Наконец, Форт как машина был сделан для иного типа пилотирования, и переход к ручной схеме дался ему в своё время не легче хождения на руках. Счастье, что он был способным учеником, быстро схватывал и накрепко запоминал навыки.
   Летать же на «Ноахе» – всё равно, что ходить по глине в ластах, вдобавок надетых задом наперёд.
   Смена цифр – Гала и Маэкилиута вбросили в экран изменения, возникшие за минуту отсутствия Нке в кресле. Мерцающие строки понеслись слоистым светящимся бураном, в котором изгибались алые, голубые, серебряные жгуты и сгустки. Плотность сигналов много выше, чем на пассивных участках рейса. Форт приспособился к ним, поставив отдельное наблюдение на внешне постоянные слои 5 и 7.
   Шнур вздулся, вспыхнул зеленью, и утолщение метнулось сквозь слои, как пуля, пущенная из экрана. Встречный корабль, дистанция допустимая. Трассы мигали, пробивая кипящую цифровую воду.
   Сколько переменных может удержать мозг? до двухсот. Здесь больше. Действительно, в пилоты отбирают не по знатности. Сознание раскладывалось на уровни и эшелоны, время потеряло смысл и стало скоростью смены сигналов. Слаженная работа нескольких разнонаправленных гравиторов дезориентировала чувство тяготения; контроль сужен на зрение, а оно в наборе пилотских свойств Форта главным не было. Конструкторы делали ставку на непосредственное восприятие эволюций корабля с его датчиков, а без подключения к ним Форт терял до шести десятых необходимого объёма сведений. Зрением и разумом, зрением и разумом, немного руками.
   Время двигалось снаружи, вне его, вне связи глаз с экраном, а пальцев – со средствами регулировки траектории. Нет, не усталость – постепенно нарастающее несоответствие возможностей глаз и требований системы. Он находил и открывал новые резервы для анализа и удержания. Скажем, ускорение индивидуально текущего времени. Обычное свойство киборгов... Пределы перегрузки были далеко впереди, но мало-помалу приближались. Какова паспортная скорость чтения у глаз? а у глаз туанцев?.. Со всем можно свыкнуться, кроме усталости и боли. Вспомним Лугана. Уже рухнул в сон, наверное. Два встречных на разных курсах.
   – Фольт, Центральная Экуны принимает нас на дальнее наблюдение.
   – Спасибо, Гала.
   К вертящемуся в экране вареву импульсов прибавились круги, расходящиеся от белой точки. Жгуты траекторий переплелись еще гуще, их прорезали лучи планетарных корректировщиков.
   – Центральная Экуны предупреждает о сближении с объектами 21038, 47415, 11891, 02746, 00228, их координаты...
   – Принял, Гала.
   – Центральная Экуны передает нас Полярной 1. Новый расчёт подхода.
   – Что у них стряслось?
   – Подходит вне расписания правительский скорый. Мы пройдём через выброс от его скачка.
   Новый шнур сверкнул разрядом, взметнулись цифры ионизации. «Hoax», блистая бронёй корпуса, миновал облако частиц, извергнутых виртуальным порталом – в пустоте зазияла дыра запредельной тьмы и вмиг сомкнулась, оставив тающие лучи ледяного пламени.
   Смещения цифр и фигур установились на границе возможностей восприятия. Компьютеры «Ноаха» старались во славу компании, предусматривая любые перемены в полёте. Скорость замедлялась, словно масса снующих кораблей пружинила под напором грузопассажирского гиганта. А ведь, собственно, это рядовой рейс, лишённый какого-либо элемента случайности. Точнее, случайности призван исключить пилот, единственный живой модуль в коконе техники. Он выбирает и направляет.
   Форт испытал нечто вроде тошноты – и удивился. Забытое ощущение. Сбой мозга? нет, скорее сброс груды данных, засоривших память. Похоже, вскоре эти приступы станут чаще.
   «МОГУ ТЕБЯ ДУБЛИРОВАТЬ, – яркой строкой предложил Луган. – Я ВЫСПАЛСЯ».
   Надо же так потерять чувство реальности! Луган успел стряхнуть мёртвую тяжесть, накопленную за вахту, и опять готов.
   «ВОЗМОЖНО, ПОЗЖЕ, – дробно отстучал Форт. – ПОКА РЕЙС ИДЁТ БЕЗ ПРОБЛЕМ».
   «ТОГДА СКАЖЕШЬ».
