагаем, что на ум придёт.
Молчание. Слышно лишь потрескивание разрядов. В торнаках, тороидальных накопителях, сквозь которые шёл ствол, содержалась уйма энергии, но высвободить и направить её на врага было нечем. Форту припомнилось, что ненормальные явления такого рода чувствительны к оружию наподобие EMS, «электромагнитного меча», но сугубо мирный «Сервитер» был безоружен. Можно снять кое-где оболочки со стержней, и центральный ствол станет коридором гибели, разрезанным в десятке мест убийственными потоками, но эта работа займёт неделю (трое монтажников, два автомата!), а яйцо будет пакостить в самых неожиданных местах, парализуя то одно, то другое. «Скажем, вырубит БЭМ», – шепнул Форту дьявол.
«Заткнись! – велел чёрту капитан. – Тогда нам точно крышка».
– Предложений нет. Тогда надо восстановить связь с двигателями. Мы должны управлять этой посудиной, а не наоборот.
«У нас есть челнок! – вскричала маленькая трусиха Эш в голове шнги. – Перейти в него, отстыковаться – и выйти из скачка на челноке!»
«Ну да, – словно поймал Форт мысль бортинженера, – и лишиться всех денег за рейс. И платить неустойку. И – не забудь! – отвечать в ситуационной комиссии за брошенный без управления корабль на ходу».
«Кажется, речь идёт уже не о деньгах, а о наших жизнях», – послышался озабоченный голос разума.
– Мы должны попытаться, – с нажимом проговорил Форт вслух. – Пусть никто не говорит, что мы не исчерпали всех возможностей.
Далан заухала, кивая шлемом. Бороться! Отступают одни мелкие зверюшки, но не люди. Призрачное яйцо выглядело загадочно, и если оно виновато во всех неполадках, опасность его велика. Самое меньшее, что надо сделать – уточнить вредное явление и предостеречь о нём других косменов. Удрать ещё не поздно.
– Хотел бы я знать, что вылупится из этого яичка, – пробормотал Форт. – И когда.
«А я бы не хотела», – содрогнулась Эш, но в ней смешивались противоречивые желания.
Ихэнский Господь свёл Форта с представителями яйцекладущих видов, и его слова были близки и понятны им в социокультурном смысле. Из кожистого яйца, высиженного шнгой, появлялся страшненький, но милый ихэнчик; из роговой оболочки яйца мирков – многолапая личинка, мало похожая на Далан. Госпожа штурман испытывала к яйцу в стволе хмурое недоверие – не тот цвет, потом свечение... Эш ощущала иное. В её природе была заложена нежность к яйцу, забота о будущем ребёнке. Шнги – наседки и няньки – на прародине ихэнов, Артаране, котировались ниже мужчин и женщин, но их роль в судьбе потомства была уважаема обществом, и семья без шнги считалась неполной, в брак вступали трое – жена, муж и шнга. Кроме чадолюбия, было у наседок и другое достоинство – верность. Старая ихэнская пословица гласила: «Лучше сразиться с восемью воинами, чем с середняшкой, защищающей яйцо». Шнги пережёвывали пищу для детей, и их челюсти даже мирку могли раздробить запястье. Враг, позволивший шнге вцепиться себе в шею, кричал недолго.
От чёрного эллипса в ореоле ультрафиолета исходило тяжкое, дурманящее очарование. Эш вспомнила наплывающее волнами слов притяжение, сковывающее мысли. Она испытала мучительный стыд за свою вину – она посмела ударить яйцо!.. когда? совсем недавно, словно вчера... Слова возвращались быстрым шёпотом, ускоряясь и сливаясь в хороводе звука – СОБЕРИ КУБИКИ ДАЙ МНЕ РУКУ ХОЧЕШЬ МЫ БУДЕМ ДРУЖИТЬ...
– Эш! – окрик вывел её из столбняка.
– Да, капитан?
– У тебя план главных коммуникаций. Выведи на обзор.
Экипаж плотно собрался к экрану Эш. Ствол посверкивал молниями, придавая группе вид новых исследователей преисподней, обсуждающих маршрут у врат, ведущих в безвременье.
– Я бы разбила ЦС на семь участков по числу грузовых сегментов. Замеры произведём в конце каждого участка. Разрыв следует искать там, откуда контрольный сигнал не поступит к началу ствола. Доступы к коммуникациям стандартные, то есть надо снять один блок обшивки и экран. Автоматы выполнят это за пятьдесят – пятьдесят пять минут, одновременно устанавливая тестеры на кабели. Если получится, то через час мы будем знать, где чинить. Прибавить минут двадцать на снаряжение автоматов. Максимум полтора часа.
– Приступаем.
Далан вынимала из ячеек колодки тестеров; Эш располагала их на платформе-«спине» автомата; Форт с пульта проверял, как жук-паук будет захватывать и приставлять устройство к кабелю. Ни у кого и на секунду не возникала мысль отправиться в ствол лично; почему-то куда безопаснее казалось оставаться вместе. Для верности подключили к дисплеям шлемных забрал видеосистемы автоматов – мало ли, вдруг придётся управлять роботами дистанционно.
Выставив вперёд лучи фар, жуки-пауки слаженно затопали по коридору тьмы, изредка освещаемому молниями.
– Первый участок. Семьдесят метров от входа в ствол, – отметила Эш. Лучи повернулись каждый к своей стене, замелькали манипуляторы – автоматы ни в чём не сомневались и ничего не боялись; в их конструкции не было предусмотрено узла, где бы гнездились страх и нерешительность.
– Сигнал проходит, – Далан приникла к портативному пульту.
– Второй участок. Сто сорок метров...
Минуты тянулись неспешной, упругой резиной. Лучи фар вдали вздрагивали, лапы автоматов казались тонкими, как волосы.
– Третий участок. Двести десять...
– Есть сигнал. Идёт стойко.
– Четвёртый участок, двести восемьдеся...
– Отказ правого автомата, – скрипнул Форт. – Беру на ДУ.
Замершие манипуляторы нарисовались перед ним; луч неподвижно упирался в обшивку, инструмент завис на середине движения – его головка вращалась впустую.
– Давай, хороший, давай... – уговаривал сквозь зубы Форт, понукая робота. – Работай, стервец...
Манипулятор дёрнулся, неловко ткнув инструментом в обшивку – полетели весёлые яично-жёлтые стружки.
– Они должны быть устойчивы к разрядам, – заклинала себя Эш, подключившись к автомату, двигавшемуся по левой стороне.
– Правый вышел из строя. Совсем. Нет картинки с его визоров.
– Мы его потеряли, – заметила Далан глубокомысленно. – Работа продлится дольше.
– Как твой левый?
– Занялся съёмом обшивки. Исправен.
– Подними визор и осмотрись.
Картина перед глазами повернулась, словно у Эш закружилась голова.
– Весь диапазон.
– Я знаю... Капитан!!! оно здесь!!!
Форт сдублировал картинку на себя, зажёг в глазах сеть трёхмерных координат, совместил её со зрением жука-паука и выхватил лайтинг. Чернота, сгустившаяся в зыбкое яйцо, висела почти над «спиной» автомата.