Страница:
– До какого возраста? – от возмущения Лин аж задохнулся. – Мне ещё сорока нет, мерзавец… И я ещё хочу пожить, понял?… Я тебя спрашиваю, понял?
Пятый промолчал. Несколько минут прошли в тишине, но затем Пятый произнес:
– Лена, говори со мной или тормоши время от времени, как хочешь. Иначе я засну.
– И отправишь нас всех на тот свет, – зло заключил Лин, – ты, похоже, только этого и добиваешься…
– Лин, заткнись, пожалуйста, – попросила его Валентина, – не мешай. Пятый, может сменить тебя? А то…
– Ничего, доедем, – успокоил Пятый, – не впервой. Присмотрите за рыжим. Как там?
– Да пока без изменений, – заметила Валентина, – плохо ему, дай Бог, чтобы всё интенсивной обошлось, Вадим-то его и в реанимацию сгоряча может сунуть.
– Не должен, – Пятый вдавил педаль газа в пол и пожаловался, – не люблю за грузовиками ездить, всё стекло грязное и не видно сквозь него ни фига… Лена!
– Да, – откликнулась та, – что?
– Хотел спросить – как же так вышло, что ты вообще сюда попала? Я имею в виду предприятие. По-моему, это место не годиться для такой девушки, как ты…
Валентина с изумлением посмотрела на него. Пятый, не отрываясь, следил за дорогой, руки его спокойно лежали на руле и он умудрялся выжимать из дряхлого “Уаза” под сотню, лихо лавируя между машинами, подрезая и обгоняя.
– Пятый, поосторожнее, – предостерегла Валентина, – ты уставший, не гони так, слышишь?
– Всё будет в полном порядке, – заверил её Пятый, – следите не за мной, а за Лином. Тут и так всё будет хорошо.
– Ну-ну, – Валентина скептически покачала головой, – хоть по городу так лихо не носись. Не ровен час, нарвемся ещё на гаишника – что делать будем?
– Ехать осталось пять минут, успокойтесь, Валентина Николаевна. Кстати, мне в машине сидеть, пока вы все вопросы с Лином решать будете, или с вами идти? Нужен я там?
– Ни ты, ни Лена там ни на фиг не нужны. Да! Вот что я забыла-то! Склероз – болезнь века, ей Богу… У нас с Олегом гости сегодня, так что ко мне ехать нельзя. Лен, пустишь его переночевать, ладно? У меня просто не получается…
– Да о чем речь, конечно, пущу, – Лена повернулась к Пятому и спросила, – ты-то сам как – ко мне ехать хочешь?
– Спасибо, Лена, но мне как-то неудобно… – Пятый на секунду замялся, – может, я лучше в подвал?
– Ну вот ещё! – возмутились в один голос Лена и Валентина.
– И думать забудь, – строго произнесла Лена и для острастки даже погрозила Пятому пальцем, – сегодня ночуешь у меня – и точка.
Между тем они подъехали к больнице. Лена помогла Валентине отыскать Гаяровского; Лина отправили в интенсивную, где ему предстояло пробыть четыре дня, Пятый переоделся в нормальную городскую одежду, сходил проведать Лина, который не преминул облить его очередным потоком брани и, наконец, он и Лена сели в машину и поехали к Лене домой. По дороге Пятый молчал – у него не шло из головы то, о чём, не переставая, твердил Лин. Он видел перед своими глазами рыжего, говорящего одно и тоже: «всё из-за тебя, это ты виноват в том, что мне так плохо». Рыжему и вправду было худо – клетка являлась одним из самых страшных испытаний предприятия, и Лина вполне можно было понять. Он не хотел чего-то экстраординарного. Он просто хотел жить. И чтобы не было больно…
– Пятый, мы сейчас поворот проедем, – предупредила Лена, – не отвлекайся, пожалуйста…
– Что?… А, да, конечно… прости, я немного задумался… – Пятый загнал машину во двор. – Рыжий из головы не идет, как же я допустил, что его… его же чуть не убили! И всё из-за меня, Лин прав, наверное. Хотя не знаю, не знаю…
Лифт, как всегда, не работал, и Лене с Пятым пришлось подниматься пешком на четвертый этаж по грязной заплеванной лестнице. Половина лампочек не горела и скудное освещение не добавляло лестнице очарования. Череда подъездных запахов – начиная с прокисших щей и жареной картошки, заканчивая кошачьей вездесущей вонью, преследовала неотвязно и заставляла невольно ускорять шаги. Неожиданно Пятый с удивлением почувствовал, что ему делается всё тяжелее и тяжелее идти, ноги словно налились свинцом. Лена ушла вперед, а он брел всё медленнее. Уже на подходах к нужному этажу он вдруг почувствовал где-то за грудиной секундное неудобство, которое в мгновенье ока обернулось такой сильной болью, что колени его враз подогнулись и он с размаху сел на ступеньки. Боль была подобна яркому внезапному лучу света, прорезавшего тьму и ослепившего Пятого. Он вцепился правой рукой в ткань рубашки, чувствуя, как она рвется под его пальцами. Одновременно он старался судорожно нащупать левой рукой перила – ему показалось, что он вот-вот упадет. Боль согнула его пополам, он прижался лбом к коленям, еле дыша и боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать новый приступ.
– Ты слушаешь? – спросила Лена, возясь одновременно с замком. – Эй, ты где?
Пятый не ответил. Только тут Лена заметила, что с ним происходит что-то не то. Она бросилась к нему и опустилась рядом с ним на корточки.
– Пятый, что такое? – испуганно спросила она. – Что с тобой?
– Ни… ни… чего… – прохрипел тот с трудом, сдавленным голосом. – Посижу… секунду… вот только… перестанет болеть…
– Пойдем в квартиру, – умоляла Лена, помогая ему подняться на ноги, – ну вставай, ну ради Бога… ну пошли… ой, мамочки… Господи… Пятый, капельку пройди – и полежишь на кровати… Только не умирай, пожалуйста…
Лена провела Пятого в комнату и помогла ему лечь, а сама бросилась к телефону, одновременно стараясь не выпускать его из поля зрения. Он страшно побледнел, губы стали совсем синими. Когда Лена тащила его к двери. Она обратила внимание на то, что руки его холодны, как металлические перила лестницы, которые он так не хотел отпускать.
– Кому ты… звонишь?… – голос Пятого прерывался.
– Валентине, – откликнулась Лена, – полежи пока, она сейчас приедет…
– Лена… не надо… у неё гости… не трепи ей нервы… у меня всё и так пройдет… я только отдохну… всё нормально…
– Валентина Николаевна! – от волнения и переживаний Ленин голос дрожал, она с трудом сдерживала слёзы. – С Пятым плохо!… сердце… нет, он в сознании…
– Лена, не морочь мне голову, – спокойно говорила Валентина, – не устраивай трагедий. Что у тебя дома есть из лекарств?
