Блейк Дженнифер. Обольщение по-королевски

   Одним словом, эта полоска земли таила в себе множество опасностей. Каждый, кто осмеливался въехать на эти земли, рисковал головой и мог полагаться только на самого себя. Много народа за четырнадцать лет пропало на этой территории без следа. Женщине, путешествующей в этих краях, даже если она была старой и безобразной, требовалась сильная вооруженная охрана. Клэр, державшая сюда путь по существу в одиночестве, шла поистине на отчаянный риск. Анджелина хотела надеяться, что прежде чем кузина пересечет границу опасной зоны, Рольф и его люди успеют догнать ее.
   Анджелина собралась уже было поведать Рольфу о всех подстерегавших их здесь опасностях, но по его сумрачному виду поняла, что он, как всегда, в курсе всех обстоятельств. Поэтому она не стала прерывать молчание, тем более, что каждое слово стоило ей неимоверных усилий.
   Она тихо лежала, прижавшись щекой к груди Рольфа, чувствуя ритмичное колыхание его грудной клетки и слыша гулкие удары его сердца. Время от времени принц менял положение тела, чтобы смягчить для Анджелины резкие удары и покачивание кареты. С каждым оборотом колес, с каждой оставленной за спиною милей, они все дальше и дальше удалялись от всего, что прежде знала Анджелина: от родственников, друзей, церковного прихода… Обрывая прежние связи, она оставалась один на один с непостоянным изменчивым принцем, преследующим единственную цель в жизни — мщение. Она не знала, чем все это закончится и что будет с ней дальше. Нельзя сказать, чтобы Анджелина была довольна таким поворотом своей судьбы, но, впрочем, особой досады она тоже не испытывала.

ЧАСТЬ II

Глава 11

   Два дня пролетели в кошмарной сумасшедшей гонке. Вперед, только вперед, без передышки. Они делали остановки лишь по крайней необходимости — напоить лошадей, дать им отдых или раздобыть свежих на замену. Они ели на ходу и с трудом отыскивали дорогу среди множества троп и проселков, на которых не было указателей. Анджелина спала почти всю дорогу, благодаря снотворному, которое для нее раздобыл Рольф. Что же касается самого принца и его людей, то они изредка дремали в седле, не позволяя себе никакого другого отдыха. Все внимание мужчин и все их усилия были направлены на выслеживание Клэр, за которой велась охота. Каждый воин был бдителен и строг к себе, и держал ухо востро, чтобы быть уверенным, что не допустил недосмотра, что дичь не упорхнула от него неожиданно среди ночи.
   Они почти не встречали трудностей на своем пути. В некоторых ситуациях они добивались своего обаянием или звоном золота, а иногда и тем и другим сразу. Такая тактика широко открывала перед ними любую дверь — будь то двери амбара, кухни или просто буфета с лекарственными снадобьями. Да к тому же еще заставляла хозяев этих дверей низко кланяться им вслед с застывшим на лице выражением недоумения и замешательства. Эта же тактика открыла перед Рольфом дверцы платяного шкафа в одном из домов. Смерив молодую хозяйку таким откровенным взглядом, что та вспыхнула до корней волос и стала заикаться от смущения, несмотря на свою сильно заметную беременность, Рольф быстро сторговался с леди, забрав часть ее гардероба, который ей, похоже, не скоро еще мог понадобиться, если когда-нибудь понадобится вообще.
   Среди одежды было платье для прогулок из серого фая, украшенное искусственными веточками сирени, норвежская шаль с шелковой бахромой, сорочка, нижняя юбка, амазонка — наряд для верховой езды, из темно-зеленого, почти черного бархата со шляпой, имевшей высокую тулью и украшенной узкой полоской белой вуали.
   Но Анджелина так плохо себя чувствовала, что едва обратила внимание на все эти наряды, которые Рольф сгрузил на противоположное сиденье. Свернувшись калачиком и положив руку под голову, она молча лежала не в силах даже поблагодарить его. Однако каждый раз, когда она просыпалась, она чувствовала себя немного лучше, хотя все еще недостаточно хорошо, чтобы выйти из кареты.
   На второй день после полудня она посидела немного у окна. Когда настал вечер, она смогла съесть нормальный ужин, а не только свой обычный бульон с кусочком грубо помолотого хлеба. Рольф разделил с ней трапезу, которая состояла из запеченного цыпленка, свежего хлеба и пирога с начинкой из сушеных яблок. Они молча ели свой ужин, а карета катила по дороге, залитой ярким лунным светом, мимо черных скелетов зимнего леса.
