Страница:
– Ну не надо, – успокаивающе сказала медсестра. – Всё образуется. Зачем так переживать-то, Лукич?… Что сделано, то сделано.
– Может, и так.
– Ты чего? – спросила медсестра. – Спи дальше.
– Курить хочется. Да и познабливает чего-то. Может, я зря поел?…
– Брось болтать глупости. А если курить хочется, то сходи по быстрому, я разрешаю. Лукич спит, я пока дежурю.
– Спасибо. Вы меня просто спасли. Вот только где взять сигарету?… – в пространство спросил он. – На вахте, наверное, все спят…
– Давай я с тобой схожу, что ли, – проговорила Надежда Михайловна. – Как думаешь, не проснётся он за пять минут?
– Наверное, не проснётся, – с сомнением сказал Пятый.
– Ладно, мы скоренько. Пойдём.
Они встали у окна, Надежда Михайловна вытащила из кармана пачку “Явы”, вынула сигарету для себя и протянула сигареты Пятому.
– Вы курите? – удивился Пятый. – Я и не думал…
– Нашёл тоже ангела небесного, – усмехнулась она. – Курю. Давно.
– Понятно, – Пятый повернулся к окну, посмотрел в холодную черноту за стёклами. – Мы, наверное, представляем собой жалкое зрелище, правда?…
– Правда, – ответила она. Надежда Михайловна курила совсем не по-женски, держа сигарету огоньком в ладонь. – Но это, как мне кажется, не ваша заслуга. Я права?
– Нет, – коротко ответил Пятый.
– Знаешь, я хотела спросить кое-что. Вы с Лином говорили про ваш сон. Я запомнила одно слово – “арги”. Хотела спросить – кто это такие?
– Для чего вам это нужно? – спросил Пятый.
– Честно?
– Если можно.
– Для отчёта, – вздохнула она. – Мы же каждый день пишем отчёты, если работаем с… прости, не могу сказать, но я… у меня спросят.
– Вы пишите на кассету или на бумаге? – спросил Пятый, мучительно вспоминая, какие ещё носители информации тут существуют. Но кроме бумаги и магнитной ленты ничего не вспомнил.
– Да Бог с тобой, милый! Какие кассеты!… Всё пишем. Говорят, бумага стерпит. Да что тут поделаешь? Положено. Мы люди подневольные.
– Жалко, – сказал Пятый. – Я-то думал, что мы тут одни такие… Давайте, пишите. Есть на чём?
– Я принесу. И Лина проверю заодно.
Она вернулась быстро, принесла несколько листов, шариковую ручку и планшет. Пятый всё ещё курил.
– Ну что там? – спросил он.
– Спит. Давай, диктуй.
– Так… Арги – крупные рептилии, хищники, внешне напоминают ихтиозавров, но могут выходить на сушу… агрессивны, опасны для человека. Что ещё?…
– Да хватит, наверное, – сказала Надежда Михайловна.
– Дайте, я посмотрю, – Пятый взял у неё листок, скользнул по нему взглядом. Потом поднял с подоконника ручку и приписал внизу листа: “С моих слов записано верно. Номер пять, “тим” номер восемь, предприятие номер три”. Он писал крупными печатными буквами, немного странными – “е” перевёрнутое, гротескное, “л” и “м” имели непривычно вытянутые вверх добавления – палочки перед каждой буквой, соединенные с начальными штрихами… Надежда Михайловна с удивление посмотрела на эту приписку.
– Откуда ты это взял? – спросила она. – Я имею в виду форму…
– Я как-то побывал в отделении милиции, – ответил Пятый.
– Понятно.
– Там всё обошлось, – сказал Пятый. – К счастью. Я не ожидал, что я так легко отделаюсь.
Он прислонился виском к холодному стеклу, закусил губу. Надежда Михайловна смотрела на него с любопытством, изучая. Он это видел, но ему, вероятно, было всё равно. Кстати, ни он сам, ни Лин, не вызывали у Надежды Михайловны какого бы то ни было сочувствия. Они были слишком странными, всё, с её точки зрения, выдавало в них чужаков, но она по многолетней привычке выполняла свою работу, не сильно задумываясь о том, для кого или для чего это надо. Те слова, что она говорила для Лукича, были просто принятой формой для обозначения стандартного сочувствия, внешнего проявления, которое ничего в себе, по сути дела, не несло.
– Слушай, может стул тебе принести? – спросила она. – Посидел бы тут, покурил, почитал. Если не спиться…
– Не стоит, я сейчас пойду, – ответил Пятый. Поднял голову, поглядел на Надежду Михайловну. Тяжёлые волосы упали на глаза, он отвёл их ладонью, медленно, словно через силу. Странный. Непривычный. Поэтому – потенциально опасный. По крайней мере, ей так кажется. Смешная, ей Богу!… Он посмотрел на приоткрытую дверь в комнату, на светлое пятно в тёмном коридоре, потом перевёл взгляд на медсестру. Зрачок, только что превратившийся в тоненькую щёлку, снова стал расширяться.
– И вы меня боитесь, – констатировал Пятый. – Почему?
– Да не боюсь я, – натянуто усмехнулась она. – Просто… как бы это сказать…
– Да что там, – Пятый снова отвернулся. – Вы не первая. Хоть отвращения не вызываю – и на том спасибо.
– Ты вёл себя… прямо как нормальный человек, понимаешь? – сказала она. – Я не раз видела, как люди переживают, когда у них такая же беда. Совсем, как они. А теперь, как другу твоему полегче стало…
– Мой друг – точно такой же, как я. Понимаете вы это? – Пятый отошёл от окна, с мольбой посмотрел на медсестру. – Я не хотел бы, чтобы между нами, хотя бы в эти дни, пока Лин… пока ему настолько плохо… чтобы между нами стояло это непонимание и неприятие. Я вас очень прошу – не принимайте преждевременных решений, не оценивайте нас так…
– Как? – спросила она.
– Как чужаков, способных на что-то плохое. Я понимаю, что выгляжу… с вашей точки зрения, несколько непривычно, но я в этом не виноват.
– Не переживай, хорошо? – медсестра уже овладела собой, собралась. Нет, в самом-то деле, может, он прав? Что ей показалось странным?… Волосы? Ну да, густые очень, хорошие в принципе. Только прямые и чёрные, а она в юности приходила в восторг от вьющихся светлых. Глаза? Да, тут ничего не поделаешь – глаза сильно подкачали. Пугают. Чёрные, зрачок этот мерзкий. Как у кошки или у чёрта. Вот только мольба в этих страшных глазах – человеческая. И мука – тоже. И боль… Лицо? За такой худобой и не разберёшь, что там в лице не так. Кстати, у Лина это “что-то” тоже присутствует. Она вдруг поняла – что. Слишком скулы высокие. И нет этой мужской угловатости, грубости. А она не привыкла к таким лицам, почти бесполым – не поймёшь, мужик или баба, бороды-то у них нет… Вот, точно! Бороды не растут. Тоже неправильно. Много всего…
– Простите, – тихо сказал он. Опустил взгляд. Привычно, покорно. Плечи ссутулились, несколько прядей сильно поседевших волос снова скрыли лицо. – Я не хотел поднимать эту тему. Это случайность. Я пойду…
– Иди ложись спать, – попросила она. – Лукич рассердится.