– Мало совсем… ну, нитроглицерин… корвалол…
– Прежде всего, просто помоги ему согреться. Положи его на правый бок, получше укрой, если есть грелка – то к ногам грелку. Горчичники есть?
– Да…
– На область сердца поставь, как учили. Любое обезболивающее пусть примет, хоть анальгин, хоть аспирин, что найдешь. Пока ищешь лекарства, дай ему трубку, я с ним поговорю, успокою немножко. И ты не переживай, всё будет хорошо, он быстро отходит, я-то знаю. Сколько раз такое бывало, я уж со счета сбилась. Сознание не терял?
– Нет, но…
– Тогда всё в полном порядке, и не стоит так переживать. Дай ему трубку… Пятый?
– Да… я же просил её не звонить вам… всё нормально, Валентина Николаевна, просто Лена…
– Ты мне лучше скажи, – перебила его Валентина, – судя по ощущениям – сам справишься? Или мне приехать? Только честно.
– Я же сказал – всё нормально… Немного прихватило, но уже отпускает… только в первый момент было по-настоящему больно, а сейчас… слабость, а так…
– Лене трубку дай, слышишь? Ленок? Ну что, нашла?
– Да… давайте я вам попозже позвоню, хорошо? Сейчас горчичники поставлю, и нитроглицерин ему дам.
– И чаю горячего с сахаром. Кстати, постарайся зазря к нему не лезть, он устал, перенервничал, дай ему отдохнуть. Спроси, спать он хочет?… Что говорит – ещё спрашиваете? С этаким сарказмом в голосе? Ой, был бы там сейчас Лин, Пятому влетело бы за этот сарказм по первое число…
– А почему? – удивилась Лена.
– Лин считает, что только он имеет право острить, все остальные должны слушать и созерцать, как он это делает. Пока, Ленок. Звони, если что…
Лена повесила трубку и повернулась к Пятому. Он лежал на боку, тяжело дыша, но поза его уже перестала быть столь напряженной и вынужденной, как раньше. Боль оставила его. Лена набросила на него одеяло, поправила подушку и пошла на кухню за лекарствами. Вернувшись, она подумала, что он мог заснуть и поэтому решила проверить – не уснул ли? Будить Пятого ей было жалко. Она присела на краешек кровати и тихонько позвала:
– Пятый! Ты как, спишь?
– Что?… – неуверенно прошептал он. – А, нет… нет, Лена, не сплю… извини, просто я немного не в форме. Жить, двигаться, дышать – это всё-таки нагрузка…
Лена улыбнулась.
– Горчичники ставить будем? – спросила она. – Если ты устал, то тогда можно и без этого обойтись…
– Раз Валентина приказала поставить, то давай. – Пятый со вздохом сел на кровати, придерживая одеяло, начавшее было сползать на пол. – Она потребует подробный отчет о том, что здесь было, и поинтересуется, как выполнялись её указания.
– Ты серьезно? – удивилась Лена. – Вот прямо так и спросит?
– А то. Пойдем на кухню, что ли…
– Лежи, я всё принесу.
Пятый снова лег. Он выглядел так, словно вынырнул на поверхность воды в тот момент, когда воздуха в легких уже не оставалось – страшно бледный, с немного шалыми глазами, в которых, помимо перенесенной недавно боли читалось облегчение, с растрепанными длинными волосами, разметавшимися по подушке и влажными на лбу от выступившей испарины. Фланелевая рубашка, в которую он был одет, была расстегнута, задралась, а воротник съехал на сторону.
– Прости, что я напугал тебя, Лена, – попросил он, – я не хотел, видит Бог. Но такие вещи происходят всегда помимо нашей воли…
– Не говори ерунды, – Лена поставила на столик рядом с кроватью блюдечко с теплой водой и положила в него горчичник, – снимай рубашку и поворачивайся на бок. Ой, погоди! Нитроглицерин под язык положи, пока мы с тобой про это совсем не забыли…
Пятый сносил всё процедуры молча, стал вялым, пассивным, Лене казалось, что он вот-вот заснет. Но Пятый и не думал спать, он, как только Лена сняла ему горчичники, отправился на кухню заваривать чай и помогать ей с посудой и ужином. После еды его немного сморило, он сидел за столом и курил найденную в кармане рубашки сигарету, наблюдая за Леной.
– О чем грустишь, Пятый? – Лена, домывавшая последнюю тарелку, стояла в пол-оборота к нему и вытирала тыльной стороной ладони лоб.
– Может, Лин прав? – в голосе Пятого звучало сомнение и неуверенность. – А как же тогда то, что я делал всю свою сознательную жизнь? Всё должно пойти к шуту лишь из-за моих принципов, которые в корне не верны?… Я никогда не сомневался раньше, но раньше у меня не было повода для сомнений. Он не раз говорил об этом, часто в ещё более резком тоне, но я не принимал его слов всерьез… так, походя, высказался… плохое настроение, болен… мало ли что?… А теперь я понимаю, что всё это было отнюдь не шуткой…
– О чем ты? – не поняла Лена. – Это про то, как он сегодня?…
– Да, – Пятый обернулся в поисках пепельницы и, не найдя ничего похожего, встал и стряхнул пепел в раковину. – Хотя, возможно, это произошло из-за того, что Лин двое суток провел в клетке.
– А что такое клетка? – не поняла Лена.
– Клетка – это проволочная загородка размером примерно семьдесят на семьдесят. Пока ты в ней находишься, ты не можешь ни сесть, ни лечь… и ты стоишь до тех пор, пока держат ноги… спать тоже не дают… избивают, если попробуешь встать поудобнее… это очень тяжело выдержать, Лена.
– Неужели нельзя пройти… ну, как-то разорвать проволоку?
– Маленькая деталь, забыл сказать. Через проволоку пропущен ток, двести двадцать вольт. Так что прикасаться к ней как-то не хочется – больно, да и ожоги – тоже не самое приятное дело, согласись.
– И сколько ты… самое большое время там пробыл?… – в голосе Лены звучал ужас и недоверие.
– Шесть суток… правда, потом я чуть не отдал Богу душу. Спасибо Валентине…
– А когда это было?
– Пару лет назад. Когда наши архаровцы увидели, что я при смерти, они кинулись вызванивать начальству. Шеф прислал Валентину. Та первым делом сказала, что я – покойник, но как выяснилось, погорячилась, рано обрадовалась. Мы Лином живучие, как я не знаю кто…
Лена поставила тарелку в сушку и села напротив Пятого за стол.
