расчета с Пульхером. В Испании он главным образом сотрудничал с группой
Пульхера.
Внезапно Спицер прервал свой рассказ и, откинувшись на спинку кресла,
прислушался. Откуда-то со стороны невольничьих бараков опять доносились
громкие голоса. Вскоре мы услышали и лай сторожевых псов.
Раздались торопливые шаги, и в окне показался маленький галл
управляющий. Он сообщил, что один из рабов бежал.
- Возьми собак, - приказал Спицер, - но с поводков не спускай, не то
опять одной не досчитаетесь!
Он ударил в медную тарелку и велел подать себе теплый плащ. Мы вышли и,
пройдя мимо бараков, из которых доносились удары воловьих бичей и вопли
допрашиваемых, поспешили за рабами, впереди которых бежала свора собак.
Факелы не понадобились - ночь была светлая, что весьма облегчало поиски.
Старик шагал молча. Поступь его была решительна и грузна, каждое
движение как бы обдуманно, вид - мрачный.
На одном из поворотов дороги нам встретился тот самый легионер Цезаря,
ветеран галльской войны, с ним была собачонка, и ему стоило немалого труда
удержать дворняжку, так и рвавшуюся за сворой ищеек.
Спицер грубо спросил его, не видел ли он сбежавшего раба. Коренастый
крепыш прямо посмотрел ему в глаза и медленно покачал головой. Когда мы
отправились дальше, он еще долго глядел нам вслед.
Спицер, подавив раздражение, произнес:
- Знает, а молчит. Вся эта сволочь держится друг за друга.
Особенно далеко мы не пошли - все равно мы ничем не могли помочь. Но
когда мы снова переступили порог библиотеки, до нас донесся дикий вой
огромных догов уже откуда-то с озера.
Старик налил себе стакан красного вина. Руки его не дрожали, но голос
выдавал, как трудно ему было сохранять самообладание. Его землисто-серое
лицо стало пепельным.
- Нет, - ответил он на мой вопрос о том, что будет со сбежавшим, если
его схватят, - я никогда не велю их убивать. За них деньги плачены, я не
такой дурак, чтобы ломать кости тому, кто обрабатывает мне оливковые
плантации. Кстати, смертная казнь не пугает рабов. Они ведь не так привязаны
к жизни, как мы.
Рассказывая об управлении Цезаря Испанией - управлении, которое
почитается классическим, - он постепенно успокоился. Однако то и дело
прислушивался к ночным звукам за окном, и рассказ его был еще более желчным,
чем обычно. Лишь намного позднее я понял, почему он совсем не прибегал к
столь естественному в данном случае приукрашиванию событий, а, напротив,
старательно подчеркивал, выпячивал все грубое, жестокое.
- Ц., - продолжал он, - настолько поспешно покинул Рим, что даже не
испросил у сената инструкций относительно состава, вооружения и оплаты своей
армии. Я думаю, что слава о "сказочной быстроте его путешествий"
распространялась главным образом его кредиторами. И все же он не покинул
Рима, прежде чем не испросил инструкций у группы Пульхера. Ей ведь поручили
ликвидировать контракты на поставку военных материалов, заключенные между
этрурскими железными рудниками и армией Помпея. Рудники эти - самые крупные
в Италии - уже сильно истощились. Да, Ц. действительно был первым, кто в
управлении провинцией руководствовался разумными, то есть деловыми,
принципами.
Историки лишь глухо упоминают об этом. По ряду причин, главным образом
для того, чтобы получить триумф, Ц. пришлось изображать свое пребывание в
Испании как военный поход. Он докладывал о военных действиях против горных
племен, совершавших разбойничьи набеги на долину. На самом же деле речь шла
о горожанах, покинувших насиженные места, чтобы скрыться в горах, и которых
надо было силой вернуть обратно. Таков обычный язык сводок, которые посылают
наместники. Деятельность Ц. была куда интереснее.
Главным, собственно новым, в ней было то, что он обращался с испанскими
дельцами не просто как с испанцами, а как с дельцами. Он поддерживал их, где
только мог, в том числе и против их собственных земляков. Прежде всего
требовалось умиротворить Испанию. И ради достижения этой цели нельзя было
останавливаться ни перед какими средствами, даже самыми жестокими.
Из всех цивилизаторских начинаний всего больше прославило его
переселение лузитанских горцев в долины. Лузитанские купцы жаловались на
недостаток рабочих рук в шахтах, где добывались серебро, медь и железо.
Горцы предпочитали работе под землей созерцательную пастушескую жизнь на
горных пастбищах. Промышленники с полным основанием указывали, что на этих
труднодоступных высокогорных лугах людям легко укрываться от сборщиков
налогов.
Римские губернаторы десятилетиями не обращали внимания на жалобы
туземных купцов и держались в стороне от борьбы, которая велась между
лузитанской буржуазией и строптивыми пастушескими племенами. Горные племена
стояли на очень низкой ступени цивилизации. Они даже не заводили себе рабов.
Без помощи извне нечего было и думать об эксплуатации колоссальных рудных
богатств - частью из-за примитивной техники, частью из-за отсутствия
необходимой рабочей силы.
И все же римские войска только тогда вторглись в горы, когда, вскоре по
приезде Ц., стало известно, что там приносят богам даже человеческие жертвы.
Искоренение столь варварских обычаев требовало быстрых и решительных мер.
Разумеется, подобная операция будет стоить многих человеческих жизней, но в
конце концов она окупится. И те римские солдаты, которые за отсутствием
дорог двинулись по дну лимана, приняв его за высохшее русло реки, и утонули
со всем вооружением и поклажей, когда начался прилив, отдали свою жизнь не
напрасно. На берегах этого лимана теперь живописно раскинулись виллы как
местных, так и римских купцов. А горные долины, где в те времена раздавался
звон оружия и стоны раненых, ныне вновь оглашаются ударами мирной кирки в
рудных выработках и ликующими возгласами рабов.
Короткая война не обошлась без кровопролития, и не все операции Ц.
кончались успешно. Но солдаты были на него не в обиде. Он щедро вознаграждал
их. Ц. мог с чистой совестью просить в Риме триумфа. Чтобы получилось
необходимое для этого число в пять тысяч убитых, ему вовсе не требовалось,
как иным полководцам, приплюсовывать к павшим врагам еще и все поплатившееся
жизнью гражданское население.
