Блейк Дженнифер. Обольщение по-королевски

   Но прежде чем она двинулась к выходу, послышались тяжелые шаги из глубины дома. В зал со стороны кухни вошел человек из свиты принца. В одной руке он нес большую кружку с крышкой, а в другой два куска хлеба, переложенных сыром. Это был Густав, одноглазый седой ветеран.
   — Итак, моя милая, вы уже здесь, — сказал он громовым голосом, прокатившимся по всей зале, и протянул ей кружку. — Сделайте глоточек и перекусите, чтобы продержаться до ужина.
   — Спасибо, я не хочу.
   — Подойдите сюда и садитесь. Поговорите со мной, пока я ем. Несчастен тот человек, который вынужден есть за столом в одиночестве.
   — Я для вас плохая компания, — сдержанно сказала Анджелина.
   — Для меня будет уже разнообразием и удовольствием просто видеть ваше лицо вместо заросших щетиной физиономий ребят, которые бросили меня здесь. Так что, если хотите, можете капризничать, но я прошу — сядьте за стол.
   Ничего в его поведении вроде бы не говорило о том, что он оставлен сторожить ее, и все же Анджелина чувствовала: ему не нравится то, что она находится прямо против открытой двери. И поскольку она не могла сейчас вернуться в спальную комнату, ей ничего не оставалось делать, как только, кивнув головой, принять грубоватое приглашение.
   — Ну вот и отлично.
   Затем он представился, назвав все свои имена и титулы. Резким гортанным голосом Густав перечислил также свои звания в различных армиях Европы, в которых ему довелось служить, а затем поведал Анджелине о родственных связях с европейской военной знатью.
   Потом он хлебнул из кружки, в которой плескалась какая-то темная жидкость, резко пахнущая алкоголем, и продолжал:
   — Все последние десять лет, — со дня совершеннолетия Рольфа, — я был неразлучен с ним. Я видел, как он на пари останавливал голыми руками пулю налету, посланную из мушкета. Как он бешено скакал на перегонки по степям и мчался сквозь дождь и мрак по булыжным мостовым узких улочек столицы Рутении. Как он умыкнул знаменитую актрису прямо со сцены во время последнего выхода на поклон, подняв ее на глазах у публики серебряным канатом к себе в ложу. Как он дрался стилетами на дуэли с цыганским бароном из-за красивых глаз одной шалуньи. Но я никогда не видел его таким бешено увлеченным и целеустремленным, как этой ночью, когда он преследовал и похищал вас.
   — Вы льстите мне — вернее принцу Рольфу, — холодно произнесла Анджелина.
   — Нет, — возразил Густав. — Кстати, когда Рольф спустился сегодня вниз, он сказал, что вы не та, кого он так долго разыскивал. Вот потеха! Над этим мы, его свита, будем еще долго смеяться, подкалывая его. Он редко дает нам повод для насмешек.
   Анджелина сжала лежащие на столе руки в кулаки.
   ѕ В этом обстоятельстве для меня нет ничего смешного.
   — Не сомневаюсь, моя милочка, зная его необузданный темперамент. Мы и тогда сочувствовали вам, но если бы мы с самого начала знали, что вы — девица, мы бы…
   — Так он и об этом сказал вам?! — воскликнула она зазвеневшим голосом.
   — О, нет! Он вообще мало говорит, наш принц. Но это было ясно как раз по тому, чего он нам не сказал. И по тем распоряжениям, которые он дал мне, в особенности касательно щадящего и бережного обхождения с вами.
   — Понимаю. Жаль… жаль, что вам приходится в такой погожий денек сидеть в четырех стенах и сторожить меня.
   — Что поделать, такова служба! Вы действительно не хотите принять участие в моей трапезе? Может быть, выпьете чашку шоколада? Или бокал вина?
   Она покачала головой, рассматривая длинный стол, сделанный из дуба, потемневшего от времени. Он выглядел довольно потертым и старым, его столешница была вся покрыта трещинами и царапинами, а по краям виднелись зарубки, как будто обедающие, скучая между сменами блюд, развлекались, вырезая ножом линии и кресты.
   Анджелина протянула руку и провела пальцем по одному из многочисленных круглых пятен, оставленных на поверхности стола днищами кружек или стаканов.
   Воцарилась напряженная тишина. Наконец, не выдержав, Анджелина произнесла:
   — Вы не знаете, как долго вы пробудете в наших краях?