   – Без малого двадцать четыре часа ведёт, – отметил капитан.
   – И ничего?
   – Скоро войдёт в очередь на посадку.
   Тошнотворные сбросы повторялись раз за разом. Форт отключил их регистрацию – не смертельно, значит, и внимания не стоит. Схема захода на Экуну рисовалась вполне ясно, но, кроме неё, в голове не было решительно ничего – одна-единственная целевая установка: «Занять место».
   – Экватор Экуна, я «Hoax». Примите координаты...
   – Раньше графика, «Hoax». Быстро летаете. У вас накладка с правительским скорым в час шестнадцать минут. Ожидайте это время. Ваша установка на внешней орбите – считывайте.
   Цифры ступенчатыми скачками замедляли бег, превращаясь в стабильную картину, где моргали группы орбитального слежения и расчёта на тяготение планеты. Гравиторы бережно стабилизировали ход, подгоняя траекторию к установкам Экватора. На миг Форту показалось, что отказало зрение – так неестественна была остановка цифрового шторма. Он – уже произвольно – выполнил сброс, и вновь накатила тошнота, незнакомая киборгам. Секунду оси глаз колебались и плавали, прежде чем он смог перевести зрачки на капитана.
   – Я сменю тебя, – просто сказал тот. Лишние шумы пролетали и гасли в ушах, постепенно слабея. Проверка моторных функций. Проверка равновесия. Здесь стабильно – значит, перегрузка касалась одной сенсорной сферы. Скверно всё-таки работать на чужой аппаратуре при ограниченных возможностях.
   – Надеюсь, Нке стало лучше?
   – Более-менее. Досрочное превращение согнёт кого угодно. Но с ним это не стоит обсуждать.
   Форт вставал с осторожностью. Шаткости нет; тем не менее мозг местами слегка зависал. Преходяще, пережить можно. Несимметричная загрузка мощностей через узкий ненормативный доступ тоже гнёт – только держись.
   – Ты неплохо заработал за две вахты, Фольт. Поздравляю. Я знаю, тебе нужны деньги.
   Капитану – одному ему на борту – было по должности известно прошлое членов экипажа. Судя по отношению к Форту остальных, с ними кэп этими знаниями не делился.
   – Если Нке случайно влетел в фазу, грех наживаться на чужой беде, – Форт подправил неустойчивое зрение. – Запишите, что в свою вахту вёл он, а я – в свою. Так будет честнее.
   Капитан изучал картинки под экраном.
   – Всегда хотел спросить – что написано на книге вашего божества?
   – Цитата. «Придите ко Мне, все трудящиеся и обременённые, и Я дам вам покой», – прочитал Форт, возможно, впервые проникнувшись смыслом строки из Матфея.
   – Заманчиво звучит, – вгляделся капитан в необычное лицо Бога эйджи. – Покой, да!.. как его не хватает порой...
   – Значит, с вахтами мы разобрались. Каждому своя.
   – С Нке тебе причитаются цветы. На Экуне они очень дороги; подождёшь до ТуаТоу?
   – Не вопрос.
   – Я напишу тебе рекомендацию о получении вида на жительство. С подачи граждан державы это решается без труда. Сможешь наниматься на туанские суда и после... срока.
   – Попробую.
   – А от себя прибавлю – нашим, летунам, – что ты звёздный.
   – Как-то двусмысленно оно звучит, это слово.
   – На планете – да, там оно ругательство. У нас – наоборот. Отдыхай, Фольт.
   Форт подвигал головой, словно таким образом мог нормализовать работу глаз. Ещё раз подступила тошнота – забитый мозг рывком вытолкнул на стирание мусор ненужных цифр. Выплыла в поле зрения запечатлённая помимо желания фраза на иконе, которую мозг изучил сотни раз. раскодировал с поддержкой словаря и перевёл в полностью осмысленный текст: «Придите ко Мне, все трудящиеся...»
   «...и Я дам вам покой».
   Форт благодарно улыбнулся пронзительно-нежным и всесострадающим глазам Бога.
   Покой. Блаженство, радостный сон, безмятежное счастье отдыха и умиротворения – все это обещал Бог-Спаситель. Спаситель от бед, горя и боли этого мира.
   Вот о чём говорила его таинственная улыбка, вот что означал его призывный жест.
   Вечный покой. Желанный покой.
   По ту сторону бытия, в небесном чертоге Милосердного, Сияющего, Величественного Бога-Вседержителя.