Римские когорты в этом походе сражались плечом к плечу с когортами
туземных солдат, армия Ц. на одну треть состояла из лузитанов. Отношение
римских откупщиков, и тем самым Сити, к местной буржуазии было самое что ни
на есть сердечное. Ц. с помощью группы Пульхера добился для своей провинции
снижения налогов, доказав, что страна пострадала от его военных операций.
Кроме того, перед раздачей откупов он настоял на полюбовной сделке между
отдельными претендентами и группой Пульхера, избежав этим ажиотажа во время
торгов. Рудники он оставил в руках местных промышленников и выхлопотал
лузитанам мораторий по долгам. Он установил такие порядки, при которых
местной промышленности предоставлялась возможность продолжать работу и в то
же время ценой предельного напряжения всех людских ресурсов страны
отрабатывать долги. Две трети выручки от рудников постоянно текли в Сити.
Поход в горы принес обильную жатву в виде рабов. Но это еще не решало
дела. Привыкшие к праздности на своих альпийских лугах, бывшие пастухи
убегали из городов, и их время от времени приходилось силой возвращать
обратно. Ц. старался как мог.
Успех его был эпохальным и больше чем что-либо другое способствовал
популярности новой системы. Несмотря на сниженные налоги, доходы метрополии
постоянно росли, и у Сити имелись все основания быть довольным. Оно получало
столько руды, сколько хотело. Ныне в рудниках трудится более 40 000 рабов, и
Сити выколачивает 45 миллионов сестерциев в год из одних серебряных копей.
Но и на свою долю от умиротворения провинции Ц. никак не мог
пожаловаться. Историки расходятся в мнениях относительно того, на чем,
собственно, он там нажился. Бранд, например, утверждает, что Ц. брал деньги
лишь ради того, чтобы получить в руки доказательства безграничной
благодарности испанцев за его бескорыстие. Ц. принимал только добровольные
подношения, подчеркивает он. Непот, считая полководцев слишком гордыми,
чтобы выклянчивать себе подаяния, приходит к выводу, что Ц. просто
приказывал подносить ему пожертвования. Одни говорят, что он брал деньги у
врагов, другие - у союзников; одни - что это была контрибуция, другие - что
акции серебряных рудников; кто-то пишет, что платили ему в Испании, а кто-то
- что в Риме. И все они правы. Каждый мальчишка знает, что Ц. умел делать
несколько дел сразу. За один-единственный год он "сделал" 35 миллионов
сестерциев. Когда он вернулся в Рим, это был другой человек. Ц. доказал, на
что он способен, доказал и то, на что способна одна-единственная провинция.
Тем самым он оправдал свое историческое изречение: лучше быть первым в
Испании, чем вторым в Риме.
И мое доверие к нему тоже вполне оправдалось: наш маленький банк уже
никак нельзя было назвать маленьким.
В комнату снова вошел галл. Он был бледен, растрепан и еле держался на
ногах от усталости.
- Ничего от них не добьешься, - сказал он.
Старик только невозмутимо глянул на него, и мне показалось, что галл
побледнел еще сильнее. Повернувшись, он быстро вышел.
Старик обратил свое топорное лицо к темному окну, несколько минут сидел
молча, затем продолжал ровным голосом:
- Это был другой человек, и вернулся он в другой Рим. После страшного
поражения 92 года демократия вновь поднимала голову. Вопрос о том, как
переварить полмира, завоеванные Помпеем, был, правда, снят с повестки дня
благодаря кровавой победе катонова сената, но так и остался нерешенным.
Положение вновь крайне обострилось. Без Сити нельзя было обойтись, а вместе
с тем Сити не давали ходу. Огромные толпы рабов заполонили Рим, всю Италию.
Но чем больше было рабочих рук, тем меньше было работы. Бесплатная раздача
хлеба привела к полному захирению ремесел. Владельцы крупных латифундий
стремились перейти от зернового хозяйства к разведению виноградников и
масличных культур. Они с ног сбивались в поисках арендаторов. Вам не понять
всех столкновений последующих лет, в том числе и гражданских войн, без учета
этого основного факта. Приходилось опять обращаться к маленькому человеку. У
демократии вновь появились шансы. Он поднялся и, взяв шкатулку со свитками,
добавил: - По этим запискам вы увидите, что демократия была осуществлена
полностью.
Задумавшись, я шагал к своей вилле. В складках туники у меня был
спрятан свиток с записками Papa за 94 и 95 годы. Ночь была теплая, небо
затянуло тучами. Сбежавшему рабу повезло. Из бараков, мимо которых мне
пришлось идти, не доносилось ни звука.
Книга четвертая
ЗАПИСКИ PAPA, СВИТОК ТРЕТИЙ
Трехглавое чудовище
(с 12.2.694 по 27.7.694. Сокращены издателем)
Официальная историография в лице ее наиболее прозорливых представителей
усматривает в этих событиях попытку сената не допустить триумфа Цезаря по
его возвращении из Испании. Демократические круги Рима стремятся посадить
консулом своего человека, желательно полководца. Цезарь, поставленный перед
выбором - власть или слава (консульство или триумф), без колебаний выбирает
власть.
Триумф нужен нам до зарезу. Хотя бы для того, чтобы заставить умолкнуть
наглые остроты, распространяемые Цицероном об испанском походе Ц. Он пустил
слушок, будто триумфатором во время триумфа Ц. выступит Пульхер (Азиатский
торговый банк). Названия полей сражений следует подвергнуть тщательной
проверке - как бы они не оказались названиями фирм и банков. Самые
ожесточенные бои происходили ведь между должниками и кредиторами, и поле
брани было усеяно не обескровленными трупами врагов, а обесцененными акциями
и разорванными в клочья контрактами. Ц. привез с собой столько финансовых
экспертов и ростовщиков, что в лагере не оказалось места для солдат и их
пришлось расквартировать за его пределами. Легионеров использовали лишь от
случая к случаю для охраны сейфов.
Пошлые шутки, но на невежд они действуют.
Разумеется, это обойдется недешево, но мы непременно должны получить
консульство на будущий год. Именно потому Мацер и настаивает на триумфе.
Говорит, что председатели округов зондировали почву (не открывая карт,
конечно) и натолкнулись на недоверие избирателей. Никто не забыл, что, когда
баллотировался Катилина, им в конце концов так и не заплатили. А если наш
триумф состоится, каждый увидит, что это кандидат с мошной. Придется,
конечно, поставить угощенье для всего города, бросать в толпу деньги, хотя
бы монеты в пол-аса. Триумфальное шествие даст возможность подзаработать
ремеслам. Какой прок маленькому человеку от испанского серебра, текущего в
банковские сейфы? Какой барыш от войны мяснику, пекарю, чесальщику шерсти,
гончару? Разве что ему перепадет от триумфа. Кроме того, не надо думать, что
дело в одних деньгах. Маленький человек не может отказаться от денег - они
ему нужны, но принимает он их охотнее от того, к кому проникся доверием.