– Он не узнает. Я хочу побыть один. Вы не возражаете?
– Возражаю, я же уже сказала. Пойдём, ладно?
– Хорошо, – согласился он. Опустил голову ещё ниже, схватился за подоконник, несколько раз глубоко вздохнул. – Простите… я сейчас…
– Идём.
– Алексей Лукич, – позвал Пятый, – мне вставать?
– Проснулся? – Лукич закрыл тетрадь, подошёл к Пятому. – Как спал-то?
– Неважно, – признался Пятый. – Устал ещё больше, чем было…
– Реакция, – ответил Лукич, пожав плечами. – Полежи ещё, если хочешь.
– Я не знаю… А как Лин? Если он без меня, то…
– То всё лучше, чем с тобой. И не выпендривается, и ест хорошо. Надя, как там? Поел?
– Всё до крошки. Лин, вон смотри, Пятый проснулся, – позвала Надежда Михайловна. – Как думаешь – вставать ему, или ещё полежать?
– Пусть лежит… Пятый… – позвал Лин. Пятый сел на постели, с тревогой посмотрел на друга. – Не спишь?…
– Нет. Я сейчас, Лин, сейчас встану и…
– Не надо… отдыхай… пожалуйста… – попросил Лин. – Алексей Лукич… вы посмотрите, на кого… он похож… не разрешайте ему…
– На кого похож… – проворчал Лукич. – Так смерть рисуют, вот на что он похож. Всё, Пятый. Это вопрос решённый. Сегодня ты лежишь.
Два раза предлагать не пришлось – Пятый обессилено опустился на подушку и закрыл глаза. Через минуту он уже спал.
– Зачем он так… себя довёл… – прошептал Лин. – Если бы я… мог… хоть как-то…
– Рыжий, ты не по делу думаешь, – с упрёком сказал Лукич. – Ты бы придумал, как нам его сутки в кровати удержать – это было бы дело. А то… казниться-то и плакаться любой может. Мысли есть?
– Нет… пока нет… я постараюсь… – Лин поморщился, вздохнул. – Попробую…
– Ты пока тоже поспи, а то через час приедет Гершелевич. И будут тебя мурыжить часа два, не меньше. Правда, есть и хорошие моменты. К примеру, трубку могут снять. По крайней мере, я считаю, что можно.
– Господи… какую?… – с надеждой спросил Лин.
– Канюлю. Хоть говорить сможешь получше.
– А шунт?…
– А шунт нельзя. И про то, что полежать охота, тоже можешь не заикаться. Терпи. Вены тоже пока плохие, поэтому катетер оставят.
– Катетер… это нормально… больно немного… но терпимо… вот шунт…
– Ты дурной, что ли? Я же сказал – нельзя.
…Сменная бригада приехала через полтора часа. Эдуард Гершелевич первым делом осмотрел Пятого, сказал, что с такими симптомами впору везти на базу, и что нечего было распускать – сами виноваты. Сильнейшее переутомление, нервный срыв, голодовка. Со всеми проистекающими оттуда последствиями. В общем, ни о каких “вставать” и речи не может идти – опасно. Лежать, спать, если проснётся – кормить понемножку, желательно – тоже лёжа.
– А это почему? – удивился Лукич.
– Сердце не выдержит. Чуть перегрузишь – и привет. Ты ему сейчас “буку” покажешь или наорёшь на него – ему этого хватит. Понял?
– И долго ему лежать?
– Хорошо бы недельку. Но минимум – три дня. И вот ещё что, Лукич. Постарайся впредь не позволять ему загонять себя до такой степени. Он это умеет очень хорошо, просто мастерски умеет, не спорю, но… Я понимаю, что тут некому следить было, что все были сильно заняты Лином. Что постоянного фельдшера пока что нет. Что вы все тоже устали. Но если он помрёт у вас на глазах от переутомления – это вам, да и мне, с рук просто так не сойдёт. Это – приговор. Последи.
– Постарайся найти сюда фельдшера. Иначе твой прогноз, Эдик, и впрямь может сбыться. Только не с моим участием, а…
– Я тебя понял. Ищем, но ты сам знаешь – кого попало не возьмут. Проверяю ту бабёнку, что сейчас сидит на первом с тобой, но ей до этой работы – как от земли до неба.
– Валя?… – с сомнением протянул Лукич. – А что?… Она бы справилась. Вполне потянула бы. Я буду её рекомендовать.
– Смотри, у себя от сердца отрываешь, – пожал плечами Эдуард Гершелевич. – Впрочем, как бы то ни было, до того, как тут появится свой фельдшер пройдёт как минимум год. И этот год надо выдержать. Желательно – без эксцессов. Понятно?
– Понятно. Сердечное ему колоть?
– Коли конечно. И витамины коли. И транквилизаторы, чтобы сильно не рыпался. Пошли посмотрим, как там рыжий. Заскучал небось…
Лин встретил их улыбкой, правда она получалась пока немного жалкая, но всё лучше, чем ничего. Эдуард Гершелевич улыбнулся в ответ, присел на край кровати.
– Как дела? – спросил он. – Ожил?
Лин кивнул.
– Это хорошо. Боялись мы, дружок. Ты так больше не делай, не пугай нас.
– А что… я сделал?… – не понял Лин.
– Помирать ты собрался. Постарайся впредь не попадаться. Ни мне, ни Лукичу. На этот раз пронесло, слава Богу.
– Хорошо…
– Так, ладно. Лирику оставим на “после чая”. Лукич, что ты хотел предложить?
– Давай канюлю снимем. Он замучался с ней совсем. Пожалей человека.
– Жалей тут вас всех… надоели! Ладно. Готовь заморозку, а я пока шовный достану.
Через двадцать минут Лину наложили на шею последний шов и Эдуард Гершелевич отправился мыть руки. Алексей Лукич забинтовал Лину горло и спросил:
– Доволен?
Лин кивнул – говорить пока что было нельзя. Показал глазами на шунт, с мольбой посмотрел на Лукича.
– Эдик, – позвал тот. – Он ещё про шунт много всего приятного говорил.
– Рыжий, и не мечтай, – отрезал старый хирург. – Ещё две недели.
Лин тихонько застонал сквозь стиснутые зубы.
– Понимаю. Но ничем помочь не могу. Терпи.
– Что я и говорил, – заметил Лукич. – А он не верил.
– Он хороший, но настырный… Всё будет в порядке, Лин. Я тебе обещаю.