   Рольф не обратил внимания на ее предложение отдохнуть немного, сняв сапоги и хоть на минуту прикрыв глаза. Он только взглянул на Анджелину, освещенную тусклым светом каретных фонарей, пробежав взглядом по всей ее нахохлившейся фигуре с взъерошенными волосами и жемчужной кожей нежной груди, которая виднелась в глубоком вырезе рубахи, все еще надетой на нее. Улыбка скользнула по лицу принца, он опять вернулся к недоеденной куриной ножке, которую держал в руках, и быстро справившись с ней, покинул карету, продолжив путь верхом.
   Почти сразу же мужчины громко запели разухабистую и в высшей степени непристойную песню о девушке из Праги, чьи причудливые прихоти в выборе партнеров по постели заставили уши Анджелины запылать от стыда. Раздался голос Рольфа, что-то сказавшего на непонятном языке, и изысканная — даже в передаче непристойностей — французская речь сменилась гортанными звуками рутенского языка, звучавшего как-то особенно грубо и неприлично.
   Но во всяком случае, эти песни без сомнения подняли настроение телохранителей. Поочередно похваливая и поругивая друг друга, подбадривая и подшучивая, свита, не зная устали, продвигалась в ночь, поддерживая тот быстрый шаг, который задал всей кавалькаде Рольф.
   После восхода солнца они узнали, что Клэр лишь недавно проехала здесь. Брошенная ею карета стояла у домика фермера, у него же Клэр купила лошадей для себя и своего возницы. И дальше оба отправились верхом.
   Принц и его люди только одного не могли понять, как ей удавалось на протяжении такого длительного времени опережать их. Это, по всей видимости, требовало от нее и, главное, от ее возницы неимоверных усилий. И все же Рольф надеялся нагнать их сегодня же после полудня.
   Солнце светило ярко. И утренний воздух постепенно нагревался, иногда в Луизиане в разгар января бывают такие теплые дни. Анджелина была очень утомлена тряской в карете. Ей надоел затхлый запах бархатных сидений, пыль, проникающая сквозь щели двери и окон, и монотонное поскрипывание задних колес. Ей так хотелось наружу, на свежий воздух, ее манило солнечное тепло и легкий утренний ветерок. Дотянувшись до противоположного сиденья, она взяла темно-зеленую амазонку и развернула наряд. Она знала, что у отряда есть несколько запасных лошадей, они были привязаны сзади к карете, так что всадники могли поменять на ходу лошадь, дать каждой немного передохнуть без седока.
   Переодеться в карете Анджелине было не так-то просто. Сначала она завесила окна широкими юбками платья для прогулок и нижним бельем, забив края импровизированных занавесок в щели неплотно прилегающих дверц кареты. Укрывшись таким образом от посторонних взглядов, она быстро скинула с себя рваный муслин и некогда белую рубаху, а затем надела платье для верховой езды. Оно было ей как раз в пору, хотя все же чуть свободновато в талии и чуть тесновато в груди, но, впрочем, это не бросалось в глаза. Одергивая и поправляя жакет, похожий на мужской камзол, надевая кружевное жабо под самое горло сверху батистовой блузки, расправляя слегка помятую на бедрах бархатную юбку, Анджелина думала, что никогда в жизни не имела такого великолепного элегантного наряда.
   Для полного комфорта ей, пожалуй, не хватало только ванны, но Анджелина решила не быть слишком привередливой.
   Она бы очень хотела иметь такую сильную волю, чтобы отказаться от одежды, купленной для нее Рольфом. Но похоже было на то, что за последнее время она стала намного уступчивей и покорней. Нахмурив брови, Анджелина сняла одежду с окон и аккуратно свернула ее, прежде чем опустить стекла и попросить Густава, который правил каретой, остановиться.
   Сесть на лошадь в длинной юбке со шлейфом, да так чтобы не споткнуться, было для Анджелины не простым делом. Ей приходилось следить сразу и за юбкой и за лошадью, да еще придерживать шляпу с развевающейся вуалью, которая вместе с ее распущенными волосами мешала Анджелине, застилая взор. Но ей удалось справиться со всеми этими трудностями с той долей грации, на которую она была способна в столь непростых обстоятельствах. Заплетя пушистые каштановые волосы в косы и забросив их за спину, она легким галопом догнала отряд, и была встречена одобрительными улыбками и возгласами. Рольф тоже улыбнулся ей одной из своих открытых улыбок и поскакал рядом, бросая на Анджелину ярко-синие взоры. Казалось, он оглядел ее с головы до ног, не упустив ни одной детали.
