Страница:
Около полуночи перед тем, как начался последний танец, за которым должен был последовать легкий ужин, Рольф подошел к Анджелине.
Он взял ее за руку и повел в центр залы в столпотворение улыбающихся, болтающих, смеющихся пар. Раздались звуки Венского вальса, и принц, заключив Анджелину в объятия, закружил ее по зале. Он ничего не говорил на этот раз, но его объятия больше не были безличными, равнодушными. Рольф, как видно, перестал заботиться о том, какое это производит вспечатление на окружающих. Его лицо было сурово, все его внимание было приковано к одной Анджелине, Рольф больше никого не замечал вокруг. Анджелине казалось, что этим торжественным, полным скрытого значения танцем он молча прощался с ней.
Она покоилась в его сильных руках, покорно позволяя вести себя в танце по людной зале. Анджелина чувствовала себя уютно и защищенно в его объятиях, исполненных нежности и надежности. Каждой частичкой своего тела она ощущала его близость, зрелую крепость его мускулистого тела, таящего силу, которую он держал в узде. Сердце Анджелины громко стучало, и его удары отдавались у нее в ушах, все ее напряжение, трепещущее тело стремилось к нему, и в то же время Анджелину душили еле сдерживаемые слезы, готовые вот-вот брызнуть из глаз; к горлу подступал горький ком. Ей вдруг припомнился вечер их первой встречи, и то, как Рольф бесцеремонно и безжалостно преследовал ее тогда по комнате. Как отличалось его нынешнее сдержанное, нежное и предупредительное отношение к ней! Но Анджелина предпочла бы буйство их первых дней нынешнему поведению принца — при единственном условии, чтобы она могла навеки остаться с ним!
Она поняла, какую цель преследовал принц, добиваясь ее приезда сюда на бал. Он выполнял свой долг перед ней, на который намекал в доме Элен неделю назад. Это была своего рода попытка восстановить ее репутацию, загладить свою вину перед ней, исправить непреднамеренно нанесенный ей вред. Она по достоинству оценила его старания, хотя имела веские причины опасаться, что его усилия в этом плане бесполезны.
— Вам не надоел еще весь этот шум, скрип и топот? Я-то вынужден здесь оставаться до конца, выделывать козлиные антраша в соответствии со своим долгом и тонуть в отдающем горечью шампанском. Но вас я отошлю домой, когда вы только этого пожелаете.
Анджелина была очень утомлена и хорошо понимала, что ей лучше расстаться с ним сейчас, соблюдая внешние приличия и сохраняя гордый независимый вид, нежели оставаться все еще в этой толчее и следить за Рольфом горящими глазами, пока ее вынудят покинуть здание миссии.
— Да, — сказала она, наконец, тихим голосом, — с меня достаточно всего этого.
Домой ее сопровождал Мейер, тихо сидевший рядом с ней в карете, откинувшись на мягкие подушки сиденья. Сначала он не делал попыток завязать разговор. Но когда они миновали несколько кварталов, он повернулся к Анджелине и взглянул на ее профиль, четко вырисовавшийся на фоне окна, освещенного фонарем, висевшим на дверце кареты.
— Я хотел бы узнать, обдумали ли вы мое предложение, которое я сделал вам несколько недель назад? — спросил он тихим задумчивым голосом, доносившимся из затемненного угла кареты, где он сидел.
— А я уже думала, вы забыли о нем или скорее пожалели о своих словах, — отозвалась она.
— Как я мог? Просто я видел, что у вас были другие заботы и перед вами открылись другие возможности — после вашего бегства с молодым Делакруа.
— Я вас вовсе не обвиняю за вашу… медлительность в этом вопросе. Действительно, вам трудно предъявить претензии за то, что вы сомневались открыто спросить у меня ответа. Ведь я могла бы сказать, что обдумала ваше предложение, но не могу принять его, — и так как он молчал, Анджелина спросила: — Я не обидела вас? Уверяю, я не хотела этого. Я всегда буду благодарна вам за вашу заботу и попытку помочь мне в моем странном положении. Я только сожалею об одном, что не смогу убедить вас в правильности своего решения. Подумайте, ведь никто из нас не был бы счастлив, прими я ваше предложение. — Он потянулся к ней, как будто хотел дотронуться до нее, обнять ее, но карета в этот момент начала замедлять свой ход, пока наконец, не остановилась. Леопольд, сопровождавший карету верхом, поравнялся с окном, и Мейер отпрянул от Анджелины.
— Я в отчаянье от того, что ваше решение не в мою пользу. Как бы мне хотелось, чтобы события разворачивались по-иному, по-иному во многих отношениях.
— Если бы события разворачивались по-иному, мы сами были бы другими людьми, — отозвалась она.
— Вы правы, — произнес он натянуто и открыл дверцу кареты.
Никто не помог Анджелине снять пышный наряд: расстегнуть длинные перчатки, отцепить тяжелый шлейф, расстегнуть несколько дюжин маленьких жемчужных пуговичек на спине. Мадам де Бюи и ее сестра уже вернулись, потому что в зале горел свет. Правда, он моментально погас, как только Анджелина переступила порог дома. Тетя не хотела видеть ее.
Анджелина, как могла, извиваясь всем телом, старалась снять свое платье, пока, наконец, не справилась с этой задачей. Она повесила роскошный наряд в убогий шкаф своей комнаты. Надев поношенную ночную рубашку, она вынула шпильки из волос прически и распустила волосы. Затем, взяв расческу, она провела по густому волнистому потоку, чувствуя облегчение от того, что наконец избавилась от давящей, причинявшей ей боль тяжести волос, зачесанных в высокую прическу. Когда волосы упали сплошной сияющей волной ей на плечи и спину, она загасила свечу и легла на свою узкую кровать.
Анджелина думала, что не уснет. Ее утомление было не физического плана, и о причинах и свойствах его Анджелина не могла судить. Несколько мгновений она лежала, уставясь в темноту, а потом забылась дремой.
Внезапно она очнулась. Продолжая лежать все также тихо и неподвижно, она огляделась кругом. Был поздний час, ночь стояла непроглядно темная: ни звезд, ни луны не было видно на небе.
Что разбудило ее, Анджелина не могла бы сказать, но нервы ее были напряжены до предела, возвещая об опасности. Постепенно до ее сознания дошло, что она находится не одна. Ощущение было острым и отчетливым.
У нее перехватило дыхание, чувства обострились до предела, она прислушивалась к малейшему звуку.
Ее вдруг охватило непреодолимое желание вскочить с постели и броситься бежать. Ее мышцы оцепенели, скованные судорогой. Казалось, время застыло. Где-то запел петух. Ветерок играл в густых зарослях вьющегося винограда во внутреннем дворике и сухие стебли издавали шуршащие звуки, колыхаясь на кирпичной стене. Анджелина облизала пересохшие губы.