Он встал с кровати, натянул штаны, одел балахон. Подошёл к Лину, сел рядом с ним на стул, дотронулся до руки, поправил сползшие подушки. Руки у Лина были тёплыми. Он хорошо дышал, ровно, спокойно. Выбрался. Господи, спасибо тебе… спасибо от недостойного. Спасибо за то, что не дал перейти ту грань, за которой уже ничего не имеет значения – ни раны, ни голод, ни усталость. Если бы Лин умер, для Пятого исчезло бы всё, что он знал. И некому бы было напомнить о том, что было раньше. Спасибо, Господи. Не отнял, простил. На этот раз простил…
Пятый глубоко вздохнул, встал со стула и вышел из комнаты. И тут же его поймал Володя, врач из второй бригады.
– Ты куда? – с ужасом в голосе спросил он.
– Я? – удивился Пятый. – Простите, но… я должен докладывать о каждом шаге, что ли?
– Должен. Куда тебя понесло?
– Вообще-то в туалет, – шепотом сказал Пятый. – Я не могу понять – что тут такого? Почему…
– Немедленно в постель!
– Да вы что – с ума тут все посходили, что ли? – Пятый покрутил пальцем у виска. – Я что – не имею права…
– Тебя утром хотели везти на базу, об этом ты знаешь?
– Это ещё почему?
– Потому, что Эдуард тебя посмотрел и сказал, что ты еле живой. Тебе полагается лежать в лёжку трое суток.
– Но при чём тут…
– Пошли обратно.
– Уйдите с дороги!
– Хорошо, пошли. Только вместе со мной и потихонечку, – согласился Володя. – Если тебе меня не жалко, то пошли.
– Чем он это мотивировал? – спросил Пятый по дороге. Идти и в самом деле было тяжеловато, но не настолько тяжело, как это бывало с “тиме” или в зале. Вполне терпимо.
– Он сказал, что ты переутомился и что если тебя не прикрутить на трое суток к койке ремнями, ты можешь отдать концы. Про стресс говорил. И про недоедание. И вообще, мы обратно сегодня пойдём?
– Минуту подождите. А то мы с вашим темпом, Володя, дойти никак не можем, – со вздохом сказал Пятый. Его раздражало общество врача, но послать его куда подальше он не мог. Из-за Лина. – Подождите минутку.
Володя отстал только тогда, когда Пятый снова лёг на койку. Лин к тому времени проснулся и молча наблюдал за происходящим.
– Пятый, поесть тебе принести? – спросил Володя. – Ужин сегодня хороший, мы-то все поели, а ты проспал. Там твоя порция дожидается.
– Я мог бы и сам пойти и поесть, – спокойно сказал Пятый. – Я чувствую себя совершенно нормально. Правда.
– Вы не верьте… – тихо сказал Лин. – Сказали, чтобы он лежал… Врачи же лучше знают?…
– Согласен. Пятый, пойми, это – для твоего же блага. Тебе же не зла желают, а только хорошего.
– Я понимаю, – ответил Пятый. – Только лежать мне совершенно не хочется.
– А как же, – вздохнул врач. – Только это распоряжение не я отдавал. Потом сам со стариками разбирайся.
– Я разберусь, – пообещал Пятый. Он лёг на кровать поверх одеяла и с вызовом посмотрел на врача. – Устраивает?
– Нет, – ответил тот. – Так не положено.
– Могу перевернуться на какую-нибудь другую сторону.
Лин тихо засмеялся.
– Что вам не нравится? – спросил Пятый. – Я лежу, никуда идти не собираюсь. Опять что-то не так?
– Пятый, ну хватит, – попросил Володя. – Ты для кого этот цирк устраиваешь? Для меня? Так мне он не нужен.
– Для Лина, – пояснил Пятый. – Ему полезно немного поразвлечься. А то заскучает ещё ненароком – что я потом буду делать?…
– Не дадут ему поскучать, – ответил врач. – Его скоро возьмут в оборот, вот увидишь.
– Замолчи и послушай, – приказал тот. – Оперировали его десять суток назад. Мы просто обязаны проверить, что там и как. Так что не возражай.
– Но…
– Без “но”, – отрезал старый хирург. – Нельзя же столько времени прибывать в неведении. Тем более, что это не так долго, как тебе может показаться. А тебе ехать нельзя ни в коем случае – я всё ещё побаиваюсь за тебя. То есть с сердцем у тебя всё почти нормально, но вот с нервами… Так что сиди тут.
…Этот разговор происходил в коридоре перед медпунктом, в некотором отдалении от двери – чтобы не слышал Лин. Оба старика – и Алексей Лукич, и Эдуард Гершелевич – сошлись на том, что Лина нужно свозить на рентген. На первое предприятие, благо там была установка. Не прозванивая на “трёшку” они вызвали из города рентгенолога, а сами поехали за Лином. И наткнулись на препятствие – Пятый был категорически против поездки.
– Я не понимаю, зачем вам это нужно. То есть, не зачем вам это нужно вообще, а зачем вам это нужно сейчас, – сказал Пятый под конец разговора. Он явно сдался, но всё же пытался найти хоть какое-то объяснение происходящему. Лин воспринял идею хотя и насторожено, но всё же более спокойно, чем Пятый.
– Сиди тут, – приказал Лукич Пятому. – Никуда мы не пропадём, не волнуйся. И с Лином ничего плохого не случится. Подумаешь, снимки сделать, велика важность. В конце-то концов, его этот шунт довёл уже по самое не могу. Может, его скоро можно будет снять.
После того, как они уехали, Пятый встал на бессрочную вахту подле окна. Он волновался с каждым часом всё больше и больше. Ему всё не нравилось – и то, что Лина, которому всё ещё нельзя было лежать, вынесли на стуле; и что они взяли с собой только два одеяла; и что их всё ещё нет, а прошло уже почти четыре часа, и что…
Наконец, когда Пятый уже стал потихонечку собираться биться головой о стену, на дороге показался “УАЗ”. Который ехал очень-очень медленно. Пятый бросился вниз, остановился у проходной (его бы всё равно не пропустили, а рисковать и выходить принятым у него и у Лина способом, он не хотел), до боли сжал кулаки и прислушался.
– Уже почти пришли… ну потерпи, рыжий… хватит, я сказал!…
Дверь открылась. Двое охранников тащили стул, на котором, опустив низко голову, сидел Лин, затем вошли врачи.
– Ребят, не уроните, – попросил Лукич. – Наверх, в медпункт… Пятый, ты здесь?
– Да.
– Пока они ждут лифт, пойди, поправь постель, – распорядился Лукич. – Эдик, это что-то!… Ты согласен?
– Лёша, не травите мине душу, как говорят в Одессе, – сквозь смех ответил Эдуард Гершелевич. – Нонсенс, право слово…
– Что случилось? – спросил Пятый, останавливаясь.
– Иди, стели, – поморщился Лукич. – Потом расскажем.
