Страница:
Лин стал стаскивать с Пятого изорванную в клочья рубашку, приподнял тому голову – и Пятый вдруг закашлялся, по телу его прошла дрожь, он с всхлипом вздохнул.
– Слава Богу, – пробормотала Валентина. – Ну, всё, давай сам дальше… Рыжий, на бок его, поскорее… всё, молодец, умница… только не останавливайся…
В девятую вбежала запыхавшаяся Лена.
– Дышит, – сообщила Валентина. – Так что плакать не надо. Принесла?
– Вот…
– Чего – “вот”? Сядь рядом и давай понемножку. Лин, расстели куртку и его рубашку, положим хоть на эти тряпки, а то простынет… Ага, так… Лин, тебя сколько лет можно учить одному и тому же? Я же сказала – ноги в коленях согнуть! Если прямо – не удобно, неужели не ясно? Мне что – повторить?
– Сейчас, – ответил Лин. – Как же я испугался… Слава Богу…
– Не ты один… нет, рыжий, ты идиот! Руку надо вытащить… правую, да. Левую – согнуть и под голову положить… так, дошло. А ноги – тоже согнуть… именно так. Сообразил. Всё, пусть отдыхает. Потом осмотрю. Пока и так хорошо. Лена, ты там где?
– Сейчас, я забыла марлю взять… опять наверх идти? А то ему бронхи можно пожечь, наверное…
– Обойдётся. Ты с ним пока посиди, понаблюдай, а у нас тут дело кое к кому есть. Мы скоро придём.
– Хотите поговорить? – тихо спросил Лин. – С ними?
– Конечно, – ответила Валентина. – Почему бы и нет. Мне просто не терпится встретиться с авторами и исполнителями этой идеи.
– Пойдёмте, – согласился Лин. – И поскорее, а то у меня что-то сильно чешутся руки…
– Не стоит, – поморщилась Валентина. – Зачем провоцировать…
– Стоит, ещё как стоит, – заверил её Лин. – Я только этого и жду.
– Как знаешь… Лена, что там у вас?
– Я не знаю, – ответила та. – Дышит вроде… а что?
– Сиди тут. Ещё минуты три подавай, дольше не надо, кислорода мало. Подожди нас, мы скоро.
Лин и Валентина вышли. Лена опять присела рядом с Пятым. Когда три минуты прошли, она отложила подушку и, подойдя к двери, стала прислушиваться. Откуда-то издали доносилась ругань. Понятно, отношения выясняют. Выходить из девятой Лена не решилась, она просто стояла у двери и слушала. Потом её внимание привлёк звук, донёсшийся откуда-то из-за её спины. Она обернулась.
Пятый пытался сесть, он кое-как приподнялся было на руках, но тут же снова упал на локти, стал заваливаться на бок. Лена бросилась к нему, села рядом, помогла перевернуться на спину и положила его голову к себе на колени. Он дышал учащённо, лицо покрылось испариной, глаза были полузакрыты.
– Всё, всё, успокойся, – попросила Лена. – Всё хорошо… полежи, тебе нужно отдохнуть… я с тобой посижу…
Он попытался было дотянуться рукой до покалеченной шеи, но Лена, мягко взяв его руку в свою, не позволила.
– Не трогай, не надо, – попросила она. – Холодные руки какие… хоть погрею немножко… ты, наверное, замёрз… я сейчас, погоди…
Лена стащила с себя куртку и укрыла ею Пятого. Он уже успокаивался, но всё ещё продолжал дрожать.
Минут через пятнадцать вернулись Валентина с Лином. Оба – мрачные, как тучи. Видимо, толку из разговора не вышло никакого.
– Я эту сволочь своими руками… – пробормотал Лин. – Ну чего тут нового, Лен? Очнулся, что ли?
– Не совсем, – ответила та. – Я его укрыла, а всё равно он от холода так сильно дрожит…
– Лен, это не от холода. Он в шоке, – заметила Валентина. – И чему вас учили, не пойму?…
– Но из-за чего шок? – не поняла Лена.
– Тебя бы повесили – была бы ты не в шоке… Лин, как думаешь, донесём?
– А куда мы… денемся, – Лин поднял Пятого на руки. – Поправь куртку, Лен, а то падает. Пошли?
– Пошли. Куда мой чемодан засунули?… А, вот он. Ну, слава Богу. Лена, подушку захвати…
Наверху, в медпункте, Лин положил друга на кушетку, разул, снял, наконец, с него остатки рваного балахона.
– Лин, раздень его полностью, – попросила Валентина. – Лучше так, чем в этой грязи…
– А майка какая-нибудь есть? – спросил Лин.
– Есть, потом оденем. Я же его не потащу сейчас никуда, пусть поспит пока, в себя придёт. Защитничек… тоже мне, выискался… приподними, рыжий, я одеяло вытащу. Ага, спасибо. На бок положите и укройте. Я сейчас… Лин, дай ещё подушку, низко слишком. И надо шею и руки обработать. Похоже, сигаретами жгли на сгибах, я только сейчас увидела. Лена, иди пиши рапорт, пока мы тут работаем. И принеси грелки.
– Сейчас. Валентина Николаевна, простите, что я так… я испугалась… и поэтому… – Лена почувствовала, что вот-вот снова расплачется. – Поэтому я…
– Лена, угомонись. Всё в порядке. Он к вечеру придёт в норму, сама увидишь. Сейчас мы поможем немножко, он поспит, отлежится… мы вовремя успели, ничего страшного не случилось. Конечно, то, что они хотели сделать с тобой – это отвратительно. То, что сделали с ним – тоже. Но пойми – это предприятие, тут такое в порядке вещей. Привыкай… Лен, ты сама говорила, что ему холодно. Давай, поживее, надо же его согреть. И окошко приоткрой, проветрить можно.
– Хорошо… я тогда тут посижу, с ним. А вы не напишите за меня этот рапорт? – умоляюще сказала Лена. – Я не умею такие вещи писать, правда…
– Лин, ты видел, чего там было? – спросила Валентина. Лин кивнул. – Ладно, пойдём, напишем. И позвоним.
– Лена…
– Проснулся? – Лена улыбнулась и села рядом с ним.
– Да… попить дай, – говорить было больно. Он протянул руку к шее и наткнулся на бинт.
– Чаю хочешь?
– Нет, не надо… дай воды, – он взял у Лены из рук стакан и залпом выпил. – Да… – протянул он с ужасом в голосе, – стрелять в меня стреляли, бить меня били, звёзды на спине резали… но вот чтобы вешать – это впервые…
– Очень больно? – спросила Лена.
– Относительно, – ответил он. – Потерплю… вы успели?
