Страница:
Делоном в роле Меркадера. Остальные 500 кассет – все наши. При этом я смотрю их весьма выборочно. Когда слегка поддам и просто тоскую по родному Питеру, то ставлю любую из бесчисленных серий Ментов,
Убойной силы или Бандитского Петербурга. А если нажрусь, и моя личная пьяная тоска перейдет, по мудрому замечанию Б. Гребенщикова, в философскую вселенскую грусть, боль за Россию и за всё человечество, то ставлю что-нибудь сталинское, военно-полевое, но обязательно снятое до 45-го года: "Небесный тихоход", "Два бойца",
"В шесть часов вечера после войны", "Воздушный извозчик", "Жди меня". Какие-то они необыкновенно чистые, эти фильмы, несмотря ни на что. А ведь я теперь-то всё про всё знаю. Абсолютно всё.
Представляю себе, что История повернулась бы чуть-чуть иначе, 22 июня Адольф не испортил бы песню, и помчались бы на запад бесчисленные орды самых быстрых в мире танков, закрыли бы небо тучи самых мощных штурмовиков. Послал бы в бой товарищ Сталин на матушку
Европу десятимиллионную, до зубов вооруженную лучшим в мире оружием
Красную армию, и чеканила бы она шаг до Атлантики, "чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя". А за ней пошли бы расти по всей Европе как грибы катынские леса, потянулись бы туда бесчисленные эшелоны классово-чуждых элементов, затрещали бы лучшие в мире расстрельные пулеметы. Я акрываю глаза и пытаюсь вообразить обожаемых героев моих любимых военных фильмов не объятыми живым, глубоким страданием среди сожженных русских городов и сел, а марширующими по Парижу, Мадриду, да Лиссабону. Всё человеческое как ветром бы из них выдуло, а носили бы они на лицах такое же выражение, как на статуЯх (не стАтуях – отвечаю!) что понатыканы на московской станции метро Бауманская.
СтАтуя – это в Летнем саду, а бронзовый пограничник с глазами щелками и рожей убийцы, так тот – статУй.
И фильмов наполненных такой пронзительной болью и искренностью никто бы уж не поставил. А поставили бы другие, где персонажами бы были ожившие статуЯ московского метрополитена: "Освобождение
Парижа", "Освобождение Рима", "Освобождение Мадрида" "Освобождение
Лиссабона", "Освобождение Лондона". Смотреть их было бы также отвратительно, как большинство того, что было снято о войне после войны, типа "Падение Берлина" или знаменитую Озеровскую эпопею, где нет ни грамма человеческой искренности, ни капли правды а во всех кадрах, от первого до последнего присутствует только крутого замеса ложь, спесь и чванство победителей.
Но поскольку, как известно, История сослагательного наклонения не имеет, то я смотрю "Жди меня". А когда Валентина Серова нежно поёт:
"Сколько б ни было в мире разлук, я привык в этот дом приходить", всегда рыдаю пьяными слезами. И долдоню, подобно последнему лимоновскому нацболу: "Какая у нас была великая эпоха!" Особенно я люблю "Небесный тихоход". Ведь это был первый фильм в моей жизни. Мы смотрели его с мамой весной 1944 года в Горьковском кинотеатре
"Художественный", что был на Свердловке, почти на углу с нашей
Грузинской улицей. Когда вошли в зал и сели, я еще не представлял, что такое кино, не знал, что меня ждет. Казалось, экран сейчас раздвинется, как занавес в кукольном театре, и я увижу некое представление. А увидел совершенно другой мир, вселенную, где люди сражались, любили и гибли. В небесном Тихоходе, правда, все мои любимые герои остались живы, и я был счастлив. Недели через две, например, на том же экране на моих глазах геройски погиб фотокор
Мишка, строча из пулеметной турели горящего самолета, так я страдал в полном смысле этого слова и рыдал от боли.
Боже, как ненавидел я всей своей детской душой этих тощих кривоногих фашистов, которые говорили: "О-о! Колоссально-о!" Сколь замирало сердце, когда майор Булочкин с журналисткой совершали вынужденную посадку на минное поле, как бурно радовалось, видя, что капитан Кайсаров благополучно вернулся из немецкого тыла. Я и сейчас, когда в сотый раз смотрю "Небесный Тихоход", ощущаю его каждой частицей души. Смотрю и словно впервые переживаю любовные перипетии старших лейтенантов Кутузовой и Тучи и в тысячный раз счастлив, когда слышу последнюю фразу генерала: "И все трое убежденные холостяки!" А как подпевает сердце: "Дождливым вечером, вечером, вечером…" Господи, как же мне в жизни повезло! Я в три года первым в моей жизни сразу увидел подлинное Творение, Великий
Фильм, а не телепузиков с нинзями.
Недавно, хорошо поддав, посмотрел его в очередной раз, еще принял и, вдруг, чувствую, что мне абсолютно необходимо немедленно поставить Соловьевский "Нежный возраст". Сначала не мог понять почему, а как поставил, то понял. Там же одна из героинь – бабка-летчица "Ночная ведьма" в исполнении Людмилы Савельевой. И весь фильм смотрелся у меня, как продолжение первого, поскольку я тут же узнал в этой бабке старшего лейтенанта Кутузову. Таким образом, оба фильма сами собой выстроились в пронзительную философскую притчу о великом героизме во имя великой идеи, об её гниении, развале, гибели. О бессмысленности светлых подвигов и о все размывающей реке времени…
Вряд ли бы мне понравился такой кинематографический выбор в 1978 году, не об этом в те времена мечталось. Однако жизнь внесла коррективы. То же самое могу сказать о путешествиях по земному шару.
Оказывается, ужасно выгодно эмигрировать. Тогда для тебя весь мир, в который будет рваться душа, скукожится до размеров России. Вот сейчас, хлебнув еще Абсолюта и поимев с него долю куража, пытаюсь представить себе такую красивую картину: Дела мои, скажем, вдруг, по щучьему веленью настолько поправились, что я заработал несколько лишних штук баксов, на которые мог бы куда-нибудь съездить. И весь мир передо мной открыт с моим канадским паспортом.