   — Надеюсь, вы чувствуете себя так же хорошо, как выглядите?
   — Думаю даже, что намного лучше. Я отдаю должное вашему вкусу в выборе одежды — и благодарю за заботу обо мне.
   — Вы вовсе не обязаны и вам нет никакой необходимости постоянно благодарить меня. И в особенности за эту одежду с чужого плеча, она, может быть, подходит гувернантке или служанке, но никак не женщине, которую я…
   — Которую вы?.. — переспросила Анджелина, когда он вдруг остановился. — Которую вы сделали своей любовницей? Именно это вы хотели сказать?
   — А вас это обстоятельство сильно огорчает? Тогда позвольте мне сказать по-другому — вы женщина, которая помогла мне в моих поисках. Позвольте мне также поблагодарить вас за то, что ни одна забота о вас, ни одно благодеяние не обходятся мне даром — без подозрений с вашей стороны.
   — Вы отлично знаете, что я во всех случаях поступаю вынужденно, под давлением силы и обстоятельств.
   Он пристально взглянул на нее, глаза его горели мрачноватым огнем.
   — О да, я это знаю, но я вовсе и не говорю о вашей добровольной помощи мне.
   Анджелина не хотела ссориться с Рольфом. Для ссоры к тому же не было повода. Она ничего не стремилась добиться от него, и ей было нечего больше терять. Анджелина перевела разговор на другую тему и начала шутить с добродушно настроенными Густавом и Оскаром. Остальные тоже присоединились к общему легкому веселому разговору. А тем временем быстрые копыта лошадей уносили их дальше и дальше вглубь опасных земель.
   Утро уже было в самом разгаре, когда путники остановились у быстрой речки напоить коней. Анджелина на минуту удалилась в кусты, а Рольф поблизости поджидал ее. Выйдя из зарослей, она подошла к нему, стоявшему под раскидистым лавровым деревцем. Он что-то высматривал в небе, озабоченно хмуря брови. Солнце скрылось за набежавшими облаками, а с юго-запада наступала серо-свинцовая огромная туча.
   — Сначала вроде бы повеяло весной, — сказала Анджелина, — а сейчас, похоже, и вправду начнется первый весенний ливень.
   — Мне и моим людям, привыкшим к более суровой зиме, вообще-то показалось, что сегодня началось лето. Однако это вовсе не значит, что мы рады летнему дождю.
   — Рады или не рады, все равно дождь будет, и вы с этим ничего не поделаете. Или… или вы считаете, что это повлияет на исход вашего дела? Думаете, непогода помешает вам нагнать Клэр?
   — Гроза задержит ее в пути точно так же, как и нас, если не в большей степени. Нам гроза нипочем, если, конечно, не разразится настоящая буря.
   — Вряд ли будет буря, в это время года их не бывает. Единственное, что может быть, это сильный ливень и выход рек из берегов, одним словом, наводнение.
   — Думаю, что нам обязательно надо догнать Клэр прежде, чем это случится.
   — А что… вы будете делать… Я имею ввиду, когда захватите Клэр в свои руки?
   Он бросил на нее насмешливый взгляд.
   — А чего вы собственно боитесь? Разве я не дал вам слово?
   — Вы сказали, что не нанесете ей физического вреда. Но такая формулировка открывает большое поле для вашей… изобретательности.
   — Вы имеете в виду что-нибудь вроде бича или розги? Нет, я бы пошел еще дальше. Я бы искоренил в ней ее неуемное тщеславие, подвесив вашу кузину за волосы на зубцах одной из башен во дворце моего отца. Но я не сделаю этого, потому что дал вам клятву. Неужели вы не верите моему слову, не верите мне?
   — Да, я верю. Верю, пока не вспоминаю саму Клэр, то, какой она может быть упрямой и своевольной. И потом, у нее ведь может не оказаться нужных вам сведений. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что вы будете делать и что вы будете чувствовать, если ваше долгое трудное путешествие окажется, в конце концов, бесполезным?
   — Вы утверждаете, — произнес он спокойно, — что я не умею управлять своими порывами? Что мною владеют эмоции?
   — Я этого не говорила.
   — Но вы это только что сказали! — настаивал он.
   — Вы должны признать, что на практике вы лично мне часто доказываете как раз противоположное.