Управлять городом можно по-разному: скаредно и щедро. А для ремесленника в
этом все. Добрая половина мастерских закрыта, так как они жили военными
поставками, а воины нет. Они рады будут избрать полководца. Спицер в узком
кругу тоже высказывается за триумф. Вот его слова: "Неправильно
рассматривать триумф только как балаган. Нет, триумф - это завоевание
кредита. Именно потому, что финансовое положение у нас не ахти какое, надо
раскошелиться. Пусть весь город провоняет нашими деньгами. Для кредита куда
лучше, чтобы видел", как ты проезжаешь по городу в триумфальной колеснице,
хотя бы и с пустой мошной, чем с набитой плетешься пешочком в банк на
Форуме. Я так и написал Ц.: "Если за вами укрепится репутация дельца - это
произведет в Сити дурное впечатление. Вы - государственный деятель,
полководец. Это ваша вывеска, поймите вы меня! И ради бога не пренебрегайте
традициями. До меня дошли слухи, что вы как-то обронили: "К чему весь этот
тарарам?" Такое словцо может вам стоить целого состояния. Пусть подобным
образом выражается господин Кинкула (выделка кож) и ему подобные, а вы
докажите, что серьезно относитесь к своему делу, и вам доверят деньги.
Триумф вам необходим". А Фульвия прощебетала: "Непременно триумф! Сенат
лопнет с досады. Вот так же, когда я заказываю новое платье у Аристипулоса,
все мои товарки готовы лопнуть с досады. Когда положение у меня хоть плачь,
денег нет на книжке - что я делаю? Иду к портнихе и заказываю десяток новых
нарядов. Я много о чем сожалела в жизни, но ни разу не пожалела, что хорошо
одеваюсь. И дело не только в том, что шелк гораздо больше волнует мужчин,
чем самая нежная кожа, нет, у них слюнки текут, когда они видят, какая я
дорогая. Непременно устраивайте триумф".
Вопрос этот, если он вообще был для Ц. вопросом, решил в конце концов
Пульхер. Он сказал: "На вашей тоге налипла грязь римских предместий. Ее надо
основательно выбить. Достаточно сказать одно слово: Катилина".
Строго секретные данные, которые сообщил Спицер, говорят о том, что
круги, стоящие за Азиатским торговым банком, даже настаивают на триумфе,
если мы хотим получить от них деньги для предвыборной кампании. Гай Матий
уже запросил в сенате триумф для Ц. и представил соответствующие документы.
Между прочим, я совершенно не понимаю замечания Спицера, будто - бы
наше финансовое положение "не ахти какое". Ведь Ц. наверняка выколотил в
Испании немалую толику денег!
Сенатская комиссия чинит одно препятствие за другим, только бы не
разрешить нам триумфа. Там утверждают, будто мы причислили к убитым врагам и
лиц, умерших от различных эпидемий, а также убитых союзников. А когда мы
указываем, что у Ц. бывали стычки с союзниками, то нам немедленно грозят
расследованием. Короче, к нам всячески придираются. Если они еще пронюхают,
что мы собираемся баллотироваться в консулы, нам несдобровать. Этот план
надо во что бы то ни стало как можно дольше держать в тайне.
Напрямик спросил Спицера, каковы наши финансовые дела.
- Боюсь показываться кредиторам, - был его ответ, - все так и рвутся
ссудить нам денег. Положение наше никогда не было более прочным.
Это меня успокоило.
Матий сообщил: со вчерашнего дня сенату известно, что Ц. намерен
баллотироваться в консулы. Он считает, что нам теперь ни за что не добиться
разрешения на триумф.
Триумф разрешен! Никто из нас не понимает почему.
Еще несколько недель назад Ц. поручил Спицеру подготовить триумфальное
шествие, как только будет получена санкция сената. Теперь мы составляем план
действий. Приходится невероятно спешить, так как Ц. обязан не позднее 12
июля зарегистрировать свою кандидатуру в консулы. Таким образом,
триумфальное шествие заменит нам предвыборную кампанию. Но подготовить его
надо к концу мая, и нам уж никак нельзя ударить лицом в грязь. Плохо, что Ц.
застрял в Испании. Кажется, его все еще держат там дела с Пульхером.
Надо постараться припомнить триумф Помпея - ведь непременно начнут
сравнивать. Это было прошлой осенью. Помпей ждал целый год, пока не прибыли
все трофеи из Азии.
Я наблюдал торжества с восьмого этажа дома на верхней Субуре вместе с
возчиком Листом, тем самым молодым человеком, который в свое время доставил
меня в Писторию.
Шествие было огромное. Оно и понятно, ведь это был триумф над всем
известным цивилизованному миру Востоком. Все, что только можно было
погрузить на корабли, было погружено. Рано утром я видел, как на громадных
повозках, - запряженных слонами, везли по скотному рынку чуть не целые
храмы. Но их пришлось там и бросить - римские переулки оказались слишком
узкими. Да и вообще двух дней не хватило, чтобы все показать. Горы трофеев
так и не нашли применения.
Впереди шествия несли два деревянных щита, на которых кратко были
перечислены все походы Помпея. Щиты то и дело задевали за веревки, которые
протягивают через переулки для сушки белья. Тогда их понесли плашмя, чтобы
из их окон все же могли прочитать. В конце перечня значилось, что война
удвоила годовые доходы, поступающие из Азии.
За таблицами тянулась бесконечная вереница колесниц, нагруженных
воинскими доспехами, боевыми машинами и носами кораблей; за ними двигались
мулы, навьюченные тюками с серебром общей стоимостью в 500 миллионов
сестерциев - вклад Помпея в римскую казну.
На небольшой повозке ювелиры искусно разложили коллекцию драгоценных
камней царя Митридата. Далее следовал игорный столик, высеченный из двух
огромных желтых камней, три роскошные кровати, одна из чистого золота, и 35
усыпанных жемчугом корон. Три золотых идола огромных размеров. Затем
маленький, отделанный жемчугом храм муз, увенчанный солнечными часами. Трон
и скипетр Митридата. Его скульптурное изображение из серебра и громадный
бюст из чистого золота. Какие-то никому не ведомые тропические растения,
эбеновое дерево. Через узкие вонючие проулки Рима в те дни пронесли
сокровища и золото полумира.
