Страница:
Наконец, опустив руки, она направилась к маленькому столику, на котором стояла «корзинка невесты»: присланный женихом свадебный подарок. Она была из белой итальянской соломки, покрыта атласом, оторочена кружевами и лентами. Это был роскошный подарок. Он очень контрастировал с подаренным ей Андре в честь их помолвки строгим браслетом из рубинов, оправленных в золото.
Корзинку ей доставил этим утром специальный посыльный, слегка поздновато, но она, честно говоря, вообще ее не ожидала. Но когда Анджелина увидела содержимое корзины, она была поражена. Там лежали белые замшевые перчатки; тончайшая шаль, вышитая шелком, с бахромой; веер, пластины которого были из золота с живописными вставками в стиле Ватто; гарнитур из бриллиантов, оправленных в золото, тончайшей ювелирной работы — он казался очень хрупким, излучающим яркий солнечный и загадочный лунный свет; и, наконец, накидка из валенсийских кружев ручного плетения — легких и воздушных, как паутина, привезенных из Европы и имевших баснословную цену. Анджелина поняла, почему эти подарки были доставлены ей так поздно. В поисках подобных роскошных вещей Андре должен был перерыть все магазины и лавки Нового Орлеана и потратить уйму денег.
Анджелина решила, что накидку она, пожалуй, оденет в церковь. Она накроет ею прическу так, чтобы кружева спадали сзади ей на спину до талии — эта деталь прекрасно дополнит ее свадебный наряд. Все остальные подарки она сложит пока в свой сундук. Анджелина занялась этим делом, ожидая, когда придет Мария, которая обещала помочь ей одеться и уложить волосы. Но для этого ей надо было выждать удобный момент, чтобы мадам де Бюи ничего не заметила.
Наконец, Анджелина была готова. Карета подъехала к дому вдовы. Анджелина спустилась по лестнице во дворик с букетом фиалок и таволги в руках, а Мария несла за нею ее сундучок. Когда Анджелина ступила за ворота на улицу, лакей, одетый в ливрею, помог ей подойти к карете и сесть в нее. Дверцу захлопнули, а сундук поставили сзади на запятки. Карета тронулась с места и покатила по мостовой. Анджелина взмахом руки попрощалась с Марией, стоявшей на тротуаре, а затем откинулась на подушки, чтобы собраться с духом и выйти к собравшимся в церкви с видом счастливой невесты.
На первом перекрестке она услышала цоканье копыт всадников, скачущих за ее каретой. С окном кареты поравнялся один из верховых, одетый в белый мундир, а затем ее нагнали и все остальные. Анджелина выпрямилась и застыла в напряжении, но никто — ни Густав, ни Леопольд, ни Освальд даже не взглянули на нее, они прямо держались в седле, устремив взгляд вперед, как будто ехали в почетном карауле, сопровождая особу королевского дома. Затем в поле зрения Анджелины появился четвертый всадник. Дверца с правой стороны кареты отворилась, и король Рутении легко выполнил акробатический трюк, прыгнув с лошади в карету на полном ходу. Он помедлил немного, балансируя на подножке и улыбаясь Анджелине озорной насмешливой улыбкой, а затем поймал дверцу и захлопнул ее за собой, после чего уселся рядом с Анджелиной на сиденье.
Она отдернула атласную юбку, на край которой он наступил сапогом, и бросила на него пылающий гневом взгляд.
— Что ты здесь делаешь?
— Сопровождаю невесту, по старому рутенскому обычаю.
Внезапно ей в голову пришла сумасшедшая мысль. Но, нет, не может быть… Анджелина радовалась, что внутри царил полумрак, и Рольф не видел, как она вспыхнула до корней волос, как задрожали ее пальцы. Собрав последние силы, пытаясь защитить себя, она воскликнула:
— Да ты пьян!
— Только твоей красотой. Я никогда в жизни не был так трезв, состояние, в котором я буду пребывать теперь до своего смертного часа.
— Если… если ты устроил все это, чтобы восстановить мою репутацию, то я должна сказать тебе прямо в лицо, твое поведение ничем не отличается от поведения распутника, собственноручно передающего собственную любовницу со вздохом облегчения своему преемнику.
ѕ Сказано ядовито и с сильным привкусом горечи. Если ты станешь именно такого рода женой, то мне жаль твоего мужа.
— Ну и зря! У него не будет ни малейших сожалений по поводу того, что он женился на мне.
— Мне это очень приятно слышать.
— Я не могу понять, почему это тебя так волнует?