Могу поехать в Испанию, которую только самый ленивый русский, вроде меня, ещё не видал. Могу в Италию, где я не только никогда не был, но именно куда стремился почти всю свою сознательную жизнь до эмиграции. Настолько мечтал об Италии, что, помнится, путеводители наизусть выучивал, как самые волнующие поэмы, и до сих пор помню, кто, что, где, когда строил в этой прекрасной стране, и что при этом говорил. Помнить-то помню, но только, вдруг, в одночасье, все это стало мне не нужно, превратилось из всю жизнь собираемых золотых зерен в некое подобие сентиментального хлама, вроде советских ассигнаций или поздравительных открыток за над-над-надцатый год, что и выкинуть жалко и использовать некуда…
… Сейчас переключился на радиостанцию Москва 101. Та передаёт
"Любимый город может спать спокойно" в исполнении Марка Бернеса, и я весь ушел туда, в великую эпоху. Меня нет, я не здесь. Я сюда возвращаюсь только лишь потому, что тут осталась моя бутылка
Абсолюта, без которой я не могу долго там пребывать. Какое же это наслаждение, Александр Лазаревич, пить Абсолют в час ночи на чужбине с великими русскими песнями в наушниках! Сразу после Бернеса Николай
Расторгуев и Любе запели: А на рассвете вперед уходит рота солдат, уходит, чтоб победить и чтобы не умирать. Ты им там дай прикурить товарищ старший сержант. И я в России. Не важно, в какой эпохе.
Плевать, что они перемешались. Главное, что я там, Дома! У НАС!
Монреаль, 17 января 2001 года, 16-00 по Восточно-американскому времени
Уморился я вчера, Александр Лазаревич, да задремал в три часа утра прямо у клавиатуры с наушниками и любимыми русскими песнями. А
750 граммовый фуфырёк Абсолюта докушал весь. И сегодня утром страдал. Особенно с двенадцати до часа, когда смотрел по РТР
"Вести", а потом "Вести Москва". Главным образом мучителен был перерыв между ними, ибо показывали там рекламу пива Бочкарёв, а генеральский голос Булдакова убеждал меня, что "хорошего пива должно быть много". Сейчас же, как раз 16-00 и мой личный волк только что выскочил. Я принял наркомовские сто грамм, перечел еще раз твоё письмо, и вижу, что не ответил на один вопрос, который ты мне уже неоднократно задавал. Как к нам русским, то есть бывшим советским гражданам, относятся заграницей? Вопрос этот для меня тягостный, ибо должен сказать, что относятся к нам везде в соответствии со следующим правилом:чем лучше знают, тем хуже относятся.
Для начала хотел бы привести пример исторический из шестидесятых-семидесятых годов только что прошедшего века. В те времена совков в Алжире тусовалось просто несметное количество, посему знали нас там очень хорошо. И отношение алжирцев к нам было презрительно ироническое, чему наши люди способствовали, не покладая рук, ибо сплошь и рядом вели себя совершенно нелепо. Именно нелепо, а не "нагло" там, скажем, "нахально" или "грубо". Хотя наглости, нахальства и грубости тоже хватало, но превалировала именно нелепость. Даже сам внешний вид наших людей, особенно баб, часто был до ужаса нелеп. Ходили там наши толстозадые, толстопятые "гражданки" с высоченными прическами что звались в народе "вшивая беседка", и которые во всем мире уже лет двадцать никто не носил. Шастали, естественно, пешком и таскали с утра до вечера кошелки битком набитые дефицитными для Совка промтоварами, которые закупали в количествах совершенно немыслимых в этой стране. В Алжире же пешком ходящих европейцев кроме нас вообще больше не встречалось. Мало того, даже чуть вылезшие из нищеты алжирцы все, как один, ездили на машинах, не говоря уже о тех, кто в нищете не пребывал никогда. Да и братья по лагерю, включая румын и болгар, тоже были моторизованы.
Одни только наши топали по городу сбитыми стайками, оглядываясь по сторонам одновременно робко, злобно и подозрительно. При этом бабы зимой еще напяливали сверху жутчайшие самовязанные мохеровые береты, что могли смотреться лишь на огородных пугалах, и которые франко-алжирский народ на улице всегда провожал откровенно насмешливыми взглядами.
И еще учти, Александр Лазаревич, что тогда существовал Советский
Союз с его строжайшей системой отбора загранработников, со свирепыми инструктажами в райкомах и не менее свирепой системой слежки за поведением работающих за границей граждан. Увы, как мне ни неприятно признавать, но именно из-за этой системы контроля, именно благодаря тем самым райкомовским инструктажам, над которыми мы столь потешались на московско-петербургских кухнях, слушая известную балладу Высоцкого, среди загранработников почти не встречалось откровенных уголовников и вообще людей, которые вздумали бы "жить там сдуру, как у нас". Ибо за "жить, как у нас" вылететь можно было в два счета. Так что безобразное пьянство, драки и воровство в супермаркетах были тогда всё же явлениями довольно редкими.
А вот теперь представь себе, что за кордон попадают не отобранные райкомами единицы, а хлынули в совершенно свободном и бесконтрольном полёте бесчисленные толпы соотечественников, да еще из жутчайшей глубинки, которые через райкомовские инструктажи не проходили и им никто не внушал, что "жить, как у нас" заграницей не принято. Вот тут-то Шурик и началось "Окно в Париж". Наверняка видел ты этот великий фильм. Посмотри еще раз и сам представь, как должны относится их люди к нашим. Там все сказано с предельной полнотой, не добавить, не убавить. Только упаси Господь тебе подумать, что я ратую за прежнюю систему выпуска за границу. Конечно же, нет, да она, слава Богу, уже и немыслима. Я просто констатирую то, что реально происходит в мире с нашими людьми. Вот просто один из примеров из местной русской газеты (здесь их шесть штук издается).
Приехали сюда в прошлом году два наших специалиста, авиа сборщика из
Харькова. А весной оба устроились на самый крупный канадский аэрокосмический завод Бомбардье. Попали на сборку самолетов с прекрасными заработками и перспективами. Однако через несколько недель сперли на работе резиновую лодку, что входила в спасательные комплекты самолетов. И как-то летом, в жаркий викенд поехали они на одно из озер под Монреалем. Надули лодочку, да стали рыбку удить.
Как, вдруг, прямо над ними зависает вертолет. Эти мудилы не сообразили, что резиновая-то лодка не простая, а спасательный плот, и в нем – радиомаяк, который автоматически включается, когда плотик окажется в воде. В общем, скандал был такой, что даже по телевизору показывали. Выгнали их с треском, будут судить, а еще предстоит им заплатить огромные бабки за вылет спасательной бригады на вертолете.