– Пятый, – неуверенно начала она, – расскажи, как же это всё произошло? Ну, то, что вы здесь оказались, что с вами так обращаются, что вы это так спокойно терпите?… Ведь есть же какие-то причины, правда? Не просто так же это всё?…
– Умная девочка, – в пространство сказал Пятый, – только, увы, хочет знать то, чего я и сам за столько лет до конца не понял… Лена, милая, да ведь это настоящий допрос! То, о чем ты сейчас спросила, из нас выбивают годы и годы подряд! Если бы я мог тебе ответить, зная, что ты не пострадаешь, что тебе не будет ничего угрожать после моего рассказа – я бы ответил. Но я не могу гарантировать тебе безопасность, не забывай о том, где ты работаешь, поэтому лучше оставим эту тему, хорошо?
Лена пристально посмотрела на Пятого. Он сидел, опустив отяжелевшую голову на правую руку, глядя в одну точку усталым взглядом. В глазах его стояла печаль – не досада, не раздражение, а именно глубокая печаль понимания всего и вся. Лена встала, подошла к нему и обняла за плечи, стремясь утешить и ободрить. От неожиданности он вздрогнул, на секунду напрягся, но затем, расслабившись, встал со стула и тоже обнял Лену, прислонившись лбом к её плечу. Они простояли так почти минуту, безмолвно утешая друг друга.
– Прости, – едва слышно прошептал он, – прости меня, хорошо? Я дурак…
– Брось, – шепнула в ответ Лена, – пойдем, поздно уже. Тебе нужно отдохнуть, слышишь?
– Конечно, – Пятый отвернулся и Лене на секунду показалось, что в глазах его стояли слезы. Но нет – когда он вновь повернулся к ней лицом, глаза были совершенно сухими. – Где мне ложиться?
– Иди в комнату, на кровать. А себе я раскладушку поставлю. Дойдешь?
– Наверное, – в голосе его послышалось сомнение, – нет… Что за ерунда?…
– Обопрись на меня, – посоветовала Лена, – ты устал, вот и всё. Сейчас поспишь, через минутку.
Пятый заснул мгновенно, едва донеся голову до подушки. Лена устроила его поудобнее, поправила одеяло, приоткрыла форточку и подсела к нему. До этого дня у неё не было возможности рассмотреть Пятого получше, и она теперь пристально вглядывалась в его лицо, стремясь понять – что же это за человек? Почему он произвел на неё столь сильное впечатление в момент встречи и почему оно со временем не ослабевало, а наоборот, усиливалось? Пятый спал на спине, положив под голову исхудалую руку и вытянувшись. Его бледное лицо приобрело спокойное, умиротворенное выражение. “Странный он какой-то, – подумалось Лене, – а вот волосы у него и вправду очень красивые”. Она погладила Пятого по волосам, но очень осторожно, стараясь не разбудить. “И лицо необычное, не то, чтобы красивое, а именно интересное. Ну ни на кого не похож, даже сравнить не с кем”. Хотя у Пятого не росли усы и борода, а выглядел он от силы лет на двадцать пять, если не обращать внимания на кажущуюся хрупкость, только добавляющую ощущения, что человек этот молод, в его поведение, манере говорить, держаться, действовать чувствовался уверенный мужской ум, незаурядная смелость и достоинство. Именно мужские, отнюдь не безрассудные юношеские, качества. Когда-то Валентина говорила, что Пятому и Лину уже далеко за тридцать, Лена этому верила с большим трудом – ей казалось, что Валентина ошибается, что они моложе. Тем более, Лин своими шуточками подливал масла в огонь. Если бы не сегодняшняя ситуация, Лена ещё долго оставалась бы при своем неверном мнение, но то, что произошло, изменило её взгляды…
Пятый застонал во сне, на лицо набежала тень, оно исказилось гримасой страдания. Одновременно с этим в прихожей зазвонил телефон. Лена робко потрясла Пятого за плечо, он не проснулся, но стонать перестал. Лена побежала в прихожую к заливающемуся аппарату. Звонила Валентина.
– Привет, Ленок! Ну, как дела? Оклемался?
– Да, кажется. Я всё сделала, как вы велели, он даже поужинать смог.
– Вот видишь, – уверенно произнесла Валентина, – а ты боялась. Теперь – спать, и завтра он будет в норме.
– Валентина Николаевна, знаете, он спит так неспокойно, стонет, мечется… ну вот, опять! Мне что, всю ночь с ним сидеть? Я боюсь, как бы он себя не покалечил, вдруг дернется или удариться обо что-нибудь…
– Ну, дорогая, а что ты хотела? – удивилась Валентина. – И рыжий спит точно также, если не хуже, привыкай, раз уж ввязалась в это дело. Кошмары – это у нас в порядке вещей. Попробуй сделать вот как. Валерьянка в таблетках есть?
– Да, была.
– Возьми таблеток десять, растолки их в порошок, долей пару ложек воды, размешай получше и дай ему выпить. Иногда помогает.
– Я если он не проснется? – спросила Лена.
– А и не надо, он и в полусне может. Ты и не пробуй его будить, всё равно ничего у тебя не выйдет. Его как-то надсмотрщики избили до полусмерти, поднять пытались, а он проснулся только через день. Ты всё поняла?
– Да. Вы ещё позвоните?
– Завтра. Так, пока не забыла! Этого спящего красавца рекомендую пару раз чувствительно съездить по морде, иначе ты вообще никакой реакции на своё присутствие не получишь. Он, небось, ещё и на спине там валяется?
– Да, но он сам лег, я и решила его не трогать…
– Таблетки дашь – и переверни на бок. Всё, бывай, Ленок. До завтрево…
Лена пошла в кухню, приготовила валерьянку так, как ей велела Валентина, и вернулась к Пятому, в комнату. Он снова стонал, дышал неровно. Одеяло, которым заботлив укрыла его Лена, сбилось в какой-то неопрятный ком у него в ногах… Веки его беспокойно вздрагивали, он дергал головой, словно стараясь освободиться от невесть чего, руки сжимались в кулаки так, что костяшки пальцев белели. Ему, вероятно, снилось что-то плохое, может, его снова били, может, он от кого-то бежал… сие Лене было неведомо. Но она отчетливо понимала одно – помощь ему была необходима, ведь отдых для него превратился в нескончаемую серию ночных кошмаров. Она снова села на кровать и отвела ему волосы со лба. Неожиданно она обратила внимание на то, что под волосами у него прощупывается что-то, похожее на шов. Она раздвинула волосы. Так и есть, шов. Видимо, делали трепанацию. И не больше двух-трех лет назад. “У Валентины потом спрошу, – подумала Лена, – бедный, сколько же ему доставалось…”. Лена похлопала его по щекам, но он никак не отреагировал. Лена немного рассердилась и ударила посильнее. Опять впустую. Тут Лена последовала совету опытной Валентины – треснула его по щеке что есть силы. Пятый приоткрыл мутные глаза, но лишь на секунду.
– А ну не спать! – рявкнула Лена. – Пей давай!