Взгляд Рольфа стал задумчивым.
— Как человек, взрастивший пышный цветок, от аромата которого задыхается мой ближний, я испытываю чувство ответственности.
— Если ты хочешь сказать, что я подавляю Андре, то это просто смешно, — сказала она, успокаиваясь и беря себя в руки.
— Я уверен, он попытается помешать этому. Но вопрос состоит в том, сможет ли он это сделать? Или он вынужден будет искать себе по ночам приют, чтобы отдохнуть от тщетных усилий быть твоим мужем?
— Это уже переходит всякие рамки! — воскликнула она, теряя терпение. — Конечно, ты считаешь себя более подходящей для меня парой.
Рольф повернул к ней голову, лежащую на высокой подушке спинки сидения, свет от фонаря, висевшего над дверцей кареты, играл в его золотых волосах.
— О да, милая Анджелина. Я — твой учитель, твой суженый, я — равный тебе, я дрожащая натянутая тетива твоего тугого лука, острый меч для твоих мягких податливых ножен, двойник твоей души, часть тебя, разлученный с тобой лебедь, который умрет без тебя, допев свою последнюю песню.
Боль, раскаленная неисцелимая боль пронзила ее сердце и отозвалась в душе, в самых тайных ее уголках. Анджелина не могла вымолвить ни слова, не могла перевести дыхание. Только когда карета начала замедлять ход, громыхая колесами по мощеной булыжником площади, и, наконец, остановилась, Анджелина смогла выдавить из себя хриплым шепотом:
— Не делай этого.
— Я уже все сделал, — ответил Рольф.
Когда карета остановилась, он тут же выпрыгнул из нее с инстинктивной ловкостью, присущей зверю, которому чужды излишние затраты энергии и усилий. Недаром Рольфа все называли «волком». Он придержал дверцу и помог ей выйти.
Андре не было нигде видно, не было и тех карет, которые она ожидала увидеть выстроившимися вдоль близлежащих к площади улиц. Где же родственники жениха, которые должны были окружать их во время брачной церемонии?
Дверь храма была распахнута настежь и изнутри светили огоньки многочисленных свеч. Проход между рядами пустых сидений вел к алтарю, возле которого стоял священник в белом торжественном облачении. Пахло ладаном и воском. Потускневшая позолота покрывала резные изображения святых, огоньки свечей отражались в полированном мраморе и резных деталях внутреннего убранства храма. Шаги Анджелины и Рольфа, как и шаги трех телохранителей, следовавших за ними, гулко отдавались в тишине.
На мгновение Анджелина позволила себе отвлечься от реальности и помечтать. Человек, который шел рядом с ней, был живым и настоящим, эмоции переполняли и захлестывали его. Она чувствовала напряжение мышц под тканью мундира на сгибе его локтя, на котором она держала свою ладонь. Более того, Анджелина ощущала ответное биение жизни, рвущееся наружу изнутри нее — навстречу его призыву.
Вдруг вблизи алтаря из тени выступил Андре, преградив им путь. Рольф остановился, вплотную подойдя к своему сопернику. Они скрестили взгляды, не произнеся ни слова — синий и карий вступили в немой поединок. Казалось, сам воздух между ними был напряжен до предела. Анджелина чувствовала, как мускулы Рольфа под ее ладонью напряглись, и видела сжатые кулаки Андре. Вздохнув, она сделала шаг к Андре, выпустив руку Рольфа, и протянув ее к своему жениху.
В этом жесте выразилось все, на что она была способна. Но Анджелина не сумела скрыть при этом выражение отчаяния в своих глазах, оно неизбежно прорвалось наружу из глубины ее души.
Все это не укрылось от внимательного взгляда Андре, и черты его лица исказились. Он только сжал ее руку и, хотя его глаза горели мрачным огнем, он улыбался. Нежно повернув ее лицом к себе, он поднес руку Анджелины к своим губам, а затем протянул ее Рольфу.
— Как вы и просили, — сказал Андре, — я наблюдал за выражением ее лица, когда она подходила к алтарю. Вы были правы. Я уступаю ее вам.
Андре отошел назад и, круто повернувшись, зашагал к выходу. Анджелина была изумлена, она обернулась, чтобы взглянуть ему вслед, хотя Рольф уже увлекал ее к алтарю и ожидающему их священнику.
Обмен положенными по ритуалу клятвами длился недолго. Единственное, что заняло много времени — это перечисление ее христианских имен и имен, а также многочисленных титулов Рольфа, которые она с изумлением выслушала, сделав заключение, что половина Европы была в родстве с ее супругом. Наконец обряд венчания подошел к концу, они подписали брачный договор.