— Тетя Берта?
— Нет, это не шаркающая ногами старая карга и не ночной вор. Это всего лишь я.
— Рольф!
Его голос звучал где-то рядом, здесь в комнате.
— Не говори только, что ты не рада моему приходу.
— Зачем… зачем ты пришел сюда?
Звучавшая в его голосе подспудная насмешка беспокоила ее. Анджелина села на кровати, пружины которой заскрипели под ней и откинула волосы за спину.
— Затем же, зачем нищий подходит к придорожной часовне в несбыточной надежде, — за благословением.
— Ты мог хотя бы постучать!
— Чтобы мне дали от ворот поворот. Нет, риск был слишком велик.
По его голосу Анджелина поняла, что он подошел ближе, хотя она не слышала ни намека на звуки движения. Дрожь пробежала по всему ее телу, и Анджелина должна была признаться себе, что дрожит от радостного возбуждения.
Сознание того, что он так легко может вызвать у нее желание, запросто манипулировать ее эмоциями, то терзать ее душу, отсылая домой, а потом вдруг являться непрошенно в ее комнату, когда ему вздумается, — наполнило ее яростью.
— Я даю тебе от ворот поворот сейчас, ты понял? — сказала она твердым голосом. — Мне все равно, кто ты, ты не имеешь права устраивать такое.
— Но я преодолел так много препятствий — перелез решетку забора, прокрался по гнилым ступеням мимо логова дракона. Не могу же я, достигнув своей цели, уйти без всякого вознаграждения?
В своей безграничной наглости он просто смеялся над ней. Без сомнения Рольф был совершенно пьян и готов уничтожить, развеяв по ветру, все те хорошие чувства, которые он внушил сегодня Анджелине своим достойным поведением и внимательным отношением к ней. И ради чего? Ради пустой прихоти? Пьяной шалости? Или, может быть, какого-то безрассудного пари? Дело не в причинах; но тот факт, что он хочет использовать ее для своей минутной забавы, наполнил душу Анджелины гневом.
— Ты должен уйти, — сказала она ровным голосом.
— Ты не хочешь оказать мне нежный прием, милая Анджелина? Не хочешь встретить меня сладкими поцелуями? Однажды, всего лишь однажды ты ласкала меня по своей воле без принуждения и домогательств с моей стороны. Неужели я должен жить только призрачными мечтами и воспоминаниями?
Она почувствовала его теплую ладонь на своей руке и отпрянула.
— То, что ты пришел сюда, просто безумие. Уходи, и сделаем вид, что ты никогда не приходил.
— Уйти и оставить тебя спать здесь одну, окруженную непроглядной ночью, незащищенную и лишенную моей ласки? Я — мужчина, а не призрак, который может исчезнуть по команде. Желание горит во мне огнем, сжигает мою волю, оно привело меня сюда и требует совершить то, зачем я пришел.
Анджелина уловила в его голосе нарастающую жесткость и решительность и снова отпрянула, когда он попытался в темноте схватить ее. С кошачьей ловкостью и быстротой она соскочила с противоположного края кровати, который был придвинут почти к самой стене. Когда ее ноги коснулись пола, она присела за кроватью на корточки, слыша тихие шаги его обутых в сапоги ног, осторожно двигающихся по половику. Он инстинктивно кинулся к двери, чтобы отрезать ей путь за порог. Анджелина нырнула под койку, стоявшую на высоких ножках, пролезла под ней, чувствуя руками свалявшуюся пыль и, оказавшись у другого края кровати, встала на ноги.
Она стояла, напрягая все чувства, чтобы уловить малейший звук или дуновение воздуха, и зная, что он делает то же самое. Закрыв глаза, она снова широко открыла их, пытаясь разглядеть в кромешной тьме мерцание его белого мундира. Но у нее ничего не получилось. Анджелина закусила губу, чувствуя, как секунда сменяет секунду. Ей было мучительно трудно сдерживать так долго дыхание, рвущееся наружу от испытываемого ею бешенства, странного возбуждения и дрожи.
Он мог оставаться на месте и сторожить ее, как свою узницу, в комнате долгое время. Она находилась у него в руках. Если же она двинется с места, двинется с места и он. С предельной осторожностью она протянула руку и дотронулась до подушки, лежавшей на кровати. Зажав в горсти льняную наволочку, она подняла подушку, затем резко размахнувшись, швырнула ее в дальний от двери угол.
Половицы скрипнули, Рольф прыгнул туда, куда шлепнулась подушка, глухо ударившись о стену. Прежде чем она достигла пола, Анджелина метнулась к двери, схватившись за ручку.
— Фокус довольно старый, что называется с бородой, — проговорил Рольф, стоя вплотную к ней, в его голосе дрожала неприкрытая насмешка.
— Тогда попробуем вот это, — процедила она сквозь зубы, и сжав кулак, ударила им со всей силы в том направлении, откуда слышался этот насмешливый голос.
Он явно не ожидал такого с ее стороны, что было ясно по его изумленному восклицанию. Однако удар был неточен, костяшки ее пальцев лишь задели его рот. Но Рольф оцепенел на секунду, почувствовав за этим ударом нешуточную силу ее ярости. Воспользовавшись его заминкой, Анджелина рванула ручку двери и, выскочив за порог, вихрем понеслась по галерее.
Она слышала, как Рольф выругался и бросился вслед за нею. Когда она достигла ступенек, ей пришлось немного замедлить свой легкий бег — волосы развевались за ее спиной, подол длинной рубашки она подхватила руками, чтобы не запутаться в нем. Когда на ступенях оказался и Рольф, шаткая лестница затряслась от его могучих прыжков. Он настигал ее, Анджелина боялась оглянуться, нащупывая в темноте босой ногой стертые старые ступени. Если бы ей удалось сбежать во дворик, там было бы больше места, чтобы спрятаться.
Рука Рольфа схватила ее за плечо. Анджелина почувствовала, что падает вперед, теряя равновесие. Крик застыл у нее на устах, когда железная рука обхватила ее за талию, почти оторвав от земли. Теперь оба потеряли равновесие, пятки Рольфа соскользнули со ступеней, и он упал, держа Анджелину в объятиях, и скатился на несколько ступеней вниз, пока не зацепился за старые скрипучие перила. Анджелина лежала крепко прижатая к его груди, задыхаясь и чувствуя гулкие учащенные удары его сердца.
— С тобой все в порядке? — спросил он тихим озабоченным голосом, проводя рукой по ее телу.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, ни боли, ни судорог она не чувствовала.