Помню, как на золотого божка, которого несли в числе трофеев, упала с
веревки заплатанная рубаха. Шагавший рядом солдат схватил ее, натянул на
себя и, подмигнув ругавшемуся сверху владельцу, так и ушел в ней.
"Вот и все его трофеи! - проворчал со злостью стоявший рядом со мною
Пист".
На второй день триумфа по улицам гнали живые трофеи.
По выбитому булыжнику, спотыкаясь, брели бывшие цари, князья и
заложники. Сын армянского царя Тиграна с женой и дочерью. Семь сыновей
Митридата. Его сестра. Иудейский царь. Несколько жен скифского царя. Два
знаменитых пирата.
Затем показались опять два громадных щита, но на этот раз с
изображением на них бегства Тиграна и смерти Митридата. Вслед за ними тащили
ухмыляющихся идолов, портрет известного вифинского попа, который
одновременно был банкиром.
И только после всего этого появился сам великий Помпей. Он стоял на
усыпанной жемчугом колеснице, в тунике, которую якобы носил Александр; его
окружали легаты и трибуны, верхами и пешие.
"Меня тоже не мешало бы показать, - проворчал возчик Пист, - он ведь
празднует победу и надо мной". Бедняга потерял работу, вместо него взяли
раба из пригнанных сюда Помпеем.
При виде золота народ ликовал: все равно, везли ли его на повозках или
оно украшало плененных царей.
На выступе одной из колонн Храма Мира, под самой крышей, восемь часов
подряд сидела целая семья - должно быть, они забрались туда при помощи
веревок, захватив с собою свой обед - хлеб и вяленую рыбу. Мать кормила
грудью младенца, завернутого в тряпье. А трое ее мальчишек, когда мимо
прогоняли закованных в цепи царей, так громко выражали свои восторг, что
даже охрипли.
И все же в бедных кварталах ликовали меньше, чем в зажиточных.
Немалую часть характерно-испанских трофеев мы изготовим в Риме, и
только у самых солидных фирм. Во-первых, потому, что в настоящих испанских
вещах с виду нет ничего испанского, и, во-вторых, у нас их слишком мало.
Ведь Ц. в Испании захватил не ночные горшки из слоновой кости, а концессии
на свинцовые рудники. Он и не подумал вывозить из храмов золотые статуи
богов, а оставил их там, где они были, но теперь сам получает долю от
доходов с жертвоприношений. Итак, недостаток в эффектных и монументальных
объектах нам придется возместить выдумкой. Мы хотим, например, чтобы впереди
шагали сразу две тысячи трубачей с огромными трубами из серебра, разумеется
испанского. Ц. прислал нам длинный список названий испанских городов.
Большая группа вождей горных племен уже на пути сюда, кроме того, двести
тщательно отобранных красавиц. Но наш коронный номер - это пятьсот
портативных плугов, изготовленных из испанской руды. В довершение всего они
будут разыграны среди крестьян Кампании. Часть трофеев Ц. выдал солдатам в
виде серебряных лат, которые они обязались надеть во время триумфального
шествия. Это придаст нашему триумфу некоторое социальное звучание, которое
на триумфе Помпея совершенно отсутствовало.
Для извозной фирмы, где раньше работал Пист, мне удалось выхлопотать
крупный заказ по обслуживанию нашего триумфа. Если дело выгорит, фирма
обещала предоставить Листу место надсмотрщика. Мой Пист так и подпрыгнул от
радости.
Два года я жил, как вдова. Правда, я позволял себе принимать знаки
внимания от милого Писта. Да разве можно отказать в расположении такому
очаровательному и живому юноше, от доброты души желающему утешить тебя. Но
чем-то большим мои отношения с ним никогда не были. И друга его,
легионера-блондина Февулу, я дарил не меньшим расположением, чем его. Должен
признаться, их соперничество порою доставляло мне удовольствие. И все же
меня не покидало чувство, что я очень похож на вдову, у которой все уже
позади и она, разочарованная, с грустью в душе, снисходительно взирает на
своих молодых поклонников.
Очень весело гулять с ними обоими. Пист - тот весь напичкан анекдотами.
Единственная тема его разговоров - собачьи бега. Больше он ничем не
интересуется. Игра на собачьих бегах стала главным увлечением маленького
человека. Во всех цирюльнях можно ставить на собак. Некоторые псы приобрели
большую известность, чем иные политические деятели. Проигрываются целые
состояния. Пист считает, что бега - единственный шанс маленького человека
добиться скромного достатка. И действительно, на собак ставит каждый, у кого
есть хотя бы несколько лишних асов. Лист заявляет мне: "Говорят, это
страсть. Чушь! Это верное дело. Да ты сам скажи, как же иначе плебею
раздобыть несколько монет?" Февула улыбается, терпеливо слушая, как Пист
расхваливает необыкновенные стати очередной фаворитки и затем цедит сквозь
зубы: "А на кой они ей нужны, все эти стати? Ей важно, чтоб хозяин напоил
как следует всех ее соперниц по бегам". Февула везде и во всем видит
жульничество, но на собак все же ставит. Жульничество или не жульничество, а
если повезет, ты можешь и выиграть. А тогда можно начать и что-нибудь
солидное. Он хочет стать виноградарем.
Февула - сын крестьянина из Кампании. Он совсем еще молодой человек и в
азиатском походе участвовал только последние полгода. Я люблю ходить с ним в
трактиры на скотном рынке, где бывают солдаты, - социологические проблемы
меня всегда интересовали. Завсегдатаи здесь - отставные легионеры Помпея.
Ругаются они на чем свет бтоит.
Полководец, согласно закону, уволил их, едва ступив на италийскую
землю. Правда, он заплатил им, обещал участок земли и просил присутствовать
на своем триумфе в Риме. И заплатил ведь неплохо. Имея клочок земли, с
такими деньгами (5000 сестерциев) вполне можно обзавестись хозяйством,
купить нескольких рабов, давилку, посадить виноград. Великий Помпей сдержал
свое обещание: он обратился в сенат с просьбой выдать солдатам землю, но
дело это почему-то затянулось, вернее говоря, тянется до сих пор. Господа не
привыкли торопиться, а тем временем полученный небольшой капиталец тает в
погребках, да и на квартиру уходит немало. Кое-кто уже все прокутил;
некоторое время ему помогают товарищи, но потом и они при встрече
Пульхера.