И снова, конечно же, разговоры: русские, русские, русские. Хотя оба
– чистейшие хохлы. Хыкают и "шо" говорят, но, ведь, по-русски хыкают-то. Так что – люди наши, можно сказать "мы", через еще одно окно пролезшие, на сей раз в Монреаль…
… Помнится, в мае 76 года приехал я на две недели в Португалию с делегацией ВЦСПС. Почему-то был убежден, что и здесь отношение к нам будет полно той же презрительной иронии, с какой относились к советским специалистам в Алжире или к туристам во Франции. А там, при слове "русские" к нам толпы бросались, начинали обнимать и брататься. Я оказался в жутком душевном смущении, никак не мог понять, что же происходит. Почему в Португалии – такое исключение, отчего вдруг они нас так сильно залюбили?. И вдруг до меня дошло: ведь эти люди нас совершенно не знают!!! Они же только что жили в условиях авторитарного антикоммунистического режима и не имели с нами никаких контактов. Они же любят нас не такими, какие мы есть, а такими, как придумали, разумеется, с помощью своих доморощенных коммунистов. И тогда же еще подумал: ну это – не надолго. Дней десять тому назад смотрел я в Интернете по РТР жутко интересную передачу про наших гастарбайтеров в Португалии. И столько там за час было показано мерзостей, столько срама, что я очень хорошо себе представил, как должны сейчас относиться к "русским" в той самой стране, где когда-то носили нас на руках.
Особенно меня потрясло, как они там все друг друга наябывают.
Именно так, ибо термин "обманывают" слишком узок и пресен для описания подобных действий. Бедолаги приезжают в Португалию, продав всё, что можно продать, в надежде на хороший заработок. У них, обещая трудоустроить, наглым образом выманивают последние гроши, а потом линяют. И люди остаются ни с чем. Однако обратно не едут. А тележурналист интересуется у обманутых бедолаг, мол, почему не уезжаете домой, ведь обратный билет есть у каждого, без него и виз не дают. А бедолаги отвечают, мол, ждем приезда таких же лохов, как были мы сами, чтобы их тоже обуть.
Ну и, естественно, авторы репортажа привели полный набор правонарушений, которые наши люди совершают. Там присутствовало абсолютно всё, а кражи в магазинах, так вообще – мелочь. Вот и представь себе, как сегодня в Португалии относятся к тем, кто приезжают незваные, нарушают все мыслимые иммиграционные и прочие законы, ищут самую грязную и отвратительную работу, воруют, пьянствуют, дерутся, блядуют, бесконечно друг друга наябывают, а иногда даже и убивают. Так что герои "Окна в Париж" выглядели почти ангелами по сравнению с кукующими в Лиссабоне бедолагами из репортажа РТР.
… Перечитал вот всё это, сижу и думаю. Не во всем я прав. В том же Алжире немало встречалось среди наших специалистов настоящих подвижников, особенно врачей. Столько было таких, что сутками, без отдыха отдавали себя больным, и больные это очень даже ценили. Но не коллеги и не администрация больниц. Те, наоборот, часто считали подобных энтузиастов в некотором роде придурками и эксплуатировали их совершенно безбожно. Мол, раз он (она) такой безотказный идиот, то пусть и пашет. А мы сами отдохнем, да над ними посмеемся.
Впрочем, ничего другого от алжирцев и ожидать не приходилось, ибо им, столь униженным и презираемым французами в течении аж полутора веков, просто позарез было необходимо кого-то в свою очередь презирать. Западных европейцев не могли, те повода не давали.
Китайцев с северокорейцами не получалось. Эти были, как бы с другой планеты. Жили абсолютно замкнуто, за глухими заборами, ходили строем, все на одно лицо и совершенно одинаково одетые. А мы вроде бы похожи на них, и живем среди них. Но в то же время просто напрашиваемся на презрение.
Но я не потому не совсем прав, что алжирцы часто оказывались еще тем говном. Не до конца я прав потому, что наши люди, выглядевшие и ведущие себя, как полное дерьмо, вдруг иногда оказывались совсем не такими. Один случай особенно мне запомнился. Среди тех двадцати шести аэрофлотовских работников, с которыми я ездил в семьдесят пятом году по Франции, одна баба, Зойка, из ростовского аэропорта была особенно противна. Злобная, подозрительная, жадная, наглая жлобиха, ну, прям, блин, весь букет. Так я, как вспоминал, всегда плевался. Как вдруг лет аж через семь-восемь встречаю, при очередной работе с делегациями в гостинице Спутник своего бывшего ростовского старшого. Старшой же начинает мне рассказывать новости про дальнейшую жизнь бывших членов нашей туристской группы. И говорит со слезами: Зою-то помнишь? Нет больше нашей Зоечки. Похоронили мы её в прошлом году. Представляешь, перед взлетом загорелся на поле кукурузник АН-2 полный пассажиров с детьми. Одна она в тот момент у самолета оказалась, так три раза прямо в огонь ныряла, столько народу спасла, детей, женщин, а сама погибла.
Я варежку разинул, стою и молчу. Только и смог подумать: Прости меня, Зоя, прости. Потом другая мысль в голову пришла. Не мысль, вопрос: А ты сам, такой вроде бы не злобный, вроде не жадный, не подозрительный, не жлоб, ты бы в пекло за посторонними, чужими, не твоими детьми полез? Думал, думал и пришел к выводу, что один раз может быть. Особенно, в состоянии аффекта. Но во второй, а уж тем более, в третий, так уж точно бы не полез. Она же полезла. Вот и суди людей по толстым пяткам, да мохеровым беретам! А ведь уже многократно и на разных языках читал я к тому времени Библию. Но как-то мимо прошла заповедь не судить. Грешен я, Александр
Лазаревич, грешен.
Вот, наверное, и все, что смог написать в ответ на твой вопрос о том, как местные люди к нам относятся. Напоследок скажу, что как в
Алжире, так и здесь в Канаде больше всего не любят наших людей наши же люди. Просто терпеть не могут. Как там, так и здесь, если кто-то из русских описывает другому какое-либо место, то в качестве положительного качества всегда говорит: Знаешь, такое место классное, там почти совсем русских нет. Да что там говорить. У нас в доме из 18 квартир восемь заняты нашими людьми, и все друг с другом едва здороваются и никогда не разговаривают. Я всегда с жутчайшей завистью смотрю, как проходят в соседнем парке Мак Кензи веселые и шумные сборы разных землячеств: тайского, филиппинского, тамильского, шри-ланкийского… Даже вообразить себе невозможно такое же собрание "русских". И как это, интересно, представишь, если мы, по-русски говорящие, только для них все – "русские". А среди нас столько всяких национальных делений, у которых друг к другу масса веками накопившихся претензий! Да возьмем просто этнических русских.
Северные с огромной иронией относятся к южным, а южные весьма недолюбливают северных. И все дружно ненавидят Москву. А Москва всех остальных откровенно презирает.