– Да, мы убежали… Пятый, зачем ты сказал мне про кнопку? – спросила она с осуждением в голосе. – А если бы…
– Я уже и решил, что пришло это твоё “если бы”, – ответил Пятый. – Когда стоял с верёвкой на шее и ждал. Пошевелишься – и упадут ящики. Страшно.
– Я не о том!… Мы бы сразу спустились вниз и тогда…
– Тогда они изнасиловали бы тебя, избили бы Лина, а Валентину скорее всего просто прогнали бы, – жестко ответил Пятый. – Надо было им дать время на ком-то выместить злобу.
– И ты выбрал себя. Я просто не знаю… – Лена развела руками. – А если бы ты умер?!
– А что – мог? – нахмурился Пятый.
– “Мог”! Кто десять минут не дышал, кому камфару в сердце кололи, кого рыжий эти десять минут реанимировал? И он ещё говорит – мог или не мог?! Да мы, когда это увидели, решили, что всё…
– Ну ни фига себе, – пробормотал Пятый еле слышно, опускаясь на подушку, – чего только о себе не узнаешь… Лен, дай ещё попить, если есть.
– Есть, конечно. Пей. А, вон Валентина и рыжий идут… сейчас нам врежут, а тебе – в особенности, – прошептала Лена предостерегающе.
– …О, выходец с того света! – поприветствовал друга Лин, входя в медпункт. – Поправляешь здоровье водичкой? Это правильно. Смотри, язык не проглоти… А то чем ты в следующий раз будешь всякие глупости советовать людям? Хорош, нечего сказать…
– Пятый, шея сильно болит? – спросила Валентина. – А то давай укол…
– Спасибо, не надо, – ответил Пятый. – А отругать?
– За что?! Ты молодец, так как надо сделал. Всё хорошо кончилось. Конечно, про блокиратор ты Лене зря посоветовал, но что уж теперь. Кстати, почему ты даже не попробовал снять с себя верёвку?
– Потому, что она была натянута так, что пошевелиться было невозможно, не то, чтобы снять. Да и не снял бы я её, – подумав, ответил Пятый.
– Ясно… – протянула Валентина. – Мы тут рапорт составили, прочти, поправь, если что не так.
Пятый взял у неё из рук бумагу, глянул. Поморщился.
– Вы упустили то, что я тоже не стоял на месте, – заметил он. – Они теперь долго будут бока лечить, бил-то я на советь… Сергею влетело так, что он этого вовек не забудет… Уж прости, рыжий, но я ему кое-что отбил очень надолго…
– А я-то тут при чём? – удивился Лин. – Ты же его бил, а не меня.
– А кто меня этому удару научил? Не ты, что ли? Я такого сам не придумаю, у меня просто фантазии не хватит.
– Ребят, о чём речь? – не поняла Валентина.
– Да так… Сергей теперь сидеть не сможет месяца три, – ответил Лин. – Я случайно одну такую точку нашёл… безотказную. У него теперь копчик будет болеть при сидении. Сильно.
– Мне что – и про это надо написать? Вы в своём уме? Ладно, пусть всё остаётся, как есть. Ничего я исправлять не стану, – решительно сказала Валентина. Она протянула бумагу Лене. – Подписывай – и я поехала. Отвезу на первое, потом заеду за вами.
– А сразу нельзя? – поинтересовался Лин.
– Не стоит. И так ругани не оберёшься. Вы тут пока отдыхайте, поужинайте, чайку попейте… Лин, ты мылся?
– Ещё не успел.
– Вымойся перед дорогой. И ты, Пятый, тоже. Тебе точно получше стало? Не притворяешься? – с сомнением в голосе спросила Валентина.
– Да нет, – пожал плечами Пятый. – Шея, конечно, болит… и руки тоже. Отбил об эти морды, чтоб им!… А так в принципе ничего, вполне.
– Ну вот и хорошо. Тогда тоже приведи себя в порядок. Я постараюсь побыстрее решить этот вопрос, – Валентина вышла, прикрыла за собой дверь.
– Слушай, а ты не врёшь? – спросил Лин. – Бледный, как я не знаю кто, шея у тебя болит… Тебя били?
– А как ты думаешь? – спросил Пятый. – Конечно. Они же не будут просто стоять и смотреть. Правда, в этот раз они толком не старались – Андрей предложил фокус с верёвкой, они заинтересовались… Только руки пожгли немного, пока наши насильники с Андреем систему ставили – и всё. Ерунда.
– Ты пока полежи, хорошо? – попросил Лин.
– А я что делаю? – вопросом же ответил Пятый. – Я пока что вставать не собираюсь. Помыться попозже схожу, после тебя…
– По-моему, разумнее сделать наоборот, – вмешалась Лена. – Сейчас помоешься, а потом поспишь. Как раз к Валентининому приезду волосы высохнут.
– Хорошая идея, – Пятый сел, снова потрогал бинт на шее. – Лин, помоги снять, мешает…
– Пятый, мы там мазью намазали салициловой, – робко возразила Лена. – Может, я была не права?…
– Значит, ещё раз намажем, – Лин помог другу развязать бинт, горестно покачал головой, разглядывая уродливый багровый рубец. – Угораздило же так!… А теперь ещё и распухло всё…
– Лин, кончай, – попросил Пятый. – Слушать тебя тошно. Пройдёт, на мне всё заживает, как на…
– Тёрис рабе! Ски! – Лин от возмущения аж задохнулся. – Ему добра желают, а он ведёт себя, как последний негодяй!…
– Лин, я же попросил…
– Ладно, пойдём, помогу тебе, – проворчал Лин, сдаваясь. – С тобой спорить всегда выходит себе дороже…
– Ничего не поделаешь, – ответил Пятый, вставая.
– Всё хорошо, что хорошо кончается… Во что переодеться можно? – Пятый встал, потянулся. – Не в этой же рванине ехать.
– Посмотрю сейчас, – отозвалась Лена. – Иди, мойся. Лин принесёт одежду попозже…
Лёгкий летний ветер трепал занавеску, шелестел в кронах стоявших под окнами деревьев. В комнате уже давно не горел свет. Валентина и Олег Петрович уехали в гости, пообещав вернуться к одиннадцати, Лин улёгся спать, Лена тоже – устала за день, да ещё и страшно перенервничала к тому же. Пятый тоже лёг, но вскоре почувствовал, что заснуть не получается. Он положил руки под голову и стал следить за светом фар, пробегавшим иногда по потолку. Болела шея, ныли ожоги на руках, временами накатывала, но почти сразу же проходила, лёгкая дурнота… В прихожей слабо хлопнула дверь – вернулись Валентина и её муж. Валентина заглянула в комнату, на секунду включила свет и Пятый поспешно прикрыл глаза, делая вид, что заснул – у него не было ни малейшего желания нарываться на новый укол – их и так на сегодня было более, чем достаточно.