Внезапно Спицер прервал свой рассказ и, откинувшись на спинку кресла,
прислушался. Откуда-то со стороны невольничьих бараков опять доносились
громкие голоса. Вскоре мы услышали и лай сторожевых псов.
Раздались торопливые шаги, и в окне показался маленький галл
управляющий. Он сообщил, что один из рабов бежал.
- Возьми собак, - приказал Спицер, - но с поводков не спускай, не то
опять одной не досчитаетесь!
Он ударил в медную тарелку и велел подать себе теплый плащ. Мы вышли и,
пройдя мимо бараков, из которых доносились удары воловьих бичей и вопли
допрашиваемых, поспешили за рабами, впереди которых бежала свора собак.
Факелы не понадобились - ночь была светлая, что весьма облегчало поиски.
Старик шагал молча. Поступь его была решительна и грузна, каждое
движение как бы обдуманно, вид - мрачный.
На одном из поворотов дороги нам встретился тот самый легионер Цезаря,
ветеран галльской войны, с ним была собачонка, и ему стоило немалого труда
удержать дворняжку, так и рвавшуюся за сворой ищеек.
Спицер грубо спросил его, не видел ли он сбежавшего раба. Коренастый
крепыш прямо посмотрел ему в глаза и медленно покачал головой. Когда мы
отправились дальше, он еще долго глядел нам вслед.
Спицер, подавив раздражение, произнес:
- Знает, а молчит. Вся эта сволочь держится друг за друга.
Особенно далеко мы не пошли - все равно мы ничем не могли помочь. Но
когда мы снова переступили порог библиотеки, до нас донесся дикий вой
огромных догов уже откуда-то с озера.
Старик налил себе стакан красного вина. Руки его не дрожали, но голос
выдавал, как трудно ему было сохранять самообладание. Его землисто-серое
лицо стало пепельным.
- Нет, - ответил он на мой вопрос о том, что будет со сбежавшим, если
его схватят, - я никогда не велю их убивать. За них деньги плачены, я не
такой дурак, чтобы ломать кости тому, кто обрабатывает мне оливковые
плантации. Кстати, смертная казнь не пугает рабов. Они ведь не так привязаны
к жизни, как мы.
Рассказывая об управлении Цезаря Испанией - управлении, которое
почитается классическим, - он постепенно успокоился. Однако то и дело
прислушивался к ночным звукам за окном, и рассказ его был еще более желчным,
чем обычно. Лишь намного позднее я понял, почему он совсем не прибегал к
столь естественному в данном случае приукрашиванию событий, а, напротив,
старательно подчеркивал, выпячивал все грубое, жестокое.
- Ц., - продолжал он, - настолько поспешно покинул Рим, что даже не
испросил у сената инструкций относительно состава, вооружения и оплаты своей
армии. Я думаю, что слава о "сказочной быстроте его путешествий"
распространялась главным образом его кредиторами. И все же он не покинул
Рима, прежде чем не испросил инструкций у группы Пульхера. Ей ведь поручили
ликвидировать контракты на поставку военных материалов, заключенные между
этрурскими железными рудниками и армией Помпея. Рудники эти - самые крупные
в Италии - уже сильно истощились. Да, Ц. действительно был первым, кто в
управлении провинцией руководствовался разумными, то есть деловыми,
принципами.
Историки лишь глухо упоминают об этом. По ряду причин, главным образом
для того, чтобы получить триумф, Ц. пришлось изображать свое пребывание в
Испании как военный поход. Он докладывал о военных действиях против горных
племен, совершавших разбойничьи набеги на долину. На самом же деле речь шла
о горожанах, покинувших насиженные места, чтобы скрыться в горах, и которых
надо было силой вернуть обратно. Таков обычный язык сводок, которые посылают
наместники. Деятельность Ц. была куда интереснее.
Главным, собственно новым, в ней было то, что он обращался с испанскими
дельцами не просто как с испанцами, а как с дельцами. Он поддерживал их, где
только мог, в том числе и против их собственных земляков. Прежде всего
требовалось умиротворить Испанию. И ради достижения этой цели нельзя было
останавливаться ни перед какими средствами, даже самыми жестокими.
Из всех цивилизаторских начинаний всего больше прославило его
переселение лузитанских горцев в долины. Лузитанские купцы жаловались на
недостаток рабочих рук в шахтах, где добывались серебро, медь и железо.
Горцы предпочитали работе под землей созерцательную пастушескую жизнь на
горных пастбищах. Промышленники с полным основанием указывали, что на этих
труднодоступных высокогорных лугах людям легко укрываться от сборщиков
налогов.
Римские губернаторы десятилетиями не обращали внимания на жалобы
туземных купцов и держались в стороне от борьбы, которая велась между
лузитанской буржуазией и строптивыми пастушескими племенами. Горные племена
стояли на очень низкой ступени цивилизации. Они даже не заводили себе рабов.
Без помощи извне нечего было и думать об эксплуатации колоссальных рудных
богатств - частью из-за примитивной техники, частью из-за отсутствия
необходимой рабочей силы.
И все же римские войска только тогда вторглись в горы, когда, вскоре по
приезде Ц., стало известно, что там приносят богам даже человеческие жертвы.
Искоренение столь варварских обычаев требовало быстрых и решительных мер.
Разумеется, подобная операция будет стоить многих человеческих жизней, но в
конце концов она окупится. И те римские солдаты, которые за отсутствием
дорог двинулись по дну лимана, приняв его за высохшее русло реки, и утонули
со всем вооружением и поклажей, когда начался прилив, отдали свою жизнь не
напрасно. На берегах этого лимана теперь живописно раскинулись виллы как
местных, так и римских купцов. А горные долины, где в те времена раздавался
звон оружия и стоны раненых, ныне вновь оглашаются ударами мирной кирки в
рудных выработках и ликующими возгласами рабов.
Короткая война не обошлась без кровопролития, и не все операции Ц.
кончались успешно. Но солдаты были на него не в обиде. Он щедро вознаграждал
их. Ц. мог с чистой совестью просить в Риме триумфа. Чтобы получилось
необходимое для этого число в пять тысяч убитых, ему вовсе не требовалось,
как иным полководцам, приплюсовывать к павшим врагам еще и все поплатившееся
жизнью гражданское население.