Когда Лина, наконец, устроили, Пятый подошёл к нему, спросил:
– Лин, ну как?…
Лин посмотрел на Пятого, взгляд его был совершенно измученным, губы потрескались и пересохли, их обметало лихорадкой.
– Кошмар… – прошептал Лин. – Если бы я знал…
– Попить принести? – спросил Пятый. Лин кивнул.
– Никаких “попить”, – отрезал Лукич. – Пить и есть – после уколов. И не раньше, чем через час.
– Так что случилось? – спросил Пятый.
– Да ничего особенного… поначалу. Приехали. Ну, тоже конечно, не сахар, но… нормально. Но потом!… Как всегда у нас в стране: то плёнки нет, то снимок не вышел, то аппарат барахлит. Рыжий уже поустал, а прилечь… ну, не прилечь, а присесть нормально, так, чтобы кровать или кушетка была, просто негде. Сам на столе ночую. Пока ждали, пока снимки сохли, пока смотрели… устал ещё сильнее. Так, Лин?
– Так, – ответил Лин. – Я же не…
– Я так и понял. Ну и вот. После того, как всё это кончилось, мы поехали сюда. И по дороге Лина пробрало…
– В смысле? – не понял Пятый.
– Он стал стонать на каждой кочке и рытвине. Причём с каждой ямой громкость потихонечку повышал. Водитель наш сегодняшней, Серёжка, парень добрый, совесть у него есть, стал нашего Лина жалеть. А пожалеть он мог одним только способом – ехать помедленнее. Так мы и ехали – где двадцать пять километров в час, где тридцать… И вместо получаса мы тащились полтора.
Пятый покачал головой и посмотрел на Лина. С тревогой.
– Лин, ты как сейчас? – спросил он.
– Да уже получше, – ответил тот. – Только очень… хочется пить… я же весь день… не пил… ну дайте… хоть чай…
– Хорошо, сейчас дадим, – смилостивился Лукич. – Не тошнит тебя?
– Нет… – Лин посмотрел на Пятого умоляющим взглядом. – Я же говорил, что… не тошнит…
– Алексей Лукич, что там было на снимках? – поинтересовался Пятый. Он сел рядом с Лином на кровать и отдал тому чашку с холодным чаем. Руки Лина слушались неважно, так что чашку приходилось придерживать.
– Да всё ничего. Могло бы быть лучше, но, учитывая его общее состояние – вполне нормально.
– Слава Богу, – Пятый взял у Лина кружку, постави её на тумбочку. – Я боялся, чего скрывать. Расскажите подробней.
– Я сомневаюсь, что ты поймёшь, – промямлил Эдуард Гершелевич. – По крайней мере, шунт снимать ещё рано. Плеврит – нехорошая штука. Понимаешь, Пятый?
– Понимаю, – ответил Пятый. – Что с отёком?
– Почти прошёл. Но я бы не рекомендовал пока лежать, много пить… Мы попробуем повторить курс антибиотиков, сменим препарат… Помнишь, тебе тоже меняли?
– Помню, конечно. У меня память хорошая.
– Заживление идёт хорошо, швы снимем скоро. Да больше и рассказывать-то не о чем. Лин!
– Да…
– С завтрашнего дня будешь пробовать садиться без опоры. Готовься к тому, чтобы начинать вставать. Залёживаться вредно, и так уже пролежни появились.
– А как я буду… ходить с шунтом?…
– А так же, как другие ходят, – отрезал Лукич. – Ничего в этом страшного нет. Теперь поспи часок, а потом поужинаешь. Пойдёт? – Лин кивнул. – Пятый, ты тут побудешь?
– Побуду, – ответил Пятый. – Я как раз об этом хотел попросить.
– Ну и славно. Пойдём, Эдик, кофейком побалуемся…
Они вышли. Пятый снова подсел к Лину. Спросил:
– Устал сильно?
– Очень… У меня всё болит… и холодно… я бы лучше… умер… чем всё это… терпеть… – прошептал Лин.
– Ты сам слышишь, что говоришь? – спросил Пятый, набрасывая на Лина второе одеяло. – Слова-то какие: “болит”, “холодно”, “терпеть”. Если ты чувствуешь боль и холод, если ты можешь… или не можешь их терпеть – это значит, что ты живой. Это очень много, уж поверь мне.
– Почему?…
– Хотя бы потому, что я влипал несколько чаще, чем ты, – ответил Пятый. – И ещё. Зачем ты так себя повёл в дороге?
– Как?…
– Зачем ты стал ныть? – удивился Пятый. – Неужели трудно было потерпеть? Я не верю, что…
Лин судорожно вздохнул и отвернулся, чтобы Пятый не видел, что он помимо воли плачет. Ему хорошо говорить!… А попробовал бы он просидеть десять дней подряд, с этой кривой железкой, торчащей из бока, с швом, который постоянно зудит, с болью в разрезанной шее… А потом бы говорил. Ему легко…
– Лин, не надо, – попросил Пятый. – Я был не прав, прости. Хочешь ещё чаю?
– Нет… – ответил Лин. – Я спать хочу…я устал…
– Лин, прости меня, – Пятый поставил стул рядом с кроватью, сел. Погладил Лина по худому острому плечу, поплотнее укутал одеялом. – Ты согрелся?
– Да… немного… – Лин повернулся к Пятому и сказал: – Я – не ты… я не могу… так терпеть… молча… то есть… не всегда… могу… Я сорвался… мне показалось, что… они нарочно… выбрали такую… плохую дорогу…
– Ты же знаешь, что это не так.
– Тогда мне было… проще думать… что это так… я сам себя… оправдывал… понимаешь, о чём я?…
– Понимаю, – ответил Пятый. – Я знаю, что так делать просто нельзя. Что это – не выход. Тебе нужно отдохнуть, поспать, потом поужинать – и ты сам поймёшь, что это просто была минутная слабость. Что ты на самом деле не такой.
– Не оправдывай… меня… – попросил Лин. – Я и так… знаю…
– Хорошо, не буду, – пообещал Пятый. – И ругаться не буду, и оправдывать. Я тоже немного полежу, за компанию. Хорошо? Или посидеть с тобой?
– Посиди… за компанию… потому что полежать… за компанию… не получится… из-за шунта… чтоб его…
– Хватит, Лин. Отдыхай.
– Может, и так.
* * *
Пятый проснулся посреди ночи. Его немного лихорадило, хотелось пить. Он сел на постели, зевнул, посмотрел на Лина (тот спокойно спал), потряс головой, отгоняя сон.– Ты чего? – спросила медсестра. – Спи дальше.
– Курить хочется. Да и познабливает чего-то. Может, я зря поел?…
– Брось болтать глупости. А если курить хочется, то сходи по быстрому, я разрешаю. Лукич спит, я пока дежурю.