Вскоре Валентина и Олег Петрович улеглись и в квартире воцарилась тишина. Пятый ещё час пролежал неподвижно, затем тихо встал, набросил майку и пошёл на кухню – ему захотелось курить. По счастью, пачка сигарет отыскалась на подоконнике, он сел за стол, подпёр отяжелевшую голову рукой, закурил и задумался. Да, приехали… Это как же такое вышло?… Ведь, если взять наобум факты за последние десять лет, он и для рыжего такого не делал… Лина чуть не убили, потом еле спасли – а он так и не поднял толком ни разу руки ни на кого. А мог… и для Лина, и для себя. Но – не сделал. А для Ленки… Почему так? Неужели это она и есть – та самая любовь, ради которой люди совершают безрассудства и жертвуют собой? Но ради чего?… Пятый глубоко затянулся. Что его привлекает? Какая-то эротическая нотка? Чушь. Он поморщился. Нет, не это. Про это он уже много лет просто не вспоминал, это умерло. Окончательно и бесповоротно. Пятый понимал, что, вернись он к своей прежней жизни, он бы никогда не смог жить, как прежде. Если бы ему и была нужна какая-нибудь женщина – так это та, что способна поддерживать порядок в комнате. Или готовить еду. Но не более того. Что тогда?… “Дурак, – сказал он сам себе. – Это просто душа, понимаешь? И ничто иное. Если ты увидишь очень красивую каплю воды на травинке – это ведь не будет являться поводом эту каплю возжелать. Так? Так. Вот и всё”. Он затушил сигарету и положил голову на сгиб локтя. В таком положении шея болела гораздо меньше и он, сам не замечая того, стал засыпать. Дурные мысли ушли, а что ещё было надо?…
Быстро удаляющиеся шаги, затем – шелест страниц за спиной.
– Рыжий, это что за книжка? – Лена говорит негромко, в голосе – любопытство.
– Герберт Уэллс, “Когда спящий проснётся”, – ответил Лин. – Так, посмотрим… ага, страница двести девяносто восемь. Глава третья, “Пробуждение”. Лен, ты не в курсе – эта книга часом не справочник?… нет, погоди… а, вот!…
– Лин, я уже, – сказал Пятый, поднимая голову. – Отстань.
– Нет, так не пойдёт. Изображай, будто ты спишь… сейчас, я прочитаю!
– Хорошо, читай, – сдался Пятый, но Лин уже захлопнул книгу.
– Ты как тут оказался? – спросил Лена, садясь напротив. – Ты вообще спал?
– Конечно… просто пошёл покурить, и заснул, наверное… – Пятый поёжился. – Рыжий, закрой окно. Дует.
– Сам встань и закрой, командир. Я пойду, Уэллса на полку поставлю, а то мне Валентина по шее надаёт. Вечно ворчит “Растаскиваешь книги по всей квартире, ищи их потом”… Но как я выспался, господа мои! Обалденно! Сказка! Всегда бы так… ты сегодня встанешь?
– Ах да, окно, – вспомнил Пятый. – Ленивый ты всё-таки, рыжий, как я не знаю кто… ну что тебе стоит?…
– Ладно, начал тут опять, – поморщился Лин. – Сиди уже, инвалид. Я, признаться, не думал, что с тобой так обойдутся, как это было вчера. Для меня это внове. Кстати, я забыл спросить, как тебе ощущения?
– Ничего, – ответил Пятый. – Не дай Бог тебе это когда-нибудь попробовать, рыжий. Я серьёзно.
– Конечно, я не прочь попробовать что-нибудь новое. Но приятное…
– Лена, раз уж мы так решили, то, будь любезна, следи за ним получше, – упрекала Лену Валентина. – Опять в комнате душно.
– Он мёрзнет, жаловался, что холодно, – говорила Лена, – я уже боюсь проветривать…
– Надо, кровью харкал пару дней назад!… Ему дышать здесь нечем, а ты всё о сквозняках печёшься…
– У меня он зато хоть поел… А вы…
Такие споры происходили в квартире Лены каждое утро, когда женщины передавали друг другу дежурство. Лена в свободные сутки иногда уезжала ночевать к Юре, к Валентине почти что каждое дежурство приезжал муж. Юра, почитай, всё своё свободное время проводил в квартире Лены, по мере сил и возможностей помогая женщинам. Он ходил по магазинам, мотался по всему городу, выискивая дефицитные лекарства, научился дружить с кастрюлями и сковородками. Валентина иногда подначивала Лену, что мол, поторопись, мужик прирученный, таких днём с огнём в наше время искать приходится… Лена в ответ только устало вздыхала. Мысли о замужестве в ту пору волновали её меньше всего. Юра старался помогать Лене и Валентине в уходе за Пятым, но далеко не всегда его помощь приносила пользу.
Как-то Лена позвала Юру, чтобы он подсобил ей с обработкой пролежней, она плохо себя чувствовала, ночь выдалась на редкость тяжёлой. Действовать следовало с максимальной осторожностью, от неподвижности и истощения кости Пятого стали к тому времени очень хрупкими, поранить же его было совсем легко – сквозь тонкую, почти прозрачную кожу просвечивали голубые венки, паутинный рисунок на бледном фарфоре, некий расплывчатый намёк на жизнь… Поскольку переворачивать его было нельзя, пролежни у него на спине, затылке, лопатках увеличились, бороться с ними Лена устала неимоверно. Пятого снова накачали перед процедурой морфием, и поэтому, когда под неловкими Юриными пальцами хрустнула кость предплечья его левой руки, он даже не открыл глаз.
– Ты что делаешь, идиот?! – Лена была просто в ужасе. Она укрыла Пятого, схватила Юру за руку и потащила его на кухню.
– Валентина Николаевна, он Пятому руку сломал, – быстро проговорила она и расплакалась.
– Я же не хотел, – ошарашено пробормотал тот, – я и не думал, что…
– Ты, небось, сверху руку взял? – спросила Валентина. В отличие от остальных, она ничуть не взволновалась.
– Ну да… – ответил Юра.
– Я же тебя учила, как правильно брать. Надо было свою руку снизу провести, по всей длине предплечья и только потом поднимать. Соображать же надо…
– Валентина Николаевна, что теперь будет?… – спросила Лена.
– А ничего не будет. Боль он почти не ощущает, постоянно на лекарствах… Ладно, пошли, поглядим, что и как… Рукой он не двигает, гипс не нужен…
После того, как Пятого, который так и не проснулся, осмотрели, Юра куда-то исчез. Через два часа Валентина, решившая сходить за хлебом, нашла его в подъезде, в стельку пьяным, в слезах.
