Страница:
– Пока нет, – поморщился Пятый. – Да и какая разница? Плохо или нет… Ни вам, ни мне, ни…
– Сиди, я мигом…
– Тогда я… – предложил Пятый, пытаясь вытащить у Валентины из рук шприц. – Запросто… с первого раза… а что у меня с рукой?…
– Ты откуда сегодня приехал? – с упреком спросил Олег Петрович.
– Откуда? – переспросил Пятый, нахмурившись.
– Правда, откуда? – поддержала его Валентина.
– Да из больницы же! – горестно воззвал Валентинин муж. – Тебя же там кололи! Тут и в трезвом виде ничего не найдешь!
– Да иди ты, – отмахнулась Валентина. – Ща найдем. Сей момент.
– Дайте я, – попросил Пятый.
– Нет, я…
– Это моя рука!
– А шприц мой!…
Пятого качнуло, он едва не упал. Валентина пожала плечами, передала шприц мужу.
– Я же не умею… – потеряно сказал тот.
– Научим, – гордо сказала Валентина. – К утру получится…
Пятому надоело на все это смотреть, поэтому он взял у Олега Петровича шприц, запросто всадил его себе в ногу и надавил на плунжер. Валентина зааплодировала. Пятый приложил руку к груди и поклонился.
– Давай на “бис”, этого мало будет, если внурт… – Валентина икнула. – Если внутримышечно…
Спать пока что никому не хотелось. Олег Петрович заварил чаю, немного протрезвевшая Валентина разогрела для Пятого картошку, которая осталась от ужина, и все они уселись на кухне – Валентина с мужем за столом, Пятый – у окна.
– Черт, надо Юре позвонить, – внезапно спохватился Пятый, – я совсем забыл. Там же рыжий…
– Они там, похоже, пить собирались, – вспомнила Валентина. – Сегодня же двадцать третье февраля… вот память!…
– Пойду позвоню, – решительно сказал Пятый.
– Ты вначале доешь. Успеешь еще…
– Я потом забуду, – Пятый поднялся. – Я быстро. Там же Лин, он же небось уже совершенно пьяный…
– Это еще с какой радости? – удивилась Валентина.
– Он у Гаяровского увел полкоробки сердечного. Я представляю себе, что он там сейчас может… – начал Пятый, но тут в прихожей зазвонил телефон. – Это рыжий, он всегда был легок на помине… я сам подойду, Олег Петрович, вы сидите.
– Привет!… Ну, я… да тут половина “трешки”… – Лину было явно весело. – Мы тут это… как это… сидим…
– Рыжий, ты сколько выпил? – спросил Пятый. Он, в отличии от Лина, вполне нормально соображал и пьяным себя не чувствовал – сумел вовремя сориентироваться и не дать опьянению развиться. – Лин, ты меня слышишь?
– Да чего ты разорался?! – возмутился Лин. – Можно подумать, что я часто… у меня еще две ампулы остались, вот я сейчас как вколю… а потом как выпью! Тут столько всего есть…
– Рыжий, позови Юру, – ласково попросил Пятый.
– Тебе зачем? – с подозрением спросил Лин.
– С праздником поздравить, – соврал Пятый. Юра подошел к аппарату не сразу. – Юр, привет… да, поздравляю… Юра, скажи честно – он много выпил? Сколько?! Не давайте ему больше, он же… Юра, там препарата не хватит на такую дозу… все равно этого мало… Там у вас хоть кто-нибудь трезвый есть? Слушай, отправьте его сюда, ради всего святого… не знаю, как… поймайте машину, рублей за десять его отвезут, я потом тебе отдам… да, как только до подвала сумею добраться… А вот до какого – это не ваше дело… Кто спрашивает? Андрей?! У вас там Андрей?! Я сам приеду… всё, пока.
Пятый положил трубку и потёр подбородок. Вот незадача!… а ведь Валентина свою машину ему не даст. Точно. И сама никуда не поедет. Они все пили. Не дай Бог, остановят!… Что делать?… Нет, надо что-то придумать. Можно, в принципе, занять у Валентины. А ведь придется… ладно. Отработаем. Он вернулся в кухню.
– Ну чего там интересного? – спросила Валентина.
– Лина надо забрать, – сказал Пятый. – Там большая пьяная компания с Андреем во главе. Я за него боюсь.
– А он сам?
– А что – он? Напился пьян… или притворяется, черт его знает. Но уезжать не хочет, – Пятый взял свою тарелку, аккуратно вытер хлебной корочкой и поставил в мойку.
– Ладно… но только как мы поедем, ночь же? – спросила Валентина.
– Одолжите мне рублей двадцать до послезавтра, – попросил Пятый. – Я верну.
– Ты мне еще за полотенце и за чашку должен, – напомнила Валентина. – А так же за потраченные нервы и время… Надоел ты мне! Иди, собирайся. Куртку надень, там, похоже, опять подморозило.
– Да… – с восхищением протянул Лин, когда они входили в квартиру. – Вот класс! Я же пил с Андреем!… Верите?
– С трудом, – призналась Валентина. – Я бы на его месте тебя бы прибила. Причем сразу. Не задумываясь.
– Валентина Николаевна, вы говорите какие-то маловразумительные вещи, – заметил Пятый. – Что это за выражение – “прибила”? Непохоже на вас…
– В принципе ты прав, – кивнула та. – Но после общения с вами мой лексикон сильно обогатился. Не находишь?
– Нахожу, – согласился Пятый. – Надо заканчивать с этим общением… давно пора…
– А вот сейчас я рассержусь по-настоящему, – пообещала Валентина. – Не зли меня, Пятый. Прекрати. Я не шучу.
– Не слушайте его, – вмешался Лин. – Он хороший, но глупый…
Как всегда… Все было как всегда. Не плохо, не хорошо. Обычно. И ладно.
Силы
– Стой! – заорал Лин и, сбросив ящик со спины и бегом кинулся к ещё ничего не понявшему Юре. Очутившись рядом с ним Лин что есть мочи дернул Юру на себя, не замечая того, что часть стены пришла в соприкосновение с его правой рукой. По ней словно полоснули раскалённые ножи, на мгновение бетон жадно вобрал в себя почти всю руку. Из последних сил Лин рванулся, освобождаясь из цепкой хватки и упал на пол рядом с Юрой, в метре от опасности. И тут он заметил Пятого. Тот уже стоял напротив стены. Гаснущим взором Лин увидел, как вокруг поднятых вверх рук Пятого начинает меняться и как бы размазываться пространство. Стена стала корчиться, словно в судорогах, на ней появлялись то вздутия, то провалы, она как могла, сопротивлялась тому потоку энергии, который направлял на неё Пятый. Глаза его остекленели, он оскалился, вены у него на лбу вздулись в узлы, руки словно вросли в невидимую преграду, от напряжения воздух вокруг, казалось, завибрировал. Сотни крохотных звенящих иголочек впивались в мозг, той пугающей тишины больше не существовало, лавина звуков заполнила зал. Рабочие валились на пол, некоторые молча, некоторые тихо поскуливая, словно раненые животные. Лин ещё успел перед тем, как мир вокруг него заполонила адская боль, понять, что происходит. Но наблюдать дальше он уже не смог.