   — Я ничего не хочу признавать. Запомните, порыв не играет никакой роли в том, что я делаю.
   — Позвольте вам не поверить! Неужели вы говорите это всерьез? А как же объяснить некоторые ваши поступки? Например, мое похищение из дома тети? И то, что вы заставили меня стать вашей… то есть остаться с вами? И то, что вы увлекли меня с собою в погоню за Клэр, увезя из монастырской школы? Вы никогда не заставите меня поверить, что все это было сделано преднамеренно, по заранее составленному плану и с расчетом.
   — А почему бы и нет?
   — Тогда от такого хладнокровия мне становится просто жутко!
   — О, я никогда не заявлял, что все это было сделано мной рассудочно и хладнокровно. Напротив, бывали такие моменты, когда меня охватывали чувства, совершенно далекие от хладнокровия, — насмешливая улыбка тронула губы Рольфа, — если вы имеете ввиду то, что случилось между нами… нашу интимную близость… там, в первый раз, в охотничьем домике… Ну что ж, я вам скажу всю правду. Я хотел вас и решил, что вы будете моей с первой минуты нашей встречи, с той минуты, когда заключил вас в объятия во время танца на балу в особняке мадам Делакруа. Ваша девственность была полной неожиданностью для меня. Но я не уверен, что это обстоятельство остановило бы меня, знай я о нем заранее.
   Наверное в его поведении по отношению к ней было что-то чересчур самонадеянное и независимое или ее состояние было вызвано одним-единственным неверным шагом Рольфа — каким-нибудь словом, взглядом или движением, — Анджелина не знала.
   Но как бы то ни было, она испытывала чувство подавленности. Онемев, ощущая свою полную уязвимость и зависимость от него, она отвернулась в сторону, пряча лицо.
   — Вам вовсе нет нужды так переживать и бледнеть, становясь похожей на белую лилию. Вы ни в чем не виноваты.
   Анджелина вскинула голову.
   — А я в этом и не сомневаюсь!
   — Не сомневаетесь? Ну тогда я объясняю резкую смену вашего настроения тем, что вы переутомились, не окрепнув еще после болезни, и поэтому вам следует срочно вернуться в карету.
   — Как вы внимательны, сэр! — воскликнула Анджелина строптиво, несмотря на ощущаемую ею во всем теле предательскую слабость, свидетельствующую о том, что принц был недалек от истины. Нежелание Анджелины признать его правоту проистекало от того, что зажегшийся вдруг в глазах Рольфа знакомый огонь рождал в ней чувство неуюта и тревоги.
   — Даже более чем вы предполагаете, — ответил он тем временем на ее восклицание. — О чем свидетельствует мое намерение не оставлять вас одну.
   — Вы… вы хотите сказать, что поедете вместе со мной в карете?
   — Я вижу, что подобную перспективу вы воспринимаете с энтузиазмом… и с тревогой.
   Кровь прилила к щекам Анджелины, но она старалась не замечать этого.
   — Я не уверена, что в состоянии… в состоянии продолжать путь.
   — Тогда я буду настаивать на этом. Ради вашего же благополучия, конечно.
   — Настаивать? Но зачем вам это надо? Поверьте мне, мое отсутствие среди вас вовсе не задержит вашего продвижения вперед. Как раз, наоборот…
   — Это по-вашему. А что до меня, то я уверен в обратном.
   Он открыто смеялся над ее отчаянными усилиями пропустить мимо ушей его прозрачные намеки.
   — Вы… вы вплотную приблизились к Клэр. Может быть, вам и вашей гвардии следует сейчас поднажать, оставить карету позади — и меня, конечно, в ней — и броситься вперед. А позже вы подберете меня по дороге.
   — Думаете, я позволю вам путешествовать по Ничейной Земле в сопровождении одного Густава?
   — А разве мы уже на Ничейной Земле?
   — Мы уже углубились в нее миль на десять.
   — Я не знала.
   — Это не имеет значения. Но теперь-то вы понимаете, почему я хочу сопровождать вас лично, под своей охраной?
   — Я не верю вам, — упрямо сказала она.
   — Чему именно? Тому, что мы проникли вглубь опасной зоны или тому, что я горячо желаю… защитить вас?
   — Я думаю, — произнесла она отчетливо, — ни одна, ни другая причина не играет заметной роли в вашем намерении ехать со мной в карете.