Когда молодожены вышли из храма, к ним подбежали телохранители Рольфа, шумные, оживленные, веселые они звучно поцеловали Анджелину, не спрашивая разрешения своего повелителя, и усадили ее в карету.
Оказавшись вновь в карете, Анджелина повернулась к Рольфу, пристально взглянув на него. Но буквально через несколько минут они уже были на пристани, и прежде чем она нашлась, что сказать ему, карета вновь остановилась.
Он подхватил ее на руки и понес по пристани, затем по ступеням деревянного трапа прямо на корабль, отправляющийся в Рутению. Прозвучал свисток, извещавший об отплытии судна. Пассажиры склонялись в три погибели, взбираясь по крутому трапу на корабль, Рольф тоже слегка склонил голову, но не замедлил шага.
Быстро двигаясь по проходу между каютами, он дошел до той, по обеим сторонам которой стояли гвардейцы его страны. Они отдали ему честь, узнав своего короля. Один, самый бойкий из них, распахнул дверь перед Рольфом, державшим Анджелину на руках, и заслужил за это улыбку своего короля.
Каюта была довольно просторной, стены были обшиты деревом и снабжены лампами на китовом жире, пол устилал турецкий ковер. Мебель, изготовленная из красного дерева, состояла из стола, кресел и большой кровати у противоположной стены, красное дерево которой украшала резьба и позолота. Столбы, на которых крепился полог, были декорированы страусовыми перьями. А сам полог из синего бархата покрывала вышивка, изображавшая скрещенное оружие и инициалы королей Рутении. Рольф подошел к кровати и осторожно положил Анджелину на покрывало. Матрас прогнулся, когда он сел на его край рядом с ней. Рольф наклонился над Анджелиной, опираясь на руки.
— Прости, если все произошло не так, как ты хотела. Но так было нужно мне. Я не мог вынести разлуки с тобой и тем более мысли, что ты — жена другого, вынашивающая моего ребенка и раскаивающаяся в своем прошлом. В конце концов ты бы отослала это невинное дитя куда-нибудь подальше от себя, чтобы оно не навевало тебе грустных воспоминаний, ведь у вас с Андре появились бы собственные дети. Одним словом, я должен был увезти тебя с собой или сойти с ума от тоски и бесполезных угрызений совести.
Анджелина не была удивлена тем, что он знает о ребенке, она просто почувствовала глубокое облегчение.
— Как ты узнал?
— В твоих глазах светилась какая-то тайна, я заметил это на балу, а твоя улыбка была скорбна и печальна. Позже — в нашу последнюю ночь любви — я заметил, что твои груди налились и необычно упруги…
— Да, — поспешно прервала она его, быстро опуская ресницы и снова поднимая их, чтобы взглянуть на него испытующим взглядом. — Но если все это правда, и ты чувствовал себя свободным, чтобы жениться на мне, тогда почему?..
— Почему я не объявил о нашем предстоящем браке еще несколько дней назад? И не взял тебя под защиту своего надежного крыла под торжественные звуки фанфар? Но тогда бы ты превратилась в мишень, в которую мог бы выстрелить каждый. А если бы твоя тайна стала известна всем — тогда мой наследник подлежал бы такому же беспощадному уничтожению, как и я сам. Далее, мои враги воспринимали бы тебя, как заложницу, зная, что куда бы они не затащили тебя, я последую за тобой. Я не мог помешать козням против себя самого и покушениям на собственную жизнь. Как бы я мог защитить тебя и сохранить твою жизнь? Мне казалось, что тебе будет лучше, если мы расстанемся, однако моя тоска по тебе была столь велика, что я все равно постоянно рвался к тебе и не мог сдержать себя.
— Мейер разгадал всю ситуацию и использовал в конце концов меня как заложницу.
— Нет! — сказал он хриплым голосом. — Не думай плохо о Рутении, о моей родине. Рутения — это ледяные алмазы и опаловые снега, это шали с шелковой бахромой, золотые веера всех цветов радуги, лучащиеся солнечным светом топазы и валенсийские кружева.
Он снял с ее головы тонкие кружева, вынув шпильки из волос.
— Значит, те подарки, которые были в корзинке невесты, прислал мне ты! — воскликнула Анджелина в изумлении. — А я думала, что Андре обегал все магазины и страшно потратился, купив для меня столь роскошные подарки.