Наконец, всё было кончено. Пятый в изнеможение повалился на пол. Его била дрожь, он с трудом осознавал произошедшее. Через полминуты он нашел в себе силы встать и первым делом бросился к стене. Всё было в порядке. Стена стала тем, чем ей и полагалось быть – статичным, неподвижным и мертвым бетоном. Пятый для очистки совести провёл по ней рукой.
– Пятый… – неуверенно позвал его Юра, поднимаясь на ноги. – Иди сюда!
– Подожди, – отозвался тот, – сейчас…
– Что это было?… – ошарашено спросил Юра.
– Лучше тебе не знать.
На полу, слабо пошевелившись, застонал Лин.
– Живой… – прошептал Юра. – Я то уж думал… Пятый, да иди же скорей!
– Что… – начал было тот, подходя, но, увидев Лина, осёкся, – …о, Боже! – он опустился на колени рядом с Лином, – ну не надо, дружок… ну тихо… всё будет в порядке…
– Пятый, объясни, что произошло! – взорвался Юра. – Эта… штука… она что…
– Не время, – Пятый поднял голову, – Юрик, иди за Валентиной, и поскорее. У него рука сломана в трёх местах. Да не стой ты столбом!
– А эта штука… она что, и меня бы… убила? – оторопело спросил Юра.
– Нет, водку пить тебя позвать хотела! – огрызнулся Пятый. – Ты сегодня приведёшь Валентину?
– Я его отнесу, только подержи ему руку. Господи, да что же это было?…
– Вместе понесём, – сказал Пятый, – ему будет удобней. Лин, ты сесть можешь?
– Я… – Лин попробовал, было приподняться, но тут же закричал от нестерпимой боли. Правая рука его выглядела так, словно побывала в мясорубке – целыми были лишь плечо и кисть. С поверхности местами была содрана кожа, в двух местах из руки торчали осколки кости, из разорванных вен хлестала кровь. Лин кричал теперь почти не переставая, и, пока его несли наверх, из других тимов повыходили надсмотрщики, спрашивая, что произошло.
– Всё будет в порядке, не волнуйтесь, – говорил Пятый, – не так всё плохо, как кажется… Лин, не ори, пожалуйста, ты и так уже всех сюда собрал… Сейчас до Валентины дойдём, она поможет…
Валентина при виде Линовой руки пришла в негодование.
– Юра, ну как же ты мог! – чуть не закричала она. – Какая же ты сволочь! Просто слов нет, ей Богу!
– Валентина Николаевна, – вмешался Пятый, – это не он, вы ошибаетесь.
– Не он? – удивилась Валентина. Она и Лена уже обрабатывали Лину руку. Он, не смотря на все уговоры, продолжал стонать, то тише, то громче. Его трясло, как в лихорадке. – Лена, обколи новокаином по кругу, надо получше обезболить…
– Сейчас, Валентина Николаевна. Лин, не надо так вырываться, пожалуйста! Да полежи ты спокойно хоть минуту, а! Ты же иглу сейчас сломаешь! Ну подержите его, кто-нибудь…
– Держу, делай скорее, – попросил Пятый, – спокойно, рыжий… Не смотри, не надо… – Лин пытался взглянуть на то, что сталось с его правой рукой, но Пятый проворно прикрыл её краем одеяла, на котором тот лежал.
– Так кто же тогда это сделал? – снова спросила Валентина. – Соизволь объяснить, Юра, пока мы собираемся… Иначе мы будем лишены возможности послушать, что у вас там произошло.
– Я с вами, – с испугом быстро сказал Юра, – и Пятого возьмём. Ещё не известно, сколько надо будет торчать в больнице, а он лучше нас всех умеет справляться с Лином.
– Пока нет, – откликнулся Пятый, не поворачиваясь, – посмотрим…
Лин метался в жару на узкой больничной кровати, и, не будь его здоровая рука и ноги привязаны фиксажем к спинкам, натворил бы дел. Он учащенно дышал, словно от быстрого бега, на лице его непрерывно сменяли друг друга выражения боли и страха. На скулах горел нездоровый румянец. Он был укрыт простыней примерно до пояса, но постоянно как-то умудрялся сбрасывать её на пол. Утром его прооперировали, руку загипсовали, и теперь он отходил от наркоза. Поначалу хотели делать под местным, но Лин вёл себя настолько непредсказуемо, что пришлось давать общий – иначе инструмент летел на пол, врачи потирали ушибленные руки и дело вообще не сдвигалось с мёртвой точки.
В палате было душно и очень жарко. Она помещалась на десятом этаже нового больничного корпуса. За окном в тяжелом мареве плавилось июльское почти что белое небо, на котором не было видно ни облачка. Занавески, плотно задернутые предусмотрительным Пятым, висели совершенно неподвижно, не смотря на настежь распахнутое окно.
Пятый сидел рядом с Лином и время от времени протирал ему лицо и грудь марлевой салфеткой, смоченной холодной водой из-под крана. На горячечный лоб друга он положил вафельное полотенце, с которого тоже капала вода. Полотенце постоянно приходилось мочить заново – оно нагревалось очень быстро, температура у Лина была под сорок. Пятый проверил капельницу, придержал Лину руку, когда тому вздумалось дернуться, и подошел к окну. Далеко внизу он увидел стоянку машин и несколько чахлых деревьев, обреченных погибать в огромном городе, который, казалось, не принимал в себя ничего живого…
За его спиной протяжно застонал Лин. Пятый отвернулся от окна.
– Иду, – со вздохом сказал он, – чего опять такое?
Он подошел к кровати, сел рядом и осторожно стал поправлять Лину мокрые от пота и разметавшиеся по подушке волосы. Лин на секунду приоткрыл мутные глаза и, явно не узнавая Пятого, пробормотал: “Стой…”. Дыхание его снова участилось, он опять застонал.
– Нет, так нельзя, – сказал Пятый, ни к кому конкретно не обращаясь, – вот только хватит ли меня?… А, где наша не пропадала, рискну.