   Но тот, кто жив, кого несёт ураган житейских страстей, кто окунулся с головой в борение жизни – смеет ли он думать о покое?
   Только мечтать!

Часть 2
Эскорт

   Говорят, когда корабль проклят, на нём всегда появляется кто-то лишний.
Джеймс Мэтью Барри «Питер Пэн и Венди»

Блок 1

Среда, 10 января 6245 года
Станция «Скайленд-4»
 
   – За минувшие сутки у нас двести семьдесят два умерших, – безрадостным тоном доложил старший медик. – Выявлено четыреста двадцать восемь заболевших на стадии катаральной ангины; все изолированы. Тысяча семьсот сорок восемь человек на разных этапах лихорадочной стадии, из них у двухсот пяти критическое состояние. Мы не владеем ситуацией, она вышла из-под контроля.
   Собрание из главных спецов и руководства станции, именуемое чрезвычайной комиссией, слушало его речь, как панихиду. Станция «Скайленд-4», способная за год обслужить на своих причалах до трёх тысяч космических кораблей суммарной валовой вместимостью до 2, 5 гигатонн, быстро превращалась в гибрид заразного барака с моргом.
   – Мы регулярно информируем Федеральный центр инопланетных инфекций, телевидение и службы новостей... Персонал и транзитные пассажиры строго разобщены по карантинным правилам, – продолжал бубнить медик № 1. – Вентиляционные системы снаряжены стерилизующими фильтрами. Тем не менее новые случаи возникают вне зависимости от профилактических мер... Заболевают даже привитые; это более чем странно, потому что вакцина...
   – Ваши предложения? – перебил врача начальник станции; как и многие, он лично отсутствовал на совещании, довольствуясь селекторной связью. Точнее, он забаррикадировался в кабинете.
   – Автоматический корабль-торпеда с грузом иммуноглобулина ожидается прибытием завтра, в 07.20, и везёт тридцать тысяч доз. Клипер-курьер с бригадой инфекционистов отстаёт от автомата на двадцать два часа.
   – То есть вы не имеете, что предложить комиссии?
   – Наши возможности исчерпаны. Медблок не рассчитан на такое количество больных. Мы используем все помещения, пригодные по режимным требованиям.
   – Никакой госбюджет не в силах постоянно держать на станции роту медиков и склад лекарств, – подал голос Сато, комиссар службы безопасности «Скайленд-4».
   От его нежного голоса лицо начальника станции дивно преобразилось, словно ему поднесли блюдо живых стоножек и сказали: «Надо съесть».
   Сато сослали на «Скайленд» из главка федеральной безопаски за вопиюще нестандартный образ мыслей. Он там всех шокировал своим длинным кафтаном зелёного бархата, белыми волосами ниже плеч, синими ресницами и алым маникюром. Мы-де живём в свободном мире, и если не обязаны носить мундир, то можем надевать, что в голову взбредёт. Мало того – Сато стойко воображал, что он не землянин, а туанец. Это дало повод заподозрить его в нелояльности и со свистом вышвырнуть на объект, висящий в пустоте вдали от обитаемых планет. Как компромиссный вариант, Сато предлагали удалить часть мозга и заменить её микрочипом, корригирующим раздвоение личности, но он возмущённо отказался – «Я кадровый офицер, моё самосознание, мои нрава» и т. д. – вот и вылетел с престижного места.
   Ладно бы комиссар один здесь так чудил. В замкнутом коллективе, дуреющем от скуки в угаре однообразной работы, такой павлин необходим хотя бы как мишень для острот. Но Сато недолго вздыхал в одиночестве – наворковав тысячи на полторы бассов по межпланетной связи, он поочерёдно выкликал сюда пятерых таких же сдвинутых. Начальник руками всплеснуть не успел, как служба безопасности стала состоять из гермафродитов, томно мяукающих меж собой по-туански. Казённое жильё Сато превратилось в салон, где эти промежуточные существа возлежали на туанских диванах, смотрели туанские мультфильмы, читали вслух стихи и биографии монархов ТуаТоу и крохотными ложечками ели туанские кушанья.