— Вроде бы, да.
Его объятия разжались. Ей показалось, что он целует ее волосы.
— Ты действовала стремительно и рискованно; да, как видно, мои уроки не прошли даром.
— Но все равно я не смогла победить тебя.
— Кто знает, если это моя победа, то где радость от нее?
— Я не поранила тебя? — она не могла удержаться от этого вопроса.
— Этот шрам останется у меня на всю жизнь, — его руки перестали мягко ощупывать ее тело, он убедился, что Анджелина цела и невредима; теперь ладони Рольфа успокаивающе поглаживали и ласкали ее, продвигаясь от плавной линии бедер вверх к нежной округлости груди.
Она пошевелилась, отклонив голову назад, чтобы заглянуть ему в лицо, но кроме белого расплывчатого пятна, светящегося в темноте, ничего не увидела. Ее злость на него улетучилась без следа, оставив в душе смущение и недовольство собой. Она подняла руку и дотронулась до уголка его рта, чувствуя липкую кровь на пальцах.
— Если и будет шрам, то совсем маленький.
— Нет, душевная рана не заживет никогда, обида, нанесенная тобой растравляет душу больше, чем ненависть отца или безвременная бессмысленная гибель юного воина. И все же я предпочел бы вечно висеть на этой дыбе.
Конечно, не его вина, что в его жилах текла голубая королевская кровь и что между ними стояла непреодолимая стена долга и чести, которая становилась еще более прочной от взваленного им самим на свои плечи груза ответственности. Он всеми силами пытался взять ее под свою защиту и помочь ей там, где другой мужчина на его месте бросил бы ее, обрекая на страдания в одиночестве.
И если он явился к ней сегодня, не заботясь о последствиях, которые будет иметь его визит для ее репутации, то он не заботился и о последствиях для себя. Если же его сначала развлекла немного реакция Анджелины на вторжение в ее комнату, то веселое настроение очень быстро прошло, оставив по себе лишь след мучительной досады и неловкости.
— Хочешь я смягчу боль твоей раны? — спросила она.
— Как? Своими саднящими душу, горькими словами? Или градом новых обвинений и упреков?
— Нет, тем бальзамом, которого ты жаждешь — бальзамом любви и наслаждения.
У него перехватило дыхание. Рольф замер, не в силах пошевелиться. Наконец он произнес неестественным голосом, в котором слышалось принуждение.
— И чего мне это будет стоить?
— Того, что не поддается счету, весу и измерению.
— Дару слез? — он произносил слова мягко, испытующе.
Анджелина не замечала, что плачет.
— Говорят, что соль слез действует исцеляюще, — прошептала она.
— Твои слезы священны, — произнес он, дотронувшись кончиками пальцев до влаги, бегущей по щекам из ее глаз. А затем он коснулся влажными пальцами своего лба, сердца и плеч, осеняя себя благословляющим крестом. — Но если все это лишь символ прощанья и забвенья, я не приму твоего дара.
— Нет, нет, — возразила она, невольно расставляя ему ловушку, — ты будешь вечно жить в моих воспоминаниях, если другого нам не дано.
— Мы будем всегда вместе, клянусь тебе. Считай, что это — наша помолвка.
Он провел пальцами по нежной линии ее подбородка и припал губами к ее рту.
Вкус крови и слез, смешавшись на их языках, скрепил союз. Поцелуй становился все более страстным. Анджелина, вытянувшись, прижалась к нему своей трепещущей грудью и обхватила руками его стройную сильную шею. Из чувства облегчения рождалось постепенно чувство страсти. Оно жгло Анджелину изнутри с такой силой, что ей хотелось стать частью этого человека, а его сделать частью себя. Она погрузила ладони в золотой шелк его волос и тихий стон заклокотал у нее в горле.
Он не отнимал своих губ, его обжигающий поцелуй становился все глубже, проникновеннее, крепче. Руки Рольфа с такой силой вжимали ее тело в свое, как будто он этой сладкой болью хотел заглушить муку, тлеющую в глубине своей души. Совершенно забывшись в порыве их нарастающей страсти, они не помнили, где они находятся, и не заметили неудобства деревянных ступеней, на которых лежали. Поглощенные друг другом, они не хотели ничего знать о времени и пространстве, найдя забвение в безграничном восторге настоящего.
Рольф гладил ее узкую спину, прижимая ладонями ее мягкие бедра к низу своего живота. Его руки, приподняв подол ночной рубашки Анджелины, обнажили ее колени и начали подниматься выше, лаская прохладное нагое тело — все его выемки и соблазнительные округлости. Анджелина задохнулась от полноты своих чувственных ощущений, кровь закипела в ней. Она разжала руки, обхватившие его шею, и опустив их начала расстегивать пуговицы его мундира. Прижав руку к его груди, она медленно скользнула ладонью по рубашке принца вниз — к застежке на его брюках. Он немного отстранился от нее, чтобы снять через голову голубую ленту с поблескивающим на ней орденом, затем стащил свой мундир и подложил его под Анджелину на жесткие ступени. Быстрыми движениями он сбросил рубашку и брюки, потом, взяв обеими руками подол ее ночной рубашки, снял ее через голову Анджелины. Сразу же, как металл и магнит, они снова слились в одно целое.
Склоняв голову ей на грудь, Рольф провел теплым влажным языком по прохладной коже Анджелины, припав затем надолго к напряженным затвердевшим соскам. Анджелина пробежала кончиками пальцев по бокам Рольфа и дойдя до крепких мышц таза нырнула туда, где заканчивался треугольник жестких волос, начинавшийся на его груди, ощутив страстную мощь его мужской силы.
— Анджелина, — выдохнул он, — ангел милосердия, хозяйка моего сердца, дозволено ли мне будет войти в тебя или ты хочешь продолжить эту сладкую агонию до тех пор, пока, онемевший и ослепленный, я буду годен лишь на то, чтобы как нищий, просить подаяния у твоих ворот?
— Нет, нет, только не онемевший, потому что твой голос — половина тебя. А этой ночью ты нужен, мне весь, целиком.
Приподнявшись над ней и раздвинув ее бедра, он глубоко погрузился в нее. Анджелина задержала дыхание. Раскинув руки, она провела ими по груди принца и, обхватив его за узкую мускулистую талию, крепко обняла, как бы вжимая в себя.