Впрочем, что от нас ждать? Ведь мы не просто "русские", то бишь, потомки народов, населявших когда-то Россию. Мы то, что от них осталось, что не сгорело после прохождения братоубийственного горнила двадцатого века. Пепел в таких случаях остается, зола, шлак.
Вот это мы и есть – шлак, дети тех, кто остался в живых. Чтобы выжить, наши родители должны были в обязательном порядке не обладать хотя бы одним из трех несовместимых с жизнью качеств: ум, смелость и совесть. Если хотя бы одно из этих трех качеств в человеке не присутствовало, то он мог спастись, а со всеми тремя шансов уже не было. Так и произошел генетический отбор, в результате которого мы существуем. Только не надо меня упрекать, что я, мол, оскорбляю память поколения наших отцов. Если я не прав, бей фактами, не эмоциями. Докажешь, что заврался, я первый искренне буду рад, ибо уж больно обидно считать себя самого сыном не умных родителей. А как иначе умный человек мог с таким энтузиазмом всему этому служить?
Папаня же мой, будучи смелым и порядочным, служил всей душой советской власти, да свято верил в её правоту.
У меня такое ощущение, Александр Лазаревич, что русский народ
(вернее то, что от него осталось) вообще вымирает и вымрет окончательно, ибо процесс этот уже прошел некую "точку невозвращения", так что вспять повернут быть просто не может, и мы
"Третий Рим" перестанем существовать в точности так же, как два предыдущих. То есть погибнем именно, как Римская и Византийская империи, а не как, скажем, Австро-Вепнгерская! Все внешние, видимые признаки именно об этом и говорят. Мы полностью разобщены, не терпим друг друга. Наши мужики спиваются, наркота заполонила страну, молодежь сидит на игле, бабы блядуют, детей рожать не хотят, а если и рожают, то, как правило, только одного ребенка, что совершенно недостаточно для национального воспроизводства. Генералитет развращен, армия разлагается и страну защитить больше не в состоянии. Преступность торжествует. Власть, особенно на местах, с низу до верху коррумпирована и уже никогда не сможет противостоять бандитам, плюс жутчайшая экология и с каждым годом ухудшающийся генофонд. А самые лучшие, динамичные покидают Россию навсегда, обильно удобряя своими генами другие народы. (Естественно, я о тенденции, а не о себе и своей семье, Боже упаси!).
А главное, мы поголовно превратились в иванов родства не помнящих, без рода и племени. Мы не знаем и не хотим знать своих предков, не уважаем мертвых, не чтим наших мучеников. В Израиле, например, поименно установили всех жертв холокоста, весь мир их чтит и ненавидит само изображение свастики. Ни один порядочный человек в мире не наденет на себя эту мразь. Однако, тот же порядочный человек спокойно, никаких чувств не изведав, напялит майку с серпом и молотом, хотя под этим знаком в несколько раз больше народу было умервшлено, ибо серп и молот гораздо дольше свастики правили свою кровавую тризну. Да что далеко ходить? У меня самого есть такая майка, и я неоднократно в ней щеголял. При этом, ни я сам, ни никто другой не ощущал никакого дискомфорта от созерцания подобных
"сельхозинструментов". А попробовал бы кто-нибудь шляться по
Монреалю со свастикой! При всей их западной толерантности заплевали бы, что, впрочем, совершенно правильно. Я бы сам первый плюнул.
Отчего же такая несправедливость? Да оттого, что мы не только не заставили мир уважать наши десятки миллионов убитых и замученных, а сами же на них наплевали. В наших городах до сих пор на каждом углу никем не сбитые красуются эти символы смерти, включая здание
Государственной Думы. И никому дела до них нет, как нет дела ни до чего другого в прошлом, кроме цен водки в 2-87 и колбасы по два девяносто. А, ведь, за годы Горбачева и Ельцина всё, практически абсолютно всё рассказано было российскому народу о нашем национальном холокосте. И куда оно ушло? А в никуда. Скушали, выкакали и дальше поскакали, полученными знаниями вовсе не отягощенные. Смешно сейчас думать, с какой святой наивностью верили совсем недавно большевики и диссиденты в силу публичного слова. Тем и другим почему-то казалось, что стоит его произнести, опубликовать тот же "Архипелаг ГУЛАГ", рассказать народу всю жуткую о себе правду, как он тут же зарыдает, разорвет на груди рубаху, покается и переродится. Да как бы ни так!
Попробовал я недавно написать небольшое эссе о жертвах репрессий двадцатых и тридцатых годов, а то, что получилось, отправил по интернету двум приятелям: одному в Москву, другому в Питер. И оба в один голос заявили, что все это уже давным-давно никому не интересно, вчерашний, мол, день, все репрессиями сыты по горло. Мне же посоветовали побольше рассказывать им о жизни соотечественников за рубежом. Мол, это как раз то, что всех интересует. Представь себе подобную ситуацию в Израиле. Некто пытается писать о Холокосте, а ему говорят: Брось, мы этим по горло сыты, нам скучно. Не можешь такого представить? И я не могу. Потому как речь идет о народе, который сам себя уважает и вымирать не собирается. В отличие, увы, от нашего…
А, ведь, оба моих корреспондента – люди далеко не молодые, обоим под пятьдесят. Что же тогда говорить о тех, кто моложе. Им-то вообще советская власть будет представляться только по сталинским фильмам, и они будут искренне считать её райской. Так что теперь уже совершенно ясно, что никто ни в чем так и не покается, а сушеный
Ильич еще долго будет забавлять посетителей мавзолея. Мало того, я глубоко убежден, что в ближайшие годы снова вернут на место всех тех истуканов, что по запарке скинули в августе 91-го. С чем тебя,
Александр Лазаревич, и поздравляю. Ваша взяла, можешь гордиться. Я убежден, Шурик, что ты сам горячий противник ленинского захоронения.
В принципе, я тоже против, правда, по другому поводу. Полагаю, что после всего того, что тот сделал моей стране, после столько пролитой им крови, не имеет он права покоиться в земле, ибо нет и не будет ему покоя! Не заслужил его гражданин Ульянов. Но зачем в нищей стране тратить столько народных денег на поддержание сохранности мумии? Я бы предложил коммунистам, компромисс, как оставить Ильича в столь дорогом им районе Красной площади, но значительно удешевить его содержание. Нужно просто поместить мумию в сосуд со спиртом и выставить, скажем, в Историческом музее, совсем рядом с тем местом, где она ныне находится. И ты, Александр Лазаревич и твои коллеги коммунисты были бы удовлетворены да, полагаю, все правые силы не возражали бы. Хотя, "если бы директором был я", (помнишь такую рубрику в "Литературке"?) то выставил бы эту банку со спиртом в
Убойной силы или Бандитского Петербурга. А если нажрусь, и моя личная пьяная тоска перейдет, по мудрому замечанию Б. Гребенщикова, в философскую вселенскую грусть, боль за Россию и за всё человечество, то ставлю что-нибудь сталинское, военно-полевое, но обязательно снятое до 45-го года: "Небесный тихоход", "Два бойца",
"В шесть часов вечера после войны", "Воздушный извозчик", "Жди меня". Какие-то они необыкновенно чистые, эти фильмы, несмотря ни на что. А ведь я теперь-то всё про всё знаю. Абсолютно всё.