– Спасибо. Вы меня просто спасли. Вот только где взять сигарету?… – в пространство спросил он. – На вахте, наверное, все спят…
– Давай я с тобой схожу, что ли, – проговорила Надежда Михайловна. – Как думаешь, не проснётся он за пять минут?
– Наверное, не проснётся, – с сомнением сказал Пятый.
– Ладно, мы скоренько. Пойдём.
Они встали у окна, Надежда Михайловна вытащила из кармана пачку “Явы”, вынула сигарету для себя и протянула сигареты Пятому.
– Вы курите? – удивился Пятый. – Я и не думал…
– Нашёл тоже ангела небесного, – усмехнулась она. – Курю. Давно.
– Понятно, – Пятый повернулся к окну, посмотрел в холодную черноту за стёклами. – Мы, наверное, представляем собой жалкое зрелище, правда?…
– Правда, – ответила она. Надежда Михайловна курила совсем не по-женски, держа сигарету огоньком в ладонь. – Но это, как мне кажется, не ваша заслуга. Я права?
– Нет, – коротко ответил Пятый.
– Знаешь, я хотела спросить кое-что. Вы с Лином говорили про ваш сон. Я запомнила одно слово – “арги”. Хотела спросить – кто это такие?
– Для чего вам это нужно? – спросил Пятый.
– Честно?
– Если можно.
– Для отчёта, – вздохнула она. – Мы же каждый день пишем отчёты, если работаем с… прости, не могу сказать, но я… у меня спросят.
– Вы пишите на кассету или на бумаге? – спросил Пятый, мучительно вспоминая, какие ещё носители информации тут существуют. Но кроме бумаги и магнитной ленты ничего не вспомнил.
– Да Бог с тобой, милый! Какие кассеты!… Всё пишем. Говорят, бумага стерпит. Да что тут поделаешь? Положено. Мы люди подневольные.
– Жалко, – сказал Пятый. – Я-то думал, что мы тут одни такие… Давайте, пишите. Есть на чём?
– Я принесу. И Лина проверю заодно.
Она вернулась быстро, принесла несколько листов, шариковую ручку и планшет. Пятый всё ещё курил.
– Ну что там? – спросил он.
– Спит. Давай, диктуй.
– Так… Арги – крупные рептилии, хищники, внешне напоминают ихтиозавров, но могут выходить на сушу… агрессивны, опасны для человека. Что ещё?…
– Да хватит, наверное, – сказала Надежда Михайловна.
– Дайте, я посмотрю, – Пятый взял у неё листок, скользнул по нему взглядом. Потом поднял с подоконника ручку и приписал внизу листа: “С моих слов записано верно. Номер пять, “тим” номер восемь, предприятие номер три”. Он писал крупными печатными буквами, немного странными – “е” перевёрнутое, гротескное, “л” и “м” имели непривычно вытянутые вверх добавления – палочки перед каждой буквой, соединенные с начальными штрихами… Надежда Михайловна с удивление посмотрела на эту приписку.
– Откуда ты это взял? – спросила она. – Я имею в виду форму…
– Я как-то побывал в отделении милиции, – ответил Пятый.
– Понятно.
– Там всё обошлось, – сказал Пятый. – К счастью. Я не ожидал, что я так легко отделаюсь.
Он прислонился виском к холодному стеклу, закусил губу. Надежда Михайловна смотрела на него с любопытством, изучая. Он это видел, но ему, вероятно, было всё равно. Кстати, ни он сам, ни Лин, не вызывали у Надежды Михайловны какого бы то ни было сочувствия. Они были слишком странными, всё, с её точки зрения, выдавало в них чужаков, но она по многолетней привычке выполняла свою работу, не сильно задумываясь о том, для кого или для чего это надо. Те слова, что она говорила для Лукича, были просто принятой формой для обозначения стандартного сочувствия, внешнего проявления, которое ничего в себе, по сути дела, не несло.
– Слушай, может стул тебе принести? – спросила она. – Посидел бы тут, покурил, почитал. Если не спиться…
– Не стоит, я сейчас пойду, – ответил Пятый. Поднял голову, поглядел на Надежду Михайловну. Тяжёлые волосы упали на глаза, он отвёл их ладонью, медленно, словно через силу. Странный. Непривычный. Поэтому – потенциально опасный. По крайней мере, ей так кажется. Смешная, ей Богу!… Он посмотрел на приоткрытую дверь в комнату, на светлое пятно в тёмном коридоре, потом перевёл взгляд на медсестру. Зрачок, только что превратившийся в тоненькую щёлку, снова стал расширяться.
– И вы меня боитесь, – констатировал Пятый. – Почему?
– Да не боюсь я, – натянуто усмехнулась она. – Просто… как бы это сказать…
– Да что там, – Пятый снова отвернулся. – Вы не первая. Хоть отвращения не вызываю – и на том спасибо.
– Ты вёл себя… прямо как нормальный человек, понимаешь? – сказала она. – Я не раз видела, как люди переживают, когда у них такая же беда. Совсем, как они. А теперь, как другу твоему полегче стало…
– Мой друг – точно такой же, как я. Понимаете вы это? – Пятый отошёл от окна, с мольбой посмотрел на медсестру. – Я не хотел бы, чтобы между нами, хотя бы в эти дни, пока Лин… пока ему настолько плохо… чтобы между нами стояло это непонимание и неприятие. Я вас очень прошу – не принимайте преждевременных решений, не оценивайте нас так…
– Как? – спросила она.
– Как чужаков, способных на что-то плохое. Я понимаю, что выгляжу… с вашей точки зрения, несколько непривычно, но я в этом не виноват.
– Не переживай, хорошо? – медсестра уже овладела собой, собралась. Нет, в самом-то деле, может, он прав? Что ей показалось странным?… Волосы? Ну да, густые очень, хорошие в принципе. Только прямые и чёрные, а она в юности приходила в восторг от вьющихся светлых. Глаза? Да, тут ничего не поделаешь – глаза сильно подкачали. Пугают. Чёрные, зрачок этот мерзкий. Как у кошки или у чёрта. Вот только мольба в этих страшных глазах – человеческая. И мука – тоже. И боль… Лицо? За такой худобой и не разберёшь, что там в лице не так. Кстати, у Лина это “что-то” тоже присутствует. Она вдруг поняла – что. Слишком скулы высокие. И нет этой мужской угловатости, грубости. А она не привыкла к таким лицам, почти бесполым – не поймёшь, мужик или баба, бороды-то у них нет… Вот, точно! Бороды не растут. Тоже неправильно. Много всего…
– Простите, – тихо сказал он. Опустил взгляд. Привычно, покорно. Плечи ссутулились, несколько прядей сильно поседевших волос снова скрыли лицо. – Я не хотел поднимать эту тему. Это случайность. Я пойду…
– Иди ложись спать, – попросила она. – Лукич рассердится.
– Он не узнает. Я хочу побыть один. Вы не возражаете?
– Возражаю, я же уже сказала. Пойдём, ладно?