Он шептал ее имя, касаясь губами ее век, снова и снова пробуя вкус ее губ. А затем, подчиняясь мощному ритму волнообразных движений, оба растворились в экстазе. Плотно прикрыв глаза, она ощущала, как в ней вибрирует наслаждение в такт его мощным толчкам. Она знала, какой восторг и удовольствие он сейчас испытывает, и трепетала, чувствуя от этого неизъяснимую радость. Она была с ним каждой клеточкой своего тела. Она отдалась ему вся, без остатка, приняв его, заключив в себя его пылкую пульсирующую страсть. Восторг ее был так ошеломляющ, что она, достигнув вершины наслаждения, громко закричала, чувствуя, что он еще крепче сжал ее в объятиях.
Крепко обнявшись, они, казалось, парили над землей. Почти теряя чувство реальности, они ощущали сладкую боль, которая, казалось, заполняла собой весь мир, не оставляя в нем места никому и ничему, кроме них двоих. Превратившись в волшебные богоподобные существа, они готовы были за несколько минут исчерпать ее будущее, заставляя его расточать прямо сейчас свои богатства, счастье и сладость, которых иным людям хватило бы на всю жизнь.
— Соединись со мной, моя любовь, — произнес он прерывающимся голосом, прижавшись губами к ее волосам, — ты мое спасение и мои небеса, это все, что позволено нам в этом мире.
Обняв Анджелину, он снова вошел в нее. Грудь обоих тяжело вздымалась от учащенного дыхания. Наконец, их страсть была утолена. Разгоряченные, покрытые испариной, они оба ощутили вдруг окружающий их холод. Волны восторга, согревавшие их, схлынули.
Анджелина ощутила, что жесткие края ступенек врезаются ей в плечи, а сама она всем весом давит на Рольфа, в то время, как ее лодыжка застряла между резными балясинами перил. Холодный ночной ветер овевал ее плечи и бедра. Она задрожала.
Рольф, все еще державший ее в руках, издал странный стон — среднее между хмыканьем и глухим смешком, он тоже по-видимому приходил в себя, — осознавая, где они находятся и в каком виде. Рольф приподнялся, собрал одежду, положил на колени Анджелины и поднял ее на руки. Бережно прижимая свою ношу к груди, он взошел по ступеням на галерею.
Он уже ступил на настил, когда в окне спальной комнаты, дверь которой выходила на галерею появился огонек свечи. Дверь широко распахнулась и на пороге показалась приземистая фигура тети Берты, одетая в лиловый муслиновый халат, ее седые волосы были заплетены в перекинутую за спину косичку.
Увидев их, мадам де Бюи преградила им путь.
— Ну вот! — воскликнула она, поджав губы, при виде совершенно голой Анджелины, покоящейся на руках Рольфа. Обеспокоило ли ее то, что Рольф тоже был нагим, неизвестно: мадам де Бюи не подала вида. Однако в ее черных глазках светился триумф, как будто она чувствовала свое превосходство, стоя одетая перед ними — обнаженными.
— Я желаю вам доброго вечера, мадам, — вежливо сказал Рольф. Пожилая дама пропустила приветствие мимо ушей. Губы тети Берты растянулись в ухмылке, когда она поймала потемневший серо-зеленый взгляд Анджелины.
— Мне показалось, я слышала похотливые визги суки, у которой началась течка!
Рольф, как всегда царственный и язвительный, вне зависимости от того одет или раздет, — вскинул бровь.
— Без сомнения это был ваш собственный храп во сне!
Как и предполагал Рольф, его едкое замечание отвлекло внимание мадам де Бюи от племянницы на него самого. Она повернулась к Рольфу с лицом, перекошенным бешенством.
— Я требую, чтобы вы убрались отсюда!
— Требуй, сколько тебе влезет, и катись к черту, — произнес Рольф, не повышая голоса.
— Это невыносимо! Я не потерплю таких выходок в доме моей родной сестры!
— А кто мне помешает делать здесь все, что я захочу? Но, может быть, это у вас просто приступ ревности? Хотите я исправлю положение и пошлю за Мейром, или Леопольдом или даже за Освальдом?
То, что тетя Берта вспомнила людей, которые раздели ее в ту незабываемую ночь, когда мадам де Бюи была похищена, было ясно видно: она содрогнулась всем телом при упоминании телохранителей принца.
— Вы… вы не посмеете!
— Милая женщина, дорогая родственница моей Анджелины, заботившаяся о ней так преданно и верно, скажите мне, почему я не посмею это сделать?
Анджелине, слышавшей слова Рольфа, полные холодного презрения, было почти жаль тетю.
Мадам де Бюи бросила на него взгляд, выражавший смешанное чувство страха и злобы, шагнула назад в свою комнату и захлопнула дверь. Рольф двинулся дальше и, быстро достигнув комнаты Анджелины, отворил дверь плечом.
Положив Анджелину на узкую койку, он снова подошел к двери, чтобы закрыть ее. Потом он вернулся к кровати и снял матрас вместе с постельным бельем и лежащей Анджелиной на пол. Наконец он улегся рядом с ней и укрыл себя и ее одеялами, подоткнув их так, чтобы Анджелине не дуло в спину.
Положив щеку на плечо и прижавшись всем телом к нему, пронизанная его живым теплом, Анджелина согрелась и успокоилась. Она обняла его и уютно устроила голову в изгибе плеча Рольфа, ощущая сильное биение пульса его сонной артерии.
Время летело незаметно. Уже приближалось утро. Он повернулся слегка, его объятия разжались. Она ласково провела кончиками пальцев по твердой линии его подбородка, и потянулась к нему губами, как бы приглашая к новым ласкам — на что он не замедлил откликнуться.
И так — тихо перебрасываясь нежными словами, изобретая все новые ласки и приходя от них в неистовый восторг — они ублажали друг друга, предаваясь безрассудному наслаждению. Но усталость сделала свое дело, разомлевшие и пресыщенные, не разнимая объятий, они заснули, когда рассвет уже начал струиться в комнату сквозь окошко.
Когда Анджелина проснулась, день был в самом разгаре, и солнце ярко светило. Его лучи играли бликами и отсветами в драгоценных камнях высшей награды государства Рутении — ордене на небесно-голубой ленте, аккуратно перекинутой через подушку рядом с Анджелиной. Анджелина была одна.
Глава 19
Он взял ее за руку и повел в центр залы в столпотворение улыбающихся, болтающих, смеющихся пар. Раздались звуки Венского вальса, и принц, заключив Анджелину в объятия, закружил ее по зале. Он ничего не говорил на этот раз, но его объятия больше не были безличными, равнодушными. Рольф, как видно, перестал заботиться о том, какое это производит вспечатление на окружающих. Его лицо было сурово, все его внимание было приковано к одной Анджелине, Рольф больше никого не замечал вокруг. Анджелине казалось, что этим торжественным, полным скрытого значения танцем он молча прощался с ней.