   — Столько, сколько потребуется, — он бросил на нее свой кривой взгляд из-под густых нависших бровей, сощурив единственный зрячий глаз. — Вы беспокоитесь о том, что будет с вами, когда мы уедем? Не стоит. Рольф по-царски вознаградит вас.
   У Анджелины вырвался непроизвольный смешок.
   — Да он просто образец совершенства, ваш принц!
   — Вы сомневаетесь в моих словах? Я клянусь, что раз вторгшись в вашу жизнь, он уже никогда не покинет вас на произвол судьбы.
   — Если вы думаете, что я мечтаю о местечке в его обозе, вы ошибаетесь, — ее двигающийся по столу палец задрожал, и она сжала руку в кулак.
   — Вы боитесь его?
   — Конечно, нет.
   Он пристально вгляделся в нее, размышляя о чем-то.
   — Я сам бывало испытывал страх перед ним, временами, когда он сильно пил. А вы — слабая беззащитная женщина. Конечно, у вас есть причины бояться его.
   Он улыбнулся и откусил огромный кусок от своего бутерброда, запивая его из кружки. Проглотив все это, Густав вытер рот тыльной стороной ладони.
   — У него все зависит от расположения духа. В общении с Рольфом надо держать ухо востро, отвечая острым едким словом на каждое его замечание. Это заставляет его задумываться, отвлекает от черных мыслей, что безусловно полезно ему именно сейчас.
   — Значит, я должна еще и развлекать его? Несомненно, если бы я умела танцевать, это было бы воспринято здесь с восторгом!
   Он пристально посмотрел на Анджелину, слегка повернув голову, чтобы лучше разглядеть ее.
   — Вы шутите, но если бы вы могли отвлечь его хотя бы на короткое время от мучительных мыслей, вы бы заслужили нашу бесконечную благодарность, благодарность его верных друзей.
   — Можно подумать, я здесь исключительно с этой целью!
   — Вы такая же невозможная, как сам Рольф, — проговорил ветеран, швыряя на пол оставшуюся от бутерброда корку хлеба и откидываясь на спинку деревянного жесткого кресла с кружкой в руках. — Может быть, вы лучше поймете его, если побольше узнаете о его жизни.
   И за этим вступлением последовал длинный, довольно бессвязный рассказ со множеством отступлений и едкими замечаниями по ходу повествования в адрес некоторых упоминаемых персон.
   Появление на свет Рольфа, второго сына шестого в их жизни короля Рутении, стоило жизни его матери, умершей от родов. Болезненный, нервный ребенок был передан на попечение нянюшек, в то время как воспитанием его старшего крепкого и здорового брата, наследника трона, занимался сам отец. Образованием Максимилиана с младых ногтей руководила целая плеяда учителей, каждый из которых был светилом в своей области знания.
   Когда Рольф подрос, для его обучения пригласили одного венецианского ученого, человека довольно эксцентричного, со множеством странностей. Он имел эстетические наклонности и отличался страстной любовью к поэзии и благоговением перед наукой. Его занятия с Рольфом проходили на лоне природы. Они включали в себя физические упражнения и своего рода диету — простую свежую пищу. Слабый ребенок вырос в сильного, образованного юношу, сообразительного и подвижного. Но хотя Рольф мог заткнуть за пояс Максимилиана в любой дискуссии своим красноречием и обширными знаниями, и хотя он мог одержать верх над ним в пяти видах военных поединков и спортивных состязаний из шести, — легкость и изящество, с которыми он это делал, не производили никакого впечатления на отца-короля. Он решил для себя раз и навсегда, что Максимилиан на голову выше Рольфа, и тот побеждает старшего брата только благодаря своему коварству и мошенническим уловкам.
   Максимилиан не держал зла на Рольфа из-за его превосходства. Оба брата были довольно дружны, пока не стали молодыми людьми и не обзавелись своими свитами и обязанностями в обществе.
   Рольф был исключен из многих сфер жизни королевского двора и постепенно связался с цыганами и тому подобной публикой; он вечно попадал в какие-то истории, ввязывался в сомнительные дела, только чтобы дать выход неуемной бьющей через край энергии. Так он колесил по всей Европе вместе со своей подобранной ему под стать свитой, дерясь на дуэлях, прожигая жизнь в попойках и на пирах, посещая время от времени своего русского дедушку, который обожал дикого безрассудного внука и передал ему собственный герб, на котором была изображена голова ощерившегося волка. Рольф встречал иногда брата в Париже, Венеции или Риме. Что же касается Рутении, то туда он наезжал крайне редко.