   Начальник на своей шкуре убедился в том, что люди знали до него несколько тысячелетий – стоит в штате завестись одному-единственному «гномосексуалисту», как он наводнит учреждение себе подобными. Не раз он вызывал Сато в кабинет, чтобы поставить ему на вид возмутительное поведение безопасников, но добился лишь того, что между ним и комиссаром стали подозревать любовную связь (от одних этих слухов можно было взбеситься), а Сато, обрисовывая губы жемчужно-лиловой помадой, жаловался своим сотрудникам: «Ах, эти натуралы, эти нормалы – как же они нетерпимы и несносны!»
   В общем, комиссар много чего позволял себе, но дальше ссылать его было некуда, а отрешить Сато от должности не позволяла квалификация – как ни крути, специалистом он был первоклассным. Так он и жил на «Скайленде», распространяя вокруг себя тлетворно-сладкий яд извращённой и чуждой культуры туанской империи.
   На собрании Сато расположился в отдалении от остальных, перебирая белыми холёными руками самоцветы на невидимой мононити. Синие ресницы его мерно взмахивали крыльями, нарисованные брови на лице-маске не шевелились.
   – Я бы рекомендовал, – продолжил он, искусно выдержав паузу, вызванную его неприятной фразой, – вернуться к документу, известному присутствующим как «завещание Мерфанда».
   Документ был известен комиссии с понедельника, и вытащил его на свет всё тот же пронырливый Сато. Но за минувшие 48 часов обстановка так усложнилась, что больше приходилось думать о собственном завещании, о запрете на вылет со станции, о родных и близких, страдающих где-то в межзвёздной дали, но никак не о последней воле какого-то проезжего пассажира, выраженной в лихорадочный период болезни. Старший медик уже высказался в том смысле, что умерший Кэн Мерфанд при жизни состоял в эзотерической секте и даже возглавлял общину, что никак не свидетельствует о твёрдом душевном здоровье, а при явлениях нейротоксикоза такой неуравновешенный человек способен написать любую чушь.
   Сато, напротив, полагал, что для умирающего – а Мерфанд был одним из семнадцати, скончавшихся в воскресенье – Учитель Кэн продемонстрировал редкое хладнокровие и ясность мысли.
   – Я позволю себе выборочно процитировать. Итак: «Мойбагаж опасен для всех. То, что он вывезен с Арконды на законном основании, не должно вводить вас в заблуждение. Это материальный феномен с огромным внечувственным потенциалом. Он развивается во времени и всё активней действует на окружающее зловещим образом. Защититься от него вы не сможете. Я сам стал его жертвой, и многие последуют за мной, если вы не исполните это завещание. Багаж должен быть немедленно доставлен на орбиту Нортии. Мой труп обязательно должен сопровождать багаж; и то, и другое следует сбросить на планету».
   – Бред, – резко ответил начальник. – Мы уже слышали это, комиссар. По вашему настоянию мы вскрыли багаж и нашли там только камни.
   Сато кивнул – он тоже наблюдал, как дистант в герметичной камере открывает ящик и манипуляторами извлекает бурые осколки. Он же сам и управлял дистантом.
   – Вернее, обломки одного камня, общим весом около пятидесяти семи килограммов.
   – Они не радиоактивны, химически инертны и не заражены ничем биологическим. Мы их продезинфицировали.
   – Я обращаю ваше внимание на слово «феномен», упомянутое в завещании, – ровным голосом настаивал Сато. – Из-за феноменов в 6219 году Арконда была закрыта кордоном «Серебряное кольцо», но это не отменило того, что люди там, побыв на выходе чёрной породы, называемом «дисс», становятся оборотнями. Другие люди по неясным причинам приобретают ярко выраженные свойства энергетических вампиров. Не все феномены Арконды достаточно изучены... а у нас уже четыреста пятьдесят трупов, и скоро их станет больше. Любой из нас может оказаться в их числе.
   – Багаж не заразен, – повысил тон начальник.
   – А инфекция распространяется, несмотря на карантин, фильтры и прививки. В прошлом это называли колдовским напущением. От этого не экранируешься. Я повторяю, что аркондские феномены мало изучены. И напоминаю – на Арконде реально встречаются призраки умерших. Наяву, средь бела дня. По-моему, довод достаточно убедительный, чтобы отнестись к завещанию Мерфанда со всей серьёзностью.
   – Хорошо, мы заложим багаж в беспилотный катер и отстрелим его в космос.
   – Боюсь, этого будет мало. Феномены – хитрые вещи; они имеют склонность возвращаться, если их неправильно захоронили. Катер могут подобрать чистильщики трасс, перехватить нелегалы, и всё начнётся вновь.
