Блейк Дженнифер. Обольщение по-королевски

   Анджелина скакала вперед, оставляя в бешеной гонке позади себя одну милю за другой. Мимо нее проносились неясные очертания чернеющих в сумерках стволов деревьев и влажных спутанных веток подлеска. Из-под копыт ее лошади летели комья грязи и брызги воды, когда приходилось проезжать по выбитой, покрытой рытвинами, наполненными водой, песчаной дороге или бороздить ручьи и речушки, ставшие полноводными от недавно прошедших дождей. Время от времени Анджелина останавливалась, пытаясь отыскать следы проехавшего до нее конного отряда, но дождь смыл все отпечатки, и только несколько раз ей удалось с трудом различить еле видный размытый след подковы, впеча-тавшийся в песок и уже полустертый.
   Анджелина очень устала, мышцы ее ног болели от судорожного напряжения, а ее пальцы, вцепившиеся в поводья, занемели. Но она больше не останавливалась. Дыхание лошади становилось все более затрудненным, она выбивалась из сил и начала спотыкаться. Анджелина дала ей несколько минут отдохнуть и отпустила поводья, чтобы лошадь попила из ручья. Но затем несмотря на то, что животное было взмылено — на боках его виднелись клочья пены, а от вспотевшей спины в холодный воздух поднимался пар, Анджелина снова пустила лошадь вперед. Она не могла разрешить отдыха ни себе, ни своему коню; слишком высока была цена этой гонки, а неудача в ней могла стоить Анджелине счастья всей жизни. Прищурив глаза, она пристально всматривалась в сгущающиеся над дорогой сумерки, умоляя ночь повременить и заклиная судьбу, чтобы Рольф, Мак-Каллаф и все, кто сейчас с ними, задержались в пути и опоздали к назначенному сроку.
   Анджелина не чувствовала ветра, бьющего ей в лицо, и дождя, струящегося по щекам. Ее плащ промок насквозь и сполз с одного плеча, трепеща под напором встречного ветра и хлопая по боку лошади. В мозгу Анджелины отдавался стук копыт ее гнедой кобылы, вытесняя все остальные звуки. Этот звук повторяло слабое эхо ночного притихшего леса. Приглушенный шум отдаленных выстрелов становился все отчетливей, пока не дошел до сознания Анджелины, помертвевшей от страха.
   — Нет, нет, нет, — кричало все внутри нее, хотя она сама ни на секунду не расслабилась и не замедлила продвижения в ту сторону, откуда доносилась стрельба. Низко наклонившись над лошадиной шеей, Анджелина нагнула голову, подстегивая лошадь и умоляя ее про себя сделать последнее отчаянное усилие, на которое она еще была способна. И, казалось, животное превозмогло себя, оно стремительно приближало Анджелину к месту, где шло сражение. Но вдруг отчетливо раздался грохот последнего одинокого выстрела, визг срикошетившей пули — и все стихло.
   Было бы безрассудством с ее стороны врываться на всем ходу прямиком в расположение испанца. Поэтому Анджелина, проскакав по инерции еще несколько ярдов, сдержала лошадь и свернула в лес. Она с трудом продиралась сквозь мокрый подлесок, пригибая голову и раздвигая руками низкорастущие ветки деревьев. В ночном сыром лесу сильно пахло прелой листвой, которую ворошила копытами медленно продвигающаяся вперед лошадь. Когда Анджелина оказалась в глубине леса и ее уже невозможно было заметить с дороги, она спешилась, привязала лошадь к сосне и отправилась в ту сторону, откуда сквозь ветви деревьев брезжил тусклый свет.
   Свет лился из прямоугольных окон небольшого бревенчатого барака. Он тускло освещал широкое крыльцо и двор, заваленный телами распластанных людей, застывших в неестественных позах. Сумерки не позволяли разглядеть одежду на трупах, дождь и грязь превратили коричневые, красные, серые, синие сюртуки в темные, почти черные. Но немного в стороне мерцало белое пятно — там лежал человек, одетый в белоснежный мундир, хотя кто это был, Анджелина не могла разобрать.
   И снова в ночи раздался звук выстрела, он донесся со стороны оврага, расположенного в стороне от дома, неподалеку. И сразу же последовал ответный выстрел из глубины отдельно стоящей купы густых вечнозеленых кедров, ветки которых росли низко над землей и образовывали тенистый шатер. В доме замелькали тени, и в окне на мгновение показалась фигура человека, он открыл огонь из ружья по кедрам и тут же снова пропал. Ответных выстрелов не последовало.