Она покоилась в его сильных руках, покорно позволяя вести себя в танце по людной зале. Анджелина чувствовала себя уютно и защищенно в его объятиях, исполненных нежности и надежности. Каждой частичкой своего тела она ощущала его близость, зрелую крепость его мускулистого тела, таящего силу, которую он держал в узде. Сердце Анджелины громко стучало, и его удары отдавались у нее в ушах, все ее напряжение, трепещущее тело стремилось к нему, и в то же время Анджелину душили еле сдерживаемые слезы, готовые вот-вот брызнуть из глаз; к горлу подступал горький ком. Ей вдруг припомнился вечер их первой встречи, и то, как Рольф бесцеремонно и безжалостно преследовал ее тогда по комнате. Как отличалось его нынешнее сдержанное, нежное и предупредительное отношение к ней! Но Анджелина предпочла бы буйство их первых дней нынешнему поведению принца — при единственном условии, чтобы она могла навеки остаться с ним!
Она поняла, какую цель преследовал принц, добиваясь ее приезда сюда на бал. Он выполнял свой долг перед ней, на который намекал в доме Элен неделю назад. Это была своего рода попытка восстановить ее репутацию, загладить свою вину перед ней, исправить непреднамеренно нанесенный ей вред. Она по достоинству оценила его старания, хотя имела веские причины опасаться, что его усилия в этом плане бесполезны.
— Вам не надоел еще весь этот шум, скрип и топот? Я-то вынужден здесь оставаться до конца, выделывать козлиные антраша в соответствии со своим долгом и тонуть в отдающем горечью шампанском. Но вас я отошлю домой, когда вы только этого пожелаете.
Анджелина была очень утомлена и хорошо понимала, что ей лучше расстаться с ним сейчас, соблюдая внешние приличия и сохраняя гордый независимый вид, нежели оставаться все еще в этой толчее и следить за Рольфом горящими глазами, пока ее вынудят покинуть здание миссии.
— Да, — сказала она, наконец, тихим голосом, — с меня достаточно всего этого.
Домой ее сопровождал Мейер, тихо сидевший рядом с ней в карете, откинувшись на мягкие подушки сиденья. Сначала он не делал попыток завязать разговор. Но когда они миновали несколько кварталов, он повернулся к Анджелине и взглянул на ее профиль, четко вырисовавшийся на фоне окна, освещенного фонарем, висевшим на дверце кареты.
— Я хотел бы узнать, обдумали ли вы мое предложение, которое я сделал вам несколько недель назад? — спросил он тихим задумчивым голосом, доносившимся из затемненного угла кареты, где он сидел.
— А я уже думала, вы забыли о нем или скорее пожалели о своих словах, — отозвалась она.
— Как я мог? Просто я видел, что у вас были другие заботы и перед вами открылись другие возможности — после вашего бегства с молодым Делакруа.
— Я вас вовсе не обвиняю за вашу… медлительность в этом вопросе. Действительно, вам трудно предъявить претензии за то, что вы сомневались открыто спросить у меня ответа. Ведь я могла бы сказать, что обдумала ваше предложение, но не могу принять его, — и так как он молчал, Анджелина спросила: — Я не обидела вас? Уверяю, я не хотела этого. Я всегда буду благодарна вам за вашу заботу и попытку помочь мне в моем странном положении. Я только сожалею об одном, что не смогу убедить вас в правильности своего решения. Подумайте, ведь никто из нас не был бы счастлив, прими я ваше предложение. — Он потянулся к ней, как будто хотел дотронуться до нее, обнять ее, но карета в этот момент начала замедлять свой ход, пока наконец, не остановилась. Леопольд, сопровождавший карету верхом, поравнялся с окном, и Мейер отпрянул от Анджелины.
— Я в отчаянье от того, что ваше решение не в мою пользу. Как бы мне хотелось, чтобы события разворачивались по-иному, по-иному во многих отношениях.
— Если бы события разворачивались по-иному, мы сами были бы другими людьми, — отозвалась она.
— Вы правы, — произнес он натянуто и открыл дверцу кареты.
Никто не помог Анджелине снять пышный наряд: расстегнуть длинные перчатки, отцепить тяжелый шлейф, расстегнуть несколько дюжин маленьких жемчужных пуговичек на спине. Мадам де Бюи и ее сестра уже вернулись, потому что в зале горел свет. Правда, он моментально погас, как только Анджелина переступила порог дома. Тетя не хотела видеть ее.
Анджелина, как могла, извиваясь всем телом, старалась снять свое платье, пока, наконец, не справилась с этой задачей. Она повесила роскошный наряд в убогий шкаф своей комнаты. Надев поношенную ночную рубашку, она вынула шпильки из волос прически и распустила волосы. Затем, взяв расческу, она провела по густому волнистому потоку, чувствуя облегчение от того, что наконец избавилась от давящей, причинявшей ей боль тяжести волос, зачесанных в высокую прическу. Когда волосы упали сплошной сияющей волной ей на плечи и спину, она загасила свечу и легла на свою узкую кровать.
Анджелина думала, что не уснет. Ее утомление было не физического плана, и о причинах и свойствах его Анджелина не могла судить. Несколько мгновений она лежала, уставясь в темноту, а потом забылась дремой.
Внезапно она очнулась. Продолжая лежать все также тихо и неподвижно, она огляделась кругом. Был поздний час, ночь стояла непроглядно темная: ни звезд, ни луны не было видно на небе.
Что разбудило ее, Анджелина не могла бы сказать, но нервы ее были напряжены до предела, возвещая об опасности. Постепенно до ее сознания дошло, что она находится не одна. Ощущение было острым и отчетливым.
У нее перехватило дыхание, чувства обострились до предела, она прислушивалась к малейшему звуку.
Ее вдруг охватило непреодолимое желание вскочить с постели и броситься бежать. Ее мышцы оцепенели, скованные судорогой. Казалось, время застыло. Где-то запел петух. Ветерок играл в густых зарослях вьющегося винограда во внутреннем дворике и сухие стебли издавали шуршащие звуки, колыхаясь на кирпичной стене. Анджелина облизала пересохшие губы.
— Тетя Берта?
— Нет, это не шаркающая ногами старая карга и не ночной вор. Это всего лишь я.
— Рольф!
Его голос звучал где-то рядом, здесь в комнате.
— Не говори только, что ты не рада моему приходу.
— Зачем… зачем ты пришел сюда?
Звучавшая в его голосе подспудная насмешка беспокоила ее. Анджелина села на кровати, пружины которой заскрипели под ней и откинула волосы за спину.
— Затем же, зачем нищий подходит к придорожной часовне в несбыточной надежде, — за благословением.