   – Тогда подготовьте обоснованные рекомендации и представьте их мне, – начальник жаждал избавиться от докучного Сато. – Начните прямо сейчас. Ради такого дела я разрешаю вам прервать участие в совещании.
   На коммерческой транзитной станции эпидемия опаснейшей инфекции, персонал и пассажиры на грани паники, катастрофически нарастают убытки, репутация «Скайленда» трещит по швам – а этот крашеный лезет со своими каменьями!.. Он бы ещё будильник Мерфанда упомянул, идущий задом наперёд! Артефакты, феномены, оборотни! чего только не наслушаешься от перевёртыша!.. «Диверсия исключается», – и всё это с апломбом, гордо, независимо!
   Сато откланялся и плывущей походкой туанца покинул воняющий дезинфекцией конференц-зал.
   У себя в кабинете он не был столь сдержан и вежлив. Со своими парнями можно быть откровенным.
   – Сборище кретинов, – швырнул он ожерелье на стол. – У тех, кто хоть сколько-нибудь соображает, при слове «Арконда» должны уши вставать дыбом, а эти раззявы ждут, когда привезут иммуноглобулин. Кто им обещал, что он подействует?!
   – Медики определили, что штамм вируса известный, – заметил Дорифор, первый помощник комиссара, хмурый брюнет с азиатскими чертами лица. – По их классификации он обозначается как ALM 96/134-02. Не мутант.
   – Давно ли штамм научился проникать сквозь фильтры? – осёк его Сато. – Оставить эту версию. Забыть! Дайте мне что-нибудь, я это изуродую. Хоть карандаш!
   И карандаш поплатился за тупость начальника станции.
   – Сейчас я раскодирую сейф и достану свой допуск, – пообещал неизвестно кому Сато. – Видит Бог, я зря так долго медлил. Пора! А вы готовьтесь составлять отчёт о том, как я превысил свои особые полномочия.
   Его приближённые псевдотуанцы одобрительно закивали. Лидер принял решение – интересно, какое?
   – Инструкции здесь, – Сато хлопнул ладонью по копии завещания Мерфанда. – Если гуру говорит: «Делай!», следует делать без раздумий. Задача– навсегда удалить багаж со станции, причём так, чтобы нас потом не обвинили в перерасходе средств.
   – Дешёвое судно, – предложил Дорифор. – Очень дешёвое. Судно, которое дороже демонтировать, чем ликвидировать.
   – Но с хорошим автопилотом, – прибавил второй помощник, Диадумен – сухопарый, прогонистый малый, мастер сетевой и компьютерной разведки.
   – Отпадает, – встряхнул белой гривой Сато. – Я не хочу полагаться на приборы с их неисправностями.
   – Дистанционное ведение, – не отступал Диадумен.
   – Нет! Управление со станции, где бушует мор, ненадёжно.
   – Но экипаж рядом с багажом заболеет еще вернее, чем здесь.
   – Значит, он не должен заболеть. Пусть корабль поведут те, кто невосприимчив к инфекции. То есть не люди. Не земляне. Подыщите таких – чужих, но с навыками косменов. Ищите быстро! У нас есть паспортная база данных на всех, находящихся на станции. Найдите сегодня же! Здесь тысячи транзитников, обязательно кто-то отыщется!
   – Мы можем предложить им хорошую плату. Фонд службы безопасности предусматривает подобные расходы...
   – Обещайте что угодно. Аванс – сейчас, основная часть – по возвращении. И вот что ещё – характер груза не указывать. Просто пилотирование рухляди на помойку. К «Скайленду» пристыковано пять-шесть таких развалин; владельцы будут вне себя от радости, если правительство возьмёт на себя заботу по избавлению их от хлама.
   Успокоившись и поиграв пальцами, Сато тихо добавил:
   – Я хочу гарантий. Я обожаю гарантии. Я должен быть абсолютно уверен, что этот ящик с битым камнем не вернётся ни при каких обстоятельствах. Позаботьтесь об этом, мальчики.

Блок 2

   Инфекция, охватившая «Скайленд-4», носила певучее имя «фэл». Давно оторвавшись от латинского названия эриданской лимфатической лихорадки, эта аббревиатура была легко воспринята сообществом одиннадцати вышедших в космос разумных видов и вплелась в то тарабарское наречие, на котором эти одиннадцать общались без посредства лингвоука.