– Хорошо, – согласился он. Опустил голову ещё ниже, схватился за подоконник, несколько раз глубоко вздохнул. – Простите… я сейчас…
– Идём.
* * *
Он проснулся днём, в окна медпункта светило яркой зимнее солнце. Проснулся – и понял, что совершенно не хочет вставать. Словно он не отдыхал ночью, а, напротив, провёл её в зале, таская ящики. Он как будто устал ещё больше. Пятый посмотрел на Лина. Возле того стояла Надежда Михайловна, она что-то собирала с тумбочки, Пятый не видел – что. Лукич сидел на стуле у стола и что-то быстро записывал в большую тетрадь в унылом коричневом переплёте.– Алексей Лукич, – позвал Пятый, – мне вставать?
– Проснулся? – Лукич закрыл тетрадь, подошёл к Пятому. – Как спал-то?
– Неважно, – признался Пятый. – Устал ещё больше, чем было…
– Реакция, – ответил Лукич, пожав плечами. – Полежи ещё, если хочешь.
– Я не знаю… А как Лин? Если он без меня, то…
– То всё лучше, чем с тобой. И не выпендривается, и ест хорошо. Надя, как там? Поел?
– Всё до крошки. Лин, вон смотри, Пятый проснулся, – позвала Надежда Михайловна. – Как думаешь – вставать ему, или ещё полежать?
– Пусть лежит… Пятый… – позвал Лин. Пятый сел на постели, с тревогой посмотрел на друга. – Не спишь?…
– Нет. Я сейчас, Лин, сейчас встану и…
– Не надо… отдыхай… пожалуйста… – попросил Лин. – Алексей Лукич… вы посмотрите, на кого… он похож… не разрешайте ему…
– На кого похож… – проворчал Лукич. – Так смерть рисуют, вот на что он похож. Всё, Пятый. Это вопрос решённый. Сегодня ты лежишь.
Два раза предлагать не пришлось – Пятый обессилено опустился на подушку и закрыл глаза. Через минуту он уже спал.
– Зачем он так… себя довёл… – прошептал Лин. – Если бы я… мог… хоть как-то…
– Рыжий, ты не по делу думаешь, – с упрёком сказал Лукич. – Ты бы придумал, как нам его сутки в кровати удержать – это было бы дело. А то… казниться-то и плакаться любой может. Мысли есть?
– Нет… пока нет… я постараюсь… – Лин поморщился, вздохнул. – Попробую…
– Ты пока тоже поспи, а то через час приедет Гершелевич. И будут тебя мурыжить часа два, не меньше. Правда, есть и хорошие моменты. К примеру, трубку могут снять. По крайней мере, я считаю, что можно.
– Господи… какую?… – с надеждой спросил Лин.
– Канюлю. Хоть говорить сможешь получше.
– А шунт?…
– А шунт нельзя. И про то, что полежать охота, тоже можешь не заикаться. Терпи. Вены тоже пока плохие, поэтому катетер оставят.
– Катетер… это нормально… больно немного… но терпимо… вот шунт…
– Ты дурной, что ли? Я же сказал – нельзя.
…Сменная бригада приехала через полтора часа. Эдуард Гершелевич первым делом осмотрел Пятого, сказал, что с такими симптомами впору везти на базу, и что нечего было распускать – сами виноваты. Сильнейшее переутомление, нервный срыв, голодовка. Со всеми проистекающими оттуда последствиями. В общем, ни о каких “вставать” и речи не может идти – опасно. Лежать, спать, если проснётся – кормить понемножку, желательно – тоже лёжа.
– А это почему? – удивился Лукич.
– Сердце не выдержит. Чуть перегрузишь – и привет. Ты ему сейчас “буку” покажешь или наорёшь на него – ему этого хватит. Понял?
– И долго ему лежать?
– Хорошо бы недельку. Но минимум – три дня. И вот ещё что, Лукич. Постарайся впредь не позволять ему загонять себя до такой степени. Он это умеет очень хорошо, просто мастерски умеет, не спорю, но… Я понимаю, что тут некому следить было, что все были сильно заняты Лином. Что постоянного фельдшера пока что нет. Что вы все тоже устали. Но если он помрёт у вас на глазах от переутомления – это вам, да и мне, с рук просто так не сойдёт. Это – приговор. Последи.
– Постарайся найти сюда фельдшера. Иначе твой прогноз, Эдик, и впрямь может сбыться. Только не с моим участием, а…
– Я тебя понял. Ищем, но ты сам знаешь – кого попало не возьмут. Проверяю ту бабёнку, что сейчас сидит на первом с тобой, но ей до этой работы – как от земли до неба.
– Валя?… – с сомнением протянул Лукич. – А что?… Она бы справилась. Вполне потянула бы. Я буду её рекомендовать.
– Смотри, у себя от сердца отрываешь, – пожал плечами Эдуард Гершелевич. – Впрочем, как бы то ни было, до того, как тут появится свой фельдшер пройдёт как минимум год. И этот год надо выдержать. Желательно – без эксцессов. Понятно?
– Понятно. Сердечное ему колоть?
– Коли конечно. И витамины коли. И транквилизаторы, чтобы сильно не рыпался. Пошли посмотрим, как там рыжий. Заскучал небось…
Лин встретил их улыбкой, правда она получалась пока немного жалкая, но всё лучше, чем ничего. Эдуард Гершелевич улыбнулся в ответ, присел на край кровати.
– Как дела? – спросил он. – Ожил?
Лин кивнул.
– Это хорошо. Боялись мы, дружок. Ты так больше не делай, не пугай нас.
– А что… я сделал?… – не понял Лин.
– Помирать ты собрался. Постарайся впредь не попадаться. Ни мне, ни Лукичу. На этот раз пронесло, слава Богу.
– Хорошо…
– Так, ладно. Лирику оставим на “после чая”. Лукич, что ты хотел предложить?
– Давай канюлю снимем. Он замучался с ней совсем. Пожалей человека.
– Жалей тут вас всех… надоели! Ладно. Готовь заморозку, а я пока шовный достану.
Через двадцать минут Лину наложили на шею последний шов и Эдуард Гершелевич отправился мыть руки. Алексей Лукич забинтовал Лину горло и спросил:
– Доволен?
Лин кивнул – говорить пока что было нельзя. Показал глазами на шунт, с мольбой посмотрел на Лукича.
– Эдик, – позвал тот. – Он ещё про шунт много всего приятного говорил.
– Рыжий, и не мечтай, – отрезал старый хирург. – Ещё две недели.
Лин тихонько застонал сквозь стиснутые зубы.
– Понимаю. Но ничем помочь не могу. Терпи.
– Что я и говорил, – заметил Лукич. – А он не верил.
– Он хороший, но настырный… Всё будет в порядке, Лин. Я тебе обещаю.