— А почему бы тебе так не подумать? Ведь ты сама избрала его женихом для себя в тот вечер, когда он осмелился во всеуслышание объявить о вашем предстоящем бракосочетании! Я понимаю, что ты это сделала, разгневавшись на новоиспеченного короля Рутении…
— Который поздравил моего жениха!
— Если бы ты знала, как трудно дались мне эти слова. Вся эта история до сих пор гложет мое сердце и наполняет его болью и гневом. Почему ты не подождала моего объяснения, ведь ты знала, что оно неизбежно, как Орион следует по небу за Кассиопеей, так и я готовил тебе свое признание после смерти Мейера, когда руки мои уже были развязаны?
— Откуда же я могла знать, что твое признание готово уже сорваться с уст? Меня ведь наоборот убеждали, что в скором будущем ожидается твоя женитьба на Баварской принцессе, которую выбрал для тебя твой отец и, что ты ни в коем случае не пойдешь против воли отца, чтобы своей покорностью заслужить, наконец, его одобрение и расположение.
— Дорогая Анджелина, с тех пор как я вырос и возмужал, я не нуждаюсь ни в чьих знаках привязанности или одобрения. Что же касается невесты королевской крови, то, возможно, Макс сделал бы такой выбор. Но зачем это мне? Из глупого тщеславия? И если я выберу в жены женщину из простонародья, то кто мне помешает сделать это? Я — король.
— Но твои дети…
— …они родятся от союза взаимной любви.
— И будут вскормлены кобыльим молоком и миндалем, — проговорила она, смутно припоминая его былые слова.
— Да, и на них прольется вся любовь отца, которую он питает и всегда будет питать к их матери, — он улыбнулся, глядя ей в глаза, и продолжил. — И если ты обеспокоена их судьбой и жизнью, которую они могут положить за смешанный цвет своей крови — голубой и красной, слившейся в пурпур королевской мантии, то подумай о Европе после того, как в ней отгремели наполеоновские войны. Корсиканец Наполеон объявил себя и свою плебейскую семью королевской династией — причем в одночасье, посадив своих родственников на несколько европейских тронов, правда, довольно шатких.
— Действительно, зачем все это? — сказала она задумчиво.
Рольф вскинул бровь.
— Если уж говорить начистоту, то позволь мне спросить тебя, почему твоя семья в своей родословной с таким почтением относится к факту родственных связей с династией Бурбонов.
— О, это Клэр растрепала по всему свету, а не я!
— Родословная, которой она щеголяла в Рутении, идет по линии отца. А ты — дочь его сестры, не так ли? Значит, ты тоже происходишь из того же корня — от родословного древа Бурбонов.
— Ну теперь мне все понятно, ты женился на мне, потому что мое происхождение устраивает тебя, — проговорила Анджелина, надув губы и дотрагиваясь розовым пальчиком до золотой пуговицы его мундира.
— О, господи, ну, конечно же, нет! — он схватил ее за руки и прижал к себе так, что она увидела играющие в глубине его глаз отсветы от висящей на стене лампы. — Я женился на тебе, чтобы навсегда связать твою жизнь с моей, чтобы никогда не разлучаться и чтобы освятить браком тот союз, который был нами заключен в глуши лесов и полей, чтобы отдать тебе все мои богатства — но богатства не королевских кладовых, а моего ума, сердца и тела, чтобы каждый раз находить в твоих объятиях биение жизни и обретать очищающий и исцеляющий дар, который, однако, может и погубить человека…
— Я люблю тебя, Рольф Рутенский. Я люблю тебя, мой король.
Он осекся и прошептал:
— Да, и чтобы все время слышать это.
Она вцепилась в его плетеные шнуры и аксельбанты на мундире и потянула его к себе, пока губы Рольфа не коснулись ее губ. Он заключил ее в объятия, которые становились все более страстными, пока оба не упали на постель, не прерывая поцелуя. Она прижималась к нему, дрожа от счастья и сглатывая слезы радости, желание и страсть постепенно пробуждались в ней. Его тело было пылким, волнующим и бесконечно желанным.
Как бы ни был злобен и подл этот мир с его алчностью и коварством, безобразной смертью, настигающей человека как в городе, так и в глуши лесов, но в серой пыльной череде дней все же вспыхивают бриллианты счастливых часов и минут, овеянные славой, которые сливаются в одно великолепное шествие, называемое праздником жизни.