Она приподняла Пятому голову и тот, не открывая глаз, проглотил лекарство. Вид у него снова был совершенно измученным, как утром. Лена сжалилась.
– Эй, милый, оно же горькое, чаем хоть запей… ага, умница. Теперь на бок, как Валентина сказала – и спать. Только, может, хоть рубашку снимем, мешает же… ну, всё, спи. Спокойной ночи.
Лена выключила настольную лампу, стоящую в изголовье кровати, но Пятый вдруг прошептал:
– Не надо… оставь свет…
– Хорошо, – Лена вновь включила лампу и тихонько вышла из комнаты.
Он легко вскочил с кровати, потянулся, хрустнув суставами и, тихо ступая, прошел на кухню. Лена ещё спала, положив маленький кулачек под щеку. Пятый несколько секунд смотрел на неё пристальным, долгим взглядом. Словно старался запомнить всё – и черты полудетского лица, и мягкие русые волосы, рассыпавшиеся по подушке, и милую фигурку, спрятанную под одеялом. Затем он вернулся в комнату, быстро оделся и, не утруждая себя поисками ключей, вышел из квартиры, не захлопнув, а лишь притворив дверь.
…Лена проснулась от какого-то очень вкусного запаха. Первое, что она увидела, открыв глаза – это Пятого, стоящего у плиты в её фартуке и что-то тихо напевающего себе под нос.
– Ты чего там делаешь? – голос Лены был ещё хриплым после сна.
– Привет! Я тут кое-что по мелочи… соображал. Ага! Теперь нормально…
– А чем это пахнет? – недоуменно спросила Лена. Пахло и впрямь очень приятно, чем-то томатным, острым и пряным.
– В ваших широтах это не практикуется. Бурито, – объяснил Пятый, – а в наших иногда практикуется. Потом у Лина спроси, как мы эту штуку учились готовить. Услышишь незабываемый рассказ, обещаю.
– А ты сам рассказать не хочешь?
– Могу. Только, боюсь, я не умею это делать так, как Лин. Кстати, первым начал проводить гастрономические эксперименты именно он, я подключился позже.
– А расскажи мне, с чего всё начиналось, – попросила Лена, – а то я совсем ничего про вас не знаю…
– Всё началось с того, что Лин был голоден. Его тогдашняя пассия отказалась готовить по той простой причине, что Лин непрестанно поносил её стряпню, наивно пологая, что тем самым делает девушке комплимент. Девушка так не считала, хотя к рыжему относилась хорошо. И вот, в один прекрасный день мы с Лином оказались в своей столовой, в которой не было и намека на что бы то ни было съедобное. Поначалу рыжий громко и выразительно ругался, потом примолк и спросил меня: “Кстати, что ты там говорил о том, что не худо бы попробовать готовить самостоятельно?”.
– А что ты ответил?
– Я ответил, что если он хочет, то пусть сам это и делает, а посижу в уголке и посмотрю, получиться ли у него что-нибудь. – Пятый снял фартук и поставил на стол тарелку с аппетитно пахнущей снедью.
– И что? – Лена с некоторой опаской взяла с тарелки остро пахнущую то ли булочку, то ли блинчик, она толком не поняла, и поднесла ко рту.
– Осторожно, начинка горячая, – предупредил Пятый, – а было вначале ну очень много дыма. И очень много нецензурщины. Лин сжег всё, что было положено в кастрюлю. Жанна, девушка Лина, как раз в это время решила сменить гнев на милость и пришла к нам в столовую. Можешь себе представить её реакцию?
– С трудом, – призналась Лена, – я бы, наверное, стала ругаться…
– Она тоже, – Пятый вздохнул, – ругаться – это ещё мягко сказано. Она и преподала нам первый урок кулинарного искусства. Кстати, как тебе бурито?
– В жизни ничего подобного не пробовала, – честно призналась Лена, – я и не думала, что из простой фасоли…
– Я тоже не думал. Но отец Жанны – по происхождению, кажется, итальянец, оттуда и эта любовь к острому. А Жанна была совершенно не похожа на итальянку – блондинка, светлые глаза. Лин был от неё без ума, – добавил он задумчиво.
– Почему – был? – осторожно спросила Лена.
– Потому, что мы уже никогда не вернемся домой. – Пятый тряхнул головой, отгоняя тоскливые мысли. – Не будем об этом, хорошо? Не хочется портить настроение.
Позавтракав, они решили ехать в больницу, навестить Лина. Но прежде Лена созвонилась с Валентиной – ей необходимо было узнать, позволит ли та ехать Пятому. Валентина дала добро и Пятый с Леной, быстро закончив собирать нехитрые гостинцы для рыжего, отбыли. По дороге Лена заметила, что от утреннего воодушевления Пятого не осталось и следа. Он опять стал, по своему обыкновению, задумчив и печален.
– Пятый, в чём дело? – поинтересовалась Лена. – Что случилось?
– Понимаешь, Лин… он сейчас будет очень переживать из-за вчерашнего. А я вообще не хотел бы, чтобы подобное происходило. Лин – человек веселый и добрый, гораздо добрее меня. И когда у него происходят подобные срывы мне становиться по-настоящему страшно за него. Мне начинает казаться, что…
Пятый не договорил. Он был не в силах завершить начатую фразу. Потому то, что должно было быть сказанным, так и осталось в мыслях. К больнице подъехали в молчании.
– Посиди пока тут, ладно? – попросил Пятый в коридоре. – Я скоро тебя позову, просто ему нужно будет высказаться, а он ещё немного стесняется тебя.
Лена пожала плечами, села на лавочку и принялась листать журнал. Пятый вошел в палату.
Лин маялся. Ночью он спал плохо. Когда прекратилась боль и пришло раскаяние, Лин стал мучительно вспоминать, что же он наговорил вчера Пятому? В памяти всплывали какие-то бессвязные обрывки и все они, как один, были отвратительны. “Что же я наделал? – на глаза Лина наворачивались слёзы. – Как же я так мог? И что, черт возьми, что я ему сказал? Не помню. А он? Он что-то ответил? Или нет?”.
Пятый стоял на пороге. Лин попытался было робко улыбнуться ему, безмолвно прося прощения, Пятый покачал головой и пожал плечами. Тогда Лин улыбнулся более свободно и сказал:
– Я идиот, правда?
– Если ты этого хочешь – то правда, – легко ответил Пятый.
– Не сердись, а? – на рыжего было жалко смотреть. – Я просто…
Пятый промолчал. Несколько минут прошли в тишине, но затем Пятый произнес:
– Лена, говори со мной или тормоши время от времени, как хочешь. Иначе я засну.
– И отправишь нас всех на тот свет, – зло заключил Лин, – ты, похоже, только этого и добиваешься…
– Лин, заткнись, пожалуйста, – попросила его Валентина, – не мешай. Пятый, может сменить тебя? А то…
– Ничего, доедем, – успокоил Пятый, – не впервой. Присмотрите за рыжим. Как там?
