Бояндин Константин Юрьевич. Ступени из пепла

   Человек бесшумно, словно переломившись, упал на колени. Коснулся пола поочередно каждой щекой и замер, простирая руки перед собой, ладонями вверх.
   Майтенаринн замерла. Жест означал, что человек просит о последнем слове. О таком, после которого все равно, что с ним сделают. Последняя милость.
   Девушка не сразу осознала, что делает. Поставила канделябр у ног и, сделав шаг вперед, велела сухим голосом:
   — Поднимайся и говори.
   — Слушаюсь, — отозвался нежданный гость. Медленно поднялся с колен и замер, прикрывая лицо ладонями, сложенными лодочкой.
   Майтенаринн побледнела.
   Дядя Хельт.

— — —

   Следующие несколько реплик были столь же ритуальны.
   — Прошу соизволения взглянуть на край одеяния вашего, Светлая.
   — Встань и говори со мной, как равный.
   — Не смею подняться с колен, повелительница.
   — Встань и говори, и ничто не повредит тебе.
   Он отнял ладони от лица, все еще склоняясь. А я была настолько потрясена происходящим, что никак не могла поверить в то, что вижу, слышу и говорю.
   — Дядя Хельт?
   — Да, Светлая, — он наконец-то взглянул мне в глаза. Только глаза оставались теми же. Прочее… одежда под стать ночному вору — такую в магазине не купишь, у портного не закажешь: сливается с окружением, маскирует владельца. Исчез неизменный запах вина в дыхании, речь стала безукоризненной, стильной.
   — Я пришел попрощаться, — он вновь опустил взгляд. — И вернуть то, что должен.
   Я уселась на край постели; дядя немедленно опустился на колено. Да что же это!
   — Прошу сесть в кресло, — проговорила я настолько ровно, насколько можно.
   Он повиновался. Неудобно разговаривать с человеком, от которого тебя отделяет не менее десяти шагов, но я, признаться, стала побаиваться.
   Я молчала, глядя в его сторону. И терпение мое было вознаграждено.

— — —

   — Ты сможешь уплыть, куда захочешь, — произнес он, не поднимая головы.
   — Я помогу тебе, Светлая, — выговорила Майтенаринн одними губами. Дядя кивнул.
   — Помнишь шторм пятого Вассео? — голос его оставался бесстрастным.
   Майтенаринн встала. О чем он? О каком… И память словно взорвалась — рухнула, как перегруженная плотина. Образы, яркие и живые. Много образов. Девушка сглотнула, стараясь держаться на ногах.
   — Я так тогда испугалась, — голос стал не ее; звучал теперь, словно бы с той стороны планеты.
   — Ты сделала мне подарок, — подтвердил дядя.
   — Да, — новый шквал воспоминаний. В голове звенело, но ясность и острота чувств, последовавшие после приема таблеток, сохранялись.
   — Прошу, Светлая, — дядя протянул ладони вперед, — забери его.
   Майтенаринн медленно подняла голову. На ладонях его лежали три камушка. Те, которые можно подобрать на морском берегу. Камушки, которыми забавляется Владычица Морей, придает им формы, позволяющие избранным судить о прошлом и будущем.
   Медленно подошла на расстояние вытянутой руки. Подняла в замешательстве взгляд. «Забери его». Их же три! Который? Замерла, вглядываясь…
   Три почти неотличимых камушка, каждый походил на морского конька.
   Крайний слева был с отломанным кончиком хвостика. Девушка моргнула несколько раз. Морской конек… оберег от смерча, шторма, обитателей пучины. Она протянула ставшую ужасно тяжелой руку и подняла крайний слева камушек.