Римские когорты в этом походе сражались плечом к плечу с когортами
туземных солдат, армия Ц. на одну треть состояла из лузитанов. Отношение
римских откупщиков, и тем самым Сити, к местной буржуазии было самое что ни
на есть сердечное. Ц. с помощью группы Пульхера добился для своей провинции
снижения налогов, доказав, что страна пострадала от его военных операций.
Кроме того, перед раздачей откупов он настоял на полюбовной сделке между
отдельными претендентами и группой Пульхера, избежав этим ажиотажа во время
торгов. Рудники он оставил в руках местных промышленников и выхлопотал
лузитанам мораторий по долгам. Он установил такие порядки, при которых
местной промышленности предоставлялась возможность продолжать работу и в то
же время ценой предельного напряжения всех людских ресурсов страны
отрабатывать долги. Две трети выручки от рудников постоянно текли в Сити.
Поход в горы принес обильную жатву в виде рабов. Но это еще не решало
дела. Привыкшие к праздности на своих альпийских лугах, бывшие пастухи
убегали из городов, и их время от времени приходилось силой возвращать
обратно. Ц. старался как мог.
Успех его был эпохальным и больше чем что-либо другое способствовал
популярности новой системы. Несмотря на сниженные налоги, доходы метрополии
постоянно росли, и у Сити имелись все основания быть довольным. Оно получало
столько руды, сколько хотело. Ныне в рудниках трудится более 40 000 рабов, и
Сити выколачивает 45 миллионов сестерциев в год из одних серебряных копей.
Но и на свою долю от умиротворения провинции Ц. никак не мог
пожаловаться. Историки расходятся в мнениях относительно того, на чем,
собственно, он там нажился. Бранд, например, утверждает, что Ц. брал деньги
лишь ради того, чтобы получить в руки доказательства безграничной
благодарности испанцев за его бескорыстие. Ц. принимал только добровольные
подношения, подчеркивает он. Непот, считая полководцев слишком гордыми,
чтобы выклянчивать себе подаяния, приходит к выводу, что Ц. просто
приказывал подносить ему пожертвования. Одни говорят, что он брал деньги у
врагов, другие - у союзников; одни - что это была контрибуция, другие - что
акции серебряных рудников; кто-то пишет, что платили ему в Испании, а кто-то
- что в Риме. И все они правы. Каждый мальчишка знает, что Ц. умел делать
несколько дел сразу. За один-единственный год он "сделал" 35 миллионов
сестерциев. Когда он вернулся в Рим, это был другой человек. Ц. доказал, на
что он способен, доказал и то, на что способна одна-единственная провинция.
Тем самым он оправдал свое историческое изречение: лучше быть первым в
Испании, чем вторым в Риме.
И мое доверие к нему тоже вполне оправдалось: наш маленький банк уже
никак нельзя было назвать маленьким.
В комнату снова вошел галл. Он был бледен, растрепан и еле держался на
ногах от усталости.
- Ничего от них не добьешься, - сказал он.
Старик только невозмутимо глянул на него, и мне показалось, что галл
побледнел еще сильнее. Повернувшись, он быстро вышел.
Старик обратил свое топорное лицо к темному окну, несколько минут сидел
молча, затем продолжал ровным голосом:
- Это был другой человек, и вернулся он в другой Рим. После страшного
поражения 92 года демократия вновь поднимала голову. Вопрос о том, как
переварить полмира, завоеванные Помпеем, был, правда, снят с повестки дня
благодаря кровавой победе катонова сената, но так и остался нерешенным.
Положение вновь крайне обострилось. Без Сити нельзя было обойтись, а вместе
с тем Сити не давали ходу. Огромные толпы рабов заполонили Рим, всю Италию.
Но чем больше было рабочих рук, тем меньше было работы. Бесплатная раздача
хлеба привела к полному захирению ремесел. Владельцы крупных латифундий
стремились перейти от зернового хозяйства к разведению виноградников и
масличных культур. Они с ног сбивались в поисках арендаторов. Вам не понять
всех столкновений последующих лет, в том числе и гражданских войн, без учета
этого основного факта. Приходилось опять обращаться к маленькому человеку. У
демократии вновь появились шансы. Он поднялся и, взяв шкатулку со свитками,
добавил: - По этим запискам вы увидите, что демократия была осуществлена
полностью.
Задумавшись, я шагал к своей вилле. В складках туники у меня был
спрятан свиток с записками Papa за 94 и 95 годы. Ночь была теплая, небо
затянуло тучами. Сбежавшему рабу повезло. Из бараков, мимо которых мне
пришлось идти, не доносилось ни звука.
Книга четвертая
ЗАПИСКИ PAPA, СВИТОК ТРЕТИЙ
Трехглавое чудовище
(с 12.2.694 по 27.7.694. Сокращены издателем)
Официальная историография в лице ее наиболее прозорливых представителей
усматривает в этих событиях попытку сената не допустить триумфа Цезаря по
его возвращении из Испании. Демократические круги Рима стремятся посадить
консулом своего человека, желательно полководца. Цезарь, поставленный перед
выбором - власть или слава (консульство или триумф), без колебаний выбирает
власть.
Триумф нужен нам до зарезу. Хотя бы для того, чтобы заставить умолкнуть
наглые остроты, распространяемые Цицероном об испанском походе Ц. Он пустил
слушок, будто триумфатором во время триумфа Ц. выступит Пульхер (Азиатский
торговый банк). Названия полей сражений следует подвергнуть тщательной
проверке - как бы они не оказались названиями фирм и банков. Самые
ожесточенные бои происходили ведь между должниками и кредиторами, и поле
брани было усеяно не обескровленными трупами врагов, а обесцененными акциями
и разорванными в клочья контрактами. Ц. привез с собой столько финансовых
экспертов и ростовщиков, что в лагере не оказалось места для солдат и их
пришлось расквартировать за его пределами. Легионеров использовали лишь от
случая к случаю для охраны сейфов.
Пошлые шутки, но на невежд они действуют.
Разумеется, это обойдется недешево, но мы непременно должны получить
консульство на будущий год. Именно потому Мацер и настаивает на триумфе.
Говорит, что председатели округов зондировали почву (не открывая карт,
конечно) и натолкнулись на недоверие избирателей. Никто не забыл, что, когда
баллотировался Катилина, им в конце концов так и не заплатили. А если наш
триумф состоится, каждый увидит, что это кандидат с мошной. Придется,
конечно, поставить угощенье для всего города, бросать в толпу деньги, хотя
бы монеты в пол-аса. Триумфальное шествие даст возможность подзаработать
ремеслам. Какой прок маленькому человеку от испанского серебра, текущего в
банковские сейфы? Какой барыш от войны мяснику, пекарю, чесальщику шерсти,
гончару? Разве что ему перепадет от триумфа. Кроме того, не надо думать, что
дело в одних деньгах. Маленький человек не может отказаться от денег - они
ему нужны, но принимает он их охотнее от того, к кому проникся доверием.