– Да пока без изменений, – заметила Валентина, – плохо ему, дай Бог, чтобы всё интенсивной обошлось, Вадим-то его и в реанимацию сгоряча может сунуть.
– Не должен, – Пятый вдавил педаль газа в пол и пожаловался, – не люблю за грузовиками ездить, всё стекло грязное и не видно сквозь него ни фига… Лена!
– Да, – откликнулась та, – что?
– Хотел спросить – как же так вышло, что ты вообще сюда попала? Я имею в виду предприятие. По-моему, это место не годиться для такой девушки, как ты…
Валентина с изумлением посмотрела на него. Пятый, не отрываясь, следил за дорогой, руки его спокойно лежали на руле и он умудрялся выжимать из дряхлого “Уаза” под сотню, лихо лавируя между машинами, подрезая и обгоняя.
– Пятый, поосторожнее, – предостерегла Валентина, – ты уставший, не гони так, слышишь?
– Всё будет в полном порядке, – заверил её Пятый, – следите не за мной, а за Лином. Тут и так всё будет хорошо.
– Ну-ну, – Валентина скептически покачала головой, – хоть по городу так лихо не носись. Не ровен час, нарвемся ещё на гаишника – что делать будем?
– Ехать осталось пять минут, успокойтесь, Валентина Николаевна. Кстати, мне в машине сидеть, пока вы все вопросы с Лином решать будете, или с вами идти? Нужен я там?
– Ни ты, ни Лена там ни на фиг не нужны. Да! Вот что я забыла-то! Склероз – болезнь века, ей Богу… У нас с Олегом гости сегодня, так что ко мне ехать нельзя. Лен, пустишь его переночевать, ладно? У меня просто не получается…
– Да о чем речь, конечно, пущу, – Лена повернулась к Пятому и спросила, – ты-то сам как – ко мне ехать хочешь?
– Спасибо, Лена, но мне как-то неудобно… – Пятый на секунду замялся, – может, я лучше в подвал?
– Ну вот ещё! – возмутились в один голос Лена и Валентина.
– И думать забудь, – строго произнесла Лена и для острастки даже погрозила Пятому пальцем, – сегодня ночуешь у меня – и точка.
Между тем они подъехали к больнице. Лена помогла Валентине отыскать Гаяровского; Лина отправили в интенсивную, где ему предстояло пробыть четыре дня, Пятый переоделся в нормальную городскую одежду, сходил проведать Лина, который не преминул облить его очередным потоком брани и, наконец, он и Лена сели в машину и поехали к Лене домой. По дороге Пятый молчал – у него не шло из головы то, о чём, не переставая, твердил Лин. Он видел перед своими глазами рыжего, говорящего одно и тоже: «всё из-за тебя, это ты виноват в том, что мне так плохо». Рыжему и вправду было худо – клетка являлась одним из самых страшных испытаний предприятия, и Лина вполне можно было понять. Он не хотел чего-то экстраординарного. Он просто хотел жить. И чтобы не было больно…
– Пятый, мы сейчас поворот проедем, – предупредила Лена, – не отвлекайся, пожалуйста…
– Что?… А, да, конечно… прости, я немного задумался… – Пятый загнал машину во двор. – Рыжий из головы не идет, как же я допустил, что его… его же чуть не убили! И всё из-за меня, Лин прав, наверное. Хотя не знаю, не знаю…
Лифт, как всегда, не работал, и Лене с Пятым пришлось подниматься пешком на четвертый этаж по грязной заплеванной лестнице. Половина лампочек не горела и скудное освещение не добавляло лестнице очарования. Череда подъездных запахов – начиная с прокисших щей и жареной картошки, заканчивая кошачьей вездесущей вонью, преследовала неотвязно и заставляла невольно ускорять шаги. Неожиданно Пятый с удивлением почувствовал, что ему делается всё тяжелее и тяжелее идти, ноги словно налились свинцом. Лена ушла вперед, а он брел всё медленнее. Уже на подходах к нужному этажу он вдруг почувствовал где-то за грудиной секундное неудобство, которое в мгновенье ока обернулось такой сильной болью, что колени его враз подогнулись и он с размаху сел на ступеньки. Боль была подобна яркому внезапному лучу света, прорезавшего тьму и ослепившего Пятого. Он вцепился правой рукой в ткань рубашки, чувствуя, как она рвется под его пальцами. Одновременно он старался судорожно нащупать левой рукой перила – ему показалось, что он вот-вот упадет. Боль согнула его пополам, он прижался лбом к коленям, еле дыша и боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать новый приступ.
– Ты слушаешь? – спросила Лена, возясь одновременно с замком. – Эй, ты где?
Пятый не ответил. Только тут Лена заметила, что с ним происходит что-то не то. Она бросилась к нему и опустилась рядом с ним на корточки.
– Пятый, что такое? – испуганно спросила она. – Что с тобой?
– Ни… ни… чего… – прохрипел тот с трудом, сдавленным голосом. – Посижу… секунду… вот только… перестанет болеть…
– Пойдем в квартиру, – умоляла Лена, помогая ему подняться на ноги, – ну вставай, ну ради Бога… ну пошли… ой, мамочки… Господи… Пятый, капельку пройди – и полежишь на кровати… Только не умирай, пожалуйста…
Лена провела Пятого в комнату и помогла ему лечь, а сама бросилась к телефону, одновременно стараясь не выпускать его из поля зрения. Он страшно побледнел, губы стали совсем синими. Когда Лена тащила его к двери. Она обратила внимание на то, что руки его холодны, как металлические перила лестницы, которые он так не хотел отпускать.
– Кому ты… звонишь?… – голос Пятого прерывался.
– Валентине, – откликнулась Лена, – полежи пока, она сейчас приедет…
– Лена… не надо… у неё гости… не трепи ей нервы… у меня всё и так пройдет… я только отдохну… всё нормально…
– Валентина Николаевна! – от волнения и переживаний Ленин голос дрожал, она с трудом сдерживала слёзы. – С Пятым плохо!… сердце… нет, он в сознании…
– Лена, не морочь мне голову, – спокойно говорила Валентина, – не устраивай трагедий. Что у тебя дома есть из лекарств?
– Мало совсем… ну, нитроглицерин… корвалол…
– Прежде всего, просто помоги ему согреться. Положи его на правый бок, получше укрой, если есть грелка – то к ногам грелку. Горчичники есть?
– Да…
– На область сердца поставь, как учили. Любое обезболивающее пусть примет, хоть анальгин, хоть аспирин, что найдешь. Пока ищешь лекарства, дай ему трубку, я с ним поговорю, успокою немножко. И ты не переживай, всё будет хорошо, он быстро отходит, я-то знаю. Сколько раз такое бывало, я уж со счета сбилась. Сознание не терял?