– Что ты тут такое развёл? – с возмущением и удивлением вопросила она.
– Ему и так больно… а я, дурак, руку… там же все косточки видно… как я… мне самому… руки…отрубить надо… спичку так легко не сломаешь…
Тут Валентина заметила, что пол вокруг них усыпан изломанными спичками и пустыми смятыми коробками.
– Нам ещё психопата тут не хватало, – жестко сказала она, но почти сразу же смягчилась. – Юра, ну ты пойми, ему всё равно не больно… или почти не больно. Он же скоро… ладно. Юрик, пойдём домой, тебе проспаться надо. Ну не плачь ты!… Ты же мужик.
– Он мне жизнь спас… а я ему руку…
Юра успокоился и прилёг только после изрядной дозы валерьянки, которую ему скормила Валентина.
Физическое состояние его только ухудшалось с каждым днём. Он стал мёрзнуть, сердце не справлялось с нагрузкой. Валентина привозила всё новые и новые препараты, но лекарства уже не помогали – и не смогли бы помочь. “Всему есть предел, – вспоминала Валентина слова врача, – а этот уже далеко за пределом…”
Между тем наступил апрель. Небо стало синим, чистым. Люди, стосковавшиеся за зиму по теплу, скидывали тяжёлые, опостылевшие вещи, приевшиеся за несколько месяцев…
И Лена и Валентина заметили, что Пятый явно чего-то ждет, словно он готовился к какому-то важному и для себя и для них разговору. В один из солнечных апрельских дней он попросил потратить минутку на то, чтобы его выслушали – нашлось несколько просьб, которые надо было обсудить с обеими женщинами.
– Пока у меня ещё хоть как-то работает голова, – сказал он вначале, – я хочу попросить о двух вещах. Во-первых, кремировать меня прямо в день смерти. Во-вторых – развеять пепел. И ещё одно маленькое, но важное дело.
– Пятый… – начала было Лена, но Валентина знаком приказала ей – молчи.
– Сходите за меня в храм, хорошо? – попросил Пятый.
– Молебен заказывать? – спросила Валентина.
– Нет, не надо. Просто постойте – и всё. Недолго, хоть минутку. И скажите ему…
– Кому?
– Ему… Вы же знаете… что я очень прошу меня простить. И что мне было стыдно придти, когда я мог это сделать…
– А ты не хочешь, чтобы тебя отпели? Так, как положено? – Валентина пристально смотрела на него, он словно и не замечал её взгляда.
– Нет, – ответил он. – Самоубийц не отпевают. И не хоронят с честными людьми. Их хоронят на перекрёстках дорог, за оградой кладбищ. Я читал. И согласился с этим. Всё верно. Даже там мне нет места. Это всё, Валентина Николаевна, о чём я хотел попросить вас.
– Хорошо, Пятый. Я всё сделаю, обещаю. А ты пообещай только одно, хорошо?
– Что?
– Сперва пообещай.
– Хорошо.
– Ты мне скажешь, откуда ты.
Пятый посмотрел на неё спокойным отрешённым взглядом.
– Скажу, – пообещал он, – может, даже покажу… А молебен вы можете заказать по Лину. Если хотите.
– На какое имя? – спросила Валентина. – Такого имени “Лин” в святках нет. И в русском языке – тоже.
– На любое. Бог и так поймёт, – Пятый прикрыл глаза – он очень быстро уставал.
– Ты ещё скажи – Бог своих знает… – пробормотала Валентина. Но Пятый не ответил – он уже спал. И видел…
– Ты чего? – спросил его Пятый. Лин стоял и смотрел. На него натыкались пешеходы, а он стоял и стоял, подняв бледное, такое молодое лицо к самому небу… и вдруг, опустив глаза, спросил:
– Слушай, а как же они там живут?…
– Лин, милый, пойдём отсюда. Как живут?… Ты про энергетику, что ли?
– Естественно.
– А вокруг, по-твоему, лучше? – Пятый слабо поморщился. – Мы же с тобой живём… А они – тем более, привыкли…
– И мы привыкли, – вздохнул Лин. – Пошли. Покурим в спокойной обстановке.
Парк Павлика Морозова они нашли быстро, хотя и не были раньше в тех краях. Посидев на лавочке, такой красивой и прочной, покурив, посмотрев на Белый Дом и сквер, они собрались уходить – время было вечернее, они уже порядком промёрзли, а ехать было далеко и долго – никак ни меньше часа. В сквере горели далеко не все фонари, но Пятый приметил на выходе из парка одиноко стоящий столб, фонарь на котором работал. “Если я пройду и он погаснет – сбудется, – внезапно подумал он. – А не погаснет – не сбудется”. Он даже себе не признался тогда, о чём была эта шальная и нелепая мысль. Они подходили к фонарю всё ближе и ближе. У Пятого внутри всё похолодело. Он и не пытался одёрнуть себя, мол, что за детские игры в “сбудется” – “не сбудется”… Они прошли мимо, Пятый оглянулся… и вдруг фонарь, доселе горевший ярко и празднично, мигнул и погас, словно свеча, задутая ветром. И тут у Пятого словно камень с души свалился.
– А вот я тебя! – заорал он, подскакивая к Лину и сталкивая того в ближайший сугроб. – Бей нахалов!
– Слава Богу, – пробормотала Валентина. – Ну, всё, давай сам дальше… Рыжий, на бок его, поскорее… всё, молодец, умница… только не останавливайся…
В девятую вбежала запыхавшаяся Лена.
– Дышит, – сообщила Валентина. – Так что плакать не надо. Принесла?
– Вот…
– Чего – “вот”? Сядь рядом и давай понемножку. Лин, расстели куртку и его рубашку, положим хоть на эти тряпки, а то простынет… Ага, так… Лин, тебя сколько лет можно учить одному и тому же? Я же сказала – ноги в коленях согнуть! Если прямо – не удобно, неужели не ясно? Мне что – повторить?
– Сейчас, – ответил Лин. – Как же я испугался… Слава Богу…
– Не ты один… нет, рыжий, ты идиот! Руку надо вытащить… правую, да. Левую – согнуть и под голову положить… так, дошло. А ноги – тоже согнуть… именно так. Сообразил. Всё, пусть отдыхает. Потом осмотрю. Пока и так хорошо. Лена, ты там где?
– Сейчас, я забыла марлю взять… опять наверх идти? А то ему бронхи можно пожечь, наверное…
– Обойдётся. Ты с ним пока посиди, понаблюдай, а у нас тут дело кое к кому есть. Мы скоро придём.
– Хотите поговорить? – тихо спросил Лин. – С ними?
– Конечно, – ответила Валентина. – Почему бы и нет. Мне просто не терпится встретиться с авторами и исполнителями этой идеи.