Управлять городом можно по-разному: скаредно и щедро. А для ремесленника в
этом все. Добрая половина мастерских закрыта, так как они жили военными
поставками, а воины нет. Они рады будут избрать полководца. Спицер в узком
кругу тоже высказывается за триумф. Вот его слова: "Неправильно
рассматривать триумф только как балаган. Нет, триумф - это завоевание
кредита. Именно потому, что финансовое положение у нас не ахти какое, надо
раскошелиться. Пусть весь город провоняет нашими деньгами. Для кредита куда
лучше, чтобы видел", как ты проезжаешь по городу в триумфальной колеснице,
хотя бы и с пустой мошной, чем с набитой плетешься пешочком в банк на
Форуме. Я так и написал Ц.: "Если за вами укрепится репутация дельца - это
произведет в Сити дурное впечатление. Вы - государственный деятель,
полководец. Это ваша вывеска, поймите вы меня! И ради бога не пренебрегайте
традициями. До меня дошли слухи, что вы как-то обронили: "К чему весь этот
тарарам?" Такое словцо может вам стоить целого состояния. Пусть подобным
образом выражается господин Кинкула (выделка кож) и ему подобные, а вы
докажите, что серьезно относитесь к своему делу, и вам доверят деньги.
Триумф вам необходим". А Фульвия прощебетала: "Непременно триумф! Сенат
лопнет с досады. Вот так же, когда я заказываю новое платье у Аристипулоса,
все мои товарки готовы лопнуть с досады. Когда положение у меня хоть плачь,
денег нет на книжке - что я делаю? Иду к портнихе и заказываю десяток новых
нарядов. Я много о чем сожалела в жизни, но ни разу не пожалела, что хорошо
одеваюсь. И дело не только в том, что шелк гораздо больше волнует мужчин,
чем самая нежная кожа, нет, у них слюнки текут, когда они видят, какая я
дорогая. Непременно устраивайте триумф".
Вопрос этот, если он вообще был для Ц. вопросом, решил в конце концов
Пульхер. Он сказал: "На вашей тоге налипла грязь римских предместий. Ее надо
основательно выбить. Достаточно сказать одно слово: Катилина".
Строго секретные данные, которые сообщил Спицер, говорят о том, что
круги, стоящие за Азиатским торговым банком, даже настаивают на триумфе,
если мы хотим получить от них деньги для предвыборной кампании. Гай Матий
уже запросил в сенате триумф для Ц. и представил соответствующие документы.
Между прочим, я совершенно не понимаю замечания Спицера, будто - бы
наше финансовое положение "не ахти какое". Ведь Ц. наверняка выколотил в
Испании немалую толику денег!
Сенатская комиссия чинит одно препятствие за другим, только бы не
разрешить нам триумфа. Там утверждают, будто мы причислили к убитым врагам и
лиц, умерших от различных эпидемий, а также убитых союзников. А когда мы
указываем, что у Ц. бывали стычки с союзниками, то нам немедленно грозят
расследованием. Короче, к нам всячески придираются. Если они еще пронюхают,
что мы собираемся баллотироваться в консулы, нам несдобровать. Этот план
надо во что бы то ни стало как можно дольше держать в тайне.
Напрямик спросил Спицера, каковы наши финансовые дела.
- Боюсь показываться кредиторам, - был его ответ, - все так и рвутся
ссудить нам денег. Положение наше никогда не было более прочным.
Это меня успокоило.
Матий сообщил: со вчерашнего дня сенату известно, что Ц. намерен
баллотироваться в консулы. Он считает, что нам теперь ни за что не добиться
разрешения на триумф.
Триумф разрешен! Никто из нас не понимает почему.
Еще несколько недель назад Ц. поручил Спицеру подготовить триумфальное
шествие, как только будет получена санкция сената. Теперь мы составляем план
действий. Приходится невероятно спешить, так как Ц. обязан не позднее 12
июля зарегистрировать свою кандидатуру в консулы. Таким образом,
триумфальное шествие заменит нам предвыборную кампанию. Но подготовить его
надо к концу мая, и нам уж никак нельзя ударить лицом в грязь. Плохо, что Ц.
застрял в Испании. Кажется, его все еще держат там дела с Пульхером.
Надо постараться припомнить триумф Помпея - ведь непременно начнут
сравнивать. Это было прошлой осенью. Помпей ждал целый год, пока не прибыли
все трофеи из Азии.
Я наблюдал торжества с восьмого этажа дома на верхней Субуре вместе с
возчиком Листом, тем самым молодым человеком, который в свое время доставил
меня в Писторию.
Шествие было огромное. Оно и понятно, ведь это был триумф над всем
известным цивилизованному миру Востоком. Все, что только можно было
погрузить на корабли, было погружено. Рано утром я видел, как на громадных
повозках, - запряженных слонами, везли по скотному рынку чуть не целые
храмы. Но их пришлось там и бросить - римские переулки оказались слишком
узкими. Да и вообще двух дней не хватило, чтобы все показать. Горы трофеев
так и не нашли применения.
Впереди шествия несли два деревянных щита, на которых кратко были
перечислены все походы Помпея. Щиты то и дело задевали за веревки, которые
протягивают через переулки для сушки белья. Тогда их понесли плашмя, чтобы
из их окон все же могли прочитать. В конце перечня значилось, что война
удвоила годовые доходы, поступающие из Азии.
За таблицами тянулась бесконечная вереница колесниц, нагруженных
воинскими доспехами, боевыми машинами и носами кораблей; за ними двигались
мулы, навьюченные тюками с серебром общей стоимостью в 500 миллионов
сестерциев - вклад Помпея в римскую казну.
На небольшой повозке ювелиры искусно разложили коллекцию драгоценных
камней царя Митридата. Далее следовал игорный столик, высеченный из двух
огромных желтых камней, три роскошные кровати, одна из чистого золота, и 35
усыпанных жемчугом корон. Три золотых идола огромных размеров. Затем
маленький, отделанный жемчугом храм муз, увенчанный солнечными часами. Трон
и скипетр Митридата. Его скульптурное изображение из серебра и громадный
бюст из чистого золота. Какие-то никому не ведомые тропические растения,
эбеновое дерево. Через узкие вонючие проулки Рима в те дни пронесли
сокровища и золото полумира.