Он снял у Лина с головы полотенце и осторожно положил свои ладони ему на виски, легко прижимая разгоряченную голову к подушке. Он сосредоточился и несколько секунд оставался совершенно неподвижным. Внезапно Лин вскрикнул, словно от боли, резко с шумом выдохнул и затих. На лице его проступило, вместо прежнего отчаяния, выражение крайне полного расслабления, рот безвольно открылся, тело обмякло и стало как тряпичное. Лина прошиб пот, он в мгновение ока стал весь мокрый. Пятый приподнял рыжему веко и увидел лишь белок закатившегося под лоб глаза. Тот явно был в глубоком обмороке, но дыхание уже выравнивалось, становилось глубже и размереннее. Пятый снова намочил марлю и обтёр ею Лину лицо и грудь. Тот даже не пошевелился.
– Это надо же! – искренне удивился Пятый. – Не думал, что получиться, однако… ну всё, к вечеру очнётся уже в более ли менее нормальном виде.
Пятый взял полотенце и осторожно положил его Лину на лоб. Вода, лениво стекавшая с него, нехотя чертила на простыне прямые дорожки и, признав своё поражение перед жарой, медленно испарялась. Лин лежал неподвижно, как мёртвый. Голова его бессильно склонилась к плечу, в уголке рта появилась, подгоняемая неспешным дыханием, ниточка прозрачной слюны, и Пятый промокнул её марлей. Из гипса, скрывавшего правую руку, виднелись лишь кончики пальцев. Сама рука лежала на возвышение, сделанном из двух подушек. Лин теперь был просто бледен, лихорадочный румянец исчез. “Нервы, всё нервы, – подумал Пятый и горестно покачал головой, – что же делать?” Он понимал, что это нынешнее состояние не является целиком и полностью следствием раны, нет. Всё было куда серьёзнее и хуже. В просторечии это называется “психануть” и рыжий в этот чёртов день психанул по полной программе. На этот раз Пятому удалось снять нервное напряжение, завладевшее другом и пожиравшее того изнутри. А если так случиться, когда его не будет рядом? Или просто не будет сил на то, чтобы немного вправить Лину мозги? Что тогда? Вдруг тот сойдёт с ума? Пятый ещё по Дому знал, что Лин очень импульсивен, неустойчив, но ведь тогда им ничего не угрожало, поэтому импульсивность не несла в себе никакой конкретной опасности.
Пятый осторожно и ласково погладил Лина по здоровому плечу.
– Я здесь, рыжий, – прошептал он, – не бойся, я что ни будь придумаю, обещаю. Пока я жив, я постараюсь позаботиться о тебе, милый… И прости, что так сегодня вышло… это всё я, дурак, виноват…
В палату, неслышно ступая, вошел Гаяровский. Он подошел к кровати и сел в ногах.
– Как дела? – спросил он.
– Уже лучше, – откликнулся Пятый, – к вечеру должен очнуться.
– Температуру мерил?
– Тридцать восемь, немного упала.
Они говорили вполголоса, чтобы не потревожить спящего.
– Позволь, – попросил Гаяровский. Пятый уступил ему своё место, тот сел рядом с Лином, взял его за запястье и стал считать пульс, – да, стабильнее, чем утром. И всё же я предлагаю начать антибиотики, сейчас жарко, раны плохие, как бы момент не упустить. Смотри, начнется сепсис, что тогда? Мне такие ситуации не нравятся.
– Это нервный срыв, а не заражение крови, – спокойно сказал Пятый, – я сейчас снял это состояние, он проспит до вечера, а там уже будет видна истинная картина. Сейчас её просто не возможно было выделить, всё перекрывал психоз.
– Тогда подождём, – согласился Гаяровский, – кстати, ты будешь ужинать? С обедом мы проштрафились, но с ужином…
– С удовольствием, – ответил Пятый, – и ему надо или сок или чай… ну, что будет, дать. Я мог бы и сейчас его уговорить принять таблетку аспирина, ему стало бы полегче.
– Пока не надо, и так еле кровь остановили, – Гаяровский поднялся, поправил простыню и пошел к двери. На пороге он остановился, – если что, я у себя, в ординаторской, найдёшь.
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Пятый снова подсел к Лину и задумался. Нет, он не думал о том, как всё могло бы быть, не попади они сюда. Он не искал в своих мыслях причины происшедшего сегодня. Он только горько сожалел о том, что стал таким нерасторопным и не успел вовремя оказаться на месте. Он переживал за Лина, ругал себя и немного, совсем немного, думал о том, что их ждёт дальше. А через два часа очнулся Лин и Пятому стало не до размышлений.
– Душно… – слабо, едва слышно, прошептал рыжий. Пятый в это время опять стоял у окна и не расслышал. – Пятый… Ну Пятый же… душно…
Пятый быстро подошел к нему и сел рядом.
– Что такое? – спросил он.
– Что… у меня… на голове… такое?… – не смотря на слабость в голосе Лина уже звучал сарказм.
– Полотенце, – объяснил Пятый, – у тебя температура.
– Сними… – попросил Лин, – я… менингит так… заработаю… А где… мы?…
– В больнице. Ты дешево отделался, радуйся. – Пятый осторожно снял полотенце и положил его в раковину. – Но как тебе могло придти в голову отталкивать эту тварь локтем?…
– Рефлекторно… – Лин тяжело быстро дышал в перерывах между словами, – Пятый… руку… отняли?…
– На месте твоя рука, – успокоил его Пятый, хотя сердце его сжалось, – я сейчас что-нибудь придумаю, потерпи минутку, хорошо? Тебе дышать трудно?
– Да… – Лин попытался облизать пересохшие губы, но язык тоже высох, как порох, – и попить… принеси…
– Сейчас, – повторил Пятый и вышел. Ординаторскую он нашел почти сразу, она располагалась на том же этаже, дальше по коридору.
– Вадим Алексеевич, – позвал он, – можно вас на минутку?
– Иду, – откликнулся тот, – что случилось?
– Он очнулся. Вы не посмотрите?
– Конечно. Подожди пока здесь, ладно?
Пятый присел на стул у стены, подпер голову руками и снова задумался. Так он просидел около получаса. Наконец из палаты вышел Гаяровский.
– Всё хорошо, – успокаивающе сказал он, – пойдём, покурим.
– Только не долго, я сейчас должен вернуться обратно… Как он?
– Напоили, положили в кислородную палатку – и заснул. Ты, наверное, прав, можно и без антибиотиков спокойно обойтись. Он и так оправится. Кстати, а как ты себя чувствуешь?