   Стоя на опушке леса и наблюдая за всем происходящим, Анджелина могла сделать такой вывод: испанец оставил, по-видимому, нескольких человек для приманки в освещенном доме, а основные его силы расположились в это время в овраге. Когда Рольф со своими людьми въехали во главе отряда на территорию этого хутора и оказались в лучах света, спрятавшимся в овраге разбойникам не составило труда расстрелять их в упор, как охотникам уток на озере, освещенном закатными лучами. Чтобы собрать свои рассыпавшиеся в разные стороны силы, Рольф и Мак-Каллаф засели в чаще кедров, используя ее как единственное прикрытие. Во всяком случае Анджелина молила Бога, чтобы так оно и было, чтобы Рольф, живой и невредимый, находился сейчас в укрытии. Фигура мужчины в белом мундире, лежащего неподвижно на грязном дворе, выглядела слишком хлипкой, чтобы походить на фигуру Рольфа Рутенского, хотя, возможно, все дело было в эффекте вечернего неверного освещения.
   Из оврага снова прогремел пистолетный выстрел, и на мгновение сверкнуло пламя. Тут же в глубине кедровых веток раздался стон боли, свидетельствующий о ненадежности такого укрытия. Телохранители принца и члены банды Мак-Каллафа не могли даже лишний раз пошевелиться, чтобы не выдать себя, так как ветви кедров хорошо освещались светом, падавшим из окон. В то время, как Дон Педро и его головорезы были надежно укрыты в овраге и могли легко выследить и подстрелить своих противников, не страшась ответного прицельного огня.
   А где же была в это время Клэр? Видела ли она всю эту ужасную сцену с распластанными в грязи трупами, слышала ли эту кровопролитную ожесточенную перестрелку? Может быть, она находилась сейчас в бараке, как одна из главных приманок, на которые мог клюнуть Рольф и остальные участники военного похода? Или она лежала — сейчас на земле мокрого от дождя оврага рядом с Доном Педро, который использовал бы ее в качестве заложницы, если бы что-нибудь у него не заладилось? Одно было совершенно определенно: Клэр не могла сейчас находиться с людьми принца — в гуще вечнозеленых кедров.
   Что собирался делать Рольф дальше? Почему-то она не ожидала решительных активных действий ни от кого другого — ни от Мак-Каллафа, ни даже от Джима Боуи. Сжав руки, Анджелина представила себе, каковы могут быть эти активные действия? Выбор был небольшой, и любой вариант при этом — рискованным.
   Рольф мог атаковать овраг, надеясь, что превосходство в военном искусстве его гвардии и людей Мак-Каллафа, которых за это время обучили его телохранители, позволит захватить выгодную позицию испанца. Это было, конечно, рискованно и сопряжено с неизбежными потерями. Далее, Рольф мог отступить к лошадям, оставленным несколько в стороне, но чтобы сделать это, ему понадобилось бы покинуть спасительные заросли кедров и принять бой, который будет нисколько не менее ожесточенным, чем атака в первом случае на позиции испанца. И наконец, можно было побудить Дона Педро покинуть свое укрытие и сделать вылазку, чтобы атаковать самого Рольфа и его людей.
   Только она это подумала, как раздался громкий возглас, в котором звучала неприкрытая насмешка:
   — Мой дорогой испанский друг! Поздравляю вас, вы чрезвычайно проницательны и догадливы. Но что касается меткости вашей стрельбы, она оставляет желать много лучшего.
   — Надеюсь, тебе осталось немного времени, чтобы еще чего-то желать в этой жизни, дружище! — последовал ответ.
   — Надеяться не вредно, а даже полезно, особенно человеку, скорчившемуся в вонючей канаве, обляпанному с ног до головы грязью, со струями холодного дождя, бегущими за ворот! Хочешь, я дам тебе зонтик, благоухающий ароматом кедра? Правда, он немного колючий, но зато спасет твой порох от сырости. Не медли, иначе тебя разоружит дождик, и мне будет тебя очень жаль!
   Когда Анджелина услышала эти слова, беспечно несущиеся из глубины кедровых зарослей, она почувствовала облегчение.
   — Рольф, — прошептала она и неожиданно для себя упала, как подкошенная, на колени на мокрую землю: ноги отказали ей. Слезы навернулись на ее глазах. И разозлившись на себя за свою слабость, Анджелина досадливым жестом утерла их тыльной стороной ладони, чтобы они не застилали взгляд.