— Ты мог хотя бы постучать!
— Чтобы мне дали от ворот поворот. Нет, риск был слишком велик.
По его голосу Анджелина поняла, что он подошел ближе, хотя она не слышала ни намека на звуки движения. Дрожь пробежала по всему ее телу, и Анджелина должна была признаться себе, что дрожит от радостного возбуждения.
Сознание того, что он так легко может вызвать у нее желание, запросто манипулировать ее эмоциями, то терзать ее душу, отсылая домой, а потом вдруг являться непрошенно в ее комнату, когда ему вздумается, — наполнило ее яростью.
— Я даю тебе от ворот поворот сейчас, ты понял? — сказала она твердым голосом. — Мне все равно, кто ты, ты не имеешь права устраивать такое.
— Но я преодолел так много препятствий — перелез решетку забора, прокрался по гнилым ступеням мимо логова дракона. Не могу же я, достигнув своей цели, уйти без всякого вознаграждения?
В своей безграничной наглости он просто смеялся над ней. Без сомнения Рольф был совершенно пьян и готов уничтожить, развеяв по ветру, все те хорошие чувства, которые он внушил сегодня Анджелине своим достойным поведением и внимательным отношением к ней. И ради чего? Ради пустой прихоти? Пьяной шалости? Или, может быть, какого-то безрассудного пари? Дело не в причинах; но тот факт, что он хочет использовать ее для своей минутной забавы, наполнил душу Анджелины гневом.
— Ты должен уйти, — сказала она ровным голосом.
— Ты не хочешь оказать мне нежный прием, милая Анджелина? Не хочешь встретить меня сладкими поцелуями? Однажды, всего лишь однажды ты ласкала меня по своей воле без принуждения и домогательств с моей стороны. Неужели я должен жить только призрачными мечтами и воспоминаниями?
Она почувствовала его теплую ладонь на своей руке и отпрянула.
— То, что ты пришел сюда, просто безумие. Уходи, и сделаем вид, что ты никогда не приходил.
— Уйти и оставить тебя спать здесь одну, окруженную непроглядной ночью, незащищенную и лишенную моей ласки? Я — мужчина, а не призрак, который может исчезнуть по команде. Желание горит во мне огнем, сжигает мою волю, оно привело меня сюда и требует совершить то, зачем я пришел.
Анджелина уловила в его голосе нарастающую жесткость и решительность и снова отпрянула, когда он попытался в темноте схватить ее. С кошачьей ловкостью и быстротой она соскочила с противоположного края кровати, который был придвинут почти к самой стене. Когда ее ноги коснулись пола, она присела за кроватью на корточки, слыша тихие шаги его обутых в сапоги ног, осторожно двигающихся по половику. Он инстинктивно кинулся к двери, чтобы отрезать ей путь за порог. Анджелина нырнула под койку, стоявшую на высоких ножках, пролезла под ней, чувствуя руками свалявшуюся пыль и, оказавшись у другого края кровати, встала на ноги.
Она стояла, напрягая все чувства, чтобы уловить малейший звук или дуновение воздуха, и зная, что он делает то же самое. Закрыв глаза, она снова широко открыла их, пытаясь разглядеть в кромешной тьме мерцание его белого мундира. Но у нее ничего не получилось. Анджелина закусила губу, чувствуя, как секунда сменяет секунду. Ей было мучительно трудно сдерживать так долго дыхание, рвущееся наружу от испытываемого ею бешенства, странного возбуждения и дрожи.
Он мог оставаться на месте и сторожить ее, как свою узницу, в комнате долгое время. Она находилась у него в руках. Если же она двинется с места, двинется с места и он. С предельной осторожностью она протянула руку и дотронулась до подушки, лежавшей на кровати. Зажав в горсти льняную наволочку, она подняла подушку, затем резко размахнувшись, швырнула ее в дальний от двери угол.
Половицы скрипнули, Рольф прыгнул туда, куда шлепнулась подушка, глухо ударившись о стену. Прежде чем она достигла пола, Анджелина метнулась к двери, схватившись за ручку.
— Фокус довольно старый, что называется с бородой, — проговорил Рольф, стоя вплотную к ней, в его голосе дрожала неприкрытая насмешка.
— Тогда попробуем вот это, — процедила она сквозь зубы, и сжав кулак, ударила им со всей силы в том направлении, откуда слышался этот насмешливый голос.
Он явно не ожидал такого с ее стороны, что было ясно по его изумленному восклицанию. Однако удар был неточен, костяшки ее пальцев лишь задели его рот. Но Рольф оцепенел на секунду, почувствовав за этим ударом нешуточную силу ее ярости. Воспользовавшись его заминкой, Анджелина рванула ручку двери и, выскочив за порог, вихрем понеслась по галерее.
Она слышала, как Рольф выругался и бросился вслед за нею. Когда она достигла ступенек, ей пришлось немного замедлить свой легкий бег — волосы развевались за ее спиной, подол длинной рубашки она подхватила руками, чтобы не запутаться в нем. Когда на ступенях оказался и Рольф, шаткая лестница затряслась от его могучих прыжков. Он настигал ее, Анджелина боялась оглянуться, нащупывая в темноте босой ногой стертые старые ступени. Если бы ей удалось сбежать во дворик, там было бы больше места, чтобы спрятаться.
Рука Рольфа схватила ее за плечо. Анджелина почувствовала, что падает вперед, теряя равновесие. Крик застыл у нее на устах, когда железная рука обхватила ее за талию, почти оторвав от земли. Теперь оба потеряли равновесие, пятки Рольфа соскользнули со ступеней, и он упал, держа Анджелину в объятиях, и скатился на несколько ступеней вниз, пока не зацепился за старые скрипучие перила. Анджелина лежала крепко прижатая к его груди, задыхаясь и чувствуя гулкие учащенные удары его сердца.
— С тобой все в порядке? — спросил он тихим озабоченным голосом, проводя рукой по ее телу.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, ни боли, ни судорог она не чувствовала.
— Вроде бы, да.
Его объятия разжались. Ей показалось, что он целует ее волосы.
— Ты действовала стремительно и рискованно; да, как видно, мои уроки не прошли даром.
— Но все равно я не смогла победить тебя.
— Кто знает, если это моя победа, то где радость от нее?
— Я не поранила тебя? — она не могла удержаться от этого вопроса.
— Этот шрам останется у меня на всю жизнь, — его руки перестали мягко ощупывать ее тело, он убедился, что Анджелина цела и невредима; теперь ладони Рольфа успокаивающе поглаживали и ласкали ее, продвигаясь от плавной линии бедер вверх к нежной округлости груди.