Вопрос застал Пятого врасплох. До этого момента он совсем не думал о себе, и тут вдруг разом осознал, что от жары и духоты у него раскалывается голова, волнами накатывала голодная дурнота, что ноги подкашиваются от усталости…
– Когда ты последний раз на себя смотрел? – немного раздраженно произнёс Гаяровский. Они шли по прохладному полутемному коридору, Гаяровский немного впереди. – До чего вы себя доводите, говорить противно… Вон, гляди, – он, резко остановившись, взял Пятого за плечи и развернул лицом к висящему в простенке мутному зеркалу, – страшней войны, ей Богу!
Из зеркала на Пятого выплыло изможденное, бледное до прозрачности лицо, с огромными, обведенными синими тенями, глазами, в обрамление полуседых встрёпанных волос, с заострившимся носом и впалыми щеками. Чёрно-красная фланелевая рубашка висела на исхудавших ссутулившихся плечах, как на вешалке, воротник выглядел нелепым хомутом, а руки-щепки свободно болтались в рукавах… Он уставился в глубину стекла, словно зачарованный, голова вдруг сильно закружилась, его качнуло и он даже не заметил того момента, когда пол вдруг выбила у него из-под ног странная чужая сила…
Очнулся он в ординаторской. Он полулежал в глубоком кресле, обтянутом коричневым кожзаменителем, а Гаяровский, склонившись над ним, растирал его виски спиртом. Какая-то женщина только что померила ему давление, она уже убирала тонометр, рядом с ней на столе лежал стетоскоп.
– Давление низкое, – констатировала она, – что делать будем, Вадим Алексеевич?
– Скорую вызовем, – ответил Гаяровский. Женщина усмехнулась. Заметив, что Пятый стал потихоньку приходить в себя, Гаяровский снова склонился к нему и сказал, – дыши глубже. Глубже, я сказал!… Вот так… Зоя, будь другом, сходи на пост и принеси сульфокамфакаин и кислородную подушку.
– Хорошо, Вадим Алексеевич, – женщина вышла. Пятый начал снова терять сознание. Увидев это, Гаяровский схватил ватку со спиртом и сунул её Пятому под нос. Тот вдохнул, сморщился, приоткрыл смежившиеся было веки и тихо застонал.
– Ну не надо, – на лице Гаяровского Пятый вдруг с удивлением заметил то встревоженное и озабоченное выражение, которое не покидало его собственное лицо на протяжении последних нескольких часов, – соберись немного. Ты долго не ел, что ли?
– Долго… – эхом откликнулся Пятый.
– Сколько? – Гаяровский помог ему сесть повыше и пристроил под голову маленькую подушку. – Сколько ты не ел?
– Дней шесть… я… не помню… – Пятый говорил с усилием, невнятно. – Я… забыл…
– Подожди секунду, – Гаяровский отошел от кресла и Пятый, пользуясь этим, снова закрыл глаза. Из забытья его вывело легкое похлопывание по щеке. Он немного очнулся и увидел, что Вадим Алексеевич протягивает ему огромных размеров кружку, полную кофе с молоком. Пятый издал какой-то нечленораздельный звук, схватил кружку обеими руками, приник к ней и начал пить. Кофе стекал по подбородку на грудь, заливал рубашку, а он всё никак не мог остановиться. Сам он нипочём ни удержал бы тяжелой кружки, но Гаяровский вовремя спохватился и поддержал ёё под донышко. Только когда в кружке не осталось ни капли, Пятый, наконец, оторвался, поднял враз осоловевший взор и вдруг увидел женщину, ту самую Зою, которую Гаяровский послал за лекарствами. Она стояла в дверях, держа в руках кислородную подушку и неподвижно смотрела на него.
– Я не знала, – всхлипнув, прошептала она, – я не знала, что так бывает… Я только в кино видела, чтобы от голода…
– Не стоит, Зоенька. Принесла? – он забрал и женщины ампулы и подушку. – Не расстраивайся, не надо. Это ещё не самое худшее, что может произойти с человеком. Пятый, ещё налить?
Пятый слабо кивнул. Зоя пошла наливать кофе, Гаяровский сделал ему укол и дал подышать кислородом. Пятому стало немного легче, дурнота слегка отступила. И хотя мир не приобрёл прежнюю ясность, Пятому стало стыдно за такое проявление слабости. Глаза закрывались сами собой, но он понимал, что это – не сон, а очередное предобморочное состояние и поэтому, стиснув зубы, сдерживался изо всех сил. Заметив это, Гаяровский предложил:
– Может, на диванчике полежишь? На тебя смотреть страшно… Зоя, померь ещё раз давление, мне кажется, он как был бледный, так и остался.
Женщина снова вынула тонометр. Пятый, заметив это, прошептал:
– Может, не надо?…
– Надо, надо, – заверил его Гаяровский, – и ты хорош, и я тоже хорош, старый дурак! Не сообразил, уж прости ты меня. Ведь можно было догадаться, в каком ты виде приедешь. Не так уж это трудно… Зоенька, ну что там?
– То же, что и было. Я сейчас ещё три кубика сделаю, – она легко отломила наконечник ампулы и набрала в шприц прозрачную жидкость, – потерпи, ладно?
Голова Пятого бессильно упала, глаза закрылись. Гаяровский поднял его на руки и перенёс на диван, стоявший в углу ординаторской. Он пристроил Пятому под ноги свёрнутую в несколько раз куртку и спросил:
– Зоя, сколько у тебя там кубов?
– Три, – откликнулась та.
– Добавь ещё два. С другом он весь день сидел, понимаешь ли! Рыжего этого нахала от самого себя стерег… – сердито добавил он.
– А что там случилось?
– Да, тройной перелом, несчастный случай. Привезли в шоке, и пока тот отходил, этот с ним дежурил, про себя забывши. А результат ты сейчас видишь.
– Сиди, я мигом…
* * *
– …Валя, ты не попадешь в вену, – увещевал Олег Петрович.– Тогда я… – предложил Пятый, пытаясь вытащить у Валентины из рук шприц. – Запросто… с первого раза… а что у меня с рукой?…
– Ты откуда сегодня приехал? – с упреком спросил Олег Петрович.
– Откуда? – переспросил Пятый, нахмурившись.
– Правда, откуда? – поддержала его Валентина.
– Да из больницы же! – горестно воззвал Валентинин муж. – Тебя же там кололи! Тут и в трезвом виде ничего не найдешь!
– Да иди ты, – отмахнулась Валентина. – Ща найдем. Сей момент.
– Дайте я, – попросил Пятый.
– Нет, я…
– Это моя рука!
– А шприц мой!…
Пятого качнуло, он едва не упал. Валентина пожала плечами, передала шприц мужу.
– Я же не умею… – потеряно сказал тот.
– Научим, – гордо сказала Валентина. – К утру получится…
Пятому надоело на все это смотреть, поэтому он взял у Олега Петровича шприц, запросто всадил его себе в ногу и надавил на плунжер. Валентина зааплодировала. Пятый приложил руку к груди и поклонился.