Представляю себе, что История повернулась бы чуть-чуть иначе, 22 июня Адольф не испортил бы песню, и помчались бы на запад бесчисленные орды самых быстрых в мире танков, закрыли бы небо тучи самых мощных штурмовиков. Послал бы в бой товарищ Сталин на матушку
Европу десятимиллионную, до зубов вооруженную лучшим в мире оружием
Красную армию, и чеканила бы она шаг до Атлантики, "чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя". А за ней пошли бы расти по всей Европе как грибы катынские леса, потянулись бы туда бесчисленные эшелоны классово-чуждых элементов, затрещали бы лучшие в мире расстрельные пулеметы. Я акрываю глаза и пытаюсь вообразить обожаемых героев моих любимых военных фильмов не объятыми живым, глубоким страданием среди сожженных русских городов и сел, а марширующими по Парижу, Мадриду, да Лиссабону. Всё человеческое как ветром бы из них выдуло, а носили бы они на лицах такое же выражение, как на статуЯх (не стАтуях – отвечаю!) что понатыканы на московской станции метро Бауманская.
СтАтуя – это в Летнем саду, а бронзовый пограничник с глазами щелками и рожей убийцы, так тот – статУй.
И фильмов наполненных такой пронзительной болью и искренностью никто бы уж не поставил. А поставили бы другие, где персонажами бы были ожившие статуЯ московского метрополитена: "Освобождение
Парижа", "Освобождение Рима", "Освобождение Мадрида" "Освобождение
Лиссабона", "Освобождение Лондона". Смотреть их было бы также отвратительно, как большинство того, что было снято о войне после войны, типа "Падение Берлина" или знаменитую Озеровскую эпопею, где нет ни грамма человеческой искренности, ни капли правды а во всех кадрах, от первого до последнего присутствует только крутого замеса ложь, спесь и чванство победителей.
Но поскольку, как известно, История сослагательного наклонения не имеет, то я смотрю "Жди меня". А когда Валентина Серова нежно поёт:
"Сколько б ни было в мире разлук, я привык в этот дом приходить", всегда рыдаю пьяными слезами. И долдоню, подобно последнему лимоновскому нацболу: "Какая у нас была великая эпоха!" Особенно я люблю "Небесный тихоход". Ведь это был первый фильм в моей жизни. Мы смотрели его с мамой весной 1944 года в Горьковском кинотеатре
"Художественный", что был на Свердловке, почти на углу с нашей
Грузинской улицей. Когда вошли в зал и сели, я еще не представлял, что такое кино, не знал, что меня ждет. Казалось, экран сейчас раздвинется, как занавес в кукольном театре, и я увижу некое представление. А увидел совершенно другой мир, вселенную, где люди сражались, любили и гибли. В небесном Тихоходе, правда, все мои любимые герои остались живы, и я был счастлив. Недели через две, например, на том же экране на моих глазах геройски погиб фотокор
Мишка, строча из пулеметной турели горящего самолета, так я страдал в полном смысле этого слова и рыдал от боли.
Боже, как ненавидел я всей своей детской душой этих тощих кривоногих фашистов, которые говорили: "О-о! Колоссально-о!" Сколь замирало сердце, когда майор Булочкин с журналисткой совершали вынужденную посадку на минное поле, как бурно радовалось, видя, что капитан Кайсаров благополучно вернулся из немецкого тыла. Я и сейчас, когда в сотый раз смотрю "Небесный Тихоход", ощущаю его каждой частицей души. Смотрю и словно впервые переживаю любовные перипетии старших лейтенантов Кутузовой и Тучи и в тысячный раз счастлив, когда слышу последнюю фразу генерала: "И все трое убежденные холостяки!" А как подпевает сердце: "Дождливым вечером, вечером, вечером…" Господи, как же мне в жизни повезло! Я в три года первым в моей жизни сразу увидел подлинное Творение, Великий
Фильм, а не телепузиков с нинзями.
Недавно, хорошо поддав, посмотрел его в очередной раз, еще принял и, вдруг, чувствую, что мне абсолютно необходимо немедленно поставить Соловьевский "Нежный возраст". Сначала не мог понять почему, а как поставил, то понял. Там же одна из героинь – бабка-летчица "Ночная ведьма" в исполнении Людмилы Савельевой. И весь фильм смотрелся у меня, как продолжение первого, поскольку я тут же узнал в этой бабке старшего лейтенанта Кутузову. Таким образом, оба фильма сами собой выстроились в пронзительную философскую притчу о великом героизме во имя великой идеи, об её гниении, развале, гибели. О бессмысленности светлых подвигов и о все размывающей реке времени…
Вряд ли бы мне понравился такой кинематографический выбор в 1978 году, не об этом в те времена мечталось. Однако жизнь внесла коррективы. То же самое могу сказать о путешествиях по земному шару.
Оказывается, ужасно выгодно эмигрировать. Тогда для тебя весь мир, в который будет рваться душа, скукожится до размеров России. Вот сейчас, хлебнув еще Абсолюта и поимев с него долю куража, пытаюсь представить себе такую красивую картину: Дела мои, скажем, вдруг, по щучьему веленью настолько поправились, что я заработал несколько лишних штук баксов, на которые мог бы куда-нибудь съездить. И весь мир передо мной открыт с моим канадским паспортом.