   За несколько недель до гибели брата до Рольфа дошли тревожные слухи, упорно ходившие в обществе. Якобы существовала целая группа людей, мечтавших изменить порядок престолонаследия в Рутении, и будто бы эти люди не остановятся ни перед чем, даже перед подкупом наемных убийц, только чтобы устранить короля и прямых наследников трона.
   Спешно вернувшись на родину, Рольф не нашел там никаких видимых подтверждений грозным слухам. Все, казалось, было, как обычно. Единственной новостью для него явилось прибытие в страну красивой любовницы Макса, уроженки молодого государства — Соединенных Штатов Америки, женщины, достойной стать принцессой по своей выдающейся красоте и хорошему воспитанию, но отнюдь не по своему нраву. Во всяком случае, таково было мнение Густава. Сам же Максимилиан, казалось, совсем не изменился. Он все также часто появлялся в опере и летних театрах, ездил на охоту, бывал на королевских приемах у отца и постепенно охладевал к своей медноволосой возлюбленной, пресытившись ею. Что, впрочем, тоже было вполне в характере наследника.
   И вдруг произошла трагедия. Максимилиан был убит. Когда эту новость сообщили королю, с ним случился удар. Причем это был уже не первый удар. Не далее как предыдущей весной король перенес подобный приступ болезни, надолго приковавший его к постели. Но на этот раз его состояние было просто угрожающим, так что в течение нескольких часов окружающие опасались за его жизнь. А потом, когда Рольф покидал дворец, обвиненный отцом в смерти брата — ложный слух об этом дошел до короля, — принц был атакован неизвестным, напавшим на него со спины. И если бы не прекрасная реакция Рольфа, не его мастерское владение шпагой, он пал бы на месте второй жертвой наемного убийцы.
   Анджелина пристально смотрела в испещренное шрамами лицо человека, сидящего против нее.
   — Вы намекаете на то, что между смертью Максимилиана и нападением на Рольфа существует прямая связь?
   — Сначала на это было вроде бы непохоже. Но позднее, когда попытка нападения повторилась — в Рольфа метнули нож из темноты переулка, принц в это время как раз стучался в дом, где остановилась мадемуазель де Бюи — это начало выглядеть очень подозрительно. Но все стало ясно в Гавре, когда цепь на портовой лебедке внезапно оборвалась, и груз упал рядом с принцем, чуть-чуть не задев его.
   — После смерти Максимилиана и учитывая серьезную болезнь короля, Рольф не сегодня завтра может стать королем.
   — Именно так, моя милочка.
   — А кому достанется трон в случае смерти Рольфа?
   — Вопрос напрашивается сам собой, не правда ли? Отвечаю: Леопольду, его кузену, сыну сестры короля.
   — Темноволосому молодому человеку, который сопровождает его в этой поездке?
   — Совершенно точно, — Густав пожал своими мощными плечами. — И это именно Леопольд, узнав о первых двух покушениях на жизнь Рольфа, собрал отряд телохранителей и уговорил принца взять нас с собой и не отказывать нам в праве защищать его.
   — Так, может быть, это с его стороны просто хитрость, уловка, чтобы, не вызывая подозрений, самому постоянно находиться рядом с принцем и выжидать время для нанесения нового удара!
   — Все возможно. Во всяком случае покушение в порту Гавра, когда мы ожидали посадки на корабль, наводит именно на такие мысли, — он помедлил и продолжал, как бы рассуждая сам с собой. — И потом эта история в Новом Орлеане?
   — Еще одно покушение?
   — Трудно сказать. Один из жеребцов, которых мы купили, вдруг взбесившись, набросился на Рольфа. До этого животное высказывало вполне миролюбивый норов, хоть и нервничало немного. Если бы принц не обладал такой ловкостью, в придачу к остальным его удивительным качествам и способностям, он бы непременно погиб. После этого необъяснимого приступа бешенства жеребец пал. Конечно, возможно, что его накормили какими-то ядовитыми возбуждающими травами, чтобы он выглядел более резвым и его легче было продать. Но торговец клялся, что ничего не давал ему. Странно то, что это был как раз конь, которого Рольф выбрал для себя. С остальными жеребцами, доставшимися нам, ничего не случилось.
   Анджелина, хмуро сидевшая за столом, согласилась с Густавом: все это действительно выглядело очень подозрительно. Услышанное ею означало, что она ошибалась в своих предположениях и должна пересмотреть их. Теперь уже не оставалось сомнения в том, что Рольф не причастен к смерти брата. Эти мысли, пришедшие ей в голову еще на балу, мало-помалу рассеивались, пока не исчезли совсем.