Так думала Анджелина, дотрагиваясь до лица Рольфа. Он прервал поцелуй, взглянув светящимися счастьем синими глазами в глубину ее серо-зеленых глаз. Затем их губы снова слились, руки Рольфа заключили ее в объятия, и Анджелина забыла все на свете.
Корзинку ей доставил этим утром специальный посыльный, слегка поздновато, но она, честно говоря, вообще ее не ожидала. Но когда Анджелина увидела содержимое корзины, она была поражена. Там лежали белые замшевые перчатки; тончайшая шаль, вышитая шелком, с бахромой; веер, пластины которого были из золота с живописными вставками в стиле Ватто; гарнитур из бриллиантов, оправленных в золото, тончайшей ювелирной работы — он казался очень хрупким, излучающим яркий солнечный и загадочный лунный свет; и, наконец, накидка из валенсийских кружев ручного плетения — легких и воздушных, как паутина, привезенных из Европы и имевших баснословную цену. Анджелина поняла, почему эти подарки были доставлены ей так поздно. В поисках подобных роскошных вещей Андре должен был перерыть все магазины и лавки Нового Орлеана и потратить уйму денег.
Анджелина решила, что накидку она, пожалуй, оденет в церковь. Она накроет ею прическу так, чтобы кружева спадали сзади ей на спину до талии — эта деталь прекрасно дополнит ее свадебный наряд. Все остальные подарки она сложит пока в свой сундук. Анджелина занялась этим делом, ожидая, когда придет Мария, которая обещала помочь ей одеться и уложить волосы. Но для этого ей надо было выждать удобный момент, чтобы мадам де Бюи ничего не заметила.
Наконец, Анджелина была готова. Карета подъехала к дому вдовы. Анджелина спустилась по лестнице во дворик с букетом фиалок и таволги в руках, а Мария несла за нею ее сундучок. Когда Анджелина ступила за ворота на улицу, лакей, одетый в ливрею, помог ей подойти к карете и сесть в нее. Дверцу захлопнули, а сундук поставили сзади на запятки. Карета тронулась с места и покатила по мостовой. Анджелина взмахом руки попрощалась с Марией, стоявшей на тротуаре, а затем откинулась на подушки, чтобы собраться с духом и выйти к собравшимся в церкви с видом счастливой невесты.
На первом перекрестке она услышала цоканье копыт всадников, скачущих за ее каретой. С окном кареты поравнялся один из верховых, одетый в белый мундир, а затем ее нагнали и все остальные. Анджелина выпрямилась и застыла в напряжении, но никто — ни Густав, ни Леопольд, ни Освальд даже не взглянули на нее, они прямо держались в седле, устремив взгляд вперед, как будто ехали в почетном карауле, сопровождая особу королевского дома. Затем в поле зрения Анджелины появился четвертый всадник. Дверца с правой стороны кареты отворилась, и король Рутении легко выполнил акробатический трюк, прыгнув с лошади в карету на полном ходу. Он помедлил немного, балансируя на подножке и улыбаясь Анджелине озорной насмешливой улыбкой, а затем поймал дверцу и захлопнул ее за собой, после чего уселся рядом с Анджелиной на сиденье.
Она отдернула атласную юбку, на край которой он наступил сапогом, и бросила на него пылающий гневом взгляд.
— Что ты здесь делаешь?
— Сопровождаю невесту, по старому рутенскому обычаю.
Внезапно ей в голову пришла сумасшедшая мысль. Но, нет, не может быть… Анджелина радовалась, что внутри царил полумрак, и Рольф не видел, как она вспыхнула до корней волос, как задрожали ее пальцы. Собрав последние силы, пытаясь защитить себя, она воскликнула:
— Да ты пьян!
— Только твоей красотой. Я никогда в жизни не был так трезв, состояние, в котором я буду пребывать теперь до своего смертного часа.
— Если… если ты устроил все это, чтобы восстановить мою репутацию, то я должна сказать тебе прямо в лицо, твое поведение ничем не отличается от поведения распутника, собственноручно передающего собственную любовницу со вздохом облегчения своему преемнику.
ѕ Сказано ядовито и с сильным привкусом горечи. Если ты станешь именно такого рода женой, то мне жаль твоего мужа.
— Ну и зря! У него не будет ни малейших сожалений по поводу того, что он женился на мне.
— Мне это очень приятно слышать.
— Я не могу понять, почему это тебя так волнует?
Взгляд Рольфа стал задумчивым.
— Как человек, взрастивший пышный цветок, от аромата которого задыхается мой ближний, я испытываю чувство ответственности.