— — —

   — Пароль, — глухо произнес дядя, не поднимая головы.
   — Ч-что? — я взглянула ему в глаза. В правой руке его появился… пистолет. Зрачок ствола смотрел мне в лицо.
   Мне стало страшно.
   — Пароль, — повторил он. Взгляд его оказался ледяным. Что-то звонко щелкнуло. Дядя Хельт всего лишь развел локти в стороны и… Что там у него, под курткой?
   Я ощутила, что призрак, тот самый, стоит сейчас за спиной. Из круговерти памяти постепенно проступили горящие кровью буквы.
   — Ma es matafann ka, — проговорила я бессмысленно звучащие слова. Нараспев, со странными интонациями. Что это за язык?
   — Es foar tan es mare, — отозвался дядя и улыбнулся. Лоб его мгновенно покрылся капельками пота. — Пожалуйста, Май, с этого момента делай только то, что я скажу. Ради жизни нас обоих.
   Он разжал пальцы, и пистолет упал на ковер.

— — —

   «Май!»
   Я готова была броситься ему на шею, как тогда, в автобусе. Зачем он играл этот дикий спектакль?
   Но только кивнула. Дядя был испуган. Но боялся не за себя, я читала это в глазах. И… в запахе. О, как меня выучили разбираться в запахах…
   — Оставайся на месте, — продолжал он. — У нас мало времени. Что бы ты ни делала, не пытайся отойти от меня. Выполняй все в точности так, как я говорю.
   Я вновь кивнула.
   — Спрячь талисман.
   Я медленно опустила конька в кармашек ночного платья.
   — Сними перчатки. Брось их на кровать. Вот так дела! Когда я успела надеть их? Сделала.
   — Подойди ко мне на шаг. Мне нельзя шевелиться. Старайся не толкнуть меня, девочка.
   Сделала.
   — Расстегни куртку. Снизу вверх.
   Если бы мне сказали утром, что будет происходить у меня в спальне ночью…
   Под курткой обнаружился толстый черный пояс. Что-то странное… запах пластика, кожзаменителя. Что-то попискивает, словно полицейская рация.
   — Справа на поясе висит телефон. Осторожно сними. Мне нельзя шевелиться.
   Я потянулась к поясу.
   — Справа, Май, не слева.
   Я поджала губы. Вот так всегда, стоит разволноваться…
   — Не торопись, прошу тебя. Аккуратно.
   Вот это да! Такие телефоны я только в выпусках рекламы видела. Видеосвязь, полная объемная развертка, управление голосом и М-датчиками… Мне не дали вспомнить все перечисленные в проспекте возможности.
   Как он открывается? А, вот так.
   — Набери: Яттан сто пять. Последнее цифрами. «Абонент ожидает», сообщил телефон повисшими в воздухе перед ним зелеными светящимися буквами.
   — Абонент ожидает, — повторила я.
   — Не нажимай кнопку вызова. Загляни мне за спину. Не толкни. На поясе должны мигать огоньки.
   Да, действительно. Красный, два раза синий, красный и зеленый. Пауза. Все то же. Пауза. Те же огоньки.
   — Запомнила?
   — Да.
   — Нажми кнопку вызова. Если отзовутся, назови наш с тобой пароль и то, какие огоньки видишь.
   Сигнал. Еще один. Дядя закрыл глаза. Третий сигнал. На восьмом с той стороны взяли трубку. Ни «слушаю вас», ничего. Просто тишина. Май, ты сошла с ума!
   — Ma es matafann ka, — сообщила я тишине. — Красный, синий, синий, красный, зеленый.
   Молчание. Затем, четко и спокойно.
   — Два один восемь два три пять шесть. Повторите.
   — Два один восемь два три пять шесть, — отозвалась я глухо.
   Связь оборвалась.
   — Два один…
   — Я слышал, девочка. Набери этот номер дважды, подряд. Цифрами.
   Я повиновалась.
   — Нажми вызов.
   Телефон пискнул. «Абонент недоступен».
   — Абонент недоступен, — повторила я, ощущая себя ужасно глупо.
   — Спина устала, сил нет, — сообщил дядя шепотом и… медленно поднялся. Медленно, сжав зубы, откинулся назад. Запустил руки за спину и чем-то щелкнул. — Ну все. У нас есть еще немного времени, Май. Ты хотела поговорить? Я тоже. Правда, обо всем мы поговорить не успеем.
   Руки у меня дрожали. Страшно. И были, обе, холодными и мокрыми от пота.
   — Надень перчатки, — попросил дядя тихо.
   — Зачем? — поразилась я, протягивая ему телефон. Но дядя Хельт отказался его забирать и движением головы велел бросить аппарат туда же, на кровать.
   — Мне нужна ясная голова, девочка. А мы с тобой, как ты могла заметить, разного пола.
   Я не выдержала и рассмеялась. Тихо. Дядя прижал палец к губам и медленно опустился прямо на пол.