   Тем временем оскорбления, высказанные мягким тоном, но звучавшие ядовито, продолжали звучать на одном конце опушки — а голос, звучавший с другого конца, где был расположен овраг, становился все более раздраженным. Время от времени раздавался выстрел, на который незамедлительно отвечали с противоположной стороны. В редкие минуты полной тишины Анджелина слышала доносившееся откуда-то из-за бревенчатого барака мычание коров — как будто их что-то тревожило. Без сомнения разбойники совсем недавно ограбили какого-то бедолагу — переселенца, который — если остался в живых — честил, наверно, сейчас испанца на чем свет стоит.
   Постепенно Анджелиной начала завладевать безумная идея. Испанец ведь не знал, что она здесь. Если она сейчас неожиданно поднимет шум, устроит переполох, это сразу же отвлечет внимание Дон Педро и позволит Рольфу броситься в атаку. У нее не было никакого оружия, да честно говоря в спешке она и не подумала захватить с собой что-либо и даже не знала, осталось ли какое-нибудь оружие в лагере Мак-Каллафа. У Анджелины к тому же не было под руками ничего подходящего, чтобы поднять шум. Она могла только закричать или завизжать, но эффект от этого был бы минимальным и непродолжительным. Можно было бы на худой конец попытаться потушить свет в бараке, но приблизиться к окнам достаточно близко, чтобы бросить палкой или камнем в фонарь, попасть и разбить его — было сложно и рискованно. И потом в этой песчаной местности не было подходящих камней. Более того, если ее поймают, положение Рольфа и его людей станет еще хуже, потому что они будут вынуждены пойти на больший риск, чтобы спасти ее.
   Что еще она могла предпринять? Надо было во что бы то ни стало выманить Дон Педро из оврага. Один всадник на коне вряд ли мог сдвинуть их с места. Вот если бы на овраг надвигался целый отряд конников! Она все еще стояла на коленях, сосредоточенно обдумывая эту мысль, когда вновь замычали коровы. Медленная улыбка тронула губы Анджелины. Издав тихий возглас удовлетворения своей находчивостью, она поднялась на ноги и торопливо, но осторожно двинулась к тому месту, где она оставила свою гнедую кобылу.
   Ведя лошадь под узды, Анджелина сделала большой крюк по лесу, спотыкаясь о коряги, путаясь ногами в диком винограде и в спешке наталкиваясь на стволы деревьев, — так она обошла стороной овраг, где залегли люди испанца. Светящиеся в темноте окна барака, которые были видны даже из леса, служили Анджелине маяком, на который она ориентировалась. Держа его все время с правой стороны, она, наконец, оказалась за бараком — на его заднем дворе.
   Коровы находились в загоне, сбитом из обтесанных сосновых стволов, вкопанных в землю и связанных между собой веревками. Кое-где этот своеобразный забор покосился, но был все еще довольно крепок, чтобы выдержать напор беснующегося стада, в паническом страхе мятущегося от стенки к стенке. Их копыта чавкали в размешанной ими грязи. В мычании несчастных животных слышались уже нотки отчаяния, и время от времени раздавался глухой треск от сшибающихся в темноте рогов.
   Ворота тоже были сделаны из связанных веревкой бревен и крепились с помощью большой прочной веревочной петли к забору загона. Медленно и осторожно Анджелина села в седло, а затем склонилась над воротами и сняла петлю со столба забора. Ворота сами распахнулись с громким скрипом, который разнесся далеко в ночи.
   Коровы как будто только этого и ждали — сразу же безудержным потоком устремившись в открывшийся проем так, что лошадь Анджелины еле уворачивалась от них. Оказавшись на поляне, они двинулись, погоняемые хриплым криком Анджелины в том направлении, в котором она хотела. Лошадь, как будто угадав ее желание, преградила путь мчащейся впереди корове влево — направив весь поток направо от дома. Коровы обогнули угол здания в бешеном беге, громко мыча с выпученными в панике глазами, от грохота их копыт дрожала земля, они накатывали мощной волной прямо на овраг, где залег Дон Педро и его люди. Сердце Анджелины было переполнено острым чувством опасности и восторга от того, что она сделала. Надо было бы, конечно, как-то предупредить Рольфа и его соратников о своем плане, но и без того Анджелина не сомневалась, что они сразу же разберутся в ситуации и не замедлят воспользоваться ею. В ста шагах от оврага она осадила лошадь и свернула в сторону с пути стада, пропустив его мимо. Только тогда Анджелина заметила, что ее загнанная лошадь уже не дышит, а хрипит, дрожа всем телом. Анджелина соскользнула на землю, отпустила поводья и стала успокаивать животное, поглаживая его по поникшей голове.