   Четырём видам разумных острозаразный фэл грозил смертью в 20-35 процентах случаев; при этом бинджи, ньягонцы и яунджи были точно уверены, что фэл внесли в мир эйджи, то есть земляне – они осваивали Эридан и вытащили вирус с планеты.
   Словечко прижилось ещё и потому, что мир одиннадцати стремился сокращать и упрощать слова до одного слога. В этом стремлении, как и во многом другом, лидировали имперские туанцы, создавшие параллельно своему музыкально красивому языку второй, так называемый «моторный», где слова напоминали икоту – «от», «шлок», «клик». Фэл вписался в семью жаргонных слов-обрубков как равный.
   Вот только слушали и произносили его короткое имя со страхом. Когда станционная радиосеть сообщала: «На объекте фэл», настроение у всех падало до нуля, а связь станции с остальным миром раскалялась в дым. Отложенные (порой навсегда) встречи, упущенная из-за опоздания выгода, бешеные переговоры со страховой компанией, слёзы и успокоительные уверения, признания в любви (нередко последние) – всё звучало криком и навзрыд.
   Потом боль в горле. Далее озноб и резкий подъём температуры. Боли в мышцах, раскалывающая головная боль. Если повезёт пережить лихорадку, следом набухают все лимфатические узлы и падает иммунитет – отсюда пневмонии и прочие страдания незащищённого организма. Выжившие месяцами не могут собрать мысли в кучу, минут пять несут ложку в рот и не в состоянии прочесть трёх строк, чтобы не заломило глаза.
   Станция, где вспыхнул фэл, выбрасывает чёрный флаг и запирается от мира наглухо, допуская на борт лишь медицинские бригады. На кораблях повседневной одеждой становится скафандр. Боясь друг друга, малейшего чиха в свою сторону, люди начинают с уважением и надеждой относиться к роботам – неуязвимые для фэл, неутомимые, только они могут оказывать помощь круглые сутки и принять управление судном. Бывало, что корабль доходил до места назначения с экипажем мертвецов, и киборги холодно докладывали о произошедшем ситуационной комиссии, а затем скачивали расследователям память, полную ужасающих подробностей и невыносимых картин.
   По документам Форт являлся артоном. Поэтому неделю назад, когда объявили карантин, он предложил администрации «Скайленд-4» свои услуги. Он обладал некоторыми навыками доврачебной помощи и вполне годился в волонтёры. Его предложение охотно приняли.
   Сцены истерических припадков, буйства и неудержимого страха угнетали его. И странно было без опаски расхаживать по тому царству смерти, какое представлял собой импровизированный госпиталь. Болезнь царила в воздухе, пряталась в пыли; Форт бился с ней, обеззараживая помещения. Но это была чужая смерть; она липла к нему, проникала в воздуховоды – и отступала, встретив вместо податливых миндалин жёсткие кольца из углепластика.
   Поздно вечером в среду 10 января (ох и скверные выдались на «Скайленде» рождественские каникулы!..) его пригласили в транспортную контору станции. Он немного удивился; обработался с ног до головы, промыл волосы тем, чем оттирают унитазы, подышал газом – словно красотка освежает рот перед свиданием – и пошёл, чистый и безвредный.
   Можно было сразу догадаться, о чём пойдёт речь. Станция в жутком простое, по деньгам сплошной провал, сменные экипажи кукуют в изоляции, прислушиваясь к першению в горле. Корабли стоят, грузы не ходят. Одна заправка грузовиков на внешних узлах; это не бизнес, а мелкая торговля.
   Агент, беседовавший с Фортом, сидел неловко, словно на гвозде; массивный респиратор с торчащими врозь глот-патронами делал его похожим на монстра из неведомого мира, а ярко-жёлтая наклейка «Я защищен от инфекций фирмой „ForarkoMedicalниже переносицы выглядела по-клоунски смешно. Но агенту было не до своего облика и не до шуток – в отличие от сидевшего напротив человека. Впрочем, человеком его визави можно было считать лишь по внешности, факту наличия разума и согласно Конвенции о правах лиц с искусственным телом.
   – Пятнадцать тысяч, – повторил свою цену Форт.
   – Девять, – предложил агент.
   – Четырнадцать пятьсот, – сжалился Форт. – А может быть, у вас на примете есть ещё один артон с дипломом пилота? если да – тогда я за вас спокоен, и до свидания. Я ведь прибыл на «Скайленд» не затем, чтобы капитанить эскортную команду. Здесь можно дёшево купить орбитальный флаер за наличные...