– Пойдёмте, – согласился Лин. – И поскорее, а то у меня что-то сильно чешутся руки…
– Не стоит, – поморщилась Валентина. – Зачем провоцировать…
– Стоит, ещё как стоит, – заверил её Лин. – Я только этого и жду.
– Как знаешь… Лена, что там у вас?
– Я не знаю, – ответила та. – Дышит вроде… а что?
– Сиди тут. Ещё минуты три подавай, дольше не надо, кислорода мало. Подожди нас, мы скоро.
Лин и Валентина вышли. Лена опять присела рядом с Пятым. Когда три минуты прошли, она отложила подушку и, подойдя к двери, стала прислушиваться. Откуда-то издали доносилась ругань. Понятно, отношения выясняют. Выходить из девятой Лена не решилась, она просто стояла у двери и слушала. Потом её внимание привлёк звук, донёсшийся откуда-то из-за её спины. Она обернулась.
Пятый пытался сесть, он кое-как приподнялся было на руках, но тут же снова упал на локти, стал заваливаться на бок. Лена бросилась к нему, села рядом, помогла перевернуться на спину и положила его голову к себе на колени. Он дышал учащённо, лицо покрылось испариной, глаза были полузакрыты.
– Всё, всё, успокойся, – попросила Лена. – Всё хорошо… полежи, тебе нужно отдохнуть… я с тобой посижу…
Он попытался было дотянуться рукой до покалеченной шеи, но Лена, мягко взяв его руку в свою, не позволила.
– Не трогай, не надо, – попросила она. – Холодные руки какие… хоть погрею немножко… ты, наверное, замёрз… я сейчас, погоди…
Лена стащила с себя куртку и укрыла ею Пятого. Он уже успокаивался, но всё ещё продолжал дрожать.
Минут через пятнадцать вернулись Валентина с Лином. Оба – мрачные, как тучи. Видимо, толку из разговора не вышло никакого.
– Я эту сволочь своими руками… – пробормотал Лин. – Ну чего тут нового, Лен? Очнулся, что ли?
– Не совсем, – ответила та. – Я его укрыла, а всё равно он от холода так сильно дрожит…
– Лен, это не от холода. Он в шоке, – заметила Валентина. – И чему вас учили, не пойму?…
– Но из-за чего шок? – не поняла Лена.
– Тебя бы повесили – была бы ты не в шоке… Лин, как думаешь, донесём?
– А куда мы… денемся, – Лин поднял Пятого на руки. – Поправь куртку, Лен, а то падает. Пошли?
– Пошли. Куда мой чемодан засунули?… А, вот он. Ну, слава Богу. Лена, подушку захвати…
Наверху, в медпункте, Лин положил друга на кушетку, разул, снял, наконец, с него остатки рваного балахона.
– Лин, раздень его полностью, – попросила Валентина. – Лучше так, чем в этой грязи…
– А майка какая-нибудь есть? – спросил Лин.
– Есть, потом оденем. Я же его не потащу сейчас никуда, пусть поспит пока, в себя придёт. Защитничек… тоже мне, выискался… приподними, рыжий, я одеяло вытащу. Ага, спасибо. На бок положите и укройте. Я сейчас… Лин, дай ещё подушку, низко слишком. И надо шею и руки обработать. Похоже, сигаретами жгли на сгибах, я только сейчас увидела. Лена, иди пиши рапорт, пока мы тут работаем. И принеси грелки.
– Сейчас. Валентина Николаевна, простите, что я так… я испугалась… и поэтому… – Лена почувствовала, что вот-вот снова расплачется. – Поэтому я…
– Лена, угомонись. Всё в порядке. Он к вечеру придёт в норму, сама увидишь. Сейчас мы поможем немножко, он поспит, отлежится… мы вовремя успели, ничего страшного не случилось. Конечно, то, что они хотели сделать с тобой – это отвратительно. То, что сделали с ним – тоже. Но пойми – это предприятие, тут такое в порядке вещей. Привыкай… Лен, ты сама говорила, что ему холодно. Давай, поживее, надо же его согреть. И окошко приоткрой, проветрить можно.
– Хорошо… я тогда тут посижу, с ним. А вы не напишите за меня этот рапорт? – умоляюще сказала Лена. – Я не умею такие вещи писать, правда…
– Лин, ты видел, чего там было? – спросила Валентина. Лин кивнул. – Ладно, пойдём, напишем. И позвоним.
* * *
Лена сидела и заполняла отчёты, когда Пятый проснулся. С минуту он лежал, недоумённо озираясь, потом вспомнил, что было, и всё понял. Страшно болела шея, саднили запястья. Он приподнялся на локтях и позвал:– Лена…
– Проснулся? – Лена улыбнулась и села рядом с ним.
– Да… попить дай, – говорить было больно. Он протянул руку к шее и наткнулся на бинт.
– Чаю хочешь?
– Нет, не надо… дай воды, – он взял у Лены из рук стакан и залпом выпил. – Да… – протянул он с ужасом в голосе, – стрелять в меня стреляли, бить меня били, звёзды на спине резали… но вот чтобы вешать – это впервые…
– Очень больно? – спросила Лена.
– Относительно, – ответил он. – Потерплю… вы успели?
– Да, мы убежали… Пятый, зачем ты сказал мне про кнопку? – спросила она с осуждением в голосе. – А если бы…
– Я уже и решил, что пришло это твоё “если бы”, – ответил Пятый. – Когда стоял с верёвкой на шее и ждал. Пошевелишься – и упадут ящики. Страшно.
– Я не о том!… Мы бы сразу спустились вниз и тогда…
– Тогда они изнасиловали бы тебя, избили бы Лина, а Валентину скорее всего просто прогнали бы, – жестко ответил Пятый. – Надо было им дать время на ком-то выместить злобу.
– И ты выбрал себя. Я просто не знаю… – Лена развела руками. – А если бы ты умер?!
– А что – мог? – нахмурился Пятый.
– “Мог”! Кто десять минут не дышал, кому камфару в сердце кололи, кого рыжий эти десять минут реанимировал? И он ещё говорит – мог или не мог?! Да мы, когда это увидели, решили, что всё…
– Ну ни фига себе, – пробормотал Пятый еле слышно, опускаясь на подушку, – чего только о себе не узнаешь… Лен, дай ещё попить, если есть.
– Есть, конечно. Пей. А, вон Валентина и рыжий идут… сейчас нам врежут, а тебе – в особенности, – прошептала Лена предостерегающе.