– Нет, но…
– Тогда всё в полном порядке, и не стоит так переживать. Дай ему трубку… Пятый?
– Да… я же просил её не звонить вам… всё нормально, Валентина Николаевна, просто Лена…
– Ты мне лучше скажи, – перебила его Валентина, – судя по ощущениям – сам справишься? Или мне приехать? Только честно.
– Я же сказал – всё нормально… Немного прихватило, но уже отпускает… только в первый момент было по-настоящему больно, а сейчас… слабость, а так…
– Лене трубку дай, слышишь? Ленок? Ну что, нашла?
– Да… давайте я вам попозже позвоню, хорошо? Сейчас горчичники поставлю, и нитроглицерин ему дам.
– И чаю горячего с сахаром. Кстати, постарайся зазря к нему не лезть, он устал, перенервничал, дай ему отдохнуть. Спроси, спать он хочет?… Что говорит – ещё спрашиваете? С этаким сарказмом в голосе? Ой, был бы там сейчас Лин, Пятому влетело бы за этот сарказм по первое число…
– А почему? – удивилась Лена.
– Лин считает, что только он имеет право острить, все остальные должны слушать и созерцать, как он это делает. Пока, Ленок. Звони, если что…
Лена повесила трубку и повернулась к Пятому. Он лежал на боку, тяжело дыша, но поза его уже перестала быть столь напряженной и вынужденной, как раньше. Боль оставила его. Лена набросила на него одеяло, поправила подушку и пошла на кухню за лекарствами. Вернувшись, она подумала, что он мог заснуть и поэтому решила проверить – не уснул ли? Будить Пятого ей было жалко. Она присела на краешек кровати и тихонько позвала:
– Пятый! Ты как, спишь?
– Что?… – неуверенно прошептал он. – А, нет… нет, Лена, не сплю… извини, просто я немного не в форме. Жить, двигаться, дышать – это всё-таки нагрузка…
Лена улыбнулась.
– Горчичники ставить будем? – спросила она. – Если ты устал, то тогда можно и без этого обойтись…
– Раз Валентина приказала поставить, то давай. – Пятый со вздохом сел на кровати, придерживая одеяло, начавшее было сползать на пол. – Она потребует подробный отчет о том, что здесь было, и поинтересуется, как выполнялись её указания.
– Ты серьезно? – удивилась Лена. – Вот прямо так и спросит?
– А то. Пойдем на кухню, что ли…
– Лежи, я всё принесу.
Пятый снова лег. Он выглядел так, словно вынырнул на поверхность воды в тот момент, когда воздуха в легких уже не оставалось – страшно бледный, с немного шалыми глазами, в которых, помимо перенесенной недавно боли читалось облегчение, с растрепанными длинными волосами, разметавшимися по подушке и влажными на лбу от выступившей испарины. Фланелевая рубашка, в которую он был одет, была расстегнута, задралась, а воротник съехал на сторону.
– Прости, что я напугал тебя, Лена, – попросил он, – я не хотел, видит Бог. Но такие вещи происходят всегда помимо нашей воли…
– Не говори ерунды, – Лена поставила на столик рядом с кроватью блюдечко с теплой водой и положила в него горчичник, – снимай рубашку и поворачивайся на бок. Ой, погоди! Нитроглицерин под язык положи, пока мы с тобой про это совсем не забыли…
Пятый сносил всё процедуры молча, стал вялым, пассивным, Лене казалось, что он вот-вот заснет. Но Пятый и не думал спать, он, как только Лена сняла ему горчичники, отправился на кухню заваривать чай и помогать ей с посудой и ужином. После еды его немного сморило, он сидел за столом и курил найденную в кармане рубашки сигарету, наблюдая за Леной.
– О чем грустишь, Пятый? – Лена, домывавшая последнюю тарелку, стояла в пол-оборота к нему и вытирала тыльной стороной ладони лоб.
– Может, Лин прав? – в голосе Пятого звучало сомнение и неуверенность. – А как же тогда то, что я делал всю свою сознательную жизнь? Всё должно пойти к шуту лишь из-за моих принципов, которые в корне не верны?… Я никогда не сомневался раньше, но раньше у меня не было повода для сомнений. Он не раз говорил об этом, часто в ещё более резком тоне, но я не принимал его слов всерьез… так, походя, высказался… плохое настроение, болен… мало ли что?… А теперь я понимаю, что всё это было отнюдь не шуткой…
– О чем ты? – не поняла Лена. – Это про то, как он сегодня?…
– Да, – Пятый обернулся в поисках пепельницы и, не найдя ничего похожего, встал и стряхнул пепел в раковину. – Хотя, возможно, это произошло из-за того, что Лин двое суток провел в клетке.
– А что такое клетка? – не поняла Лена.
– Клетка – это проволочная загородка размером примерно семьдесят на семьдесят. Пока ты в ней находишься, ты не можешь ни сесть, ни лечь… и ты стоишь до тех пор, пока держат ноги… спать тоже не дают… избивают, если попробуешь встать поудобнее… это очень тяжело выдержать, Лена.
– Неужели нельзя пройти… ну, как-то разорвать проволоку?
– Маленькая деталь, забыл сказать. Через проволоку пропущен ток, двести двадцать вольт. Так что прикасаться к ней как-то не хочется – больно, да и ожоги – тоже не самое приятное дело, согласись.
– И сколько ты… самое большое время там пробыл?… – в голосе Лены звучал ужас и недоверие.
– Шесть суток… правда, потом я чуть не отдал Богу душу. Спасибо Валентине…
– А когда это было?
– Пару лет назад. Когда наши архаровцы увидели, что я при смерти, они кинулись вызванивать начальству. Шеф прислал Валентину. Та первым делом сказала, что я – покойник, но как выяснилось, погорячилась, рано обрадовалась. Мы Лином живучие, как я не знаю кто…
Лена поставила тарелку в сушку и села напротив Пятого за стол.
– Пятый, – неуверенно начала она, – расскажи, как же это всё произошло? Ну, то, что вы здесь оказались, что с вами так обращаются, что вы это так спокойно терпите?… Ведь есть же какие-то причины, правда? Не просто так же это всё?…
– Умная девочка, – в пространство сказал Пятый, – только, увы, хочет знать то, чего я и сам за столько лет до конца не понял… Лена, милая, да ведь это настоящий допрос! То, о чем ты сейчас спросила, из нас выбивают годы и годы подряд! Если бы я мог тебе ответить, зная, что ты не пострадаешь, что тебе не будет ничего угрожать после моего рассказа – я бы ответил. Но я не могу гарантировать тебе безопасность, не забывай о том, где ты работаешь, поэтому лучше оставим эту тему, хорошо?