   Не могут же быть все покушения на принца неудачными по той причине, что он сам инсценировал их, пытаясь отвести от себя подозрения и запутать следы.
   — Я понимаю, принцу действительно необходимо переговорить с моей кузиной, задать ей ряд вопросов, связанных со смертью Максимилиана, но не лучше ли было бы все же послать к ней с этой целью кого-нибудь другого?
   — Вы имеете в виду представителя закона? Но власть наших судебных чиновников ограничена пределами Рутении. Более того, такой чиновник не помчался бы сломя голову так далеко от дома, как это сделали мы. И не стал бы так неистово допытываться у мадемуазель де Бюи правды относительно смерти Макса. Ведь официальной версией до сих пор является самоубийство. Но Рольф считает эту версию такой же позорящей собственную честь и честь семьи, как и обвинение его самого в убийстве брата. Я догадываюсь, что покидая Рутению Рольф преследовал и еще одну цель — увести убийцу за собой подальше от отца.
   — Увести убийцу — или взять его с собой?
   — Именно, именно, мадемуазель!
   Ее зеленые глаза потемнели от тревожного предчувствия.
   — Но каждый день мериться хитростью и сноровкой с убийцей, надеясь только на свои способности и их везение, ожидая каждую секунду удар исподтишка и не зная, когда именно это произойдет — какой ужасный риск!
   — Наконец-то вы начинаете кое-что понимать в характере нашего принца, — Густав, скривив губы в яростной усмешке, грохнул пустой кружкой об стол так, что она зазвенела.
   Они перевели разговор на другие темы, перейдя на диванчик у огня, когда ранние сумерки начали сгущаться за окном. До них доносились слабые запахи готовящегося ужина, проникающие через дверь, которую Сейрус постоянно открывал, чтобы проконтролировать действия повара-негра, присланного хозяином владений месье Делашезом.
   Каминная доска над очагом была украшена резьбой, изображавшей сцену охоты, а сам камин был выложен из кирпича и обложен расписными изразцами с изображениями зверей: оленей, кабанов, зайцев, белок. Диван из темного резного дуба, старый и поцарапанный, обитый грубой нефритово-зеленой тканью из конского волоса, был жестким и неудобным.
   Густав казался обеспокоенным. Иногда он поглядывал на Анджелину, как будто чувствуя некоторую неловкость и сожалея о том, что, поддавшись минуте, так разоткровенничался с ней.
   Как раз в это время — время, когда еще рано зажигать свечи, но уже трудно что-нибудь разглядеть в глубине комнаты — вернулся Рольф со своими людьми. Дверь на улицу с шумом распахнулась. Рольф в белом, мерцающем в сумраке мундире, остановился посреди комнаты. Сняв перчатки, он бросил их на столик у стены. Казалось, ничто не укрылось от его взора, быстро окинувшего всю залу.
   — Я не помешал вашему интимному разговору в сумерках у камелька? Алый румянец, Густав, и бегающий взгляд свидетельствуют обычно о чувстве вины. Если бы я знал, что она так тронет твое сердце, я оставил бы с ней Освальда и Оскара.
   — Вы не запрещали разговаривать с ней, — ответил Густав немного обиженно.
   — Какое упущение! — последовал насмешливый ответ. — Моя вина состоит в том, что я рассчитывал на твое благоразумие.
   Остальные люди принца столпились вокруг него с лицами, выражавшими одновременно утомление и предвкушение небольшого развлечения. Среди них был широкоплечий мужчина с песочного цвета волосами, серыми глазами и небольшим шрамом у рта. Анджелина поймала на себе его взгляд, выражавший, казалось, дружескую симпатию.
   Она встала.
   — Боюсь, Ваше Высочество, что это я одна во всем виновата.
   — Ни минуты не сомневаюсь в этом, — он мельком глянул на нее, как бы давая понять жестким колючим взглядом, что ей не следует вмешиваться в его разговоры со своими подданными.
   — Нет, — возразил Густав, упершись, как бык, и сердито сверкая своим единственным водянисто-голубым глазом. — Она только слушала мою болтовню, которую я сам навязал ей.
   — Ты решил до конца защищать прекрасный цветок, Густав? — и принц направился вверх по ступеням, небрежным жестом приказав Анджелине следовать за ним.