   Сосредоточив внимание на своем усталом коне, она не видела начала паники, которая охватила людей испанца, а только слышала их истошные крики. Когда же она обернулась, то увидела коров, мчащихся, пытающихся прыгнуть и падающих с ревом со склонов неширокого оврага. Испанец и его головорезы в ужасе поспешно пятились от надвигающейся на них живой массы, выкрикивая проклятья, они беспорядочно палили из пистолетов под потоками усиливающегося дождя в сторону выскочивших из укрытия людей.
   Два отряда мужчин схлестнулись, наконец, на поляне в рукопашном бою. Округа огласилась громкой руганью, стонами, ревом, нечленораздельными криками. Не было времени перезаряжать пистолеты и ружья, и поэтому в ход пошло холодное оружие и кулаки. Дерущаяся толпа людей раскачивалась и ходила ходуном, освещенная тусклым светом фонарей, льющимся из окон. Мелькали приклады ружей, которые использовались в качестве дубинок, и клинки смертоносных ножей. Схватка была кровопролитной, но недолгой. Через несколько минут стадо обезумевших коров растаяло в ночи, а переломавшие в овраге ноги животные продолжали громко кричать от боли. Потерпевший полное поражение испанец и горстка оставшихся в живых разбойников из его шайки лежали связанные по рукам и ногам на относительно сухом помосте широкого крыльца, сколоченного из необработанных досок.
   Рольф с непокрытой влажной головой, сверкающей в неярком свете фонаря, быстро направлялся через двор к одиноко лежащему телу мужчины, одетого в белый мундир. Он опустился рядом на одно колено и осторожно перевернул его на спину. Безжизненное, обезображенное смертью лицо Оскара глядело невидящими глазами куда-то вверх — в черное небо. Его песочного цвета мокрые от дождя волосы падали назад, открывая юное худощавое лицо. Повязка на раненой руке Оскара почернела от грязи, а его изящные руки музыканта были разжаты, и пистолет, который он держал в одной из них, лежал рядом на земле. На груди и на боку его белый мундир был заляпан пятнами крови и жидкой грязи.
   — Слава юным воинам, — произнес Рольф срывающимся, почти неслышным, голосом, — они не щадят себя, сражаясь за честь и подчас ради бесплодных чужих целей, за интересы страны и подчас ради нестоящих людей, но не ради любви. Они растрачивают себя — свое тело и душу, завоевывая огромные пространства, но не любовь.
   — Он любил тебя, — сказала Анджелина, подходя медленным шагом и останавливаясь рядом с Рольфом.
   Он повернул голову и взглянул на нее снизу вверх, его ярко-синие глаза поразили Анджелину выражением внутренней боли и самоосуждения.
   — Я говорю о любви к женщине. Слава и тебе, наш оборванный, мокрый, вовремя подоспевший ангел-хранитель. Какого черта ты здесь делаешь? — поменял он стиль своей речи без всякого перехода.
   — Я спешила, чтобы предупредить вас, но опоздала.
   Хотя глаза Анджелины заволокло туманом слез, и ей больно было смотреть в лицо мертвого юноши, лежащего на земле, она была довольна своим поступком. В лице же Рольфа отражалась смертная тоска, он страдал от угрызений совести, пытаясь в то же время всеми средствами найти себе оправдания, чтобы избежать суровой ответственности за гибель Оскара. Но горе заставило его принять на свои плечи всю тяжесть такой ответственности, и как будто что-то вспомнив, он взглянул вдруг на Анджелину, обеспокоенный ее присутствием здесь.
   — А те сладкие звуки, которые ты издавала, сидя на краснорогом быке Зевсе, они тоже были частью божественного замысла и воздаяния нашим врагам по заслугам?
   — Я делала то, что могла.