– …О, выходец с того света! – поприветствовал друга Лин, входя в медпункт. – Поправляешь здоровье водичкой? Это правильно. Смотри, язык не проглоти… А то чем ты в следующий раз будешь всякие глупости советовать людям? Хорош, нечего сказать…
– Пятый, шея сильно болит? – спросила Валентина. – А то давай укол…
– Спасибо, не надо, – ответил Пятый. – А отругать?
– За что?! Ты молодец, так как надо сделал. Всё хорошо кончилось. Конечно, про блокиратор ты Лене зря посоветовал, но что уж теперь. Кстати, почему ты даже не попробовал снять с себя верёвку?
– Потому, что она была натянута так, что пошевелиться было невозможно, не то, чтобы снять. Да и не снял бы я её, – подумав, ответил Пятый.
– Ясно… – протянула Валентина. – Мы тут рапорт составили, прочти, поправь, если что не так.
Пятый взял у неё из рук бумагу, глянул. Поморщился.
– Вы упустили то, что я тоже не стоял на месте, – заметил он. – Они теперь долго будут бока лечить, бил-то я на советь… Сергею влетело так, что он этого вовек не забудет… Уж прости, рыжий, но я ему кое-что отбил очень надолго…
– А я-то тут при чём? – удивился Лин. – Ты же его бил, а не меня.
– А кто меня этому удару научил? Не ты, что ли? Я такого сам не придумаю, у меня просто фантазии не хватит.
– Ребят, о чём речь? – не поняла Валентина.
– Да так… Сергей теперь сидеть не сможет месяца три, – ответил Лин. – Я случайно одну такую точку нашёл… безотказную. У него теперь копчик будет болеть при сидении. Сильно.
– Мне что – и про это надо написать? Вы в своём уме? Ладно, пусть всё остаётся, как есть. Ничего я исправлять не стану, – решительно сказала Валентина. Она протянула бумагу Лене. – Подписывай – и я поехала. Отвезу на первое, потом заеду за вами.
– А сразу нельзя? – поинтересовался Лин.
– Не стоит. И так ругани не оберёшься. Вы тут пока отдыхайте, поужинайте, чайку попейте… Лин, ты мылся?
– Ещё не успел.
– Вымойся перед дорогой. И ты, Пятый, тоже. Тебе точно получше стало? Не притворяешься? – с сомнением в голосе спросила Валентина.
– Да нет, – пожал плечами Пятый. – Шея, конечно, болит… и руки тоже. Отбил об эти морды, чтоб им!… А так в принципе ничего, вполне.
– Ну вот и хорошо. Тогда тоже приведи себя в порядок. Я постараюсь побыстрее решить этот вопрос, – Валентина вышла, прикрыла за собой дверь.
– Слушай, а ты не врёшь? – спросил Лин. – Бледный, как я не знаю кто, шея у тебя болит… Тебя били?
– А как ты думаешь? – спросил Пятый. – Конечно. Они же не будут просто стоять и смотреть. Правда, в этот раз они толком не старались – Андрей предложил фокус с верёвкой, они заинтересовались… Только руки пожгли немного, пока наши насильники с Андреем систему ставили – и всё. Ерунда.
– Ты пока полежи, хорошо? – попросил Лин.
– А я что делаю? – вопросом же ответил Пятый. – Я пока что вставать не собираюсь. Помыться попозже схожу, после тебя…
– По-моему, разумнее сделать наоборот, – вмешалась Лена. – Сейчас помоешься, а потом поспишь. Как раз к Валентининому приезду волосы высохнут.
– Хорошая идея, – Пятый сел, снова потрогал бинт на шее. – Лин, помоги снять, мешает…
– Пятый, мы там мазью намазали салициловой, – робко возразила Лена. – Может, я была не права?…
– Значит, ещё раз намажем, – Лин помог другу развязать бинт, горестно покачал головой, разглядывая уродливый багровый рубец. – Угораздило же так!… А теперь ещё и распухло всё…
– Лин, кончай, – попросил Пятый. – Слушать тебя тошно. Пройдёт, на мне всё заживает, как на…
– Тёрис рабе! Ски! – Лин от возмущения аж задохнулся. – Ему добра желают, а он ведёт себя, как последний негодяй!…
– Лин, я же попросил…
– Ладно, пойдём, помогу тебе, – проворчал Лин, сдаваясь. – С тобой спорить всегда выходит себе дороже…
– Ничего не поделаешь, – ответил Пятый, вставая.
– Всё хорошо, что хорошо кончается… Во что переодеться можно? – Пятый встал, потянулся. – Не в этой же рванине ехать.
– Посмотрю сейчас, – отозвалась Лена. – Иди, мойся. Лин принесёт одежду попозже…
* * *
Летний день клонился к закату, свечерело. В окнах появился первый робкий свет, город тоже входил в вечер, как усталый путник входит в дом после долгой дороги…Лёгкий летний ветер трепал занавеску, шелестел в кронах стоявших под окнами деревьев. В комнате уже давно не горел свет. Валентина и Олег Петрович уехали в гости, пообещав вернуться к одиннадцати, Лин улёгся спать, Лена тоже – устала за день, да ещё и страшно перенервничала к тому же. Пятый тоже лёг, но вскоре почувствовал, что заснуть не получается. Он положил руки под голову и стал следить за светом фар, пробегавшим иногда по потолку. Болела шея, ныли ожоги на руках, временами накатывала, но почти сразу же проходила, лёгкая дурнота… В прихожей слабо хлопнула дверь – вернулись Валентина и её муж. Валентина заглянула в комнату, на секунду включила свет и Пятый поспешно прикрыл глаза, делая вид, что заснул – у него не было ни малейшего желания нарываться на новый укол – их и так на сегодня было более, чем достаточно.
Вскоре Валентина и Олег Петрович улеглись и в квартире воцарилась тишина. Пятый ещё час пролежал неподвижно, затем тихо встал, набросил майку и пошёл на кухню – ему захотелось курить. По счастью, пачка сигарет отыскалась на подоконнике, он сел за стол, подпёр отяжелевшую голову рукой, закурил и задумался. Да, приехали… Это как же такое вышло?… Ведь, если взять наобум факты за последние десять лет, он и для рыжего такого не делал… Лина чуть не убили, потом еле спасли – а он так и не поднял толком ни разу руки ни на кого. А мог… и для Лина, и для себя. Но – не сделал. А для Ленки… Почему так? Неужели это она и есть – та самая любовь, ради которой люди совершают безрассудства и жертвуют собой? Но ради чего?… Пятый глубоко затянулся. Что его привлекает? Какая-то эротическая нотка? Чушь. Он поморщился. Нет, не это. Про это он уже много лет просто не вспоминал, это умерло. Окончательно и бесповоротно. Пятый понимал, что, вернись он к своей прежней жизни, он бы никогда не смог жить, как прежде. Если бы ему и была нужна какая-нибудь женщина – так это та, что способна поддерживать порядок в комнате. Или готовить еду. Но не более того. Что тогда?… “Дурак, – сказал он сам себе. – Это просто душа, понимаешь? И ничто иное. Если ты увидишь очень красивую каплю воды на травинке – это ведь не будет являться поводом эту каплю возжелать. Так? Так. Вот и всё”. Он затушил сигарету и положил голову на сгиб локтя. В таком положении шея болела гораздо меньше и он, сам не замечая того, стал засыпать. Дурные мысли ушли, а что ещё было надо?…
* * *
– …а вот и он! – приглушенный смех, шёпот за спиной. Пятый ещё до конца не проснулся, но голоса различил. – Подожди, одну секунду…Быстро удаляющиеся шаги, затем – шелест страниц за спиной.