   В спальной комнате он снял свой китель и бросил его на кровать, а затем, расстегнув манжеты рубашки, направился к умывальнику. Там Рольф налил воду из фарворового кувшина в таз и вымыл руки, потом сполоснул лицо, чтобы смыть с него следы грязи и усталости после долгой трудной дороги. Взяв с полки умывальника небольшое льняное полотенце, он повернулся к Анджелине, глядя на нее прищуренными синими глазами.
   — Что, обязательно надо было очаровывать Густава?
   — Странный вопрос, — она отошла от него подальше к окну и, отвернувшись, стала наблюдать за мужчинами во дворе, задающими корм своим лошадям. — Я не могу ответить утвердительно на это обвинение, потому что оно не соответствует истине, но не могу и отрицать, потому что тем самым признаю, что Густав действительно очарован мной, а это тоже не соответствует истине.
   — Я должен понимать это как отказ отвечать?
   — Как вам будет угодно.
   — Мне угодно, — произнес он, отбросив в сторону полотенце, и подошел к ней вплотную, упершись одной рукой в бок, а другой о подоконник, — мне угодно знать, почему вы суете нос не в свои дела.
   Она бросила на него быстрый взгляд, чувствуя себя неуютно в такой непосредственной близости от него. Анджелина ощущала исходивший от Рольфа запах мужского пота, смешанный с крепким запахом пота взмыленной лошади.
   — В конце концов, должна же я знать, что за человек мой тюремщик, чтобы потом при удобном случае воспользоваться этим!
   — Для того чтобы узнать это, существует простой способ — спросите у меня.
   Анджелина подняла бровь.
   — Но я же заранее знаю, вы ответите мне в вашей странной манере, и потом, почему я должна верить вам?
   — Верить или не верить — зависит от уровня вашего собственного интеллекта. У каждого человека своя солонка. И не имеет ее только ленивый или дурак.
   — То есть, другими словами, вы и не нуждаетесь в том, чтобы вам верили. И в то же время отказываете мне в праве иметь свою солонку — самой принимать решения.
   — Принимать решения — моя прерогатива.
   Она посмотрела на него долгим изучающим взглядом, прежде чем позволила себе довольно насмешливо улыбнуться.
   — Судя по вашим невразумительным высказываниям, сегодняшний день не принес вам, Ваше Высочество, никаких отрадных результатов.
   Не обращая внимания на издевку, он сказал:
   — Вот уже второй раз за короткое время вы бросаете мне в лицо мой титул. Я вижу, что пора прибегнуть к жестким мерам. С этих пор каждое ваше подобное обращение ко мне я буду расценивать как приглашение.
   То, что именно он имел в виду под словом «приглашение», ей стало сразу же ясно, когда он протянул к ней руку и, развязав кушак на ее поясе, уронил его на пол.
   Она, всплеснув руками, уперлась ладонями ему в грудь, ощущая теплоту крепкого тела сквозь тонкую рубашку.
   — Вы… вам… не сейчас!
   — Хорошо, не буду, но зрелище, которое сегодня предстало моим глазам — вы и ваш старый бравый страж почти в обнимку — чуть не заставило меня забыть все моральные нормы.
   — Чтобы… чтобы сокрушить мою и без того слабую защиту?
   — Да нет, как раз наоборот. Чтобы укрепить ее.
   Он осторожно согнул упирающиеся в его грудь руки Анджелины в локтях, глядя ярко-синим насмешливым взглядом на нежный овал ее лица и мягкие приоткрывшиеся губы. Не спуская взора с ее серо-зеленых глаз, принц склонился, коснувшись губами ее губ.

Глава 5

   Ужин был довольно поздним, если исходить из обычаев, принятых в Сент-Мартинвилле. Пламя свечей, вставленных в чашечки люстры из черненого металла, низко висящей над столом, колебалось под дуновением сквозняков, гуляющих по просторной зале, и от плящу-щих язычков на потолке играли причудливые тени. В очаге полыхало огромное бревно, и столб огня взметался вверх на высоту человеческого роста. Отсветы пламени окрашивали лица сидящих за трапезой в оранжевые, красные и голубые тона и освещали конец стола, державший в напряжении всех присутствующих.