– Давай на “бис”, этого мало будет, если внурт… – Валентина икнула. – Если внутримышечно…
Спать пока что никому не хотелось. Олег Петрович заварил чаю, немного протрезвевшая Валентина разогрела для Пятого картошку, которая осталась от ужина, и все они уселись на кухне – Валентина с мужем за столом, Пятый – у окна.
– Черт, надо Юре позвонить, – внезапно спохватился Пятый, – я совсем забыл. Там же рыжий…
– Они там, похоже, пить собирались, – вспомнила Валентина. – Сегодня же двадцать третье февраля… вот память!…
– Пойду позвоню, – решительно сказал Пятый.
– Ты вначале доешь. Успеешь еще…
– Я потом забуду, – Пятый поднялся. – Я быстро. Там же Лин, он же небось уже совершенно пьяный…
– Это еще с какой радости? – удивилась Валентина.
– Он у Гаяровского увел полкоробки сердечного. Я представляю себе, что он там сейчас может… – начал Пятый, но тут в прихожей зазвонил телефон. – Это рыжий, он всегда был легок на помине… я сам подойду, Олег Петрович, вы сидите.
– Привет!… Ну, я… да тут половина “трешки”… – Лину было явно весело. – Мы тут это… как это… сидим…
– Рыжий, ты сколько выпил? – спросил Пятый. Он, в отличии от Лина, вполне нормально соображал и пьяным себя не чувствовал – сумел вовремя сориентироваться и не дать опьянению развиться. – Лин, ты меня слышишь?
– Да чего ты разорался?! – возмутился Лин. – Можно подумать, что я часто… у меня еще две ампулы остались, вот я сейчас как вколю… а потом как выпью! Тут столько всего есть…
– Рыжий, позови Юру, – ласково попросил Пятый.
– Тебе зачем? – с подозрением спросил Лин.
– С праздником поздравить, – соврал Пятый. Юра подошел к аппарату не сразу. – Юр, привет… да, поздравляю… Юра, скажи честно – он много выпил? Сколько?! Не давайте ему больше, он же… Юра, там препарата не хватит на такую дозу… все равно этого мало… Там у вас хоть кто-нибудь трезвый есть? Слушай, отправьте его сюда, ради всего святого… не знаю, как… поймайте машину, рублей за десять его отвезут, я потом тебе отдам… да, как только до подвала сумею добраться… А вот до какого – это не ваше дело… Кто спрашивает? Андрей?! У вас там Андрей?! Я сам приеду… всё, пока.
Пятый положил трубку и потёр подбородок. Вот незадача!… а ведь Валентина свою машину ему не даст. Точно. И сама никуда не поедет. Они все пили. Не дай Бог, остановят!… Что делать?… Нет, надо что-то придумать. Можно, в принципе, занять у Валентины. А ведь придется… ладно. Отработаем. Он вернулся в кухню.
– Ну чего там интересного? – спросила Валентина.
– Лина надо забрать, – сказал Пятый. – Там большая пьяная компания с Андреем во главе. Я за него боюсь.
– А он сам?
– А что – он? Напился пьян… или притворяется, черт его знает. Но уезжать не хочет, – Пятый взял свою тарелку, аккуратно вытер хлебной корочкой и поставил в мойку.
– Ладно… но только как мы поедем, ночь же? – спросила Валентина.
– Одолжите мне рублей двадцать до послезавтра, – попросил Пятый. – Я верну.
– Ты мне еще за полотенце и за чашку должен, – напомнила Валентина. – А так же за потраченные нервы и время… Надоел ты мне! Иди, собирайся. Куртку надень, там, похоже, опять подморозило.
* * *
Лина они все-таки уговорили уехать. С трудом, конечно, но сумели. Да и дорога обошлась Валентине вовсе не так дорого, как они с Пятым рассчитывали – всего в двенадцать рублей. Лин был доволен – по его мнению вечеринка более чем удалась. К слову сказать, он был вовсе не столь сильно пьян, как показалось Пятому во время телефонного разговора. Он просто, по своему обыкновению, валял дурака. В чем и преуспел. Сколько раз и умная Валентина, и Пятый попадались подобным образом!… Если Лин хотел, чтобы ему поверили – он почти всегда добивался этого. Самыми разными способами.– Да… – с восхищением протянул Лин, когда они входили в квартиру. – Вот класс! Я же пил с Андреем!… Верите?
– С трудом, – призналась Валентина. – Я бы на его месте тебя бы прибила. Причем сразу. Не задумываясь.
– Валентина Николаевна, вы говорите какие-то маловразумительные вещи, – заметил Пятый. – Что это за выражение – “прибила”? Непохоже на вас…
– В принципе ты прав, – кивнула та. – Но после общения с вами мой лексикон сильно обогатился. Не находишь?
– Нахожу, – согласился Пятый. – Надо заканчивать с этим общением… давно пора…
– А вот сейчас я рассержусь по-настоящему, – пообещала Валентина. – Не зли меня, Пятый. Прекрати. Я не шучу.
– Не слушайте его, – вмешался Лин. – Он хороший, но глупый…
Как всегда… Все было как всегда. Не плохо, не хорошо. Обычно. И ладно.