* * *
Пятый проснулся уже под вечер. Он всё ещё чувствовал себя неважно, но по сравнению с тем, что было днём, ему стало полегче. Присел на постели, поёжился – под одеялом было тепло, а когда вылез из-под него – стало зябко и неуютно. Осмотрелся по сторонам. Ни Лукича, ни Надежды Михайловны. Вообще никого, кроме мирно спящего Лина. А что это у него с шеей такое? Трубку вынули, догадался Пятый. Слава Богу.Он встал с кровати, натянул штаны, одел балахон. Подошёл к Лину, сел рядом с ним на стул, дотронулся до руки, поправил сползшие подушки. Руки у Лина были тёплыми. Он хорошо дышал, ровно, спокойно. Выбрался. Господи, спасибо тебе… спасибо от недостойного. Спасибо за то, что не дал перейти ту грань, за которой уже ничего не имеет значения – ни раны, ни голод, ни усталость. Если бы Лин умер, для Пятого исчезло бы всё, что он знал. И некому бы было напомнить о том, что было раньше. Спасибо, Господи. Не отнял, простил. На этот раз простил…
Пятый глубоко вздохнул, встал со стула и вышел из комнаты. И тут же его поймал Володя, врач из второй бригады.
– Ты куда? – с ужасом в голосе спросил он.
– Я? – удивился Пятый. – Простите, но… я должен докладывать о каждом шаге, что ли?
– Должен. Куда тебя понесло?
– Вообще-то в туалет, – шепотом сказал Пятый. – Я не могу понять – что тут такого? Почему…
– Немедленно в постель!
– Да вы что – с ума тут все посходили, что ли? – Пятый покрутил пальцем у виска. – Я что – не имею права…
– Тебя утром хотели везти на базу, об этом ты знаешь?
– Это ещё почему?
– Потому, что Эдуард тебя посмотрел и сказал, что ты еле живой. Тебе полагается лежать в лёжку трое суток.
– Но при чём тут…
– Пошли обратно.
– Уйдите с дороги!
– Хорошо, пошли. Только вместе со мной и потихонечку, – согласился Володя. – Если тебе меня не жалко, то пошли.
– Чем он это мотивировал? – спросил Пятый по дороге. Идти и в самом деле было тяжеловато, но не настолько тяжело, как это бывало с “тиме” или в зале. Вполне терпимо.
– Он сказал, что ты переутомился и что если тебя не прикрутить на трое суток к койке ремнями, ты можешь отдать концы. Про стресс говорил. И про недоедание. И вообще, мы обратно сегодня пойдём?
– Минуту подождите. А то мы с вашим темпом, Володя, дойти никак не можем, – со вздохом сказал Пятый. Его раздражало общество врача, но послать его куда подальше он не мог. Из-за Лина. – Подождите минутку.
Володя отстал только тогда, когда Пятый снова лёг на койку. Лин к тому времени проснулся и молча наблюдал за происходящим.
– Пятый, поесть тебе принести? – спросил Володя. – Ужин сегодня хороший, мы-то все поели, а ты проспал. Там твоя порция дожидается.
– Я мог бы и сам пойти и поесть, – спокойно сказал Пятый. – Я чувствую себя совершенно нормально. Правда.
– Вы не верьте… – тихо сказал Лин. – Сказали, чтобы он лежал… Врачи же лучше знают?…
– Согласен. Пятый, пойми, это – для твоего же блага. Тебе же не зла желают, а только хорошего.
– Я понимаю, – ответил Пятый. – Только лежать мне совершенно не хочется.
– А как же, – вздохнул врач. – Только это распоряжение не я отдавал. Потом сам со стариками разбирайся.
– Я разберусь, – пообещал Пятый. Он лёг на кровать поверх одеяла и с вызовом посмотрел на врача. – Устраивает?
– Нет, – ответил тот. – Так не положено.
– Могу перевернуться на какую-нибудь другую сторону.
Лин тихо засмеялся.
– Что вам не нравится? – спросил Пятый. – Я лежу, никуда идти не собираюсь. Опять что-то не так?
– Пятый, ну хватит, – попросил Володя. – Ты для кого этот цирк устраиваешь? Для меня? Так мне он не нужен.
– Для Лина, – пояснил Пятый. – Ему полезно немного поразвлечься. А то заскучает ещё ненароком – что я потом буду делать?…
– Не дадут ему поскучать, – ответил врач. – Его скоро возьмут в оборот, вот увидишь.
* * *
– Может, не стоит? – с тревогой спросил Пятый Эдуарда Гершелевича. – Это же тяжело – ехать. А вдруг…– Замолчи и послушай, – приказал тот. – Оперировали его десять суток назад. Мы просто обязаны проверить, что там и как. Так что не возражай.
– Но…
– Без “но”, – отрезал старый хирург. – Нельзя же столько времени прибывать в неведении. Тем более, что это не так долго, как тебе может показаться. А тебе ехать нельзя ни в коем случае – я всё ещё побаиваюсь за тебя. То есть с сердцем у тебя всё почти нормально, но вот с нервами… Так что сиди тут.
…Этот разговор происходил в коридоре перед медпунктом, в некотором отдалении от двери – чтобы не слышал Лин. Оба старика – и Алексей Лукич, и Эдуард Гершелевич – сошлись на том, что Лина нужно свозить на рентген. На первое предприятие, благо там была установка. Не прозванивая на “трёшку” они вызвали из города рентгенолога, а сами поехали за Лином. И наткнулись на препятствие – Пятый был категорически против поездки.
– Я не понимаю, зачем вам это нужно. То есть, не зачем вам это нужно вообще, а зачем вам это нужно сейчас, – сказал Пятый под конец разговора. Он явно сдался, но всё же пытался найти хоть какое-то объяснение происходящему. Лин воспринял идею хотя и насторожено, но всё же более спокойно, чем Пятый.
– Сиди тут, – приказал Лукич Пятому. – Никуда мы не пропадём, не волнуйся. И с Лином ничего плохого не случится. Подумаешь, снимки сделать, велика важность. В конце-то концов, его этот шунт довёл уже по самое не могу. Может, его скоро можно будет снять.
После того, как они уехали, Пятый встал на бессрочную вахту подле окна. Он волновался с каждым часом всё больше и больше. Ему всё не нравилось – и то, что Лина, которому всё ещё нельзя было лежать, вынесли на стуле; и что они взяли с собой только два одеяла; и что их всё ещё нет, а прошло уже почти четыре часа, и что…
Наконец, когда Пятый уже стал потихонечку собираться биться головой о стену, на дороге показался “УАЗ”. Который ехал очень-очень медленно. Пятый бросился вниз, остановился у проходной (его бы всё равно не пропустили, а рисковать и выходить принятым у него и у Лина способом, он не хотел), до боли сжал кулаки и прислушался.
– Уже почти пришли… ну потерпи, рыжий… хватит, я сказал!…
Дверь открылась. Двое охранников тащили стул, на котором, опустив низко голову, сидел Лин, затем вошли врачи.