— — —

   — Через двадцать три минуты Миан придет за бокалом, — дядя говорил, как ни в чем не бывало. — К этому моменту я должен исчезнуть. Как только я уйду, сними перчатки и выключи кондиционер. Я включил его, пока ты просыпалась.
   — Зачем?!
   — Обоняние у нее такое же острое, как у тебя, Май.
   Это верно. Будет оно острым, когда осталось пять дней до…
   — Два дня, — сообщил дядя. — Не пять, Май. Два.
   Я непроизвольно встала на ноги. Откуда… как он… рука потянулась к шее…
   — Два дня, — повторил он. — И перестань пить таблетки, которые тебе дает Миан. Возьми вот эти, — он протянул флакон. Судя по надписи, там — обычный дезодорант. Точнее, препарат для подавления чувствительности к запахам. Но таблетки на вид немного другие.
   — Откуда вы… ты…
   — Двадцать минут, Май. Только двадцать минут.
   Я кивнула. Хотя трудно было поверить в то, что слышу. Осталось ли хоть что-нибудь, чего он обо мне не знает?
   — Не спрашивай меня, почему я это делаю, — начал он. — Я не знаю сам. Я не уверен, что успел вовремя.
   Странно, но спокойствие вопреки всему вернулось ко мне. Все было таким нереальным, что перестало казаться нереальным.
   — Самое главное — завтра во всем слушайся тетушку Ройсан, если она рядом. Это не шутка. Слушай каждое слово, чуть кивай головой, говори только правду. Чтобы было легче, повторяй про себя «я подчиняюсь». Поняла?
   Я кивнула.
   — Это самое важное. Не вздумай не соглашаться с ней, не пререкайся, если она не потребует. Это верная смерть. Поняла?
   Я кивнула. А сейчас что — сон или действительность?
   — Замени свои… те, что… словом, те, что носишь в медальоне. Выбрось их, положи те, что я дал. Принимай их так же.
   Губы мои пересохли. Опять!
   — Если сможешь, не пей ничего, что дает тебе Миан или сама тетушка. Если не сможешь, найди время и выпей в течение пяти минут две «мои» таблетки. Поняла?
   Да. Поняла.
   — Если не сможешь отказаться от принятия пищи дома, выпей одну таблетку в течение получаса. Это большая нагрузка на организм, Май, но ты не должна уснуть. Ты поймешь, что я имею в виду.
   Вопрос в моих глазах был красноречивым.
   — Ты спала в течение последних пяти лет, девочка. Обрати внимание на то, что тебе будут говорить. Прислушивайся к тому, как тебе приказывают.
   Он медленно поднялся на ноги. Вернул пистолет в кобуру под мышкой.
   — Телефон и флакон с таблетками держи при себе. Номер телефона знаю только я. Если позвонит кто-то еще — значит, я мертв.
   Он застегнул куртку.
   — Все, Май. Прости меня… за все. Поверь, я спешил, как мог.
   Он осторожно обнял меня, стараясь не прикасаться к голове. Ну конечно… шапочки на мне нет.
   — Ты действительно моя племянница, Май, — он отпустил меня. — Все остальное не важно.
   Я скосила глаза на часы. Двенадцать минут.
   — Я помню. Ты хотела спросить меня. Оставь мне хотя бы пять минут.
   Я думала. Ну о чем можно расспросить за семь неполных минут?
   — Кто вы на самом деле, дядя? — неожиданно выпалила я.
   — Разве я не говорил? Смотритель маяка.
   — Я серьезно.
   — Я тоже. Я сообщу тебе, где маяк. Я оставил там важные бумаги. Прочти их, обязательно.
   А время идет, Май. А в голове пусто-пусто.
   — Что в поясе?
   — МТ-12, полтора килограмма. Я чуть не села на пол.
   К моменту приезда полиции на месте дома был бы кратер.
   Метров тридцать глубиной. Может, глубже.
   — 3-зачем?
   — Если бы я не смог тебя разбудить… если бы твою память стерли до конца… лучше смерть, Май. Ты действительно делаешь то, что… ты делаешь. Я был в парке. Видел, как ты кормила птиц. Это все на самом деле.
   — На самом деле? — повторила я беспомощно. Он указал на часы.
   — Что мне делать, дядя? — спросила я жалобно.
   — Не знаю, Май, — он вздохнул. — Ты уже большая. Живи. Пожалуйста, живи. Ради меня, ради себя.
   Я молчала.
   — Будет трудно, Май. Поверив мне, ты потеряешь все. Все. Если боишься… выбрось мои таблетки и телефон, пусть все идет, как прежде.
   — Ну уж нет, — возразила я, решительно. — Я и так собиралась сбежать.
   Он улыбнулся.
   — Ну и хорошо.
   Видно, лицо у меня сильно изменилось. Но оставалось всего пять минут.
   — До свиданья, дядя, — я протянула ему руку, а он… стал на колено. Ну ладно. — Да будет путь твой успешным.
   — Ради тебя, Светлая.
   Я опустилась на кровать, закрыв лицо ладонями. Что-то скрипнуло, волна холодного воздуха пронеслась по комнате. Тихо. Я отняла ладони от лица.
   Одна.
   У меня едва хватило времени, чтобы стянуть и спрятать перчатки, выключить кондиционер и юркнуть в постель.
   Вскоре с той стороны поскреблись.
   Я сплю.
   Я сплю.
   Я повторяла про себя эти слова, и мне стало казаться, что я действительно засыпаю. Дверь отворилась. Миан. Она бесшумно подошла… встала у кровати на колено… Я знала, что именно так все и происходит. От нее пахло страхом… опасением.
   Я сплю.
   Пальцы в перчатке прикоснулись к моей щеке. Я едва не улыбнулась. Успокойся, Миан, твоя Утренняя Звезда уже не больна.
   Миан выключила ночник и удалилась. Замок тихо прозвенел колокольчиком — заперся.
   Я сплю…