Силы
Юра, Гаяровский
В тот день в тиме всё было, как всегда. Рабочие методично перетаскивали ящики, Юра сидел на стуле у двери в верхней части зала, решая кроссворд и иногда для порядка покрикивая на них, хотя в этом не было особой нужды – тим был новый и рабочие в нем пока ещё почти не требовали поощрения плеткой. Исключением, пожалуй, были только Пятый и Лин. К началу активного действия Лин находился неподалёку от Юры, Пятый с несколькими рабочими поднимал тележку наверх. Когда события начали разворачиваться, он был довольно далеко, и ничего поначалу не заметил. Заметил Лин. Он на секунду остановился перевести дух и тут увидел, что стена за Юриной спиной прямо на глазах меняет свою структуру и становиться подвижной. По ней пошли сокращения, волны, серый бетон её словно бы кто-то надувал изнутри. Лин расширившимися глазами следил за происходящим, не в силах вымолвить ни слова. Внезапно произошло следующее. Стену будто ударили изнутри кулаком, она ложноножкой ринулась вперед и буквально подмяла под себя одного из рабочих, тот не успел даже вскрикнуть. Удивительно, но Юра всё ещё не заметил, что происходит и него за спиной, он продолжал в полной тишине листать страницы журнала. Оживший кусок стены отодвинулся немного в сторону и Лин в смятение увидел, что от рабочего не осталось ничего, совсем ничего – ни крови, ни костей. Ложноножка снова взметнулась в воздух, нащупывая следующую жертву, и Лин словно очнулся от ступора. Юра немного качнулся на стуле, и тем самым стал самой удобной для ложноножки мишенью.– Стой! – заорал Лин и, сбросив ящик со спины и бегом кинулся к ещё ничего не понявшему Юре. Очутившись рядом с ним Лин что есть мочи дернул Юру на себя, не замечая того, что часть стены пришла в соприкосновение с его правой рукой. По ней словно полоснули раскалённые ножи, на мгновение бетон жадно вобрал в себя почти всю руку. Из последних сил Лин рванулся, освобождаясь из цепкой хватки и упал на пол рядом с Юрой, в метре от опасности. И тут он заметил Пятого. Тот уже стоял напротив стены. Гаснущим взором Лин увидел, как вокруг поднятых вверх рук Пятого начинает меняться и как бы размазываться пространство. Стена стала корчиться, словно в судорогах, на ней появлялись то вздутия, то провалы, она как могла, сопротивлялась тому потоку энергии, который направлял на неё Пятый. Глаза его остекленели, он оскалился, вены у него на лбу вздулись в узлы, руки словно вросли в невидимую преграду, от напряжения воздух вокруг, казалось, завибрировал. Сотни крохотных звенящих иголочек впивались в мозг, той пугающей тишины больше не существовало, лавина звуков заполнила зал. Рабочие валились на пол, некоторые молча, некоторые тихо поскуливая, словно раненые животные. Лин ещё успел перед тем, как мир вокруг него заполонила адская боль, понять, что происходит. Но наблюдать дальше он уже не смог.
Наконец, всё было кончено. Пятый в изнеможение повалился на пол. Его била дрожь, он с трудом осознавал произошедшее. Через полминуты он нашел в себе силы встать и первым делом бросился к стене. Всё было в порядке. Стена стала тем, чем ей и полагалось быть – статичным, неподвижным и мертвым бетоном. Пятый для очистки совести провёл по ней рукой.
– Пятый… – неуверенно позвал его Юра, поднимаясь на ноги. – Иди сюда!
– Подожди, – отозвался тот, – сейчас…
– Что это было?… – ошарашено спросил Юра.
– Лучше тебе не знать.
На полу, слабо пошевелившись, застонал Лин.
– Живой… – прошептал Юра. – Я то уж думал… Пятый, да иди же скорей!
– Что… – начал было тот, подходя, но, увидев Лина, осёкся, – …о, Боже! – он опустился на колени рядом с Лином, – ну не надо, дружок… ну тихо… всё будет в порядке…
– Пятый, объясни, что произошло! – взорвался Юра. – Эта… штука… она что…
– Не время, – Пятый поднял голову, – Юрик, иди за Валентиной, и поскорее. У него рука сломана в трёх местах. Да не стой ты столбом!
– А эта штука… она что, и меня бы… убила? – оторопело спросил Юра.
– Нет, водку пить тебя позвать хотела! – огрызнулся Пятый. – Ты сегодня приведёшь Валентину?
– Я его отнесу, только подержи ему руку. Господи, да что же это было?…
– Вместе понесём, – сказал Пятый, – ему будет удобней. Лин, ты сесть можешь?
– Я… – Лин попробовал, было приподняться, но тут же закричал от нестерпимой боли. Правая рука его выглядела так, словно побывала в мясорубке – целыми были лишь плечо и кисть. С поверхности местами была содрана кожа, в двух местах из руки торчали осколки кости, из разорванных вен хлестала кровь. Лин кричал теперь почти не переставая, и, пока его несли наверх, из других тимов повыходили надсмотрщики, спрашивая, что произошло.
– Всё будет в порядке, не волнуйтесь, – говорил Пятый, – не так всё плохо, как кажется… Лин, не ори, пожалуйста, ты и так уже всех сюда собрал… Сейчас до Валентины дойдём, она поможет…
Валентина при виде Линовой руки пришла в негодование.
– Юра, ну как же ты мог! – чуть не закричала она. – Какая же ты сволочь! Просто слов нет, ей Богу!
– Валентина Николаевна, – вмешался Пятый, – это не он, вы ошибаетесь.
– Не он? – удивилась Валентина. Она и Лена уже обрабатывали Лину руку. Он, не смотря на все уговоры, продолжал стонать, то тише, то громче. Его трясло, как в лихорадке. – Лена, обколи новокаином по кругу, надо получше обезболить…
– Сейчас, Валентина Николаевна. Лин, не надо так вырываться, пожалуйста! Да полежи ты спокойно хоть минуту, а! Ты же иглу сейчас сломаешь! Ну подержите его, кто-нибудь…
– Держу, делай скорее, – попросил Пятый, – спокойно, рыжий… Не смотри, не надо… – Лин пытался взглянуть на то, что сталось с его правой рукой, но Пятый проворно прикрыл её краем одеяла, на котором тот лежал.
– Так кто же тогда это сделал? – снова спросила Валентина. – Соизволь объяснить, Юра, пока мы собираемся… Иначе мы будем лишены возможности послушать, что у вас там произошло.
– Я с вами, – с испугом быстро сказал Юра, – и Пятого возьмём. Ещё не известно, сколько надо будет торчать в больнице, а он лучше нас всех умеет справляться с Лином.
* * *
– …Ну, как? – полушепотом спросил Гаяровский, осторожно просовывая в палату голову. – Не лучше?– Пока нет, – откликнулся Пятый, не поворачиваясь, – посмотрим…
Лин метался в жару на узкой больничной кровати, и, не будь его здоровая рука и ноги привязаны фиксажем к спинкам, натворил бы дел. Он учащенно дышал, словно от быстрого бега, на лице его непрерывно сменяли друг друга выражения боли и страха. На скулах горел нездоровый румянец. Он был укрыт простыней примерно до пояса, но постоянно как-то умудрялся сбрасывать её на пол. Утром его прооперировали, руку загипсовали, и теперь он отходил от наркоза. Поначалу хотели делать под местным, но Лин вёл себя настолько непредсказуемо, что пришлось давать общий – иначе инструмент летел на пол, врачи потирали ушибленные руки и дело вообще не сдвигалось с мёртвой точки.
В палате было душно и очень жарко. Она помещалась на десятом этаже нового больничного корпуса. За окном в тяжелом мареве плавилось июльское почти что белое небо, на котором не было видно ни облачка. Занавески, плотно задернутые предусмотрительным Пятым, висели совершенно неподвижно, не смотря на настежь распахнутое окно.