— Если ты хочешь сказать, что я подавляю Андре, то это просто смешно, — сказала она, успокаиваясь и беря себя в руки.
— Я уверен, он попытается помешать этому. Но вопрос состоит в том, сможет ли он это сделать? Или он вынужден будет искать себе по ночам приют, чтобы отдохнуть от тщетных усилий быть твоим мужем?
— Это уже переходит всякие рамки! — воскликнула она, теряя терпение. — Конечно, ты считаешь себя более подходящей для меня парой.
Рольф повернул к ней голову, лежащую на высокой подушке спинки сидения, свет от фонаря, висевшего над дверцей кареты, играл в его золотых волосах.
— О да, милая Анджелина. Я — твой учитель, твой суженый, я — равный тебе, я дрожащая натянутая тетива твоего тугого лука, острый меч для твоих мягких податливых ножен, двойник твоей души, часть тебя, разлученный с тобой лебедь, который умрет без тебя, допев свою последнюю песню.
Боль, раскаленная неисцелимая боль пронзила ее сердце и отозвалась в душе, в самых тайных ее уголках. Анджелина не могла вымолвить ни слова, не могла перевести дыхание. Только когда карета начала замедлять ход, громыхая колесами по мощеной булыжником площади, и, наконец, остановилась, Анджелина смогла выдавить из себя хриплым шепотом:
— Не делай этого.
— Я уже все сделал, — ответил Рольф.
Когда карета остановилась, он тут же выпрыгнул из нее с инстинктивной ловкостью, присущей зверю, которому чужды излишние затраты энергии и усилий. Недаром Рольфа все называли «волком». Он придержал дверцу и помог ей выйти.
Андре не было нигде видно, не было и тех карет, которые она ожидала увидеть выстроившимися вдоль близлежащих к площади улиц. Где же родственники жениха, которые должны были окружать их во время брачной церемонии?
Дверь храма была распахнута настежь и изнутри светили огоньки многочисленных свеч. Проход между рядами пустых сидений вел к алтарю, возле которого стоял священник в белом торжественном облачении. Пахло ладаном и воском. Потускневшая позолота покрывала резные изображения святых, огоньки свечей отражались в полированном мраморе и резных деталях внутреннего убранства храма. Шаги Анджелины и Рольфа, как и шаги трех телохранителей, следовавших за ними, гулко отдавались в тишине.
На мгновение Анджелина позволила себе отвлечься от реальности и помечтать. Человек, который шел рядом с ней, был живым и настоящим, эмоции переполняли и захлестывали его. Она чувствовала напряжение мышц под тканью мундира на сгибе его локтя, на котором она держала свою ладонь. Более того, Анджелина ощущала ответное биение жизни, рвущееся наружу изнутри нее — навстречу его призыву.
Вдруг вблизи алтаря из тени выступил Андре, преградив им путь. Рольф остановился, вплотную подойдя к своему сопернику. Они скрестили взгляды, не произнеся ни слова — синий и карий вступили в немой поединок. Казалось, сам воздух между ними был напряжен до предела. Анджелина чувствовала, как мускулы Рольфа под ее ладонью напряглись, и видела сжатые кулаки Андре. Вздохнув, она сделала шаг к Андре, выпустив руку Рольфа, и протянув ее к своему жениху.
В этом жесте выразилось все, на что она была способна. Но Анджелина не сумела скрыть при этом выражение отчаяния в своих глазах, оно неизбежно прорвалось наружу из глубины ее души.
Все это не укрылось от внимательного взгляда Андре, и черты его лица исказились. Он только сжал ее руку и, хотя его глаза горели мрачным огнем, он улыбался. Нежно повернув ее лицом к себе, он поднес руку Анджелины к своим губам, а затем протянул ее Рольфу.
— Как вы и просили, — сказал Андре, — я наблюдал за выражением ее лица, когда она подходила к алтарю. Вы были правы. Я уступаю ее вам.
Андре отошел назад и, круто повернувшись, зашагал к выходу. Анджелина была изумлена, она обернулась, чтобы взглянуть ему вслед, хотя Рольф уже увлекал ее к алтарю и ожидающему их священнику.
Обмен положенными по ритуалу клятвами длился недолго. Единственное, что заняло много времени — это перечисление ее христианских имен и имен, а также многочисленных титулов Рольфа, которые она с изумлением выслушала, сделав заключение, что половина Европы была в родстве с ее супругом. Наконец обряд венчания подошел к концу, они подписали брачный договор.