– Рыжий, это что за книжка? – Лена говорит негромко, в голосе – любопытство.
– Герберт Уэллс, “Когда спящий проснётся”, – ответил Лин. – Так, посмотрим… ага, страница двести девяносто восемь. Глава третья, “Пробуждение”. Лен, ты не в курсе – эта книга часом не справочник?… нет, погоди… а, вот!…
– Лин, я уже, – сказал Пятый, поднимая голову. – Отстань.
– Нет, так не пойдёт. Изображай, будто ты спишь… сейчас, я прочитаю!
– Хорошо, читай, – сдался Пятый, но Лин уже захлопнул книгу.
– Ты как тут оказался? – спросил Лена, садясь напротив. – Ты вообще спал?
– Конечно… просто пошёл покурить, и заснул, наверное… – Пятый поёжился. – Рыжий, закрой окно. Дует.
– Сам встань и закрой, командир. Я пойду, Уэллса на полку поставлю, а то мне Валентина по шее надаёт. Вечно ворчит “Растаскиваешь книги по всей квартире, ищи их потом”… Но как я выспался, господа мои! Обалденно! Сказка! Всегда бы так… ты сегодня встанешь?
– Ах да, окно, – вспомнил Пятый. – Ленивый ты всё-таки, рыжий, как я не знаю кто… ну что тебе стоит?…
– Ладно, начал тут опять, – поморщился Лин. – Сиди уже, инвалид. Я, признаться, не думал, что с тобой так обойдутся, как это было вчера. Для меня это внове. Кстати, я забыл спросить, как тебе ощущения?
– Ничего, – ответил Пятый. – Не дай Бог тебе это когда-нибудь попробовать, рыжий. Я серьёзно.
– Конечно, я не прочь попробовать что-нибудь новое. Но приятное…
* * *
Первые дни, когда его перевели на двенадцать доз в сутки, ему было легче. Затем организм привык, боли усилились, и дозу снова пришлось увеличивать. Теперь большую часть суток он проводил если не во сне, то в каком-то дурмане, накачанный наркотиком до отупения. Лена и Валентина всё чаще и чаще стали замечать, что он заговаривается. С Валентиной он не говорил вообще – то ли не хотел, то ли просто не мог понять – кто это? Он стремительно терял зрение, правый глаз, с той стороны, на которую пришёлся удар, ослеп почти что полностью. Слух вскоре заменил фактически всё – зрение, осязание. Он не ел неделями, Валентина держала его на внутривенных, но он слабел всё больше и больше. Лена думала, что дальше худеть уже некуда, оказалось – есть. Не человек, тень человека.– Лена, раз уж мы так решили, то, будь любезна, следи за ним получше, – упрекала Лену Валентина. – Опять в комнате душно.
– Он мёрзнет, жаловался, что холодно, – говорила Лена, – я уже боюсь проветривать…
– Надо, кровью харкал пару дней назад!… Ему дышать здесь нечем, а ты всё о сквозняках печёшься…
– У меня он зато хоть поел… А вы…
Такие споры происходили в квартире Лены каждое утро, когда женщины передавали друг другу дежурство. Лена в свободные сутки иногда уезжала ночевать к Юре, к Валентине почти что каждое дежурство приезжал муж. Юра, почитай, всё своё свободное время проводил в квартире Лены, по мере сил и возможностей помогая женщинам. Он ходил по магазинам, мотался по всему городу, выискивая дефицитные лекарства, научился дружить с кастрюлями и сковородками. Валентина иногда подначивала Лену, что мол, поторопись, мужик прирученный, таких днём с огнём в наше время искать приходится… Лена в ответ только устало вздыхала. Мысли о замужестве в ту пору волновали её меньше всего. Юра старался помогать Лене и Валентине в уходе за Пятым, но далеко не всегда его помощь приносила пользу.
Как-то Лена позвала Юру, чтобы он подсобил ей с обработкой пролежней, она плохо себя чувствовала, ночь выдалась на редкость тяжёлой. Действовать следовало с максимальной осторожностью, от неподвижности и истощения кости Пятого стали к тому времени очень хрупкими, поранить же его было совсем легко – сквозь тонкую, почти прозрачную кожу просвечивали голубые венки, паутинный рисунок на бледном фарфоре, некий расплывчатый намёк на жизнь… Поскольку переворачивать его было нельзя, пролежни у него на спине, затылке, лопатках увеличились, бороться с ними Лена устала неимоверно. Пятого снова накачали перед процедурой морфием, и поэтому, когда под неловкими Юриными пальцами хрустнула кость предплечья его левой руки, он даже не открыл глаз.
– Ты что делаешь, идиот?! – Лена была просто в ужасе. Она укрыла Пятого, схватила Юру за руку и потащила его на кухню.
– Валентина Николаевна, он Пятому руку сломал, – быстро проговорила она и расплакалась.
– Я же не хотел, – ошарашено пробормотал тот, – я и не думал, что…
– Ты, небось, сверху руку взял? – спросила Валентина. В отличие от остальных, она ничуть не взволновалась.
– Ну да… – ответил Юра.
– Я же тебя учила, как правильно брать. Надо было свою руку снизу провести, по всей длине предплечья и только потом поднимать. Соображать же надо…
– Валентина Николаевна, что теперь будет?… – спросила Лена.
– А ничего не будет. Боль он почти не ощущает, постоянно на лекарствах… Ладно, пошли, поглядим, что и как… Рукой он не двигает, гипс не нужен…
После того, как Пятого, который так и не проснулся, осмотрели, Юра куда-то исчез. Через два часа Валентина, решившая сходить за хлебом, нашла его в подъезде, в стельку пьяным, в слезах.
– Что ты тут такое развёл? – с возмущением и удивлением вопросила она.
– Ему и так больно… а я, дурак, руку… там же все косточки видно… как я… мне самому… руки…отрубить надо… спичку так легко не сломаешь…
Тут Валентина заметила, что пол вокруг них усыпан изломанными спичками и пустыми смятыми коробками.