Глава 3. ПЕСНИ МОРЯ

   Проснулась за полчаса до времени, когда привыкла вставать. Впервые за много ночей я ощущала, что мне хорошо.
   От нечего делать ворочалась, пока в бок не уткнулось что-то твердое. Я не сразу извлекла предмет, запутавшийся внутри кармашка. А когда извлекла, едва не подпрыгнула.
   Талисман. Морской конек.
   Дядя!
   Запустила руку под подушку, с ужасом ожидая, что там пусто. Нет, телефон и флакон на месте. Куда бы их деть? Я ходила по комнате туда и сюда, пытаясь придумать, куда бы их сунуть, пока вдруг не вспомнила. Держать при себе! Только при себе! Что с моей памятью?
   Начала вспоминать события ночи. Не сразу, но вспомнила все. Не нравится мне это, не должна я так быстро забывать. А это еще что?
   У входной двери, на полочке, стоял бокал. И лежала таблетка. Желтоватая. Я открыла свой медальон, высыпала все, что там есть — шесть таблеток — на ладонь.
   Такие же. Странно, мне казалось, что они ослепительно-белые.
   Никаких таблеток я не просила. Или просила? Я подошла вперед, рука сама собой потянулась к бокалу. Медальон выпал из руки, таблетки раскатились в разные стороны.
   Остановись, Май. Не подчиняйся.
   Помогло. Остановилась, ясность мышления вернулась. Пока стояла и смотрела, стало казаться, что накатывает дремота. Я открыла трясущимися руками флакон, что оставил мне дядя, вытряхнула таблетку из него. Такая же, как и те, что ночью принесла Миан. Когда он успел их подменить?
   Подействовало минуты через три. Ну уж нет, эти я пить не стану. Собрала с пола оставшиеся таблетки и прогулялась в ванную — избавиться от них. Заодно и умоюсь.
   Я ничего не слышала, но к моему возвращению бокала на полочке не было. Судя по тому, как привычно я к нему потянулась, по утрам я делаю именно это. Как это мило, тетушка. Что это? Наркотик?
   В дверь поскреблись. Миан. Ее госпоже пора вставать, да спускаться к завтраку.
   — Уже иду! — отозвалась я. Тоже как-то чересчур привычно.
   Так. В медальон поместилось восемь «новых» таблеток, телефон очень удобно устроился на поясе. Настолько плоский, что почти не ощущается. Под верхним платьем его не заметно. Специально посмотрела на себя в зеркало — действительно, не заметно.
   Таблетка действовала, настроение стало совсем радужным. Я едва не сбежала по лестнице — что, конечно, вовсе не подобает девице благородного происхождения.
   Неизвестно когда выработавшийся автоматизм вновь помог мне. У поворота направо, в столовую, я отчего-то замедлила шаг, повернулась налево…
   Прямо под лестницей — приоткрытая дверь. Туда?
   — Заходи, заходи, — приветствовала меня тетушка Ройсан. Под лестницей оказалась крохотная комнатка, где едва удалось поставить два кресла. — Садись.
   Я едва не вздрогнула, потому что одновременно с этим услышала еще одно слово. Голос, произнесший его, раздался у меня прямо в голове.
   «Запоминай».
   Губы тетушки при этом едва заметно шевельнулись.