   — Вы столь же сообразительны, сколь и отважны, — его глаза искрились смехом. Он протянул руку и, сняв с ее головы шляпу с белой вуалью, забросил ее в кусты, а потом взял один из длинных каштановых локонов Анджелины и перекинул его со спины на грудь.
   — Если бы вы в придачу ко всем прочим вашим достоинствам были бы еще и уступчивы…
   Впрочем, он не оставил ей шанса подтвердить или опровергнуть высказанное им сожаление. Рольф взял Анджелину под руку и повел назад к карете, где на козлах восседал Густав.
   Открыв дверцу, принц повернулся, чтобы помочь ей сесть. Был момент, когда Анджелина, казалось, могла воспротивиться его воле, не подчиниться ему — она стояла, сжав руки в кулаки и пристально глядя на Рольфа. Он ждал, не делая ни одного движения, чтобы заставить ее подняться в карету, и медленно цедил слова, обращаясь к ней тихим голосом — так, чтобы слышала его только одна она:
   — Попробуйте, что из этого выйдет… Испытайте, возможно ли остановить меня. Вмешаются ли мои люди, услышав ваш крик, или будут, молча завидуя мне, одобрять мои действия? Проверьте, кого они поддержат — своего принца или его любовницу? И будете ли вы довольны результатом их выбора — какой бы он ни был?
   Эта мысль — вернее только намек на мысль — всего лишь мелькнула в голове Анджелины! Как он мог угадать, о чем она думает? Она не знала, но теперь, слыша свои смутные мысли облеченными в четкие слова, она ясно видела, что риск слишком велик. В этот момент, когда Анджелина все еще колебалась, на землю упали первые капли дождя, как будто природа была на стороне Рольфа. Двигаясь напряженно и неестественно, Анджелина оперлась на его руку и разрешила ему подсадить себя в карету. Усаживаясь на сиденье и все еще кипя от негодования на его настойчивую бесцеремонность, она вдруг подумала, что ум и сообразительность в ее положении очень обременительны.
   Анджелина не замечала до этого, как стемнело вокруг. В карете царил полумрак. Когда они тронулись, начался настоящий ливень, дождь хлестал, растекаясь струями по стеклам окон, барабанил по крыше, бил в стенки старой кареты, неудержимо увлекаемой четверкой коней вперед в неизвестность. Колея на дороге размокла, появились лужи, колеса кареты месили грязь и каждый раз когда колесо попадало в глубокую выбоину, наполненную жидкой грязью, существовала опасность, что карета застрянет в непролазной трясине. Люди принца надели водонепроницаемые накидки с капюшонами, достав их из седельных сумок, и медленно скакали впереди неуклюже переваливающейся с боку на бок кареты, наклоняясь всем корпусом вперед и пряча лица от хлещущего дождя.
   Рольф крепко держал Анджелину в своих объятиях, глядя в окно на разгулявшуюся непогоду и рассеянно перебирая ее волосы, упавшие ему на руку. На его пальце мягко поблескивал старинным золотом перстень с изображением волчьей головы. Они были надежно укрыты от дождя и ветра в сухой душной карете. Рольф склонил голову и взглянул сверху вниз на Анджелину, самодовольная улыбка играла у него на губах. Он осторожно смахнул капельку дождя с ее ресниц. Она откинула голову, чтобы взглянуть на него и, как зачарованная, замерла под пристальным гипнотическим взглядом его ярко-синих глаз. Что-то тихо воскликнув, он склонился и припал губами к мягкой манящей линии ее губ. Его пальцы, коснувшись ее щеки, опустились на грудь Анджелины.
   Она чувствовала, как жгучее томление овладевает всем ее существом. С неожиданной силой и страстностью, которые испугали ее саму, она вдруг захотела, чтобы он крепче сжал ее в своих объятиях. Глубоко вздохнув, Анджелина отвернула свое лицо, прервав поцелуй.
   — Не надо… нас увидят.
   — Они ничего не увидят. А если даже и так, они достаточно воспитанные в этом плане люди, чтобы сделать вид, что ничего не замечают, и отвернуться в сторону.
   — Но… среди бела дня… вы не можете…
   — Не могу? — он уже расстегивал пуговицы ее жакета, ловко избегая ее сопротивляющихся, пытающихся мешать ему рук.
   — Рольф, не надо. Это… это же неприлично.
   — А какое отношение к нам имеют приличия?