Могу поехать в Испанию, которую только самый ленивый русский, вроде меня, ещё не видал. Могу в Италию, где я не только никогда не был, но именно куда стремился почти всю свою сознательную жизнь до эмиграции. Настолько мечтал об Италии, что, помнится, путеводители наизусть выучивал, как самые волнующие поэмы, и до сих пор помню, кто, что, где, когда строил в этой прекрасной стране, и что при этом говорил. Помнить-то помню, но только, вдруг, в одночасье, все это стало мне не нужно, превратилось из всю жизнь собираемых золотых зерен в некое подобие сентиментального хлама, вроде советских ассигнаций или поздравительных открыток за над-над-надцатый год, что и выкинуть жалко и использовать некуда…
… Сейчас переключился на радиостанцию Москва 101. Та передаёт
"Любимый город может спать спокойно" в исполнении Марка Бернеса, и я весь ушел туда, в великую эпоху. Меня нет, я не здесь. Я сюда возвращаюсь только лишь потому, что тут осталась моя бутылка
Абсолюта, без которой я не могу долго там пребывать. Какое же это наслаждение, Александр Лазаревич, пить Абсолют в час ночи на чужбине с великими русскими песнями в наушниках! Сразу после Бернеса Николай
Расторгуев и Любе запели: А на рассвете вперед уходит рота солдат, уходит, чтоб победить и чтобы не умирать. Ты им там дай прикурить товарищ старший сержант. И я в России. Не важно, в какой эпохе.
Плевать, что они перемешались. Главное, что я там, Дома! У НАС!
Монреаль, 17 января 2001 года, 16-00 по Восточно-американскому времени
Уморился я вчера, Александр Лазаревич, да задремал в три часа утра прямо у клавиатуры с наушниками и любимыми русскими песнями. А
750 граммовый фуфырёк Абсолюта докушал весь. И сегодня утром страдал. Особенно с двенадцати до часа, когда смотрел по РТР
"Вести", а потом "Вести Москва". Главным образом мучителен был перерыв между ними, ибо показывали там рекламу пива Бочкарёв, а генеральский голос Булдакова убеждал меня, что "хорошего пива должно быть много". Сейчас же, как раз 16-00 и мой личный волк только что выскочил. Я принял наркомовские сто грамм, перечел еще раз твоё письмо, и вижу, что не ответил на один вопрос, который ты мне уже неоднократно задавал. Как к нам русским, то есть бывшим советским гражданам, относятся заграницей? Вопрос этот для меня тягостный, ибо должен сказать, что относятся к нам везде в соответствии со следующим правилом:чем лучше знают, тем хуже относятся.
Для начала хотел бы привести пример исторический из шестидесятых-семидесятых годов только что прошедшего века. В те времена совков в Алжире тусовалось просто несметное количество, посему знали нас там очень хорошо. И отношение алжирцев к нам было презрительно ироническое, чему наши люди способствовали, не покладая рук, ибо сплошь и рядом вели себя совершенно нелепо. Именно нелепо, а не "нагло" там, скажем, "нахально" или "грубо". Хотя наглости, нахальства и грубости тоже хватало, но превалировала именно нелепость. Даже сам внешний вид наших людей, особенно баб, часто был до ужаса нелеп. Ходили там наши толстозадые, толстопятые "гражданки" с высоченными прическами что звались в народе "вшивая беседка", и которые во всем мире уже лет двадцать никто не носил. Шастали, естественно, пешком и таскали с утра до вечера кошелки битком набитые дефицитными для Совка промтоварами, которые закупали в количествах совершенно немыслимых в этой стране. В Алжире же пешком ходящих европейцев кроме нас вообще больше не встречалось. Мало того, даже чуть вылезшие из нищеты алжирцы все, как один, ездили на машинах, не говоря уже о тех, кто в нищете не пребывал никогда. Да и братья по лагерю, включая румын и болгар, тоже были моторизованы.
Одни только наши топали по городу сбитыми стайками, оглядываясь по сторонам одновременно робко, злобно и подозрительно. При этом бабы зимой еще напяливали сверху жутчайшие самовязанные мохеровые береты, что могли смотреться лишь на огородных пугалах, и которые франко-алжирский народ на улице всегда провожал откровенно насмешливыми взглядами.
И еще учти, Александр Лазаревич, что тогда существовал Советский
Союз с его строжайшей системой отбора загранработников, со свирепыми инструктажами в райкомах и не менее свирепой системой слежки за поведением работающих за границей граждан. Увы, как мне ни неприятно признавать, но именно из-за этой системы контроля, именно благодаря тем самым райкомовским инструктажам, над которыми мы столь потешались на московско-петербургских кухнях, слушая известную балладу Высоцкого, среди загранработников почти не встречалось откровенных уголовников и вообще людей, которые вздумали бы "жить там сдуру, как у нас". Ибо за "жить, как у нас" вылететь можно было в два счета. Так что безобразное пьянство, драки и воровство в супермаркетах были тогда всё же явлениями довольно редкими.
А вот теперь представь себе, что за кордон попадают не отобранные райкомами единицы, а хлынули в совершенно свободном и бесконтрольном полёте бесчисленные толпы соотечественников, да еще из жутчайшей глубинки, которые через райкомовские инструктажи не проходили и им никто не внушал, что "жить, как у нас" заграницей не принято. Вот тут-то Шурик и началось "Окно в Париж". Наверняка видел ты этот великий фильм. Посмотри еще раз и сам представь, как должны относится их люди к нашим. Там все сказано с предельной полнотой, не добавить, не убавить. Только упаси Господь тебе подумать, что я ратую за прежнюю систему выпуска за границу. Конечно же, нет, да она, слава Богу, уже и немыслима. Я просто констатирую то, что реально происходит в мире с нашими людьми. Вот просто один из примеров из местной русской газеты (здесь их шесть штук издается).
Приехали сюда в прошлом году два наших специалиста, авиа сборщика из
Харькова. А весной оба устроились на самый крупный канадский аэрокосмический завод Бомбардье. Попали на сборку самолетов с прекрасными заработками и перспективами. Однако через несколько недель сперли на работе резиновую лодку, что входила в спасательные комплекты самолетов. И как-то летом, в жаркий викенд поехали они на одно из озер под Монреалем. Надули лодочку, да стали рыбку удить.
Как, вдруг, прямо над ними зависает вертолет. Эти мудилы не сообразили, что резиновая-то лодка не простая, а спасательный плот, и в нем – радиомаяк, который автоматически включается, когда плотик окажется в воде. В общем, скандал был такой, что даже по телевизору показывали. Выгнали их с треском, будут судить, а еще предстоит им заплатить огромные бабки за вылет спасательной бригады на вертолете.