— — —

   Я подчиняюсь, вспомнила я. В страхе ожидая, что дремота охватит меня… и все, вместо меня проснется совсем другая Майтенаринн. Какое мерзкое ощущение, эта дремота!
   — Да, тетушка, — услышала я свой голос. Совершенно не мой голос, деревянный.
   Видимо, все шло, как и было положено, потому что тетушка улыбнулась (точь-в-точь злая ведьма-людоедка из сказок) и продолжила.
   — Сегодня к полудню ты направишься на Северный рынок. По пути зайдешь…
   Голос ее был неторопливым и ровным, сказанное запоминалось легко и сразу. И время от времени в голове звучал этот, «новый», голос. Я согласно кивала и подтверждала, что все поняла. Минут через десять эта пытка кончилась. Да, вот так все и происходит. Вопрос, как часто?
   Не помню, когда именно, но по пути к столу голос велел мне «проснуться». Выглядеть язвительной и оживленной труда не составило. Тем более что именно такой мне голос казаться и велел. На всякий случай я вновь вспомнила то, что случилось ночью… все помню, все! И на этом спасибо.
   — Постарайся сегодня на вечере не увлекаться, — напомнила тетушка. — Помни, тебе противопоказано пить.
   А также курить, вспомнила я, смотреть видео и «подставлять ушки». Если я спьяну нажуюсь табачных палочек и «расстегнусь» — тетушку, вероятно, хватит удар.
   Должно быть, что-то на лице у меня проступило, потому что тетушка неожиданно смягчилась.
   — Ну хорошо, хорошо. Но только вино. Не более одного бокала за вечер.
   Никогда не пила вина. Честно. Или не помню. При мысли о том, что я могу не помнить очень многого, мне стало не по себе. Только не подавать виду…
   — Спасибо, тетушка, — ответила я вполне искренне. По-своему, она, конечно, обо мне заботится. Вот только что это за таблетки?
   Надо узнать.