   Действительно, какое? — подумала Анджелина с мимолетной горечью, и тут же его поцелуй заглушил в ней все протесты и возражения. Волна желания, нарастая, поднималась в ней. Дождь стучал по крыше кареты, выбивая своеобразный музыкальный ритм, который отдавался, казалось, в их разгоряченной крови. Меж тем влажный холодный воздух проник внутрь, и их сырая кожа становилась липкой, будто ее слегка смочили клеем. Рольф, развязав, снял кружевное жабо Анджелины и легко расстегнул костяные пуговицы на ее блузке, обнажив пышную упругую грудь. Она почувствовала сначала его руки, а потом теплые губы на своих сосках, ласкающие их нежно и осторожно. Почувствовав лихорадочное возбуждение, Анджелина прижалась к нему с ответной страстью, ощущая на своей груди его теплое дыхание и слыша его хриплый шепот:
   — Анджелина…
   Он шире распахнул полы жакета и края расстегнутой блузки, а затем, слегка отстранившись от нее, дотянулся до накидки, лежавшей в углу сиденья и, развернув полотнище, укрыл себя и Анджелину. Под теплым уютным одеялом его руки начали медленно ласкать все тело Анджелины, поглаживая, дотрагиваясь и ощупывая каждый его закоулок; он все сильнее сжимал ее в своих объятиях, как бы стараясь заново оживить в себе ощущение ее кожи, ее тела, ее плоти. Она чувствовала, как его ладонь, скользнув вниз по ее бедру и дойдя до колена, начинает приподнимать тяжелый бархат юбки. Он быстро расстегнул свою одежду и стянул с себя брюки, потом, повернув Анджелину лицом к себе, Рольф раздвинул ее колени, положил одно из них себе на бедро, и, удобно расположившись, прижался к ней.
   Карету тряхнуло на ухабе, и Анджелине послышалось, что Рольф тихо рассмеялся, когда ее слегка подбросило на сиденье и плотнее прижало к нему. Она постаралась немного отодвинуться, но его хватка была железной. К тому же уже было поздно, он глубоко вошел в нее, овладев всеми ее чувствами и ощущениями.
   Приноровившись к ритмичному покачиванию кареты, Рольф некоторое время действовал в том же ритме. А потом поднялся над Анджелиной, положив ее бедра на край сиденья, и снова атаковал ее, с каждой секундой наращивая темп. В этот момент колесо кареты попало в рытвину. Анджелина почувствовала, что ее неудержимо бросило вперед — на Рольфа. Рольф успел увернуться, так, что она не задела его самый уязвимый орган, который, впрочем, имел сейчас воинственный и несгибаемый вид: одновременно, чтобы смягчить ее падение он перехватил сильными мускулистыми руками тело Анджелины и прижал к груди, приняв весь удар на себя и застыв на мгновение в неудобной позе, но тут карета издала страшный скрежет и снова резко рванулась на глубокой рытвине, края которой царапали по ее дну. Не удержавшись, Рольф и Анджелина упали на пол. Он сильно ударился плечом о противоположное сиденье, в то время как Анджелина тяжело упала ему прямо на грудь. Рольф издал нечленораздельный стон, задохнувшись так, что не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть, а потом его тело мелко-мелко задрожало. У Анджелины все похолодело от страха, но тут она заметила, что он просто хохочет. Его неудержимое веселье передалось и ей, и она, прыснув, тоже залилась беззаботным смехом. Так они лежали на груде упавшей одежды — на бархатной юбке, брюках Рольфа, нижнем белье Анджелины, а сверху — с сиденья — на них упало прогулочное платье из серого фая и накидка, подбитая мягким блестящим мехом. Запутавшись в этом ворохе, они хохотали во все горло не в силах остановиться.
   — Да, занятие любовью по-казацки: поперек деревянного седла на скачущей во весь опор лошади — требует большей сноровки, чем я предполагал, — наконец произнес он. Все еще улыбаясь, Рольф поднялся и уложил ее под себя. Глядя в ее серо-зеленые глаза своим ярким синим взглядом, он опять вошел в нее.
   Это был победный аккорд, которым увенчалась их сегодняшняя нелегкая попытка близости. Волшебство этого мига превратило обоих в чудесных, крылатых, парящих высоко над землею существ, подвластных лишь огненной стихии. Это соитие было совершенным по своей гармоничности и накалу, содержащему в себе все оттенки чувств — от боли и ненасытности до неземного блаженства, когда уже ничего и никого не надо, и человек охвачен чувством полноты бытия или, наоборот, его кругозор в результате полного умиротворения сужается до единственной точки, точки самодостаточности.