   Обернувшись, она увидела Джима Боуи, который стоял с ружьем в руках, опершись своим крупным телом о столб, поддерживавший навес над крыльцом, он приглядывал за пленными разбойниками. Анджелина увидела также, как с другой стороны к крыльцу решительно направляется брат Оскара с пистолетом в руке и застывшей на лице гримасой отчаянной боли и бешенства. Он шел прямиком к Дону Педро. Увидев это, Густав и Леопольд бросились к нему, схватили за руки и начали увещевать тихими голосами. Мейер в это время осматривал рану мягких тканей предплечья обнаженного по пояс мужчины, сидящего на ступенях крыльца. Анджелина не сразу узнала в раненом своего друга Андре, таким искаженным и бледным было его лицо, а волосы слиплись от дождя.
   — Тебя могли убить, — произнес Рольф, поднимаясь на ноги.
   Анджелина отвернулась, ее огромные серо-зеленые глаза взволнованно мерцали на бледном лице.
   — Как и тебя.
   — Я могу постоять за себя, а ты…
   — А у меня только моя сообразительность и везение? Ну и что? Все равно я здесь.
   Ей так хотелось в эту минуту, чтобы он обнял ее, согрел в своих руках, внушил ей чувство уверенности и безопасности. Она понимала, конечно, что сейчас он кается и казнится, испытывая чувство вины и тяжелое бремя долга на своих плечах. Понимала Анджелина и досаду Рольфа на нее за то, что она рисковала своей жизнью ради него самого. Но понимание всего этого не приносило ей облегчения.
   — Не будь дерзка с учителем, — сказал Рольф мягко. — Я нервничаю, потому что боюсь за твою жизнь. Кроме того, меня заботит вопрос, чьи предательские уста нашептали испанцу о нашем приближении и чье вероломство заставило тебя в конечном итоге пуститься в этот опасный путь?
   Анджелина уже открыла было рот, чтобы рассказать ему обо всем, что знает, но он внезапно подхватил ее под руку и повел в теплый сухой дом с улицы, где все еще шел дождь. Войдя в помещение, Рольф направился к очагу, там он проворными умелыми движениями положил дрова на еще красные угли, и они занялись огнем, распространяя живительное тепло. Рольф стащил одеяло с кровати и, сняв с Анджелины промокший плащ, завернул ее в теплое стеганое полотнище, а затем усадил в деревянное кресло у огня. Только после этого он позволил ей рассказать все, что она знает. Когда Анджелина начала согреваться, и тепло огня стало проникать под одеяло, она, одетая в холодную и влажную одежду, почувствовала, что ее бьет озноб и зуб не попадает на зуб, но попыталась, чтобы дрожь не слышалась в ее голосе. Усилия, направленные на это, изматывали последние силы ее организма, но, правда, рассказ был недолгим.
   — Ты уверена, что в словах Утренней Звезды не содержалось никакого намека на того человека, который послал ее к испанцу? — спросил, наконец, Рольф, хмуро глядя в огонь и не замечая благотворного тепла, исходящего от очага.
   — Уверена, я об этом размышляла всю дорогу, пока скакала сюда.
   Рольф помолчал немного, прежде чем заговорить опять, и, казалось, его слова не относились к теме прежнего разговора:
   — Смертельную рану Оскар получил в бок, в правый бок. А в грудь он был ранен легко…
   Анджелина взглянула на него. Выражение озадаченности на ее лице постепенно уступило место всепоглощающему ужасу. Испанец со своими головорезами находился в овраге слева от барака, когда отряд Рольфа въехал на территорию хутора. Опытные, хорошо обученные воины принца не стали, конечно, сбиваться в толпу, а рассыпались по местности группами по несколько человек. Оскар был в группе, которая атаковала дом — судя по тому месту, где он погиб. А это значит, что в суматохе атаки и замешательстве, возникшем из-за неожиданности нападения испанца, Оскар был застрелен кем-то из своих. Анджелина противилась напрашивающемуся выводу, но вынуждена была все же признать: это не был случайный выстрел.
   Кого же подозревает сам Рольф? А о том, что он знает, кто был убийцей, и казнится этим знанием, свидетельствовало выражение боли в глубине его потемневших глаз. Может быть, Оскара приняли в темноте за Рольфа? Или хотели убить именно самого Оскара по причине, которую трудно теперь установить: возможно, он что-то знал или о чем-то догадывался или видел что-то, но не придал этому значения, а убийца все же испугался разоблачения? Анджелина взглянула на Рольфа, внезапно она вспомнила версию о том, что наемный убийца был подослан самим королем. Но замкнутое выражение лица принца остановило ее, и готовые было уже сорваться слова замерли на устах. Пожалуй, ей следовало пощадить Рольфа, он и так пережил сегодня достаточно, чтобы еще в добавок ко всему выслушивать из ее уст новость, что его собственный отец мечтает о его быстрейшей смерти. Рольф заботился о ней, берег ее, думал о ее самочувствии и безопасности, поведал ей некоторые свои сокровенные мысли, и Анджелина не хотела платить ему за добро — злом, нанося принцу неисцелимую душевную рану. Во всяком случае, сейчас ее язык не поворачивался, чтобы донести до него такую кощунственную весть.