* * *

   Многие, наверное, подносили к уху витые морские раковины, слушали «шум моря». Сегодня я себя ощущала, наоборот, забравшейся в подобную раковину. Звуки и запахи окружающего мира отдавались эхом. Хорошо, что перед самой дверью, ведущей из дома, я успела проглотить еще одну «новую» таблетку. Потому что дремота вновь начала обволакивать меня.
   Какой кошмар, неужели я так и жила?
   Видимо, да. Как много красок вокруг, новых ощущений! Эх, тетя, тетя, за что это все? Что ты придумала для меня?
   Люди старались попасться мне на глаза. Видимо, было что-то такое в моем облике. Мантии на мне уже нет, только шапочка магистра, выходное платье и все те же сапожки из змеиной кожи.
   Сценарий, которому я должна была следовать, был нарушен почти сразу же. Правда, непреднамеренно. Тетушка велела мне зайти в аптеку, купить разных мелочей. Вот-де, аристократы не чужды того же, что и все прочие. Мне было отчего-то очень весело. Я улыбнулась аптекарю так, что тот едва не упал в обморок. С чего бы это?
   Мать с дочерью я увидела, выходя из аптеки. Бросила краткий взгляд на почтительно склонившую голову женщину… и ощутила… наверное, запах. Не знаю, как это назвать— ощущение беды.
   Я подошла поближе. Девочка смотрела куда-то сквозь меня. Улыбка застыла на ее лице. Что-то с ней очень неправильное. Я прикоснулась пальцем в перчатке к лицу малышки. Мать не осмеливалась поднять взгляд.
   Девочка слепа!
   По пальцам, ощутимая сквозь тонкую ткань перчатки, пробежала дрожь. Мне стало тошно. Что-то, черное заполняло силуэт трехлетней девочки, что-то колыхалось внутри ее головы… невидимое обычному взгляду, но несомненное. Я отпрянула — мне показалось, что чернота потянулась за моими пальцами, свиваясь в вязкие нити.
   Я отступила на шаг, брезгливо стряхнула черноту под ноги. Тут же ощущение прошло. Никакой черноты. Никаких нитей. Все, как и прежде.
   Только мать девочки побледнела; она смотрела — не на меня, в лицо дочери. Глаза той повернулись, сощурились… встретились с глазами матери…
   Стало неестественно тихо. Я осмотрелась боковым зрением, стараясь не привлекать внимания. Вокруг нас троих собралось не менее десятка человек.
   — Она… — всхлипнула женщина и упала бы навзничь, ноги ее подкосились. Но ее подхватили, удержали. Люди смотрели в мою сторону, стараясь не встречаться со мной взглядом.
   Губы у меня дрожали… Нет, это не я, не я! Я… я не умею!
   Повернувшись, я сделала — больше, чтобы успокоиться — знак Всевидящего Ока — и направилась туда, где был заготовлен спектакль с исцелением.
   Я вся дрожала. Справиться с дрожью удалось не скоро.

* * *

   Журналистов я заметила почти сразу. Те старались не попадаться на глаза, но им это плохо удавалось. Я не сразу осознала, что ощущаю теперь чужое внимание. И если по пути от аптеки вокруг меня словно бы колыхалось теплое облачко, то при входе на рынок (очень, очень странное место для Утренней Звезды) меня стало «укалывать». Источники «уколов» легко обнаруживались. Интересно, их созвала тетушка, или слухи о случившемся у аптеки уже распространились по городу? Кто-то говорил, помнится, что скорость распространения света существенно меньше скорости распространения слухов.
   Ладно, пусть себе смотрят.
   Я по-прежнему «сидела в раковине». Каждый звук отдавался эхом.
   «Больной» сидел, среди прочих калек, настоящих и мнимых, у входа на мясные ряды. Меня уже начинало поташнивать от густой смеси запахов, человеческих и животных, приятных и омерзительных. Держись, Май…
   Вот он. Лжебольной. Такой «перелом», как у тебя, опытный врач устроит и «исцелит» минут за пять. Внесем-ка исправления в план. Спектакля не будет, тетушка! Не позволю выставлять себя на посмешище!
   «Калека» что-то пролепетал и упал лицом вниз — почти касаясь уличной грязи, умоляюще простирая руки.
   Я присела перед ним, ощущая, как «уколы» становятся все неприятнее. Дядя, дядя, надо было предупредить…
   — Ты хотел обмануть меня? — спросила я громко и нахмурилась. — Ямы с собаками еще никто не отменял.
   Полная тишина вокруг. Абсолютно полная. Уколы превратились в жжение. От смрада и звона в ушах все вокруг плыло и умножалось перед глазами.
   — Вон из города, — велела я тихо, но люди отшатнулись. «Калека» поднялся, насмерть перепуганный. Более он не притворялся. Его охватил такой ужас, что он лишился дара речи — падал, пытаясь подняться, размахивал ненужными костылями. Поскуливая, бросился наутек Люди расступались перед ним, словно то бежал зачумленный.
   Еще несколько «калек» тут же «исцелились», вскочили на ноги и опустили взгляд; бледность проступала на их лицах — там, где грязи было не слишком много. Я качнула головой и стражи порядка, неведомо откуда взявшиеся, погнали всю эту отвратительную компанию в шею.
   Трое осталось сидеть в грязи. Подлинные больные.
   Я присела перед одним. Очень не хотелось прикасаться к нему… но выхода нет. Никто не мечтал бы оказаться на его месте. Немного оставалось от его легких. Я не знала, что именно — ощущала распад, как ощутила не так давно слепоту. Ну, Владычица Жизни, помогай.
   Нищий, вероятно, вскрикнул бы. Но и у него, и у меня огненным обручем сдавило горло.
   Я не знала, как надо по-настоящему лечить, хотела лишь одного — вытолкнуть, выплеснуть черноту, что доедала жизнь этого человека. Выплеснуть так, чтобы никого не задеть.
   Со стороны показалось, что меня толкнули в спину. Я чудом не упала лицом в грязь; но удержалась сама и удержала своего неожиданного «пациента».
   Он судорожно вдохнул. Еще раз. Взглянул мне в лицо с восхищением… упал ниц.
   Но мне было все равно.
   Очень сильно болело горло. Огнем горела ладонь — правая, которую я прижимала к его груди. Боль постепенно проходила.
   Прошла целая вечность. И на этот раз тишина взорвалась криками. Если бы эти люди осмелились, они пронесли бы меня на руках. Но — только славили мое имя, избегая смотреть в лицо.
   Правда, «уколы» еще ощущались. Вот вам сенсация, думала я. Подавитесь ей! Усталость обволокла меня, и не вполне осознавала, как брела дальше. Самым удивительным было, что обе перчатки остались безукоризненно чистыми.
   Однако самое неприятное было еще впереди.