Когда молодожены вышли из храма, к ним подбежали телохранители Рольфа, шумные, оживленные, веселые они звучно поцеловали Анджелину, не спрашивая разрешения своего повелителя, и усадили ее в карету.
Оказавшись вновь в карете, Анджелина повернулась к Рольфу, пристально взглянув на него. Но буквально через несколько минут они уже были на пристани, и прежде чем она нашлась, что сказать ему, карета вновь остановилась.
Он подхватил ее на руки и понес по пристани, затем по ступеням деревянного трапа прямо на корабль, отправляющийся в Рутению. Прозвучал свисток, извещавший об отплытии судна. Пассажиры склонялись в три погибели, взбираясь по крутому трапу на корабль, Рольф тоже слегка склонил голову, но не замедлил шага.
Быстро двигаясь по проходу между каютами, он дошел до той, по обеим сторонам которой стояли гвардейцы его страны. Они отдали ему честь, узнав своего короля. Один, самый бойкий из них, распахнул дверь перед Рольфом, державшим Анджелину на руках, и заслужил за это улыбку своего короля.
Каюта была довольно просторной, стены были обшиты деревом и снабжены лампами на китовом жире, пол устилал турецкий ковер. Мебель, изготовленная из красного дерева, состояла из стола, кресел и большой кровати у противоположной стены, красное дерево которой украшала резьба и позолота. Столбы, на которых крепился полог, были декорированы страусовыми перьями. А сам полог из синего бархата покрывала вышивка, изображавшая скрещенное оружие и инициалы королей Рутении. Рольф подошел к кровати и осторожно положил Анджелину на покрывало. Матрас прогнулся, когда он сел на его край рядом с ней. Рольф наклонился над Анджелиной, опираясь на руки.
— Прости, если все произошло не так, как ты хотела. Но так было нужно мне. Я не мог вынести разлуки с тобой и тем более мысли, что ты — жена другого, вынашивающая моего ребенка и раскаивающаяся в своем прошлом. В конце концов ты бы отослала это невинное дитя куда-нибудь подальше от себя, чтобы оно не навевало тебе грустных воспоминаний, ведь у вас с Андре появились бы собственные дети. Одним словом, я должен был увезти тебя с собой или сойти с ума от тоски и бесполезных угрызений совести.
Анджелина не была удивлена тем, что он знает о ребенке, она просто почувствовала глубокое облегчение.
— Как ты узнал?
— В твоих глазах светилась какая-то тайна, я заметил это на балу, а твоя улыбка была скорбна и печальна. Позже — в нашу последнюю ночь любви — я заметил, что твои груди налились и необычно упруги…
— Да, — поспешно прервала она его, быстро опуская ресницы и снова поднимая их, чтобы взглянуть на него испытующим взглядом. — Но если все это правда, и ты чувствовал себя свободным, чтобы жениться на мне, тогда почему?..
— Почему я не объявил о нашем предстоящем браке еще несколько дней назад? И не взял тебя под защиту своего надежного крыла под торжественные звуки фанфар? Но тогда бы ты превратилась в мишень, в которую мог бы выстрелить каждый. А если бы твоя тайна стала известна всем — тогда мой наследник подлежал бы такому же беспощадному уничтожению, как и я сам. Далее, мои враги воспринимали бы тебя, как заложницу, зная, что куда бы они не затащили тебя, я последую за тобой. Я не мог помешать козням против себя самого и покушениям на собственную жизнь. Как бы я мог защитить тебя и сохранить твою жизнь? Мне казалось, что тебе будет лучше, если мы расстанемся, однако моя тоска по тебе была столь велика, что я все равно постоянно рвался к тебе и не мог сдержать себя.
— Мейер разгадал всю ситуацию и использовал в конце концов меня как заложницу.
— Нет! — сказал он хриплым голосом. — Не думай плохо о Рутении, о моей родине. Рутения — это ледяные алмазы и опаловые снега, это шали с шелковой бахромой, золотые веера всех цветов радуги, лучащиеся солнечным светом топазы и валенсийские кружева.
Он снял с ее головы тонкие кружева, вынув шпильки из волос.
— Значит, те подарки, которые были в корзинке невесты, прислал мне ты! — воскликнула Анджелина в изумлении. — А я думала, что Андре обегал все магазины и страшно потратился, купив для меня столь роскошные подарки.
— А почему бы тебе так не подумать? Ведь ты сама избрала его женихом для себя в тот вечер, когда он осмелился во всеуслышание объявить о вашем предстоящем бракосочетании! Я понимаю, что ты это сделала, разгневавшись на новоиспеченного короля Рутении…
— Который поздравил моего жениха!