   Там восседал Рольф с огромным кубком бренди в руках, на душе у него было смутно. По правую руку от него сидела Анджелина в белой блузе, надетой поверх муслинового платья, ее лицо выражало сдержанное достоинство. Она была официально представлена собравшимся за столом: темноволосому Леопольду, сидящему по левую руку от принца с вызывающим дерзким видом; высокому спокойному человеку по имени Мейер; и русоголовому Освальду, у которого были светлокарие глаза и пухлый чувственный рот. Эти трое сидели по одну сторону стола. По другую, напротив Освальда расположился Густав. Анджелина, садясь на указанное ей место, одарила его мимолетной улыбкой. Он сдержанно кивнул ей в ответ, но его здоровый глаз при этом приветливо искрился. Рядом с Густавом, справа от Анджелины сидел второй близнец, Оскар, молодой человек, более спокойный и обстоятельный, чем его брат Освальд.
   Им подали черепаший суп, два вида рыбы, затем последовала запеченная в винном соусе оленина и пирог с начинкой из мяса диких голубей. Стаканы пирующих наполнялись вновь и вновь, малага и бордосское текли рекой, а потом очередь дошла до бренди, засахаренных фруктов с ликером, сыра, орехов и блюда мелких коричневых сочных яблок.
   Хотя не в обычае французских леди штата Луизиана было вставать и удаляться, когда в конце ужина к столу подавали бренди, но Анджелина слышала, что это принято в некоторых европейских странах. Поэтому она сделала попытку встать и, извинившись, выйти из-за стола. Но Рольф не позволил ей уйти. И она продолжала сидеть, поигрывая своим бокалом и пощипывая виноградную гроздь.
   Тем временем голоса разгоряченных мужчин становились все громче, манеры развязнее, что было следствием, как полагала Анджелина, нервного напряжения и усталости. Возбужденные, взвинченные, они все чаще прикладывались к своим кубкам с бренди и перебивали рассказчика, вмешиваясь несвязными замечаниями в его повествование. Рассказчика, — а им был Леопольд — в свою очередь так занесло, что начав рассказывать про состязание в скорости между дойной коровой и верблюдом, он сам, по-видимому, запутался и не знал, как закончить.
   Освальд откинулся назад и, упершись одним коленом в край стола, раскачивался на стуле, поставив его на задние ножки.
   — Если уж речь зашла о телках, то я видел сегодня целое стадо, бредущее домой вслед за звоном колокольчика. Это была вереница совсем юных девушек, которых вела монахиня. Все они были одеты в белые платьица с повязанными поверх фартучками. Волосы их были заплетены в косы. Монахиня держала в руке серебряный колокольчик, весело заливавшийся при каждом ее шаге.
   — Уверен, что это было поучительное зрелище. Ты говоришь, совсем юные девушки? Ну, теперь я понимаю, почему ты не мог отвести от них глаз, — это произнес его брат Оскар — он взял гитару, дека которой была расписана причудливым цыганским орнаментом, и сев опять за стол, начал тихо наигрывать, не обращая почти никакого внимания на разговор за столом.
   Освальд красноречиво вздохнул.
   — Это зрелище подействовало на меня угретающе. Мне было невыносимо видеть целую шеренгу нетронутых, но вполне созревших для брачных уз девиц, которых так зорко пасут и охраняют!
   Раздался резкий звук, как будто напильником прошлись по пиле — это Густав громко, предупредительно кашлянул, кивнув в сторону Андлежины.
   Освальд, недовольно нахмурившись, замолк и даже слегка покраснел, но тут же румянец неловкости сошел с его раздраженного лица.
   Рольф оторвал глаза от бокала с бренди.
   — Здесь поблизости есть женский монастырь?
   — Нет, не монастырь в обычном понимании слова. Это — школа при маленькой монастырской обители, в которой преподают три монахини.
   — Надеюсь, ты ничего не упустил при осмотре?
   Вопрос прозвучал довольно зло и язвительно. Но было заметно, что Освальд рад дать на этот счет исчерпывающий ответ.
   — Ничего. Я все проверил лучшим образом, не вызвав и тени подозрения. Это маленькая обитель, где обучаются двадцать или тридцать юных созданий, большинство из которых живет на полном пансионе при обители в зимнее время года. Школа была учреждена одной леди из местных прихожанок по обету, данному во время болезни ее малолетней дочери. Молоденькая леди, с которой я говорил, очаровательная кокетка, остановившаяся завязать шнурок на туфельке как раз в то время, когда я спешился, чтобы подтянуть подпругу, сказала, что в обители только три взрослых дамы. Это их учительницы-монахини. Среди же учениц нет новых пансионерок, и никто из женщин в возрасте около двадцати лет давно уже не посещал обитель.