* * *

   — …пытаясь воскресить миф о том, что Утренняя Звезда в состоянии даровать исцеление кому и когда угодно.
   Ой, как много мигалок! Это еще что такое? Голос, несомненно, принадлежал корреспонденту. Я слышала чью-то еще скороговорку — тоже, конечно, из рыцарей камеры и микрофона. Язык был не тегарским.
   Толпа расступилась. Причем простых людей здесь почти не было. А были непривычно нарядно одетые коренастые мужчины с короткими усиками, темнолицые, с длинными волосами, заплетенными в косичку. И вскоре я увидела причину всего этого.
   Интересно, что занесло сюда Чрезвычайного Посла Федерации Никкамо? Нашего, кстати, недавнего врага, немало уничтожившего тегарцев во времена Гражданской войны. А, понятно. Потешиться над суевериями южных горцев, высмеять их нелепые попытки воскресить миф… и так далее.
   Мне стало вначале стыдно, потом — обидно. Несколькими секундами позже я была разозлена до точки кипения… но продолжала улыбаться.
   Словно во сне, не сводя взгляда с Ее Превосходительства, я двигалась к ней. Посол вежливо улыбалась. Впрочем, вежливость, как подсказывало чутье, была смешана с презрением и брезгливостью.
   Я остановилась в трех шагах — заметив, как напряглись телохранители. Дюжина мускулистых головорезов — их не очень-то изменили изысканные костюмы.
   А вы красивы, Ваше Превосходительство. Стройны, высоки, только слегка портят вас широкие скулы и глубоко посаженные глаза. Зато какая золотая диадема на тронутых сединой коротких волосах. Какая кожа… глубокого шоколадного оттенка.
   Да, вы красивы. Признаться, я — обычная тегарская девушка, хоть и благородного происхождения.
   Посол чуть наклонила голову и приятным голосом что-то сказала. Я уловила только имена.
   — Тахе Майтенаринн Левватен эс Тонгвер, Ее Превосходительство тахе-те Кайстан эс ан Никкамо-Таэр рада приветствовать вас при столь необычных обстоятельствах, — учтиво послышалось справа от меня. Я кивнула, сохраняя молчание, вглядываясь в Ее Превосходительство.