И снова, конечно же, разговоры: русские, русские, русские. Хотя оба
– чистейшие хохлы. Хыкают и "шо" говорят, но, ведь, по-русски хыкают-то. Так что – люди наши, можно сказать "мы", через еще одно окно пролезшие, на сей раз в Монреаль…
… Помнится, в мае 76 года приехал я на две недели в Португалию с делегацией ВЦСПС. Почему-то был убежден, что и здесь отношение к нам будет полно той же презрительной иронии, с какой относились к советским специалистам в Алжире или к туристам во Франции. А там, при слове "русские" к нам толпы бросались, начинали обнимать и брататься. Я оказался в жутком душевном смущении, никак не мог понять, что же происходит. Почему в Португалии – такое исключение, отчего вдруг они нас так сильно залюбили?. И вдруг до меня дошло: ведь эти люди нас совершенно не знают!!! Они же только что жили в условиях авторитарного антикоммунистического режима и не имели с нами никаких контактов. Они же любят нас не такими, какие мы есть, а такими, как придумали, разумеется, с помощью своих доморощенных коммунистов. И тогда же еще подумал: ну это – не надолго. Дней десять тому назад смотрел я в Интернете по РТР жутко интересную передачу про наших гастарбайтеров в Португалии. И столько там за час было показано мерзостей, столько срама, что я очень хорошо себе представил, как должны сейчас относиться к "русским" в той самой стране, где когда-то носили нас на руках.
Особенно меня потрясло, как они там все друг друга наябывают.
Именно так, ибо термин "обманывают" слишком узок и пресен для описания подобных действий. Бедолаги приезжают в Португалию, продав всё, что можно продать, в надежде на хороший заработок. У них, обещая трудоустроить, наглым образом выманивают последние гроши, а потом линяют. И люди остаются ни с чем. Однако обратно не едут. А тележурналист интересуется у обманутых бедолаг, мол, почему не уезжаете домой, ведь обратный билет есть у каждого, без него и виз не дают. А бедолаги отвечают, мол, ждем приезда таких же лохов, как были мы сами, чтобы их тоже обуть.
Ну и, естественно, авторы репортажа привели полный набор правонарушений, которые наши люди совершают. Там присутствовало абсолютно всё, а кражи в магазинах, так вообще – мелочь. Вот и представь себе, как сегодня в Португалии относятся к тем, кто приезжают незваные, нарушают все мыслимые иммиграционные и прочие законы, ищут самую грязную и отвратительную работу, воруют, пьянствуют, дерутся, блядуют, бесконечно друг друга наябывают, а иногда даже и убивают. Так что герои "Окна в Париж" выглядели почти ангелами по сравнению с кукующими в Лиссабоне бедолагами из репортажа РТР.
… Перечитал вот всё это, сижу и думаю. Не во всем я прав. В том же Алжире немало встречалось среди наших специалистов настоящих подвижников, особенно врачей. Столько было таких, что сутками, без отдыха отдавали себя больным, и больные это очень даже ценили. Но не коллеги и не администрация больниц. Те, наоборот, часто считали подобных энтузиастов в некотором роде придурками и эксплуатировали их совершенно безбожно. Мол, раз он (она) такой безотказный идиот, то пусть и пашет. А мы сами отдохнем, да над ними посмеемся.
Впрочем, ничего другого от алжирцев и ожидать не приходилось, ибо им, столь униженным и презираемым французами в течении аж полутора веков, просто позарез было необходимо кого-то в свою очередь презирать. Западных европейцев не могли, те повода не давали.
Китайцев с северокорейцами не получалось. Эти были, как бы с другой планеты. Жили абсолютно замкнуто, за глухими заборами, ходили строем, все на одно лицо и совершенно одинаково одетые. А мы вроде бы похожи на них, и живем среди них. Но в то же время просто напрашиваемся на презрение.
Но я не потому не совсем прав, что алжирцы часто оказывались еще тем говном. Не до конца я прав потому, что наши люди, выглядевшие и ведущие себя, как полное дерьмо, вдруг иногда оказывались совсем не такими. Один случай особенно мне запомнился. Среди тех двадцати шести аэрофлотовских работников, с которыми я ездил в семьдесят пятом году по Франции, одна баба, Зойка, из ростовского аэропорта была особенно противна. Злобная, подозрительная, жадная, наглая жлобиха, ну, прям, блин, весь букет. Так я, как вспоминал, всегда плевался. Как вдруг лет аж через семь-восемь встречаю, при очередной работе с делегациями в гостинице Спутник своего бывшего ростовского старшого. Старшой же начинает мне рассказывать новости про дальнейшую жизнь бывших членов нашей туристской группы. И говорит со слезами: Зою-то помнишь? Нет больше нашей Зоечки. Похоронили мы её в прошлом году. Представляешь, перед взлетом загорелся на поле кукурузник АН-2 полный пассажиров с детьми. Одна она в тот момент у самолета оказалась, так три раза прямо в огонь ныряла, столько народу спасла, детей, женщин, а сама погибла.
Я варежку разинул, стою и молчу. Только и смог подумать: Прости меня, Зоя, прости. Потом другая мысль в голову пришла. Не мысль, вопрос: А ты сам, такой вроде бы не злобный, вроде не жадный, не подозрительный, не жлоб, ты бы в пекло за посторонними, чужими, не твоими детьми полез? Думал, думал и пришел к выводу, что один раз может быть. Особенно, в состоянии аффекта. Но во второй, а уж тем более, в третий, так уж точно бы не полез. Она же полезла. Вот и суди людей по толстым пяткам, да мохеровым беретам! А ведь уже многократно и на разных языках читал я к тому времени Библию. Но как-то мимо прошла заповедь не судить. Грешен я, Александр
Лазаревич, грешен.
Вот, наверное, и все, что смог написать в ответ на твой вопрос о том, как местные люди к нам относятся. Напоследок скажу, что как в
Алжире, так и здесь в Канаде больше всего не любят наших людей наши же люди. Просто терпеть не могут. Как там, так и здесь, если кто-то из русских описывает другому какое-либо место, то в качестве положительного качества всегда говорит: Знаешь, такое место классное, там почти совсем русских нет. Да что там говорить. У нас в доме из 18 квартир восемь заняты нашими людьми, и все друг с другом едва здороваются и никогда не разговаривают. Я всегда с жутчайшей завистью смотрю, как проходят в соседнем парке Мак Кензи веселые и шумные сборы разных землячеств: тайского, филиппинского, тамильского, шри-ланкийского… Даже вообразить себе невозможно такое же собрание "русских". И как это, интересно, представишь, если мы, по-русски говорящие, только для них все – "русские". А среди нас столько всяких национальных делений, у которых друг к другу масса веками накопившихся претензий! Да возьмем просто этнических русских.
Северные с огромной иронией относятся к южным, а южные весьма недолюбливают северных. И все дружно ненавидят Москву. А Москва всех остальных откровенно презирает.