Пятый сидел рядом с Лином и время от времени протирал ему лицо и грудь марлевой салфеткой, смоченной холодной водой из-под крана. На горячечный лоб друга он положил вафельное полотенце, с которого тоже капала вода. Полотенце постоянно приходилось мочить заново – оно нагревалось очень быстро, температура у Лина была под сорок. Пятый проверил капельницу, придержал Лину руку, когда тому вздумалось дернуться, и подошел к окну. Далеко внизу он увидел стоянку машин и несколько чахлых деревьев, обреченных погибать в огромном городе, который, казалось, не принимал в себя ничего живого…
За его спиной протяжно застонал Лин. Пятый отвернулся от окна.
– Иду, – со вздохом сказал он, – чего опять такое?
Он подошел к кровати, сел рядом и осторожно стал поправлять Лину мокрые от пота и разметавшиеся по подушке волосы. Лин на секунду приоткрыл мутные глаза и, явно не узнавая Пятого, пробормотал: “Стой…”. Дыхание его снова участилось, он опять застонал.
– Нет, так нельзя, – сказал Пятый, ни к кому конкретно не обращаясь, – вот только хватит ли меня?… А, где наша не пропадала, рискну.
Он снял у Лина с головы полотенце и осторожно положил свои ладони ему на виски, легко прижимая разгоряченную голову к подушке. Он сосредоточился и несколько секунд оставался совершенно неподвижным. Внезапно Лин вскрикнул, словно от боли, резко с шумом выдохнул и затих. На лице его проступило, вместо прежнего отчаяния, выражение крайне полного расслабления, рот безвольно открылся, тело обмякло и стало как тряпичное. Лина прошиб пот, он в мгновение ока стал весь мокрый. Пятый приподнял рыжему веко и увидел лишь белок закатившегося под лоб глаза. Тот явно был в глубоком обмороке, но дыхание уже выравнивалось, становилось глубже и размереннее. Пятый снова намочил марлю и обтёр ею Лину лицо и грудь. Тот даже не пошевелился.
– Это надо же! – искренне удивился Пятый. – Не думал, что получиться, однако… ну всё, к вечеру очнётся уже в более ли менее нормальном виде.
Пятый взял полотенце и осторожно положил его Лину на лоб. Вода, лениво стекавшая с него, нехотя чертила на простыне прямые дорожки и, признав своё поражение перед жарой, медленно испарялась. Лин лежал неподвижно, как мёртвый. Голова его бессильно склонилась к плечу, в уголке рта появилась, подгоняемая неспешным дыханием, ниточка прозрачной слюны, и Пятый промокнул её марлей. Из гипса, скрывавшего правую руку, виднелись лишь кончики пальцев. Сама рука лежала на возвышение, сделанном из двух подушек. Лин теперь был просто бледен, лихорадочный румянец исчез. “Нервы, всё нервы, – подумал Пятый и горестно покачал головой, – что же делать?” Он понимал, что это нынешнее состояние не является целиком и полностью следствием раны, нет. Всё было куда серьёзнее и хуже. В просторечии это называется “психануть” и рыжий в этот чёртов день психанул по полной программе. На этот раз Пятому удалось снять нервное напряжение, завладевшее другом и пожиравшее того изнутри. А если так случиться, когда его не будет рядом? Или просто не будет сил на то, чтобы немного вправить Лину мозги? Что тогда? Вдруг тот сойдёт с ума? Пятый ещё по Дому знал, что Лин очень импульсивен, неустойчив, но ведь тогда им ничего не угрожало, поэтому импульсивность не несла в себе никакой конкретной опасности.
Пятый осторожно и ласково погладил Лина по здоровому плечу.
– Я здесь, рыжий, – прошептал он, – не бойся, я что ни будь придумаю, обещаю. Пока я жив, я постараюсь позаботиться о тебе, милый… И прости, что так сегодня вышло… это всё я, дурак, виноват…
В палату, неслышно ступая, вошел Гаяровский. Он подошел к кровати и сел в ногах.
– Как дела? – спросил он.
– Уже лучше, – откликнулся Пятый, – к вечеру должен очнуться.
– Температуру мерил?
– Тридцать восемь, немного упала.
Они говорили вполголоса, чтобы не потревожить спящего.
– Позволь, – попросил Гаяровский. Пятый уступил ему своё место, тот сел рядом с Лином, взял его за запястье и стал считать пульс, – да, стабильнее, чем утром. И всё же я предлагаю начать антибиотики, сейчас жарко, раны плохие, как бы момент не упустить. Смотри, начнется сепсис, что тогда? Мне такие ситуации не нравятся.
– Это нервный срыв, а не заражение крови, – спокойно сказал Пятый, – я сейчас снял это состояние, он проспит до вечера, а там уже будет видна истинная картина. Сейчас её просто не возможно было выделить, всё перекрывал психоз.
– Тогда подождём, – согласился Гаяровский, – кстати, ты будешь ужинать? С обедом мы проштрафились, но с ужином…
– С удовольствием, – ответил Пятый, – и ему надо или сок или чай… ну, что будет, дать. Я мог бы и сейчас его уговорить принять таблетку аспирина, ему стало бы полегче.
– Пока не надо, и так еле кровь остановили, – Гаяровский поднялся, поправил простыню и пошел к двери. На пороге он остановился, – если что, я у себя, в ординаторской, найдёшь.
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Пятый снова подсел к Лину и задумался. Нет, он не думал о том, как всё могло бы быть, не попади они сюда. Он не искал в своих мыслях причины происшедшего сегодня. Он только горько сожалел о том, что стал таким нерасторопным и не успел вовремя оказаться на месте. Он переживал за Лина, ругал себя и немного, совсем немного, думал о том, что их ждёт дальше. А через два часа очнулся Лин и Пятому стало не до размышлений.
– Душно… – слабо, едва слышно, прошептал рыжий. Пятый в это время опять стоял у окна и не расслышал. – Пятый… Ну Пятый же… душно…
Пятый быстро подошел к нему и сел рядом.
– Что такое? – спросил он.
– Что… у меня… на голове… такое?… – не смотря на слабость в голосе Лина уже звучал сарказм.
– Полотенце, – объяснил Пятый, – у тебя температура.
– Сними… – попросил Лин, – я… менингит так… заработаю… А где… мы?…
– В больнице. Ты дешево отделался, радуйся. – Пятый осторожно снял полотенце и положил его в раковину. – Но как тебе могло придти в голову отталкивать эту тварь локтем?…
– Рефлекторно… – Лин тяжело быстро дышал в перерывах между словами, – Пятый… руку… отняли?…
– На месте твоя рука, – успокоил его Пятый, хотя сердце его сжалось, – я сейчас что-нибудь придумаю, потерпи минутку, хорошо? Тебе дышать трудно?