Лена пристально посмотрела на Пятого. Он сидел, опустив отяжелевшую голову на правую руку, глядя в одну точку усталым взглядом. В глазах его стояла печаль – не досада, не раздражение, а именно глубокая печаль понимания всего и вся. Лена встала, подошла к нему и обняла за плечи, стремясь утешить и ободрить. От неожиданности он вздрогнул, на секунду напрягся, но затем, расслабившись, встал со стула и тоже обнял Лену, прислонившись лбом к её плечу. Они простояли так почти минуту, безмолвно утешая друг друга.
– Прости, – едва слышно прошептал он, – прости меня, хорошо? Я дурак…
– Брось, – шепнула в ответ Лена, – пойдем, поздно уже. Тебе нужно отдохнуть, слышишь?
– Конечно, – Пятый отвернулся и Лене на секунду показалось, что в глазах его стояли слезы. Но нет – когда он вновь повернулся к ней лицом, глаза были совершенно сухими. – Где мне ложиться?
– Иди в комнату, на кровать. А себе я раскладушку поставлю. Дойдешь?
– Наверное, – в голосе его послышалось сомнение, – нет… Что за ерунда?…
– Обопрись на меня, – посоветовала Лена, – ты устал, вот и всё. Сейчас поспишь, через минутку.
Пятый заснул мгновенно, едва донеся голову до подушки. Лена устроила его поудобнее, поправила одеяло, приоткрыла форточку и подсела к нему. До этого дня у неё не было возможности рассмотреть Пятого получше, и она теперь пристально вглядывалась в его лицо, стремясь понять – что же это за человек? Почему он произвел на неё столь сильное впечатление в момент встречи и почему оно со временем не ослабевало, а наоборот, усиливалось? Пятый спал на спине, положив под голову исхудалую руку и вытянувшись. Его бледное лицо приобрело спокойное, умиротворенное выражение. “Странный он какой-то, – подумалось Лене, – а вот волосы у него и вправду очень красивые”. Она погладила Пятого по волосам, но очень осторожно, стараясь не разбудить. “И лицо необычное, не то, чтобы красивое, а именно интересное. Ну ни на кого не похож, даже сравнить не с кем”. Хотя у Пятого не росли усы и борода, а выглядел он от силы лет на двадцать пять, если не обращать внимания на кажущуюся хрупкость, только добавляющую ощущения, что человек этот молод, в его поведение, манере говорить, держаться, действовать чувствовался уверенный мужской ум, незаурядная смелость и достоинство. Именно мужские, отнюдь не безрассудные юношеские, качества. Когда-то Валентина говорила, что Пятому и Лину уже далеко за тридцать, Лена этому верила с большим трудом – ей казалось, что Валентина ошибается, что они моложе. Тем более, Лин своими шуточками подливал масла в огонь. Если бы не сегодняшняя ситуация, Лена ещё долго оставалась бы при своем неверном мнение, но то, что произошло, изменило её взгляды…
Пятый застонал во сне, на лицо набежала тень, оно исказилось гримасой страдания. Одновременно с этим в прихожей зазвонил телефон. Лена робко потрясла Пятого за плечо, он не проснулся, но стонать перестал. Лена побежала в прихожую к заливающемуся аппарату. Звонила Валентина.
– Привет, Ленок! Ну, как дела? Оклемался?
– Да, кажется. Я всё сделала, как вы велели, он даже поужинать смог.
– Вот видишь, – уверенно произнесла Валентина, – а ты боялась. Теперь – спать, и завтра он будет в норме.
– Валентина Николаевна, знаете, он спит так неспокойно, стонет, мечется… ну вот, опять! Мне что, всю ночь с ним сидеть? Я боюсь, как бы он себя не покалечил, вдруг дернется или удариться обо что-нибудь…
– Ну, дорогая, а что ты хотела? – удивилась Валентина. – И рыжий спит точно также, если не хуже, привыкай, раз уж ввязалась в это дело. Кошмары – это у нас в порядке вещей. Попробуй сделать вот как. Валерьянка в таблетках есть?
– Да, была.
– Возьми таблеток десять, растолки их в порошок, долей пару ложек воды, размешай получше и дай ему выпить. Иногда помогает.
– Я если он не проснется? – спросила Лена.
– А и не надо, он и в полусне может. Ты и не пробуй его будить, всё равно ничего у тебя не выйдет. Его как-то надсмотрщики избили до полусмерти, поднять пытались, а он проснулся только через день. Ты всё поняла?
– Да. Вы ещё позвоните?
– Завтра. Так, пока не забыла! Этого спящего красавца рекомендую пару раз чувствительно съездить по морде, иначе ты вообще никакой реакции на своё присутствие не получишь. Он, небось, ещё и на спине там валяется?
– Да, но он сам лег, я и решила его не трогать…
– Таблетки дашь – и переверни на бок. Всё, бывай, Ленок. До завтрево…
Лена пошла в кухню, приготовила валерьянку так, как ей велела Валентина, и вернулась к Пятому, в комнату. Он снова стонал, дышал неровно. Одеяло, которым заботлив укрыла его Лена, сбилось в какой-то неопрятный ком у него в ногах… Веки его беспокойно вздрагивали, он дергал головой, словно стараясь освободиться от невесть чего, руки сжимались в кулаки так, что костяшки пальцев белели. Ему, вероятно, снилось что-то плохое, может, его снова били, может, он от кого-то бежал… сие Лене было неведомо. Но она отчетливо понимала одно – помощь ему была необходима, ведь отдых для него превратился в нескончаемую серию ночных кошмаров. Она снова села на кровать и отвела ему волосы со лба. Неожиданно она обратила внимание на то, что под волосами у него прощупывается что-то, похожее на шов. Она раздвинула волосы. Так и есть, шов. Видимо, делали трепанацию. И не больше двух-трех лет назад. “У Валентины потом спрошу, – подумала Лена, – бедный, сколько же ему доставалось…”. Лена похлопала его по щекам, но он никак не отреагировал. Лена немного рассердилась и ударила посильнее. Опять впустую. Тут Лена последовала совету опытной Валентины – треснула его по щеке что есть силы. Пятый приоткрыл мутные глаза, но лишь на секунду.
– А ну не спать! – рявкнула Лена. – Пей давай!
Она приподняла Пятому голову и тот, не открывая глаз, проглотил лекарство. Вид у него снова был совершенно измученным, как утром. Лена сжалилась.
– Эй, милый, оно же горькое, чаем хоть запей… ага, умница. Теперь на бок, как Валентина сказала – и спать. Только, может, хоть рубашку снимем, мешает же… ну, всё, спи. Спокойной ночи.
Лена выключила настольную лампу, стоящую в изголовье кровати, но Пятый вдруг прошептал:
– Не надо… оставь свет…
– Хорошо, – Лена вновь включила лампу и тихонько вышла из комнаты.