— Если бы ты знала, как трудно дались мне эти слова. Вся эта история до сих пор гложет мое сердце и наполняет его болью и гневом. Почему ты не подождала моего объяснения, ведь ты знала, что оно неизбежно, как Орион следует по небу за Кассиопеей, так и я готовил тебе свое признание после смерти Мейера, когда руки мои уже были развязаны?
— Откуда же я могла знать, что твое признание готово уже сорваться с уст? Меня ведь наоборот убеждали, что в скором будущем ожидается твоя женитьба на Баварской принцессе, которую выбрал для тебя твой отец и, что ты ни в коем случае не пойдешь против воли отца, чтобы своей покорностью заслужить, наконец, его одобрение и расположение.
— Дорогая Анджелина, с тех пор как я вырос и возмужал, я не нуждаюсь ни в чьих знаках привязанности или одобрения. Что же касается невесты королевской крови, то, возможно, Макс сделал бы такой выбор. Но зачем это мне? Из глупого тщеславия? И если я выберу в жены женщину из простонародья, то кто мне помешает сделать это? Я — король.
— Но твои дети…
— …они родятся от союза взаимной любви.
— И будут вскормлены кобыльим молоком и миндалем, — проговорила она, смутно припоминая его былые слова.
— Да, и на них прольется вся любовь отца, которую он питает и всегда будет питать к их матери, — он улыбнулся, глядя ей в глаза, и продолжил. — И если ты обеспокоена их судьбой и жизнью, которую они могут положить за смешанный цвет своей крови — голубой и красной, слившейся в пурпур королевской мантии, то подумай о Европе после того, как в ней отгремели наполеоновские войны. Корсиканец Наполеон объявил себя и свою плебейскую семью королевской династией — причем в одночасье, посадив своих родственников на несколько европейских тронов, правда, довольно шатких.
— Действительно, зачем все это? — сказала она задумчиво.
Рольф вскинул бровь.
— Если уж говорить начистоту, то позволь мне спросить тебя, почему твоя семья в своей родословной с таким почтением относится к факту родственных связей с династией Бурбонов.
— О, это Клэр растрепала по всему свету, а не я!
— Родословная, которой она щеголяла в Рутении, идет по линии отца. А ты — дочь его сестры, не так ли? Значит, ты тоже происходишь из того же корня — от родословного древа Бурбонов.
— Ну теперь мне все понятно, ты женился на мне, потому что мое происхождение устраивает тебя, — проговорила Анджелина, надув губы и дотрагиваясь розовым пальчиком до золотой пуговицы его мундира.
— О, господи, ну, конечно же, нет! — он схватил ее за руки и прижал к себе так, что она увидела играющие в глубине его глаз отсветы от висящей на стене лампы. — Я женился на тебе, чтобы навсегда связать твою жизнь с моей, чтобы никогда не разлучаться и чтобы освятить браком тот союз, который был нами заключен в глуши лесов и полей, чтобы отдать тебе все мои богатства — но богатства не королевских кладовых, а моего ума, сердца и тела, чтобы каждый раз находить в твоих объятиях биение жизни и обретать очищающий и исцеляющий дар, который, однако, может и погубить человека…
— Я люблю тебя, Рольф Рутенский. Я люблю тебя, мой король.
Он осекся и прошептал:
— Да, и чтобы все время слышать это.
Она вцепилась в его плетеные шнуры и аксельбанты на мундире и потянула его к себе, пока губы Рольфа не коснулись ее губ. Он заключил ее в объятия, которые становились все более страстными, пока оба не упали на постель, не прерывая поцелуя. Она прижималась к нему, дрожа от счастья и сглатывая слезы радости, желание и страсть постепенно пробуждались в ней. Его тело было пылким, волнующим и бесконечно желанным.
Как бы ни был злобен и подл этот мир с его алчностью и коварством, безобразной смертью, настигающей человека как в городе, так и в глуши лесов, но в серой пыльной череде дней все же вспыхивают бриллианты счастливых часов и минут, овеянные славой, которые сливаются в одно великолепное шествие, называемое праздником жизни.
Так думала Анджелина, дотрагиваясь до лица Рольфа. Он прервал поцелуй, взглянув светящимися счастьем синими глазами в глубину ее серо-зеленых глаз. Затем их губы снова слились, руки Рольфа заключили ее в объятия, и Анджелина забыла все на свете.