– Да… – Лин попытался облизать пересохшие губы, но язык тоже высох, как порох, – и попить… принеси…
– Сейчас, – повторил Пятый и вышел. Ординаторскую он нашел почти сразу, она располагалась на том же этаже, дальше по коридору.
– Вадим Алексеевич, – позвал он, – можно вас на минутку?
– Иду, – откликнулся тот, – что случилось?
– Он очнулся. Вы не посмотрите?
– Конечно. Подожди пока здесь, ладно?
Пятый присел на стул у стены, подпер голову руками и снова задумался. Так он просидел около получаса. Наконец из палаты вышел Гаяровский.
– Всё хорошо, – успокаивающе сказал он, – пойдём, покурим.
– Только не долго, я сейчас должен вернуться обратно… Как он?
– Напоили, положили в кислородную палатку – и заснул. Ты, наверное, прав, можно и без антибиотиков спокойно обойтись. Он и так оправится. Кстати, а как ты себя чувствуешь?
Вопрос застал Пятого врасплох. До этого момента он совсем не думал о себе, и тут вдруг разом осознал, что от жары и духоты у него раскалывается голова, волнами накатывала голодная дурнота, что ноги подкашиваются от усталости…
– Когда ты последний раз на себя смотрел? – немного раздраженно произнёс Гаяровский. Они шли по прохладному полутемному коридору, Гаяровский немного впереди. – До чего вы себя доводите, говорить противно… Вон, гляди, – он, резко остановившись, взял Пятого за плечи и развернул лицом к висящему в простенке мутному зеркалу, – страшней войны, ей Богу!
Из зеркала на Пятого выплыло изможденное, бледное до прозрачности лицо, с огромными, обведенными синими тенями, глазами, в обрамление полуседых встрёпанных волос, с заострившимся носом и впалыми щеками. Чёрно-красная фланелевая рубашка висела на исхудавших ссутулившихся плечах, как на вешалке, воротник выглядел нелепым хомутом, а руки-щепки свободно болтались в рукавах… Он уставился в глубину стекла, словно зачарованный, голова вдруг сильно закружилась, его качнуло и он даже не заметил того момента, когда пол вдруг выбила у него из-под ног странная чужая сила…
Очнулся он в ординаторской. Он полулежал в глубоком кресле, обтянутом коричневым кожзаменителем, а Гаяровский, склонившись над ним, растирал его виски спиртом. Какая-то женщина только что померила ему давление, она уже убирала тонометр, рядом с ней на столе лежал стетоскоп.
– Давление низкое, – констатировала она, – что делать будем, Вадим Алексеевич?
– Скорую вызовем, – ответил Гаяровский. Женщина усмехнулась. Заметив, что Пятый стал потихоньку приходить в себя, Гаяровский снова склонился к нему и сказал, – дыши глубже. Глубже, я сказал!… Вот так… Зоя, будь другом, сходи на пост и принеси сульфокамфакаин и кислородную подушку.
– Хорошо, Вадим Алексеевич, – женщина вышла. Пятый начал снова терять сознание. Увидев это, Гаяровский схватил ватку со спиртом и сунул её Пятому под нос. Тот вдохнул, сморщился, приоткрыл смежившиеся было веки и тихо застонал.
– Ну не надо, – на лице Гаяровского Пятый вдруг с удивлением заметил то встревоженное и озабоченное выражение, которое не покидало его собственное лицо на протяжении последних нескольких часов, – соберись немного. Ты долго не ел, что ли?
– Долго… – эхом откликнулся Пятый.
– Сколько? – Гаяровский помог ему сесть повыше и пристроил под голову маленькую подушку. – Сколько ты не ел?
– Дней шесть… я… не помню… – Пятый говорил с усилием, невнятно. – Я… забыл…
– Подожди секунду, – Гаяровский отошел от кресла и Пятый, пользуясь этим, снова закрыл глаза. Из забытья его вывело легкое похлопывание по щеке. Он немного очнулся и увидел, что Вадим Алексеевич протягивает ему огромных размеров кружку, полную кофе с молоком. Пятый издал какой-то нечленораздельный звук, схватил кружку обеими руками, приник к ней и начал пить. Кофе стекал по подбородку на грудь, заливал рубашку, а он всё никак не мог остановиться. Сам он нипочём ни удержал бы тяжелой кружки, но Гаяровский вовремя спохватился и поддержал ёё под донышко. Только когда в кружке не осталось ни капли, Пятый, наконец, оторвался, поднял враз осоловевший взор и вдруг увидел женщину, ту самую Зою, которую Гаяровский послал за лекарствами. Она стояла в дверях, держа в руках кислородную подушку и неподвижно смотрела на него.
– Я не знала, – всхлипнув, прошептала она, – я не знала, что так бывает… Я только в кино видела, чтобы от голода…
– Не стоит, Зоенька. Принесла? – он забрал и женщины ампулы и подушку. – Не расстраивайся, не надо. Это ещё не самое худшее, что может произойти с человеком. Пятый, ещё налить?
Пятый слабо кивнул. Зоя пошла наливать кофе, Гаяровский сделал ему укол и дал подышать кислородом. Пятому стало немного легче, дурнота слегка отступила. И хотя мир не приобрёл прежнюю ясность, Пятому стало стыдно за такое проявление слабости. Глаза закрывались сами собой, но он понимал, что это – не сон, а очередное предобморочное состояние и поэтому, стиснув зубы, сдерживался изо всех сил. Заметив это, Гаяровский предложил:
– Может, на диванчике полежишь? На тебя смотреть страшно… Зоя, померь ещё раз давление, мне кажется, он как был бледный, так и остался.
Женщина снова вынула тонометр. Пятый, заметив это, прошептал:
– Может, не надо?…
– Надо, надо, – заверил его Гаяровский, – и ты хорош, и я тоже хорош, старый дурак! Не сообразил, уж прости ты меня. Ведь можно было догадаться, в каком ты виде приедешь. Не так уж это трудно… Зоенька, ну что там?
– То же, что и было. Я сейчас ещё три кубика сделаю, – она легко отломила наконечник ампулы и набрала в шприц прозрачную жидкость, – потерпи, ладно?
Голова Пятого бессильно упала, глаза закрылись. Гаяровский поднял его на руки и перенёс на диван, стоявший в углу ординаторской. Он пристроил Пятому под ноги свёрнутую в несколько раз куртку и спросил:
– Зоя, сколько у тебя там кубов?
– Три, – откликнулась та.
– Добавь ещё два. С другом он весь день сидел, понимаешь ли! Рыжего этого нахала от самого себя стерег… – сердито добавил он.
– А что там случилось?
– Да, тройной перелом, несчастный случай. Привезли в шоке, и пока тот отходил, этот с ним дежурил, про себя забывши. А результат ты сейчас видишь.