– Нам ещё психопата тут не хватало, – жестко сказала она, но почти сразу же смягчилась. – Юра, ну ты пойми, ему всё равно не больно… или почти не больно. Он же скоро… ладно. Юрик, пойдём домой, тебе проспаться надо. Ну не плачь ты!… Ты же мужик.
– Он мне жизнь спас… а я ему руку…
Юра успокоился и прилёг только после изрядной дозы валерьянки, которую ему скормила Валентина.
* * *
После случая с рукой Пятый стал просыпаться чаще. Он словно собрал последние усилия для того, чтобы вырваться хоть ненадолго из мира снов и видений – и это ему удалось. Лене временами начинало казаться, что вернулся он прежний, не полутруп, но человек, которого она знала. Он начал говорить, не сбиваясь с мысли, не заговариваясь, взгляд его прояснился, и, не смотря на почти что полную слепоту, он вновь старался не показывать тяжести своего состояния. Это ему, конечно, не удавалось, зато удалось другое. Он сумел не выглядеть жалким во время этих попыток. Он сумел сохранить достоинство.Физическое состояние его только ухудшалось с каждым днём. Он стал мёрзнуть, сердце не справлялось с нагрузкой. Валентина привозила всё новые и новые препараты, но лекарства уже не помогали – и не смогли бы помочь. “Всему есть предел, – вспоминала Валентина слова врача, – а этот уже далеко за пределом…”
Между тем наступил апрель. Небо стало синим, чистым. Люди, стосковавшиеся за зиму по теплу, скидывали тяжёлые, опостылевшие вещи, приевшиеся за несколько месяцев…
И Лена и Валентина заметили, что Пятый явно чего-то ждет, словно он готовился к какому-то важному и для себя и для них разговору. В один из солнечных апрельских дней он попросил потратить минутку на то, чтобы его выслушали – нашлось несколько просьб, которые надо было обсудить с обеими женщинами.
– Пока у меня ещё хоть как-то работает голова, – сказал он вначале, – я хочу попросить о двух вещах. Во-первых, кремировать меня прямо в день смерти. Во-вторых – развеять пепел. И ещё одно маленькое, но важное дело.
– Пятый… – начала было Лена, но Валентина знаком приказала ей – молчи.
– Сходите за меня в храм, хорошо? – попросил Пятый.
– Молебен заказывать? – спросила Валентина.
– Нет, не надо. Просто постойте – и всё. Недолго, хоть минутку. И скажите ему…
– Кому?
– Ему… Вы же знаете… что я очень прошу меня простить. И что мне было стыдно придти, когда я мог это сделать…
– А ты не хочешь, чтобы тебя отпели? Так, как положено? – Валентина пристально смотрела на него, он словно и не замечал её взгляда.
– Нет, – ответил он. – Самоубийц не отпевают. И не хоронят с честными людьми. Их хоронят на перекрёстках дорог, за оградой кладбищ. Я читал. И согласился с этим. Всё верно. Даже там мне нет места. Это всё, Валентина Николаевна, о чём я хотел попросить вас.
– Хорошо, Пятый. Я всё сделаю, обещаю. А ты пообещай только одно, хорошо?
– Что?
– Сперва пообещай.
– Хорошо.
– Ты мне скажешь, откуда ты.
Пятый посмотрел на неё спокойным отрешённым взглядом.
– Скажу, – пообещал он, – может, даже покажу… А молебен вы можете заказать по Лину. Если хотите.
– На какое имя? – спросила Валентина. – Такого имени “Лин” в святках нет. И в русском языке – тоже.
– На любое. Бог и так поймёт, – Пятый прикрыл глаза – он очень быстро уставал.
– Ты ещё скажи – Бог своих знает… – пробормотала Валентина. Но Пятый не ответил – он уже спал. И видел…
* * *
В тот день стёкла впервые за зиму разукрасил мороз. Лин и Пятый решили устроить себе прогулку – они больше года не были в центре города, поэтому, сев на автобус, они отправились куда глаза глядят, только бы не на окраину. Вышли они где-то неподалёку от Красной площади и принялись бродить по тихим промерзшим переулкам. Лин веселился вовсю, его страшно угнетало однообразие серых стен предприятия, поэтому он не упускал возможности вволю нарадоваться жизни. Он подкалывал прохожих, задавая тем совершенно идиотские вопросы, сновал от одной ярко освещённой витрины к другой, всматриваясь в содержимое и непременно высмеивая его: “Слушай, эта вот рыба… ты ешь рыбу, Пятый?… Нет?… Жаль, а то я бы посмотрел, как ты будешь ломать об неё зубы… А яблочка не хочешь?… Да ладно тебе, гипс высшего сорта…” Они нечувствительно миновали площадь Маяковского и, пройдя по Садовому кольцу, выбрались на Пресню. Около высотки Лин остановился, задрал голову, и принялся жадно всматриваться в окна верхних этажей.– Ты чего? – спросил его Пятый. Лин стоял и смотрел. На него натыкались пешеходы, а он стоял и стоял, подняв бледное, такое молодое лицо к самому небу… и вдруг, опустив глаза, спросил:
– Слушай, а как же они там живут?…
– Лин, милый, пойдём отсюда. Как живут?… Ты про энергетику, что ли?
– Естественно.
– А вокруг, по-твоему, лучше? – Пятый слабо поморщился. – Мы же с тобой живём… А они – тем более, привыкли…
– И мы привыкли, – вздохнул Лин. – Пошли. Покурим в спокойной обстановке.
Парк Павлика Морозова они нашли быстро, хотя и не были раньше в тех краях. Посидев на лавочке, такой красивой и прочной, покурив, посмотрев на Белый Дом и сквер, они собрались уходить – время было вечернее, они уже порядком промёрзли, а ехать было далеко и долго – никак ни меньше часа. В сквере горели далеко не все фонари, но Пятый приметил на выходе из парка одиноко стоящий столб, фонарь на котором работал. “Если я пройду и он погаснет – сбудется, – внезапно подумал он. – А не погаснет – не сбудется”. Он даже себе не признался тогда, о чём была эта шальная и нелепая мысль. Они подходили к фонарю всё ближе и ближе. У Пятого внутри всё похолодело. Он и не пытался одёрнуть себя, мол, что за детские игры в “сбудется” – “не сбудется”… Они прошли мимо, Пятый оглянулся… и вдруг фонарь, доселе горевший ярко и празднично, мигнул и погас, словно свеча, задутая ветром. И тут у Пятого словно камень с души свалился.
– А вот я тебя! – заорал он, подскакивая к Лину и сталкивая того в ближайший сугроб. – Бей нахалов!