Помню, как на золотого божка, которого несли в числе трофеев, упала с
веревки заплатанная рубаха. Шагавший рядом солдат схватил ее, натянул на
себя и, подмигнув ругавшемуся сверху владельцу, так и ушел в ней.
"Вот и все его трофеи! - проворчал со злостью стоявший рядом со мною
Пист".
На второй день триумфа по улицам гнали живые трофеи.
По выбитому булыжнику, спотыкаясь, брели бывшие цари, князья и
заложники. Сын армянского царя Тиграна с женой и дочерью. Семь сыновей
Митридата. Его сестра. Иудейский царь. Несколько жен скифского царя. Два
знаменитых пирата.
Затем показались опять два громадных щита, но на этот раз с
изображением на них бегства Тиграна и смерти Митридата. Вслед за ними тащили
ухмыляющихся идолов, портрет известного вифинского попа, который
одновременно был банкиром.
И только после всего этого появился сам великий Помпей. Он стоял на
усыпанной жемчугом колеснице, в тунике, которую якобы носил Александр; его
окружали легаты и трибуны, верхами и пешие.
"Меня тоже не мешало бы показать, - проворчал возчик Пист, - он ведь
празднует победу и надо мной". Бедняга потерял работу, вместо него взяли
раба из пригнанных сюда Помпеем.
При виде золота народ ликовал: все равно, везли ли его на повозках или
оно украшало плененных царей.
На выступе одной из колонн Храма Мира, под самой крышей, восемь часов
подряд сидела целая семья - должно быть, они забрались туда при помощи
веревок, захватив с собою свой обед - хлеб и вяленую рыбу. Мать кормила
грудью младенца, завернутого в тряпье. А трое ее мальчишек, когда мимо
прогоняли закованных в цепи царей, так громко выражали свои восторг, что
даже охрипли.
И все же в бедных кварталах ликовали меньше, чем в зажиточных.
Немалую часть характерно-испанских трофеев мы изготовим в Риме, и
только у самых солидных фирм. Во-первых, потому, что в настоящих испанских
вещах с виду нет ничего испанского, и, во-вторых, у нас их слишком мало.
Ведь Ц. в Испании захватил не ночные горшки из слоновой кости, а концессии
на свинцовые рудники. Он и не подумал вывозить из храмов золотые статуи
богов, а оставил их там, где они были, но теперь сам получает долю от
доходов с жертвоприношений. Итак, недостаток в эффектных и монументальных
объектах нам придется возместить выдумкой. Мы хотим, например, чтобы впереди
шагали сразу две тысячи трубачей с огромными трубами из серебра, разумеется
испанского. Ц. прислал нам длинный список названий испанских городов.
Большая группа вождей горных племен уже на пути сюда, кроме того, двести
тщательно отобранных красавиц. Но наш коронный номер - это пятьсот
портативных плугов, изготовленных из испанской руды. В довершение всего они
будут разыграны среди крестьян Кампании. Часть трофеев Ц. выдал солдатам в
виде серебряных лат, которые они обязались надеть во время триумфального
шествия. Это придаст нашему триумфу некоторое социальное звучание, которое
на триумфе Помпея совершенно отсутствовало.
Для извозной фирмы, где раньше работал Пист, мне удалось выхлопотать
крупный заказ по обслуживанию нашего триумфа. Если дело выгорит, фирма
обещала предоставить Листу место надсмотрщика. Мой Пист так и подпрыгнул от
радости.
Два года я жил, как вдова. Правда, я позволял себе принимать знаки
внимания от милого Писта. Да разве можно отказать в расположении такому
очаровательному и живому юноше, от доброты души желающему утешить тебя. Но
чем-то большим мои отношения с ним никогда не были. И друга его,
легионера-блондина Февулу, я дарил не меньшим расположением, чем его. Должен
признаться, их соперничество порою доставляло мне удовольствие. И все же
меня не покидало чувство, что я очень похож на вдову, у которой все уже
позади и она, разочарованная, с грустью в душе, снисходительно взирает на
своих молодых поклонников.
Очень весело гулять с ними обоими. Пист - тот весь напичкан анекдотами.
Единственная тема его разговоров - собачьи бега. Больше он ничем не
интересуется. Игра на собачьих бегах стала главным увлечением маленького
человека. Во всех цирюльнях можно ставить на собак. Некоторые псы приобрели
большую известность, чем иные политические деятели. Проигрываются целые
состояния. Пист считает, что бега - единственный шанс маленького человека
добиться скромного достатка. И действительно, на собак ставит каждый, у кого
есть хотя бы несколько лишних асов. Лист заявляет мне: "Говорят, это
страсть. Чушь! Это верное дело. Да ты сам скажи, как же иначе плебею
раздобыть несколько монет?" Февула улыбается, терпеливо слушая, как Пист
расхваливает необыкновенные стати очередной фаворитки и затем цедит сквозь
зубы: "А на кой они ей нужны, все эти стати? Ей важно, чтоб хозяин напоил
как следует всех ее соперниц по бегам". Февула везде и во всем видит
жульничество, но на собак все же ставит. Жульничество или не жульничество, а
если повезет, ты можешь и выиграть. А тогда можно начать и что-нибудь
солидное. Он хочет стать виноградарем.
Февула - сын крестьянина из Кампании. Он совсем еще молодой человек и в
азиатском походе участвовал только последние полгода. Я люблю ходить с ним в
трактиры на скотном рынке, где бывают солдаты, - социологические проблемы
меня всегда интересовали. Завсегдатаи здесь - отставные легионеры Помпея.
Ругаются они на чем свет бтоит.
Полководец, согласно закону, уволил их, едва ступив на италийскую
землю. Правда, он заплатил им, обещал участок земли и просил присутствовать
на своем триумфе в Риме. И заплатил ведь неплохо. Имея клочок земли, с
такими деньгами (5000 сестерциев) вполне можно обзавестись хозяйством,
купить нескольких рабов, давилку, посадить виноград. Великий Помпей сдержал
свое обещание: он обратился в сенат с просьбой выдать солдатам землю, но
дело это почему-то затянулось, вернее говоря, тянется до сих пор. Господа не
привыкли торопиться, а тем временем полученный небольшой капиталец тает в
погребках, да и на квартиру уходит немало. Кое-кто уже все прокутил;
некоторое время ему помогают товарищи, но потом и они при встрече