Она пошевелилась, отклонив голову назад, чтобы заглянуть ему в лицо, но кроме белого расплывчатого пятна, светящегося в темноте, ничего не увидела. Ее злость на него улетучилась без следа, оставив в душе смущение и недовольство собой. Она подняла руку и дотронулась до уголка его рта, чувствуя липкую кровь на пальцах.
— Если и будет шрам, то совсем маленький.
— Нет, душевная рана не заживет никогда, обида, нанесенная тобой растравляет душу больше, чем ненависть отца или безвременная бессмысленная гибель юного воина. И все же я предпочел бы вечно висеть на этой дыбе.
Конечно, не его вина, что в его жилах текла голубая королевская кровь и что между ними стояла непреодолимая стена долга и чести, которая становилась еще более прочной от взваленного им самим на свои плечи груза ответственности. Он всеми силами пытался взять ее под свою защиту и помочь ей там, где другой мужчина на его месте бросил бы ее, обрекая на страдания в одиночестве.
И если он явился к ней сегодня, не заботясь о последствиях, которые будет иметь его визит для ее репутации, то он не заботился и о последствиях для себя. Если же его сначала развлекла немного реакция Анджелины на вторжение в ее комнату, то веселое настроение очень быстро прошло, оставив по себе лишь след мучительной досады и неловкости.
— Хочешь я смягчу боль твоей раны? — спросила она.
— Как? Своими саднящими душу, горькими словами? Или градом новых обвинений и упреков?
— Нет, тем бальзамом, которого ты жаждешь — бальзамом любви и наслаждения.
У него перехватило дыхание. Рольф замер, не в силах пошевелиться. Наконец он произнес неестественным голосом, в котором слышалось принуждение.
— И чего мне это будет стоить?
— Того, что не поддается счету, весу и измерению.
— Дару слез? — он произносил слова мягко, испытующе.
Анджелина не замечала, что плачет.
— Говорят, что соль слез действует исцеляюще, — прошептала она.
— Твои слезы священны, — произнес он, дотронувшись кончиками пальцев до влаги, бегущей по щекам из ее глаз. А затем он коснулся влажными пальцами своего лба, сердца и плеч, осеняя себя благословляющим крестом. — Но если все это лишь символ прощанья и забвенья, я не приму твоего дара.
— Нет, нет, — возразила она, невольно расставляя ему ловушку, — ты будешь вечно жить в моих воспоминаниях, если другого нам не дано.
— Мы будем всегда вместе, клянусь тебе. Считай, что это — наша помолвка.
Он провел пальцами по нежной линии ее подбородка и припал губами к ее рту.
Вкус крови и слез, смешавшись на их языках, скрепил союз. Поцелуй становился все более страстным. Анджелина, вытянувшись, прижалась к нему своей трепещущей грудью и обхватила руками его стройную сильную шею. Из чувства облегчения рождалось постепенно чувство страсти. Оно жгло Анджелину изнутри с такой силой, что ей хотелось стать частью этого человека, а его сделать частью себя. Она погрузила ладони в золотой шелк его волос и тихий стон заклокотал у нее в горле.
Он не отнимал своих губ, его обжигающий поцелуй становился все глубже, проникновеннее, крепче. Руки Рольфа с такой силой вжимали ее тело в свое, как будто он этой сладкой болью хотел заглушить муку, тлеющую в глубине своей души. Совершенно забывшись в порыве их нарастающей страсти, они не помнили, где они находятся, и не заметили неудобства деревянных ступеней, на которых лежали. Поглощенные друг другом, они не хотели ничего знать о времени и пространстве, найдя забвение в безграничном восторге настоящего.
Рольф гладил ее узкую спину, прижимая ладонями ее мягкие бедра к низу своего живота. Его руки, приподняв подол ночной рубашки Анджелины, обнажили ее колени и начали подниматься выше, лаская прохладное нагое тело — все его выемки и соблазнительные округлости. Анджелина задохнулась от полноты своих чувственных ощущений, кровь закипела в ней. Она разжала руки, обхватившие его шею, и опустив их начала расстегивать пуговицы его мундира. Прижав руку к его груди, она медленно скользнула ладонью по рубашке принца вниз — к застежке на его брюках. Он немного отстранился от нее, чтобы снять через голову голубую ленту с поблескивающим на ней орденом, затем стащил свой мундир и подложил его под Анджелину на жесткие ступени. Быстрыми движениями он сбросил рубашку и брюки, потом, взяв обеими руками подол ее ночной рубашки, снял ее через голову Анджелины. Сразу же, как металл и магнит, они снова слились в одно целое.
Склоняв голову ей на грудь, Рольф провел теплым влажным языком по прохладной коже Анджелины, припав затем надолго к напряженным затвердевшим соскам. Анджелина пробежала кончиками пальцев по бокам Рольфа и дойдя до крепких мышц таза нырнула туда, где заканчивался треугольник жестких волос, начинавшийся на его груди, ощутив страстную мощь его мужской силы.
— Анджелина, — выдохнул он, — ангел милосердия, хозяйка моего сердца, дозволено ли мне будет войти в тебя или ты хочешь продолжить эту сладкую агонию до тех пор, пока, онемевший и ослепленный, я буду годен лишь на то, чтобы как нищий, просить подаяния у твоих ворот?
— Нет, нет, только не онемевший, потому что твой голос — половина тебя. А этой ночью ты нужен, мне весь, целиком.
Приподнявшись над ней и раздвинув ее бедра, он глубоко погрузился в нее. Анджелина задержала дыхание. Раскинув руки, она провела ими по груди принца и, обхватив его за узкую мускулистую талию, крепко обняла, как бы вжимая в себя.
Он шептал ее имя, касаясь губами ее век, снова и снова пробуя вкус ее губ. А затем, подчиняясь мощному ритму волнообразных движений, оба растворились в экстазе. Плотно прикрыв глаза, она ощущала, как в ней вибрирует наслаждение в такт его мощным толчкам. Она знала, какой восторг и удовольствие он сейчас испытывает, и трепетала, чувствуя от этого неизъяснимую радость. Она была с ним каждой клеточкой своего тела. Она отдалась ему вся, без остатка, приняв его, заключив в себя его пылкую пульсирующую страсть. Восторг ее был так ошеломляющ, что она, достигнув вершины наслаждения, громко закричала, чувствуя, что он еще крепче сжал ее в объятиях.
Крепко обнявшись, они, казалось, парили над землей. Почти теряя чувство реальности, они ощущали сладкую боль, которая, казалось, заполняла собой весь мир, не оставляя в нем места никому и ничему, кроме них двоих. Превратившись в волшебные богоподобные существа, они готовы были за несколько минут исчерпать ее будущее, заставляя его расточать прямо сейчас свои богатства, счастье и сладость, которых иным людям хватило бы на всю жизнь.