   — А что с Клэр? — спросила она, переводя разговор на другую тему.
   — Действительно, — отозвался он. — Давай послушаем, что нам скажет на этот счет наш испанский приятель?
   Если Дон Педро думал использовать имеющуюся у него информацию для того, чтобы поторговаться за свою жизнь, то он не на того напал. Рольф сходу отмел всякие сделки и уговоры. Он объявил, что жизнь испанца находится целиком и полностью в руках Мак-Каллафа. Что же касается самого Рольфа, то он распоряжается только второстепенными вещами — такими, например, как личный комфорт Дона Педро.
   Понаблюдав несколько минут за тем, как принц выуживает необходимые ему сведения из главаря разбойников, Анджелина, наконец, поняла то, чего не могла понять раньше: насколько деликатно, терпеливо и в высшей степени сдержанно он обходился с ней самой, и каких усилий и самообуздания это требовало от него. Во всяком случае с разбойником, похитителем Клэр, он не церемонился, в полной мере проявляя свой жестокий неукротимый нрав.
   Очень скоро Дон Педро, бранясь и проклиная все на свете, сломался и запросил пощады. Он сообщил, что Клэр стала для него ненужной обузой. В Лос-Адаисе ее отдали за коня с упряжью одному мужчине, которому она приглянулась на улице. У парня, профессионального карточного игрока, не было своего дома. Он вроде бы держал путь в Начиточис, но зачем — один Бог знает.
   Затем события начали развиваться со стремительной быстротой. Оскара похоронили тут же при свете фонарей в могиле, наполненной водой и грязью, а место захоронения отметили наспех сооруженным крестом. Рольф со своими телохранителями исследовал припасы испанца и набил седельные сумки всем необходимым в дороге. Джим Боуи, который задержался здесь, чтобы принять участие в бою, теперь хотел поскорее отправиться в путь по своим делам и вызвался проводить свиту Рольфа до Начиточиса; его предложение было принято с благодарностью и признательностью. Андре поручили сопровождать Анджелину назад в цитадель Мак-Каллафа, причем оба должны были выехать немедленно. В то время, как сам Мак-Каллаф со своими ребятами предполагали выехать немного позднее. Чем именно они будут заниматься здесь, сказано не было. Но об этом нетрудно было догадаться — связанные на крыльце пленники со страхом в глазах ждали своей участи.
   Анджелина тем временем обсыхала у огня, поворачиваясь к очагу то одним, то другим боком, как жаркое на сковородке. По распоряжению Рольфа и по обычаю, которого придерживались в среде воинов, она не участвовала в похоронах Оскара. Когда мужчины были готовы, она встала и сняла с себя одеяло, надевая просохший уже плащ. Рольф, подойдя к ней, набросил на нее сверху гуттаперчевую непромокаемую накидку с капюшоном.
   — Я не могу взять это, — сказала Анджелина, нервно стаскивая накидку с себя. — Ты вымокнешь в пути.
   — Не я. Она принадлежала Оскару, и теперь уже больше не нужна ему. Не отказывайся принять этот плащ, Оскар снял его, прежде чем началась стрельба.
   Она не мигая глядела ему в глаза.
   — Я… я хочу, чтобы ты взял меня с собой в Начиточис.
   — Скорее всего мы не найдем там Клэр и наши поиски уведут нас еще дальше. Кто может поручиться в этом?
   — Но Дон Педро клялся…
   — Это была клятва мертвеца, и как считает Мак-Каллаф, мертвеца, которому заказана дорога в рай. Кроме того путь в Начиточис очень долог и труден, мы не будем останавливаться на отдых даже ночью.
   — Если ты сможешь это выдержать, то значит смогу и я.
   — Разве, моя милая, добрая, бесстрашная Анджелина, разве ты сможешь выдержать это?
   На мгновение его глаза озарились нежностью, которая, как бальзам, пролилась в ее истерзанную душу.
   — Я постараюсь.
   — Я знаю, что ты постараешься, но я не могу позволить тебе это. Поезжай с Андре. Так будет лучше.