– Ребят, не уроните, – попросил Лукич. – Наверх, в медпункт… Пятый, ты здесь?
– Да.
– Пока они ждут лифт, пойди, поправь постель, – распорядился Лукич. – Эдик, это что-то!… Ты согласен?
– Лёша, не травите мине душу, как говорят в Одессе, – сквозь смех ответил Эдуард Гершелевич. – Нонсенс, право слово…
– Что случилось? – спросил Пятый, останавливаясь.
– Иди, стели, – поморщился Лукич. – Потом расскажем.
Когда Лина, наконец, устроили, Пятый подошёл к нему, спросил:
– Лин, ну как?…
Лин посмотрел на Пятого, взгляд его был совершенно измученным, губы потрескались и пересохли, их обметало лихорадкой.
– Кошмар… – прошептал Лин. – Если бы я знал…
– Попить принести? – спросил Пятый. Лин кивнул.
– Никаких “попить”, – отрезал Лукич. – Пить и есть – после уколов. И не раньше, чем через час.
– Так что случилось? – спросил Пятый.
– Да ничего особенного… поначалу. Приехали. Ну, тоже конечно, не сахар, но… нормально. Но потом!… Как всегда у нас в стране: то плёнки нет, то снимок не вышел, то аппарат барахлит. Рыжий уже поустал, а прилечь… ну, не прилечь, а присесть нормально, так, чтобы кровать или кушетка была, просто негде. Сам на столе ночую. Пока ждали, пока снимки сохли, пока смотрели… устал ещё сильнее. Так, Лин?
– Так, – ответил Лин. – Я же не…
– Я так и понял. Ну и вот. После того, как всё это кончилось, мы поехали сюда. И по дороге Лина пробрало…
– В смысле? – не понял Пятый.
– Он стал стонать на каждой кочке и рытвине. Причём с каждой ямой громкость потихонечку повышал. Водитель наш сегодняшней, Серёжка, парень добрый, совесть у него есть, стал нашего Лина жалеть. А пожалеть он мог одним только способом – ехать помедленнее. Так мы и ехали – где двадцать пять километров в час, где тридцать… И вместо получаса мы тащились полтора.
Пятый покачал головой и посмотрел на Лина. С тревогой.
– Лин, ты как сейчас? – спросил он.
– Да уже получше, – ответил тот. – Только очень… хочется пить… я же весь день… не пил… ну дайте… хоть чай…
– Хорошо, сейчас дадим, – смилостивился Лукич. – Не тошнит тебя?
– Нет… – Лин посмотрел на Пятого умоляющим взглядом. – Я же говорил, что… не тошнит…
– Алексей Лукич, что там было на снимках? – поинтересовался Пятый. Он сел рядом с Лином на кровать и отдал тому чашку с холодным чаем. Руки Лина слушались неважно, так что чашку приходилось придерживать.
– Да всё ничего. Могло бы быть лучше, но, учитывая его общее состояние – вполне нормально.
– Слава Богу, – Пятый взял у Лина кружку, постави её на тумбочку. – Я боялся, чего скрывать. Расскажите подробней.
– Я сомневаюсь, что ты поймёшь, – промямлил Эдуард Гершелевич. – По крайней мере, шунт снимать ещё рано. Плеврит – нехорошая штука. Понимаешь, Пятый?
– Понимаю, – ответил Пятый. – Что с отёком?
– Почти прошёл. Но я бы не рекомендовал пока лежать, много пить… Мы попробуем повторить курс антибиотиков, сменим препарат… Помнишь, тебе тоже меняли?
– Помню, конечно. У меня память хорошая.
– Заживление идёт хорошо, швы снимем скоро. Да больше и рассказывать-то не о чем. Лин!
– Да…
– С завтрашнего дня будешь пробовать садиться без опоры. Готовься к тому, чтобы начинать вставать. Залёживаться вредно, и так уже пролежни появились.
– А как я буду… ходить с шунтом?…
– А так же, как другие ходят, – отрезал Лукич. – Ничего в этом страшного нет. Теперь поспи часок, а потом поужинаешь. Пойдёт? – Лин кивнул. – Пятый, ты тут побудешь?
– Побуду, – ответил Пятый. – Я как раз об этом хотел попросить.
– Ну и славно. Пойдём, Эдик, кофейком побалуемся…
Они вышли. Пятый снова подсел к Лину. Спросил:
– Устал сильно?
– Очень… У меня всё болит… и холодно… я бы лучше… умер… чем всё это… терпеть… – прошептал Лин.
– Ты сам слышишь, что говоришь? – спросил Пятый, набрасывая на Лина второе одеяло. – Слова-то какие: “болит”, “холодно”, “терпеть”. Если ты чувствуешь боль и холод, если ты можешь… или не можешь их терпеть – это значит, что ты живой. Это очень много, уж поверь мне.
– Почему?…
– Хотя бы потому, что я влипал несколько чаще, чем ты, – ответил Пятый. – И ещё. Зачем ты так себя повёл в дороге?
– Как?…
– Зачем ты стал ныть? – удивился Пятый. – Неужели трудно было потерпеть? Я не верю, что…
Лин судорожно вздохнул и отвернулся, чтобы Пятый не видел, что он помимо воли плачет. Ему хорошо говорить!… А попробовал бы он просидеть десять дней подряд, с этой кривой железкой, торчащей из бока, с швом, который постоянно зудит, с болью в разрезанной шее… А потом бы говорил. Ему легко…
– Лин, не надо, – попросил Пятый. – Я был не прав, прости. Хочешь ещё чаю?
– Нет… – ответил Лин. – Я спать хочу…я устал…
– Лин, прости меня, – Пятый поставил стул рядом с кроватью, сел. Погладил Лина по худому острому плечу, поплотнее укутал одеялом. – Ты согрелся?
– Да… немного… – Лин повернулся к Пятому и сказал: – Я – не ты… я не могу… так терпеть… молча… то есть… не всегда… могу… Я сорвался… мне показалось, что… они нарочно… выбрали такую… плохую дорогу…
– Ты же знаешь, что это не так.
– Тогда мне было… проще думать… что это так… я сам себя… оправдывал… понимаешь, о чём я?…
– Понимаю, – ответил Пятый. – Я знаю, что так делать просто нельзя. Что это – не выход. Тебе нужно отдохнуть, поспать, потом поужинать – и ты сам поймёшь, что это просто была минутная слабость. Что ты на самом деле не такой.
– Не оправдывай… меня… – попросил Лин. – Я и так… знаю…
– Хорошо, не буду, – пообещал Пятый. – И ругаться не буду, и оправдывать. Я тоже немного полежу, за компанию. Хорошо? Или посидеть с тобой?
– Посиди… за компанию… потому что полежать… за компанию… не получится… из-за шунта… чтоб его…
– Хватит, Лин. Отдыхай.