— Соединись со мной, моя любовь, — произнес он прерывающимся голосом, прижавшись губами к ее волосам, — ты мое спасение и мои небеса, это все, что позволено нам в этом мире.
Обняв Анджелину, он снова вошел в нее. Грудь обоих тяжело вздымалась от учащенного дыхания. Наконец, их страсть была утолена. Разгоряченные, покрытые испариной, они оба ощутили вдруг окружающий их холод. Волны восторга, согревавшие их, схлынули.
Анджелина ощутила, что жесткие края ступенек врезаются ей в плечи, а сама она всем весом давит на Рольфа, в то время, как ее лодыжка застряла между резными балясинами перил. Холодный ночной ветер овевал ее плечи и бедра. Она задрожала.
Рольф, все еще державший ее в руках, издал странный стон — среднее между хмыканьем и глухим смешком, он тоже по-видимому приходил в себя, — осознавая, где они находятся и в каком виде. Рольф приподнялся, собрал одежду, положил на колени Анджелины и поднял ее на руки. Бережно прижимая свою ношу к груди, он взошел по ступеням на галерею.
Он уже ступил на настил, когда в окне спальной комнаты, дверь которой выходила на галерею появился огонек свечи. Дверь широко распахнулась и на пороге показалась приземистая фигура тети Берты, одетая в лиловый муслиновый халат, ее седые волосы были заплетены в перекинутую за спину косичку.
Увидев их, мадам де Бюи преградила им путь.
— Ну вот! — воскликнула она, поджав губы, при виде совершенно голой Анджелины, покоящейся на руках Рольфа. Обеспокоило ли ее то, что Рольф тоже был нагим, неизвестно: мадам де Бюи не подала вида. Однако в ее черных глазках светился триумф, как будто она чувствовала свое превосходство, стоя одетая перед ними — обнаженными.
— Я желаю вам доброго вечера, мадам, — вежливо сказал Рольф. Пожилая дама пропустила приветствие мимо ушей. Губы тети Берты растянулись в ухмылке, когда она поймала потемневший серо-зеленый взгляд Анджелины.
— Мне показалось, я слышала похотливые визги суки, у которой началась течка!
Рольф, как всегда царственный и язвительный, вне зависимости от того одет или раздет, — вскинул бровь.
— Без сомнения это был ваш собственный храп во сне!
Как и предполагал Рольф, его едкое замечание отвлекло внимание мадам де Бюи от племянницы на него самого. Она повернулась к Рольфу с лицом, перекошенным бешенством.
— Я требую, чтобы вы убрались отсюда!
— Требуй, сколько тебе влезет, и катись к черту, — произнес Рольф, не повышая голоса.
— Это невыносимо! Я не потерплю таких выходок в доме моей родной сестры!
— А кто мне помешает делать здесь все, что я захочу? Но, может быть, это у вас просто приступ ревности? Хотите я исправлю положение и пошлю за Мейром, или Леопольдом или даже за Освальдом?
То, что тетя Берта вспомнила людей, которые раздели ее в ту незабываемую ночь, когда мадам де Бюи была похищена, было ясно видно: она содрогнулась всем телом при упоминании телохранителей принца.
— Вы… вы не посмеете!
— Милая женщина, дорогая родственница моей Анджелины, заботившаяся о ней так преданно и верно, скажите мне, почему я не посмею это сделать?
Анджелине, слышавшей слова Рольфа, полные холодного презрения, было почти жаль тетю.
Мадам де Бюи бросила на него взгляд, выражавший смешанное чувство страха и злобы, шагнула назад в свою комнату и захлопнула дверь. Рольф двинулся дальше и, быстро достигнув комнаты Анджелины, отворил дверь плечом.
Положив Анджелину на узкую койку, он снова подошел к двери, чтобы закрыть ее. Потом он вернулся к кровати и снял матрас вместе с постельным бельем и лежащей Анджелиной на пол. Наконец он улегся рядом с ней и укрыл себя и ее одеялами, подоткнув их так, чтобы Анджелине не дуло в спину.
Положив щеку на плечо и прижавшись всем телом к нему, пронизанная его живым теплом, Анджелина согрелась и успокоилась. Она обняла его и уютно устроила голову в изгибе плеча Рольфа, ощущая сильное биение пульса его сонной артерии.
Время летело незаметно. Уже приближалось утро. Он повернулся слегка, его объятия разжались. Она ласково провела кончиками пальцев по твердой линии его подбородка, и потянулась к нему губами, как бы приглашая к новым ласкам — на что он не замедлил откликнуться.
И так — тихо перебрасываясь нежными словами, изобретая все новые ласки и приходя от них в неистовый восторг — они ублажали друг друга, предаваясь безрассудному наслаждению. Но усталость сделала свое дело, разомлевшие и пресыщенные, не разнимая объятий, они заснули, когда рассвет уже начал струиться в комнату сквозь окошко.
Когда Анджелина проснулась, день был в самом разгаре, и солнце ярко светило. Его лучи играли бликами и отсветами в драгоценных камнях высшей награды государства Рутении — ордене на небесно-голубой ленте, аккуратно перекинутой через подушку рядом с Анджелиной. Анджелина была одна.
Глава 19
От кухни, стоявшей во дворе дома вдовы несло сыростью, плесенью, и крошащейся штукатуркой, осыпавшейся с кирпичных стен внутри помещения, из которого не выветривались застоявшиеся запахи пищи, вместе с кислым запахом помоев, смешанных с мыльной водой, оставшейся после мытья обеденной посуды. За ланчем Анджелине совсем не хотелось есть, ее подташнивало с утра, но теперь — в послеполуденную пору — ее аппетит разыгрался не на шутку.
Она подняла крышку кастрюли с тушеной рыбой, застывшей, покрытой пленкой жира. Содрогнувшись от отвращения, она прикрыла ее. С блюдом из угря Анджелина поступила подобным же образом. Хрустящая корочка хлеба показалась ей более приемлемой, тем более, что к ней нашелся пластик сыра и несколько вареных креветок. Прихватив все это с собой, Анджелина направилась к лестнице, ведущей на галерею.
Она подняла крышку кастрюли с тушеной рыбой, застывшей, покрытой пленкой жира. Содрогнувшись от отвращения, она прикрыла ее. С блюдом из угря Анджелина поступила подобным же образом. Хрустящая корочка хлеба показалась ей более приемлемой, тем более, что к ней нашелся пластик сыра и несколько вареных креветок. Прихватив все это с собой, Анджелина направилась к лестнице, ведущей на галерею.