* * *
Пятый проснулся около семи утра. Несколько минут он лежа неподвижно, приходя в себя. Он вспомнил вчерашний день и вечер. И Лену. Он открыл глаза. В комнате горела оставленная лампа, сквозь узкую щель между плотно задернутых штор видны были струи холодного октябрьского дождя. Мокрый бурый лист на секунду присел на стекло и исчез, смытый водой. “Ну, признайся себе, – подумал он с ожесточением, – признайся, идиот. Ведь она и есть та самая, которая… правда? Я же никому здесь не верил раньше… а ей… У Лина была Жанна, у меня тогда никого не было. А сейчас я, наконец, нашел… и для чего? Чтобы потерять. Со мной по-другому не бывает. Ладно, черт с этим всем! Главное, не дать ей понять того, что осознал я. Не хочу делать никого несчастным. Ни себя, ни, тем более, её. А я… может, это и к лучшему. Всё, пора вставать, и так я сплю возмутительно долго”.Он легко вскочил с кровати, потянулся, хрустнув суставами и, тихо ступая, прошел на кухню. Лена ещё спала, положив маленький кулачек под щеку. Пятый несколько секунд смотрел на неё пристальным, долгим взглядом. Словно старался запомнить всё – и черты полудетского лица, и мягкие русые волосы, рассыпавшиеся по подушке, и милую фигурку, спрятанную под одеялом. Затем он вернулся в комнату, быстро оделся и, не утруждая себя поисками ключей, вышел из квартиры, не захлопнув, а лишь притворив дверь.
…Лена проснулась от какого-то очень вкусного запаха. Первое, что она увидела, открыв глаза – это Пятого, стоящего у плиты в её фартуке и что-то тихо напевающего себе под нос.
– Ты чего там делаешь? – голос Лены был ещё хриплым после сна.
– Привет! Я тут кое-что по мелочи… соображал. Ага! Теперь нормально…
– А чем это пахнет? – недоуменно спросила Лена. Пахло и впрямь очень приятно, чем-то томатным, острым и пряным.
– В ваших широтах это не практикуется. Бурито, – объяснил Пятый, – а в наших иногда практикуется. Потом у Лина спроси, как мы эту штуку учились готовить. Услышишь незабываемый рассказ, обещаю.
– А ты сам рассказать не хочешь?
– Могу. Только, боюсь, я не умею это делать так, как Лин. Кстати, первым начал проводить гастрономические эксперименты именно он, я подключился позже.
– А расскажи мне, с чего всё начиналось, – попросила Лена, – а то я совсем ничего про вас не знаю…
– Всё началось с того, что Лин был голоден. Его тогдашняя пассия отказалась готовить по той простой причине, что Лин непрестанно поносил её стряпню, наивно пологая, что тем самым делает девушке комплимент. Девушка так не считала, хотя к рыжему относилась хорошо. И вот, в один прекрасный день мы с Лином оказались в своей столовой, в которой не было и намека на что бы то ни было съедобное. Поначалу рыжий громко и выразительно ругался, потом примолк и спросил меня: “Кстати, что ты там говорил о том, что не худо бы попробовать готовить самостоятельно?”.
– А что ты ответил?
– Я ответил, что если он хочет, то пусть сам это и делает, а посижу в уголке и посмотрю, получиться ли у него что-нибудь. – Пятый снял фартук и поставил на стол тарелку с аппетитно пахнущей снедью.
– И что? – Лена с некоторой опаской взяла с тарелки остро пахнущую то ли булочку, то ли блинчик, она толком не поняла, и поднесла ко рту.
– Осторожно, начинка горячая, – предупредил Пятый, – а было вначале ну очень много дыма. И очень много нецензурщины. Лин сжег всё, что было положено в кастрюлю. Жанна, девушка Лина, как раз в это время решила сменить гнев на милость и пришла к нам в столовую. Можешь себе представить её реакцию?
– С трудом, – призналась Лена, – я бы, наверное, стала ругаться…
– Она тоже, – Пятый вздохнул, – ругаться – это ещё мягко сказано. Она и преподала нам первый урок кулинарного искусства. Кстати, как тебе бурито?
– В жизни ничего подобного не пробовала, – честно призналась Лена, – я и не думала, что из простой фасоли…
– Я тоже не думал. Но отец Жанны – по происхождению, кажется, итальянец, оттуда и эта любовь к острому. А Жанна была совершенно не похожа на итальянку – блондинка, светлые глаза. Лин был от неё без ума, – добавил он задумчиво.
– Почему – был? – осторожно спросила Лена.
– Потому, что мы уже никогда не вернемся домой. – Пятый тряхнул головой, отгоняя тоскливые мысли. – Не будем об этом, хорошо? Не хочется портить настроение.
Позавтракав, они решили ехать в больницу, навестить Лина. Но прежде Лена созвонилась с Валентиной – ей необходимо было узнать, позволит ли та ехать Пятому. Валентина дала добро и Пятый с Леной, быстро закончив собирать нехитрые гостинцы для рыжего, отбыли. По дороге Лена заметила, что от утреннего воодушевления Пятого не осталось и следа. Он опять стал, по своему обыкновению, задумчив и печален.
– Пятый, в чём дело? – поинтересовалась Лена. – Что случилось?
– Понимаешь, Лин… он сейчас будет очень переживать из-за вчерашнего. А я вообще не хотел бы, чтобы подобное происходило. Лин – человек веселый и добрый, гораздо добрее меня. И когда у него происходят подобные срывы мне становиться по-настоящему страшно за него. Мне начинает казаться, что…
Пятый не договорил. Он был не в силах завершить начатую фразу. Потому то, что должно было быть сказанным, так и осталось в мыслях. К больнице подъехали в молчании.
– Посиди пока тут, ладно? – попросил Пятый в коридоре. – Я скоро тебя позову, просто ему нужно будет высказаться, а он ещё немного стесняется тебя.
Лена пожала плечами, села на лавочку и принялась листать журнал. Пятый вошел в палату.
Лин маялся. Ночью он спал плохо. Когда прекратилась боль и пришло раскаяние, Лин стал мучительно вспоминать, что же он наговорил вчера Пятому? В памяти всплывали какие-то бессвязные обрывки и все они, как один, были отвратительны. “Что же я наделал? – на глаза Лина наворачивались слёзы. – Как же я так мог? И что, черт возьми, что я ему сказал? Не помню. А он? Он что-то ответил? Или нет?”.
Пятый стоял на пороге. Лин попытался было робко улыбнуться ему, безмолвно прося прощения, Пятый покачал головой и пожал плечами. Тогда Лин улыбнулся более свободно и сказал:
– Я идиот, правда?
– Если ты этого хочешь – то правда, – легко ответил Пятый.
– Не сердись, а? – на рыжего было жалко смотреть. – Я просто…