Впрочем, что от нас ждать? Ведь мы не просто "русские", то бишь, потомки народов, населявших когда-то Россию. Мы то, что от них осталось, что не сгорело после прохождения братоубийственного горнила двадцатого века. Пепел в таких случаях остается, зола, шлак.
Вот это мы и есть – шлак, дети тех, кто остался в живых. Чтобы выжить, наши родители должны были в обязательном порядке не обладать хотя бы одним из трех несовместимых с жизнью качеств: ум, смелость и совесть. Если хотя бы одно из этих трех качеств в человеке не присутствовало, то он мог спастись, а со всеми тремя шансов уже не было. Так и произошел генетический отбор, в результате которого мы существуем. Только не надо меня упрекать, что я, мол, оскорбляю память поколения наших отцов. Если я не прав, бей фактами, не эмоциями. Докажешь, что заврался, я первый искренне буду рад, ибо уж больно обидно считать себя самого сыном не умных родителей. А как иначе умный человек мог с таким энтузиазмом всему этому служить?
Папаня же мой, будучи смелым и порядочным, служил всей душой советской власти, да свято верил в её правоту.
У меня такое ощущение, Александр Лазаревич, что русский народ
(вернее то, что от него осталось) вообще вымирает и вымрет окончательно, ибо процесс этот уже прошел некую "точку невозвращения", так что вспять повернут быть просто не может, и мы
"Третий Рим" перестанем существовать в точности так же, как два предыдущих. То есть погибнем именно, как Римская и Византийская империи, а не как, скажем, Австро-Вепнгерская! Все внешние, видимые признаки именно об этом и говорят. Мы полностью разобщены, не терпим друг друга. Наши мужики спиваются, наркота заполонила страну, молодежь сидит на игле, бабы блядуют, детей рожать не хотят, а если и рожают, то, как правило, только одного ребенка, что совершенно недостаточно для национального воспроизводства. Генералитет развращен, армия разлагается и страну защитить больше не в состоянии. Преступность торжествует. Власть, особенно на местах, с низу до верху коррумпирована и уже никогда не сможет противостоять бандитам, плюс жутчайшая экология и с каждым годом ухудшающийся генофонд. А самые лучшие, динамичные покидают Россию навсегда, обильно удобряя своими генами другие народы. (Естественно, я о тенденции, а не о себе и своей семье, Боже упаси!).
А главное, мы поголовно превратились в иванов родства не помнящих, без рода и племени. Мы не знаем и не хотим знать своих предков, не уважаем мертвых, не чтим наших мучеников. В Израиле, например, поименно установили всех жертв холокоста, весь мир их чтит и ненавидит само изображение свастики. Ни один порядочный человек в мире не наденет на себя эту мразь. Однако, тот же порядочный человек спокойно, никаких чувств не изведав, напялит майку с серпом и молотом, хотя под этим знаком в несколько раз больше народу было умервшлено, ибо серп и молот гораздо дольше свастики правили свою кровавую тризну. Да что далеко ходить? У меня самого есть такая майка, и я неоднократно в ней щеголял. При этом, ни я сам, ни никто другой не ощущал никакого дискомфорта от созерцания подобных
"сельхозинструментов". А попробовал бы кто-нибудь шляться по
Монреалю со свастикой! При всей их западной толерантности заплевали бы, что, впрочем, совершенно правильно. Я бы сам первый плюнул.
Отчего же такая несправедливость? Да оттого, что мы не только не заставили мир уважать наши десятки миллионов убитых и замученных, а сами же на них наплевали. В наших городах до сих пор на каждом углу никем не сбитые красуются эти символы смерти, включая здание
Государственной Думы. И никому дела до них нет, как нет дела ни до чего другого в прошлом, кроме цен водки в 2-87 и колбасы по два девяносто. А, ведь, за годы Горбачева и Ельцина всё, практически абсолютно всё рассказано было российскому народу о нашем национальном холокосте. И куда оно ушло? А в никуда. Скушали, выкакали и дальше поскакали, полученными знаниями вовсе не отягощенные. Смешно сейчас думать, с какой святой наивностью верили совсем недавно большевики и диссиденты в силу публичного слова. Тем и другим почему-то казалось, что стоит его произнести, опубликовать тот же "Архипелаг ГУЛАГ", рассказать народу всю жуткую о себе правду, как он тут же зарыдает, разорвет на груди рубаху, покается и переродится. Да как бы ни так!
Попробовал я недавно написать небольшое эссе о жертвах репрессий двадцатых и тридцатых годов, а то, что получилось, отправил по интернету двум приятелям: одному в Москву, другому в Питер. И оба в один голос заявили, что все это уже давным-давно никому не интересно, вчерашний, мол, день, все репрессиями сыты по горло. Мне же посоветовали побольше рассказывать им о жизни соотечественников за рубежом. Мол, это как раз то, что всех интересует. Представь себе подобную ситуацию в Израиле. Некто пытается писать о Холокосте, а ему говорят: Брось, мы этим по горло сыты, нам скучно. Не можешь такого представить? И я не могу. Потому как речь идет о народе, который сам себя уважает и вымирать не собирается. В отличие, увы, от нашего…
А, ведь, оба моих корреспондента – люди далеко не молодые, обоим под пятьдесят. Что же тогда говорить о тех, кто моложе. Им-то вообще советская власть будет представляться только по сталинским фильмам, и они будут искренне считать её райской. Так что теперь уже совершенно ясно, что никто ни в чем так и не покается, а сушеный
Ильич еще долго будет забавлять посетителей мавзолея. Мало того, я глубоко убежден, что в ближайшие годы снова вернут на место всех тех истуканов, что по запарке скинули в августе 91-го. С чем тебя,
Александр Лазаревич, и поздравляю. Ваша взяла, можешь гордиться. Я убежден, Шурик, что ты сам горячий противник ленинского захоронения.
В принципе, я тоже против, правда, по другому поводу. Полагаю, что после всего того, что тот сделал моей стране, после столько пролитой им крови, не имеет он права покоиться в земле, ибо нет и не будет ему покоя! Не заслужил его гражданин Ульянов. Но зачем в нищей стране тратить столько народных денег на поддержание сохранности мумии? Я бы предложил коммунистам, компромисс, как оставить Ильича в столь дорогом им районе Красной площади, но значительно удешевить его содержание. Нужно просто поместить мумию в сосуд со спиртом и выставить, скажем, в Историческом музее, совсем рядом с тем местом, где она ныне находится. И ты, Александр Лазаревич и твои коллеги коммунисты были бы удовлетворены да, полагаю, все правые силы не возражали бы. Хотя, "если бы директором был я", (помнишь такую рубрику в "Литературке"?) то выставил бы эту банку со спиртом в